Когда начальнику угрозыска районного ОВД майору Борису Драбкину позвонили из отдела по наркотикам ГУВД, он чертыхнулся: только этого не хватало. На нем уже три недели "висел" неопознанный труп, обнаруженный в сточном колодце, да еще приходили какие-то чехи и требовали, чтобы он срочно поймал похитителей их груза. А тут этот нарколовец майор Иванов: что это у тебя от наркоты люди погибают, а виновников не видно? Борис Драбкин ворчал, потому что сегодня ему было особенно не по себе, ныла простреленная нога. К тому же он был не только подозрительным по долгу службы, но и мнительным по характеру. Мнительности добавляли все эти неурочные звонки. Может, за этим что-нибудь стоит?
День спустя, вчитываясь в донесение своего опера по поводу смерти Сергея Сашкова от передозировки наркотиков и его заключение о нецелесообразности возбуждать по этому поводу уголовное дело, Драбкин, поставив в конце донесения жирную галочку, вызвал своего опера Белохвостикова и поручил ему еще раз все перепроверить. И особенно разузнать о круге общения покойного Сережи. В районе наркоманов все прибывало, в том числе среди малолетних девчушек, которых Борис очень жалел. Время от времени, поглядывая на свою дочь Элеонору, тихую, спокойную девушку (ну и вычурное же имя его жена придумала), Борис думал: и в тихом омуте черти водятся.
Явно зашевелились в районе и наркодилеры. Его, Бориса, оперы то и дело гоняли их то от стен школы, то с районного стадиончика и даже от бани, так и не сумев, впрочем, ни разу оформить как следует протокол задержания с поличным. Свидетели все как один дружно отказывались свидетельствовать против дилеров, словно зажатые чьей-то могучей дланью. Чья же это длань, Боря, а ну-ка, выясни, - сам себе скомандовал Драбкин и нервным движением потянулся к сигарете.
*** На следующий день после похорон Сережи Мариан Щерба прогуливался по скверу напротив дома, где жил Павел Сашков. Из сквера хорошо просматривался подъезд Павла. Молодой поляк, гуляя возле дома Павла, интуитивно надеялся прояснить какие-то обстоятельства, связанные с личностью Павла и его кругом общения. Чем черт не шутит! В какой-то момент Мариан увидел, как из подъезда вышел не только сам Павел, но и очаровательная девушка. Павел жестом пригласил девушку сесть в его машину, припаркованную тут же у кромки тротуара. Мариан тихо побрел домой. Уже вечером, сидя в глубоком кресле своего гостиничного номера, Мариан продолжал размышлять, кем же приходится Павлу увиденная девушка. Знакомая? Подруга? Сослуживица? Так и не найдя ответа на этот вопрос, Мариан решил отправиться за следующей бутылкой пива, потому что запасы в холодильнике кончились. Он надел свое элегантное пальто, вышел на улицу, посмотрел на сверкающую витрину магазина и свернул к ближайшему кафе. Увиденная днем девушка чем-то смутно беспокоила его. Хотя он не успел ее как следует разглядеть, Мариан все же заметил, что она очень стройна и привлекательна. Когда она уже садилась в машину, то откинула со лба прядь волос, и как же засияли ее удивительные васильковые глаза! Каково же было удивление Мариана, когда, войдя в кафе и, окинув взглядом зал, он заметил ту же девушку! Она сидела в уголке совершенно одна и задумчиво смотрела невидящими глазами куда-то вдаль. Мариан решительно пересек зал и, подойдя к ее столику, на приличном русском языке, но с предательским иностранным акцентом спросил, нельзя ли ему присесть. Она машинально кивнула головой, что было расценено Марианом как согласие. Заказав себе пива, он тихо осведомился у девушки, нельзя ли ей чем-нибудь помочь. Виолетта - это была она - с недоумением спросила: -С чего вы взяли, что мне нужна помощь? -Я догадываюсь, - ответил Мариан и добавил:- не хочу быть назойливым, но давайте все же познакомимся. Меня зовут Мариан, я ученый. У вас в Москве недавно, не хочется скучать вечером одному. Давайте о чем-нибудь поговорим. В этот момент Виолетта заметила входящего в кафе Вадима. С ним были его телохранители. Он прошел мимо столика Виолетты, даже не взглянув в ее сторону, что само по себе уже было дурным предзнаменованием, и уселся вместе со своими корешами неподалеку от столика, занятого уже немолодым и очень уверенным в себе брюнетом. Возле гостя угодливо суетился сам хозяин кафе Алексей Леонидович. Девушка наклонилась к Мариану и быстро сказала: -Меня зовут Виолетта. Давайте уйдем отсюда. -Хорошо! - сразу же ответил Мариан и подозвал официанта. Не позволив Виолетте расплатиться за кофе, Мариан вежливо предложил: -Возьмите меня под руку! И они не спеша вышли из кафе в полумрак улицы. От внимания Мариана не ускользнуло, как напряглась Виолетта, когда в кафе вошли трое молодых парней, явно не принадлежащих к светскому обществу. Между тем молчание затягивалось. Виолетта не отнимала руку и наконец сказала: давайте погуляем по набережной Москвы-реки. Мариан согласился, и они часа два ходили по набережной, от Большого Каменного моста до гостиницы "Россия" и обратно, разглядывая мутную воду. Разговор не то чтобы не клеился, но был обрывистым и вертелся вокруг московских достопримечательностей, старых и новых. Виолетта, конечно, не преминула ругнуть скульптуру Церетели - царь Петр в его интерпретации был по московским масштабам слишком уж велик. Гуляя по набережной, девушка думала о погибшем Сереже и нахмуренном Вадиме, Мариан - о том, что же объединяло Виолетту с Павлом. Потом Мариан поймал такси, усадил туда Виолетту, и, вручив шоферу 10 долларов, велел ему отвезти ее туда, куда она скажет. На прощание он протянул Виолетте свою визитку, потом попросил ее отдать, вписал туда гостиницу и вернул со словами: -Буду очень рад, если решите позвонить! И сопроводил свои слова той улыбкой, которая так привлекала женщин. Улыбка Мариана Виолетте понравилась.
*** Спустя два дня Павел Сашков все еще пребывал в смятении духа, но, тем не менее, решил отправиться в Институт. Оттуда уже звонили: Андрей Васильев со своим обычным трепом, невзирая на обстоятельства, и Виктор Коротков. Этот коротко пробубнил: -Шеф! Работать пора! И добавил лаконично: -Деньги нужны! Павел с утра очень долго возился, против обыкновения, на кухне, и даже подмел всю квартиру. Он чувствовал себя существом, которому предстояло вылезти из норы, в которую он забрался, будучи не в состоянии контактировать с окружающим миром. А сейчас его вытаскивают из нее чуть ли не против его воли. Наконец он напялил на себя джинсы, синий свитер, шерстяную шапочку с помпоном (Лариса всегда говорила, что он выглядит в ней несолидно), и короткую, но очень теплую горнолыжную куртку. Постепенно он приучал себя к мысли, что раз все равно надо зачем-то жить, - видно, господу Богу так все еще угодно, - и бывать на людях, то лучше это делать в Институте. Там он сможет с головой уйти в работу, продолжить эксперимент и его методичное описание. И его бессменный лаборант Виктор Коротков в этом отношении идеальный спутник: он по натуре молчун, а когда хочет говорить, то предпочитает разговаривать сам с собой. А главное - на него можно положиться. Павел наконец-то закрыл наружную дверь, вышел на лестницу, вызвал лифт. В последние дни, когда он вызывал лифт, и дома, и на работе, то всегда ощущал какой-то холодок, как будто именно в лифте притаилась опасность. Но на сей раз все обошлось, никаких бандитов он не встретил, хотя в Москве в ту пору их было еще больше , чем всегда, и Павел благополучно выбрался из подъезда и шагнул к машине. Она была ему всегда послушна, управление своим "жигулем" он довел до автоматизма. Институтский вахтер сочувственно смотрел на Павла, когда тот уточнял. пришел ли уже Коротков и взял ли ключ. Павел снова, поднимаясь на лифте на свой третий этаж, почувствовал холодок. Дверь в его лабораторию была приоткрыта, и оттуда доносился телефонный звонок, но трубку никто не брал. Павел толкнул дверь, и первое, что он увидел, было распростертое тело на полу, причем одна рука словно не долетела до пола, а еще цеплялась за тумбу, на которой стояли штативы, мензурки и колбы. Профессор Сашков в ужасе закричал, затем, подойдя поближе, убедился, что на полу лежит его лаборант Виктор. Павел наклонился и увидел, что тот жив, дышит, но почему–то сразу не сообразил, как ему помочь. Как ошпаренный он выскочил из кабинета и с побелевшим лицом влетел в соседнюю дверь, вызвав там настоящий переполох. -Там с Витей что – то стряслось! – крикнул он. Все побежали в лабораторию Павла, а у него подкосились ноги. Молодой лаборант (и где таких берут, подумал Павел), усадил белого как стена профессора в кресло и про себя подумал: как ему трудно после истории с сыном, не удивительно, что сердце шалит. Он просто тронулся после смерти сына. Тем временем к Вите прибежал врач из институтского медпункта, а сотрудники вызвали «скорую». Инфаркта врач не констатировал.
