Гм. ГИБДД боятся закона?

Учтём.

Новая порция "человеческого взгляда":

В нос ударила гнойная кислая вонь, желудок скрутило резким спазмом, и Фэггса вывернуло наизнанку – четвёртый раз за это распроклятое утро. Отдышавшись, он кое-как встал и нетвёрдой походкой направился в санузел. Жутко не хотелось тратить золотой алоф на воду в душевом автомате, но появляться на улице, не отмывшись от соков твари, было попросту опасно.
Золотой диск с изображением проткнутой мечом короны, звякнув, исчез в прорези, и тотчас же в кабину с шумом хлынула струя рыжеватой воды. Шумно фыркая и отплёвываясь от осадка, Фэггс тщательно смыл с себя подсыхающую жижу, стараясь, чтобы ни одной капли не осталось на коже. Испорченная одежда отправилась в электрокрематор, а в коридоре поднялась удушливая вонь токсичных антисептиков. Выйдя из душа, Фэггс горестно вздохнул – золота оставалось всё меньше, а никель Ицхак охотнее отдавал, чем брал. Впрочем, его легко можно было переубедить, пустив пару раз кровь из носа… Человек раздражённо хлопнул себя по лбу – уже нельзя. Неизвестно, что эта картавая мразь такого сделала, но ему удалось невозможное – нанять в охрану гевальтян. Теперь возле входа торчит здоровенный «Тюр», а у стойки обязательно ошивается двухметровая волосатая дылда… Фэггс сплюнул. Ладно, на неделю золота хватит, а там, глядишь, работёнка подвернётся.
Тошнотворное блекло-зелёное небо давило сверху, словно оболочка набухшей гноем язвы, что вот-вот лопнет, залив всё вокруг своим зловонным содержим. Фэггс вдохнул полной грудью – настолько, насколько позволил респиратор – а затем бодро зашагал по заплесневелому бетону по направлению к бакалее Ицхака, сжимая в руках магнитный дробовик – город никогда не отличался безопасностью, и дело тут не в фауне…
Проходя мимо посадочной площадки, Фэггс замедлил шаг. Кораблей сегодня было немного, с полдюжины – почти все грузовые чартеры, ржавые вёдра, истекающие токсичной эмульсией и тяжёлой водой. Последний в ряду корабль значительно выделялся среди них – гладкий, вытянутый, будто стальной наконечник копья, какие закупают местные чахлые аборигены. Фэггс поискал эмблему, хотя хорошо знал, что увидит. Фиолетовая трёхконечная звезда была на положенном месте, ясно давая понять, какому союзу (а точнее – Коалиции) принадлежит этот корабль. Зарычав, человек ускорил шаг.
«Тюр» у входа в бакалею никуда не делся. Несмотря на неприязнь к нелюдям, Фэггс невольно залюбовался образчиком гевальтьянского военного гения. Толстая броня «туловища» надёжно укрывала пилота от бронебойных снарядов средней мощности, а встроенные в конечности орудия смерти могли выжечь джунгли в радиусе нескольких километров за пару минут и без существенного урона для боезапаса машины. Ходовые конечности прочно стояли на бетоне, и «Тюр» казался вечным памятником вечной войны - незыблемым, смертоносным и беспощадным.
Пройдя санобработку в шлюзовой бакалеи, человек очутился в низком полутёмном помещении. Бакалея Ицхака была единственным достойным заведением на двести миль вокруг, проще говоря, она была просто единственным заведением. Пархатая крыса, содержащая это местечко, серьёзно озаботилась обо всём, кроме здоровья клиентов. От рассвета и до заката, набив предварительно карманы звонким золотом, здесь можно было приобрести всё – носки и ядерные боеприпасы, эликсир молодости и аспирин, дешёвый (относительно) калькулятор и Машинерий Мэшт (неработающий), донорские органы и крахмал, мальчиков и девочек (а также их родителей), амнистию и душу в кристалле, радужного пони и свежего зомби, порножурнал и Евангелие – всё, что попадало на эту трижды проклятую планету, так или иначе, оказывалось в закромах Ицхака.
Фэггс снял с лица опротивевший респиратор и направился прямиком к стойке. Народу сегодня было немного – пастор Форлэ, смакующий в углу свой излюбленный грог, несколько полунищих старателей, лизавших «рагуа» (местное пойло из ядовитых желёз корневого сверчка), да философ Гайнер, повредившийся умом после бессонной ночи – он упрямо пялился на лампу, издавая панический вопль каждый раз, как пятно света покидало его поле зрения.
За стойкой суетился Ицхак – рыжий сгорбленный представитель немногочисленного странного народца, презираемого и гонимого всеми остальными людьми. Никто точно не знал, откуда взялись ему подобные, но своим поведением они снискали в Ареале Обитания Человечества такую ненависть, что большая часть бежала в миры нелюдей – верная погибель, хотя кое-кто утверждал, что им там живётся неплохо.
- Доброе утро! – елейно прокартавил торговец, рассыпаясь мелким бесом перед новым посетителем. – Чем могу для вас помочь?
- Глетч, - процедил Фэггс, бросая на стол золотой с изображением проткнутой мечом короны. – И присмотри мне новый костюм… рыжая крыса.
Свет сзади заслонила какая-то фигура, и знакомый каркающе-шипящий голос язвительно спросил:
- Уже заросли рёбра, человечина?
Фэггс обернулся. Прямо за ним, глядя жёлтыми злыми глазами и скрестив на груди длинные руки, стоял высокий худой гуманоид. Короткая коричневая шерсть покрывала его тело, облачённое в военного покроя светло-коричневый комбинезон с коловратом на груди. Небольшой рот приоткрылся злобном оскале, демонстрируя более острые, чем у человека, зубы. Гевальтьянин выглядел тщедушным, однако Фэггс хорошо знал, с какой лёгкостью покрытый коричневой шерстью кулак ломает человеческие кости – и это не самое мощное вооружение в его арсенале.
«Твою ж мать, - подумал он с досадой. – Надо же было… И прямо с утра…»
- Сколько раз, - раздельно и чётко произнёс гевальтьянин, и Фэггс почувствовал, как медленно взлетает под потолок, - сколько переломов нужно нанести двуногой гладкокожей скотине, чтобы её выдрессировать?
Фэггс заорал – внутренности будто сжала раскалённая железная перчатка.
- Не нравится, - удивлённо произнёс гевальтьянин, оборачиваясь к Ицхаку. – Хозяин, ему не нравится!
- Таки бывает, - вздохнул торговец, наливая в толстый стеклянный стакан бродовой жидкости. – Мне тоже много что не устраивает, но я таки помалкиваю, пока получаю больше, чем отдаю.
Нелюдь кивнул и, прищурившись, перевёл взгляд на Фэггса, всё ещё висящего под потолком:
- Запомни, падаль, с вашей породой у меня разговор короткий, - произнёс он ласково. – Ещё раз пристанешь к хозяину – я расплющу твою голову, а из кожи сделаю себе презерватив. – Он оглядел рухнувшего на пол Фэггса и хмыкнул. – Как раз хватит.
Отдышавшись, Фэггс поднялся и, рухнув на стойку, залпом осушил наполненный Ицхаком стакан. По пищеводу в многострадальный желудок пополз терпкий вязкий огонь. Через пару секунд под веками резанула багровая вспышка, а пальцы онемели и налились свинцом. Жизнь стала потихоньку налаживаться Крякнув, Фэггс грохнул стаканом о стойку и обратил чуть осоловелый взор свой к пастору Форлэ, который, как всегда после третьего бокала грога, возомнил себя новым пророком Великого Человечества:
- Истинно глаголю вам, братья и сестры, ибо едины мы все в чреве Йодида – да омоется имя его кровью нелюдей! – что человек есть Сын Божий, а кому, как не Сыну Божьему, быть Владыкой Вселенским! – Сыто рыгнув, проповедник продолжил. – Греховны нелюди по сути своей, ибо не люди они, ибо совратили они Сына Божьего в пьянство и содомию, в пышность тела и вялость духа, и нет им прощения, и пощады им не будет, и уж скоро вознесёт человечество пламенеющий меч и обрушит его на их нечестивые головы…
Вне всякого сомнения, проповедуй пастор в другом месте – ему, быть может, удалось бы собрать хоть какую-нибудь аудиторию. Но здесь он успеха не имел – старателям его проповеди были до одного места, а аборигены, сами будучи нелюдями, банально не понимали, зачем им поклоняться божеству, которое жаждет их уничтожения. Прислушиваясь к пылкой и пустой проповеди, Фэггс украдкой следил за гевальтянином – как-то нелюдь реагирует на такое? Гуманоид реагировал спокойно – он равнодушно скалился, опёршись о стойку и держа в руке жбан с грибным пивом. Видимо, привык, а может, ему было всё равно – пока Ицхак не реагировал на особо буйного посетителя. А рыжий скряга лишь посмеивался, обнажая зубные импланты явно не человеческого производства…
Вдруг торговец встрепенулся, его огромный горбатый нос настороженно зашевелился – пройдоха чуял богатую добычу. И верно – со стороны входа послышалось шипение шлюза. Фэггс заинтересованно оглянулся – как раз, чтобы в упор взглянуть в лицо вошедшим…
И застонать от нахлынувших воспоминаний.

