Все пропало...
/перевод машинный/
Порно звезды и студии призвали Google, чтобы помочь пропагандировать правовые варианты покупки для взрослых в рамках усилий по борьбе с пиратством.
Видные деятели промышленности сказал, что они заслужили те же меры, как те, которые недавно введены для пропаганды законные музыки и фильмов сайтов.
"Google продолжает дискриминировать порноиндустрии", сказал актриса Анджела Уайт.
Поисковый гигант рассказал Би-би он не хотел, чтобы прокомментировать опасения.
Это недавно заключил сделку с музыкальной индустрии в Великобритании, чтобы показать ссылки на правовые способы приобретения музыки более заметно, чем раньше.
Звукозаписывающие лейблы уже давно жаловались, что поиск чего-то такого, как "Эд Ширан альбома" будет предлагать до пиратства ссылки впереди вполне законные сайты.
«Табу»
Ряд влиятельных фигур в порноиндустрии уже рассказал Би-би они хотят такую же сделку. В настоящее время на сайте для взрослых промышленность не может купить рекламное место на сети Google.
"Google увековечивает ошибочное мнение, что взрослый промышленность не является законным промышленности", сказала г-жа Уайт.
"Взрослый отрасль работает как любой другой профессиональной индустрии, мы платим налоги, создавать рабочие места и вносить вклад в экономику.
"Сколько раз в день есть слово" порно "набрали в интерфейс поиска Google? Mainstream корпорации, такие как Google продолжают дискриминировать порноиндустрии, несмотря на мир быть искренне заинтересованы в поиске порнографии."
Слава Сэ.
Пара слов о совершенстве.
В идеальном мире число женщин и банкиров должно совпадать. Банкиров нужно даже больше, потому что некоторые мужчины тоже хотели бы за них замуж. На всех по-любому не хватит и правительство ничего не делает, плюя на боль народа. Места роения богачей разоряются. Хватают любых – маленьких, пузатых, без ямочки на подбородке. Невесты специально изучают психологию, повышая свою эффективность до уровня василиска.
Богачей ловят в ресторанах и бутиках, лишая доступа к еде и одежде, пока не полюбит. Причём, общепитовские хищницы не охотятся в магазинах. И наоборот. Так, мастер по взлому дверей никогда не полезет в окно. Найдёт тысячу нелепых отговорок – тридцатый этаж, зима, нет верёвок, сейф тяжёлый и прочие глупости.
Ресторанная засада требует терпения. Девушки сидят, мнут хелицерами скатерть, пьют шампанское для мимикрии. Если замереть достаточно красиво, любопытная жертва сама подходит, присаживается и убеждает себя, что всегда мечтала о такой грустной фотомодели.
В магазинах всё намного стремительней. Женщина первая подплывает на расстояние броска, как бы оступается, роняет сумочку, падает на банкира. Клиента нельзя сбить с ног, а духи не должны вызывать анафилактический шок. Более того, пациент должен верить, что первым её заметил и проявил агрессию. Это целое искусство.
Перейдём теперь к психологии богачей. Вот Джек Ма жалуется: люди видят видят в нём только его миллиарды, а он любит живопись и печёт отличные булочки. У Джека такая депрессия, что массаж пушистыми коалами не помогает.
Наша парикмахер Лиза сказала, что готова полюбить Джека именно за душу. Она чувствует в нём личность. И может обсуждать имажинистов, если Джек пообещает, это приличное слово. Китаец, конечно, недоступен. Быть пятьсотмиллионной в очереди Лизе некогда. Но мечта о новом корыте живёт в её душе.
Одна клиентка рассказала про сына, который днём руководит кредитным отделом, а по вечерам, запершись в ванной, мечтает встретить честную, простую девчонку. Искусствоведа или сомелье. От этих слов в Лизе ёкнул орган, ответственный за пеленг принцев. Где сомелье, там и парикмахер, подумала она. И зафрендила банкира в фейсбуке. Он писал статусы о ритмике полутонов в картинах Рене Магритта, о поэтике супрематизма и синергиальной неусточивости многофакторных систем. "Ага, клёво", - откликалась Лиза в комментариях. Банкир не отвечал. Непонятно, чего ещё надо этому придире. Видит же, девчонка старается.
Она пришла на кредитную консультацию. И то ли юбка не прикрывала трусы, то ли рано выпал лифчик, но дружба не сложилась. Он никуда её не пригласил. Банкиры невероятно подозрительны. Тогда Лиза придумала кататься под его окнами на велосипеде. Скромные чёрные лосины давали понять – она не вертихвостка. В ней важен не цвет лосин, а их содержание. Четыре аварии и две драки подтвердили верность её рассуждений. А он так и не выглянул.
