В четырнадцать я начал
слушать "альтернативу". Да, пожалуй, так оно
и было. Начал, правда, с "лёгкого" варианта:
"Мумик", "Сплин", поздняя Агузарова,
ранняя Земфира... Хорошо помню, как мама
прослушала песни полторы и - как отрезала:
- Ужас. Ничего не ясно. Галиматья какая-то...
А я в ответ смертельно обиделся, хоть и
понимал в текстах песен - не больше неё. Но это
было неважно. Зато я понимал уже тогда (а ведь
салагой был!), что слова без смысла - это позиция.
Можно вообще отказаться от слов, думал я. Петь
ритмичные наборы звуков, будет классно. Петь на
какой-нибудь мёртвой латыни. А что?.. Самым
странным мне казалось тогда то, что до меня до
этого никто не додумался. Тоже мне... Мелкий гений
в наушниках!
В четырнадцать же лет, вернее -
накануне самой "днюхи", меня повезли в сад, и,
пока все энергично копали грядки, я шатался по
окрестностям. Был очень красивый солнечный
вечер. Интонация пилорамы в горячем воздухе... Я
сорвал ромашку и стал гадать, влюблюсь я в
четырнадцать лет или нет. Гадал, помню, дважды,
потому что очень хотелось, чтобы выпало:
влюблюсь. Почему? Сейчас мне это тоже интересно.
Какой чепухой башка была набита...
Всё дело в культуре, я думаю. Во всей
культуре, доступной ребёнку. Посудите сами: 70%
книг - о любви, 90 % фильмов - о ней же, песни
попсовые - все, из рока тоже многое... И даже та
"галиматья", как назвала это мама, я
интуитивно чувствовал - она тоже о любви.
Любовь-морковь... Четырнадцать лет...
Сейчас мне - двадцать, я стою под фонарём в чужом
городе и целуюсь с фантастической девушкой по
имени Настя. Мы делаем это скорее осторожно, чем
нежно, так как идём из травмпункта и у меня опух
нос. Ничего серьёзного, но больно. Нам пришлось
даже зайти в круглосуточный ларёк и купить
эскимо на палочке, а главное - в целлофане, и, не
распаковывая, держать его у носа. Так что теперь
мы целуемся аккуратно. И наши языки любят друг
друга.
А ведь когда-то я совершенно не умел
целоваться, лет в шестнадцать ещё. Мой первый
поцелуй... Было скорее неприятно. Это внезапное
ощущение чужой полости, чужого вакуума... Потом я
неловко задел её зубы своими... Это была девушка
из класса, отличница: кудрявая, томная вся такая...
И я влюбился - в первый раз и до безумия.
Это её я дожидался после школы. Звонил,
объяснялся, дышал. Это ей я писал под окнами
"Доброе утро, любимая" - вернее, пытался
писать... Теперь-то я понимаю, почему мы не могли
быть вместе всерьёз. Я был - прыщавый, несуразный,
я и заикался тогда ещё к тому же, в общем - "не
котировался"... Ладно, какие-то крохи счастья
мне тогда выпали, так что стоит ли ныть.
Как минимум - я стал вдруг понимать
"галиматью"! Серьёзно, раньше я просто
"тащился" от голоса какой-нибудь Земфиры,
теперь же всё, о чём она пела - казалось бы, какая
билеберда! - стало ясной и точной лирикой. Я даже
взмок, когда вдруг понял, что каждое слово тут -
про меня, каждое правда и к месту. Это тебе не
звуки и не мёртвая латынь.
Вот и сейчас, когда я смотрю на Настю...
Господи, я обнимаю её! - а на ум приходят целые
фразы, куплеты, внешне всё это бред, парадокс, на
деле же... влюблённый человек растрёпан.
Растрёпаны его мысли. Ту чепуху, которую он несёт,
способен понять лишь другой влюблённый - вот,
собственно, рецепт и суть всей так называемой
"галиматьи". И никаких гвоздей.
Я понимаю. И она, кажется, понимает.
Во всяком случае, она настроена на ту
же волну и говорит про своего бывшего, кажется...
Почему они расстались... Почему я ни фига не
слушаю... Хорошо, что я не ревную к прошлому. Она же
не знала, что встретит меня. А ты нахальный и
самоуверенный, братец...
