Прифронтовая Горетовка
Сорок первый год. Фронт подходил к
Горетовке. Часть жителей стала отступать, другие
остались. Наша семья осталась. На руках матери -
старый отец (мой дедушка), младшая сестренка Валя
и две маленькие дочери: четырехлетняя Галя и
двухлетняя Зина. Во второй половине дома жила
семья призванного на фронт брата: его жена тетя
Шура и трое детей.
Фашисты господствовали в воздухе,
и немецкие летчики гонялись за каждым человеком.
Однажды деду Никите от нападавшего на него
самолета пришлось прятаться в "Трубочке".
Это такое место между деревнями Жилино и
Горетовка - там, где речка Горетовка протекает
под Пятницким шоссе.
Однажды немецкие бомбардировщики
налетели на Горетовку и стали бомбить. Вся семья
находилась в доме, здесь же была и тетя Шура.
Обеспокоенная, она побежала через улицу в другую
половину дома к детям. И в это время одна бомба
упала совсем близко, через дорогу от нашего дома.
От разрыва в доме поднялась пыль, сделалось
темно. Осколками от бомбы пробило стену, щепками
ранило деда в голову и маленькую Галю в щеку. От
смерти всех спасла большая русская печка. Потом
стихло, бежит дочь тети Шуры: "Дедушка! Мамка
лежит и не встает!". Пошел дедушка, а тетя Шура
лежит на крыльце мертвая. Перевернули ее, на
спине большая рана.
От попадания бомбы образовалась большая воронка.
Эту яму я еще застал маленьким. Сейчас её там нет,
на этом месте садовый участок, и землю заровняли.
Тетю Шуру временно прихоронили недалеко от дома
под кустом смородины. Дедушка с печальной вестью
пошел в Алабушево к родителям тети Шуры. На поле
от Горетовки к Рукавишниковской больнице за ним
опять гонялся фашистский самолет. Родственники
приехали, забрали осиротевших детей.
Для защиты от последующих налетов попробовали
было построить защитное укрытие, но сил было
мало, и тогда решили пойти в Бакеево к дяде Ване,
дедушкиному брату.
Покинули горетовский дом. Оставили все, с собой
взяли только самое необходимое.
В Бакеево
У дяди Вани в Бакеево было отрыто большое
убежище с перекрытием из бревен. Пробыли там с
неделю, во время бомбежек прятались. Но
смертельная опасность всегда рядом. Как-то раз
бежит маленькая Валя по деревне, вдруг
почувствовала, что за пальто на груди как будто
что-то дернуло. Посмотрела, в пальто маленькая
дырка, вырван и торчит клок ваты. Это, видимо,
стрелял снайпер.
Однажды сидят в убежище и слышат железный стук
снаружи. Дедушка говорит: "Это немцы...". Так и
есть, немцы. Открыли люк, спросили: "Солдаты
есть?" - "Нет". Всех выгнали, проверили.
Потом спросили: "Сахар есть?".
У раненной в щеку Гали посинело лицо, глаз заплыл.
Валя понесла ее к врачу-немцу. Он промыл глаз,
смазал рану мазью, дал маленький тюбик с собой,
велел приходить еще. Опухоль спала, рана стала
заживать.
Наши места оказались на том переломной рубеже, от
которого немцев погнали обратно. В Бакеево
набилось много немецкой техники. Но наше
наступление уже готовилось. И вскоре налетела
наша авиация. Самолеты выстроились в ряд и, как
журавли, стали пикировать и бомбить скопление
техники. Одна бомба попала в дом Михеевых.
Хозяйка в это время ходила за водой и спряталась
за колодцем, а домашние - дети, отец с матерью -
погибли в доме.
Вскоре по деревне ударили партизаны. От бомбежки
и от партизанского нападения погибло очень много
немцев. Их хоронили здесь же. Под окнами у дяди
Вани немцы заставили наших жителей вырыть могилу
для своих солдат. Поставили три креста с касками.
Беженцы
После партизанской операции немцы собрали
всех мужчин и погнали их в сторону Истры. На
следующий день выгнали из домов остальных
жителей и большой колонной погнали вслед.