Всех выживших в одной связке, как животных, вели через город. Отовсюду слышалось это отвратительное рыгающее вяканье ИХ музыки, в такт которому на стенах и в воздухе всплывали багровые, синие, желтые, лиловые знаки. Фэггс был подавлен – он изо всех сил готовился к издевательствам со стороны нелюдей, стойко перенёс бы все насмешки этих грязных тварей. Но к равнодушию он не был готов. Встречные нелюди останавливались на миг, спокойно созерцали процессию пленных миротворцев, а затем возвращались к своим делам, будто бы такое здесь происходило каждый день. Даже детёныши, небольшими стайками носившиеся между деревьев, смотрели на вереницу пленных миротворцев подобно олигофрену, пялящемуся в стену. Судя по бурной реакции, которую вызвало у малышни какое-то некрупное животное, скромно идущее по своим делам, делали они намерено. Фэггс, который поначалу нарочно посылал полные презрения взгляды направо и налево, вскоре просто смотрел в бритый грязный затылок впереди идущего, устав натыкаться на стену вежливого удивления или – что было для него куда мучительнее – сочувствия.
Бри-конвоиры, которые ещё час назад буквально голыми руками рвали человеческую плоть, сейчас являли собой эталон равнодушия. В отчаянии Фэггс рванулся в сторону, едва не повалив цепь – и заорал от продравшего тело разряда. Рядом стоял конвоир и крутил в руках короткое электрическое стрекало, равнодушно глядя в сторону. Поняв намёк, Фэггс послушно занял место в строю и сосредоточил своё внимание на городе – это было интереснее, чем пялиться в затылок сослуживца.
Нелюди умели жить – это он признал сразу. Казалось, в городе нет ни одного одинакового здания, однако материал был один и тот же – нечто, похожее на зубную эмаль. Каким-то образом этот твёрдый материал мог менять форму - на глазах людей прямо из стены вырос питьевой фонтан, из которого дали напиться пленным. Нигде не было видно ни канализационных люков, ни тёмных грязных проулков, ни оргий, которые так красочно описывались в пропагандистской литературе. Это был чистый, светлый, приятно пахнущий, до тошноты опрятный весёлый городок, и сержант ощутил укол совести – если бы они победили, всё это было бы безвозвратно уничтожено.
Фэггсу казалось странным, что их ведут пешком, а не перевозят в закрытом транспорте, однако он промолчал, потому что в животе раздалось голодное бурчание. Никакой еды им никто не предлагал, но, как случайно выяснил один из впередиидущих, плодовые деревья, в изобилии растущие вокруг дорожек, можно было обирать всем желающим – и пленники не оказались исключением. Фэггс сам не побоялся попробовать какой-то жёлтый шар, размером с кулак. Внутри оказалась крепкая сочная мякоть, по вкусу напоминающая маргарин с сахаром – но не в пример вкуснее…
Вскоре процессия вышла на круглую площадь перед монументальным сооружением, которое Фэггс тут же обозвал «храмом» - другое сравнение не подходило. Там уже собралась приличная толпа горожан, которая тут же окружила конвоиров и пленников.
Конвоиры встали в круг, в центре которого друг к другу жались бывшие бравые миротворцы. Фэггс чувствовал – сейчас что-то будет. Мотив фоновой музыки стал громче и будто агрессивнее. Под его ритм конвоиры вдруг начали самый странный танец, который человеку доводилось видеть. Выгибаясь и дёргаясь в такт рычанию и вяканью нечеловечьей музыки, они метались вокруг пленников жутким хороводом, то сжимавшимся вокруг напуганных людей, то почти сливавшимся с толпой горожан. Это было странное, противоестественное торжество, некий пережиток седой древности, облагороженный и разукрашенный – победный танец дикаря над телом поверженного противника. Только противник был живой, и, судя по всему, менять это никто не собирался.
Музыка умолкла. Толпа раздалась в стороны, пропуская… У людей отвисла челюсть. На площадь, будто на невидимых носилках, влетали павшие миротворцы. Ужасные раны были бережно заращены и, если бы не рваная форма, солдаты выглядели, как спящие.
- Люди! – Вдруг, откуда ни возьмись, появился тот самый деймнгуури в фиолетовой рясе и с посохом, вблизи похожим на какую-то электрическую катушку. Если бы воспоминание о битве не было так болезненно свежо, трудно было бы поверить, что тогда он породил столь могучего электрического монстра. – Вы готовы были совершить ужасную глупость, если бы наша Охрана не остановила вас…
Охрана?! Фэггс присвистнул. Так значит, они сражались лишь с местной полицией? А он-то думал…
- Но мы не держим на вас зла, ибо вы не ведаете Сути Вещей, а, значит, не вполне разумны, - продолжил черноносый «пастырь». – Нам жаль ваших павших товарищей, и посему мы будем просить у Кшай, дабы они вернули их души в тела, вызволив их из плена Пустоты! Н’хомаа Кшай!
- Н’хомаа Кшай! – раздалось со всех сторон.
«Пастырь» забормотал что-то, регулярно поминая некоего Ильмэйн-Кшай. Тот, похоже, прекрасно его слышал – площадь засветилась фиолетовым светом, а в воздухе возник синевато-белый символ – то ли глаз, то ли путник, уходящий в закат…
Вдруг от символа в лежащие на земле тела протянулись толстые разноцветные хоботы. «Пастырь», охваченный лиловым пламенем, с грохотом ударил посохом о землю и завертелся в танце, неуловимо похожем на «победный» танец конвоиров. Посох искрил и бил молниям, как ему, очевидно, и полагалось делать. Толпа вокруг стояла молча и сосредоточено.
Один из трупов – капрал Гарц – дёрнул рукой. Фэггс зажмурился, подождал три секунды и открыл. Капрал уже стоял на ногах и растерянно оглядывался. А вокруг стонали, поднимаясь и размахивая руками, рядовой Дигга со странными белыми пятнами на лбу и щеках («От пуль», - подумал Фэггс равнодушно – страха не было, осталось только тупое безразличие), капрал Богга, которому даже вернули потерянный совсем в других обстоятельствах глаз, десятки, сотни павших солдат восстали – и вот, как и планировалось, сто первый анти-оккупационный миротворческий гуманитарный дивизион в полном составе стоял посреди вражеского города на вражеской планете – но никто не радовался.
Музыка закончилось, символ растворился, и лиловое пламя потихоньку угасло. Жители встряхнулись и, тихо переговариваясь, небольшими группами покинули площадь. Деймнгуури в фиолетовой рясе скромно улыбнулся и, отойдя, вальяжно улёгся под деревом. Посох завис в воздухе и неторопливо полетел в «храм».
Фэггс почувствовал, что на них больше нет цепи – он и не заметил, как она исчезла. Появилась, было, мысль: навалиться… заломить… отобрать автомат…
- Ну, и чего мы ждём? – резко спросил конвоир, уперев руки в бока. – Живо на свой корабль!
Никто не шевельнулся.
- Идите же! – повторил конвоир тоном, каким отгоняют от мусорных баков уличных шавок. И Фэггс понял, что ни на кого здесь он нападать не будет, что это вторжение – чушь собачья, а их бессовестно надули на своей же родине…
Он развернулся и поплёлся по гладкой дорожке, не глядя по сторонам – путь своего позора, позора своей Родины он запомнил слишком хорошо.

Сказать, что Фэггс был удивлён – значит, нагло и бессовестно соврать. Он был ошарашен. Да и не один он – пастор булькнул и растерянно умолк на полуслове, старатели таращились во все слезящиеся от «рагуа» глаза, гевальтьянин отставил жбан с пивом и подался вперед с выражением живейшего интереса на лице. Только Гайнер, мыча что-то, всё пялился на неяркую лампу на потолке.
К стойке через зал, изящно огибая низкие грубые столики, лёгкой походкой направлялся деймнгуури.
Пытаясь закрыть отвисшую челюсть, Фэггс сопоставил у себя в голове корабль Коалиции и этот визит. Да, конечно… чего-то в этом роде… но каков нахал!
- Доброе утро, - произнёс нелюдь мягким бархатистым баритоном, подойдя к стойке и положив на неё маленькую чёрную руку с тонкими длинными пальчиками. Казалось, будто рука облачена в тонкую кожаную перчатку, однако один взгляд на лицо, где чернел плоский изящно очерченный треугольник носа, не оставлял сомнений в том, что вошедший принадлежал к одной из самых омерзительных пород нелюдей – «черноносые ублюдки».
- Таки добро пожаловать, - откликнулся Ицхак вполне дружелюбно. – Чем бедный сын своей бедной матушки…
Поднятая чёрная ручка пресекла жалостливый поток слов.
- Не нужно, - спокойно произнёс черноносый. – Я знаком с вашим братом Йохимом, и он достаточно…
- Вы таки знаете Йохима? – встрепенулся торговец.
- Я его старый друг, - улыбнулся нелюдь, демонстрируя крепкие сероватые зубы. – Помог его семье с переездом…
-Так вы тот самый добрый господин, что спасли мою семью из рабства?! – вскричал Ицхак, ловко перепрыгивая через стойку и заключая нелюдя в объятья. – Вы – Тоффи Руркен?!
- Да, это я, - просипел деймнгуури сдавлено. Спохватившись, Ицхак опустил его и бухнулся на колени, стараясь поймать для поцелуя тонкую чёрную руку:
- О, мой господин, я не знаю, как вас отблагодарить! Я буду продавать вам всё со скидкой в три четверти… нет, в две трети…
- Не надо скидок! Это будет нечестно по отношению к другим клиентам! – воскликнул Тоффи, решительно подняв Ицхака с колен. Несколько секунд торговец изумлённо глядел на него, а затем разразился тонким дребезжащим смехом.
- Нечестно? – сквозь смех произнес он. – Друг, милый друг, а как можно быть честным с НИМИ? Если у них нет золота, они возьмут у тебя в долг, а если им нечем отдать тебе долг – выбьют тебе зубы или сломают нос. И это самое выгодное их предложение. Такой клиент не заслуживает хорошего обращения…
- А вы, по словам вашего брата, слишком любите золото, чтобы променять его на безопасную и счастливую жизнь в Коалиции, - закончил черноносый, смеясь.
- Ну, - ухмыльнулся рыжий старик, - о безопасности я забочусь. – Он многозначительно посмотрел на гевальтьянина, со скучающим видом оглядывающего зал.
- И за что они у вас работают? – Деймнгуури со странным выражением лица проследил за взглядом торговца.
- У них здесь свой интерес, я просто даю им кров и пищу… Да! – спохватился Ицхак. – У меня есть замечательные нектары. Не желаете ли угоститься… за полцены?
- За полцены – нет, - отрезал Тоффи. – А вот за полную цену – охотно.
Просияв, Ицхак шаркающей походкой направился на склад, а деймнгуури тут же оказался рядом с гевальтянином, и между ними завязался оживлённый разговор на незнакомом Фэггсу каркающе-шипящем языке. Лица деймнгуури человек не видел, но заросшая коричневой шерстью морда охранника выражала глубокую задумчивость. Вдруг гевальтьянина осенило, и он ткнул рукой прямо в Фэггса. Тоффи посмотрел туда же, и человек покрылся холодным потом – томно прикрытые глаза деймнгуури вдруг метнули пронзительный взгляд, парализуя тело и проникая в самые глубинные и потаённые уголки души, что гордо носила лычки сержанта… до того дня…

