Лариса Никитина. Котята

Маня умерла, так и не разродившись. Было понятно, что она перехаживает. Но за восемь лет вполне счастливой кошачьей жизни она успевала за один дачный сезон трижды благополучно окотиться. На этот раз природа почему-то распорядилась иначе, внезапно прервав жизнь Маньки и ее неродившихся детенышей. Прописная истина о том, что кошки быстро родят, на этот раз не сработала. Вечером пришел брат, забрал заранее приготовленный аккуратный черный пакет, и, прихватив саперную лопату, отправился провожать домашнего любимца в последний путь. С уходом из дома питомца исчезает его неповторимая аура, отсутствие молчаливого присутствия становится ощутимым, первое время даже навязчивым. Остается одно успокоение: дать торжественное обещание никогда больше не заводить в доме никаких кошек, собак, хомячков и рыбок.

Можно вообще никого не заводить: ни семью, ни детей, да и сам дом тоже. Даже цветы лучше не сажать, чтобы не мучило потом чувство вины за то, что не можешь их вовремя полить или пересадить в горшок побольше. Одним словом, куда разумней вообще от всего освободиться. Жить полезно одному, сознательно оградив себя от изнуряющей боли потерь и расставаний, ведь чем меньше рядом с тобой близких людей, тем меньше вероятность разлуки с ними. Нужно создать свой микрокосм: без лишних страданий и душевных затрат проводить дни наедине с собой, не вникая в другие судьбы и ситуации, не обременяя чью-то жизнь. Все по-честному.

Конечно, тебя сразу нарекут махровым эгоистом, но ты-то знаешь, что новое бытование гораздо сложнее обывательского понимания, что имя ему - одиночество. И оно не врожденное, а с болью и горечью приобретенное и не всегда во благо. Но зато теперь ты вправе быть свободным.

Свободным ото всего на свете, кроме себя самого. И вот, когда уже совсем некуда деться от собственного «Я», когда это эго - чудовище разрастается до таких размеров, что начинает нарушать экологию одиночества, ты чувствуешь упорное томление бремяизвержения.

И главное здесь, как и вообще в природе, не перехаживать, успеть вовремя снять созревший плод, выпустить накопившийся пар. На сносях мы позволяем себе капризно творить: рисовать, сочинять музыку, писать стихи. Мы становимся старателями-созидателями, воображая себя соучастниками великого процесса, незримо происходящего во вселенной. Не выходя из дома, наглухо заперев все окна и двери, спасаясь от токсикоза невысказанных мыслей, мы самоотверженно бросаемся в толпу, отдавая на суд свои сокровенные наблюдения. Не надеясь на взаимность. Просто устав от одиночества. Просто потому, что пришел срок явить свету детище, зачатое от истомленного духа. Только вот каким оно предстанет перед лицом ни о чем не просившего тебя мира, покажет время.

Конечно, я не берусь утверждать, что так поступают все, но именно таким путем пошла я, решив однажды внезапно и отважно изменить свою жизнь в лучшую сторону.

Первым делом я ушла с работы. Ушла так, как зарекалась никогда не уходить, как не уходят люди здравого рассудка: в никуда. Оставила статусную, стабильную, нудную работу в надежде найти творческую реализацию. Была неумеренная уверенность, что в течение трех месяцев я сумею прекрасно прорасти на новом поприще.

Три месяца стали настоящей эмиграцией в себя, глубинным погружением с полной изоляцией от внешнего мира: без звонков и встреч, с редкими перерывами в виде походов в магазин или на почту. Я буквально «дорвалась» до тишины, спокойствия и ничегонеделанья. Было так упоительно начинать день по собственному усмотрению, не подстраиваться под навязанный график, жить в индивидуальном порядке. Общение с социумом свелось к чтению книг и созерцанию весенних картинок в оконной раме балкона. Состояние безмятежного эмбриона и пенсионера на заслуженном отдыхе одновременно. Я не могла понять, сколько мне лет, не могла решить: у меня все впереди или все уже кончилось? Наверное, я была похожа на обезьяну, в глазах и повадках которой уживается выражение детской непосредственности и старческой усталости. Я научилась подолгу смотреть в никуда, давая простор глазам и пуская мысли на ветер. Спокойствие и умиротворение окрыляли мое легкое тело. Мне нравилась новая жизнь, примитивно - медитативный образ существования. Возможно, со стороны я выглядела странно в замкнутом пространстве позитива, в добровольном изгнании из актива.

