Заменила Наибару на Набару.
Сюда, правда, уже не перезалью правленный текст. Но дальше главы будут уже с другими именем богини.

Вроде теперь никаких нежелательных ассоциаций нет

fotka
спасибо за совет.

Сегодня поняла, что в романе будет два фокала и две параллельные линии. (то есть две пары героев). Иначе сложно будет связать сюжет.
И еще будут небольшие вставки от "Злых властелинов".

глава 12

На вершине холма, у небольшой сосновой просеки их действительно ждали лошади. Две невысокие кобылки, гнедые с длинной, до самых глаз, челкой. И одна вороная, беспокойная и горячая. Их сторожил мальчишка лет двенадцати, жилистый и юркий. Подпрыгивая на одном месте, он с ходу сообщил:
- Все в порядке, господин. Как вы и велели, кони сыты и здоровы. Я привел их сюда. Вы обещали заплатить, господин.
Ог кинул ему пару медяков, после велел:
- Проваливай. От тебя больше ничего не нужно. Отцу своему передавай пожелания удачи.
- Я передам, - крикнул мальчишка, торопливо сбегая вниз по крутой тропке.
- Ехать придется верхом. Лошадки смирные. Доводилось ездить верхом? – Ог принялся проверять ремни, держащие седла на спинах животных, осматривать копыта. На рабов он не глядел.
- Нет… господин… - ответила за всех Нок.
- Как вы должны меня называть? – не оглядываясь, спросил охотник.
- Ог, господин.
- И что? Сложно сообразить? Ну-ка, ответь правильно.
- Не ездили верхом, Ог.
- О, молодец. Вполне получается, - в голосе охотника явно прозвучала издевка, - значит, теперь доведется.
Он повернулся и кивнул Нок:
- Иди сюда. Ты поедешь вместе с маленькой девочкой. Как вы ее называете? У нее есть имя?
- Ее зовут Травка.
- Отлично. Самое подходящее имечко. Ты поедешь вместе с Травкой. А тебя, парень, как звать?
- Еж.
- Значит, прозвища, которыми звала вас мама Мабуса. Вы не записаны нигде в книгах живущих? Настоящих имен у вас нет?
- Мы рабы, Ог, - напомнила ему Нок и еле удержалась от того, чтобы не скорчить рожу.
Из каких мест он приехал, если не знает, что рабам не положено настоящего имени?
- Понятно. Еж и Травка – это неплохо. Хорошие имена. А тебя звать как? Нок?
- Да, Ог
- Нок – это значит Девочка, только сокращенный вариант, так?
- Да, Ог.
Охотник снова поморщился. После сказал:
- Ладно. С этим после что-нибудь поделаем. Залезай на лошадь, я подам тебе Травку вашу. Ногу сначала ставь в стремя и берись рукой вот за эту штуку. Это называется лука седла.
Нок и сама не поняла, как оказалась верхом. Вцепилась в поводья и испуганно посмотрела вниз, под ноги лошади. Ог подсадил к ней Травку.
- Смотри за ребенком, - сказал он.
Слово «ребенок» непривычно резануло уши. «Ребенком» Травку не называл никто – даже жрец Дим-Хаар. Она была «проклятой девкой», «девочкой». А чаще всего просто Травкой. А теперь вдруг оказалась, что она «ребенок». Рабы не бывают «ребенками», они всегда всего лишь рабы.
Нок криво улыбнулась и послушно сжала одной рукой талию Травки.
Еж на лошадь забрался сам. Сам взял поводья и тихо воскликнул:
- Здорово…
Глупый… Что тут здорового? Высоко, неудобно и страшно. И Травка пыхтит около щеки.
Охотник Ог легко и быстро взлетел на черную кобылу и велел:
- Теперь поехали.
И они поехали. Поначалу Нок дрожала и судорожно сжимала ногами бока животного. С такой высоты можно здорово разбиться если, вдруг, лошадка взбрыкнет и поскачет слишком быстро. Но очень скоро Нок поняла, что ехать верхом гораздо удобнее и быстрее, чем шагать своими двумя. И еще она поняла, что лошади слушаются охотника Ога так же, как и молчаливые черные псы, что бежали теперь рядом. И кони, и собаки – все подчинялись одной воле, воле охотника Ога. В этом была странная и чужая магия, та самая, которая не терпела рядом с собой никаких соперников и которая уничтожила браслеты и обереги.
И Нок боялась этой магии. Ее трясло при мысли о той силе, которая таится в охотнике. Он управляет животными, и они становятся послушными, покорными и понятливыми. Что, если он вздумает управлять и своими рабами? Вдруг они понадобились для каких-то таинственных ритуалов? Такое ведь тоже бывает.
Они спустились с холма, и перед ними развернулась выпуклая чаща равнины. Рисовые плантации лежали на ней ровными квадратиками и мутная вода, не отражавшая солнечных лучей, казалась коричнево-зеленой. Нок знала, что рис растет в воде. И знала, что это тяжелый труд – сажать рис, ухаживать за ним, а после отводить воду и собирать урожай. Все это проделывали рабы, для этого их и покупали плантаторы. Голые коричневые спины рабов и широкие соломенные шляпы хорошо виднелись на склонах холмов и на поделенной на ровные квадратики-поля равнине. Тяжелый труд, которого Нок и Ежу посчастливилось избежать.
Чуть дальше, верх по склонам поднимался хлопчатник. А еще дальше, на круглых вершинах холмов, огибающих равнину, шумели персиковые и абрикосовые сады. Персики и абрикосы купцы возили продавать на север, и это было выгодное дело.
Здесь охотник остановился и передал им еду – свежие пшеничные лепешки, сыр, изюм и по горсти еще немного зеленых абрикосов. После каждому дал по фляжке с разбавленным вином.
- Нок, накорми Травку. Проследи, чтобы она не только хлеб съела, но и кусок сыра. И немного фруктов. Понятно?
- Я поняла, Ог.
Травка казалась на удивление спокойной. Видимо, хороший день сегодня для нее, и она не орет и не дичится. В хлеб вцепилась обеими руками, хотя и жевала медленно. Сыр ела еще медленнее.
Хозяин накормил сытно, и это хороший знак. Значит, и дальше будет кормить хорошо, а то Нок уже боялась, что еду они увидят только вечером, да и то – кусок хлеба и миску каши на воде. А тут – и сыр, и фрукты и слабое вино. Хвала духам, еда хорошая. Кормил бы Ог так всегда – и, можно было бы тогда сказать, что жизнь у них удалась.
Если бы еще знать, для чего он их купил. Для какой работы. Если он маг, и сильный маг, то зачем ему дети-рабы? И Нок с ужасающей ясностью поняла, что вовсе не для работы, нет. Для обрядов и колдовства.
Солнце, поднимаясь над холмами, припекало все сильнее и сильнее. Нагретый воздух обдавал жаром, дорожная пыль забивала горло. Вилась впереди побелевшая от жара дорога, подсыхали остатки последних луж. Далеко ли им ехать? Где живет их новый хозяин?
Вспомнилось предсказание Хамусы. Куда упали костяшки? На Каньон Дождей? Нок о таком даже не слышала. Да и карту особенно не рассматривала. Как далеко этот каньон? И почему так быстро сбываются предсказания?
Еж, удобно устроившись, выглядел вполне довольным. Вертел головой, рассматривая склоны уходящих назад холмов, рисовые и хлопковые плантации, и попадающиеся изредка красивые белые усадьбы, окруженные ореховыми и кипарисовыми деревьями. В этих местах Еж и Нок не бывали никогда, не доводилось еще. И где-то тут начинается Железный Тракт – торговый путь, ведущий в жуткие Одинокие Королевства. Неужели путь их лежит в ту сторону?
Нок облегченно вздохнула, когда Ог решительно повернул на восток. Теперь они поднимались еще на один холм, невысокий, заросший соснами и можжевельником.
- Еж, ты знаешь, мы ведь не по Железному Тракту едем? – догнав приятеля, спросила у него Нок.
- Нет, конечно. Мы вообще не едем по этому Тракту, он начинается с другой стороны города, от Главных Ворот. Гуссовы ворота ведут в другую сторону, - снисходительно пояснил Еж.
- Тогда куда мы едем?
- На восток. Я не знаю, куда точно, - Еж говорил негромко, стараясь, чтобы не услышал хозяин, - но мы двигаемся на восток.
- А что на востоке?
- Если быть совсем точным, то сначала земли Меисхуттур, а после них Суэма.
- Но мы же не в земли проклятых едем, правда?
- Конечно. Просто мы сейчас двигаемся в ту сторону.
Нок вздохнула. Сунула Травке еще один кусок сыра и помогла отпить из фляжки. В такую жару полная фляга слабого, чуть кислого вина была в самый раз.
Они ехали целый день. Даже когда солнце поднялось в зенит, и воздух задрожал от жаркого марева. Правда, какую-то часть пути преодолели лесом, в тени высоких деревьев, и это дало возможность хоть немного укрыться от злого солнца.
Лошади шли шагом, Ог их не гнал. Пару раз останавливались, поили животных из ручья и позволяли им немного подкрепиться травой, в которой было полно колючек. После двигались дальше.
К концу дня спина у Нок так затекла, что болела от каждого движения. Копчик ныл от ударов о твердое седло. Травка сопела, привалившись к груди, и от этого становилось невыносимо жарко и противно, туника намокла от пота, липкие струйки стекали из-под подмышек до самых бедер. А охотник все ехал и ехал впереди. Лишь снял свой кафтан и остался в серой ситцевой рубашке, простой, без вышивки, без узорного пояса и бусин.
Радовался один Еж. Он ведь сидел сам на своей лошадке, и мог принять более удобную позу. Он был без рубашки, и его голому, загорелому до черноты пузу жаркие лучи солнца, видимо, были не страшны. Он шумно прихлебывал из фляги и временами, показывая пальцем, говорил:
- О, смотри, это следы степных лисиц. Живут тут где-то, твари…
Или:
- Вот это жуть! Смотри, какую паутину сплел паук! Небось, крестоносец, с желтым крестом на спине. Если такой цапнет, то и рука отвалится.
Нок не слушала его, усталость сжимала голову горячими тисками, и хотелось одного – искупаться в прохладной воде и завалится спать где-нибудь в тенёчке.
А лошади все ступали и ступали по рыжеватой земле. К вечеру они оказались на широкой равнине, где не было ни одной тропинки или дорожки. Пустынная земля, покрытая редкой, темно-зеленой травой. Кое-где поднимали головки едва распустившиеся белые соцветия. Видимо, после дождя растительность здесь немного оживилась. Ровной полосой пролегали серые рыхлые валуны, будто кто-то специально расположил камни точной линией.
- Как граница, - прошептал Еж, - камни похожи на границу. Я слыхал, что на востоке пролегает равнина химаев. Ну, место, где живут эти твари. И чтобы они не беспокоили людей, старейшины городов просили магов из Верхнего королевства проложить специальные заговоренные камни, через которые химаи не могли перейти. Вдруг это та самая равнина?
- Не к ночи было сказано, - тихо ответила ему Нок и по привычке хотела дотронуться до браслетов.
Пустые запястья печально напомнили, что защиты у них теперь нет. Даже духи не смогут заступиться, если придет беда.
Лошади забеспокоились. Зафыркали, задергали ушами. Лошадка, на которой сидела Нок с Травкой, и вовсе замотала головой, точно отказываясь двигаться дальше. Но остановится – ни одна лошадь не остановилась.
Черная большая кобыла охотника вела себя более спокойно, видимо, она уже привыкла к далеким путешествиям и к разным опасным местам.