*** Еще не оправившись от одной психической травмы, Павел Сашков без промедления получил от судьбы вторую. Второе происшествие за эту неделю было так же тесно связано с его жизнью, как и смерть Сережи. Причем если некоторые люди, которых постигло личное горе, находят отдушину в работе - так же, как те, чья карьера стремительно рушилась - в семье, то Павел оказался приплюснутым злым роком с обеих сторон. Сашкову было ужасно жалко этого бедолагу Витю Короткова, с которым он проработал, правда, с вынужденным перерывом, больше 20 лет. Но еще больше - себя. Вместо того, чтобы продолжить эксперимент, который уже близился к завершению, ему придется отвечать на многочисленные вопросы, мржет быть, и следователей. А там, глядишь, и лабораторию опечатают, с изъятием всей документации, подумал Павел, сидя в мягком кресле в кабинете заместителя директора Института. Туда его буквально привели за руку, усадили, напоили крепким чаем и велели дожидаться хозяина кабинета. Павел начал перебирать в памяти события последних дней. Оказалось, что в лаборатории он не был около двух недель: сначала готовился к загранкомандировке, потом ездил в Любляну, затем хоронил сына и приходил в себя. Он вспомнил, что основные записи и написанная им наполовину аналитическая справка по предполагаемым итогам эксперимента находилась не в лаборатории, а в папке, которую он, кажется, нечаянно оставил у Ларисы. Интуитивно Павел почувствовал, что сейчас все начнут проявлять повышенный интерес к имеющейся у него документации. Но он "откупится" тем, что осталось в лаборатории - дневником эксперимента, некоторыми записями. Павлу не хотелось, чтобы в его записке с "ключом" ко всей проблеме рылись посторонние. Хотя он не был суеверен в быту, тем не менее боялся "сглаза", когда речь касалась его научных изысканий. Что все-таки случилось с Витей Коротковым? Может быть, какой-нибудь криз? Или чем – то отравился? В лаборатогрии Павла вроде ничего такого не было, впрочем, об охране труда давно уже в академических институтах не заботились, совсем не до того было. Или просто обморок? Раздумья Павла прервали голоса за дверью. Затем она распахнулась, и на пороге возник знакомый силуэт заместителя директора и какого-то высокого человека, как позднее оказалось, специалиста по охране труда из президиума РАН На все вопросы Павел кратко отвечал: спрашивайте обо всем, но я ничего не знаю. Его заставили написать объяснительную записку. К счастью, Витя Коротков выжил – это был сильнейший спазм сосудов головного мозга, и от Павла отстали. А Андрей в курилке говорил: Витя страдал от того, что происходит у нас с зарплатой. Его жена с тестем все время донимали: мало получаешь, не продвигаешься по службе, лучше бы в бизнес пошел, как сделали уже многие. Его это не прельщало, он был слишком некоммуникабелен, да и без связей. Витя и озлобился, ушел в себя. Унижало его и то, что профессор Сашков удваивал ему его нищенскую зарплату из собственного кармана. Но Коротков понимал, что и сам виноват, в свое время сделав неправильный выбор. -Это что же, не ту жену, что ли, выбрал? - перебил Васильева молодой лаборант. -Да нет, он мог уйти из института и заняться тем, что больше нравилось. Например, аэродинамикой полета птиц. Он ведь, Коротков, и лес, и птиц очень любил. Лаборант опешил, но быстро сориентировался и задал Андрею очередной вопрос: -А вы что, вместе время проводили? -Еще бы, ведь жизнь долгая; то с тем сведет, то с этим. Да и в самых неожиданных ситуациях. Я ведь в походы в лес ходил, - знаете, когда собирается неформальная группа у вокзала, и руководитель из турклуба ведет ее по Подмосковью - чтобы с женщинами знакомиться. А вот Витя - ради самого леса. А вообще он зря в лесники не пошел, жена отговорила. Вообщ–то многие люди жизни неправильный выбор делают… Проявлял активность и бывший институтский особист и муж Веры Егоровны Заверюхин (кадровички, с которой у Сашкова был некогда конфликт по поводу поездки в ГДР), ныне институтский завхоз. Он накатал «куда нужно» целую телегу на Сашкова – по старой недоброй памяти. Там он вспомнил и о полугодовалом пребывании Сашкова в США и Англии и кто его знает где, и даже раскопал в его досье информацию о приводе в милицию в молодости, за какую-то хулиганскую выходку. Вроде бы съездил кому–то по физиономии, а тот пожаловался. -Может быть, лаборанта специально отравили, - предположил Заверюхин. Олегу Заверюхину очень не нравилась в Павле Сашкове его внутренняя свобода - и в те, и в нынешние времена. А еще то, что он, Заверюхин, так и остался службистом. А за Павлом Сашковым, несмотря на все его страдания, были реальные дела и важные для страны научные открытия, связанные с этим почести, поездки, какие-то деньги и даже женщины (вон какая молодая красотка приходила к нему в институт). Что касается женщин, то хотя Заверюхин и любил свою Верочку, все же тосковал и по другим, недоступным для него в те времена. А сейчас он и вовсе стал стар и никому, кроме своей Верочки, не нужен. И все же с Верочкой ему повезло, подумал Заверюхин и потянулся всем своим грузным телом к ее фотографии на полочке, привстав из-за стола, И тут его сразил инсульт и он рухнул со стоном на столешницу, ударившись виском о край тяжелой пепельницы из камня, подарок его предшественнику от какого-то коллеги из уральского филиала РАН. По записной книжке, которую он перелистывал чуть раньше в поисках одного очень нужного ему телефона, потекла струйка крови. Только спустя несколько часов Вера Егоровна обнаружила, что ее муж отправился к праотцам, и подняла страшный шум. Обычно они возвращались вместе домой, но в этот день она так и не дождалась его звонка по телефону, когда он уверенным голосом коротко приказывал ей: -Ну все, выходи.. Вере Егоровне исполнилось сорок пять, Олег Ефремович был на пятнадцать лет старше ее. Но она так привыкла жить за его спиной, быть его послушной тенью, что просто не представляла себе, как будет существовать без него дальше… В этот день, полный новых треволнений, Павлу позвонила Лариса. Она сообщила ему, что пришла открытка из Австралии от Марии Бутырской. Активистка "Русского дома" писала, что скоро собирается в Москву с очередной партией гуманитарного груза. Вскоре позвонила также Виолетта. Павел рассказал ей о несчастье, приключившемся с его лаборантом Виктором Коротковым. Она познакомилась с ним, когда приходила в Институт.Девушка воскликнула: -И за что же это все напасти на вас! И Павел опять не нашелся, что ей сказать. Все–таки с этим молодым поколением общаться трудно. Такие они напористые и прямолинейные.
*** Мариан Щерба, вернувшись в гостиницу после прогулки с Виолеттой по ночной Моске, совершая привычный ритуал отхода ко сну, пытался сложить в одно целое и определенное тот ворох разрозненных впечатлений, который доставил ему этот вечер. Он поймал себя на мысли, что Виолетта ему определенно нравится. От нее исходил некий флер, который возбуждал мужчин совершенно независимо от их социальной принадлежности. Притормози, приказал себе Мариан. Но Виолетта не шла из головы. Мариан еще не смотрел на Виолетту как на возможный объект большой любви, но ведь даже все возрастающее желание сделать ее своей любовницей значительно осложнит ему жизнь. И он начал думать, что же он скажет ей, когда она позвонит. А в том, что она позвонит, он почему-то не сомневался.