Мы с Дашей живём рядом. Лиза приехала жаловаться. Очень трудно, говорит, любить бескорыстно. Ноги болят и попу натёрла. А банкир либо гей, либо красота не всесильна. Но лучше бы гей. Иначе для кого она растила это роскошное тело.
Я утешал Лизу, понося богачей с точки зрения брака. На пляже их не оставить, пираньи растащат. Борщ без счёт-фактуры они не жрут, в женщинах ценят кредитный рейтинг. То ли дело мы, литераторы. И выслушаем, и обнимем. И всегда дома.
Даша вмешалась. Настоящий литератор, говорит, каждую ночь висит в трусах как привидение у открытого холодильника и мычит в ответ, о чём ни спроси. Банкир не может быть хуже потому что иногда надевает брюки.
Я возразил. Белый свет холодильника успокаивает меня и манит одновременно. Он стимулирует фантазию, необходимую для творчества. На которое мы однажды будем жить. Возможно.
Даша уверена, только такой как я смельчак мог назвать творчеством бредни, целиком состоящие из голых задниц. Оно не стоит потраченного электричества. А я сказал, что людям с воображением описание дороже оригинала. В ответ Даша предложила вместо ужина его описание. Чисто для тренировки воображения.
Лиза полюбовалась на нашу нежность и поехала за банкиром. И уже через полчаса её сбил белый форд с тренером по теннису внутри. Хотя, казалось бы, что может отвлечь тренера по теннису от управления автомобилем. Тут же позвонил банкир, спросил куда Лиза запропала, хотела же кредит брать. Теперь оба ходят в гости, гладят её по гипсу. Вот такая вот хорошая история.
Цитата
Левизна, отрицающая естественные основы социума, всегда казалась мне родом душевной болезни. Проявления человеческого естества могут быть сколь угодно неприятны, но, не выходя за его пределы, они вполне рациональны. Олигарха, сколачивающего состояние сомнительными средствами, можно оценивать как угодно, но он разумен. Бандитов тоже никто не любит, но и они (если соотносят риск с результатом) – разумны. Чиновник, честно служащий режиму, который он одобряет и который защищает его самого – разумен. И ворующий у государства, которое он презирает – разумен тоже. Но человек, думающий о том, как осчастливить человечество – это опасный маньяк, способный при иных обстоятельствах принести неисчислимые бедствия.
Нейроны стабильности
МОЗГ ЛИБЕРАЛА И МОЗГ КОНСЕРВАТОРА РАБОТАЮТ ПО-РАЗНОМУ. ПРИЧЕМ С САМОГО РОЖДЕНИЯ
Вас помещают в магнитно-резонансный томограф. Прокручивают перед глазами серию фото, абсолютно бессюжетную и без намеков на политику. Через 10 минут ученые в соседней комнате уже в состоянии сказать, что вы предпочитаете — «крымнаш» или Майдан, Болотную или Поклонную. Как относитесь к Pussy Riot, геям, абортам и мигрантам.
Точнее, либерал вы или консерватор.
Этот фокус срабатывает, разумеется, не со всякими фотографиями. У тех, которые используются во время процедуры, есть особенность: они очень неприятные. И неприятные в неожиданной степени. Все они берутся из закрытой базы данных IAPS (Международная система аффективных изображений). Самые невинные примеры — язва между средним и указательным пальцами, собачьи фекалии на свежей траве, мухи на обгрызенной кукурузе.
Психологи берегут IAPS от попадания в руки непрофессионалов не менее тщательно, чем когда-то набор пятен Роршаха: все, что подопытный увидит на этих картинках в процессе лабораторных тестов, должно стать для него полным сюрпризом. Поэтому даже академические издательства входят в положение и позволяют ученым не выкладывать «аффективные изображения» в разделе про материалы и методы исследования.
Наша политическая ориентация запрограммирована в мозгу не менее жестко, чем склонность писать правой или левой рукой.
Вообще-то в науке так не принято. Учите шимпанзе разбирать буквы — будьте добры предъявить все карточки, которые показывали обезьяне. Описали новую оптическую иллюзию — давайте видео. Но в случае IAPS важнее, чтобы не случилось утечки. Как у вирусологов, которые работают с опасными патогенами.
Отчет об эксперименте напечатал в конце октября журнал Current Biology. Девять из 11 авторов — медики, биологи и эксперты по обработке томограмм. Имя Джона Хиггинса, профессора политологии из Университета Линкольна, штат Небраска, скромно значится в середине списка. Но именно ему принадлежит научная формулировка идеи, что наша политическая ориентация запрограммирована в мозгу не менее жестко, чем склонность писать правой или левой рукой.
Разница в том, что левши с правшами осознают: это — врожденное, биологическое, тут ничего не попишешь. А левизну или правизну во взглядах до сих пор принято объяснять сознательным выбором, жизненным опытом и правильным воспитанием. В крайнем случае — влиянием пропаганды.