Безумие овладело всеми на корабле, едва неведомая сила оторвала его от поверхности планеты – её обитатели, видимо, не хотели, чтобы примитивные двигатели портили ландшафт ещё больше, чем при посадке. Оцепенение прошло, и корабль напоминал сумасшедший дом. Один рядовой, вооружённый ручным пулемётом, выбил дверь в кают-компанию, где безвольными тушами барахтались пьяные офицеры, и с истеричным смехом дал длинную очередь, разнося в щепки дорогую мебель и выбивая кровавые фонтанчики из дорогих тел. За этим его застал озверевший повар с пожарным топором в руках. Топор обрушился на голову пулемётчика, и тело рухнуло на пол, конвульсивно содрогаясь и продолжая жать на курок разряженного оружия, а повар с урчанием принялся методично кромсать его, засовывая кровавые куски ещё тёплого мяса себе в рот... Нижние отсеки пылали – там резвились огнемётчики, сжигая всё в поле зрения, и удушливый дым поднимался по вентиляции, заполняя корабль. На мостике кто-то устроил оргию, навигатор нагадил посреди столовой и застрелился. Какой-то сержант попытался активировать сброс бомб, и тотчас же трое здоровых капралов повалили его на пол и принялись остервенело топтать, а он вырывался и хрипел кровью: «Гады… ненавижу… пустите…»
Но не е все потеряли рассудок окончательно. Среди адекватно соображающих оказался и Фэггс, воочию увидевший весь вышеописанный психоз. Вместе с тремя сотнями бойцов, не потерявших рассудок и не убитых безумцами, он заперся в центральных отсеках, защищая термоядерное сердце корабля – здесь дублировались все основные системы корабля. Отсюда общими усилиями удалось задать программу возвращения в исходный порт, и теперь уцелевшие сидели в полумраке аварийного освещения, уповая на то, что обезумевшая часть дивизиона не доберётся до автоматики.
Порой люки содрогались от мощных ударов – встретившись с неожиданным препятствием, обезумевшие люди всеми силами пытались разрушить его. К счастью, три дюйма молибденовой стали были им не по зубам, и безумцы быстро теряли к ним интерес. Капрал Гарц, который оказался рядом, тут же сформировал отряды по поиску и разделению провизии, медикаментов и оружия – полёт мог затянуться, а среди обезумевших не ровен час мог найтись гранатомётчик или ремонтник с терморезаком. Самого Фэггса хватило лишь на то, чтобы поставить часовых, после чего он провалился в сон…
- Эй, Гу. – Чья-то рука похлопала Фэггс по плечу. – Гу, проснись!
Разлепив со стоном глаза, человек увидел перед собой капрала Гарца.
- Вставай! – торопил его тот. – Вставай, кому говорю! Подлетаем!
- Для кого Гу, - онемевшие после сна губы слушались с трудом, - а для тебя, Гарц, я – господин сержант…
- Фэггс, не дури! – Капрал рывком привёл Фэггса в сидячее положение. – К чёрту субординацию, мы же друзья с учебки…
- Ты мне не друг, нежить, - с неожиданной ненавистью прошипел Фэггс, отпихнув от себя капрала.
- Какая разница, кто сейчас нежить?! – взорвался Гарц. – Чтоб ты знал, Богга и ещё треть воскрешенных нелюдями свихнулись! Я сам видел, как Богга размозжил голову одному из рядовых, а потом принялся жрать его мозг!
- Погоди… - сон понемногу отпускал Фэггса, уступая место пониманию. – Та хрень, по-твоему, не из-за нелюдей творится?
- Не знаю. – Гарц достал портсигар, протянул Фэггсу, но тот отказался. – Сейчас это уже неважно, - продолжил капрал, с наслаждением затягиваясь. – Вот, как думаешь, что случится, когда вся эта катавасия, - он кивнул на люк, - прибудет в столицу?
- Нас отдадут под трибунал, - равнодушно ответил Фэггс.
- Вот, - кивнул капрал. – Конечно отдадут. Как изменников отчизны. И в газетах, и по радио охают. Только… будет ли кому? Это ведь не просто олигофрены из психушки, это – элитный, вооружённый до зубов дивизион! Вот подумай – хорошенько подумай, своей головой, в кои-то веки! – кто, кто сможет их остановить?!
- Полиция… - неуверенно предположил Фэггс.
- Да эти жирные скоты половину веса сбросят чистым дерьмом, когда на них попрут эти. – Гарц махнул рукой в сторону люка, который опять начал содрогаться от ударов снаружи. – Нет, думай лучше. Наша полиция – это тебе не те бри, что нас нагнули… Ну, кто?!
Фэггс растеряно пожал плечами.
- Тогда я скажу тебе. Никто, демон побери, НИКТО! А знаешь, почему? Да потому, что наше доблестное командование отослало все резервы на «освобождение от нелюдской оккупации» и свалило с планеты!
- Что? – у Фэггса отвисла челюсть. Вместо ответа Гарц показал ему следовать за ним. Фэггс послушно поплёлся вслед за капралом, недоумевая, откуда в хитроватом ненадёжном Гарце столько решимости. Недоумение его усилилось ещё больше, когда Гарц остановился у входа в резервную рубку связи и сунул голову внутрь:
- Догам, подключи запись к системе оповещения корабля.
По всему корабль в тот же миг прошла волна шорохов и тресков. Сквозь них, временами пропадая, раздавался сильный сочный голос:
- … доблестные части захватили планетарную столицу… не было оказано практически никакого сопротивления… это победа, товарищи! Могучее знамя Свободных Рабочих гордо реет над поверженной столицей! Враг обращён в тотальное бегство! Сотни миллионов наших соотечественников уже высадились и готовятся облагородить упорным трудом этот доставшийся нам в справедливом восстановлении вселенского баланса мир! Ура, товарищи! Скоро мы уравняем всю Вселенную!
Запись закончилась. Фэггсу показалось, что из корабля в мгновение ока вышел весь воздух – такая настала тишина. Испугавшись её, он поспешно спросил:
- Когда получена запись?
- Пять минут назад, - донеслось из рубки. Фэггс повернулся к Гарцу:
- Значит…
- Ни хрена это не значит, - сердито сказал капрал, сворачивая новую «козью ножку». – Это предзапись.
- Что?
-Предварительная запись. Они туда даже не прилетели. Но это не важно – они наверняка сговорились с правительством, если утверждают заранее, что никакого сопротивления оказано не было. «Практически» - это погрешность собственного идиотизма…
- Погоди-погоди, - нахмурился Фэггс. – Откуда ты всё это знаешь?
Помедлив, Гарц признался:
- Я сам когда-то был… ну… уравнителем.
- Ты из Демократической Империи Пролетариата? – Рука сержанта метнулась к кобуре с револьвером – каким-то чудом, он остался при нём. Или опять штучки нелюдей?
- Нет, - капрал мотнул головой. – Ну, точнее, не совсем. Из Гильдии Трудовых Элементов. Там не так всё радикально и пафосно… но всё равно стало тошно, когда Империя ввела эмбарго на уголь и зерно. – Взгляд его опустился к руке Фэггса, нервно теребящей рукоять револьвера. – Ага, пристрели меня. Только, если что, я один знаю, как и о чём с ними разговаривать…

Я лишь хотел понять ВАШ рассказ-страшилку с помощью магии и волшебства. Уж извините если не поняли моего полёта мыслей.

А теперь - вопрос: Как живёте Вы после услышанного в детстве рассказа?
А могли бы стать космонавтом.(Например)
Это к размышлению о прошлом.

Это не самая странная и поучительная история, какую я слышал. Так что жил я после этой истории, как и до нее. "Мальчик в полосатой пижаме" произвёл на меня большее впечатление (я о книге, фильма не смотрел).

Если не подавятся! Судя по второму рассказу-страшилке-на ночь, это ещё не конец для "Радужного пони" с сочным крупом.

Тут вы правы.

Обычно я бросаю читать после первого же слова "странный" но тут продолжила, на третьем сломалась...

Слово "освободить" не стоит брать в кавычки, также как вы не берёте в кавычки "миротворцы" (и правильно делаете, дайте читателю шанс самому разобраться).

Мда!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Нет логического склеивания текста. Переходы уж слишком резкие. Хоть и прочёл весь текст, а в голове крутится мысль. И связана она именно со страной, в которой живу я.
Это видно если сжать весь текст в один абзац.(убрать лишнее)

"Мда" и его производные - мой патент.

А текст отчасти так и задумывался.

Опять провал в памяти… Фэггса замутило – иногда из его жизни вдруг испарялись целые года. Что-то произошло после того разговора с Гарцем. Что-то, что трепало и мяло его по всем мирам, где нога человека, ступив однажды, утвердилась всерьёз и надолго. Что-то десять лет неуклонно вело его на этот трижды проклятый мир, лишило его последней сержантской шелухи, украло его имя, оставив только фамилию в виде презрительного плевка – и всё ради взгляда этих глаз...
Такого с ним не случалось давно. В горле неистово колотился вязкий ком, кожа покрылась мурашками, а случайно опустив взгляд, Фэггс почувствовал, что краснеет – первый раз в своей постыдной жизни, в которой случались и более омерзительные вещи, чем ненормальная и очень бурная реакция его тела на существо одного с ним пола. Да ещё и нелюдь… Озлившись на себя, Фэггс резко отвернулся и опрокинул в глотку очередную порцию глетча. Вроде бы полегчало. «Это случайность, просто я пьян, и ещё у меня давно не было женщины, не было женщины, мне и на воду еле хватает, не то, что на женщину…»
- Добрый день, - раздался прямо над его ухом мягкий бархатистый баритон. Сцепив зубы, Фэггс выдохнул и нарочито медленно обернулся. Так и есть – черноносый нелюдь стоял в двух шагах, изящно опёршись на стойку и созерцая человека своими сонными глазищами. Ноздрей коснулся нечеловечий запах – острый и тревожный, но не лишённый приятности. Фэггс помотал головой – он явно трезвел. Был ли виной тому этот запах, или что-то другое – осталось неясным. Тем не менее, через минуту человек чувствовал себя лучше трезвенника со стажем – чего, похоже, нелюдь и добивался.
- Вы ведь Фэггс? Проводник? – Фэггс вздохнул. Можно было бы свернуть твари шею, но чёртов гевальтьянин… В этой ситуации вежливости хватило только на кивок.
- Позвольте представиться, - чёрная ручка метнулась, было, к шляпе (представить черноносых без их шляп было нереально), но затем её хозяин передумал и протянул её для пожатия. – Тоффи Руркен. Служитель-пилигрим Ильмэйна.
Хмыкнув, Фэггс осторожно пожал протянутую ему руку – упругую и цепкую. Подоспевший Ицхак, сияя, как начищенный золотой, поставил на стойку непочатую бутыль глетча, бокал с какой-то зеленоватой жидкостью и удалился в уголок, напевая что-то себе под нос.
- Угоститесь, но чуть позже, - кивнул Тоффи, указывая на бутыль. – Я бы хотел сделать вам предложение…
- Руки и сердца? – язвительно усмехнулся Фэггс.
- Вы, как я вижу, явно рассчитываете на это, - флегматично парировал деймнгуури, метнув взгляд под стойку.
- Просто у меня давно не было бабы, - руки непроизвольно сжались.
- Верю, - легко согласился нелюдь. – Женщин здесь действительно мало. Возможно, наш друг Ицхак мог бы помочь нам…
- С этой крысой я трахаться не буду, - сыграл дурачка Фэггс, косясь на гевальтьянина.
- Я думаю, нам это будет не по карману, - было непонятно, воспринял ли нелюдь его слова всерьёз, или решил отшутиться. Но вот мешочек с золотом, оказавшийся на стойке, явно не был подделкой. – Ицхак, будь так любезен, займись… Вы ведь ничего не имеете против обычных человеческих женщин? Лично я – нет.

