Слышал где-то такую
байку, что полноцветные и яркие сны мы видим
только в юности... Так ли это на самом деле? Не
знаю. Просто в зрелые годы... Когда ты измордован
пелёнками - хорошо, пусть не пелёнками, пусть
дневниками подрастающих чад; когда начальство
узколобо, а дома скандалы по вечерам, когда ты еле
доползаешь до постели с тем, чтобы вскочить в
семь, проклиная будильник, - способен ли ты
увидеть сон? Биологически - да, быть может. На деле
же...
Но при этом в старости, когда забывают
само слово "склероз" и реальность отходит,
как шелуха, очень часто всё, что с человеком
остаётся - это сны времён его молодости. Те сны, в
которых он летал и видел человечество сверху, и,
если верить медикам, таким образом - рос.
Мне самому недавно снился такой сон. Я
лез по лесенке громандной фабричной трубы завода
РТИ, что в центре города: всё было шатко, высоко и
с красными огнями габаритов... Я! До паталогии
боящийся высоты!.. А ничего, лез и лез, и только
руки мёрзли очень, потому что дело было зимой.
Город лежал внизу в морозной, как это принято
писать - жемчужной дымке выхлопов. По той же
причине - мороз - дым из трубы, нерастворимый,
тянулся в небе на десятки километров. Он оказался
плотным, как вата, и не токсичным абсолютно,
потому что я нырял в него, нырял... Да...
Может ли сниться будущее? Дано ли?
Неизвестно... Во всяком случае, Скваер спал и
видел будущую зиму - ничего особенного, впрочем,
такая же как и всегда: серенькая, зябленькая,
зимняя Уфа. Не думаю, что города очень отличаются
друг от друга в это время года. Тот же снег двух
видов: один тихо падает, белый, и в известной
удалённости от химических производств его можно
даже ловить ртом, другой месят прохожие, и цвет
его не определяем. Те же троллейбусы, прогоркло
от машин, редкие синицы, порою по утрам - иней на
деревьях... Обычная городская зима.
Той зимой Скваера, наконец, отчислят -
"наконец" не потому, что мы ждём этого, а
потому, что эти чудеса академической
неуспеваемости должны были уже во что-то
вылиться. Было, конечно, обидно - с одной стороны,
с другой же... Его будущая специальность
оказалась столь далёкой и чужой, что стоило ли
переживать? Этим он успокаивался сам. Этим он
успокаивал друзей, напустив на себя
беззаботность и смешок.
А что было потом - известно, сценарий
заезженный... Подленькое рвение военной кафедры.
Редкая оперативность военкомата, который даже не
стал ждать весеннего призыва. Медкомиссия:
холодно и унизительно. Призывная комиссия,
истерика с военным комиссаром: вместо "на
призывную комиссию прибыл" Скваер позволил
себе сказать "на призывной пункт"... Вот,
собственно, и всё. Призывнику Скваеру указали, во
сколько и куда он должен прибыть для отправки в
часть, и дали две недели - родным и близким на
прощание.
И Скваер, действительно, поехал в
Сибай... Там даже и не плакали. Большой-то разницы
не было, где именно их лоботряс... Хоть человеком
станет... По возвращению в Уфу дни потянулись
серенькие, зимние, а дел-то всего и было, что
забрать документы из вуза да купить какой-то
чепухи наподобии новой бритвы, термоса,
постирать смену белья, - а туалетная бумага уже
была.
Все эти дни, пребывая в какой-то
прострации - он машинально ходил, говорил ровным
голосом - Скваер никак не мог поверить: неужели...
всё? Неужели всё могло так по-дурацки кончиться?
Не студенчество, чёрт бы с ним, а вообще - всё?!
Друзья были рядом со Скваером. В их
обалдевших рожах явственно читалось, полное
ужаса: "На его месте мог бы быть я!.." Все
последние дни перед призывом Скваера они
проводили следующим образом. Бесцельно
слонялись по городу. На троллейбусе ехали куда
попало. Там пили пиво. Или водку. Возвращались.
Иногда - ночевали вместе... Это был ритуал,
прощание с "гражданкой".
Если говорить о друзьях Скваера, то эти
несколько едва ли нуждаются в детальном
знакомстве с читателем. Вы всё равно их не
запомните, ибо таких - сотни и тысячи, этих
хиппующих балбесов из приличных семей. Не
учащиеся ПТУ, разумеется: все - студенты
серьёзных вузов, все, впрочем - в очень шатком
положении (один, вот, вылетел). Вид у них тоже
стандартный. Кожаные "косухи", тяжёлые боты
с голенищами, шнурки в волосах... Естественно, все
всегда тусовались на "хате" у Скваера,
теперь же - после его призыва - у них будет время
подумать о многом долгими зимними вечерами. А
может... А может, просто найти другую "хату".