*** Во двор дома, где жил Сашков, въехала темно-синяя "ауди". Из не вразвалку вышел Леонард Васюков и, закрывая дверцу, хлопнул ею так, что в магазинчике на первом этаже стекла задрожали. Он выругался про себя, вспоминая малоприятный эпизод, когда несколько лет тому назад его высокомерная подруга Леночка с издевкой бросила ему: -Ты научись сначала дверцу закрывать, а потом уже садись за руль! Как-то после этого у них все разладилось, и Леночка скоро бросила его. Ей не понравилось и то, что он так легко поменял свою профессию переводчика испанского языка (правда, он, закончив второразрядный провинциальный пед, владел языком еле-еле), на раболепное, по ее мнению, положение бортпроводника. Ах, Леночка! Когда тебя не "подпирает" позитивная деятельность предков по крайней мере до 3-его поколения, и где-нибудь на 33-м км от Москвы не застолблен удачливым или трудолюбивым дедом какой-нибудь клочок земли с выстроенной к тому же им же, дедом, дачей, на деньги вечного мальчика- переводчика не прожить. А тут небо не в клеточку, командировочные в долларах и ночевка где-нибудь в Буэнос-Айрес или Рио-де-Жанейро. На худой конец, на Карибских островах. Что ты, девочка Леночка, знаешь о романтике да и о деньгах? Вот тебе твой папаша много всего припас, и на детей, и на внуков хватит, самой особо утруждаться не придется. Расставшись с Леночкой, Васюков внешне недолго горевал и быстро нашел себе жену из вполне обеспеченной семьи, зато не такую требовательную. Звали ее Инга. Когда Леонард возвращался в Москву, а Инги не было, он частенько "оттягивался", приглашал приятелей, а иногда и женщин, и при этом по привычке, да и потому, что почти оглох в этих бесконечных перелетах, запускал на полную мощность свой магнитофон. И каждый раз он был буквально вне себя, когда этот чудаковатый тип сверху, Сашков, в самый разгар забубенного веселья стучал в потолок. Участковый, с которым довелось познакомиться Васюкову по этому поводу, сказал ему: парень, образумься, не зли профессора. А Васюкову как раз очень хотелось позлить Сашкова. Ну и что, что профессор? Подспудно срабатывал комплекс неполноценности и та, давняя обида на Леночку, которая отвергла его, догадавшись, что он не станет лезть из кожи, чтобы сделать карьеру. Хорощо бы съездить профессору по физиономии, но ведь свалится… Леонард Васюков совершенно не предполагал, насколько силен профессор Сашков не только в интеллектуальном, но и физическом отношении, и что он смолоду всегда побеждал в дворовых драках. А потом, упорно занимаясь самбо, стал чемпионом Москвы. Да и сейчас Сашков нередко заглядывал в спортзал, на тренировку студентов, и когда удавалось выиграть поединок с кем-нибудь из молодых, его буквально распирало от гордости. И вправду, его руки сохраняли почти прежнюю цепкость, а тело - ловкость и силу. Но в драку первым он не лез Леонард, обнаружив, что жены нет дома, врубил музыку и подумал, что Сашков зря нервничает, лучше бы купил себе беруши.
*** Мария Бутырская готовилась к очередной поездке в Россию с особой тщательностью. Надо поспеть к приходу парохода с продуктами и приспособлениями для астмы в Санкт-Петербург, там с таможней хлопот не оберешься. «Русский дом» через своих представителей обычно контролировап сохранность и распределение благотворительной помощи в России. -Ты опять уезжаешь на целый месяц, Мария? - спросил Питер за ужином, когда она принесла с кухни хорошо прожаренные отбивные. - Может, управишься побыстрее? В его взгляде было что-то щемяще-тоскливое, словно обидели ребенка. И она подошла к нему, потрепала по шевелюре - это всегда доставляло ему удовольствие. -Месяц пройдет быстро. У тебя же сейчас полно работы. Мама будет готовить тебе вкусные вещи на ужин. Да, но мама не заменит тебя, - грустно произнес Питер и взял ее за руку. - Что-то мне не нравится обстановка в Москве. А в других городах, наверное, еще хуже. Как там люди выживают после такого бешеного обвала рубля? -Трудно им. Но в России всегда создают трудности, а потом их преодолевают, - ответила Мария. Поужинав, супруги вместе прибрали со стола. Питер помог Марии запихнуть тарелки в посудомоечную машину и пошел поливать кусты роз. Когда он вернулся в дом, Мария уже улеглась и как раз брала в руки книгу. -Давай сегодня не будем читать, - мягко сказал Питер и, наклонившись, поцеловал ее в губы. Пьянящий запах волос Марии, ее тела возбудил в нем такую симфонию чувств, которая доступна только человеку, который любит.
*** Очередной разговор с Павлом не клеился, Виолетта, сославшись на занятость, быстро завершила его. И в тоске набрала номер Мариана. Тогда, ночью, когда думала о нем, она представила себе Мариана на корабле с трубкой из черного дерева. Почему на корабле, почему с трубкой? Что за чушь лезет в голову! Мариан, как показалось девушке, явно обрадовался ее звонку. А Виолетта под впечатлением разговора с Сашковым рассказала ему, что у знакомого профессора чуть не убили лаборанта. -Виолетта! не может быть! Оказывается, вы тоже знакомы с профессором Сашковым? -Да, - удивленно произнесла девушка. -Мы с ним были на конференции в Австралии, я там имел честь с ним познакомиться. -Павел Сергеевич - замечательный человек, - быстро произнесла она. - И выдающийся ученый. -Да, да, - выдающийся, - подтвердил Мариан, - а что вы сегодня собираетесь делать вечером? -Как всегда, мечтать, - сказала Виолетта и тотчас ругнулась про себя. - Еще подумает, что имеет дело с какой-то амбициозной, неадекватной дурой. -Тогда встретимся на мосту? - с заминкой произнес Мариан. -"Мы простимся на мосту", - протяжно пропела Виолетта. - Хорошо, во сколько? Договорились на семь. Когда девушка наконец-то попала на Каменный мост, Мариан совсем закоченел. Он взял ее руки в свои и предложил зайти в уютный ресторанчик, который он когда-то приметил на Кадашевской набережной. Виолетта согласилась, и они направились в приглянувшееся Мариану заведение, непринужденно разговаривая. Какой-то прохожий одобрительно посмотрел им вслед: они были по настоящему красивой парой. Увы, Мариана сейчас занимали мысли не только о женской красоте. Ему надо было поговорить с Сашковым, но он не знал, как это сделать. В ресторанчике было очень уютно, тихо играла музыка. Мариан попросил Виолетте выбрать что-нибудь вкусненькое. Девушка заказала гусиный паштет, вырезку и пирожное с ананасом. Мариан предложил выпить мозельское вино, Виолетта к его удовольствию согласилась. Посидев часа два в уютном ресторанчике и оценив по достоинству его кухню, они вышли на набережную и поднялись на легкий ажурный мостик, соединяющий Лаврушинский переулок с площадью Репина. Виолетта, крепко ухватившись за перила и откинув голову назад, смотрела на звездное небо. Мариан, облокотившись, стоял рядом, и любовался стройным силуэтом девушки, ниспадающими на плечи темными волосами, развевающимися даже при легком дуновении ветерка. С неба тихо падала звезда. Это хорошая примета, подумал Мариан. -Я дарю эту звезду вам, - галантно сказал он, взяв руки Виолетты в свои. -Спасибо, - машинально ответила она, думая о чем-то своем. Он интуитивно почувстовал, как она удаляется от него, и, чтобы преломить ситуацию, притянул ее к себе и легонько поцеловал. Виолетта промолчала, когда Мариан предложил поехать к нему. Он расценил это как согласие, поймал такси, и с трудом веря в реальность происходящего, отвез ее на свою квартиру. Как это ни странно, Мариан, особенно не влюблявшийся во всех своих прежних подруг - за исключением, пожалуй, одной молоденькой брюнетки, уехавшей позже с родителями в США, чувствовал настоящее ликование, вдыхая запах волос девушки и ее бархатистой кожи.. В эту ночь, которая для Мариана пролетела как одно мгновенье, они были вместе, и им было хорошо. Мариан, проснувшись и увидев в своей постели спящую Виолетту, твердо решил, что просто так с ней не расстанется, чего бы это ему ни стоило. Виолетта была для него звездочкой, упавшей вчера с неба. Только дурак, зацикленный на работе, откажется от такого подарка, подумал Мариан.
