ЗЕЛЕНОГРАДСКИЙ КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ
ФАНТАСТИКИ "ГЕНЕРАЦИЯ Z"
ВЛАДИМИР ЩЕПАК, ЮЛИЯ
ГУСЕЙНОВА
Зеленая звезда Юпитер
"…Завершается день.
Начинается век.
Продолжается вечность.
Планета стареет.
Он меняется все же,
Дитя-человек,
Хоть совсем понемногу,
Но все же взрослеет.
Время юности
Где-то еще впереди,
Время грез и любви,
Время светлых знамений…
Он до этих эпох
доживет,
долетит,
дорастет
обязательно.
…Если успеет"
Владимир Романенко
Глава I. Я ВИДЕЛ БОГА И СЛЫШАЛ
ЕГО ГОЛОС Дар
- Бабушка! Ба-буш-ка! - кричал белобрысый
мальчуган, повиснув на калитке и со скрипом
раскачиваясь. - Смотри: я летчик!
- Ах ты, хулиган! - голос бабы Кати прозвучал
строго, но она не прятала улыбки. - Вот сейчас
дед-то как выйдет да уши тебе натреплет!
Ну что возьмешь с ребенка? Пусть делает, что
хочет, только бы не упал. А то калитка ветхая, не
дай бог с петель сорвется. Надо бы деду сказать -
пусть починит да смажет.
Она любила внучонка так сильно, как если бы он был
ей сыном - даже больше. Потому что у нее самой
сыновей не было, только дочь. На старости лет
чувствуешь колоссальную ответственность перед
детьми своих детей. Есть мудрость и богатый
жизненный опыт, и хочется дать внуку то, что
недодала своему ребенку.
Так случилось, что она сама принимала роды у
дочери, вот в этом самом доме. Дочь, Мария, росла
непоседой, сорванцом в юбке, и выросла
взбалмошной искательницей приключений. Вроде бы
серьезная взрослая женщина - преподаватель
университета, филолог - а тут учудила. Надо же ей
было на сносях, когда от дома лучше далеко не
отходить, отправиться проведать родителей!.. Ведь
не зря тревожился и отговаривал ее муж, но куда
ему было побороть ее упрямство и беспечность:
нет, мол, надо повидаться обязательно, столько
лет уже собираемся и все откладываем, да и до
родов еще как минимум неделя, если не больше...
А маленький Колька взял и подтвердил худшие
опасения своего отца: не стал ждать лишнюю
неделю. Так профессор-историк Московского
Университета Андрей Гаврилов увидел рождение
наследника не в престижной столичной клинике,
где была для этого забронирована палата, а в
бревенчатой избушке, срубленной еще дедом его
тестя. События развивались столь стремительно,
что посланные в райцентр за доктором соседи не
успели даже выехать за околицу.
Молодая мама с честью выдержала подкинутое ей
судьбой испытание, и потрясенный Андрей, нежно
поцеловав ее в распухшие искусанные губы,
срывающимся голосом прошептал:
- Спасибо тебе за сына... милая моя спартанка!
Быстро оправившись после родов на вкусной
маминой стряпне и чистом деревенском воздухе,
Мария Гаврилова решила, что все, что ни делается, -
к лучшему. Теперь им с мужем не придется
подыскивать сыну няньку, все само собой так
хорошо сложилось - можно без тревог вернуться к
любимой работе. Родители никогда ей ни в чем не
отказывали, не откажутся и посидеть немного с
малышом.
Это "немного" растянулось на несколько лет.
Подхваченные вновь вихрем городской жизни, оба
погруженные в научную работу, Мария и Андрей
вспоминали о сыне только по выходным. Его
фактически вырастили бабушка и дед.
- Колька, а ну слезай! - погрозил пальцем дед Миша. -
Марш домой, видишь - дождь начинается.
- Не-а! - упрямо помотал головой мальчишка, пуще
прежнего раскачиваясь на калитке. - Я летчик.