А русский язык, с его словарным запасом - это наш, русский, патент! Так у кого какие патенты там!!!

Я бы мог это оспорить. Но не хочу.

Оспорить в суде?! Так Вы из Америки?! Но не будем о наболевшем. О чём вы могли бы оспорить. О том что я зря говорю на своём языке, а вы пишите на этом самом языке? Тут уж я не совсем вас понимаю.
Да если хотите знать, то все языки сейчас в перемешку с нашим Русским идут. И даже иероглифы, и те порой озвучивают нецензурную речь на русском языке. А вашим "М-да" и всеми его производными пользовались ещё до вашего рождения. Так что не стоит патентовать слова всего человечества. И впреть - поаккуратнее с патентами! Пожаалуйста! А то ведь и писать не чем будет.

*ухмыляется*

А зря!

Общайтесь с психонавтами.

Это тоже ваше выражение? Патент покупать?

Нет. Это ответ на одно из ваших писем.

С самого рождения жизнь Тоффи Руркена не преподносила ему горьких уроков своих, играючи подводя к различным испытаниям и столь же играючи проводя сквозь них. Было ли дело в том, что Тоффи от природы отличался выдержанностью и рассудительностью, или семья и друзья из любви к нему сделали его жизненный путь таким лёгким – знают только Кшай.
Самое первое, что Тоффи помнил из детских впечатлений – тонкие материнские руки и бархатисто-нежное лицо женщины, склонявшееся над ним. Её глаза таили в себе нечто, от чего становилось тепло в душе, и Тоффи тянул к ним свои тоненькие ручки, чтобы задержать, остановить этот взгляд. Какой-то шум отвлёк его, и глаза исчезли. Тоффи обнаружил себя лежащим на чём-то мягком и белом, а неподалёку от него ворочался ещё кто-то. Этот «кто-то» был чуть больше и бледнее Тоффи, но, когда он повернулся, и они встретились взглядами, появилась уверенность, что бояться его не надо.
Так, почти сразу после рождения, в жизни Тоффи появился Дак.
Дни сливались в недели, недели – в сезоны. Тоффи рос, и вместе с ним росли его многочисленные братья и сёстры, и вместе с ним рос Дак, который не был ему ни братом, ни сестрой, но это делало его ещё лучше, потому что не у каждого брата или каждой сестры был свой Дак. Даже улыбчивая заботливая мать, даже флегматичный отец с извечной трубочкой в зубах, испускавшей клубы синеватого дыма – даже они не играли с ним столько, сколько играл с ним Дак. Вдвоём они излазили весь дом, обшарили все тенистые рощи вокруг, а когда у Тоффи начался нормальный для всех деймнгуури период тяги к странствиям, Дак, не раздумывая, последовал за другом. Друг не возражал.
Сезоны сливались в года, оставляя в памяти ворох прожитых впечатлений – ментальное распределение, первый увиденный гевальтьянин, первый выход в открытый космос, первая девушка (её волосы пахли цветами и морем) и, наконец – Академия Люко, где у Тоффи появился второй лучший друг – рыжий человеческий мальчишка Йохим, тихий и рассудительный, уравновесив тем самым кипучую энергию и несокрушимую решительность Дака.
Академия Люка располагалась на тропическом архипелаге Гхалерна – обитаемого мира с самой высокой гравитацией в Коалиции (чтобы дети изначально адаптировались к условиям других миров). Четыре дня из пяти, с утра и до поздней ночи учащиеся гуляли по острову вместе с преподавателями, которые ненавязчиво прививали им необходимые профессиональные знания – игрой, рассказом, обучающим фильмом. С каждым днём игры становились всё сложнее, рассказы заставляли мыслить всё быстрее и напряжённее, чтобы уловить суть, а, чтобы понять новые фильмы, приходилось вспоминать сюжеты предыдущих.
А ещё в распоряжении детей был весь архипелаг – целый мир густых лесов, высоких заснеженных гор, бурных рек и весёлых разноцветных холмов – и обширнейшие информационные ресурсы. Но уже на второй год жизни в Люко этого оказалось мало – и детей, уже оформившиеся в небольшие группки, стали возить по различным мирам, не входящим в Коалицию. Тоффи, Дак и Йохим оказались в одной группе, которую курировал учитель Баджа – огромный, покрытый янтарной сверкающей чешуей аслатх, помнивший ещё легендарного Яра'Г'Нкхарта – ему было триста два унитарных года.
- Помните, дети, - рокотал он каждый раз, когда Тоффи, Дак и Йохим оказывались рядом с ним, - понимание других разумных видов – залог нашего общего процветания, залог мирного существования Коалиции, её идея фикс. Разумные существа, найдя точки соприкосновения, взаимно обогащаются, делают мир безопаснее и эффективнее решают любые проблемы. Разум не должен быть разобщён, какие бы формы он ни принял. Вы - олицетворение такой общности, ибо различия тела не отталкивают вас друг от друга. Так пусть же ваш разум никогда не испытает отвращения при встрече с другими разумными – какой бы облик они не носили.
- Но мы ведь будем иметь дело с людьми? – однажды спросил Дак, когда они летели на планету-метрополию одного из человечьих государств.
- Люди – тоже разумны, - ответил учитель после недолгого раздумья. – И то, что они ненавидят нас и отказываются сотрудничать, игнорируя принцип «если не друг – не будь врагом хотя бы», пытаясь достигнуть целей подчас жалких и смешных – это наша вина. Равнодушием не раз были взращены ужасные монстры, и мы были бы глупцами, если бы повторяли вновь и вновь столь очевидные ошибки.
- Но вот он я, и я никого не ненавижу, - вмешался Йохим. – Почему другие люди не могут также?
Учитель улыбнулся, продемонстрировав острые конусы зубов:
- Тебе ли не знать, что даже внутри человечества нет единства. Найди любой камень преткновения – религию, науку, да хотя бы цвет кожи или язык – невесть откуда поднимутся разъярённые толпы, жаждущие истребить оппонента вместо совместного поиска истины – лишь за то, что он другой. Это случается повсеместно и имеет настолько разрушительные последствия, что люди, за исключением, разве что, некоторых изолированных миров, просто не в состоянии стать лучше. Но это тема следующего занятия.

Так хорошо Фэггс не чувствовал себя, пожалуй, никогда в жизни. Черноносый нелюдь не скупился на золото, и они провели несколько часов с самыми роскошными девушками, какие были у Ицхака. Отвыкший от женской ласки, Фэггс навёрстывал упущенное яростно и жадно; Тоффи же был сдержан и здесь, несмотря на то, что женской симпатии ему доставалось явно больше, чем человеку. В другой ситуации это бы выводило из себя, но теперь Фэггсу было всё равно – а до этого «теперь» ему было хорошо, лучше, чем когда-либо в его жизни.
В просторной комнате, заваленной подушками и отделанной под роскошь, стелился еле заметный синеватый дымок – это черноносый закурил трубку. Фэггс нехотя принюхался – пахло чем-то вроде каннабиса. Вполне возможно, нелюдь действительно баловался травкой – его внешняя сонливость говорила сама за себя.
- Можно?
Пожав плечами, Тоффи отдал ему трубку, а сам наклонился к нежившийся у его колен брюнетке и легонько куснул её за ухо, предлагая продолжить любовные игры. Фэггс затянулся… Горло будто захлестнул тугой толстый канат, лёгкие будто скукожились в чудовищном спазме, и человека скрючило в судорожном кашле. Пульсирующий спазм раздирал гортань, и Фэггс явственно ощутил, как из него что-то отчаянно лезет. Его стошнило…
«Это» было омерзительно – что-то серое, осклизлое, похожее на результат позднего выкидыша наркоманки со стажем. Самым омерзительным было то, что «это», в отличие от недоношенного эмбриона, было живое – оно гнусно верещало, извивалось, а перевернувшись, вперило в Фэггса полный злобы взгляд заросших бельмами глазниц…
- Ф-а-аф!
Жуткий вой сотряс комнату – охваченное лиловым пламенем, существо завопило и попыталось довольно резво уползти в тёмный угол… ПЛЮХ! Сверху обрушился чей-то подбитый металлом сапог, расплескав с неприятным чавканьем не успевшую спастись маленькую дрянь.
- Из серой пыли созданное, да в пыль обратится, - произнёс глуховатый мальчишеский голос.
Фэггс поднял голову. Голос, как и сапог, принадлежали весьма грозного вида бри, облачённому в явно нечеловечью броню чёрно-зелёной камуфляжной расцветки. Устрашающего вида респиратор покоился на груди, позволяя увидеть жёсткое сероглазое лицо с нависшей над ним тёмно-русой чёлкой. За спиной у бри болтался короткий крупнокалиберный автомат, и Фэггс мог поклясться, что на него идут точно те же патроны, что и на пулемёты гевальтьянского «Тюра».
Тоффи встал с пола и накинул на себя нательную рубаху, мягко отстранив уже разгорячённую брюнетку (которая, как и прочие девицы, не обращала на происходящее никакого внимание, будто такое у них было обычным делом). Он подошёл к бри, поднял брошенную Фэггсом трубку, укоризненно покачав головой – погасла, и произнёс:
- Дак, познакомься, это Фэггс, наш проводник.
Бри скосил глаза, но и этого было достаточно. Фэггсу показалось, что его изваляли в дерьме, размазали манипулятором «Тюра» и бросили на съедение земляным попугаям – в этом взгляде явственно читалась его, Фэггса, скорая и неизбежная судьба. И у него появилось неприятное ощущение, что именно Дак сделает её скорой и неизбежной.
- Это? – Слова бри напоминали смешанные с плевками размеренные и яростные удары хлыста. – Это будет показывать нам путь?
Фэггс осмелился поднять голову и открыл, было рот, чтобы сказать, что он пока ещё ни на что не соглашался, но Тоффи опередил его:
- Он пока не дал согласия, но, думаю, за этим дело не станет… если ты не убьёшь его невзначай.
- Ты же видел, он одержим Низшими, - сквозь металл в голосе бри прорезалось беспокойство.
- Кшай хранят нас, дружище, - Тоффи щёлкнул бри по носу, и тот довольно заурчал. – Просто сиди в сторонке и следи за тем, чтобы нам никто не мешал.
Дак оскалился и коротко глянул в сторону женщин. Под его пронзительным взглядом они поспешно оделись и тихо исчезли из комнаты. Очистив, таким образом, помещение, бри уселся на пол, положив автомат на колени и не сводя с Фэггса напряжённого взгляда, будто тот мог внезапно превратиться в какого-нибудь демона. Впрочем, Фэггс уже и сам не знал, чего от себя ожидать.
- Итак, ввиду новых обстоятельств, я вынужден перейти к делу, - Тоффи, поджав ноги, сел напротив Фэггса, ясно и твёрдо глядя ему в глаза. – Нам нужно попасть к пику Серого Черепа.