*** Лариса Сашкова и прежде была импульсивна, а сейчас, после пережитого горя, ее нервная система сильно сдала. Но оставаться на ногах ее заставляло состояние матери. После смерти внука бабушка Сережи Елена Викторовна почти не разговаривала и не вставала с постели, а только смотрела потухшим взглядом в потолок и тихо всхлипывала. Она уже не поправится, решила Лариса, но продолжала преданно ухаживать за матерью. Лариса подчас думала о том, что когда мать умрет, она, Лариса, останется в полном одиночестве, и рядом не будет ни одной родной души. Когда, где они совершили ту роковую ошибку, когда воспитывали Сережу? Когда воспитание превратилось в натаскивание и дало совершенно обратные плоды? Лариса жестоко корила себя чуть ли не за каждый день прожитой жизни. Вечно ему было некогда, злилась она на Павла. Меньше бы думал о карьере, мог бы чаще проводить время с ребенком, довести его до ума. Лариса уже запамятовала, как, покоренная напором Павла и его карьерой, польстившей ее самолюбию, беспрекословно отсекла попытки первого мужа играть хотя бы какую-то роль в воспитании их сына. А как чудесно они проводили с сыном каникулы! Лариса любила ездить на отдых в прекрасный эстонский город Пярну. Там было все: и море, и солнце, и дождь. Иногда полдня шел дождь, потом час светило солнце, все купались, и снова шел дождь. Сережа, загорелый, спортивный, стройный мальчик в желтой майке с симпатичным мишкой на груди носился на роликах по дорожкам приморских парков. А после купания они лежали на янтарно-пепельном песке, затерявшись в дюнах. Рядом шумело море.. Иногда они совершали прогулку по молу, осторожно перебираясь с отшлифованной морем глыбы на глыбу. Часа два они огибали очередь у дешевой столовой, и гордо шагали к ресторану, выстроенному у пляжа в тридцатые годы шведами. Там, впрочем, тоже была своя очередь - обеспеченных курортников в Прибалтике хватало. Бабушка Сережи ночью встала с постели и вышла из комнаты. Держась за стенку руками, она, еле передвигая ноги, пошла в сторону ванной. По пути ноги зацепились за какой-то предмет. Елена Викторовна наклонилась. И, подняв тонкую черную папку, машинально запихнула ее под нижнюю из стоящих в коридоре книжных полок - между ней и полом был как раз узкий просвет. На следующий день Лариса, собравшись с силами, перестирала все материно постельное белье и убрала ее комнату. На свою уже сил не хватило. Когда позвонил Павел и попросил привезти ему его черную папку с бумагами, она все же перерыла всю квартиру, но папку не нашла. Зато откуда-то вывалилась записка Тани, дочери Павла, с милыми его сердцу словами: "Папа, не скучай, я все равно буду приезжать к тебе". Лариса села на пол и горько заплакала. Ее Сережа уже никогда не позвонит в дверь и не скажет: мама, есть хочу. Что ты приготовила? А какой он был восхитительный мальчик в раннем детстве, какие надежды подавал. Но зачем-то надо было жить. А тут еще прилетает эта мадам Бутырская, давняя знакомая, которая так славно принимала их мальчика в Австралии. Нужно встретиться с ней, уделить ей внимание.
*** Раиса Короткова с детства была завистливой девчонкой. Казалось бы, причин тому не было - семья у нее была как семья, и квартира как квартира, и все в доме, как у людей. И сама она была вполне миловидной. Вот только слегка неуклюжей, неспортивной. По мере подрастания Раю очень тянуло во двор, огромный, ухоженный. Двумя рядами по периметру дворовой площадки были в свое время высажены деревья - липы и клены. Кое-где под ними стояли скамейки, а в дальнем углу даже располагалась беседка, сооруженная невесть кем и когда. Ее облюбовала компания парней, к которым иногда подсаживались взрослые дядьки, вернувшиеся "оттуда". Это, как позднее узнала Рая, означало - из тюрьмы. Иногда поздно вечером из беседки раздавались звуки, будоражившие воображение. Это был смех молодых мужчин, похожий на ржанье, и взвизгивание девчонок. Родители велели за версту обходить беседку. А Рае так скучно было по вечерам дома! В школе девчонки посмазливее шептались, сбившись в стайку, явно о чем-то недозволенном. Но ее в этот кружок посвященных не допускали, у нее была репутация очкарика и зануды. Между тем в соседнем подъезде жил "объект", привлекший ее внимание еще в детстве. Она была малышкой, когда соседский парень выводил на прогулку двух собак. Мать, подзывая его из окна, окликала его Паша-а-а, непозволительно затягивая последнюю букву. Одна собачка была явной полукровкой с черной атласной шерсткой и блестящими задумчивыми глазами в сочетании с белым окрасом подбрюшья и лапок. Правая передняя была черной, словно затянутой в длинную бальную перчатку, и это придавало собачке особую прелесть. Вторая собака была костлявым щенком. Худым был и сам подросток, выводивший их на прогулку. Они жили вдвоем с матерью, отец парня давно умер, и шиковать им было явно не на что. Некоторых бабок-сплетниц, что привычно сидят на скамейке в каждом московском дворике, явно бесило, что люди не жируют, но при этом еще держат собак. С годами Рая стала специально подгадывать свой выход из дома к тому моменту, когда парень выводил собак. И он стал замечать ее и даже здоровался, чудно правда как-то: привет, птаха! Потом, по ее наблюдениям, он стал вхож в "беседочную" компанию. А спустя еще пару лет, как судачили все те же старушки у подъезда, у него были неприятности. А Ваньку из дома №2 и Шурку из ее, Раисиного, подъезда, тех и вовсе посадили. Рая взрослела, и при все более редких встречах с Павлом он уже только кивал или коротко здоровался. А у Раи млело сердце, когда он проходил мимо: среднего роста, подтянутый, уверенный в себе. И одежда, хотя он одевался очень скромно, так ладно сидела на нем. Однажды Рая увидела, как он вел домой девушку. Она была миниатюрной брюнеткой и шла с ним под руку, явно в смущении от предстоящей встречи с его матерьюю, довольно суровой женщиной с породистым лицом, безумно обожавшей сына и собак. Потом Павел женился на этой девушке (ее звали Аня), позже у них родилась дочь. Лет пять спустя они расстались. Павел, хотя и остался один, по-прежнему не замечал Раису. Она была для него просто соседкой, эдакой принадлежностью дома, где он жил долгие годы. Закончив институт, попутно занимаясь всерьез спортом, женившись и получив развод, Павел с головой ушел в науку, и во дворе появлялся все реже. Тем более, что от брака у него осталась комната в коммуналке. Как-то раз соседка сказала Рае, что Павел наконец-то нашел свое счастье, женившись вторично на полногрудой красавице с волнистыми волосами, у которой был маленький, и переехал к ней. Новость привела Раису в исступленье: она столько лет была увлечена Павлом, высматривала его и ожидала - да и моложе его лет на восемь! Даже первая женитьба Павла Ларису особо не смутила; чувствовала она, что это еще не все, что у нее есть шанс. Но вторая женитьба Павла обрубила все. Раисе к тому времени уже исполнилось 28 лет, и пора было подумать над устройством своей судьбы. Родители и так ей все уши прожужжали о том, как они хотят иметь внука или внучку. Рая уже давно закончила институт и работала в химической лаборатории одного закрытого НИИ. На каком-то межинститутском семинаре она познакомилась с Витей Коротковым. Он был угрюм и замкнут, но и она не отличалась слишком жизнерадостным нравом. Витя явно тяготился своим одиночеством - родом он был из далекого сибирского села. Рая стала приглашать его домой, кормить семейными обедами, и Витя вскоре сделал ей предложение. Так они и поженились-не по любви, а спасаясь от одиночества и безысходности. Лет десять детей у них не было, потом судьба все-таки подарила им сына. Как ни странно, вместо того, чтобы упрочить их брак, рождение сына довершило его разрушение. Витя так и не преуспел в карьере и мало зарабатывал, а постаревшие родители Раи буквально цеплялись за внука, чуть ли не лишая Раису и Виктора родительского общения с ребенком. Более того, они начали попрекать Виктора тем, что он не в состоянии содержать семью. Замкнутый по натуре, он все больше уходил в себя. О своей работе с Раисой он почти не говорил, только изредка поругивал своего шефа. Лишь спустя несколько лет она с раздражением узнала, что ее муж Виктор, оказывается, в подчинении у профессора Сашкова, того самого соседского парня, в которого она так долго была влюблена. Вот так причудливо скрестились их пути - дорожки. Впрочем, это уже мало волновало Раису, она давно жила своей жизнью. И годы летели с явным ускорением. То, что родители стали чрезмерно опекать ее сына, оказалось в конце концов даже удобным: она стала находить отдушину в интрижках, нередко напивалась до беспамятства и просыпалась в чужой постели. Виктор сначала призывал ее к ответу, а потом махнул рукой. -Ты мне надоел, скучно с тобой, понимаешь?- безжалостно кричала Виктору Лариса. И он не оставался в долгу: - Ты думаешь, что мне очень нужна? Много о себе понимаешь! Посмотри на себя, в кого ты превратилась! Раиса делала вид, что ей это безразлично, но слова мужа все-таки задевали. Коротковы давно жили отдельно от родителей, Виктор в свое время все-таки успел получить от Института квартиру. Они тщательно скрывали от семьи Раисы и свой семейный разлад, и ее пагубную страсть к алкоголю. Виктор диву давался, откуда она у нее взялась: родители вроде бы приличные люди, не было никакой дурной наследственности. Нет, гены здесь явно ни при чем. Когда они скандалили по поводу выпивок, соседи считали, что это он напивается. Когда Раисе позвонили с работы Виктора и сообщили, что с ним произошел несчастный случай, и позвали в больницу, Раиса как раз выходила из очередного похмелья и никак не могла собраться поехать на работу. В общем, она появилась в палате у мужа только к вечеру. Раиса была потрясена землистым цветом лица Виктора и его обострившимися скулами. Налицо были все признаки отравления ядом. Но каким? Раисе, как химику, даже стало интересно. А по-человечески она, конечно, сочувствовала мужу. И в который уже раз сказала себе, что пора "завязать" с пьянками на работе в дни рождения сослуживцев, с поездками на чужие дачи в отсутствие жен владельцев.