Зато псы вдруг жалобно заскулив, направились к хозяину, словно ища у него защиты. Тот лишь глянул в сторону собак, и те разом остановились. Опустили головы, вернулись к хозяйским рабам.
- Смотри, все животные волнуются. И кони, и собаки. Видать, это действительно граница для химаев. Пустынные земли. Зачем мы сюда заехали? Тут точно невозможно жить, и никто сюда по доброй воле не сунется, - торопливо проговорил Еж, - вдруг он собирается принести нас в жертву химаям?
Внезапно проснулась Травка. Заерзала, замахала нелепо руками. Локтем двинула Нок под ребра. От волос Травки противно пахло потом, а худые плечики девочки постоянно давили на грудь. Нок поняла, что с удовольствием бы спихнула малявку вниз и оставила здесь, рядом с химаями. Тут ей самое место…
Травка вдруг молча вытянула руку и указала пальцем на один из огромных, в рост человека, валунов. Нок и Еж разом повернулись и увидели скелет. Кости, полностью высушенные временем и ветрами. Оскаленный череп, развороченная грудина. Тут же рядом побелевшие кости рук и ног. Чуть дальше увидели еще один череп, и еще.
- Сколько же тут полегло людей? – испуганно прошептал Еж.
Чем дальше двигался их маленьких отряд, тем больше появлялось костей. И тем выше становились валуны. Теперь рыхлые камни достигали человеческого роста, и каждому из них была придана более ровная форма. Стесаны бока, сглажена вершина. И у каждого такого обработанного камня лежали груды человеческих костей.
- Это не просто заблудившиеся путешественники, - совсем тихо сказал Еж.
Нок и сама это видела. Мало того, всей душой чувствовала, что здесь ритуальное место, где совершались магические обряды. И люди были жертвоприношением для кровожадных богов. Только кто совершал эти страшные обряды? Не желает ли охотник Ог принести кровавую жертву на обтесанных валунах?
Солнце почти опустилось за спину, стало красным, и усталые лучи его лишь слабо скользили по земле. Жара внезапно прекратилась, и подул резкий, прохладный ветер. Он мгновенно высушил пот с тела Нок и заставил ежиться и вздрагивать. Вино во фляге закончилось, давно уже не стало хлеба и сыра.
А охотник Ог все ехал и ехал впереди них и даже не оглядывался. Ровная спина его с длинным мечом смутно белела в насевших прозрачных сумерках, и казалось, что он вовсе забыл о своей новой покупке. Казалось, что ему уже нет никакого дела до двух детей и девушки, что двигались следом за ним. Лишь неустанные псы чутко несли свою стражу, не отставая и не отвлекаясь.
Псы беспокоились, изредка подвывали, но от детей не удалялись.
Травка неловко повернулась и внезапно, вцепившись в тунику Нок, попробовала подняться на ноги. Цепкие пальчики ее больно ущипнули за кожу, кобылка дернулась, и обе наездницы полетели вниз, прямо к подножию валунов. Миг – и перед глазами Нок скалился в наглой усмешке голый череп. Совсем близко, буквально на расстоянии ладони. Травка приземлилась Нок на живот и коротко зашипела, точно злая кошка. Плечо заныло от удара об землю. Хорошо еще, что под Нок оказалась только земля, а не камни и не скалистые обломки. Иначе бы костей точно не собрала... Начались невезения – и все потому, что на руках теперь нет оберегов.
Уставившись на оскаленный череп, Нок поняла, что сейчас закричит от ужаса и будет биться об землю не хуже Травки. Повернувшись на бок, она почувствовала, как рука наткнулась на что-то гладкое и длинное, видимо, на человеческую кость… Наверное, с остатками недоеденной плоти… Глянула и тихо завыла от ужаса.
Еж тут же ринулся на помощь, но его опередил Ог. Первым делом он поднял Травку и внимательно осмотрел. Девочка лишь слабо мотнула головой и некрасиво скорчила лицо.
- Цела, - удовлетворенно сказал Ог, поставил Травку на землю и протянул руку Нок, - А ты как?
Нок поднялась, и охотник положил тяжелую ладонь ей на плечо. Велел поднять глаза и секунду всматривался в лицо. Внимательный взгляд его темных глаз заставил поежиться и почувствовать ледяную пустоту страха внутри.
- Ты тоже цела. Синяки не считаются. Ехать можете. Давайте побыстрее, надо бы убраться отсюда до темноты. Здесь недалеко есть река и удобное место, там и переночуем. Помоетесь, поедите и отдохнете.
Несмотря на обещание отдыха, Нок не успокоилась. Браслетов на руках не было, и потому рассчитывать на благосклонность духов не приходилось. Не видать ей доброго сегодня, и в ближайшее время тоже.
С помощью Ога обе девочки вновь оказались верхом на обеспокоенной лошадке. Травка, вцепившись в то, что новый хозяин назвал «лукой» седла, снова попробовала встать. Нок отвесила ей хороший подзатыльник и сразу же услышала низкий голос Ога:
- Не бей ее. Не смей бить ребенка.
Ничего себе, нашел «ребенка». Погоди, скоро узнаешь, хозяин, что это за ребенок. Может, даже в эту ночь химаи припрутся по душу Травки. И по их души заодно. Вот тогда посмотрим, обрадуешься ли своей покупке.
- Не отставайте, - велел хозяин и поскакал вперед.
Солнце совсем опустилось за худой пролесок, и даже розовые отблески успели погаснуть. Грозными стражами выглядывали из сумрака валуны, и казалось, что они думают невеселую, страшную думу. Точно перебирают в памяти все те обряды, что довелось им пережить. Даже бодрый Еж притих, перестал вертеть головой и, вытащив из мешка единственную рубашку, натянул на тело. Видимо, холод и страх пробрали и его.
Нок стало казаться, что под валунами прячутся какие-то тени, перетекают с места на место, точно живые, подвижные существа. И пялятся, пялятся на путников. Но это не химаи, в этом Нок была уверена точно. Химаев она бы почувствовала. Слишком часто ей приходилось обороняться по ночам от этих тварей.
Охотник повернул вправо, и кобыла его начала спуск вниз, куда-то в овражек. Послышался легкий, умиротворяющий шум воды, потянуло влагой. Усилившийся ветер донес запахи влажной земли и речных трав.
- Не надо бояться костей и химаев, - вдруг сказал Ог, оказавшись совсем близко, - Это вовсе не то, чего стоит бояться. Мы почти приехали, скоро сможем поесть и отдохнуть.
И действительно не успели проехать и пятидесяти шагов, как блеснула в темноте река, щедро отражая поднявшуюся половинку Аниес, засияли глупо и радостно звезды и шумно зафыркали лошади, почуяв воду и близкий отдых.
- Приехали. Спускайтесь. Еж, помоги девочкам. Я разведу огонь и приготовлю ужин, а вы сбегайте на речку и искупайтесь.
Нок вздрогнула при мысли о купании в черной воде рядом с проклятыми химайскими камнями. Ну, конечно, самое время для купания, чтобы пришли химаи и сожрали их всех. Схряпали, а кости раскидали около своих валунов.
- Не схряпают вас химаи! – зло сказал Ог, повернулся и в упор посмотрел на Нок, - Ты будешь видеть свет от костра, и два моих пса будут рядом с вами. Пошли все трое и хорошенько отмылись. Ясно? Или повторить? Как вы должны отвечать своим хозяевам?
Нок торопливо сложила ладони, поклонилась, ответила:
- Да, господин… ой, да, Ог… простите, Ог.
- Все, простил. Смотри за ребенком и не смей ее бить. Ясно?
- Да, Ог, -торопливо ответил за Нок Еж.
Что сейчас произошло? Как хозяин угадал ее мысли? Случайность, или это его магия? Или это его воля, которая проникает во всех, даже в лошадей и собак?
Возражать не имеет смысла, да и какие права у рабов? Потому, осторожно всматриваясь во мрак и постоянно оглядываясь, Нок и Еж спустились к реке. Берег оказался мягким, удобным и песчаным. Вода не текла – медленно ползла, довольная и безмятежная. Несколько ив, склонившись, тянули ветви к реке, точно жалуясь на свою судьбу. Темнота расползалась из-под их ветвей и о чем-то тихо переговаривалась с ленивой водой.
Еж отошел немного в сторону, и один из псов тут же двинулся за ним. Травка и Нок остались в том месте, где хорошо просматривался костер.
Быстрыми движениями Нок скинула одежду, раздела Травку и, взяв ее на руки, вошла в воду. Охотник передал кусок мыла, которое пахло сосновыми и мятными маслами. Приятная мягкая пена удивила и Травку и Нок. У мамы Мабусы они пользовались вонючим, серым мылом, от которого жутко щипало глаза. Потому обычно обходились просто водой. Только голову мыли специальными отварами из мыльнянки и лечебных трав.
А тут – настоящее, господское мыло, нежное и мягкое, которое буквально тает под руками и так славно омывает кожу, точно шелковые ткани прикасаются. Приятный запах и большая пена на время отвлекли от мыслей о химаях и людских костях. После Нок торопливо выстирала тунику и шаровары, натянула на себя рубашку. Прополоскала нехитрое одеяние Травки, а ее саму завернула в безрукавку Ежа. Что теперь поделать, запасной одежды у Травки нет, а ее собственная слишком воняла потом.
Пока она стирала, к ним приплыл Еж - он отлично умел держаться на воде. Мотнув мокрой головой, он весело заметил:
- Ну, вы и копуши. Я уже и вниз сплавал, и вот, до вас добрался. Вы закончили полоскаться?
- А ты штаны свои постирал? – вопросом на вопрос ответила Нок.
- Зачем? Я завтра снова их напялю.
- Ну, да, будешь таскать, пока коркой не покроются…
- Хозяин же носит свои, не стирает. Что я должен? Пошли, а то вот появятся химаи и слопают ваши юбки и штаны!
Нок вздрогнула, разогнулась и всмотрелась в яркое пламя костра. Ог что-то готовил в котелке, помешивал ложкой и даже не смотрел на собственных рабов. Доверяет, значит, собакам. Думает, что не подведут. А собаки – молодцы, тут как тут. Стоят обе, выжидают. Готовы защитить хозяйскую собственность и сопроводить, как только та двинется обратно.
-Ладно, пошли. Что будет на ужин?
- Хозяин сам готовит. А я думал, что он заставит тебя. Как думаешь, он захочет, чтобы ты этой же ночью отдала ему свою любовь? – без всякого смущения спросил наглый Еж и с интересом уставился на Нок.
Нок вздрогнула. Пальцы, держащие выстиранные вещи, задрожали. Глазам стало жарко, а сердцу совсем холодно.
- Не твое дело, - сухо обрезала она и, подхватив ковыряющую землю Траку, решительно зашагала к костру.
Только не это! Только не любовные обязанности! Только не в этом месте, не на голой земле, не у костра рядом с человеческими костями! Совсем не так надеялась она расстаться с девственностью и познать тайну любовных игр и утех.
У жаркого огня ее встретил хозяин. Глянул неожиданно весело, блеснул черными глазами, покачал головой и негромко сказал себе под нос:
- Вот глупые. Садитесь и ешьте. Тут овощная похлебка с салом, немного фруктов и пара лепешек. Лепешки у меня выходят не очень хорошие, но что есть. Я тоже пойду, искупаюсь. Не кричите и не смейте отходить от костра. А то точно съедят вас химаи. Они любят таких пустоголовых, как вы. И ребенка накормите обязательно.
Хозяин еще раз покачал головой, поднялся. Скинул с себя рубаху, прихватил небольшой холщовый мешок и ушел к реке.