По просьбе ученых 83 совершеннолетних американца ответили на вопросы длинной анкеты про политику. Как вы относитесь к смертной казни? К гей-бракам? К преподаванию эволюции в школе? Можно ли заниматься сексом до свадьбы? А пытать подозреваемых в терроризме? По результатам всех разделили на примерно равные группы — 28 либералов, 28 консерваторов и 27 человек умеренных взглядов. Потом каждого укладывали в томограф, и на встроенном экране аппарата появлялись те самые фото из базы IAPS.
Авторы эксперимента сначала честно пробовали надавить на разные эмоции. Вот образы удовольствий: вечер в Альпах, играющие в саду дети. А вот угроза: пистолет у человека во рту, нож у горла, бойцовая собака без поводка. Но картины активности мозга при разглядывании всего этого до обидного похожи у всех подопытных.
Как только дело доходит до отвратительного, разница наконец проявляется. Особенно если показывают изуродованных животных. «Когда пилой режут горло собаке, не морщься» — это Бродский предлагает читателям пойти против своей интеллигентской (либеральной, на автомате додумываем мы) природы. Но, видимо, не тем предлагает. Потому что морщатся, судя по результатам эксперимента, именно консерваторы. На томограмме у них ярко вспыхивает амигдала, подкорковый центр эмоций, и вслед за ней в работу включается целый оркестр зон мозга. Дополнительная моторная кора начинает готовить организм к бегству, а дорсолатеральная префронтальная кора, ответственная за рациональное мышление, вынуждена изо всех сил подавлять панику: ты в томографе, это просто фото, бежать и отворачиваться не надо.
«Парадокс оскорбленных чувств верующих»: те, кто легко оскорбляется, готовы уделить раздражителю больше времени и внимания.
У либералов вместо всего этого многообразия загораются два еле заметных участка в районе островка Рейля, и нейрофизиологи не приписывают этой активности особого смысла. Разумеется, весь остальной мозг за вычетом названных зон не спит, просто занимается — у тех и у других — одинаковой рутинной работой: зрительная кора обрабатывает изображение, лобная доля находит на нем знакомые предметы. И так далее.
Чуткость и ранимость консерваторов, утверждает Хиггинс, — следствие «негативной установки сознания». Уродливое, стоит ему замаячить на горизонте, получает у консервативного мозга наивысший приоритет, потому что любое отклонение от нормы — сигнал о проблеме, которую нужно устранить. Этот механизм мышления, похоже, эволюция закрепляла долгие два с половиной миллиона лет плейстоцена, когда поддержание старого порядка вещей, круговая оборона и постоянная бдительность давали больше преимуществ в борьбе за выживание, чем, например, изобретательность.
Плейстоцен закончился всего 12 тысяч лет назад. Примерно тогда же люди одомашнили собаку — живую сигнализацию — и избавились от необходимости вскидываться на каждый шорох. Но гены, ответственные за это умение, никуда из популяции не исчезли. Мозг к тому моменту был, как говорят палеонтологи, «анатомически современным», то есть уже не отличался от нашего.
Один из побочных эффектов доисторического механизма бдительности у консерваторов — то, что можно назвать «парадоксом оскорбленных чувств верующих». Те, кто легко оскорбляется, готовы уделить раздражителю больше времени и внимания. Хотя, казалось бы, не нравится — не ешь.
В лабораторном опыте, устроенном в 2012 году командой Хиггинса, это выглядело так. На экране компьютера четыре фотографии одновременно, стык в стык. Одна нейтральная или даже привлекательная — ну, например, играющие дети. И три отталкивающие (допустим, все те же язва-фекалии-мухи).
Чуткость и ранимость консерваторов, утверждает Хиггинс, — следствие «негативной установки сознания».
Специальный прибор, айтрекер, следит за движениями глазных яблок у подопытных. Счет идет на миллисекунды: нам кажется, что мозг впитывает картинку мгновенно, в один присест. Сознание и вправду не успевает перехватить контроль. Но техника раскладывает этот бессознательный присест на фазы. Как замедленная съемка — попадание пули в воздушный шарик.
Либералы медленно изучают все поле зрения, потом останавливаются на какой-нибудь случайной картинке из четырех и фокусируются на ней. И если она неприятная, стремительно переключаются на следующую — пока не дойдут до нейтральной. А консерваторы находят какую-нибудь отталкивающую картинку быстро — и надолго прилипают к ней взглядом.
Cледует ли из этого, что консерватор обречен на ранимость, раздражительность, постоянную бдительность и искусственно суженную картину мира? Скорее наоборот: кто родился ранимым, бдительным и раздражительным — тот вырастет консерватором. Политическая ориентация, заявляют Хиггинс с коллегами, — следствие врожденных качеств и, следовательно, тоже вещь врожденная.