- Говорят, бри не внушаемы. – Дак перегнулся через стол красного дерева, протягивая руку к вазе с ореховым печеньем. – Это почти верно. Лишь к одному внушению мы уязвимы – к нападкам людей. Это болезненный атавизм, с которым мы не слишком успешно боремся. Причин тому тысячи – и все они настоятельно требуют чудовищных методов решения…
- Это слова будущего Дака-дипломата или Дака Горы Человечины? – иронично поинтересовался Йохим, оторвав взгляд от какой-то человеческой книги на пластинах целлулоида.
- Как получится, - уклончиво ответил бри. – Тебя в этой горе не будет места, дружище.
- Ловлю на слове, - друзья засмеялись, и Тоффи смеялся вместе с ними, внутренне холодея – перед его глазами, на фоне охваченного атомным пожаром города, по колено в человеческих внутренностях стоял оскаленный, страшный Дак, расстреливающий из магнитного пулемёта истошно вопящую толпу охваченных паническим ужасом людей, и в глазах его нет ничего, кроме невероятной, невозможной ненависти… Но Дак сидел перед ним, весёлый, смеющийся, усыпанный крошками от печенья, которое пекут прямо в этой гостинице – и лишь воспоминание о недавнем событии, столь потрясшем их всех, убеждали деймнгуури в том, что его фантазия вполне может воплотиться в жизнь…
В столице Гуадренского королевства – самом стабильном и развитом крупном государстве в Ареале Обитания Человека – им выделили вполне себе комфортабельную гостиницу, поскольку после недавнего восстания Коалиции пришлось свернуть своё посольство. На трон взошла новая династия, и задачей учителя Баджа было заключение договоренностей, поскольку новая власть торжественно аннулировала все соглашения своих предшественников. В то время, как Баджа находился во дворце, ожидая предварительной аудиенции с секретарём министра внешней политики, три друга решили прогуляться по ещё не совсем отошедшей от недавних погромов столице. Дети Коалиции, привыкшие к тому, что разум делает своё окружение безопасным и приветливым, дети, которым доселе не приходилось сталкиваться лицом к лицу гнусными проявлениями разлаженной социальной жизни – они не представляли себе, что где-то, в развитом мире, таким, как они, может угрожать опасность. Да, им твердили, что люди не вполне социально гармоничны, их предупреждали, что люди могут быть жестокими, грубыми, невежественными… Но, увы, никто не предупредил их о том, что некоторые места человеческих городов, даже в условиях социального благополучия, немногим отличаются, скажем, от поселений неандертальцев – и случайный прохожий становится дичью, забредшей в охотничьи угодья…
Четверо обошли их сзади, ещё шестеро вышли из-за куч мусора – крепко сбитые, с печатью тупости на лице, протяжно и снисходительно изъяснявшиеся на каком-то жаргоне, которого Тоффи не понимал. Среди них выделялся, по-видимому, вожак – более крупный, и, быть может, несколько более смышлёный. Вокруг теснились двух- и трёхэтажные дома, покрытые копотью, с побитыми пыльными окнами, и деймнгуури подумал, было, что они…
А потом его ударили. Тяжёлая оплеуха главаря опрокинула его в грязь, сзади коротко вскрикнул Йохим, и тут же дико завопил вожак. Что-то липкое и красное обдало его, вопль над головой сорвался на хрип, и тяжёлое тело с шумом рухнуло рядом. Сжимая в кулаке что-то багровое, над ним стоял Дак, его лицо было перекошено от бешенства. Таким Тоффи ещё не видел своего лучшего друга. Секунду спустя бри ринулся в сторону Йохима, отбросив странный багровый предмет, и Тоффи к ужасу своему понял, что это сонная артерия, голыми руками вырванная из чьей-то могучей шеи. За его спиной раздалось несколько коротких воплей, пара глухих ударов, чавкающий неприятный хруст – и всё стихло. На плечо Тоффи мягко легла рука, и деймнгуури вздрогнул, как от электрического разряда, но рука была сухая и чистая, а потом перед ним нависло усталое лицо Дака. Беспокойный взгляд пытливо прошёлся по каждому миллиметру черноносого лица, а потом бри расцвел в глуповато-счастливой улыбке…
Ещё большим потрясением для Тоффи была реакция учителя, прибывшего через десять минут во главе отряда местной полиции. Пока люди в сине-золотых мундирах, напоминающих форму электриков Коалиции, с раскрытыми ртами ходили среди истерзанных тел и переворачивали их осторожными пинками, аслатх стоял, скрестив руки на груди, и переводил ничего не выражающий взгляд чёрных треугольных глаз с одного виноватого лица на другое.
- Это моя вина, учитель, - произнёс Дак, поднимая полный раскаяния взгляд. – Я не…
- … хотел защитить своих друзей от издевательств, смерти, надругательства? – В голосе Баджа скользнул смешок.
- Я подвёл вас, учитель, - вновь опустил голову бри. – Вы сказали, что с любым разумом нужно искать точки соприкосновения…
- … и ты с этой задачей, как я вижу, превосходно справился. – Учитель наклонился и приподнял за шею одного из мертвецов с почти оторванной нижней челюстью. – Дипломатия – это и демонстрация силы, но ещё больше – это демонстрация разума, ибо по-настоящему сильное государство будет искать компромисс, а не насильственно навязывать свою гегемонию другим. Жаль, что вы слишком рано усвоили этот урок. – Он поочерёдно потрепал каждого по щеке. – Пойдём, нам надо вернуться в гостиницу…
И вот, час спустя, Тоффи и его друзья сидят за столом в роскошно отделанном номере, едят сласти и рассуждают о всякой всячине. Дак уже не подавлен – он заливисто хохочет, усыпая форменный свитшот крошками. Ему вторит измазанный просептиком Йохим – грязь, в которую его свалил удар, таила в себе немало острых сюрпризов. Тоффи, тепло улыбаясь, решает для себя внутренне – никогда больше он не даст себя в обиду, никогда не допустит того, чтобы Дак убивал ради него – такая жестокость казалась ему слишком высокой платой за собственную беспомощность.

Прежде чем до Фэггса дошёл смысл сказанной деймнгуури фразы, дверь распахнулась. Автомат на коленях бри изобразил охотничью стойку, но тут же разочарованно улёгся обратно. Тоффи наклонил голову, Фэггс разинул рот.
В дверях стоял абориген. Его синюшная, как у дохлой лягушки, кожа тускло и влажно поблёскивала в неярком освещении. Трехпалые студенистые конечности смущенно теребили короткий костяной гарпун, согнутые пальцы на ногах упирались в пол, каким-то непостижимым образом удерживая существо в стоячем положении. Абориген был голым, если не считать брезентовых коротких штанов и похожего на пчелиную голову шлема, от которого за тощую спину заходило несколько полупрозрачных труб. В воздухе разливался аромат сырости, плесени и торфа.
- Кхх-пххх, - сказал абориген. – Доброе утро. Кххх-пххх.
- И вам того же, - дружелюбно откликнулся Тоффи. – Чем можем вам помочь?
Вместо ответа абориген как-то странно загнулся назад и, коротко вякнув, метнул свой гарпун в Фэггса. Оружие с хрустящим свистом вошло в шею и застряло в ней на полпути. Человек, тихо сипя и слабо дёрнув руками, завалился лицом на подушки.
- Ну, надо же, - спокойно сказал Дак, поглядывая то на тело, то на аборигена. – А ты мне не верил, что он сволочь.
- Твоя работа? – имитируя тихую злость, спросил деймнгуури. Дак выпучил глаза, и, обращаясь к застывшему аборигену, воскликнул:
- Ну, ты посмотри, сам всё видел, и ещё спрашивает, кто это сделал!
- Кхх-пххх, - сказал абориген. – Кххх-пххх. – Он проковылял к телу, обхватил рукоять гарпуна и с натужным «кххх-пххх» выдернул его из шеи Фэггса, забрызгав подушки кровью.
- Так это не твоя работа? – с сомнением спросил деймнгуури, отодвигаясь, чтобы его не забрызгало.
- Когда бы я успел? – парировал Дак и обратился к ковылявшему в дверь аборигену: - Милейший, так чем вам, собственно, насолил покойник?
- Кхх-пххх. Насолил. Точно. Кхх-пхх, - сказал абориген, подворачивая штанину и открывая покрытую язвами химических ожогов кожу. – Мне. Потомству. Кхх-пхх. – Он отвернулся и заковылял дальше, волоча за собой оставляющий кровавую полосу гарпун.
- И как его только Ицхак пропустил… Эй, милейший! – окликнул его Тоффи. – Может, вас подлечить или ещё чего?
- Кхх-пхх, - сказал абориген, не оборачиваясь. - Мне. Одному. Нет. Кхх-пхх.
- А если всем? – подхватил Дак. – Нет, правда, кроме шуток. На нашем корабле есть мобильные медицинские блоки. И врачи найдутся.
Абориген замер и обернулся. В бликах линз его шлема читалось сомнение. Молчание затянулось.
- Кхх-пхх, - сказал он наконец. – Пошли. Увидите. Кхх-пхх.

