Ну, прям не могу удержаться, чтобы отрывочек не привести. Мы ж на литературном форуме, да?

Цитата
Радим через глухоту в ушах, как через ватные тампоны, всё же услышал шаги ― под обувью хрустел мусор. Пелена на глазах стала темнее ― что-то заслонило свет. Попытался моргнуть несколько раз, стало чуть отчётливее, увидел смутный силуэт фигуры, застывшей над ним.
Откуда-то сверху послышался голос:
― Тут трёхсотый. Свидомый.
Через недолгое время почувствовал крепкие захваты, подняли, понесли далеко от ручья, но его журчание преследовало.
― Пить…
― Дай ему, ― донеслось сверху.
Вдруг ручей щедро пролился на лицо, что-то твёрдое клацнуло в зубы, потекла живительная влага. Хватанул её жадно, но та не вовремя иссякла. И всё же стало легче, мысли отчётливее, а взгляд чище. Понял, поднесли к машине ― почувствовал запах масла и отработанных газов. Положили на землю. Сколько так пролежал, не знал, но вот опять крепкие тиски, чьё-то сопение, полумрак, хлопнувшая дверца, чьи-то ноги, тяжёлый дух давно нестиранных носков. Завёлся двигатель, началась тряска, больно бьющая в голову. Хотелось пить и чтобы прекратилась болтанка. Наконец, машина остановилась. Открылась дверь, опять куда-то потащили.
― Уф-ф! Тяжёлый же гад. Говна нажрал как надо.
― Они все такие, даже те, что лёгкие, один хрен. Чё с них взять, со свидомитов. Лучше б сдох, так нет же, живучий, оглушило только. Теперь возись с ним и с другими.
«Это они про меня… Зачем так обидно? Я же ничего не сделал им… А-а! Это айдаровцы, убьют сейчас…»
Страха не было. Апатия довлела над всем остальным.
Наконец-то оставили в покое.
Постепенно боль в голове от тряски прошла, вернулось зрение и слух стал получше. Он осознал, что лежит на спине у стены. Покосился в другую сторону, увидел какого-то парня с жёлто-голубой нашивкой флага на рукаве. Голова незнакомца была перемотана покрасневшим от крови бинтом, но дышал он ровно, хоть и осунулся бледным посеревшим лицом.
Попробовал пошевелить руками и ногами. Получилось, боли не почувствовал. Решил сесть и как следует осмотреться. Медленно, всё же опасаясь боли, сел, прислонился спиной к стене и сразу же услышал насмешливое:
― Смотри-ка, очухался укроп.
Радим глянул в ту сторону и увидел двух молодых мужиков в камуфляже, с георгиевскими ленточками на груди, с белыми полосками ткани на рукавах и ногах.
«Приплыли… ― подумал отрешённо. ― Я в плену».
Стало страшно, но собрал волю в кулак ― помирать, так помирать.
Однако его вполне дружелюбно спросили:
― Как самочувствие, укропчик?
Яворский пожал плечом, ответил настороженно:
― Нормально, вроде.
― Ну, тогда чеши вон туда, ― мужик показал рукой направление и прикрикнул: ― Бегом, бля!
Радим посмотрел и увидел сидящих на корточках пленных в четыре ряда. Вокруг ― вооружённые террористы. Поднялся и поковылял туда. Пристроился с краю в последнем ряду, осторожно осмотрелся.
Сепаратисты все самоуверенные, громко переговаривались, смеялись иногда. А сидящие подавлены, понуры, с опущенными головами, в напряжённых позах.
Впереди началось какое-то оживление.
Яворский посмотрел поверх голов. Подошли ещё несколько террористов, встали перед первым рядом. Кто-то снимал всё на небольшую видеокамеру. Один из подошедших, возрастом лет пятидесяти, черноволосый, жилистый, с нехорошим выражением лица, заговорил, обращаясь к какому-то пленному:
― Как зовут?
Тот что-то ответил.
― Как?! Громче! ― зло переспросил сепаратист.
― Олесь.
― Откуда ты?
― Из Винницы.
― А что ты здесь делаешь, Олесь? ― с напускным удивлением и сдержанно поинтересовался террорист, присев перед пленным на корточки. ― Не молчи, ответь, не бойся.
Оператор с видеокамерой в руке продолжал снимать.
― В плену… ― понуро ответил парень.
Мужик хекнул, весело снизу-вверх глянул на своих и вновь посмотрел на пленника:
― Молодец. С юмором у тебя всё в порядке. Ну, а что тут делал до плена? Не молчи, чего ты опять молчишь? Скажи, как есть, ― воевал. Ты ведь солдат. И я солдат. Ответь, как мужчина.
― Я тут воевал, ― так же понуро ответил Олесь.
― За что и за кого ты тут воевал?
― За единую Украину и за народ.
― Что ж ты не поинтересовался сперва, хотим мы быть с вами едиными или нет?
― Это и так понятно было, что нет, ― неуверенно, с опаской отозвался Олесь.
― Раз понятно, нахера ты сюда шёл? Убивать? ― ополченец по-прежнему говорил сдержанно, но сдержанность эта была страшной, когда в любой момент тонкий волосок порвётся ― и всё, смерть.
Понурый, с опущенной головой пленник это чувствовал и потому боялся лишний раз шевельнуться.
― Сколько ты уже здесь?
― Месяц почти. Нам сказали, что мы будем объекты охранять, на блокпостах стоять. А как привезли, сразу на передовую.
― Много убил гражданских?
― Ни одного…
Сепаратист поднялся с корточек. Хмыкнул:
― Ну, ещё б ты признался. Как же. Это, наверное, Парашенко с Кроликом Сеней из самого Киева сюда стреляют.
Стоящие вокруг мужики и парни засмеялись.
А тот добавил:
― Хотя, так оно и есть. Только вашими, по локоть в крови руками.
Тут откуда-то сбоку на Радима надвинулся тщедушный кавказец, тем не менее агрессивный и напористый, заговорил угрожающе, с сильным акцентом:
― Чё, свинья западенская, крови захотел, да? На меня смотри, да!
Яворский с опаской снизу глянул.
― Я тебя спросил, да? Ты крови хотел, да?
Радим опустил голову.
Но кавказец наклонился и сунул ему кулаком в лицо, с придыханием:
― Коз-зёл, бля!
И ушёл куда-то в сторону.
Яворский повалился набок.
Рот наполнился кровью.
Он терпеливо сглотнул, опять сел на корточки, уставясь себе под ноги.
Разговор впереди закончился. Сепаратист как будто потерял интерес к нему. Зато кто-то другой, моложе и активнее, скомандовал:
― Подъём, свидомиты!
Все недружно поднялись.
― А теперь прыгаем и повторяем: «Кто не скачет ― тот москаль!», давай-давай, начали! Веселее!
Радим запрыгал, повторяя вместе со всеми. От каждого прыжка боль в голове мучительно пульсировала, приходилось терпеть.
― Руки подняли над своими свидомитскими бошками и весело хлопаем! ― не успокаивался террорист.
Его товарищи посмеивались.
Пленные прыгали, хлопали над головами и как роботы повторяли угрюмо: «Кто не скачет ― тот москаль! Кто не скачет ― тот москаль…»