***
Когда нужно отделить «врожденное» от «приобретенного», на сцену выходят близнецы. У однояйцевых совпадает весь геном, у разнояйцевых — только 50 процентов генов. Вне зависимости от этого оба ребенка, если только их не отдали в разные приемные семьи, получают одинаковое воспитание: живут в одном доме, ходят в одну и ту же школу и слушают одну и ту же сказку на ночь.
И если у разнояйцевых близнецов политические взгляды различаются чаще, чем у однояйцевых, — значит, дело все-таки в генах. В 2005 году в этом убедилась команда Хиггинса на основе статистики, случайно собранной врачами за 20 лет до того. В конце 80-х врачи разослали почтой 5670 парам близнецов и их ближайшим родственникам анкеты с вопросами на все случаи жизни — про здоровье, биографию и, в частности, про политические взгляды. (Эта последняя серия вопросов в точности совпадала с теми, которые задавали 83 добровольцам в 2014 году перед сеансом томографии, — в основу обоих исследований лег один и тот же опросник Уилсона—Паттерсона.) Близнецы ответили, ученые сели анализировать — и выяснили, что вклад генов в ответы на разные пункты опросника неодинаковый. Сильнее всего наследственность проявляет себя в оценке школьной молитвы, а слабее всего — в отношении к современному искусству и раздаче квартир бедным за счет государства.
Так или иначе, стало ясно: ДНК, которая с рождения не меняется, заметно ограничивает свободу политической воли.
Значит ли это, что у нас есть ген либерализма и ген консерватизма? Вряд ли. Год назад ясность решил внести Джеймс Фаулер, классик новой социологии (его научно-популярная книга «Связанные одной сетью» переведена на 19 языков, включая хорватский и тайский). Команда Фаулера собрала в Швеции 1000 пар близнецов-мужчин в возрасте от 52 до 67 лет и расспросила про экономическую политику. А еще добыла из армейских архивов результаты IQ-тестов, которые те проходили несколько десятилетий назад во время срочной службы (Швеция отказалась от призыва только недавно, в 2009-м).
У молодых консерваторов больше серого вещества в амигдале, центре эмоций, у молодых либералов — в передней поясной коре.
IQ, как аккуратно выражаются генетики, имеет сильную наследственную компоненту. Политические пристрастия — тоже. Фаулер с коллегами предположили, что одно — просто следствие другого. Те, чей IQ выше, выступали против высоких налогов и перераспределения богатства. Соответственно высказывались как типичные американские правые. То есть вроде бы консерваторы. Это было довольно неожиданно.
Фаулер уточняет: Швеция — не Америка, а государство с гипертрофированной социальной политикой. Высокие налоги, субсидии бедным и прочие ценности левых — это текущее положение вещей. Поэтому «отнимать и делить как раньше» — самый что ни на есть консервативный лозунг. А правые в этом контексте — либералы, партия перемен. Чем выше IQ, тем сильнее и желание что-то менять.
Можно пойти другим путем и искать различия напрямую, на уровне структуры мозга. В 2011-м выяснилось: у молодых консерваторов больше серого вещества в амигдале, центре эмоций, у молодых либералов — в передней поясной коре. У этой зоны сложная миссия: когда мы учимся, наши успехи поощряет дофаминовая «система наград». Но сама оценивать наши успехи она не умеет, а передняя поясная кора ей помогает.
Гипотезу подтверждает и сам эксперимент с отталкивающими фото и томографом, описанный в Current Biology. Кора обучается, подкорка не очень, поэтому разницу в подкорковой активности трудно списать на жизненный опыт. Если профессиональный военный улыбается, стоя у стены в ожидании расстрела, или профессиональный канатоходец гуляет по тросу между небоскребами — это не значит, что они отучили свою подкорку генерировать страх. Наоборот, спокойствие обеспечивают одновременно две зоны мозга: одна, подкорковая, шлет сигнал тревоги, другая, в коре, обучена подавлять реакцию на этот сигнал. Психопат, у которого амигдала не работает с младенчества, может вести себя так же бесстрашно, однако на его томограмме обе зоны, в коре и в подкорке, просто спят.
***
Как жить с этим знанием? Сначала плохая новость: если консерватизм зашит в генах, то переагитировать человека в либералы не выйдет, как бы вы ни оттачивали свое мастерство полемиста. Навальный для вашего дяди так и останется американским шпионом, а Эбола — происками Пентагона. Другой вопрос, что либерализм и консерватизм в разных обстоятельствах проявляются по-разному. В США это будет спор о праве гея быть священником, в условной Уганде — о том, как лучше приводить в исполнение смертную казнь за гомосексуализм: с помощью петли или мачете. Разница стоит того, чтобы за нее бороться.