Пишу всё проще и проще. Короче и короче. А стоит ли?

А в моем мире живут только пони, они жрут радугу и какают бабочками

Бабоапокалипсис, гыа у меня котоапокалипсис

Вы дальше что, не прошли?

Н-е понял, я же тут еще сообщение оставлял? 0_о

В общем восстанавливаю:

Похоже на Гаррисона, армейский юмор и антураж, только большой уклон в тошнотворность всего и вся. Специфический рассказ получился. И Кшаи, тысячи их!

То ли ещё будет.

Название почему то вызывает аналогию с зеленым слоником.

Сюжет, в принципе, тоже?

Такое изобилие прилагательных!
Помню российский фантастический фильм по Булычеву. Там был динозавр, по бедности бюджета сделанный из мешковины, из которого торчала солома. Вот этотт избыток прилагательных напомнил мне того динозавра. И еще одно: толковый портретист намеренно не отделывает фон картины, чтобы не отвлекать зрителя от главного. Здесь же эта детализация отвлекает и утомляет.

Блевать с утра – это, простите, не эстетично и для здоровья вредно. Но что понравилось: несмотря на все ужасы, герой унюхал-таки запах сивушных масел сквозь стекло запыленной и, следовательно, не юзанной бутылки! Обратите внимание на высочайшую квалификацию: не просто аромат сивухи, а волнительные миазмы масел! Но еще круче было бы написать, например, так: «Сквозь запыленное свинцовое стекло в комнату проникали ароматы трет-бутанола, изовалерианового спирта, тревожной ноткой в букет закрадывался запах метил-этилкетона, а от изоамилового спирта и фурфурола спазмы и потребность поблевать вернулись снова – уже в четвертый раз.»
В общем, для меня слишком насыщенный неаппетитными деталями и неубедительный текст.

Трудно сказать, мне тяжело подобные вещи читать из-за специфики своей личности.
Я не люблю кроффь, кышки, вонь. Когда читаю, сразу запахи некоторых реактивов сплывает и мне становится противно.

Ваш рассказ (роман?) Понравится определенной группе людей или любителем военщины.

Да, пожалуй.

Еще хочу сказать, что написано стильно.

В общем судить как-либо не могу, потому что не мой жанр. Подобные рассказы не читаю.

*ухмыляется* На вкус и на цвет...

В бакалее Ицхака стоял влажный синеватый туман. Примерно с сотню чахлых аборигенов окружили составленные в угол столики, на которых восседал согбенный пятнистый «оратор» - он зычно раздувал горловой мешок, оглашая помещение раскатистым ухающим кваканьем. Шлема на нём не было, голова была плоской и безглазой – явно не от большого здоровья. Впрочем, аборигены внимали ему с изрядным видимым почтением.
Появление Тоффи и Дака было встречено какофонией стрекочущих воплей. Дак ткнул друга локтём и кивнул в сторону стойки – там лежали небрежно сваленные полуистлевшие тела людей, укрытые плащом пастора Форлэ. Ицхака среди них не было – он суетился за стойкой, судя по запаху, готовя что-то особенное для новых посетителей. Рядом, как ни в чём не бывало, равнодушно скалился гевальтьянин.
- Гууунз! – пролаял «оратор», требовательно вытянув к друзьям трёхпалую студенистую конечность. Вперед вышли двое относительно крепких аборигенов с оружием, которое заставило Тоффи ужаснуться.
- Токсико-мониторы? – удивлённо произнёс Дак.
Теперь стали понятны повреждения на телах людей – выпущенная под давлением аэрозольная струя активного вещества по смертоносности не уступает огнемётному залпу. Токсико-мониторы в руках аборигенов были не новые, но вполне надёжные – во всяком случае место стыковки баллона со ствольной коробкой не протекало, иначе бы стрелку нечем было бы держать это оружие, чудовищное, всеми запрещенное и большинством из запретивших – используемое.
Дак напрягся, и респираторная маска запрыгнула ему на лицо – теперь он был защищён от едкой мутагенной струи. Впрочем, аборигены, похоже, не собирались стрелять – это была формальность.
- Говорите! – пролаял оратор. – Кто такие? Зачем пришли?
Тоффи отстранил Дака, выходя вперёд, и заговорил, стараясь не думать о раструбах токсико-мониторов, ловивших каждое его движение:
- Мы – государственные путешественники из Коалиции. Мы ищем миры, которые хотят, но не могут помочь себе сами, и предлагаем им помощь Коалиции…
- Оружие? – всколыхнулся абориген. Егор сородичи обратили умоляющие взоры к деймнгуури.
- Если придётся, - уклончиво ответил деймнгуури. – Сначала необходимо узнать обстановку…
- И много стало известно тебе на ложе с женщинами?
Это была не насмешка – это был жалобный, почти истеричный гнев. Тоффи не стал возражать, тем более, что «оратор» заговорил вновь:
- Кому мы причинили зло? Кого обидели? Небо не дало нам ответов – оно лишь покорно впускало в наш мир всё больше и больше людей. А с людьми пришли их лживые и жестокие боги. Они извратили, изуродовали наше небо, нашу природу, нас самих… Где мои глаза?! – завыл он, задрав голову к низкому грязному потолку. – О, небо, я благодарю тебя за то, что родился слепым, что не вижу того ужаса, что ты дало совершить захватчикам с миром моих предков. Я рад, что не вижу мир своих детей – ибо я сошёл бы с ума от его уродства и тоски!
Он опустил голову и замолчал.
- Вы боролись? – спросил Дак.
- Мы боремся, - глухо произнёс абориген. – Мы перестали уважать себя, мы перестали надеяться на лучшее – жалкие, уродливые создания! У нас нет даже ненависти, а я – дешёвый лицемер… Но мы знаем – есть места, куда не дошли ни люди, ни их гнусные боги. Есть спасение… - Абориген вперил безглазый взгляд в Тоффи, и деймнгуури вздрогнул, ощутив этот взгляд. – Люди думают, что там нет больше ничего полезного, что из Серой Горы можно сделать храм своим богам, просто пристроив к ней череп. Но они не нашли Машины…
При этих словах аборигены глухо застрекотали, а голос «оратора» будто разросся и заполнил собой всё помещение и даже будто бы смежные комнаты.
- Они считают, что Машина – легенда, что такого нельзя было построить – самодовольные, недалёкие, надменные существа. Но те, что были до них, те, что построили Машину – они были умнее. Они не презирали нас, а учили. И когда воздух стал ядовит, а тени прожорливы, когда хищные джунгли схватились в вечной битве с токсичными заводами людей – мы знали, что Машина повернёт всё вспять. Но люди окружили её своими заводами и механическими полями смерти, загнали нас в болота, сосущие жизнь, а их боги делают наш мир всё чудовищнее день ото дня. Поэтому нам нужно оружие, - безглазая голова повернулась к гевальтьянину. – Поэтому нам нужен Железный Великан.

- Пха! – фыркнул гевальтьянин, надменно задрав острый шерстистый подбородок. – Солдаты Хека не занимаются дешёвой благотворительностью! Если вам нужна милость с небес, идите к этим святошам! – большая голова качнулась в сторону застывших Тоффи и Дака.
- Но Железный… - начал, было, абориген.
-Ты меня слышал, иСсенш! Ты слышишь меня каждый день равноденствия уже три паршивых года этой паршивой планеты! И все эти три года мой ответ всё тот же – пусть поберёт меня Итрамбе, если я поведу свой «Тюр» куда-нибудь в этот день!
- Он зарекается! – шепнул Дак. – Это непредусмотрительно. Я бы сказал намного осторожнее.
Как и подавляющее число б’ри, Дак владел искусством формулировать в своих суждениях и обещаниях многочисленные лазейки, дававшие ему возможность отступить на время, если ситуация выходила из-под его контроля. В этом умении Дак мог успешно соперничать с Ицхаком и его родичами.
- Темнеет, - заметил Тоффи. Туман, висевший в бакалее, действительно начал сгущаться, становясь тёмно-серым. Ицхак пискнул и юркнул куда-то под стеллажи с товарами. Гевальтьянин изрыгнул проклятие и ринулся к выходу, откуда начал сочиться неприятный желтоватый свет.
- Тофф, свяжись с кораблём, - не отрывая взгляда от выхода, процедил Дак. Автомат в его руках смотрел в узкую гевальтьянску спину. Тоффи слишком хорошо знал своего друга, чтобы медлить, и, напрягшись, стал взывать к команде их корабля через имплантированный мыслеусилитель.
Свет из шлюзовой вдруг полыхнул давно невиданным здесь солнечным диском, из которого начала проявляться высокая человеческая фигура. Гевальтьянин замер в нескольких шагах от неё, в руке у него оказался крупнокалиберный револьвер. Аборигены заголосили, их голоса своим стрекотанием всколыхнули вязкую тишину и слились в один полный отчаяния и ужаса вопль:
- Солнечный Палач!
Внезапно, перекрывая их стрекотание, по помещению поплыл голос – ровный, он был слышен всем; бесцветный, был полон презрения и ненависти.
- Греховные порождения скверны. Я снизошёл к падшим детям моим, дабы вы познали пламенеющий меч моего гнева – ибо нелюдям нет места во вселенной, что я завещал человечеству.
- Именем Господа Йодида нашего, да будет вечна воля Его, - прохрипел пастор Форлэ, поднимаясь из кучи тел и набрасывая на плечи плащ. Его плоть, кое-где сожженная токсичной струёй до кости, пузырилась, в некоторых местах слипшись с оплавленной одеждой, но в уцелевших глазах не было боли – в них полыхал фанатичный огонь искренней веры. Простёрши длань к сбившимся в кучу жалобно стрекочущим аборигенам, он возгласил: - Да искоренит он в мудрости своей сии порождения греха и скверны! Покайтесь, ибо сочтены…
- Ты жалок.
Форлэ поперхнулся. Аборигены перестали стрекотать. Тоффи оставил в покое мыслеусилитель. Даже Ицхак выглянул из-за прилавка.
Гевальтьянин шагнул к неподвижной фигуре, солнечный ореол вокруг которой несколько потускнел – отчего бы?
- Ты жалок, – повторил он. – Божок, взращенный невежеством и ложью. Ненасытный молох, чья паства может лишь слать тебе жертвы и жить в ужасе перед твоим гневом, но без которой ты – ничто. Паразит, которому вверили страхи и надежды, но который вернул страхи сторицей, а за надежды начал карать.
Ещё шаг вперёд.
– Три года я ждал этой встречи. И то, что я сейчас не в броне, мне не помешает. Такие, как ты, пытались лишить наш народ светлого будущего. Ваши последователи извратили наш геном, но мы обернули мутации в свою силу. Думаешь, ты один можешь разговаривать, не издавая звуков и напускать вокруг себя ореол святости? – Вокруг гевальтьянина возникло мерцание. Тоффи знал, что это – всего лишь следствие работы огромного мозга и ретранслирующих синапсов, но выглядело потрясающе.
- Порази его, Господь наш! – завопил Форлэ, трясясь от переполнившей его фанатичной злобы. – Пора…
Гевальтьянин отвлёкся лишь на полсекунды – чтобы разнести из револьвера голову пастора. В следующую секунду его пронзило насквозь клинком тускло-золотого свечения. Комбинезон начал стремительно темнеть.
- Ты… не… можешь… - с каждым словом, выплёскиваемым вместе с кровью, гевальтьянин делал шаг за шагом к неясной фигуре, всё сильнее насаживаясь на пронзивший его клинок. Очевидно, Йодиду стоило большого труда его сдерживать. Настолько большого, что он не видел, как над его тускнеющим ореолом взметнулась усеянная искрящими шипами булава.
- Покайся и сгинь, - раздалось под булавой, и Йодид завопил, посерев и оплывая ноздреватой кучей праха к ногам обладателя сразившего его оружия.
Вернее, обладательницы – ведь это была женщина.