Иссиня-черная туча надвигалась с востока,
подкрадываясь зловещим хищным зверем, и
захватывала по кусочку прозрачное летнее небо,
гулко урча дальними раскатами грома. Воздух
терпко пахнул озоном, первые капли дождя прибили
мелкую дорожную пыль. Коле нравился этот запах, и
ему ни за что не хотелось домой, где прохладно
даже в самую сильную жару, и белье на кровати
всегда чуть влажное. Лучше он дождется, пока
ливанет, а уж потом побежит под душем из теплых
струй в дом, весело прыгая по лужам.
Дед и бабка, с тревогой смотревшие на него из
окна, первыми заметили шаровую молнию. Она как
будто выкатилась из ветвей высокой вишни и стала
приближаться к мальчику. Он уже спрыгнул с
калитки, но увидел ее и замер на четвереньках.
- Коля, не двигайся! - крикнул дед.
То, что старики увидели дальше, они запомнили на
всю оставшуюся жизнь. Молния раздулась до
размеров футбольного мяча и озарила слепящим
бледно-фиолетовым светом неподвижную фигуру их
внука. И вдруг он переменился в лице: не детские,
горькие складки обозначились меж его бровями и
вокруг рта. Коля распрямил спину, оставаясь на
коленях, протянул к шару руки и заговорил - низким
хриплым голосом взрослого мужчины, на чужом,
непонятном языке. Бабушка ахнула и
перекрестилась дрожащей рукой. Ни она, ни дед не
понимали, о чем говорил Коля, но почувствовали,
что он о чем-то отчаянно просил.
Шар замерцал, и морщины на лице мальчика
разгладились. Он облегченно вздохнул,
заулыбался.
Внезапно разразился ливень, превратившись в
сплошную стену воды. Старики перестали видеть
Колю и оттого испугались не на шутку. И когда во
дворе громыхнул взрыв и из окна брызнули
разбитые стекла, бабушка коротко вскрикнула и
упала в обморок. Дед подхватил ее, осторожно
опустил прямо на пол и бросился на улицу.
Вишня горела, точно гигантский факел, под струями
дождя пламя только шипело, но не гасло. Коля лежал
у забора, отброшенный взрывной волной. Глаза его
были закрыты, но он по-прежнему улыбался. Дедушка
отнес его в дом, привел бабушку в чувство.
- Миша... что с Колей? - едва открыв глаза, спросила
она.
- Я нашел его у забора. Он жив, только без сознания.
Надо вызвать врача! А ты как?
- Ничего... Дай мне мою таблетку и поезжай за
доктором. Я посижу с мальчиком. Нужно Маше
сообщить!
Прибывший врач не обнаружил у ребенка никаких
телесных повреждений. Коля как будто бы вообще
никак не пострадал - но, придя в себя, он не узнал
никого из родных. Он посмотрел на дедушку с
бабушкой непонимающе, удивленно заморгал и
что-то произнес - своим нормальным голосом, но все
на том же непонятном языке. Родители, вызванные
срочной телеграммой, тоже не показались ему
знакомыми.
Убедившись, что сын ее не узнает и не понимает,
Мария заплакала. Андрей в растерянности гладил
ее по голове, дед Миша бесцельно теребил край
одеяла Колиной кровати, сгорая от желания
закурить, но не решаясь выйти, и только баба Катя
знала, что делать:
- Бес это, бес вселился в Коленьку!.. Что там ваш
доктор понимает! Зовите скорее батюшку...
- Мама, опять ты за свои глупости средневековые!! -
от возмущения слезы разом высохли на глазах
Марии.
- Ш-ш-ш, не кричи при ребенке, - урезонил ее Андрей и
повернулся к теще. - Екатерина Дмитриевна, Вы уж
извините, но я тоже не верю, что священник здесь
поможет. Вы можете попробовать позвать его, но я
боюсь, что мы только потеряем время. Ясно, что у
Коли психическая травма, и справиться с этим
сельский врач не в состоянии. Мы отвезем его в
Москву и немедленно покажем лучшим профессорам.
- Они правы, Катя, - поспешил произнести дед,
заметив в глазах жены тот же гневный огонек, что у
дочери. - Дети сейчас совсем другие, и болезни у
них тоже диковинные. Езжайте в Москву... а мы здесь
будем молиться за Колю.