глава 13

Похлебка пахла пряными травами, салом и костром. Оранжевые языки пламени согревали – Нок продрогла, пока купалась. Подпихнув Травку поближе к огню, чтобы и она согрелась, Нок принялась расчесывать волосы девочке. Та дергалась, кривила губы, но не произносила ни слова. Удивленно смотрела на огонь, щурила глаза. Вот-вот сморит ее сон, и она уснет.
- Хотя бы Травка в эту ночь спала спокойно, - сказал Еж. Он громко сербал, хлебая похлебку, и уши у него смешно двигались, - А то раскричится, и химаи тут же появятся.
- Ты снова болтаешь? Гляди, доболтаешься, - сердито зыркнула на него Нок.
Налила в глиняные миски себе и Травке похлебки, отломила кусок кривобокой, еще горячей лепешки.
- Слышишь? – вдруг сказал Еж и перестал чавкать, - птица кричит. По-моему, это маса. Посчитай, сколько раз она прокричала. Один, два…
- Замолчала уже. Не сосчитали, - поморщившись, ответила Нок и сунула в руки Травке миску с едой.
Та схватилась за ложку и принялась есть так быстро, как не ела никогда в своей жизни. Наверное. Ничего себе, эта девочка, оказывается, умеет довольно быстро работать ложкой.
- Вот, опять закричала, - встрепенулся Еж и принялся считать.
В темноте печальные короткие птичьи вскрики казались жалобным поскрипыванием. Нок невольно прислушалась. Всмотрелась в ряды выступающих из темноты редких сосен и кизиловых деревьев.
- Шесть раз. Она шесть раз прокричала. Это не к добру. Если маса кричит ночью шесть раз, это точно не к добру. Так всегда говорила мама Мабуса, помнишь?
- А где тут вообще добро? Сидим Гусс знает где, на страшной земле рядом с химаями. Считаешь, что это добро? – фыркнула в ответ ему Нок, - Ничего себе добро. Добрее не бывает. Вот увидишь, ночь еще себя покажет. Или вот, она – Нок кивнула на Травку.
- А, может, и нет. Может, это когда ворон шесть раз кричит – тогда точно не к добру. А маса – это же ночной журавль. Это хорошая птица.
- Рассказывай сам себе. Сейчас придет хозяин и зарежет тебя на больших валунах. И оставит жертвой химаям, чтобы пропустили они нас. А меня – нет, потому что я – дорогая рабыня. За меня он дорого заплатил. А ты достался в привесок.
Еж нахмурился и сердито буркнул:
- Болтай-болтай, да следи за языком, женщина. Такими вещами не шутят.
- Я и не шучу. Зачем он тебя купил? Меня-то понятно, зачем. А тебя?
- А зачем сейчас кормит? Зачем велел выкупаться? Пленных, которых хотят принести в жертву, всегда связывают. Так рассказывали моряки о тех, кого отдавали Гуссу во время шторма. Связали руки и ноги и кинули в пропасть. А тут купают и кормят. И хорошо, между прочим. Вкусная похлебка получилась у хозяина.
- Кормят, чтобы ты жирнее был. А то сейчас больно тощий, химаям одни кости перепадут.
Еж изловчился и легко стукнул ногой Нок, после добавил:
- Дери тебя зменграхи, девка противная.
- Сейчас сам получишь, обормот. Вот, только докормлю Травку.
Тишину ночи внезапно прервало тихое, еле слышное бормотание. Будто какое-то животное забрело в кусты и ворчливо жалуется на свою долю. Еж и Нок разом замолчали, заоглядывались.
- Началось, - широко раскрыв глаза, произнес Еж, - вдруг хозяина уже съели? Ты же произнесешь свое заклинание, правда, Нок?
- Вот, теперь ты вспомнил о моих способностях, - криво улыбнулась Нок.
Но ее саму затрясло от страха. Она пристроила миску с недоеденной похлебкой на камне и тревожно всмотрелась в лицо Травки. Та спокойно уминала еду, и щеки ее лоснились от жира и довольства.
- Это не химаи. Травка их всегда чувствует. Видишь, сидит себе и ест. Так что, успокойся.
Где-то совсем рядом снова раздалось хлюпающее бормотание. Нок снова вздрогнула, а Еж поднялся на ноги и схватил длинную палку из кучи хвороста, что натащил охотник Ог. Послышались чьи-то шаги, замелькали отблески света, и из темноты вынырнул хозяин. В руке у него пылал факел, а сам он был без рубашки, в одних серых брюках из какой-то плотной странной ткани.
Нок глянула на него искоса и тут же опустила глаза. Хозяин Ог побрился. И выглядел теперь совсем по-другому.
- Живы? – коротко спросил он и опустился у костра, - Наелись?
Нок кивнула.
- Так ложитесь и спите. Нечего время зря терять. Завтра встанем рано, пока жары не будет.
Ог показал головой на кучу сосновых веток недалеко от костра, накрытую одеялом.
- Где нам спать? – осторожно спросила Нок, не глядя на хозяина.
- Вот там, - Ог еще раз кивнул на покрытые одеялом ветки, - и малышку там устройте, чтобы ей было удобно, и она не замерзла. Ночью на земле прохладно.
Нок сложила грязные миски и, не поднимая глаз, спросила:
- Мне помыть посуду?
- Я разве велел? – невозмутимо спросил Ог, - Я что велел делать, дети?
Нок уселась на край одеяла и почувствовала, как легко колят сквозь плотную ткань сосновые иглы. Травка уже свернулась там калачиком и тихо посапывала. Пустая мисочка ее стояла рядом, на земле.
- Спите уже, - устало велел Ог, - я покараулю. Лягу чуть позже.
Он подбросил в огонь еще хвороста, и оранжевые языки жадно затрещали, поглощая новую добычу. Снова закричала птица мас, но Нок не стала считать ее крики. Пристроившись рядом с Травкой, она закрыла глаза, повернулась на бок, лицом к костру.
Ей вдруг до смерти захотелось рассмотреть лицо хозяина - каков он из себя. Она видела его без бороды лишь мельком, когда он появился в сумраке, и желтый свет от факела скупо освещал его фигуру. А разглядывать в упор хозяина она не может. Даже просто посмотреть – и то нельзя. Вдруг треснет по голове, как это делала мама Мабуса, когда они пялились почем зря на посетителей. А рука у Ога сильная, крепкая, от его щелчка искры из глаз полетят.
Нок сделал вид, что спит, а сама, украдкой, сквозь прикрытые ресницы быстро глянула на Ога. Он совсем не стар, наоборот. Он молод и силен. И у него красивое лицо, оказывается. Хорошо очерченные губы, которые казались немного мягкими. Ровный нос, черные брови. И синие глаза?
Нок могла поклясться, что еще утром у охотника Ога были черные, просто чернющие глаза. Чернее не бывает. Даже у Травки глаза не такие черные, как были у охотника. А теперь что? Может, это другой человек? Может, к ним пришел брат-близнец хозяина?
Но голос тот же, и собаки признали в нем хозяина. И лошади, которых он сходил проверить, вели себя покорно и спокойно. Они чувствовали волю своего хозяина. Значит, что? Значит, Ог действительно могущественный маг?
Беспокойство и страх вновь зашевелились в душе, как длинные черви в земле после дождя. Страшный у них хозяин, хоть и красивый. Непонятно, что ожидать от него, непонятно, зачем купил и что ему надо. Сон пропал совсем, осталась только тревога, неприятная, как заноза в ноге.
Травка под богом тихо похрапывала и изредка пихала локтем в живот. С противоположного края развалился Еж и тоже совал свои босые ноги куда попало – то под плечи Нок, то вообще заваливался так, что пятки его оказывались на ее бедрах. Оба спали – и Еж и Травка.
Только у Нок сна не было. Все, что случилось с ней в этот день, никак нельзя назвать добрым. Удача отвернулась от нее, видимо, чем-то прогневала Нок богиню Набару, и та не захотела покровительствовать девочке-сироте. Теперь ей никогда, видимо, не стать красивой и желанной жрицей, и от Травки никогда не отделаться.
Нок осторожно повернулась на бок, лицом к костру и сквозь прикрытые веки принялась наблюдать за хозяином. Что же все-таки это за человек?
Ог поел похлебки, еще раз проведал лошадей, после спустился к реке и вымыл миски после ужина. Остатки похлебки отдал собакам прямо в том котелке, в котором она варилась. Нок вдруг озарила странная мысль. Обычно она и Еж всегда прислуживали маме Мабусе. Еду они не готовили – нет. Этому их и не учили. А вот помыть посуду, убрать в зале, натаскать воды – эту работу всегда делали рабы. Хозяева лишь приказывали. А здесь у них вышло все наоборот. Ог натаскал воды, приготовил ужин, накормил и велел ложиться и отдыхать. И вот, они втроем дрыхнут, как господские дети, а хозяин моет посуду, следить за животными и – что? Караулит их сон, что ли?
Храните нас всех духи Днагао! Что-то неладное происходит, и от мысли о таком неладном не то, что сна – покоя вообще не станет. Где это видано, чтобы хозяева служили рабам? Значит, точно не для домашней работы приобрел их Ог. Значит, точно для магии. Выходит именно так…
Нок тяжело и медленно втянула в себя воздух, машинально дотронулась пальцами правой руки до запястий и, в который раз подумала, что браслетов больше нет. Зменграхи бы побрали этот день вместе со всеми дикими и нелепыми событиями! И вместе с охотником Огом!
Внезапно Ог рывком приблизился к костру, выхватил пылающий сук и, взмахнув им, двинулся в темноту, в сторону каменных валунов. Махнул несколько раз огненной веткой. Нок вскочила на ноги и в кромешной темноте не увидела – почувствовала чужое, злобное присутствие.
Химаи пришли за добычей. Не могли не придти – если добыча сама появилась на их землях. Понятное дело, их привлекает Травка, это за ней они охотятся сейчас. Но сколько их?
Ог просто стоял, поднимая вверх горящую ветку, и в этом слабом оранжевом освещении Нок могла рассмотреть только пару черных голов с горящими глазами. Большие круглые уши по бокам, вытянутые пасти. Здешние химаи оказались крупнее собак – и Нок вдруг поняла, что если одна тварь кинется – она разорвет Ога в одно мгновение.
Надо произнести заклинание и сделать стену. Немедленно!
Нок переступила с ноги на ногу и подумала, что если бы Ог сейчас погиб – это было бы просто здорово! Тогда можно было бы спокойно вернуться в Линн, к маме Мабусе. Это было бы законно. Наверняка мама Мабуса не откажется еще раз получить деньги за ценную рабыню, только теперь уже от настоятельницы храма Набары. Надо просто дождаться, когда химаи одолеют Ога, и только тогда читать заклинание и создавать стену.
Мысленная стена ее воли всегда помогала, химаи не могли пройти через нее.
Ог еще раз взмахнул веткой и бросил ее в гущу животных. Это не поможет, химаи не боятся огня! Для них огонь ничего не значит – это Нок хорошо понимала. Один из зверей перепрыгнул пылающий сук, пока тот еще летел в воздухе, и кинулся на Ога. Бесшумный, сильный рывок – блеснул мгновенно выхваченный меч Ога, и животное рухнуло вниз, разрубленное надвое. Вернее, не животное, а две его половинки, от морды – до хвоста.
Нок тихо вскрикнула. За ее спиной поднялся Еж и торопливо зашептал:
- Читай заклинание, быстрее!
Не будет она помогать Огу! Нечего было ему соваться в Линн и покупать то, что не должно ему принадлежать! Вот теперь пусть и сражается сам с этой нечистью, как умеет. У него неплохо получается.
От ветки Ога занялась огнем трава под лапами химаев. Небольшие языки пламени осветили многочисленные оскаленные морды, ряды острых зубов и множество хищных глаз. Сколько же здесь тварей? Пять, десять? Нок никогда не видела такого количества зверей. Справится ли она с ними одна, без Ога?
Если не станет Ога, она просто отдаст химаям Травку. Ведь они приходят из-за нее, ну так пусть, наконец, получат то, за чем приходят. И навсегда оставят в покое и Нок и Ежа.
Внезапно раздался жалобный вой, и одно из животных рухнуло на землю, забилось в предсмертных судорогах. Следом за ним упало еще одно, и еще. Твари падали вниз, пускали пену из пасти, царапали лапами землю и умирали. Просто так, без видимых причин.И над ними невозмутимо стоял Ог. Стоял и ничего не делал. Вообще. Рука с мечом опущена, на лице – кривая усмешка.
Оставшиеся в живых твари попятились. Их не пугала пылающая под лапами трава, но Нок вдруг ясно почувствовала, страх животных перед Огом. Химаи теперь боялись охотника Ога. Они пятились назад, но не решались убежать. Или не могли? Потому что тоже оказались во власти этого страшного человека?
Ог поднял меч, наклонился и провел черту. Двигался медленно, и длинный меч его буквально вспарывал рыхлую землю, отливающую густой чернотой. Черта отделяла его от химаев, и обеспокоенные твари, рыча и скалясь, перебегали с места на место, точно удивляясь тому, что происходит. Некоторые из них поворачивали во тьму, но большинство устроилось у черты, выжидая.
Длинным кругом Ог обвел место, где горел костер и спали его новые рабы. Где паслись стреноженные кони и жались к костру напуганные собаки.
После он вернул меч в ножны и, не обращая внимание на собравшихся у черты химаев, вернулся к огню. Глянул прямо в глаза застывшей в ступоре Нок и спокойно пояснил:
- Не бойся, они не сунутся больше сюда. Это я вам обещаю.
Ог казался невозмутимым и равнодушным. Будто не с жуткой нечистью только что сражался, а ходил стрелять по зайцам.
Нок быстро кивнула, опустила глаза, сложила ладони на груди.
- Прекрати мотать головой, я же не ваша мама Мабуса, - сморщился Ог, - давай сразу договоримся. Вы не киваете мне, не прячете глаза, не называете меня господином. – Его голос звучал лениво, словно нехотя. Точно слова были серебряными монетами, которые он доставал из кошелька, - Я не принесу вас в жертву химаям, и даже Ежа не принесу, который достался в придаток. Никого не принесу в жертву. И не требую отдавать мне любовь прямо тут, у костра, ночью, в дороге. Я не колдую и не убиваю детей. Потому не дрожите, не говорите глупости и не ведите себя, как последние дураки. И чему вас только учила ваша мама Мабуса? - Ог устало мотнул головой, уселся у костра и велел, - Садись, Девочка, что стоишь.
Еж резко двинулся на край одеяла, в темноту. Нок села рядом с ним и не сразу поняла – что ей теперь делать. Смотреть на хозяина, или не смотреть? Поклониться, или не поклониться? Что ей делать? Откуда он знает все их мысли и все их страхи?
Ог вдруг усмехнулся, подкинул в огонь еще веток и сказал:
- Вот что еще хотел сказать. Меня вполне устраивают имена Ежа и Травки. Но мне не нравится прозвище храмовой проститутки. Я не стану называть тебя Девочкой, и Нок тоже не стану. Придумаем, значит, тебе другое имя. Ты будешь называться… - он с улыбкой посмотрел на Нок, прищурил глаза и продолжил, - Ты будешь называться Птицей. Вполне хорошо звучит. Еж, Травка и Птица. Отличная компания. Осталось вот только понять…
Ог стянул с одной ноги сапог, поставил в стороне, еще раз глянул на Нок и снова заговорил:
- Осталось только понять – за кем из вас приходили химаи. Твари эти охотятся на магов. Только на магов. Те кости, что вы видели на валунах – это мертвецы Речных людей. Речные люди верят, что химаи проводят умерших в мир невидимых, потому приносят сюда своих воинов, погибших в битвах, чтобы химаи провезли храбрецов на себе. Поверье у них такое. Как по мне – так глупость, но люди любят свои глупости. С этим ничего не поделать.
Ог принялся за другой сапог, стянул его, кинул в сторону первого, после встал и расстелил на земле плащ. Растянулся на нем и велел:
- Все, ложитесь и спите.
- Химаи приходят за магами? – вдруг шепотом спросил из темноты Еж.
- Только за магами.
- Так ведь это ты маг. Мы же не маги, - храбро ответил Еж.
Нок лишь молчала, все так же сидя на краю застеленного одеялом валежника.
- Я тоже не маг, - ответил Ог, - все, хватит болтать. И ты, Птица, ложись и спи.
Вот так просто – раз, и дал ей новой прозвище. А ведь новое имя Девочке Нок дают только после первой ночи любви. Первый мужчина получает право давать такой Девочке имя. Теперь получается что? У Нок есть имя, а первого мужчины не было?
И слова Ога о храмовых проститутках… Так называют жриц только Железные Рыцари, это не раз рассказывали торговцы, приходящие на Корабельный Двор пропустить рюмочку другую стылой и отведать жареной на углях рыбы.
Значит, Ог из земель Железных Рыцарей? А вдруг он и сам Железный Рыцарь?
Беспокойные думы одолевали. Новое прозвище казалось непривычным, чужим и неудобным, точно седло лошади, на котором пришлось трястись весь день. А собственное будущее и вовсе перестало существовать. Вместо понятного представления о том, кто она такая и кем должна стать, пришла пустота и непонимание. Теперь не осталось ничего – ни браслетов, ни стремления к чему-то, ни желания чего-то достичь. Ведь достигать теперь нечего.
Ничего нет. Ни будущего, ни прошлого. Есть темнота, жаркие угли догорающего костра, широкий круг и рычащие химаи вокруг этого круга. И есть страшный Незнакомец, круто изменивший жизнь.
Что теперь со всем этим делать?