Вообще-то, если быть точным, у этой
компании - кроме праздного шатания по городу -
было ещё одно дело, задумка одна, а именно:
продать волосы Скваера.
Тут надо пояснить. Все мы знаем
порядки: по призыва в армию Скваера должны будут
обрить, то есть парой взмахов машинки уничтожить
всё то богатство, что он растил три с лишним
года... Этого нельзя было допустить! Надо было
спасти хоть что-то, и волосы решено было
повыгодней продать, "чтобы врагу не
достались". Хоть что-то... Не очень уместная в
нашем случае пословица, но всё-таки: "С
паршивой овцы хоть шерсти клок".
Скупщиков в городе было много. Наши
герои вялотекуще ездили и торговались.
Вот и сейчас: остановились у столба, на
котором чернело привычное: "Покупаем
волосы". И ещё более привычное враньё:
"Дорого"... Был ветер, поднялась даже какая-то
хилая метелька, иобъявление трепетало.
Похоже, лишь одному Скваеру всё это
было безразлично, абсолютно... Друзья же,
сгрудившись вокруг, спорили, считали, являли себя
величайшими экономистами: вот бы преподаватели
по основному месту учёбы порадовались...
- Так, так и так! Насколько расценки повышены?
- Ты дальше-то читай... За эту сумму принимают
волосы от тридцати сантиметров и длиннее.
- Эх, жалко! Тридцати сэ-мэ у него ещё не будет...
Уже не будет.
Пикантность ситуации заключалась ещё
и в том, что волосы короче тридцати принимались
по весу, а взвесить всё это хозяйство при живом-то
Скваере было... проблематично. Была ещё масса
вопросов и нюансов, к примеру, чуть ли не треть
массы волос вычёсывалась как
недоброкачественное и т.д. и т.п. - от этого всего
голова (ещё не бритая) шла кругом, и обладатель
"товара" был единственным, кто в этом ничего
не понимал и понимать не хотел. Он только слушал
советы друзей, которые говорили, в какие дни мыть
голову, потому что умеренная сальность придаёт
волосам вес... И весь этот абсурд а ситуации
призыва был, пожалуй, страшнее всего.
В этот раз у объявления толпились
особенно долго, что даже вселило в Скваера
маленькую надежду: наконец-то отрежут эти волосы
и успокоятся... Вяло же поймал себя на этой мысли,
чуть ужаснувшись: а ведь сколько он их растил. А,
да чего теперь. Сколько он себя растил, и вот ведь
чем кончилось.
Тем временем единогласно было решено:
по объявлению - звонить!
Номер был переписан в сухую,
скрюченную от холода ладонь, и в незнакомом
районе они отправились на поиски
телефона-автомата. Карточки, кстати, на руках
тоже не было, и её решено было "стрельнуть"
на месте.
Удачно набрели на первое и на второе.
Когда подходили к будке, дребезжащей от ветра и
снега, оттуда вышла девушка - миленькая,
замёрзшая, она же любезно одолжила карточку.
Вероятно, мужественные парни в "косухах"
произвели на неё впечатление... Тут все страшно
оживились - все, за исключением, может быть,
Скваера, который почувствовал себя вдруг таким
"не-жильцом", и так стало ему горько...
Господи, ну почему? Почему?!
Стоило ли думать об этом? Стоило ли
думать о том, что его ждёт и что будет... Всё было
бессмысленно, всё не удалось и всё быстро
кончилось.
Квартира, которую он снимал столько
лет, была теперь возвращена законной владелице -
"гражданке Хасановой", тучной,
неразговорчивой, с извечными шкурками семечек на
одежде. Накануне, в воскресный день, Скваер
выволок на помойку все те завалы, которые были
частью его жизни, от старых плакатов до многих
кассет... Скоро туда въедут новые люди и несколько
брезгливо сделают ремонт.
И сколько автостопщиков со всей России
- молодых и ярких - будут приходить, натыкаться на
недоумённые взгляды, бормотать извинения,
вычёркивать этот адрес из своих блокнотов...
...К вечеру столбик термометра упал ещё
больше, и холод в Уфе сменился на форменный мороз.