*** Тихо звучала музыка. В этот полуденный час тапершей была девушка в белой блузке и короткой черной юбке, из под которой выглядывали довольно толстые ноги. Рояль стоял посередине огромного вестибюля модного столичного отеля, а с краю возвышалась стойка бара. С площадки второго этажа, куда из вестибюля вела роскошная лестница и где, облокотившись на перила, стояла Виолетта, хорошо просматривалось, как вытерт ковер, на котором был установлен инструмент. И как шествовали к бару, обходя его, чопорные и респектабельные завсегдатаи и постояльцы. -Ну и контраст, - заключила Виолетта и лениво подумала: а все-таки хорошо, что отелем распоряжаются деловые люди, по крайней мере в вестибюль пускают без всяких там пропусков - служба безопасности работает здесь более современными методами. Девушка ждала своего приятеля, Мариана Щербу, он пригласил ее пройтись по бутикам, сходить с ним в кино - здесь демонстрировали хорошие английские фильмы. Накануне Виолетта заночевала у подруги. Было очень тоскливо, захотелось чужого участия. Подруге она наврала, что проводит дезинфекцию, так как завелись тараканы. Анна молча выслушала всю Виолеттину тираду и сказала: -Ладно! Переночуй! Она жила одна, работала до потери пульса в каком-то почти не приносящем прибыли агентстве, и даже очень приветствовала визиты своих более состоятельных подруг, приносящих всевозможные лакомства, и выплескивающих на нее отголоски своей бурной личной жизни. У Анны же ее практически не было. Виолетта тем временем доставала из пакета нарезку ветчины, еченье, апельсиновый сок. -Как поживает твой Вадим?- спросила Анна, вспомнив, как Виолетта когда-то взахлеб рассказывала ей о своем романе с неким "крутым" парнем. При упоминании имени Вадима Виолетту передернуло. -С чего ты вспомнила?- с недоумением спросила она. -И добавила: -Это был мимолетный эпизод в моей жизни. -Ну, а сейчас ты с кем? - продолжала расспрашивать Анна -С кем, с кем, - разозлилась вдруг ни с того, ни с сего Виолетта. - Да ни с кем, все надоели. И нервно затянулась сигаретой. Проницательная Анна принесла массивную пепельницу, которую держала исключительно для гостей. Реакция Виолетты показалась ей неискренней. Не поверила она и в то, что дихлофос заставил ее убраться из собственной комнаты. Причем такой уютненькой и современной, со стенами фисташкового цвета. Но на сей раз Анна не стала проявлять излишнего любопытства. Зачем лезть в чужую жизнь, если тебя об этом не просят? Женщины заговорили о том, что в этом сезоне модно, хотя Анна заведомо ничего подобного не могла себе купить. …Мариан задерживался; Виолетта достала из пачки ментоловую сигарету и закурила. Красивая девушка невольно притягивала взгляды проходивших мимо людей. Ей это и нравилось, и одновременно раздражало.
*** Мариан опаздывал на свидание. Он стремительно шагал по длинному пролету первого этажа отеля, который все называли "улицей": Слева и справа были расположены богато украшенные витрины бутиков со сногсшибательными товарами. Цены кусались, потому что здесь старались не пропускать подделок, берегли свое реноме. Там, на верхней площадке парадной лестницы, его ждала Виолетта, милая, красивая и немного взбалмошная женщина. Мариан был знаком с ней всего неделю, но уже успел к ней привязаться. Виолетта после череды привлекательных, но вечно что-то выгадывающих дамочек, прыгавших к нему в постель после легкого флирта, подкупала своей ненавязчивостью. Она просто жила, и, насколько это было возможно, наслаждалась этой жизнью. Ей просто не везло раньше с мужчинами, в который раз подумал Мариан. И тут же иронично подсек себя: а моим прежним женщинам со мной везло? Мариан не только хотел сводить Виолетту в кино, но и немного побыть с ней на людях. Еще из вестибюля, увидев девушку, он помахал ей рукой, и она стала спускаться по лестнице своей слегка пружинистой походкой. Ее васильковые глаза в сочетании с черными волосами, всегда отлично подстриженными в модном салоне, выражали недоумение и легкую укоризну. На ней была элегантная замшевая куртка и твидовые брюки, наряд, подчеркивающий независимость и вместе с тем практичный. До Мариана донесся аромат тонких духов, и он слегка привлек Виолетту к себе и увел в кинозал. Показывали какую-то дребедень, но ему так приятно было держать в темноте эту девушку за руку. Будто он снова школьник, и они с другом сидят в темном полупустом зале с двумя одноклассницами, и впервые робко прикасаются к ним.
*** Погода в Москве была премерзкая. Накрапывал дождик, сметаемый в сторону резкими порывами ветра. Пройдя без каких бы то ни было осложнений паспортный контроль и таможенную стойку, Мария взглянула в ту сторону, где пассажиров ожидали родственники, друзья и полномочные представители фирм. Но ее на этот раз почему-то никто не ждал. Порасспросив в багажном отделении, когда придет ее основной груз, Мария вышла из вестибюля и медленно направилась к остановке автобуса, завидев издали стойку с надписью "экспресс". И тут ее только окликнул знакомый голос профессора Сашкова. Она оглянулась и увидела, как он бежит к ней, размахивая руками, словно пытаясь что-то объяснить. Наконец, догнав ее, он схватил ее за руку и произнес: -Здравствуйте! Вот вы снова у нас. И увлек ее за собой к машине, где поджидала гостью Лариса. Предстояло известить Марию о большом горе, которое их постигло.