Взрослые посадили детей на санки, подстелив
перину, сами пошли пешком. Колонну сопровождали
немцы на мотоциклах. Днем шли, а ночью
останавливались в брошенных деревнях. Спали
вповалку на полу, на соломе. Зима была очень
холодная, от мороза трещали бревна в доме. Как не
поморозили маленьких Галю с Зиной?! В дороге с
детьми тяжело. Одна женщина, оставила одного из
двух своих маленьких детей на завалинке
замерзать. Говорила матери: сделай так же, с двумя
детьми не справишься.
Среди сопровождающих солдат были немецкие
союзники, венгры или румыны. Они тоже страдали от
войны, говорили, помогая жестами: "Взять бы
нашего Гитлера и вашего Сталина за воротник и
столкнуть их лбами". Сестренке Вале говорили:
"Маруська, война кончится - поедем с нами".
Дошли до Еремеево, догнали колонну мужчин, они
содержались под охраной в деревенской риге. В
Еремево удалось согреться и поесть. Остановились
у одного дома. Вышел немец, завел в дом, показал на
печку, открыл подпол, показал картошку. Затопили
печку, Валя пошла за водой. К ней подошел знакомый
уже румын и говорит, помогая знаками:
"Маруська, иди к офицеру, плачь, проси
отпустить твоего батьку". Валя бросила ведра,
побежала за матерью. Взяли детей и все пошли к
дому, в котором размещался штаб. Немец-офицер
выслушал, пошел к риге, где под охраной
содержались мужчины, показывает: "Зови". Они
покричали: "Тятя, тятя!" - вышел старенький
дед Никита. Офицер спрашивает: "Партизан
нихт?" Вид у дедушки жалкий: маленького роста,
валенки с него сняли. Заплакал: "Какой я
партизан?!" Его и отпустили. Рассказали тете
Зине, она собрала детей и тоже выпросила своего
мужа дядю Ивана. Так спаслись дедушка и его брат.
Остальных угнали дальше, и дальнейшая их судьба
неизвестна. Вернулся один только дядя Вася
Хомяков(?), которому позже, где-то уже под
Смоленском, удалось бежать.
Жителей было много, тысячи полторы. Шли через
Еремеево, Лисавино, Куртасово, Степаньково. Дошли
до деревни Адуево, что под Истрой. Но тут началось
наше наступление, а немцы стали готовиться к
отступлению. Пользуясь суматохой, наши беженцы
хотели уйти назад, но немцы догнали на мотоциклах
и завернули их. Тогда схоронились в овраге между
Степаньково и Куртасово. Валил снег, натаскали
соломы. А на берегу оврага немцы поставили орудия
и стали стрелять по наступающим нашим войскам.
Лежат под снегом и соломой, дед Никита говорит:
"Сейчас опустят дула и по нам..." Долго так
лежали, потом канонада стихла. Дед выглянул
из-под снега - орудия увезли, немцы уходят по
деревне, минируют дорогу и поджигают стога и
дома. Ночь просидели в снегу. Потом к рассвету -
радостный крик, плач. Выглянули - наша разведка
пришла! Разведчики приказали сидеть и ждать, пока
сапёры не проведут разминирование. Утром
рассвело, военные развели костер, проверили
документы. И жители, свободные, пошли обратно в
Бакеево.
Задержись наше наступление еще на день-два -
догнали бы, как и мужчин, до Истры, погрузили в
вагоны и увезли бы в Германию.
Когда шли обратно, проезжающая рядом санитарная
машина подорвалась на мине. У машины повредилось
колесо. А маленькой Гале опять не повезло, ее
ранило. Но ранение, слава Богу, оказалось не
сильное, осколок лишь царапнул голову.
Четырехлетняя, она запомнила, как наши солдаты
успокаивали ее, дарили шоколад.
Вернулись в Бакеево, к дяде Ване. Дед Никита
говорит: "Пойду, погляжу наш дом". Мать его
отговаривала: "Тятенька, не ходи! Заминировано
все". Но не удержался дедушка, пошел в
Горетовку, проверил: дом стоит. Собрались и
поехали все.
Все для фронта...
Вернулись домой. В доме пусто:
печка-буржуйка, мятый котелок, алюминиевая
кружка на столе и мороженая картошка в подполе.
Из одежды - только то, в чем вернулись.
Есть нечего. Спасло то, что в доме остановились на
постой военные. Солдаты готовят еду, дети сидят
на нарах, смотрят. А солдаты наварят себе кашу и
всем накладывают. Так и кормили семью. Это
продолжалось месяца три, потом военная часть
снялась и ушла вслед за уходящим фронтом.