Глава 12

Неудачная фраза


Из каких мест...


Лишняя запятая: вцепилась и посмотрела - однородные сказуемые


Лишнее, он же дальше говорит - достаточно реплики


"Ребенком" Травку не называл никто - даже жрец Дим-Хаар. Она была «проклятой девкой», «девочкой». А чаще всего просто Травкой.


абрикосов


повтор


Лишнее слово



Лишняя запятая: сидел и мог принять, ехал и не оглядывался - однородные сказуемые


и НЕ отвлекаясь


Пропущена запятая перед кобылой)


Случайность


Обычно не выделяется запятыми - это наречие, а не вводное слово. Обычно предпочитали - ччччч. мыли-мыли-мыли...))


Лишняя запятая - опять однородные сказуемые


Лишнее "не"

Спасибо большое, выправила.))

Не за что! Щас за вторую возьмусь))))

Глава 13

может, варево?


прийти


Лишние запятые перед "или" - однородные сказуемые))))
Смотреть - что делать? несовершенный вид; поклониться - что сделать? совершенный вид
Все глаголы здесь должны быть одного вида: либо совершенного либо несовершенного, но раз в конце "что ей делать?" - значит, несовершенного: кланяться или не кланяться?


Лишнее слово

Лосанна, специально не вычитывала - отметила только очевидное; есть спорные - авторские? - знаки.

Хорошо, буду править.

глава 14

Утром небо опустилось на землю густым белым молоком. Просочилось сквозь ветви кустов, наполнило влагой землю и скрыло из глаз вершины валунов. Проснувшаяся Травка удивленно пыталась поймать молоко в кулак, протягивала руку и сжимала ладошку. Молоко просачивалось сквозь коричневые пальчики и бесшумно обтекало Травку, спящего Ежа и открывшую глаза Птицу.
Травка такие игры любила. Могла часами перебирать землю у порога хижины и раскладывать по росту сорванные стебли цветов. Вот и сейчас она сосредоточенно протягивает ладонь и ловит, ловит то, что поймать никак нельзя. Неудачи ее не смущают. И можно спокойно оставить малышку сидеть на одеяле несколько часов. Пока белое молоко, сползшее с неба, будет лежать на земле – Травка не будет скучать.
Птица продрогла. От неудобной позы – пришлось ютиться на краю одеяла, чтобы не получить ногой по зубам от Ежа – от неудобной позы болела спина и затекло правое плечо.
Но, как бы там ни было, новый день начался, и теперь что они будут делать? Снова скакать на лошадях до глубокой ночи?
Птица поднялась, огляделась. Вчерашний костерок бодро потрескивал, взметая вверх хвосты пламени. Рассыпал искры и смешивал горьковатый дым с белым небесным молоком. У края костра, замешанное в небольшой миске, стояло тесто для лепешек. И черная сковородка с низкими краями.
Появился Ог – принес воды в котелке. Не глядя на Птицу, опустился на корточки, ловко отделил часть теста, сделал тонкую лепешку и кинул на сковородку, которую пристроил на прогоревших углях с краю костерка.
Вчерашняя ночная говорливость его закончилась, и он молчал. Птица тоже не говорила ничего. Рабы не начинают разговор с хозяевами первыми, им вообще не положено говорить. Рабы должны работать.
Но Ог всю работу взял на себя. И воды принес, и хвороста натаскал. Теперь вот завтрак готовит. Что в таком случае делать Птице?
- Туман пришел с реки, - негромко сказал Ог, - это значит, что будет не так жарко сегодня.
Птица не знала, что сказать. Согласится? Промолчать? Или вежливо произнести: «как скажешь, господин Ог»? Хотя хозяин запретил называть его господином…
Давно уже Птица не чувствовала себя так неловко и глупо. С мамой Мабусой всегда все было ясно. Были распоряжения, была работа. Мама Мабуса любила поговорить, порассказывать разных историй, поучить жизни. Отвечать ей не требовалось, требовалось делать свое дело. Дело всегда должно делаться – вот чему учила мама Мабуса.
А тут какое дело? Никакого дела не было. И неясно – как себя вести с новым хозяином.
Между тем, румяная, горячая лепешка уже испеклась и пахла так славно, что Птица поняла, что ужасно хочет есть. Даже Травка опустила руки, отвернулась от тумана и уставилась на железную миску, куда Ог выложил горячую лепешку.
Хозяин ловко слепил новую, кинул на сковородку, после сказал:
- Птица, раздели лепешку на две части и помоги маленькой поесть. Справишься с работой?
- Да, Ог.
- Вот и давай, справляйся, - в голосе опять послышалась издевка.
Не понять нового хозяина. Совсем не понять.
Проснулся Еж, и первое время они завтракали молча. Ог жарил лепешки, после, на той же сковородке обжарил кусочки сала. Приготовил отвар из сушеных ягод вишни. Когда все поели, велел Ежу сходить к ручью и наполнить фляги, а Птице велел хорошенько смотреть за Травкой.
Сам же помыл посуду, загасил костер и собрал вещи в большой кожаный мешок, притороченный к седлу его лошади.
Теперь, при свете дня Птица могла хорошо рассмотреть трупы химаев, что так и остались лежать у черты. Густая, черная шерсть, круглые большие уши по бокам головы, длинный, лохматый хвост. И сильные, когтистые лапы, способные разорвать одним ударом грудную клетку человека. Птица глядела на них и чувствовала, как вновь поднимается в душе страх. А что, если бы Ог с этими тварями не справился? И стена, которую возвела бы Птица, не помогла? Тогда бы и их кости белели сейчас у подножия высоких валунов.
- Химаев вывели племена Северных Охотников, что живут в древних подземных городах, - голос хозяина прозвучал совсем рядом.
Птица вздрогнула, оглянулась. Ог стоял за спиной. Не улыбался, и глаза его были серыми и жесткими.
- Химаи должны были охранять их племена от магов. От проклятых колдунов-стронгов, что жили рядом с ними. Но, как это водится, творение доставило немало хлопот своим создателям и очень скоро вышло из-под их контроля. Химаи расплодились, разбрелись по земле и зажили своей собственной жизнью. Но магия их по-прежнему привлекает. Темная магия, я говорю именно о ней. Кто-то из вас, дети, владеет темной магией, вот химаи и ходят по ваши души.
- Это Травка, - хмуро сказал Еж, стоявший сзади всех, - это из-за нее всегда приходят химаи.
Ог глянул на Ежа и ничего не ответил. Вернулся к черной кобыле, взялся за вещевые мешки, загремел котелком, привязывая его к луке седла.
Вот теперь стало немного понятно – почему к ним приходили химаи. Вот, значит, в чем дело. И что это, интересно, за темная магия, которой обладает несчастная Травка? Это из-за нее Ог купил всех троих детей?
Наконец двинулись в путь. Теперь спустились к реке и ехали рядом с медленной водой. Молоко тумана медленно уползло вверх, открывая неровные, покрытые высокой травой берега и грустные стволы ив. Река становилась все шире, вода в ней наливалась темным зеленым цветом. Поднявшееся солнце застряло где-то в белесых облаках и скупо светило белыми, еле просачивающимися нитями лучей. Одуряющее пахли травы под копытами лошадей, теплой стеной поднимался неподвижный воздух.
Казалось, что все замерло в этих местах, или еще не успело отойти от ночного сна. Травка, постоянно ерзающая в седле, иногда тыкала пальцем на воду, видимо, замечая всплеск от рыбы или большой цветок кувшинки. Еж, сорвав себе длинный прут, то и дело сбивал им головки цветом и хлестал траву.
Ог молчал. Как и вчера, его вороная шла далеко впереди, а верные псы сопровождали детей. Молчаливые псы, молчаливый хозяин. Унылый, однообразный путь. Длинный, теплый день. Хорошо, хоть жара немного спала, и уже не так липла к телу туника, и не так хотелось пить и спать.
Берега реки постепенно стали более скалистыми, порыжели. Высокие сосны на них сменились густым кустарником и низкими дикими абрикосами. Склоны холмов словно сжали медленные воды, нависли над ними недобрыми, строгими ликами без глаз и без улыбок. Обогнув выступающую скалу, река сделал излучину и за поворотом заволновалась, забурлила, словно возмущаясь тем, что русло стало узким и неровным.
- Я знаю эту скалу! – крикнул вдруг Еж и показал пальцем на три огромный каменных выступа, спускающихся прямо к воде, - это Порог Надхегов или Драконья голова! Про это место много раз рассказывали караванщики. Дальше ходу нет, говорили караванщики, дальше места Речных людей, и они на свои владения никого не пускают.
Три рыжие скалы действительно напоминали голову, шею и гребень дракона. Чуть вытянутый край передней заходил в воду, и река около него неслась мутным, беспокойным потоком. Будто пьет дракон воду, мутит реку и затягивает в себя волны.
Травка дернулась, мотнула головой. Еще раз, еще. Движения ее стали энергичными, сильными и какими-то злыми. Будто не нравилась ей скала, река и вообще все вокруг.
- Успокойся ты… - Зашипела на нее Птица, - И без тебя страшно.
Сжав девочку руками, Птица попробовала остановить это мотание головой, но Травка сама обмякла, вытянула руку и так же, как вчера, молча указала вперед. Птица перевела взгляд по направлению вытянутого указательного пальца Травки и увидела, как из-за скалы Драконья Голова появилась группа людей.
Их было, может, человек пятнадцать. Или чуть больше. Черные волосы незнакомцев были заплетены во множество косичек, убраны вверх и подколоты длинными острыми иглами. На голых, вымазанных белой глиной телах – только узкие кожаные ремни и тканевые повязки на бедрах. Впереди выступал человек с накинутой на плечи шкурой и укрепленным на голове черепом зменграха. Зменграх при жизни, видать, был мелкий, но острые зубы его выглядели устрашающе.
У мужчины с черепом зменграха в руках был только длинный толстый шест. Остальные держали копья, а за их спинами висели луки и колчаны со стрелами.
- Речные люди, - почему-то шепотом проговорил Еж.