*** Павел Сашков отвез Марию с аэродрома в гостиницу"Минск", где она обычно останавливалась, и уже давно был забронирован для нее номер. В той части здания, где один предприимчивый югослав, взяв в аренду полэтажа, организовал нечто вроде шахматного клуба, с маленькой гостиницей внутри большой. Это было совершенно безопасное место для иностранцев, которых в Москве опекали их друзья или деловые партнеры. Во всяком случае, и Марии, и другим активистам "Русского дома" здесь очень нравилось. Лариса поднялась вместе с Марией в номер, помогая ей отнести ручную кладь, в то время как услужливый швейцар подхватил чемодан. Павел ждал обеих дам внизу в вестибюле, рассеянно глядя сквозь стекло на людской поток Тверской. Он совершенно неповторим, подумал Павел: кризис, война в Чечне, безработные и пенсионеры недоедают, собирают бутылки, а по Тверской все так же, как и в былые годы, прогуливаются нарядно одетые дамы и деловые мужчины с кейсами в руках. Павел подумал, что Мария Бутырская - это было видно по ней - испытала настоящее потрясение, услышав о постигшем Ларису и Павла несчастье. Она с трудом находила нужные русские слова, чтобы выразить им свое искреннее сочувствие по поводу гибели Сережи. Мария никак не ожидала, что столкнется в России с таким горем. Тем более, постигшим ее друзей, русских интеллигентов, к которым она испытывала искреннее расположение. Когда Мария и Лариса спустились вниз, Павел снова был уравновешенным человеком со слегка повышенным уровнем интеллекта. Во всяком случае, он знал, что мир тесен, знакомые люди время от времени встречаются, а земля остается круглой и продолжает вертеться вокруг своей оси. Мария и Лариса уселись в видавшую виды машину Павла, и они помчались к нему домой. Так они уговорились с Ларисой: ее старенькая мама, без памяти горюющая о безвременно погибшем внуке, никак не могла быть занятной собеседницей хотя бы на один вечер. К тому же Павел в последнюю минуту вспомнил, что накануне он пригасил к себе Виолетту, девушку Сережи. И она, кажется, хотела приехать с каким-то знакомым. Войдя в квартиру, Лариса порывалась сразу пойти на кухню. Но Павел мягко оттеснил ее. -С куском мяса я и сам справлюсь,- сказал он просто. -И добавил: -Побудь с Марией! В ту же секунду раздался звонок в дверь, и Павел пошел открывать дверь. Несмотря на всю свою выдержку, он буквально остолбенел, когда вместе с Виолеттой увидел Мариана. Виолетта тотчас же затараторила: -Павел, что это с вами?- позвольте вам представить моего нового друга Мариана, он поляк. Вы же не будете возражать против того, что я пришла не одна? - Ну что вы, Виолетка, - медленно приходил в себя Павел. Просто мы с Марианом давно знакомы. И не мы одни. Какое потрясающе совпадение! И он крикнул вглубь коридора: -Мария! Тотчас же из комнаты вышла Мария, и, уставившись на Мариана, произнесла: -Не может быть! -Цепь случайностей! - констатировал Мариан. Он буквально расплылся в широкой улыбке:- Мария! Вот этот сюрприз! Действительно, стоило познакомиться с вами в Австралии и представить вас профессору Сашкову, чтобы спустя годы увидеть вас в Москве. Как я рад нашей встрече! Это здорово! Павел, подняв бокал и предложив остальным последовать его примеру, сказал: -Знаете, когда поднялся "железный занавес", в принципе, в таких встречах уже нет ничего необычного. Люди свободно ездят, куда хотят, никто их больше не лишает выбора. Россия тоже стала, благодаря Горбачеву и Ельцину, частичкой цивилизованного пространства, где не препятствуют гражданам видеть весь мир, по их разумению. Есть, конечно, проблемы иного свойства, экономические, социальные, с наркотиками, - голос Павла задрожал,- но живем-то мы сейчас все-таки свободнее! Мы не боимся сказать в курилке то, что думаем, и на собрании не боимся. Никто за нами не приезжает на «черном воронке», не высылает жен в «АЛЖИР»- так называли Акмолинский лагерь жен изменников Родины, где они годами спали на нарах и работали, как батрачки. -Извините, а что такое «батрачка»,- перебил Павла Мариан. -Так вот, даже мать нашей знаменитой балерины Майи Плисецкой,- продолжал Павел, там побывала после расстрела мужа, «врага народа», и только талант дочери позволил ей получить досрочное освобождение. А многие так и не дождались встречи с родными. Батрачка,- он повернулся к Мариану, - это хуже служанки, это рабыня на тяжелых сельхозработах. А жены «врагов» были в основном образованные, могли бы работать в школе, в институте. Павел вздохнул и произнес: -Мы по–прежнему работаем для России, для человеческой цивилизации. Давайте за это выпьем! Там у всех налито?- запоздало осведомился он. Все чокнулись, по русскому обычаю. Когда все выпили и закусили, Мария, обращаясь к Павлу и Ларисе, и искоса взглянув на Виолетту, сказала: -Но ведь все это – не так сразу произошло? Были ведь и препятствия на этом пути… -Да еще какие, - подхватил Павел. Если вам будет интересно, то расскажу, как я утром 19 –ого августа 1991года вернулся из командировки в Минск в Москву и что я увидел… -Конечно! конечно!- воскликнули одновременно Мария и Мариан. А Виолетта сказала:- я думаю. что и моим детям будет интересно об этом узнать! Лариса встрепенулась и спросила у нее: -У вас есть дети? -Пока нет, но обязательно будут, - с уверенностью ответила Виолетта. И Павел начал свой рассказ… -Я вышел из поезда на Белорусском вокзале, спустился в метро, и до самого дома ничего не знал о том, что объявился какой- то «ГКЧП». Дома никого не было. Я включил радио и стал готовить себе кофе и с удивлением вместо утренних новостей и обычного непринужденного диалога радиоведущих услышал музыку из «Лебединеого озера». Все время играла музыка, никаких перебивок, потом передали какое – тоь странное сообщение, и я смутно забеспокоился. Я позвонил другу, и тот сказал: ты что, не знаешь? По Кутузовскому идут танки! Настоящие танки! Горбачева заперли в «Форосе»! Я стал звонить, выяснять, где моя семья. Лариса была на работе, Сережа в школе. Назревало что – то серьезное. Я помчался в Институт, там никто не работал, народ толпился в курилках, а некторые просто бросили работу и уехали в Белому дому. Мы лихорадочно крутили ручки настроек радио и телевизора, прыгали с программы на программу, но всюду было одно и то же: «Лебединое озеро», потом заявление ГКЧП. Я тоже ушел из института, созвонившись с Ларисой, заехал за Сережей, повез домой… -Пока вы, мужики, метались туда-сюда, - неожиданно прервала Павла Лариса, - многие женщины уже стояли в цепи на Новом Арбате и, взявшись за руки, перегородили дорогу в центр. Как будто вот так можно было остановить танки! Их продвижение, правда, до вечера приостановили. Когда мы туда с нашими сотрудниками пришли, то народ в основном стягивался к Белому дому, и там стала возникать живая цепь, которая простояла несколько дней… -А я за тебя так беспокоился, - произнес Павел, - куда же ты запропастилась. -Мобильные телефоны тогда еще не были в ходу, трудно было созваниваться каждую минуту. Вечером мы все прильнули к телевизору, шла пресс-конференция гекачепистов, и портреты будущих узников «Матросской тишины» навсегда врезались в память. Как и вопрос молодой красавицы-журналистки из «Независимой газеты» вице–президенту Геннадию Янаеву, который председательствовал в ГКЧП: осознаете ли вы, что заперев Горбачева в Форосе, совершаете государственный переворот ? На следующий день я не пошел в Институт, а поехал в сторону Красной площади. Утро 20-ого августа было в Москве солнечным, ничто не предвещало ни дождя, ни трагических ночных событий. Ни один завод, ни одно учреждение формально не прекращали работы. Иное дело, что производительность труда резко упала, а сотрудники учреждений или молчаливо играли в шахматы, или покидали работу и мчались к Белому дому. Часть горожан так ни на что не решилась, но с лихорадочным блеском в глазах обсуждала новости с сослуживцами за бесконечным чаепитием. Много, кстати, было и таких, кто – верил, что наконец- то воцарится порядок, и пошатнувшийся корабль союзной государственности поплыет по привычному фарватеру. Попасть в центр на Манежную площадь можно было беспрепятственно. По всей Пятницкой улице, что ведет через мост к Васильевскому спуску, были расклеены воззвания президента Россиии Бориса Ельцина, призывающие прийти на митинг на Манеж к 12 часам, и не подчиняться распоряжениям ГКЧП. Помнится, - Павел посмотрел на Мариана,- народ стайками собирался перед ними и внимательно читал их. Какая – то дворничиха сорвала один листок, наверное, так дворникам велели, но прохожие ее стали ругать. Танки, настоящие танки, выстроились вдоль канала до самого кинотеатра «Ударник», и полукругом – по Васильевскому спуску. Красная площадь была наглухо заперта и танками, и милицией, но можно было подойти сбоку, броню потрогать…И на Манеже стояли танки, и какие–то молодые люди кричали в микрофон: митинга на Манеже не будет, идите к Моссовету…Из милицейской машины доносилось: граждане, разойдитесь. Все боялись кровопролития… Ночью все – таки трое ребят погибли, на Садовом кольце рядом с Арбатом, где было столпотворение, - и они оказались под танками….