В парке Моторостроителей горели редкие (не
выбитые) фонари. В его аллеях никого не было, но, в
принципе, могла встретиться любая гопота, так
что, возможно, стоило выбрать другую дорогу... А,
всё равно. Сдержано переговриваясь, наша
компания шла через парк, и волосы были отрезаны и
проданы. Хотите видеть бритого Скваера? Не
получится: он в лыжной шапочке. Идёт молча.
Его друзья всё ещё нехотя
перебрасываются фразами о том: сколько выручили,
а сколько могли бы, сколько вычесали, на сколько
обвесили et cetera. Но это было уже не важно. Дело
сделано. И в сумке уже позвякивает.
Приземлились на скамейку под фонарём.
Чего ради идти дальше.
Скваер достал первую бутылку. Она
достаточно прилична. Эта молодёжь не пьёт палево
пролетарских районов.
Стаканчики хрустят, как этот снег.
- За что выпьем? - друзья хотят быть оптимистами. -
Ну, за то, чтобы всё с тобой было нормально!
Чокаться они не стали только из
практических соображений: на таком холоде одно
движение, прикосновение, подрагивание пальцев - и
всё, стаканчик сломан.
А водку пить на морозе, если уж на то
пошло - глупость, чушь, ибо не действует она ни
фига, не пьянит, не ощущается... Но пить было надо.
Так они и делали это все последние дни: обречённо
и обязательно.
Скваер видел чёрный парк - галки
кричали, как на дуэли, - видел освещённый фасад ДК,
фонари проспекта уходили вдаль, а на трубе завода
РТИ горели красные габаритные огни.
Скваер плакал. Скваер спал.
XII
В семь ровно запищал
будильник. Скваер со стоном ударил его. А уже в 7:10
Никита, под радостный говор бачка, приступил к
ритуалу: к чистке зубов.
Вообще-то на трассе бывает с этим
тяжело, и большинство если чем-то и обходятся, то
мятными жвачками: сунул в рот и вперёд,
осчастливливать водителей свежим дыханием. Но не
таков был наш Никита! Можно и не сомневаться в
том, что, проснись он не в квартире, а у леса
где-нибудь, - такое бывало, - продрогнув и
размявшись, он извлёк бы торжественно щётку и
склонился бы над канавой... Источник пресной воды?
А бутылка с минералкой на что? Без неё в жару на
трассе и загнуться можно - не хуже, чем в Сахаре.
Если уж на то пошло, то умывальные
принадлежности Никиты кого угодно могли
повергнуть в шок. Особенно в контрасте: ванная
Скваера, разбомбленная совершенно, повсюду грязь
и волоски, унитаз - треснут... А у Никиты Марченко,
в отдельном целлофановом мешке: и бритвенное всё,
и дезодоранты какие-то, и щётка в футляре, и мыло
чуть тронутое, и паста в тюбике с едва
наметившейся вмятиной... Всё, вплоть до
маникюрных ножниц. А что? Разве заусенец не
способен попортить нервы на отдыхе?
Никита был из того славного поколения
автостопщиков, которое представляло собой
домашних мальчиков из хороших семей. Карманные
тысячи. Приличный костюм. Жизненный путь без
кочек и ухабов. Укачивает.
И такие мальчики шли на автотрассу,
сражая наповал своих замечательных родителей -
когда те знали, естественно. Читайте Некрасова,
"Русские женщины", потому что нежная княгиня
Трубецкая на глухом сибирском тракте - это всё то
же самое.
Семь часов пятнадцать минут. Никита
чистил зубы очень тщательно. Он знал, что будет
преуспевать по жизни. Он знал, что будет успех, и
белозубую улыбку стоило приберечь для тех, не
очень далёких лет.
В семь двадцать все четверо, наконец,
сели за стол и ели макароны - без особой охоты, без
соли, без масла, и было непонятно, то ли разварил
их Скваер, то ли макароны такие дешёвые... В любом
случае, это нужно было только для того, чтобы
набить живот. Энная масса углеводов, не более.
- У тебя, случайно, кетчупа нет? - Вадим тяжело
сглатывал.
- Не знаю. Посмотри там, в холодильнике. Может, кто
приносил...
И завтрак продолжался в полном
молчании. Все были сосредоточены. Всех охватил
лёгкий мандраж перед выходом на трассу, и мыслями
они были уже там - в дороге, так что говорить не
хотелось, по большому счёту.
Половина восьмого. Последние
приготовления. Они копались у рюкзаков,
сворачивали потуже спальники - и оставалась ещё
одна традиция.
Никита подошёл к Скваеру:
- Ты дай листочек какой-нибудь. Мы тебе запишем
наши питерские адреса.