Про Речных людей Птица слышала немало. Их называли дикарями, жрущими сырую рыбу и живущими на воде. Об их кровожадности ходили страшные рассказы. Через свою реку Речные люди не пускали никого. Да и мало кто отважился бы соваться в эти места, где злые скалы нависали над бурлящей рекой, молочный туман скрывал окрестности, а из-за кустов могли в любой момент полететь стрелы.
Охотник Ог не остановился. Его спина по-прежнему оставалась прямой, ровной, а руки по-прежнему с еле заметной ленцой держали повод.
Речные люди не говорили ничего, не кричали и не нападали. Просто следовали по склону на противоположном берегу реки. Перебегали по камням проворно и бесшумно, точно призраки. Хозяин обращал на них внимание не больше, чем на блестящих стрекоз, что мелькали в воздухе.
- Ог не боится Речных людей, - задумчиво произнес Еж.
Птица поежилась, прижала к себе Травку и ответила:
- Он и химаев не боится.
- Все боятся химаев и все боятся Речных людей. Ог один, что он сделает с сотней стрел?
- Думаешь, они начнут стрелять?
- Уверен. Вот посмотришь. Хозяин, видать, сошел с ума, если забрел в эти места. Нам конец, Нок, вот увидишь.
- Меня теперь зовут Птицей, не забывай, - хмуро напомнила Птица.
- Какая разница, как зовут мертвых? А мы скоро станем самыми настоящими мертвыми, дери меня зменграхи… - Еж оглянулся и хмуро почесал лохматую макушку.
Скалы внезапно расступились, и перед путниками открылось широкое озеро.
- Белорыбье, - пробормотал Еж оглядываясь, - чтоб я здох! Это озеро Белорыбье!
Вода, успокоившись, маслянисто поблескивала в лучах солнца, отражая нависшие над берегами скалы. У противоположного края темными рядами тянулись бревенчатые дома, расположенные прямо на воде, на широких плотах и соединенные между собой деревянными дорожками-переходами. Узкие лодки-долбленки сновали между переходами ловко и бесшумно. Доносились крики детей и женщин, тянулся еле заметный запах дымка.
Озеро Белорыбье – а Речные люди называли его Домом-Того-Кто-Видит-Из-Воды – считалось запретным местом. Мало кто мог похвастаться, что бывал рядом с жилищами Речных людей. И вот, таинственное озеро, о котором рассказывали столько легенд и страшилок, лежало перед ними.
Птица всей кожей ощутила огромный страх. Ей снова стало жарко, губы пересохли, и в голове не осталось ни одной здравой мысли. Охотник Ог привел их на верную гибель, и сейчас Речные люди скормят и Ежа, и Травку и лошадок Тому-Кто-Видит-Из-Воды. И вряд ли чары охотника окажутся сильнее стрел Речных людей.
Ог остановился на краю озера, поднял правую руку. Люди, следовавшие за ними, подошли к самому берегу. Закричали что-то в ответ. И Птица увидела, как отчалил от деревянных мостков плот, направляясь в их строну. Широкий, огромный плот с квадратным парусом, травяным навесом и черепом зменграха на самой верхушке единственной короткой мачты – если можно так назвать палку, к которой крепился серый кусок ткани.
Поджарые полуголые воины ловко управлялись с шестами, и плот несся так быстро, что через минуту Птица уже могла разглядеть ожерелья на груди главного их воина, того самого, что носил на голове череп зменграха.
- Тот-Кто-Всех-Видит – да пошлет тебе удачи, охотник Ог, - проскрипел главный воин.
Его худое, изрезанное резкими морщинами лицо, оставалось бесстрастным и уверенным. Плот остановился недалеко от берега, воды бережно покачивали его, послушные и ласковые.
Человек повторил:
- Тот-Кто-Всех-Видит – да пошлет тебе удачи, охотник Ог.
- Я пришел за тем, за что заплатил, Матнуг, - невозмутимо произнес охотник, никак не ответив на короткое приветствие.
- Я знаю, - кивнул Матнуг, - мы договорились. Все знают. Ты заплатил. Мы перевозим тебя. На этом плоту.
- Я заплатил, - спокойной ответил Ог, - и вы перевозите меня, моих лошадей и моих рабов.
- Только охотника Ога – да пошлет ему удачи Тот-Кто-Всех-Видит. Таков был договор, - Матнуг был невозмутим.
- Я напомню шаману, что договор звучал так – я плачу двумя головами надхегов, вы мне предоставляете плот и возможность проплыть по вашей воде. Я не пристаю к вашим домам, не подплываю к вашим причалам. И вы выделяете двоих воинов для сопровождения. Мои рабы слабы и грести не могут.
- Договор звучал по-другому, охотник Ог, - сурово ответил шаман Матнуг, - мы перевозим только охотника и его лошадь. И больше никого. А охотник нам достает две головы надхегов. Ты привез головы, ты сдержал свое слово. Мы перевозим только тебя. Оставь своих рабов нам, они слабы и беспомощны, тебе не будет проку от них.
- Плот в обмен на головы – вот как звучал договор. Матнуг – умный человек, он не станет нарушать договор и обманывать охотника. Вы предоставляете плот и двух гребцов – а я перевожу своих животных и рабов. Таков договор, шаман Матнуг.
Выражение лица Матнуга не изменилось. Ни дрогнула ни одна черточка. все так же ровно и спокойно он произнес:
- Мы перевозим только Охотника Ога. Или охотник может пройти со своими рабами по берегу озера Дома-Того-Кто-Всех-Видит. Берегом тоже можно пройти, это безопасный, хороший путь. Пусть охотник идет берегом, и духи воды пошлют ему много удачи.
Шаман возвышался на плоту подобно каменному бесстрастному изваянию. Воины, вытащив шесты из воды, вытянулись, готовые по первому приказанию развернуть плот и отчалить в глубь озера.
Птица вдруг поняла, что на самом деле это – поединок. Шаман не желает пускать чужаков на свое озеро и потому пытается собственной властью и хитростью обмануть охотника. Головы он получил, это понятно. А выполнять договор не желает.
Почему-то не возникало ни капли сомнений, что Ог предоставил две головы надхегов еще и Речным людям. Откуда только он нашел такое количество больших драконов? В окрестностях Линна было только трое. Остальные тогда откуда?
Ог положил ладонь на холку своей вороной лошади, чуть выше поднял голову.
- Матнуг нарушает договор, да будет этому свидетель Тот-Кто-Всех-Видит-Из-Воды.
Едва охотник закончил последнюю фразу, как воды озера заволновались. Нахлынули на край плота, качнули его, и пара воинов вынуждены были опустить шесты, чтобы вернуть равновесие. Мокрые бревна еле слышно заскрипели.
- Охотник забыл условия договора! Он не может приказывать на воде Речных людей! – крикнул Матнуг.
Воды снова подняли край плота, один из воинов мгновенно выхватил лук, заправил стрелу и выстрелил в охотника. Короткий щелчок тетивы, свист – и стрела упала в воду, не долетев до Ога. Плеснула слабо и бессильно и исчезла в бледной зелени воды.
Ог с ленивой улыбкой произнес:
- Матнуг забывается. Я могу убивать не используя стрелы и копья, видимо, Матнуг забыл об этом.
Птица вздрогнула от этих слов и поняла, что так и есть. Ведь этой ночью химаи умирали без стрел и копий, и виноват в этом был охотник Ог.
Плот резко качнулся и одним концом ушел в воду, задрав другой край. Воины, потеряв равновесие, упали – кто покатился по влажным бревнам, кто шлепнулся в реку, подняв тучу брызг. Вода залила меховую накидку Матнуга, снесла с его головы череп зменграха и заставила шамана лихорадочно цепляться обоими руками за шест, чтобы не свалится в беспокойное озеро.
- Вот видишь, Матнуг, Тот-Кто-Видит-Из-Воды возмущен твоим вероломством. Ты клялся на воде, что предоставишь мне плот и пропустишь через озеро. Твои клятвы – что водоросли на дне реки. Ни стоят ни одной головы надхега, шаман Матнуг. Тогда Тот-Кто-Видит заберет твою жизнь и отдаст ее рыбам. Это будет справедливо.
Плот еще раз качнулся, все больше наклоняясь, и Матнуг закричал, поднимая вверх правую руку:
- Да будет по словам охотника! Да будет ему плот, этот плот, что сейчас заливает вода. Этот плот мы даем охотнику Огу!
Вода тут же успокоилась, и крепко связанные между собой бревна опустились, медленно и осторожно. Речные люди не боялись воды, это Птица понимала хорошо. Но они боялись гнева водяных духов. Как они их называли? Те, Кто Видят?
Матнуг ступил на берег, с достоинством поклонился. Теперь, без черепа зменргаха его голова казалась небольшой и слегка сплюснутой по бокам. Объем ей придавали лишь мелкие редкие косички, укрепленные в один узел и проткнутые длинной рыбьей иглой.
Из озера выбрались несколько воинов – белая глина сбегала с них вместе с потоками воды, обнажая поджарые худые тела. Луки за плечами речных людей уже не выглядели так угрожающе, но на лицах – в глазах, в уголках сомкнутых губ – таилась угроза и недоверие. Он стали рядом с шаманом Матнугом, готовые напасть в любой момент, и темные шесты в руках некоторых из них показались Птице опасным и страшным оружием. Почему-то стало ясно, что таким шестом речные люди проткнут человека в мгновение ока, с одного удара. Словно кролика или индюшку.
Трава под босыми ногами Речных людей еле вздрагивала, успокоившаяся вода озера ласково поблескивала. В наступившей тишине стало вдруг слышно, как звенят стрекозы и надрываются дневные цикады.
Матнуг какое-то время пристально вглядывался в лицо Ога, и морщины на его лице не менялись и не двигались. Бесстрастно, уверенно, надменно глядел шаман, словно в голове у него созревала какая-то дума, которая нравилась ему, но он не спешил высказать эти мысли и угрозы.
- Вы поплывете через воды озера. Все, - наконец проскрипел колючий голос шамана.
Воины отступили. Двое из них тут же вернулись на пустующий плот, который уже начал потихоньку уплывать. Воткнули шесты в дно, оттолкнулись.
Большой, крепкий плот из огромных, очищенных от коры бревен. Воины управлялись с ним легко, точно это была лодочка-долбленка. Повернули, подвели к самому берегу, к длинным деревянным мосточкам.
- Удачи тебе, шаман Матнуг, - с достоинством и скрытой улыбкой в голосе ответил Ог, повернулся к Птице и велел, - заезжайте на плот по мосткам. Я помогу провести лошадей