Настал голод. Семьям колхозников, призванных на
войну, не давали продуктовые карточки.
Подразумевалось, видимо, что в деревне и так
хорошо живут... Ели, что придется: лепешки из
лебеды с мороженой картошкой, щи из свекольной
ботвы.
Деревня понемногу оживала, стал собираться
народ. Дед Никита собрал инструмент, пошел по
деревне подрабатывать по столярному делу. В
оплату получал немного еды. Кому кадку поправит,
кому табурет починит, вставит стекла в рамы.
Вечером несет то муки, то зерна, то повала.
К весне совсем ослабли. Не было сил копать огород.
Мать рассказывала: копнёшь лопатой два-три раза и
остановишься - дышать тяжело, голова кружится. А
копать надо, иначе впереди смерть. Дед Никита
старый, от голода ослаб совсем, лежит. Дети
маленькие. Очень много сил отнимала заготовка
дров. Да и все домашние работы делать приходилось
вечером, ночью. Днем - бесплатная работа в
колхозе.
В это тяжелое время семью от смерти спасла сестра
матери, тётя Таня. Она работала в военном
госпитале в Сходне. Ей удавалось добыть какое-то
пропитание. Раз в неделю приходила в Горетовку,
приносила еды.
Понемногу восстановился колхоз. Зарплату не
платили, но на трудодни стали выдавать овес. Если
бы не этот овес - народ бы умер от голода. Дед
Никита сделал ручную мельницу. Овес мололи,
мочили, потом в чугуне три раза в день варили
овсяный кисель.
Добывали пропитание всеми возможными способами.
Продавали дрова. Мать с младшей сестрой готовили
связки аккуратно напиленных и наколотых еловых
дров. Кто не знает, ель полегче, чем другие породы.
Делили вязанку на две части, перекидывали через
плечо и несли обычным путем через поле, лес, овраг
на станцию Крюково. Дальше везли поездом в Москву
на Центральный рынок. Там дрова продавали,
покупали еду. Так же возили в Химки на продажу
свеклу, грузили в заплечный мешок по три ведра.
Потом уже мать устроилась в Химкинскую надомную
артель и, днем работая в колхозе, по ночам
прирабатывала, вязала на спицах носки-варежки
для фронта. Ей выдали рабочие продуктовые
карточки, которые отоваривали хлебом по 150
граммов. Немного полегчало. А носки и варежки
потом мать вязала для нас быстро и с закрытыми
глазами.
Дед Никита умер от несварения после того, как
вдоволь наелся хлеба после нескольких голодных
лет.
К концу войны разжились телочкой. Через год она
стала давать молоко. Ели уже кисель с молоком.
Война кончилась, отец, один из немногих, вернулся
с фронта. Но полуголодная жизнь продолжалась еще
долго. Работали в колхозе, но всю продукцию
сдавали государству. Кормились личным подворьем,
но и здесь было нелегко - трудно с кормами,
государство душило налогами.
Тяжелую жизнь прожили мои родители. Это судьба
всего того военного поколения...
Соль
Человек очень трудно переживает отсутствие
соли. В тяжелое голодное военное время наша семья
оказалась без соли. Но тут прошел слух о соляной
горе в Истре. Вот и собралась мать с другими
горетовскими женщинами в дальний поход за солью.
Добрались до места, в дороге и намёрзлись и
устали.
Собравшиеся со всей округи
женщины безуспешно пытались долбить замерзшую
соль. На помощь пришли военные, взорвали соляную
гору. Разлетелась она во все стороны на радость
страждущим. Нашей матери достался большой
осколок. С трудом взвалила добычу на саночки и
повезла домой. Потом от тяжести долго болел
живот.
Помню, уже потом на чердаке в
Крюкове лежал ящик с солью. Соль была крупная,
грязного цвета. При наведении порядка мы
пытались выбросить этот ящик, но мать не
разрешала. Теперь я понимаю, что это та самая соль
и была.
Коктейль Молотова
В начале войны наши войска вооружили новым
средством борьбы с танками - бутылками с
зажигательной смесью. Эта смесь у солдат сразу же
получила меткое название: "коктейль
Молотова". Горела она настолько сильно, что
потушить ее было просто невозможно.