- А ты запиши вон, там, на обоях в углу - видишь?
Тут и правда было понаписано всякой
чепухи, наклеено голых девочек вперемешку с
адресами, городами и прочим. Никита старательно
выводил буквы. Ручку он всегда возил с собой.
- Вадя, твой адрес писать?
Вадим кивнул. Никита выводил... Потом
посмотрел на Настю, вопросительно сложив брови. А
вот Настя покачала головой отрицательно. Он
пожал плечами: дело, мол, хозяйское... Короче,
велик ты, язык жестов!
А яркий, залитый жёлтым солнцем город
начал тем временем новый день. Автобусы везли
людей. Шофёры опускали специальные кармашки с
потолка, надевали тёмные очки, - рассвет бил в
самые глаза, - щурились, добавляя морщин. Тут
мужик лихо проскакал на тракторе. Там какой-то
старичок, отправляясь погулять, взял с собой
табуретку.
Сценки из утра большого города.
Весьма солидный господин выходит из
дверей, и, прежде чем сесть в свою иномарку,
воровато озирается и кладёт мешок с мусором у
подъезда... Тут же с грохотом растворяются рамы.
Пенсионерка только того и ждала. Она не может
допустить.
- Молодой человек! Вы это кому?
- Вам. (И идёт к машине)
- Помойка, вообще-то, вон там.
- Я не знаю, что это - помойка. (Уезжает).
А вот былых стычек в транспорте - когда
от давки и хамства меж людьми искры летели - у нас
сегодня почти нет: чистый коммунизм! Их победили
такие существа - маршрутные такси под маркой
"газель"...
Нет, серьёзно, "газелька" сегодня -
это больше чем ГАЗовский микроавтобус, это
особая субкультура, образ жизни, особые правила
движения: с третьей полосы на первую, резкие
разгоны-торможения... Это и особая психология! Вы
же видели такие ситуации. "Газель"-маршрутка
подъезжает к остановке и, встав, ждёт малейшего
движения пассажиров. Ей нужны деньги. Но пассажир
отчего-то стесняется метнуться через всю
остановку. И вот ждут, подрагивая, следят за
реакцией друг друга. Стоит дёрнуться хоть глазом
- и "газелька", отъезжавшая было, вновь
тормознёт...
Такая сценка. К остановке подъезжает
лиловая "газель". Мальчик, мечтающий занять
в ней лучшее место, бежит наперерез, хватается за
ручку дверцы и "ведёт" так машину до полной
остановки. Петров-Водкин. "Купание красного
коня".
Нет, что ни говори, "газельки" в
большом городе - это стиль жизни.
Среди всего прочего, есть в
"газелях" и такая фишка: три-четыре кресла
лицом к салону. То есть ты едешь, а все вокруг на
тебя таращатся, только потому, что вынуждены это
делать по ходу движения. Смотреть-то больше
некуда... Ты же старательно отворачиваешься к
окну, делая вид, что тебе и дела нет до того парня,
который так и жрёт тебя глазами. Это если ты
девушка... Впрочем, если нет...
Настя сидела именно так: на
перекрёстке взглядов, лицом ко всем. "Всех",
впрочем, было всего несколько, так что ничего
страшного, но и эти таращились вполне
добросовестно. И правда, что за фрукт? Где
килограмм косметики? И одета как-то задрипанно...
И что за рюкзачище?!
Насте дела не было! Пускай глазетют.
Она привычная. На неё всегда глазеют, как в
зоопарке... "А я буду смотреть в окно!" Виды,
впрочем, шли маловразумительные. Маршрутка
мчалась в уфимский район с милейшим имечком
Затон: Скваер на бумажке написал, как выйти на
затонский КПМ, который есть отправная точка
федеральной трассы М-7 "Волга".
Наша героиня пару раз уже допекала
водителя на этот счёт: странно в её положении, но
у Насти был топографический кретинизм, в городе
она не могла ориентироваться абсолютно. Впрочем,
какой же это город. Лесочки, вон, какие-то пошли...
Сразу за поворотом "газель"
прижалась к обочине, подняла пыль.
- Тебе вон туда, - водитель рубанул рукой. - Метров
триста пойдёшь, и выйдешь на свой КПМ.
- Спасибо! - монеты, протянутые Настей, в ладони
успели нагреться.
- Да ладно, выходи так, - водила подмигнул. -
Автостоп - так автостоп!
- Спасибо!!! - это было сказано уже очень от души.
Настя спрыгнула с подножки и пошла, не обращая
внимания на взгляды пассажиров из окон - их
любопытство утроилось.