Андрей и Мария устроили сына в клинику Института
мозга. На все вопросы он отвечал все на том же
странном щебечущем наречии, а когда понял, что
окружающие не разбирают ни слова, обиделся и
замкнулся в себе. Пытаясь вытащить его из
прострации, родители каждый день приносили
всевозможные игрушки, но только одна из них
привлекла внимание мальчика. Это был так
называемый многоразовый блокнот - вощеная
пластина, покрытая тонкой розовой пленкой. Коля
схватил блокнот и стал писать острой палочкой не
по пленке, как полагалось бы, чтобы записи можно
было легко стереть - а прямо по воску, глубоко
вдавливая буквы. Андрей заглянул через плечо
сына, рассматривая написанное - и не поверил
своим глазам. Эти угловатые, точно
монументальные, буквы он видел так часто, что не
спутал бы ни с какими другими.
- Мать честная... не сошел ли я с ума? - вырвалось у
него. - Наш ребенок пишет по-древнегречески.
Весть мигом разнеслась по Институту. Лечащий
врач, пораженный не меньше Андрея, тем не менее
обрадовался, что удалось наладить контакт с
пациентом. Теперь с ним можно было хотя бы
переписываться, хотя Андрей был не до конца
уверен в успехе: несмотря на большой словарный
запас, грамматику мертвого языка он представлял
себе весьма приблизительно. Да и то, что он узнал,
расшифровав письмо сына, не добавило ясности.
Коля нацарапал обрывки фраз:
"Благодарю тебя, Великий... Теперь у меня есть
сыновья... Проклятое спартанское воспитание... Что
с тобой, Офелия?"
"Откуда ты знаю Офелию?.. Удивляюсь: это
Шекспир", - написал в ответ Андрей. Имя
драматурга он нацарапал русскими буквами.
- Ш-эк-спийр?.. - с усилием переспросил Коля,
нажимая на слово пальцем.
"Да. Правильно. Офелия смерть: она теряю разум и
тону".
Прочитав ответ, Коля застыл от ужаса. Самописцы,
регистрировавшие биоритмы его мозга, бешено
заплясали. Побелевшими губами он силился что-то
произнести, потом глаза его закатились, и он без
чувств рухнул на постель. Датчики приборов
слежения за сердечным и дыхательным ритмом
тревожно завыли.
- Что я наделал!? - в отчаянии воскликнул Андрей.
А наутро необъяснимая болезнь испарилась так же
неожиданно, как появилась. Коля проснулся бодрым,
веселым, он снова прекрасно понимал по-русски и
обрадовался родителям. Ничего из случившегося он
не помнил.
- Но хотя бы грозу ты помнишь?
- Грозу помню. И как сиганул с калитки, помню. А
потом такой жуткий громище грянул - и дальше
ничего...
Колю продержали в Институте мозга еще неделю,
никаких отклонений от нормы не обнаружили,
объяснить случившееся так и не смогли и, пожимая
плечами, выписали.
- Доктор, объясните: что же все-таки было с нашим
сыном? - настаивала Мария.
Профессор, благообразный господин с сединой в
безупречно подстриженных висках, с бородкой а-ля
Калинин и в чеховских очках, с умным видом
покачал головой:
- М-ммм-м, дамочка, что можно сказать? Наука еще не
настолько разобралась в тонкостях работы
человеческого мозга и психики. Не могу
утверждать с полной уверенностью, но, может быть,
это генная память: наверное, ваши предки были
греками. Честно признаюсь: на сегодняшний день
это явление не поддается разумному объяснению.
- А-а-а... - разочарованно протянула Мария. - А при
чем тут предки? Хотя, действительно, моя мама
гречанка с Мариуполя, значит, и я в какой-то мере
тоже... и Коля. Что ж, спасибо.
Но ее не устроило это уклончивое объяснение.
Слишком все просто! Она ожидала подробного
описания уникального происшествия, а тут - всего
лишь предки. Но она успокоилась: главное, ребенок
остался жив и не пострадал физически. Психика,
вроде, тоже в норме - ну и ладно.
Она вздохнула. Жаль, конечно, что сын не стал
феноменом науки, но все хорошо, что хорошо
кончается.