Но организм благодарно восстанавливался, отсыпался после долгих дней бесконечного состояния бодрого долженствования. Вместе с надоевшим макияжем я сняла с себя давно опостылевшие обязанности, стерла ненужные связи. Мой тихий голос обрел силу естественного, ненатужного звучания, походка сделалась умеренно - уверенной. Я выбилась из колеи и пошла на все четыре стороны в поисках своего пути.

Вскоре попутный ветер прибил меня на прежнюю, но давно не хоженую дорожку, покрытую легким мхом непонимания и неблагородной плесенью обид, затоптанную следами надсадной недосказанности. Заброшенная тропинка вела от моего сердца к человеку, чье имя я тщетно пыталась забыть. Теперь, когда сквозь сито просеялись все ненужные конструкции, в сухом остатке алмазным блескам сияло жгучее желание сопереживания с ним. Моя любовь сменила повадку, она стала нездешней, вымышленной. Я научилась не видеть его, не ждать звонков, но не сумела забыть, не решилась потерять надежду. Ушли обиды, осталась проникновенная вера, тихая и откровенная. Такое постоянство чувств называется идиотическим. 

Иногда я звонила ему, с упоением мы рассказывали друг другу последние новости и впечатления, а когда кончались деньги и зарядка на телефоне, на полуслове расставались, так ни о чем и не договорившись. От полифонии наших бесед наступало состояние эйфории, вскоре сменявшееся опасной тоской осознания бесплодности происходящего. Временами мне казалось, что он ушел на войну, а я как мать, жена и сестра в одном лице ждала его возвращения, берегла дом и очаг, почти не надеясь на победу и новую встречу. Просто я хотела ждать, как никто другой. Такое ожидание становится молитвой.

Наша потусторонняя связь за три года раздулась до размеров разноцветного мыльного пузыря, обещающего праздник, но в любой момент готового предательски лопнуть, отставив лишь едкие брызги из глаз и солоноватый привкус обмана. Это был флёр, это был миф. Но даже этот блеф реальнее наших потуг быть вместе. Развивалась мнимая беременность, имеющая все симптомы, но не плодоносящая. Мы явно перехаживали. Слепые котята беспомощной любви так и не увидели свет.
Настало время спросить себя, насколько вообще репродуктивны мои отношения с миром? Теперь, когда я почистила свое нутро скальпелем одиночества, совершила многодневный пустынный привал на распутье, смогу ли я заполнить жизнь новым смыслом, успею ли вовремя бросить очищенное от плевел зерно в отдохнувшую ниву... 

Единственное, что я уже сделала - написала эти страницы. Мои мысли, тихо мяукавшие внутри, вышли в люди…. хотя, может, лучше бы они и не родились?

Комментарии (0)

Добавление комментария Ваше имя: E-mail (не обязательно): Текст: Код:

Алексей Герасимов. Безымянные будни и заметка

Каково это жить по соседству с постоянными ветрами и дождями? В целом - неплохо, но и это со временем начнёт утомлять всё больше и больше… Хочу сразу осведомить читателя. Эта «история» предназначена для тех, кто хочет расслабиться, разбавить...

Александр Рогачев. Серый день

День стоял серый и пасмурный. Капли дождя стекали по стеклу. Солнца не было видно, все заволокли серые, непроглядные тучи. Граф Петр сидел на кожаном кресле, пододвинутом к камину. Яркие языки пламени плясали на поленьях и громко потрескивали. Был уже час дня и Петр...

Дмитрий Львов. Ночное такси

Случай, произошедший в 1979 году   Далеко за полночь, завершилась наша студенческая вечеринка. Валерка с «Барсиком», - так величали мы, еще со школьной скамьи Андрюху Амплеева, и несколько его однокурсников, с которыми он учился в московском...