А всё же интересно, сколько у неё было
мужчин. Не похоже, чтобы много.
У меня у самого была пара женщин...
корректнее сказать - девушек по возрасту, но это
не имело значения. Что может значить секс без
чувства? Вы же знаете этот дурацкий,
студенческий, корпоративный секс.
Обычно всё бывает на чьей-нибудь
приличненькой квартире. Хорошая водка
разливается в сервизные рюмашки-близнецы. Бывает
мало закуси, но много, много снобизма. И любят
свечи зажигать. От этого становится скорее
неуютно, и тени ходят по стенам.
Потом, когда все разойдутся по диванам
и кроватям, не заняться сексом будет - пощёчина
общественному вкусу. Я вспоминаю очередную...
После всего было неловко отодвинуться, пришлось
засыпать так, обнимая и прижимаясь к её спине
лицом. Был тоже июль, душные ночи. Это было
невыносимо, и вся ночь прошла в сплошной горячке,
а губы, прижатые к её спине, чудовищно разъело -
пот.
Как тяжело всё это было, и как же я
далёк сейчас от этого!.. За пару тысяч километров.
Рядом со мной идёт Настя, полумрак -
здесь не работает фонарь, - и я чётко, как-то
по-античному вижу её профиль. Нос чуточку с
горбинкой, именно такой, как нужно. Брови очень
выдаются... Короткая стрижка... Она не шаблонная.
Вот это здорово.
Она закуривает. Профиль с сигаретой.
Профиль с точкой огня.
- Хочешь?
Вообще-то я не курю, но бывает, если
выпью. Или в целом буду как-то не в себе. А сейчас
такое чувство, что я не то что закурить - я и
подняться могу над асфальтом, и полететь... Во
всяком случае, опыта хватает, чтобы затянуться и
сжать горло: не залиться кашлем.
Мы идём и молча курим. Город тихий
абсолютно. У меня "отходняк" от пива, так,
ничего особенного - лёгкий сушняк, а во рту
тягуче, во рту какой-то привкус собственных
зубов. А после сигареты добавляется и какой-то
привкус чернослива... Извините за столь подробный
анализ того, что происходит в моей ротовой
полости.
Я снова обнимаю её. Она прижимается
доверчиво: свободной рукой перебирает мне
волосы, и, между прочим, это чертовски приятно.
- А расстояние между Питером и Тюменью... точно
будет - сколько?
Разумеется, атлас с таблицами остался
лежать в моём рюкзаке, а тот, в свою очередь - на
"вписке" у Скваера; я закатил глаза,
соображая. В уме вставала Российская Федерация.
Так, так и так.
- Тысячи три. Может, чуть меньше...
- Много, - вздохнула она.
- Ещё бы!
- Много, много... Миллионы людей! Подумать только, а
ведь мы могли никогда не встретиться.
Вместа ответа я крепче обнял её.
- Ты знаешь, - Настя вдруг оживилась, даже
отстранилась от меня, - одна моя подружка два года
назад замуж за немца вышла! Серьёзно. И уехала в
Германию. Какой город - не помню. Она мне часто
оттуда пишет. Скучает... А этот немец за ней к нам в
Тюмень приезжал!
- Старикашка какой-нибудь?
- Почему - старикашка? - Настя даже обиделась. -
Нормальный мужик. Он её старше, конечно, - лет на
восемь. Но вполне молодец. Лысыватый, конечно... Я
вот вообще обратила внимание - по телеку сколько
видела - немцы все рано лысеют. И почему? Радиация,
что ли, какая-то...
- Или гормоны.
- Гормоны? У немцев? Да не смеши!.. Этот тоже,
приехал и всё озирался, как дикий. "Sibiria,
Sibiria!" Чуть ли не шубу с собой привёз! А лето
было, у нас же над Сибирью - вечная озоновая дыра,
и жара была градусов под тридцать пять! Вот он
пожарился у нас...
Я вдруг ловлю себя на том, что улыбка у
меня - снисходительная. Спохватившись,
быстренько стираю её с лица, чтобы Насят не
успела заметить... Да - провинция. Да - иностранца
раз в жизни увидели. Ну и что же теперь.
Мороженое, которое я держу у носа,
практически растаяло, стало жидким, плещется там
в целлофане - и, описав дугу, оно плюхается на
асфальт, как лягушка... И только потом (как обычно)
я подумал: может, стоило всё-таки предложить его
Насте?