"За что мне это?" Деревенская церквушка зазывала своих
прихожан на обедню фальшивой медью колоколов.
Дьякон уже стоял у ворот, встречая самых
ревностных верующих. Николай Гаврилов выглянул в
маленькое окошко своего дома и улыбнулся. Все
осталось таким же, как и десять лет назад, и
двадцать. Ничего не изменилось. Николай любил
свою деревню. Любил до слез, покалывающих в носу.
Любил - и не мог поселиться в ней навсегда. Кому
нужны ученые-астрофизики на селе? Но это было его
мечтой, тихой и постоянной: вернуться в дом, где
прошло его детство. Он поселится здесь,
когда-нибудь, на старости лет... Обязательно
поселится.
Служба уже начиналась, из открытых дверей церкви
полилось нестройное пение. Издалека спешила,
запыхавшись, последняя прихожанка. Когда она
пробегала мимо Николая, он вытаращил глаза, надул
щеки и передразнил ее одышку:
- Ффу… Хха… Ффу… Хха…
- Колькаперестань… - скороговоркой бросила она,
нахмурившись, но потом не смогла сдержать улыбки.
Важный городской дядя-ученый остался в душе все
тем же озорным соседским парнишкой, с лукавыми
зелеными глазами и копной вечно нечесаных
соломенных волос.
Так, с улыбкой на губах, она и впорхнула в храм - и
тут же, спохватившись, посерьезнела, надвинула на
самые глаза головной платок и чинно
перекрестилась.
Николай проводил ее глазами и вздохнул. Хороша
Наташа, да не наша! А ведь могла бы… Нет, она бы не
согласилась.
Наталья была подругой его детства, его первой
юношеской любовью, но, вопреки ожиданиям его и ее
родственников, не стала его женой. Он был просто
не из тех, кто женится. Сколько раз уже ему
приходилось злиться на ограниченность женской
натуры! Свободная любовь не устраивала никого.
Едва познакомившись, девушки сразу же заводили
речь о свадьбе. Это слово действовало на Николая,
как движение воздуха на таракана: сразу же, минуя
мозг, включались в действие мышцы ног, повинуясь
инстинктивному приказу - бежать прочь без
оглядки. Еще ни одной красотке не удалось его
захомутать, и вряд ли когда-нибудь удастся. Свет
звезд, которые он так любил, прикасается ко всем,
кто на них смотрит, но не принадлежит никому.
Ветер целует все полевые цветы, но не летит на
ночь отдыхать к какому-то одному из них.
"…А я пред чудом женских рук,
Спины, и плеч, и шеи
И так с привязанностью слуг
Весь век благоговею,
Но, как ни сковывает ночь
Меня кольцом тоскливым,
Сильней на свете тяга прочь
И манит страсть к разрывам" -
под этими пастернаковскими
строчками Николай подписывался безоговорочно.
Только тогда сожалел он о своей неприкаянности,
когда вспоминал о вечере признания в любви
Наташе. Они оба были тогда отчаянно молоды, даже
юны, и не сводили глаз друг с друга. На сеновале,
где они назначили свидание, пряно пахло
разнотравьем, быстро сгущался мрак. Прервав
безумную череду пьянящих поцелуев, Наташа вдруг
отстранилась от Коли и, пытаясь внимательнее
разглядеть его лицо, задыхаясь, спросила:
- Ты любишь меня?
- Да! Да!! - не раздумывая, ответил он, ловя ее,
ускользающую, желанную.
- Ты будешь моим всегда? - пролепетала она, успевая
и ловить его ненасытные руки, и держать его лицо
под прицелом сияющих глаз.
"Всегда" - отдалось раскатом грома у Коли в
ушах. И что-то дрогнуло внутри. Сказка
разрушилась. Он отдернул от Наташи протянутые
руки и скатился со стога вниз. Она тут же съехала
следом за ним, обескураженная, встревоженная:
- Что случилось, Коля?
Он долго пытался объяснить, что. Говорил, что
настоящая любовь не нуждается в верительных
грамотах. Рассказывал про вольный ветер и
звездный свет. И замолчал, почувствовав, что
Наташа ему не верит. Или - не может с ним
согласиться.