Вот ведь какая мелочь! В буквальном
смысле: шесть рублей. Но как же всё-таки приятно!
Так и шла она по обочине: бодрая,
весёлая, и даже почти счастливая. Было раннее
утро. Настроение было отличным.
Тем временем на трассу "Урал"
выходили с совсем другим чувством.
Ещё в городском транспорте (Скваер,
опять же, заботливо "разжевал" все маршруты)
Никита пытался расшевелить своего друга. В
частности, глянув на городские окраины, он сказал
со вздохом:
- А Уфу-то мы с тобой толком и не разглядели... Да?
Вадим вяло кивнул, но мысли его были
далеко.
Так, в молчании, медленно и как-то
устало, они вышли на трассу - на то самое место, с
которого свернули вчера вечером... Здесь был
огромный съезд - асфальтовое кольцо, и парни
брели через него - две фигурки, навьюченные
рюкзаками...
Трасса была почти пустой. Только когда
вышли на дорогу, мимо с грохотом промчалась фура,
и тенты её трепетали, гуляли всеми волнами.
- Челябинский. - Никита кивнул машине вслед, и
беззлобно добавил: - Гад, мог бы и подобрать...
- Семьдесят четвёртые номера - это Челябинск? - не
то чтобы оживился, но спросил Вадим. - Надо
запомнить... А Свердловская область?
- Шестьдесят шесть.
Они прошли ещё немного, пока не
оказались на нормальном участке трассы: не спуск,
не поворот. Остановились. Что же, пора
разделяться.
Это, наверное, и есть самое щемящее в
поездках группой: такое расставание, когда один
говорит "Ладно, я тут встану", а остальные:
"Ладно, мы дальше пошли, увидимся" - и так их
становится всё меньше, меньше, пока все не
встанут на большом промежутке... Это как в
какой-то сказке, где все по очереди прощались
друг с другом и оставались где-то. Не могу
вспомнить. "Изумрудный город"?
Итак, они остановились, и кто-то должен
был занять позицию первым. Никита хотел, чтобы
было по-честному:
- Давай ты. Сегодня твоя очередь.
- Милый мой! Не с твоей скоростью! Если я ещё и
стартую первым, то ты же меня вообще не догонишь!..
Так что я дальше пошёл. Давай.
- Даст Бог, к ночи до Е-бурга доберёмся!..
Они пожали руки, и Вадим зашагал один -
и вздохнул, честно говоря, с облегчением. Никита
был отличный парень, и с расспросами в душу не
лез, но всё равно: не хотелось ни чьего участия
или присутствия...
Встав метров через двести, Вадим видел
вдалеке Никиту, видел город вдали - имел
возможность видеть что-то, потому что к восходу
стоял спиной. Они же ехали на восток. Машин было
немного...
Минут через тридцать подобрали,
наконец, Никиту - какая-то семейная пара на
"москвиче", насколько он мог заметить, когда
машина проехала мимо. Никита успел махнуть рукой
в окне. В его жесте было что-то извиняющееся... Так
Вадим остался на позиции один.
Откроем маленький секрет. Вадим
никогда не отказывался становиться последним, и
не в чувстве товарищества здесь было дело. Просто
каждый раз он испытывал такое сильное и минорное
чувство, вместе с тем и приятное... Вот хлопнет
дверца, и друга твоего увезут. И ты вдруг
понимаешь, что остался один на этой жестокой и
бесконечной трассе! Сознание это, всегда -
внезапное, бывает столь сильным, что и дух
захватывает. И тут же острое-острое чувство
одиночества, в "мирной жизни" не такое явное,
пронизывает тебя.
Может быть, именно оно, это чувство,
яркое и волнующее, и было причиной, по которой
Вадим занимался автостопом?
Это ведь только словечки в автостопе
все американские... А по сути это: русская дорога и
русская тоска.
2004
P.S. Всем, кто прочитал - огромное
спасибо за внимание! Коротко о себе: Игорь
Савельев, 20 лет, г. Уфа; работаю редактором
молодёжных выпусков в одной из республиканских
газет, студент-филолог. Если кому есть что
сказать, пишите мне: igor-sav@mail.ru.
Мне будет приятно.
Опубликовано 24.05.04
Примечания:
* Косуха - особый вид
кожаной куртки с непропорционально широкими
плечами, изначально их носили байкеры. - Прим. И.С.
Здесь вы сможете не только
прочитать рассказы и повести, но и опубликовать
свои... Чтобы вступить в члены нашего клуба
достаточно просто прислать Ваше произведение...