- Не напрягайся. Я не ем сладкого.
Совсем как я... Мы - похожи. Я постоянно
ловлю себя на этой мысли. И внутренне. И внешне:
сейчас, при бледном свете фонарей, этого не очень
видно, но правая половина её лица - загоревшая.
Это от стояния на трассе. Печать автостопщика...
Настя закуривает. Она слишком много
курит.
Мимо нас по проспекту проезжает машина
- может быть, даже первая за всё то время, что мы
тут идём. Широкий проспект щедро залит огнями и -
пуст совершенно. Вот где рассекать на роликовых
коньках глубокой ночью или рано утром. Просторы
ровного асфальта, пустынно - ни машин, ни людей,
ветер засвистит в ушах, и сам чёрт тебе будет не
брат.
- Погоди... Давай здесь постоим.
- Зачем?
- Просто так.
Сначала я не понял, чего ради мы
остановились, только покорно выполнил просьбу...
Потом догадался. Просто для того, чтобы эта
волшебная ночь не кончалась как можно дольше.
Мы обнимались и целовались. Настя
зарывалась в мои объятия, подрагивая всем телом,
точно ей было холодно, а я - отогревал её. Пряча
лицо, кутаясь в мои руки, она всё продолжала
как-то исступлённо целовать мне шею, грудь (через
футболку), плечи... В тот момент, когда губы её
коснулись моей руки повыше локтя, я припомнил
разговор за столом у Скваера (недавний...
несколько часов прошло... а как будто - сто лет!) и
легонько напряг бицепс. Она целовала его.
- Я же не твой тип мужчины? Я же без
"крыльев"...
Она засмеялась, куснула мне бицепс.
- Это неправда. А я была дурой. Потому что крылья у
тебя есть - самые настоящие.
Над нами было небо - городское, в меру
звёздное; в моей башке был полный сумбур,
проплывали строчки из всех песен сразу... Я был
счастлив. Я нашёл своё счастье здесь, в чужом и
далёком городе. Получается - не зря же я ездил.
Ездил, ездил - и нашёл.
X
Перед самым восходом
всё в городе посерело, разбухло, наполнилось
тенями. Призрачными силуэтами да неверными
очертаниями полна была и квартира Скваера:
похоже, здесь ничего не менялось с тех самых пор,
как они ушли, а дверь оставили незапертой...
Тихо-тихо, чтобы не разбудить никого, прошли
сразу на кухню.
Здесь Настя налила себе прохладной
воды из чайника: сушняки, сушняки мучили. Воды
были самые остатки, и в стакане густо клубилась
накипь: не будь темно - это было бы заметно.
Вадим же подошёл к окну.
На фоне побледневшего уже неба фонари
смотрелись ущербно, и света в окнах не было нигде.
Начало шестого: самый мёртвый час. Пройдёт ещё
немного времени - чуть посветлеет - и птицы запоют
все разом, и будет странно, как же это они не
перебудят всех в городе: так громко... А пока ещё -
нет, и в полной тишине только ветки колышатся, да
и те не очень уверенно: серый полумрак.
- Так странно, - опять заговорил Вадим, видимо,
повороту судьбы он не переставал удивляться. -
Встретить тебя здесь... В каком-то случайном,
"левом" городе... Где-то на Урале, где-то в
Азии...
- Вот это-то как раз не Азия, - рассмеялась Настя. -
Уфа ещё относится к Европе, а вот дальше... Завтра -
уже сегодня! - километрах в двухстах пятидесяти
отсюда, на пути к Челябинску, ты будешь проезжать
прикольный памятник! Такая огромная каменная
стела, на одной стороне выбито "Европа", на
другой - "Азия". Так странно! Знаешь, какое
там глухое место? Уральский хребет. Трасса - почти
серпантин, горы, ущелья, нигде - никого, из
цивилизации только громадные мачты ЛЭП... И вдруг
- граница континента!!! Фантастика...
А Вадим стоял у окна... убитый и
оглушённый совершенно. Он почти не слушал уже
вдохновенную речь девушки. И не панорамы Урала
его так потрясли... "Ты будешь проезжать".