- Так ты любишь меня? - повторила она снова, с
упором на слово "любишь", совсем уже другим
голосом - напряженным от тщательно скрываемых
слез.
- Люблю, - эхом откликнулся Коля.
- Но не можешь обещать мне верность до гроба?
- Прости. Не могу.
- Так знай же! Я не буду твоей, пока ты не будешь
моим!!
Она выпрямилась, гордая, неприступная. Резко
повернулась и зашагала прочь, не поправив одежды,
не вытряхнув сена из волос.
Коля не видел, что ее силы и решительности
хватило только до ближайшего поворота.
Опустившись у чьего-то плетня на землю, она
горько, безудержно зарыдала.
Он не слышал ее плача, не слышал вообще ничего
вокруг. Все плыло перед глазами. Он со злостью
ударил кулаком по земле и тогда впервые
простонал:
- За что мне это?!
Больше ни разу до самого окончания каникул он не
встречался с Наташей. Она не пришла провожать
его, когда он уезжал обратно в Москву, и письма
писать перестала. Потом настало время экзаменов,
сначала выпускных, затем вступительных,
наступила интересная и сложная студенческая
пора, и несколько лет Николай не ездил на лето в
деревню. А когда все-таки выбрался снова - попал
как раз на Натальину свадьбу. Она вышла за
Славку-механизатора, жившего на другом конце
села, стала работать дояркой. Любви, хрупкой и
неуловимой, призрачным далеким звездам
предпочла она прозаичный расчет, крепкую семью,
прочный быт.
Тогда Николай был так расстроен, что сразу же
уехал. Но понял, что ни без деревни, ни без Натальи
ему не жить. Пусть не каждый день, пусть лишь
временами, но он должен был видеть их. Постепенно
боль притупилась и превратилась в светлую легкую
грусть. Ему уже не было мучительно сталкиваться с
Натальей. Каждый раз при встрече они оба
улыбались и, перебросившись малозначащими
фразами, спешили распрощаться. А, потеряв друг
друга из вида, вздыхали.
Обычно Николай ни минуты не сидел на месте
спокойно. По жилам его словно текла ртуть, а
вместо сердца был, как в известной песне,
"пламенный мотор". Приезжая в деревню, он
вихрем носился по дому: дедушка и бабушка с
годами слабели и уже не могли поддерживать
хозяйство в должном порядке, да и жизнь на селе с
утра до вечера была наполнена разнообразными
мелкими заботами. Не суетными, как в городе, но от
этого не менее важными. А когда стариков не стало,
дом их покосился, точно от горя - и продолжал
стоять, не рушась, исключительно благодаря
реставраторским способностям Николая.
Но все же бывали моменты, когда "вечный
двигатель" прекращал свой неутомимый бег,
опускался на лавку у окна и предавался раздумьям.
Все чаще осознавал он себя не таким, как все. Его
бывшие однокурсники, а одноклассники и подавно,
как один обзавелись семьями, растили детей.
Только он был одинок как перст. Почему он такой?
Почему, едва запахнет в воздухе грозой,
охватывают его непонятное волнение и
безотчетный страх?.. Почему порой приходят ночами
странные, пугающие и зовущие сны?
Один из снов он любил больше всего. В трудные
минуты жизни ему являлась по ночам женщина,
чем-то похожая на его мать, но выше ростом и еще
красивее. Она ласково смотрела на него
прозрачными аквамариновыми глазами, и из души
уходили сомнения, усталость, боль. Потом женщина,
прикрыв глаза, начинала петь - щебетала, точно
райская птица. Он не знал, на каком языке она поет,
но все понимал, и повторял за ней слова ее песни о
высоких горах и синем море, о двух милых
мальчиках и их заботливой маме. Проснувшись
утром, он всегда знал, как поступить дальше, и
никогда не ошибался.
Оглядываясь на прошлое, удивляясь настоящему,
пытаясь заглянуть в будущее, снова и снова
повторял тогда Николай:
- За что мне это?.. ПРОДОЛЖЕНИЕ