Однажды, оснащенные этими бутылками, отец с
сослуживцем были в разведке. Ехали на лошадях. У
сослуживца отца пулей разбило подвязанную к
поясу бутылку, и загоревшаяся жидкость вылилась
на ногу. Пока соскочили с лошадей, пока
лихорадочно вдвоем срывали горящую одежду, у
товарища выгорело мясо на ноге. Получился
тяжелейший ожог.
В Германии
Войну отец заканчивал в Германии. Он
вспоминал о том, что вызывало наибольшее
удивление у наших солдат.
Сильное впечатление производили
высококачественные дороги. Запросто можно было
положить бутылки в кузов грузовика, и к концу
дороги они оставались в целости и сохранности, не
разбивались. И это после Российских дорог с
бесчисленными ямами и колдобинами! Я бывал в
Калиниградской области (бывшей Восточной
Пруссии) и заметил также то, что сохранившиеся
старые немецкие дороги были полностью
ориентированы на военные нужды. Во-первых, они
неширокие, с часто посаженными деревьями по
обочинам, чтобы сходящиеся кроны прикрывали
движущийся транспорт. И, во-вторых, все дороги
петляют влево-вправо. Любой прямой участок на
этих дорогах составляет не больше полкилометра.
Это сделано для того, чтобы передвигающуюся
военную колонну было несподручно атаковать с
воздуха. Что стоит, например, поездка на Икарусе
по прямой узкой трехкилометровой по ширине, но
стокилометровой по длине Куршкой косе. Автобус,
переваливаясь с боку на бок, шесть часов
шарахается от одного берега к другому. К концу
пути голова кружится у самых стойких. Кстати,
таким же образом построено и наше Пятницкое
шоссе, тоже когда-то имевшее военное
предназначение и отсутствующее на всех картах.
Еще русских поражала немецкая педантичность.
Например, зачастую приходилось работать вместе с
немцами на восстановлении разрушенного
хозяйства. И вот вечер, конец рабочего дня,
прибывает запаздывающий грузовик: "Ну, мужики!
Разгрузим быстренько эту машину - и по домам!".
Но этот призыв не проходит, немцы бросают работу
строго "по звонку".
Наоборот, немцев поражала наша удаль. Заходят
солдаты в немецкий дом, требуют: "Фрау,
стаканы!", - садятся за стол и пьют водку этими
самыми стаканами, не дожидаясь закуски. У
старенькой фрау глаза на лоб лезут от созерцания
таких подвигов: "Рус капут!". Вот уж воистину,
как в той поговорке: "Что русскому здоровье, то
немцу - смерть!"
Фронтовые друзья
Отец возвращался с войны вместе со своим
фронтовым другом. Тому предстояла дальняя дорога
домой, и по пути он заехал погостить к отцу. Здесь
ему приглянулась сестра отца. Была она вдовой,
муж ее погиб еще в начале войны. Друг попросил:
"Познакомь с сестрой". Видно, и сестре
приглянулся фронтовик, и они, как говорили тогда,
"сошлись". Остался он в здешних местах
навсегда.
Так отец с фронтовым другом и
стали жить рядом, помогая друг другу в трудной
послевоенной жизни. Вместе и в будни, и в
праздники.
Все участники войны имели
склонность к спиртному, сказывалась многолетняя
привычка к ежедневным "наркомовским" 100
граммам.
Кто сказал, что пить не надо водку на войне? -
После боя сердце просит водочки вдвойне.
И отец с другом тоже частенько выпивали. Жены
ругали их за бражничество и послеживали за ними,
но старые солдаты всегда находили возможность
незаметно от них приложиться к рюмке, порой и
сильно. Сестра в минуты семейных неурядиц корила
отца: "Ты его привез мне? Забирай!".
Как ругать их, прошедших ад войны? Мы видим, как за
полгода Афгана или Чечни молодые сильные ребята
ломаются на всю жизнь. А отец с другом прошли всю
войну, они видели смерть много лет каждый день.
Умерли фронтовые друзья с
разницей в несколько лет, и похоронены на одном
кладбище. В праздник Победы, навещая могилу отца,
с некоторых пор стал обязательно заходить и к его
другу. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Нибур
26.04.03
Обсудите статью в зеленоградском
чате