- Ты... хочешь сказать... завтра... уже сегодня!.. мы -
расстанемся?!
Дальше были несколько тяжёлых минут,
когда Вадим не смел повернуться от окна, а Настя
всё никак не могла собраться с тем, чтобы
заговорить.
- Ты... едешь из Питера в Е-бург, так? А я - из Тюмени
в Москву. И мы не поменяем своих планов. Поедем
дальше каждый своей дорогой. Так будет лучше.
Поверь мне.
- Но почему?!
Он повернулся. Он был в отчаяньи.
- Почему?! Ну хочешь - я плюну на всё, развернусь, и
мы поедем в эту твою Москву вместе! Мне всё равно,
куда...
- А как же твой друг?
- Да хрен с ним! Что он... Один в Е-бург не съездит...
Помолчали. Вадим лихорадочно искал
варианты спасения. Цеплялся за все соломинки
сразу.
- Или вот! Останемся в Уфе! Это будет как... ну не
знаю... типа как медовый месяц, что ли?
Романтический и неожиданный! Ещё вечером мы ни о
чём даже не подозревали и въезжали в этот
прекрасный город... Где мы нашли друг друга...
- ...И где тебе сломали нос.
- Слава Богу - не сломали.
Вымученная улыбка. Они находили в себе
силы шутить! Воистину, велик дух человеческий...
- Понимаешь... - голос Насти стал бесконечно
уставшим и даже вдруг каким-то прокуренным. - Ты
же знаешь... Я рассталась с близим человеком.
Вернее, я думала, что это мне близкий человек, а
оказалось - скотина! У меня внутри - как бы это
сказать - всё выжжено, что ли. Я жить не хотела!
Сколько месяцев рыдала и вены пыталась
разрезать. И я не хочу опять... Опять заводить
какие-то трудные отношения... Как в кипяток
бросаться! У меня нет сил любить, ты понимаешь?!
А Вадим и сам не знал - понимает, нет...
Он вообще плохо понимал, что происходит. Со
вчерашнего вечера сплошь - какой-то бред, бред...
- Вот ты говоришь: поеду с тобой в Москву, - Настя
распалялась, заговорила сбивчиво, с патетикой, а
может, и румянец выступил: неизвестно, был ведь
ещё полумрак. - Да хрен бы с этой Москвой! Я же хоть
куда хочу уехать! Подальше только от дома, от этих
всех, извини меня, - рож. Видеть никого не могу! Мне
нужны новые места, в которых я не буду
задерживаться... А главное - люди только
случайные. Пусть появляются и исчезают. Но не
будут рядом! Я лечусь одиночеством, ты пойми это,
а по-настоящему одна я могу быть только на трассе.
Драйверы не в счёт: они посадят, высадят, и не
увидимся никогда больше... А в остальном... Никому
нет дела до того, кто я, где я и куда направляюсь.
Свобода и одиночество - да, это то, что мне нужно
сейчас. Только это. И ничего больше.
...Было раннее утро. Настроение было
отличным. До города к ночи Настя не добралась, а
потому заночевала там же, до куда её довезли: в
селении километрах в трёх от большой дороги.
Теперь же шла, чуть свет, по просёлку обратно на
трассу. Ловить тут было нечего, так что пешочком,
пешочком... Да и не жалко! Потому что вокруг были
светлые и радостные рощи, долгие поля и выжженные
местами болотца. И спокойно можно было петь:
никого же нет рядом. Как хорошо...
Настя только сомневалась, в ту ли
сторону - правильно ли она идёт: привезли-то её
ночью...О, бензоколонка. Постучалась в окошко,
спросила.
- Правильно! - ответил динамик высоко над её
головой. И, помолчав-пошипев: - Удачи!
Эхо прокатилось по роще, по дальнему
полю...
...Было раннее утро. Настроение было
отличным. Трафик, правда, неважный, и Настя вот
уже полчаса грелась в первых лучах солнышка на
обочине. Но плохого в том не было: ей же никто не
мешал петь.
С поля на трассу вышла худая, чуть
угловатая корова: подошла, влажно и грубовато
обнюхала руку. Настя любила животных. Она вообще
росла у бабушки в деревне.
- Ну! Чего ты, дурочка! - Настя чесала корову за
ухом. - Клёвая...