Сжималось кольцо людей у Белого дома, ждали нападения. Его не было. Я думаю, это спасло сотни, а, может быть, и сотни тысяч, - подытожил Петр. – На следующий день наступила развязка. Ельцин выступил на сессии Верховного Совета, слетали в Форос за Горбачевым, арестовали на какое – то время путчистов. Следующий год был очень тяжелый, отпустили цены, был такой взлет инфляции, что трудно сейчас понять, как мы вообще выжили. Да и сейчас немногим легче. - Вся Польша не отходила от телевизора в эти тревожные августовские дни, – сказал Мариан. – Мы переживали за вас. -И мы тоже, - добавила Мария. – Многие думали, что опять вспыхнет гражданская война. Вся русская диаспора молилась, чтобы все обошлось. Сколько России можно страдать... -У нас тоже были свои трудности, - продолжил разговор Мариан. – Я вот студентом оказался в центре самой мощной польской забастовки, на судоверфи в Гданьске… -Как ? Рядом с Валенсой?- воскликнул Павел. -Представьте себе. -Расскажите, это интересно, - попросила Мария. -Я был на втором курсе и устроился летом на работу в док, хотел подзаработать на хороший костюм, - смушенно сказал Мариан. Иду рано утром 14 августа 1980 года на работу, а у проходной стоит мужик и раздает листовки. - Вот тебе, читай, - говорил он каждому. – Сегодня бастуем. Собралось нас человек тридцать, группа двинулась от ворот к докам. Во главе колонны двое несли плакат. Кажется, с лозунгом «Можешь на меня рассчитывать!», или с требованиями, я уже не помню. Одно из требований касалось восстановления на работе работницы по фамилии Валентинович, ее за три месяца до пенсии уволили, за то, что стала активисткой профсоюза, рожденного снизу, независимого ни от властей, ни от работодателя. А Леха Валенсу вот за такую же активность еще четыре года назад уволили с работы. Было и требование поставить памятник погибшим рабочим, которые в 1970 году требовали справедливых расценок за труд. Завидев нашу колонну, со всех помещений, из доков стали выбегать рабочие, стали справшивать друг у друга: что это за демонстрация? А из колонны, которая будто снежный ком обрастала все новыми и новыми людьми, кричали: «Выключайте механизмы, пошли с нами!» И рабочие поспешали за нами. Самые активные забирались на машины, и оттуда прозвучало: нам нужно избрать стачечный комитет! Называйте своих авторитетных представителей! И тут подоспел сам пан директор со своей свитой, тоже все они взобрались на платформу повыше. Неожиданно появился Лех Валенса, голос у него был громкий, и все услышали, как он спросил у директора: Вы меня узнаете? Я десять лет здесь проработал, мне люди доверяют ! Хотя уже четыре года сижу без работы! И затем объявил: начинаем оккупационную забастовку! Это означало, что с территории верфи мы никуда не уйдем, пока нас не выслушают по – человечески. Мы два дня бастовали на судоверфи, и диреуция сдалась, удовлетвворила наши требования, повысила заработную плату. Уже собрались уходить, толпой хлынули к воротам, а они были заперты. Оказалось, забастовали работники других предпрятий на Побережье, и им нужна была наша солидарность. Мы объявили забастовку солидарности, возник межзаводской забастовочный комитет, сформулировавший 21 требование. Мы потребовали признания независимых профсоюзов, права на забастовку, свободы слова согласно Конституции, восстановления на работе незаконно уволенных, поддержали студентов, отчисленных из вузов за политические убеждения. В воскресенье было торжественное богослужение, рабочие побрились, надели чистые комбинензоны. Снаружи, у ворот, стояли родственники, друзья, соседи. Мои родители тоже пришли. Очень боялись, что придет милиция, войско, начнется перестрелка. Но власть не стала применять силу, бастовало уже 350 предприятий. К нам на Побережье прибыла правительственная комиссия, начались переговоры. 31 августа было подписано Соглашение. Стачкомы преобразовались в учредительные комиссиии профсоюза «Солидарность», в сентябре прошел учредительный съезд. -Но позднее ведь начались репрессии? – уточнил Павел. Да,- сказал Мариан.- В 1981г. в Польше было объявлено военное положение, профсоюз был признан незаконным. Но общество бурлило. Спустя несколько лет началась подготовка к «круглому столу» общественно-политических сил. Профсоюз снова стал работать легально. На выборах в парламент прошли представители разных партий. Наш электрик Валенса в 1990 г. стал президентом, затем его сменили другие. Так что мне пришлось поучаствовать в историческмих событиях, - завершил свой рассказ Мариан. -И это повлияло на вашу жизнь?- спросила Лариса. -Конечно. Я стал уважать людей, которые не боятся проявлять инициативу, стараются что-то изменить, если уж совсем плохо. -Нам тоже пришлось пройти школу профсоюза, - сказал Павел.- Мы, ученые, ведь не слабаки, заводные все ребята. А в начале девяностых нас поставили в такие условия, что приходилось в буквальном смысле слова спасать институты. Кому–то из новых чиновников пришло в голову, что раз наука дорого стоит, то именно на ней можно сэкономить. Кто бы мог подумать, что я с плакатом выйду на митинг на Горбатый мост у Белого дома и вместе с товарищами потребую нормального финансирования науки! -И что на вашем плакате было написано?- спросил Мариан. -Наука нужна России! -И вас услышали? -Не с первого раза,- задумчиво произнес Павел. – Но все-таки институты поддержали. А то доходило до того, что нечем было платить коммунальные платежи, в лабораториях было отвратительно холодно и отсутствовали расходные материалы, а зарплату не платили месяцами. Только вот сейчас выходим из кризиса платежей, получаем какие–то средства по конкурсу. На митингах, которые организовывал профсоюз работников РАН, можно было услышать, что ученый получает меньше дворника, меньше продавца, который торгует булочками в МГУ. -И все же вы не ушли из науки… -Многие ушли, если не в дворники, то в бизнес. – Многие подались в зарубежные институты, у Гейтса половина команды состоит из наших умов,- вздохнул Павел -И польской науке нелегко в эти годы пришлось,- добавил Мариан.- Но мы всегда куда–то ездили на заработки, для нас это привычное состояние. -Главное,- сказал Павел,- потеряли научную молодежь. -Ну какой аспирант захочет остаться в мрачном институте, где давно не меняли оборудование, если его гложет идея, которую можно подтвердить только экспериментально, и условия для эксперимента есть в другом месте? Думаю, через десяток лет власти примут меры для создания нормальных условий для людей науки. Но сейчас трудно. И мы через профсоюз будем напоминать о том, что не дадим угробить нашу науку! Для цивилизованной страны существует только один путь - путь инновационного развития, иного не дано. -Атланты держат небо…,- начала Лариса и оборвала самое себя.- А у нас в институте народ подрабатывает где только может, и почти не занимается исследованиями…Я не жалею, что ушла… -Есть у нас еще Атланты, есть, мы не слабаки,- убежденно произнес Павел. -Я вот вас слушаю и думаю: можно ли сравнить наши австралийские проблемы с тем, что вам довелось пережить в ваших странах?- начала Мария. Все застыли в ожидании того, что она скажет дальше. Про автралийские проблемы никто из собравшихся ничего не знал. Разве что про кроликов, которые заполонили всю страну, и для ограничения аппетита которых пришлось строить заградительные заборы. Через весь континент. -А ведь и у нас была серьезная проблема в обществе – это судьба детей, рожденных от аборигенок и белых людей, -сказала Мария. Вы не поверите, но вплоть до семидесятых годов их безжалостно забирали у мамаш и бабушек, и отправляли в интернаты за тридевять земель. А потом передавали в белые семьи на воспитание. Когда детишки убегали, их ловили, как преступников, и водворяли снова в интернат. Такова была государственная политика. Что при этом чувствовали их матери, никого не интересовало. Это была принудительная ассимиляция. И все делалось якобы во имя прогресса цивилизации. Вот вам и свободный мир… Вы знаете, у нас с Питером нет детей,- продолжала она.- И мы даже хотели усыновить какого-нибудь маленького ребенка. Но когда подумали, что по этому ребенку где–то плачет женщина, то отказались от этого замысла… Долго еще гости Павла обсуждали свои и мировые проблемы и разъехались только поздно вечером. Сашков на прощанье условился с Марианом о встрече в ближайшие дни для обсуждения профессиональных вопросов.