Лишние запятые:







либо точка либо с маленькой буквы


Не совсем понятно, что за люди, за кем они следовали?

Этот кусок вообще мне кажется очень сырым. Сейчас уже не соображаю, надо с утра переделать немного.
Спасибо.

глава 15

Блики солнца слепили глаза крохотными искрами. Волны играли ими, перекатывали через себя, передавали друг другу. Неторопливые, ласковые волны. Птица сидела на краю плота и прижимала к себе Травку. Хозяин строго велел смотреть за ребенком, чтобы малышка не свалилась в озеро. Выполнить этот наказ оказалось гораздо легче, чем Птица думала. Травку тут же сморил сон, и она, устроившись прямо на гладких, чуть влажных бревнах, уснула. Голова ее покоилась на коленях Птицы, и, хоть это и было неудобно и жарко, зато можно было быть уверенной, что Травка – вот она, тут, и все с ней в порядке.
Еж то мотался к стреноженным и привязанным лошадям, то заскакивал под навес, где находился хозяин. Мальчишку впечатляло все – и молчаливые суровые воины, ловко управляющиеся с шестами, и высокие оранжевые скалы над самой водой, и мелькающие где-то в глубине озера большие рыбы – Еж не раз замечал их широкие темные спины и указывал на них Птице.
- Только не разглядывайте дома в деревнях! – велел Ог, когда они только устроились на плоту, - Иначе получите стрелу в горло, я могу и не успеть защитить. Вообще не поворачивайтесь в ту строну. Держитесь у навеса рядом со мной или со стороны скал, где нет поселений. И ты, Птица, лучше сядь, чтобы не быть удобной мишенью. Так за навесом и воинами тебя и малышку не будет видно. А Еж не высокий, его не особо заметно.
Сам Ог устроился под травяной крышей, на плетенных из травы ковриках. Прислонился к широким, частым столбам, оплетенным ветвями без листьев. Закрыл глаза, и Птица поняла, что самые страшные опасности, можно сказать, позади.
- Неужели водяные духи услышали охотника Ога и вступились за него? – спросил задумчиво Еж, опустившись на бревна рядом с Птицей.
Глаза его весело и бесшабашно поблескивали, а рот разъезжался в белозубой улыбке. Будто привалило Ежу невесть какое счастье, и он ни как не может понять, что с этим счастьем делать. Он просто дурачок – этот Еж, он не понимает опасности, исходящей от хозяина. Ему кажется, что все это путешествие в неизвестность – просто отличная забава, хорошее приключение.
- Это не духи послушались Ога, - почти шепотом ответила Птица, - это Ог управлял водой и плотом. Он это может.
- Да ну, где это видано? Кто может управлять священными водами Белорыбья?
- Наш хозяин и может, как раз.
Птица отвернулась от Ежа и глянула в зеленоватый сумрак спокойной воды. Далеко внизу мелькали широкие рыбьи спины – их не было видно, но Птица хорошо чувствовала движение на глубине. Лениво шевелились озерные травы и с тихим плеском опускались шесты, которыми управляли воины.
О Речных людях много рассказывала мама Мабуса длинными дождливыми полднями, когда сидела за своим ткацким станком, а Ежа и Птицу заставляла перематывать колючую, крашенную в красные и синие цвета шерсть. О том, что Речные люди живут на воде, поклоняются духам озера и врагов своих приносят в жертву химаям и иясам – небольшим, узкоголовым крокодилам, что водились в их реках.
Еще мама Мабуса много рассказывала о празднике Золотых колокольчиков. О том, как наряженные жрецы храмов приносят множество черных быков и овец в жертву духам. О нефритовой чаше крови, которую пьют жрецы перед всем народом. О странных и диких плясках, устраиваемых прямо перед храмом Набары и о красивых, тонких жрицах с золотыми украшениями, которые отдают свою любовь мужчинам и женщинам прямо на празднике, на шумных улицах, под кронами орехов и кипарисов. То было время бесчинств, когда даже знатные горожане могли позволить себе безумства и вольности.
Мама Мабуса не пропускала ни одного такого праздника. А на следующее утро выглядела больной, помятой и уставшей. Заваривала себе серую траву игото – траву, предотвращающую беременность и жаловалась на то, что все ее тело ломит, точно по ней пробежалось стадо диких кабанов.
- Станешь жрицей Набары, Нок, и для тебя будут заваривать такую траву, - говорила в такие дни она, - это хорошая травка, о ней должна знать каждая женщина. Чтобы не понести дитя после больших праздников и не плодить выводок лишних ртов у себя во дворе. Уж жрицы Набары знают толк в таких вещах, поверь мне, девочка. Они тебя всему и научат.
А теперь и научить Птицу некому. Что если она зачнет ребенка после первой же ночи с хозяином? Куда девать тогда дитя?
Рядом все еще бубнил себе под нос Еж. Доказывал, что воды озера не могут подчиняться людям, это невозможно. Птица не слушала его. Она давно поняла, что не так прост охотник Ог, как кажется.
Плот, послушный воле воинов, двигался по воде быстро, легко и плавно. Ни качки, ни заливающих бревна волн. Озеро будто уснуло, разморенное маленьким беспощадным солнцем. Совсем скоро пересекли неправильный круг Белорыбья и вот – низкие бревенчатые домишки с плоскими крышами, крытыми сухой травой и землей, выстроились неровным рядом на расстоянии десятка два шагов. Утоптанный, лишенный травы берег забирался вверх и переходил в рыжие, рыхлые скалы, вершины которых украшали причудливо вылизанные ветрами и выжженные солнцем камни.
Плот причалил к темным влажным мосткам бесшумно и послушно. Слегка качнулся и успокоился. Все, путешествие по воде закончено. Перед путниками пролегали незнакомые, чужие земли, и совсем скоро они окажутся в полной неизвестности. Там, где Птица отродясь не бывала и не желала бывать. Куда все-таки держит путь охотник Ог?
- Не оглядывайтесь, и не медлите. Надо убраться отсюда как можно скорее, - негромко велел Ог, подсаживая в седло только что проснувшуюся Травку, - не бойтесь. Главное – не бойтесь. Речных людей тоже не стоит бояться, с ними я тоже справлюсь.
Обхватив талию Травки рукой, Птица послушно кивнула, хотела добавить: «Да, Ог», но заметив брезгливую усмешку на лице хозяина, промолчала. Схватилась за повод, перевела взгляд на Ежа. Тот радостно улыбался, поглаживая холку лошадки ладонью, и выглядел так, будто только что получил гору наследства и множество благословений от духов. Ума у Ежа нет, и никогда не было, это точно. Чему тут радоваться?
Теперь они не просто ехали – скакали верхом, преодолевая узкие петли оранжевых троп, и солнце, опускаясь, нещадно грело им спину. Временами Травка принималась хныкать и мотать головой, и Птица думала, что надо обязательно прочесть заклинание. Но нужные слова вылетели из головы, лошадка подпрыгивала, перескакивая через небольшие камни, и ничего у Птицы не выходило с этим самым заклинанием.
Поднялись на круглую горку с гладкой вершиной, поросшей кустами и соснами. Густая трава здесь, питаемая видимо туманами и щедрой росой, завивалась тонкими усиками, цеплялась за ноги лошадей, лезла по стволам деревьев. Яркая, изумрудная, свежая и сильная, трава питалась древесными соками и лишала жизни растущие тут кизил и дикую сливу. Только сосны оказывались свободными от вьющейся травы, может быть потому, что липкая смола их склеивала усики и не давала побегам двигаться дальше.
На вершине Ог приказал остановиться и дать отдых лошадям. Птица тут же спрыгнула на землю, сняла Травку и спросила у Ежа:
- Воды у тебя не осталось? Пить хочется ужасно, а Травка выхлюпала все.
- Есть немного, держи вот, - тут же отозвался Еж.
- Вода есть у меня, дети, - донесся голос Ога, - и тут должны быть ручьи. Сейчас я поищу. Птица, давай сюда свою флягу.
Почувствовав, как задрожали пальцы рук, Птица повернулась, подошла к Огу и, не глядя ему в лицо, протянула кожаную, вместительную фляжку с тугой деревянной пробкой. Прикосновения теплой сильной руки хозяина заставили вздрогнуть и сжать плечи. Неловкость вызвала краску на щеках и жар в груди. Ог усмехнулся, покачал головой и пошел разыскивать ручей.
- Печет солнце, - проговорил Еж, усаживаясь на землю под одной из сосен, - скорее бы уже ночь. Отдохнули бы хоть чуть-чуть от этой жары.
- Если только не остановимся снова на землях химаев или Речных людей.
- Ха, химаи уже позади, и Речные люди тоже.
Птица подняла голову, прислушалась. Неприятная тревога зазвенела в душе, точно струна гемуза, на котором играют жрицы Набары, натянулась обнаженным нервом, вывернула наизнанку душу. Вот, сейчас они в опасности, в страшной опасности!
Взгляд пробежал по склонам соседних холмов, и Птица увидела отряд полуголых воинов, перескакивающих с камня на камень. Бесшумно двигались люди, и можно было хорошо рассмотреть пучки перьев в их косах и тонкие рыбьи иглы, скрепляющие прически. Люди тоже заметили и Птицу и Ежа, схватились за луки.
- Прячьтесь! – едва успела прокричать Птица и кинулась вглубь сосновой просеки.
Спрятаться подальше от Речных людей и их стрел! В тень от сосен, быстрее!
Еж кинулся за ней, и слышно стало, как в такт его бегу врезаются в землю стрелы. Свист, крики. Жаркое солнце и равнодушная, присыпанная иглами земля. Птица упала плашмя, закрыла голову руками и подумала, что вряд ли спасет их теперь охотник Ог. Значит, Речные люди все-таки решили напасть, но не у своих домов и не на своей воде, а дальше, там где клятвы можно спокойно нарушать. На холмах, где, видимо, часто охотятся, подстреливая зайцев и оленей.
- Травку мы оставили! – крикнул Еж, который лежал на земле недалеко от нее.
Так и есть. Травка все еще сидела у кустов, на видном месте и бестолково ковыряла землю. Она не замечала летящих стрел, не слышала вопли речных людей. Реальный мир не интересовал ее, погружаясь в странные, только ей понятные занятия, Травка не реагировала ни на что.
- Надо забрать ее. И лошади сейчас разбредутся, - Еж напрягся, беспомощно глянул на Птицу, - может, ты скажешь заклинание и сделаешь стену, как с химаями?
- Тут же не проем двери, тут знаешь, какая стена нужна?
- У тебя получиться, давай…
Птица медлила. Стену можно сделать, если собрать все силы, приложить умение, соединить собственную волю и собственную силу. Тогда что-то и выйдет. Но, может, лучше дать Травке возможность погибнуть? Снять себя это бремя, наложенное жрецами?
Травка вдруг заплакала, тихо и как-то беспомощно, поднялась с земли. Стрелы не касались ее, да и стрелять стали гораздо меньше. Воины спешили перескочить на их холм, чтобы напасть на путешественников. Конечно, главная злоба и месть припасена у них для охотника, но и рабам тоже перепадет хорошенько.
Птица растеряно смотрела, как ковыляет к лесу Травка и думала, что надо бежать. Прямо сейчас. Бежать изо всех сил, подальше от речных людей и от самого хозяина.
Еж метнулся вперед, вылетел из соснового укрытия, обхватил Травку руками и рухнул вместе с ней на землю. Тотчас полетел град стрел, одна из них вонзилась в ногу мальчишке, тот зло вскрикнул. Надо, все-таки, попробовать сделать стену. Птица дотронулась до запястий и тут же опустила руки. Бесполезно, на ней же нет амулетов. Духи не станут помогать ей, ни за что не станут!
Охотник появился внезапно. Бросился вперед бешеной тенью, и воздух задрожал от ярости. Ог закрыл собой Ежа, поднялся во весь рост. Он не прятался, не скрывался и не боялся. Его не пугали стрелы Речных людей, это Птица поняла слишком хорошо. Ни одна из стрел не долетела до Ога, хотя воины закричали что-то гортанное и радостное, и тетивы на их луках запели с удвоенной силой.
Так странно и так чудовищно было стоять и смотреть, как обрывается полет стрел, и они падают у ног хозяина. Видеть, как наливаются черным глаза Ога, как дрожит в напряжении воздух, вздыхает беспокойно земля под ногами. Миг – и камни на верхушке противоположного склона, того самого, с которого стреляли воины, полетели вниз. Огромные валуны, изувеченные ветрами и жарой, катились, тяжело подпрыгивая и увлекая за собой поток мелких булыжников и земли. Верхушка холма обрушилась на воинов грохочущим камнепадом, погребая под собой кричащих, испуганных людей.
Птица замерла, чувствуя, как разрастается внутри огромная черная яма ужаса. Ноги приросли к земле, руки стали безвольными и влажными.
Ог наконец глянул на нее, сверкнул злыми глазами и, не сказав ничего, наклонился над Ежом.
- Молодец, парень. – Сказал тихо, и голос его вдруг показался необычайно мягким и добрым.