В бакалее вновь повисла тишина, все до одного таращились на вновь прибывших, кто удивленно, кто – оценивающе. Лишь аборигены не смели поднять взоров, склонившись в немом благоговении.
На первый взгляд вошедших возглавляла женщина, сжимающая в своих руках добротно выполненную шоковую булаву. Пепельного оттенка волосы обрамляли её круглое лицо с большими серо-голубыми глазами и по-детски пухлыми бесцветными губами. Левый глаз был обрамлён причудливой формы тенью – то ли синяком, то ли особым косметическим ухищрением. Облачена она была в чёрно-фиолетовую походную сутану, какую обычно носят странствующие эмиссары Кшай; прекрасно подогнанная одежда подчёркивала хрупкую аристократическую утончённость её фигуры, а светившиеся в глубине взгляда ум и воля осадили бы самого рьяного дамского угодника.
Трое её спутников были не менее примечательны. Ближайший, небольшого роста, был полностью скрыт искусно выполненным доспехом цвета бронзы, в котором при должной эрудиции можно было признать многосредовый скафандр практически исчезнувшей цивилизации Мэшт. Двое других, на голову выше его, были облачены в современные попытки подражания всё тем же исчезнувшим мастерам, исполненные качественно, но не имеющих и половины полагающихся им свойств и функции. Шлемы на них отсутствовали, позволяя рассмотреть мраморно-бледные лица и чёрные бороды; у того, что стоял чуть поодаль, прикрывая тылы, борода была благородно заплетена подобием каскадов из косичек, а на левом глазе красовался модуль целеуказания, судя по виду, выдранный «с мясом» из геологического модуля всё тех же Мэшт.
Наконец, дав возможность всем присутствующим рассмотреть описанные выше детали, женщина заговорила. Склонившись над скорчившимся в постепенно расползающейся буро-рыжей луже гевальтьянином она произнесла с ощутимой, почти материнской заботой:
- Тебе жизнь не мила, дурень волосатый?
Из-под респиратора Дака донёсся звук, напоминающий сдавленное кваканье. Женщина выпрямилась, тряхнув волосами, и одарила их лёгкой улыбкой.
- А вы, клоуны, здесь по делу или так, почётный караул?
- По делу, - осторожно ответил Тоффи, отвешивая лёгкий поклон. – Клинок и сапоги идут вместе…
-… ибо они вместе разрушают Опустение. – Улыбка женщины стала несколько теплее. – Сдаётся мне, Баджа не сильно преувеличивал ваши достоинства, служитель Руркен.
Тоффи вновь поклонился, прижав пальцы к шляпе, и женщина перевела взгляд на Дака, снявшего респиратор и демонстрирующего один из оскалов, столь характерных для бри.
- Позволье представиться – высший ревизионный эмиссар Элинор Уанеф. Это, - она махнула рукой в направлении своей свиты, - пламенный капитан Скалдинк и его подчинённые – Донрат и Касс. Капитан и его свита любезно согласились составить мой отряд сопровождения. – Элинор усмехнулась. – Во всяком случае, из всех человеческих организаций, куда я обращалась, только в Ордене Пламенной Веры меня не пытались затащить в постель.
- Всё это замечательно, - сказал Дак, - и несомненно стоит обсуждения. Но вы упомянули учителя Баджу. Значит ли это, что вы приписаны к нашей миссии?
- Не значит. – Элинор прошла к стойке и принялась рассматривать выставленные там товары. – Это вы ко мне приписаны, поскольку теперь я курирую миссию. Ваши таланты, хотя и значительны, всё же недостаточны, с учётом всех поставленных руководством Окраинной Охраны задач...
- С каких это пор Окраинная Охрана посылает высших эмиссаров в любую токсичную дыру? – прищурился Дак.
Элинор вытащила из-за прилавка какую-то пузатую бутыль, откупорила её и, сделав глоток, ответила не оборачиваясь:
- С тех пор, как корпорации Гуадрена начали спонсировать постройку Пустых Воевод.

По мне, так тяжеловато, блин. Не знаю почему, но только с третьего раза осилил эту конструкцию.

Хм. Мне кажется, проблема больше в шрифтах и абзацах. Я не забочусь о их выделении при выкладывании, и некоторые моменты действительно сливаются, что затрудняет прочтение.

Да нет, не думаю. Я не мастак объяснять подобные моменты - может, это поможет вам:

http://licey.net/free/4-russkii_yazyk/41-k...py_tekstov.html

Слова женщины заставили Тоффи призадуматься. Деймнгуури мало подвержены страху, тем не менее можно было сказать, что новость его напугала.
Дак ухмылялся. Он не боялся за себя, все его немногочисленные страхи и тревоги завязаны на его друге, а уж за себя он постоять сможет, и то, насколько дело плохо, ему безразлично, пока его товарищ рядом.
- Откуда сведения? - спросил деймнгуури, справившись с первым приступом тревоги.
- Из Пекарни. – Заметив недоумённый взгляд Тоффи, она рассмеялась. – Отдел по борьбе с угрозами неопределённой природы Кто-то случайно перевёл имя начальника, как «Тесто». Теперь иначе его никто и не зовёт. А отдел с тех пор между собой называют Пекарней.
Тоффи облегчённо улыбнулся. С такими испытаниями, которые выпадали порой на сотрудников этого грозного ведомства, жизненно необходимо обладать хотя бы минимальным чувством юмора.
- Собственно, сам он и поручил мне провести ревизию. Вся Пекарня сейчас крайне загружена, и им приходится волей-неволей нанимать работников со стороны. – Она отпила из бутылки, которую держала в руке и, причмокнув, сообщила. – Это тот минимум, что я могу сообщить при таких внимательных слушателях. Закинув руку за прилавок, она за нос вытащила вяло трепыхающегося Ицхака.
- Ой, да вы-таки не подумайте, - запротестовал он, прижимая костлявые руки к груди. – Я лишь ожидал, когда доблестная госпожа не возжелает прикупить ту бутылку чудного эля, что она весьма прозорливо изволила отведать, только и всего.
- А я возьму и возжелаю, - засмеялась Элинор. – Капитан, пожалуйста, заплатите ему.
Капитан двинулся к прилавку, на ходу зачем-то снимая шлем. Он оказался коротковолосым брюнетом средних лет; лицо его, сведённое в извечной гримасе некоего напряжения, было иссечено шрамами. На щеке под правым глазом красовалась татуировка в виде чёрной оплывающей спирали.
Элинор отпустила Ицхака, и он, подобострастно улыбаясь, поднял глаза на капитана. Улыбка медленно сползла с его лица, уступая мертвенной бледности ужаса.
- Ицхак Рббани, - проскрежетал капитан, - за занятия работорговлей и потворство Омерзительным Деяниям, а также иные прегрешения ты приговорён к очищающему уничтожению с непредельной жестокостью.
Ицхак, взвыв, рухнул на колени и простёр в мольбе трясущиеся костлявые руки.
- Нет… господин… молю... меня оболгали, господин… господин…
- Пламень Веры! – рявкнул капитан. Блеснула короткая синяя вспышка, и по полу, подпрыгивая, покатилась голова рыжего торговца. Мимо Тоффи, лязгая, пронеслись Донрат и Касс, принявшиеся с остервенением лупцевать сжавшееся тело зазубренными клинками.
- Поделом, - хладнокровно резюмировала Элинор, извлекая из-за прилавка кусок вяленого мяса, завёрнутый в эрзац-лепёшку, и с видимым удовольствием вонзая в него свои хорошенькие зубы. Капитан вложил орудие казни в ножны и с грубоватой любезностью принял приглашение эмиссара разделить с ней трапезу. Дак задумчиво пожевал губами и вдруг встрепенулся.
- Тела исчезли, - заявил он, указывая туда, где сейчас лишь сиротливо лежал Форлэ с кровавой кашей выше шеи.
- Конечно, - откликнулась Элинор, повернувшись на табурете с бутылкой в руках. – Пока Ицхак отвлекал наше внимание, они рассосались по домам. Ничего странного, такое бывает во время явления какого-нибудь бога.
- Так вы… - начал было Тоффи, но со стороны входного шлюза его хрипло прервали:
- Ты мне ответишь за это, вобла белобрысая!
(Здесь должна была быть игра слов, но её пришлось опустить в угоду приличиям – Прим. Авт.)
Гевальтьянин, слегка покачиваясь, стоял на ногах, и с него текло. Тоффи прикинул серьёзность его раны и невольно восхитился – даже у приспособленного и тренированного организма должна быть колоссальная решимость и воля, чтобы двигаться с летальными повреждениями… или же…
Беобрысая вобла ответила на его слова смешком:
- Мало того, что ты дурень, так ещё и мужлан. Но дурень в тебе всё-таки побеждает. - Гевальтьянин стиснул кулаки и нелестно высказался о достоинствах матери Элинор. Она хмыкнула. – Если хочется почесать кулаки о кого-то, кроме своего бывшего любовника, капрал, я всегда к вашим услугам, как только рана перестанет мешать нам.
Гевальтьянин, опешив, даже перестал покачиваться.
- Ты… Вы знаете? – глухо спросил он. – Откуда?
Эмиссар расхохоталась.
- Странный вопрос к кому-то, вроде меня. Мы не из таких, - она тряхнула волосам в направлении Тоффи, - что летят наобум в какую-то глушь и первым делом валяются со всеми окрестными девицами. – Вопреки характеру фразы, в тоне Элинор не было и тени неодобрения подобного стиля работы. – К тому же, я редко пропускаю очередной выпуск Больших Игрищ и видела и ваш триумф и, так сказать, копрофажество вашего друга…
- Фэггс давно перестал быть мне другом, - мрачно сказал гевальтьянин. – Ещё когда ваша Охрана вышвырнула нас с Гойте, он надломился. Это был хороший урок, тогда... я знал, что нас дурачат, всегда знал и мне не доверяли, а Фэггс всегда шёл без оглядки... Когда мы вернулись в его мир, я был готов к тому, что нас там ждёт, хотя и ждал немного другого. Фэггс уже не хотел ничего слушать, рвался меня застрелить, а когда увидел, что тут гевальтьяне... Как его тогда не убили – не представляю, наверное, ещё тогда решили, что на арене он будет смотреться лучше, чем мёртвым или в лапах тех тварей, что приходят за ними и разделывают людей, как скот или...
- Древесину, - закончила за него Элинор, подойдя и протянув ему бутылку. – Люди для них скорее древесина, нежели скот, Гарц.
Гарц удивлённо-благодарно взглянул неё, принял бутылку и, присев, продолжил рассказ, то и дело перемежаемый небольшими глотками.
- Я слышал о Рудиславе, о том, как он получил почёт, победив на Игрищах, и заявил нас на участие. Это было ужасно. Казалось, они делали всё, чтобы нас поубивало кроваво и зрелищно... Вы знаете, что они учат животных насиловать участников? Ах, да, вы же это смотрите, уверен, эти моменты вас возбуждают... Я вытащил в финал всех, кого мог, нас было четверо, вы помните? Молодая пара, я и Фэггс. Молодым разрешили уйти, я слышал, что они отправились в Коалицию и сейчас у них всё хорошо. А перед нами вывалили кучу измазанного в дерьме золота и приказали облизать столько, сколько успеем... Я уже знал, что нас показывают за пределами их империи. У меня была гордость… нет, не гордость, а достоинство. Я решил испортить им удовольствие, отказавшись от этого даже под страхом смерти. Но вот Фэггс… он сдался… он просто хотел жить. Он очистил золота на полдюжины королевских кын, когда меня увели…
- … Чтобы сказать, что, сохранив достоинство, ты одержал победу, - кивнула Элинор. – И ты из выигрыша выбрал трансформацию в гевальтьянина и «Тюр»... Но почему?
Гарц острозубо ухмыльнулся.
- Вероятно, по той же причине, по которой вы прибыли сюда. Я борюсь против дряни, которая угрожает нам всем.