*** Андрей Васильев, как всегда, заявился в квартиру бывшей жены Аси неожиданно. Конечно же, он приходил повидаться с сыном Мишкой, но и с ней заодно можно было переспать, если Ася была в настроении. Как-то раз она его даже хлестанула по щекам полотенцем, ругая за бессовестную жажду девок, и никакого интима у них не получилось. Аси в этот раз дома не оказалось, несмотря на поздний час. Работала же она из-за сына в основном в первую смену. Мишка открыл ему дверь, а затем снова уселся на полу на новом, это Андрей заприметил сразу, ковре. Он собирал какую-то сложную, судя по горе деталей, конструкцию "лего". И эта прихоть уйму денег стоила, отметил про себя Андрей. Неужели горничные так много зарабатывают? Или чаевые Ася берет? У них в институте платили до смешного мало. И если бы не подачки сотрудникам со стороны руководства института с части денег, перечисляемых коммерческими структурами за аренду помещений, то выживать было бы вообще трудно. Даже таким мужчинам, как он, непьющим, некурящим, почти вегетарианцам, и не спонсирующим женщин, с которыми спят. -Ну как поживаешь, сынок?- спросил Андрей у Мишки. -И сразу же добавил: -Не попить ли нам чайку? -Ты, папа, иди попей, я тут занят, -сказал Мишка, не поднимая головы. Андрей знал, что сын упрям, и не стал его уговаривать. Обшаривая кухонные полки в поисках чая "Бомонд" (в прошлый раз он ему ужасно понравился), Андрей наткнулся на какую-то коробку без этикетки, запечатанную клейкой лентой. Небось печенье какое-нибудь Аська от Мишки припрятала, подумал Андрей, и нисколько не смущаясь, надорвал один край. Все и так знали, что Андрей бесцеремонный, и поэтому ему это часто сходило с рук. Из коробки вместо аппетитного сухарика торчала игла шприца. Андрей оторвал всю крышку, больше там ничего не было. Фу, какие-то женские штучки, небось витамины себе Аська колет, брезгливо отставил он коробку в сторону. Андрей в конце концов нашел "Бомонд", и, заварив себе крепкого чаю, закайфовал. В холодильнике к тому же нашлась целая холодная курица. И Андрей, еще раз подивившись тому, как Аська зажила, отрезал себе порядочный кусок. Битый час Андрей возился с сыном, помогая ему строить из маленьких разноцветных пластмассовых деталек бензоколонку. Ася все не приходила. Уже собираясь уходить и ругая мысленно бывшую жену за то, что так бессердечно бросает сына одного на целый вечер, Андрей вдруг почему-то вспомнил о том, что у него дома не осталось ни одной луковицы. А он хотел поджарить к ужину печенку с луком. Где же у Аси лук? А все же, чем она все-таки пользует себя, без всякой задней мысли подумал Андрей и снова зашагал на кухню. Он поискал, в чем бы Ася могла держать лук, и, обнаружив корзинку с луком, взял две луковицы. И тут он с удивлением увидел на дне корзинки еще одну коробочку, похожую на первую. Андрей дрожащими руками откинул крышку: в левом отделении лежали два шприца, в правом-какие-то ампулы, заполненные жидкостью, и никак не маркированные. Андрей взял одну из них в руки и повертел. Ампула не источала никакого запаха, идентифицировать жидкость просто так было невозможно. Разбивать ампулы дома Андрей побоялся, но на всякий случай решил взять одну с собой. Он вытряхнул спички из спичечного коробка в карман и, завернув в бумажку, положил туда ампулу. Ай да Ася, промелькнуло в голове. Неужели чем-то дурманящим колется? Боже мой, что же будет с моим сыном, с гневом и смятением подумал он вдруг, представив себе, как его Миша подрастает в компании с матерью-наркоманкой. -Если это так, заберу его к себе,- твердо решил Андрей. -К кому же все-таки обратиться, чтобы определить содержимое ампулы",- мучительно думал Андрей всю дорогу к своему подмосковному дому - и в метро, и в электричке. Как жаль, что Витя Коротков в больнице, посетовал Андрей. Он химик, он бы помог. И тут Андрей вспомнил, что и жена Короткова, Раиса,-тоже химик. Он с ней знаком, бывал в прежние годы у них дома. Может, обратиться к ней? Авось не откажет помочь.
*** Заместитель директора Института Всеволод Петрович Игнатов часто получал приглашения на совещания - то в правительство, то в Министерство науки и технологий, то во всякие общественно-политические и благотворительные фонды, бесконечно устраивающие всевозможные презентации. Вернее, приглашения приходили на имя директора Института, но тот, маститый ученый, их начисто игнорировал - разве что министр по науке персонально звонил ему и велел быть, потому что прибудет сам президент или премьер-министр страны, или в кулуарном застолье в маленьком салончике заинтересованные лица из сопредельных ведомств начнут полюбовно делить кредиты. На такую встречу невозможно не поехать - обидишь себя и своих ближайших сподвижников. Но все же отдуваться в большинстве случаев приходилось заместителю Всеволоду Петровичу. И он исправно ездил на эти мероприятия, надев элегантный костюм, в зависимости от сезона - черный или серый. Галстуки он любил в полоску, неизменно воздавая дань скромному на первый взгляд, но столь возвышенному на самом деле английскому стилю. Когда Игнатов входил в зал, где собирались гости, он старался держаться просто и непринужденно, но волей-неволей привлекал внимание. Рослый и широкоплечий, он нравился женщинам. Несмотря на то, что взгляд серых глаз оставался каким-то отчужденно холодным. Он никогда не смотрел на случайного собеседника в упор, то ли опасаясь пронзительной силы своего взгляда, то ли того, что его таким образом лучше запомнят. Сегодня Игнатову предстояло побывать на банкете вместе с группой сотрудников своего Института в Президиуме Академии наук. Хотя Академия нищала, и уровень заработной платы научных сотрудников оставался крайне низким, чиновная верхушка академического сообщества страны с подачи ретивых организаторов застолий не отказывала себе в маленьких праздниках по тому или иному поводу. Повод для очередного сбора был серьезный. Через год предстояли думские, а затем и президентские выборы. Надо было определиться, кто с кем и за кого внутри самого научного сообщества, прежде чем лавировать между складывающимися вихревыми потоками на верхушке политического Олимпа. А формальным поводом явилось присуждение международных премий за вклад в науку нескольким лауреатам не менее престижных российских премий. Игнатов приехал минут за пять до торжественных речей и пристроился неподалеку от микрофонов, установленных на стояках. По привычке он выбрал место так, чтобы за спиной была стена, и он мог окинуть взглядом весь зал. Вся церемония проходила стоя, и собравшиеся все чаще невольно поворачивались к накрытому для фуршета столу. Чего там только не было: и белая рыба, и жульен, и заливное, и маленькие пирожки "однозубки", и икра. Блюда с аппетитно пахнущей нарезкой ветчины перемежались с горками бутылок, где доминировали узкие горлышки французских десертных вин вперемешку с традиционной русской водкой и шампанским. Вот всегда так, подумал Ингнатов, на грани абсурда. В институтах и прессе стенания недоедающих людей. На столах у начальства и кучки избранных всегда сытно. К избранным в какой-то мере Игнатов причислял и себя. Однако своей личной сытости он добивался не в чистоплюйских белых перчатках, а железной хваткой. Поодаль у окна с красивыми шелковистыми шторами в сборку (мода на светлые жалюзи до этого зала еще не дошла) стоял профессор Сашков и о чем-то беседовал с директором одного из академических институтов Маховым. Этот Махов, насколько мог судить Всеволод Петрович, был занятной личностью. За шестьдесят, без жены и детей, зато всецело увлеченный борьбой за справедливость. То и дело с его подачи по всем академическим институтам рассылались письма с призывом требовать от властей увеличения зарплаты по крайней мере в три раза, и такого финансирования фундаментальной науки, чтобы она окончательно не загнулась... ЧИТАЙТЕ ОКОНЧАНИЕ
Воспитанники изостудий Культурного центра «Доброволец» организуют выставку своих рисунков посвященных...
В «Творческом лицее» проходит отчетная выставка лучших работ участников творческих...
Школьники Москвы и Зеленограда принимают участие в уходящем году в Московской олимпиаде по физике. К...
С 1 ноября по 4 декабря в Зеленограде пройдет выставка работ творческой молодежи в рамках фестиваля...