Тяжелое какое-то предложение...


В первом случае вместо тире - двоеточие, а вместо второго тире, мне кажется, хватит и запятой...


Никак - слитно


Так видно или не видно?)) Они ж вроде мелькали) Или самих рыб не видно, а только спины?


Тире - сразу после Белорыбья


Лишняя запятая


Сжать плечи? Не представляю, как это...


С большой буквы


Не хватает второй запятой - после Травки


Либо вставьте еще одно "надо" либо уберите запятые

fotka спасибо. Хоть и вычитывала тщательно - все равно повторы остались.

Не за что! Я ведь с удовольствием читаю - Вам спасибо

глава 16

Ехали без остановок до самого вечера. Торопились, но лошадей не гнали. Берегли. Ог сказал, что свежие лошади будут только тогда, когда доберутся до безопасных мест. Что это за места – не уточнял.
Он ловко вынул стрелу из ноги Ежа, обработал рану мазью, наложил плотную повязку – в седельных сумках у него оказались удобные полоски ткани, как раз для того, чтобы перевязывать раны. После он сделал нечто странное, что снова удивило Птицу. Положил руки на плечи мальчишки, и воздух опять стал плотным и немного дрогнул. Так показалось Птице. Непонятно было, что совершил охотник, но Еж приободрился. Рана от стрелы на ноге была небольшой, чуть выше колена. Он храбрился, сдерживал болезненные вскрики. Как Еж сможет двигаться верхом, когда нога забинтована и болит?
Оказалось, что смог. После того, как охотник дотронулся ладонями до плеч Ежа, мальчишка словно забыл про боль и усталость. Перестал морщиться, поднялся на ноги и зашагал, слегка прихрамывая.
Ог подсадил его на лошадь, ласково сказал:
- Молодец, парень, молодец, - и погладил шею кобылки.
В голосе его прозвучала странная ласка, теплая и нежная, и Птица удивленно посмотрела на хозяина. Как он может так по-доброму разговаривать с рабом? Благодарен, что Еж спас для него Травку? А ей, Птице, теперь достанутся тумаки и ругань?
Ог даже не глядел на нее. Взлетел на вороную, легко дотронулся ладонью до холки, и послушная кобыла вновь пустилась в путь. Двинулись следом собаки, которым чудом удалось уцелеть под градом стрел. Путешествие продолжалось.
Птица угрюмо молчала. Ее донимала жара и постоянно дергающаяся Травка. Хотелось ругаться, хотелось пить. Сейчас бы они отдыхали в собственной хижине на дворе мамы Мабусы. Или купались на Песчаной косе, в прохладных водах залива. Жевали бы огурцы, лепешки и жареную рыбу, болтали бы о жизни. И было бы им хорошо и славно на родной земле.
За что духи отвернулись от нее? За что прогневались и прислали проклятого охотника Ога?
Путь хозяина пролегал через холмы и жаркие степи, покрытые хрусткими, высохшими травами. Щедрая река осталась далеко позади, и не попадались уже звонкие ручьи, да и сосны, с их дающим тень и хоть какую-то прохладу, ветвями, тоже почти не встречались. Солнце обрушивалось на землю жестким белым гневом, и навстречу ему из серой земляной пыли поднимались только рыжеватые колючки с толстыми стеблями. Тут нет никакой еды, ни зайцев, ни оленей. Нет воды. Даже лошадей тут нечем будет накормить. Куда ведет их хозяин?
Наконец, светило опустилось за спину, и лучи его потеряли злость и жар. Ог повернул лошадь, маленький отряд направился в небольшую низинку, проехал рядом с выступающей скалистой грядой – неровной и рыхлой. Земля пошла под уклон, появились кусты шиповника и еще каких-то колючек.
- Переночуем тут, - крикнул им Ог, и показал рукой на узкий вход в пещеру.
Птица подумала, что придется спать грязной и липкой от пота, и тут же услышала голос хозяина:
- Тут неподалеку есть ручей, сходим к нему по очереди и искупаемся.
Прохлада пещеры немного уняла усталость, свежий воздух выгнал жар из легких. Лошади, почуяв воду, нетерпеливо замотали головами, зафыркали.
- Чем бы будем кормить лошадей, Ог? – закричал Еж, спрыгивая со своей кобылы.
Быстро же он подружился с хозяином. Болтает запросто, задает вопросы. И Ог тут же отвечает ему, приветливо и спокойно:
- У меня тут в пещерах припасены мешки с едой. Овес для лошадей, крупа и сушеные фрукты для нас. Картошки немного, моркови да яблок. Яблоки не должны были испортиться, воздух в пещере хороший.
Столько фраз сразу – и все для Ежа. А для Птицы у Ога не находилось ни одного слова, только хмурая усмешка, будто она, Птица, глупая девка, ничего не соображающая. Почему так?
Травка, оказавшись на земле, слегка покачнулась, тут же опустилась вниз и вцепилась в какие-то тонкие травяные стебли.
- Птица, заводи свою лошадь в пещеру, так велел Ог, - из сумрака вынырнул бодрый Еж, прихрамывая, подошел и подхватил малышку на руки, - ну, что ты так смотришь? Испугалась, что ли?
Птица дернула плечом, поморщилась. Еще чего доброго, этот Еж начнет ее утешать и давать советы. Этого только не хватало! Паршивый мальчишка для мытья полов будет жалеть ее и говорить – что делать!
Гордо подняв голову, Птица взяла повод, потянула и грубо велела:
- Но, пошла!
Лошадь мотнула головой, переступила, наконец, двинулась вперед.
После Ог сводил всех трех лошадок на водопой, оставив Птицу и детей вместе с собаками около разгорающегося костерка. А когда вернулся – мокрый, голый по пояс, то глаза его светились радостью и даже весельем.
- Дуйте к ручью, купайтесь. Вода прохладная, хорошая, - сказал он и улыбнулся.
Улыбка у него вышла такой доброй, такой славной, что Птица сама невольно растянула губы. Лицо хозяина преобразилось, черные брови уже не хмурились, губы не сжимались в презрительной гримасе.
- Давайте, не копайтесь, обормоты, - снова добавил хозяин, - а я тут состряпую ужин для нас.
Узкий ручей бежал в самой низинке – сочился из холма множеством еле заметных дорожек, а после сливался в одну, шумливую и говорливую. Уходил вниз, в темноту, и трава около него росла хорошая, высокая. Этой травой и питались сейчас стреноженные лошади, около которых оставался один из верных псов хозяина.
В ручей, конечно, по пояс не залезешь, он слишком мелок и мал. Но можно просто поливать на себя ладонями. Хозяин снова дал мыло, и Птица не стала копаться. Искупалась сама, отмыла Травку. После приблизился Еж – ему Птица велела держаться в стороне и не глазеть, пока она раздета.
Когда вернулись в пещеру, хозяин уже закапывал в прогоревшие угли круглые картофелины, а рядом с костром лежали накрытые одеялом ветки.
- Картошка на углях получается замечательной, - весело протянул Ог, - и солонины у меня тут немного есть, ее тоже пожарим. Соленая козлятина – ели такую?
Еж мотнул головой и сказал:
- Не-а, мы все больше рыбу. У нас ее знаешь сколько?
- Знаю. Рыба и у меня дома есть, правда, речная и костлявая. Сам увидишь, когда приедем.
Еж вдруг посмотрел на хозяина и спросил, немного не смело:
- А где твой дом?
Сам при этом теребил сухую веточку и заметно нервничал. Раб осмелился задать вопрос своему хозяину – да где это видано? Совсем одурел Еж, что ли?
- Каньон Дождей. Я живу там, - совершенно спокойно, и даже дружелюбно ответил Ог.
Птица вздрогнула, подняла глаза. Вот оно, сбывается предсказание Хамусы! Языки костра зловеще вспыхнули, разлетелись множеством искр. Теперь огонь горел только с одного края кострища, маленький и угасающий. А в чуть светящихся углях лежала картошка.
- Я живу в Каньоне Дождей. Но пришлось делать изрядный круг, чтобы уйти от преследователей. Думаю, что не так просто преодолеть химаев и Речных людей, потому до нас они теперь не доберутся.
- А кто нас преследует? – осторожно спросил Еж и вытянул ноги к костру.
- Лучше вам этого не знать, - Ог поднял голову и глянул Птице в глаза.
Взгляд внимательный, серьезный. И какой-то добрый, что ли. Не было в серых глазах Ога злости, жестокости или раздражения. Даже издевки сейчас не было, но Птице почему-то стало очень неловко. Вновь почувствовала она силу хозяина и жесткую волю его. Все будет так, как он решил, не смотря на дружелюбность и ласковость. Но, может, он не станет причинять зла своим рабам? Ведь относится же он хорошо к Ежу?
- Ведунья Хамуса знает о Каньоне Дождей, - совсем тихо сказала Птица и опустила ресницы.
- Это я тоже знаю, - тут же ответил Ог, - больше она не посмеет кидать кости на меня. Да и карта, по которой она гадала, сгорела в огне. Думаю, я достаточно напугал Хамусу.
Птица вздрогнула, потянулась пальцами к правому запястью и, ощутив гладкую пустоту кожи, потрясенно проговорила:
- Так это ты сделал пожар у Хамусы?
- Да. Я всегда чувствую, когда на меня колдуют. Не люблю этого. Каньон Дождей большой, и там у меня свои люди. Жрецы не осмелятся напасть в тех местах. А тут они нас не найдут и не догонят.
- Ты думаешь, что жрецы гоняться за нами? – удивленно вытаращился на Ога Еж, - Зачем им это? Ты ведь честно купил Птицу и Травку. И меня тоже…
- Лучше вам пока не знать. Спите спокойно. Тут они до нас не доберутся. С химаями мне легко справится, да и с Речными людьми тоже. Но со жрецами будет настоящая битва, и мне не хотелось бы ввязываться в это. По крайней мере сейчас.
- Зачем тогда купил? – Птица спросила и тут же пожалела. Как она смеет задавать вопросы хозяину? А если он сейчас отвесит тумаков и за лишнюю болтовню, и за то, что не досмотрела на Травкой?
- Все еще дуешься за свои браслеты? – Глаза Ога блеснули весельем, - Вы глупеете, пока на вас ваши обрядовые побрякушки. Надеетесь на браслеты, а думать надо своей головой. Не браслеты определяют вашу жизнь, а те решения, которые вы принимаете.
- Мы не принимаем решений, - удивленно пояснил Еж, - мы же рабы.
- Вот именно. Птица, ты кто? Что ты скажешь о себе?
- Я? – Птица озадаченно потерла ухо. Никогда еще не приходилось отвечать на такие странные, и в то же время простые вопросы, - Я – рабыня.
- Этого я и ожидал, - хмыкнул Ог, взял длинную палку и принялся выкатывать из золы черные, дымящиеся картофелины, - А разве ты – не красивая девушка? Разве ты не добрая девушка? Птица, ты добрая?
Духи! Еще никто не задавал ей таких странных вопросов! Конечно, она красивая девушка. Но что толку, если она – рабыня.
- Так кто ты в первую очередь – красивая девушка или рабыня? – Ог будто угадывал ее мысли.
Картофелины выкатывались послушными шариками, посеревшая зола вспыхивала нарядными оранжевыми огоньками.
- Наверное, рабыня.
Ог улыбнулся, поднял глаза и медленно, точно неразумному ребенку, пояснил:
- Ты в первую очередь девушка. Ты – человек. Тебя родила такой твоя мать. С самого начала ты была девочкой и ею остаешься. После станешь женщиной, бабушкой – и так до самого конца. А рабыней тебя сделали люди, это не настоящая твоя сущность. Понимаешь?
Птица не понимала. Вроде бы простой смысл слов, но ускользает и теряется значение. Да, она девушка, человек – как сказал Ог. Но какая разница, если она все равно себе не принадлежит?
- Ты можешь выбирать, что тебе делать. Доброе или злое. Вот как сегодня с Травкой. Ты могла защитить ее, а могла бросить, что ты и сделала.
- Если бы я кинулась за ней, меня бы убили.
- Если бы ты смотрела за малышкой хорошенько, как я тебе велел, ты бы не оставила ее на склоне, - наставительно сказал хозяин.
Так просто сказал, даже немного ласково. Ни тумаков, ни ругани. Хозяин, видимо, у них добрый, и за оплошности просто журит и учит, а не наказывает?
- Надо уметь отвечать за тех, кто зависит от тебя. Надо уметь делать доброе для людей, - снова заговорил Ог и тут же добавил, - берите картошку. Дуйте и чистите. Только глядите, не обожгитесь.
- Доброе велел делать Моуг-Дган, - вдруг сказал Еж, - мы все должны делать доброе, потому что так велел Моуг-Дган.
Охотник поморщился, нацепил на палочку картошку и, медленно счищая шкурку, пояснил:
- Добро надо делать, чтобы самим не превратиться в чудовищ. Для себя самих надо делать добро. И для тех, кто рядом с тобой.
Птица не ответила ничего. Пойди, разберись, что будет добром, а что нет. Это не так просто, как говорит Ог. Есть такое добро, в глубине которого таится страшная сила, могущая разрушить все, что находится рядом с ней. Вот, как в Травке, например. Недаром Птице слишком часто видятся странные картинки, в которых звучат слова о силе, и сияют магические круги, обведенные белым и черным песком.
Вот и охотник Ог сидит и рассуждает о добре, а сам вмешался в жизнь людей, которые его совсем не ждали. Купил рабов и объясняет им, что поступать они должны, как свободные, потому что рождены человеками. Только все это ложь, и если бы Птица была свободной, то давно бы уже ушла к родному городу Линну, туда, где золотятся шпили храма Набары. А не сидела, разомлевшая от жары, в темной пещере и не жевала печеный на углях картофель.
Ог и сам таит в себе отнюдь не добрую силу, и эта сила его отнимает жизнь у людей и животных. Хотя, чего уж там, Речным людям так и надо, они и сами горазды убивать. Но кто знает – у кого еще забирал жизнь Ог?
-Держи, - неожиданно резко велел хозяин и подал глиняную миску с очищенной картошкой.
Птица протянула руку и почувствовала теплое прикосновение Ога. Не удержалась, взглянула ему в лицо. Глаза его стали серыми, мрачными. Слабые отблески огня лениво переползали по неровным стенам пещеры, но в зрачках Ога пламя отражалось яркими всполохами. А, может, это были отблески чудовищной силы, что таилась в нем и так пугала Птицу? Внезапно она поняла, что хозяин все знает – ее желания, мысли, намерения. Что для него не составит никакого труда предугадать решения и поступки Птицы, да и Травки с Ежом тоже.
Птица отдернула руку, все еще глядя на пляску отражений в серых глазах Ога. Тот улыбнулся кончиками губ, жестко велел:
- Бери картошку.
В голосе уже не было мягкости, лишь твердая власть. Воля хозяина.
Птица тоже улыбнулась, опустила ресницы, схватилась за глиняную миску. Вот и вся философия. Отношения хозяина и рабы. Он будет учить их тому, как делать добро и чувствовать себя людьми, а они будут выполнять его волю.
Уж лучше бы она стала жрицей Набары, там нет двойных правил. И браслеты удачи остались бы при ней, и духи не отвернулись в гневе.
- Да, я обладаю силой, - сказал вдруг Ог, отодвинулся немного назад и снова принялся чистить картошку, - с моей силой мало кто может сравниться. Я умею чувствовать жизнь, вот, как в тебе Птица, и Травке. Ваши жизни тесно переплетены, и если бы Травка вчера погибла, ты бы тоже умерла в то же мгновение. Ты помнишь обряды, которые совершали над вами в храмах? В каком храме это было?
Воздух в пещере сгустился и дрогнул. Вскинул удивленно голову Еж, дернулась Травка. Птица широко раскрыла глаза и уставилась на слабо подпрыгивающее пламя. В каком храме?
Вместо воспоминаний об обряде – черная яма. Ни одной картинки, ни одной ясной мысли. Как странно, что ей самой не приходили мысли об этом. Она ведь не была тогда глупым несмышленышем, она отлично помнит день, когда ее купила мама Мабуса, помнит коричневое короткое рубище и свои костлявые, босые, выпачканные в грязи ноги. Помнит, как жадно вцепилась в горячую лепешку, которую дала по дороге в таверну мама Мабуса. Даже помнит, как новая хозяйка хвалила ее удивительные глаза и длинные ресницы.
Но как появилась в ее жизни Травка, и какими обрядами их связывали – это она не помнит вовсе. Будто скрыто все серым туманом, не проступают очертания, остается тягостная неизвестность. Почему вдруг Ог спрашивает об этом?
- Я не могу говорить об обряде, - тихо ответила Птица, все еще держа в руке миску с остывающей картошкой.
- Потому что не помнишь. Потому что такие вещи стираются из памяти жрецами навсегда, и потому что это – черная магия. Как бы там ни было – ты и Травка связаны между собой проклятием. Непонятно только – кто из вас главный, а кто ведомый. И в чем смысл такой связи – тоже непонятно.
Ог задумчиво поскреб чуть заросший щетиной подбородок и вновь принялся чистить картошку.
Птица глянула на его руки с длинными пальцами, на белый шрам, змеящийся от правого запястья до самого локтя, на два браслета с цветными бусинами. Ей хотелось спросить – откуда Ог знает, что в случае Травкиной смерти умрет и она, но язык не поворачивался. Почему-то охватил страх, и сильно захотелось спрятаться, укрыться от дурных предчувствий и догадок. Только вот от этого как раз и не спрячешься.
- Мы сделаем лишний круг и доберемся до Каньона далекими и окольными путями. До нас вряд ли кто доберется в пустыне, потому преследователей опасаться не будем, - снова заговорил хозяин, и в голосе его послышалось ленивое довольство, тягучее, точно сироп из патоки, - а там, в Каньоне Дождей вряд ли кто осмелится напасть, там совсем другие правила.
Другие правила – эхом отозвалось в голове у Птицы. Всегда есть правила, которые надо выполнять, это она знала. На правилах и условиях строятся отношения с духами, с хозяевами и даже с самой судьбой. Если бы только знать наверняка – какие из правил точно послужат к удаче.

Можно оставить запятые после "сосен" и после "ветвей", а вот перед "ветвями" - точно лишняя


Двоеточие вместо запятой


Лишняя запятая: однородные обстоятельства "спокойно" и "дружелюбно"





Схема такая: точка - большая буква, запятая - маленькая буква (после слов автора перед продолжением прямой речи)


Лишняя запятая

лосанна, я запуталась: Ог обладает какой-то силой, но не понимает, на кого из детей охотятся химаи... Потом он говорит, что знает: Птица и Травка связаны черной манией... Ог чувствует колдовство Хамусы, даже устраивает пожар...

Ему просто надо время, чтобы разобраться.
И фокал тут Птицы, она передает все так, как видит.
Но надо будет иметь это в виду.
В следующей главе Ог кое в чем разберется. Я ее почти вычитала, немного осталось.
Спасибо за вопрос, продумаю его.