Вдалеке зашумел грузовик, и она
поспешила увести корову от трассы. Дальнобоя она,
конечно, пропустила - он бы подобрал... Ну и что же!
Господи, какие пустяки!
...Было раннее утро. Настроение было
отличным. Настя напевала песенки и шагала через
крупный город транзитом - запылённая, бодрая,
весёлая, с такой вот походочкой - и сама себе
казалась такой бесшабашно-красивой!..
...Вадим молчал. Положил голову на руки,
и вообще могло показаться, что он спит. Молчала и
Настя, так что на кухне светало в полной тишине.
Наконец, зашевелились в комнате, и в
кухню босыми ногами прошлёпал Никита: заспанный,
в утренней полутьме, он долго таращился на наших
героев...
- Вы чего? Совсем уже?! - он тяжело пытался
сориентироваться во времени, пошарил взглядом по
кухне в поисках часов: таких вещей тут никогда и
не было. - Квасите до сих пор! Нам на трассу... часа
через два!
"Квасите" он сказал с осуждением.
Ещё бы. По большому счёту, им не стоило пить
вообще. Сушняк вот теперь... Никита открыл кран,
приложил к нему голову: стояк загудел,
завибрировал на все пять этажей, так, словно
вот-вот развалится в воздухе... Пришлось пить
очень быстро, дабы не разбудить весь дом.
- Вообще-то да, - решила Настя. - Вадим, и всё-таки -
надо поспать. Хоть маленько. Сам же знаешь, как
хреново будет потом...
Ещё бы он не знал!.. На трассе редко
высыпаешься - что "в ландшафте" около дороги,
что на какой-нибудь весёлой "вписке", один
фиг. А самые мучения начинаются потом, когда
садишься в тёплую машину: сиденья мягкие, ход -
ровный... И начинаешь бороться с собой! Шансы
победить сон, прямо сказать, невелики, но
держаться-то надо, особенно - если дальнобои, сами
не спавшие, говорить просят. Мука смертная... Раза
два Вадиму приходилось разговаривать во сне,
притом снился, конечно, не водитель, так что какой
бред он там нёс - и представить страшно.
Ещё бы он не знал всего этого! Но
всё-таки, всё-таки...
А выбора, собственно, и не было: Настя
пошла спать вслед за Никитой, бегло умывшись и
сполоснув рот (опять разрывался стояк). И что же
оставалось: сидеть так дальше, одному, слушать
начинающихся птиц?.. И тело, и сознание как будто
ватой обложили. Вадим пошёл в команту...
Машинально разложил видавший виды спальник,
огляделся, куда бы заныкаться - выбрал место под
столом... Стоило достать свитер и подложить его
под голову... В июле-то он, в основном, для этого
только в рюкзаке и болтается... А - чёрт с ним.
Спать?..
Первые лучи солнца, самой его кромочки,
были нестерпимо-жолты: они прошили насквозь дома,
забирались в окна... Время будильников ещё не
пришло, и город был пуст и светел. Трамвайные пути
горели настоящим золотом и убегали вдаль.
Город встретил рассвет ещё спящим: на
автотрассах же были машины, хоть и очень редкие. В
основном дороги стояли чистые и гладкие, как
зеркала - потому что солнце идеально отражалось в
накатанном асфальте, и тем, редким, кто всё же был
в пути, ехать было очень трудно. Большинство же
дальнобойщиков отдыхало. Их "камазы" целыми
табунами стояли вокруг КПМов и кафешек... "Спят
усталые игрушки".
Было раннее утро. Настроение было
отличным.
Пока ещё трасса была пустынной, и вот
где надеть ролики и кататься, кататься в своё
удовольствие, рассекать... И ветер будет свистеть
в ушах.
Первый луч заглянул в окно квартиры
Скваера. Здесь крепко спали.
А если кто не спал и плакал, то кому
какое дело... ОКОНЧАНИЕ
Опубликовано 17.05.04
Примечания:
* "Днюха" - сленговое -
день рождения. - Прим. И.С.
* Автор просит извинить его за подобные
высокопарности. Герои виноваты! Юноши в возрасте
Вадима так часто говорят. - Прим. И.С.
Здесь вы сможете не только
прочитать рассказы и повести, но и опубликовать
свои... Чтобы вступить в члены нашего клуба
достаточно просто прислать Ваше произведение...