Я не настолько плохо знаю русский язык. Но он настолько отличается от моего родного, что адаптировать крайне трудно.

И что, это единственное, что вы выделили? Ни сюжет, ни персонажи не привлекли вашего внимания?

Нет, конечно. Это просто пример.
О сюжете несколько позже - вначале надо добиться читабельности.

Страшно подумать куда забрела глупая скотина) Развить можно только еще более унылое солнце и волдырь уже искрящийся радиацией видимо) Но я прочитал все, значит текст цепляет всетаки хоть кого то...

Ваушки.

- Я – настоящий художник, не то, что некоторые, - пояснил Донрат сидящим за одним столом с ним Тоффи и Даку. За другим столом, изучая добытую из сейфа Ицхака карту, застыли в напряжённых позах Элинор и капитан Скалдинк. Вокруг сновали сизыми тенями аборигены, занятые разграблением бакалеи. Гарц и Касс были снаружи – загоняли «Тюр» в корабль эмиссара. Тела, какие удалось отыскать, сбросили в компостную траншею, и Элинор, прочитав короткую, но решительную напутственную отповедь, сожгла их выстрелом из «Протуберанца» - мало что может выдержать температуру, от которой железо в доли секунды становится газом…
- Некоторые? – удивился Тоффи.
- Те, что ноют об окружении, которое не понимает их талант, - пояснил бородач, опрокинув в себя кружку рагуа размером с небольшой бочонок. – Они слабы. Им не под силу самим насладиться своим творчеством. Обязательно нужна восторженная публика.
- А как же критическая оценка? Возможность улучшить своё творчество с помощью других? – провокационно улыбнулся Дак.
- Настоящий художник творит сам, - прогудел Донрат. – Он сам себе восторженная публика и сам себе источник вдохновения.
- А о каком искусстве мы вообще говорим? – спохватился деймнгуури.
- Я – летописец деяний Ордена. Последние два года, правда, я описывал лишь подвиги капитана. – Донрат выпростал из неведомых глубин своего доспеха тяжёлую книгу обтянутую кожей неизвестного зверя. Вокруг тут же разлился запах серы и гари, в котором чувствовались и другие нотки – песков и морозов, джунглей и солёных бурных морей. Сопя, бородач принялся переворачивать плотные страницы закованными в броню пальцами. Заинтригованные, Тоффи и Дак наклонились поближе.
В основном в книге были нарисованные от руки картины, сопровождающиеся записями о времени и месте, показанном на иллюстрации и недлинном красочном описании, иногда облеченном в стих. Изображения были простые, но выразительные и с вполне узнаваемыми образами. Вот троица золотодоспешных воинов сражается с какими-то безглазыми существами в омерзительной броне, а над ними, освещённый неярким шаром, высится неприступный мрачный город… Вот Скалдинк в отчаянном прыжке срубает голову высокому воину в шипастом панцире, переливающемся, словно тлеющие угли… Вот он же, в руинах фабрики Мэшт, сжимающий в руках бесценные реликвии древности… И снова – картины сражений и казней. Люди, мутанты, животные, нежить, враги невыразимые в своей непостижимой чудовищности – повергаются фигурой в отливающем золотом доспехе…
- Зачем он всё это делает? – спросил Дак. Тоффи удивлённо посмотрел на своего друга – менее всего он ожидал услышать этот вопрос от него.
- Он – Рыцарь Крови. – Найдя чистую страницу, Донрат тут же извлёк стило и черными штрихами принялся начерчивать контуры будущей картины. – Он не может жить без того, чтобы не сразиться с чем-нибудь злобным, опасным или бросившим ему вызов. Ну, как я не могу жить без выпивки… - в подтверждение этому тезису он опрокинул в себя ещё один бочонок рагуа из тех, что оставили отправившиеся в родную топь аборигены. – Касс охоч до древней машинерии, а капитан – до лазания чёрте где и убийстве всех, кто сдуру на нас там нападёт. Ну, а так он мужик мировой, когда спокоен. Книжки читает, когда и выпить со мной сядет, так только держись. И руки у него в нужном месте – броню собрать, али дом построить… Правда, сам он в них не живёт почти – так, раз в месяц к жене заскочит…
- Так он ещё и женат, - задумался Дак. – И дети есть?
- Пацан и девка, - кивнул бородач. – Не свои, правда, приёмные. Подобрал с улицы, привёл к жене, а она и рада. Он им и гостинцы носит и возится с ними, когда дома бывает… - Вдруг, будто вспомнив, о чём-то, Донрат осёкся и обернулся к столу рядом. Элинор и Скалдинк подняли головы и смотрели на него. Однако «настоящий художник» быстро нашёл выход из неловкого положения.
- Ага! – довольно воскликнул он. – Вот так, значит, и сидите, пока я вас подрисую. Ещё бы Касс с этим волосатиком зашли…
Касс и волосатик немедленно объявились в бакалее, и Донрат выразил неописуемую радость:
- Во! Теперь момент будет, что надо!
Элинор покачала головой и сообщила Тоффи, что они заночуют здесь перед полётом. На вопрос Дака: «Куда?», она лукаво улыбнулась и отправилась в задние комнаты, намекнув взглядом, что не будет против компании деймнгуури. Деймнгуури намёк понял и последовал за ней. Дак ухмыльнулся и подсел к Скалдинку.
- Необычная женщина, да?
Капитан посмотрел на него.
- Женщина как женщина, - ответил он наконец. – Не моя забота.
- Верно. Вы же здесь ради того, чтобы нести пламя веры, что сожжет нечисть…
- Я здесь, чтобы сражаться, - поправил Дака капитан. – Во имя чего – не столь важно.
- А как же Орден?
- Орден – не культ, не он ставит нам задачи, а мы ему. Мы жаждем сражений, а Орден лишь указывает нам, где мы можем утолить эту жажду. А что это будет – уничтожение вредоносного ковена, или стаи опасных тварей, или разбойничьей шайки – не играет особой роли...
- А святость?
- Лишь инструмент. Часть защиты. С силами, которые встречаются нам на пути, порой можно разделаться лишь пламенем, электричеством или святостью. Обычно дальше электричества дело не заходит.
Дак помолчал, помявшись, но всё же спросил:
- Так куда мы решили отправиться?
- На местный химический завод, - капитан был так любезен, что ткнул пальцем куда-то в район карты. – Нужно привлечь администрацию к сотрудничеству.
- А если они откажутся сотрудничать?
Капитан встал из-за стола и надел шлем. Из-под него глухо проскрежетало:
- Мы очистим их грехи в пламени веры.
Проронив эти слова, капитан вышел из бакалеи. Донрат и Касс последовали за ним. Дак вздохнул и принялся искать место для ночлега.
Посёлок затопили тихие зеленоватые сумерки…