Путайте читателя сколько угодно - главное, чтобы не было противоречий и все сошлось и объяснилось

глава 17
Аниес стала совсем тонкой и смущенно заглядывала в отверстие низкой пещеры. Через слабые всполохи почти угасшего костра она просматривалась неверно, скорее угадывалась в светящейся синеве ночи. Набирал силу круглый, большой Маниес, заливая все призрачным серебром.
Птица все никак не могла уснуть. Ей все чудился глубокий голос Ога, то полный злого накала, то ленивый и медленный, как вода в озере Белорыбья. Всплывали в памяти его слова о собственной силе и о загадочной связи Травки и Птицы. О том, что ведунья Хамуса уже не посмеет бросить кости на его имя…
А какое у него имя? Ог – это всего лишь прозвище, образованное от слова «охотник». Так кличут половину охотников в округе Линна. Но ведь хозяин – свободный, значит, у него есть настоящее имя, записанное в Книге Живущих у жрецов храма. Или его имя записано у железных рыцарей?
К каким богам взывает охотник Ог? Птица ни разу не видела и не слышала, чтобы он молился. Браслеты на его руках не обладают абсолютно никакой силой, это Птица почувствовала сразу. И зачем только он их носит?
И самое ужасное – охотник знал практически все мысли, что одолевали ее, Птицу. И вопрос о силе, и желание смерти для Травки. Почти все ее страхи были названы, на все ее вопросы был дан ответ. Нет сомнений – Ог умеет угадывать мысли тех, кто находится с ним рядом. Только вот как он это делает? И еще утверждает, что не маг?
Птица поплотнее прижалась к сопящей Травке – так было теплее, от земли тянуло холодом и неожиданной влагой. Не открывая глаз, провела по пустым запястьям, подумала – помогут ли ей духи без браслетов? Или уже навечно прогневались и отняли от нее свою милость и благосклонность?
Надо попробовать. Сейчас не мешает ничего. Ог спит, собаки его растянулись у входа, надежно охраняя от незваных гостей. Сопит чуть в стороне, на ветках Еж и изредка дрыгает ногами, будто все еще находится в седле и подгоняет медлительную лошадку. Травка – та вообще не шевелится, даже почти не слышно ее дыхания.
Птица сконцентрировалась, постаралась очистить голову от лишних мыслей и принялась шепотом читать заклинание. Надо попробовать научиться скрывать свою голову от проникновений Ога, спрятать свои мысли под невидимой стеной силы. И чтобы стена эта была всегда, постоянно, чтобы ни кто не смог понять, что Птица думает и о чем беспокоиться. Это правильно и верно. Она, конечно, рабыня, но даже рабы имеют право на собственные мысли, этого права никто у них не должен отнимать.
Непонятные для нее слова заклинания послушно всплывали в памяти и складывались в причудливый узор фраз, заставляя густеть окружающий воздух и вспыхивать оранжевыми языками затухающее пламя костра.
Ог вскочил внезапно, с удивительной скоростью перепрыгнул через огонь, опустился рядом с Птицей и закрыл ей рот ладонью. Посмотрел почерневшими глазами и устало сказал:
- Не смей больше это делать. Ты поняла? Не смей колдовать, пока ты рядом со мной. Темный маг, ради которого приходят химаи – это ты, оказывается, а не бедная Травка. Хочешь, чтобы сейчас в пещере оказались эти черные твари?
Птица испуганно таращилась на Ога и не могла произнести ни слова. Незаконченное заклинание все еще вертелось у нее в голове, но слова уже теряли свою силу и мощь, и в темноте пещеры быстро наступал покой.
- Никогда не произноси больше такие заклинания, ты призываешь темные силы, которые обязательно возьмут плату за свою помощь. Или ты думаешь, что тебе будут бесплатно помогать могущественные духи? – продолжал сердито говорить Ог. - Чем ты заплатишь за их помощь?
Птица хотела сказать, что до сих пор платить не приходилось, что помощь появлялась бесплатно, но хозяин ее опередил:
- До сих пор ты была игрушкой в руках жрецов, и – рано, или поздно – но тебе пришлось бы платить. Своей внутренней свободой, способностью различать доброе и плохое. И своей жизнью, наконец. Если для тебя что-то дорогое и важное? Духи отобрали бы у тебя все.
Ог внезапно успокоился, уселся рядом на землю и замолчал. В темноте Птица видела лишь оранжевый свет от костра на чертах его лица, ставших внезапно строгими и немного презрительными. Появилось обычная его брезгливость – Птица ее слишком ясно почувствовала.
- Я многое расскажу вам. Чуть позже. Я понимаю, что не так просто перестроится. Но ты сама подумай, Птица, так ли тебе нужен был тот храм Набары. Так ли ты хотела провести несколько лет жизни за стенами, отдаваясь каждому грязному и вонючему моряку, кто только внесет за тебя плату. Каждую ночь удовлетворять чужую похоть, думать, что живешь в любви и на самом деле не знать ни капли любви и даже не иметь право на любовь. Думаешь, что золотая сережка в носу этого стоит?
Птица слушала его и ничего не отвечала. Был ли он прав? Она не могла сейчас этого понять. Она потерялась в этих неизвестных землях, в этой темноте, и все, чему ее учили раньше, сейчас ей не помогало. Птица просто не знала, чего ей ожидать от будущего и кого теперь слушаться.
Опыт учил, что хозяин всегда прав, что бы он не говорил. Хозяину всегда видней, да и Птица привыкла доверять прежней хозяйке - маме Мабусе. А тут как доверять, когда Ог говорит странные и не понятные вещи? Произносить заклинание нельзя, тогда как же можно прекратить судороги у Травки, когда она забьется в припадке? Как можно избавиться от химаев? Она ведь не обладает такой силой и такой волей, как Ог!
Или доверить теперь все эти проблемы хозяину? Путь он успокаивает Травку, защищает от химаев и от Речных людей. Он ведь и так кормит их, заботиться и защищает. Просто взять и снова довериться своему хозяину и выучить теперь уже другие правила?
Ог вдруг повернулся и удивленно посмотрел на Птицу. Кивнул и сказал:
- Да, ты правильно думаешь. Просто довериться. И перестать бояться. Вы со мной рядом уже вторую ночь, и я ни разу не обидел вас. Ни разу не оставил голодными, не отругал. И ни разу не требовал от тебя, Птица, этой твой любви, как вы называете плотские утехи. Еж вот уже давно не боится, он понял, что все в порядке.
Птица хотела было сказать, что Еж дурачок, но промолчала. Зачем говорить, когда Ог и так понимает ее мысли, и ничего, видимо, с этим не поделать.
Ог какое-то время еще сидел рядом с ней на земле, но уже не говорил ничего. Было неловко и неудобно от его близости, но в то же время Птица с пугающей ясностью поняла, что сила Ога притягивает. Он необычный, странный и непредсказуемый. Нельзя понять его, но что-то в этой непонятности есть, и это что-то притягивает.
Наконец хозяин отправился спать, велев напоследок не читать заклинаний и не призывать сюда химаев. И Птица не осмелилась ослушаться. Повернулась на другой бок и заснула.
Ей приснился химай. Он стоял так близко, что до Птицы долетало его смрадное дыхание. Светились злобой глаза, сверкали белые клыки и топорщилась черная шерсть. Химай жаждал ее поглотить, сожрать, разорвать в клочья. И только теперь Птица понимала, что сама приманивала этих тварей заклинанием. А как же творили обряды жрецы храмов? Они-то читают похожие заклинания чуть ли не каждый день.
Зверюга приблизилась и рыкнула в самое лицо. Птица дернулась, мелькнули мысли о создании защитной стены, и тут же всплыло в голове приказание хозяина. Не читать заклинаний! Как же тогда спастись?
С мыслью о спасении Птица и проснулась. Солнце заглядывало в пещеру, заливая землю жарким светом, возился у костра Ог и что-то говорил Травке Еж, который уже поднялся и выбрался вместе с малышкой наружу.
- Утро да будет добрым, - не глядя на Птицу, проговорил Ог, - как спалось?
Птица не сразу поняла, что хозяин обращается к ней. Подскочила, торопливо расправила рубашку, еле прикрывающую колени, глянула на загорелые пальцы ног, на ногти, выкрашенные розовой перламутровой краской. Молча кивнула и присела у костра. Тихо спросила:
- Может, мне что сделать?
Ог широко улыбнулся, от чего на смуглых щеках его обозначились ямочки и одобрительно велел:
- Попробуй пожарить лепешки. Тесто я уже замесил. Выполняла когда-либо такую работу?
- Не приходилось. Мы убирали, мыли, обслуживали посетителей в зале. Готовил у нас все больше повар, да мама Мабуса ему помогала.
- Может, ты просто видела и знаешь, как это делается?
Птица резко мотнула головой. Когда ей было видеть? Утром мыли полы, таскали хворост, бегали на рынок. Днем спали, вечером прислуживали. У них была совсем другая работа, да Птицу и не готовили в повара, она ведь должна была стать жрицей.
- Смотри, это просто. Берешь, разминаешь. Тесто прилипает к рукам, потому надо, чтобы на ладонях было побольше муки, тогда не прилипнет. Пробуй.
У Птицы лепешка пристала к ладоням, расползлась - и вышел бесформенный, странный комок. Она неловко попробовала отодрать его, но почему-то получилось так, что часть теста облепила запястье и даже локти стали белыми от муки.
- Ничего себе, - фыркнул Ог, - Первый раз вижу такую неумеху.
В его голосе не было ни злости, не брезгливости, слова прозвучали добродушно и даже немного ласково. Но Птица вдруг почувствовала себя страшно неловко, будто она – просто большая дура, и все. И ничего тут не поделать. Небось, даже Еж бы управился более ловко с лепешкой. Вон, он что-то весело рассказывает Травке, и та его слушает, а не погружается с собственный мир.
- Ладно, не беда. Смотри еще раз, - велел хозяин.
Его руки проворно выхватили кусок теста, размяли. Хлоп! – и на сковородку упал ровный белый кружок. Глуше стало потрескивать масло, а глаза Ога блеснули довольством и весельем.
- Научишься. У тебя еще будет время. Нам еще не раз придется стряпать на костре.
И вот, позавтракав, они снова двинулись в путь. Со странной смесью удивления и страха Птица поняла, что перед ними пролегла пустыня – раскаленные барханы песка везде, куда ни кинь взгляд.
- Древний песок Зуммы, - пояснил охотник, - вы должны были слышать о нем. О зумийских башнях любят рассказывать страшилки. Это ведь из здешних мест выбираются к вам драконы-надхеги.
Копыта лошадей вязли в песке, немилосердно пекло дневное светило и густой стеной стоял вокруг воздух. Раскаленной печью показалась Птице пустыня. Конечно, они много раз слышали о зумийских башнях и их музыке. Башни поют во время песчаных бурь и по вечерам, когда заходит солнце. Древние песни смерти – так называли караванщики звуки, что слышали в пустыне. Сами башни мало кто видел – из этих мест не так просто было выбраться. «Кто увидел башни Зуммы, тот остался рядом с ними навсегда», - говорили караванщики на Корабельном Дворе.
Неужели Ог знает эти места? Неужели сумеет преодолеть Древний песок Зуммы? Птица не спрашивала, но сейчас она знала Ога чуть лучше, чем раньше. Она даже начинала чувствовать его, совсем немного, самую малость. Когда он применял силу, когда смотрел на нее – его настроение становилось ясным и понятным. Теперь он не казался загадочным Незнакомцем, и Птица частенько наблюдала за ним краешком глаза. Все такая же ровная спина, уверенный взгляд. Глаза его меняли цвет, и Птица уже догадывалась, что когда он злился и пользовался своей силой, радужка наливалась чернотой. Но когда он был весел и добр – взор его сиял серо-синим цветом. Почему так – Птица не понимала. Как не понимала до сих пор, кто он такой. Из Железных Рыцарей? Не похоже. Из свободных Магов Верхнего Королевства? Тогда почему сломал браслеты духов Днагао?
Травка принялась жалобно хныкать и прикрывать глаза рукой, пытаясь укрыться от беспощадных лучей солнца. Глядя на ее тонкие ручки, Птица подумала, что все они в миг обгорят на такой жаре, точно лепешки на сковородке Ога. Но она молчала и не спрашивала хозяина ни о чем. Настроения не было. Кругом, куда ни кинь взгляд, простирались теперь песчаные барханы, и было совершенно непонятно, как хозяин ориентируется в этих диких местах. Тут даже глазу не за что зацепиться, все одинаковое, горячее, жесткое.
- Нам надо до темноты найти Зумийскую башню, - пояснил вдруг Ог, чуть приблизившись, - здесь, в этих местах должна быть одна из них. Потому едем без остановки. Башни – наше спасение.
Птице хотелось сказать, что для их спасения не обязательно было залезать в пустыню, но она не осмелилась. Слишком хорошо помнила прошлую ночь, в которую хозяин запретил читать заклинание. Может, лишнее спрашивать тоже не нельзя, и не зачем искушать судьбу и доброго хозяина. Жаль все-таки, что нет защиты духов, и не к кому воззвать за помощью. Кто поможет бедным путникам, забредшим в пустыню? Кто будет охранять их от зла и смерти? Духи вряд ли придут, они теперь гневаются на Птицу и Ежа.
Хозяин велел пить побольше воды и замотать головы длинными полосками ткани. Сам он оставался в своей черной шляпе, и казалось, что жара и духота вовсе не являются помехой для него.
Поднялся небольшой ветер, завертел песок под копытами лошадей. Затянул бледными облаками солнце. И Птица услышала странные звуки, наполнившие пространство. Будто воздух вокруг затянул медленную, тягучую мелодию на одной ноте. Жалобный напев еле угадывался, но от этого Птицу пробила дрожь. Может, это ноют погибшие мертвяки, которых наверняка полно в этом песке? Или духи пустыни предупреждают об опасности неосторожных путешественников?
- Это поют Зуммийские башни, - пояснил, не оборачиваясь, Ог. Голос пропадал в жарком воздухе, и до Птицы слова долетали слабым отголоском.
Хотелось спросить, как башни могут петь, но кричать Птица не решилась, а если бы спросила тихо, то Ог бы не услышал. Но он сам подъехал к Птице и Ежу и пояснил:
- На башнях есть такие приспособления для того, чтобы получались звуки музыки. Когда-то тут были большие и богатые города суэмцев, еще до того, как была открыта Дверь, и на земли пришло проклятие суэмцев. Башни строили так, что ветер звучал в шпилях тихой музыкой. Чем сильнее ветер – тем лучше звучание. Говорят, что музыка была красивой и разнообразной. Но сейчас от умного устройства мало что осталось, миновало ведь больше тысячи лет с тех пор, как была открыта Дверь и города погибли. Тут под башнями находятся древние подземелья зуммийцев, мы по ним и доберемся до Каньона. Там хорошо и прохладно, правда, могут водиться надхеги, и надо будет смотреть в оба. Так что, для всех путников песни башен – это спасение, если только знать, как попасть в подземелья. Но это, как раз, мало кто знает.
- А ты знаешь? – встрепенулся Еж.
- Я знаю. Я бывал там не раз. И надхегов, которые поселились в окрестностях Линна, тоже приманил я через эти подземелья.
- Ты приманил? – удивленный Еж уставился на Ога совсем уж непочтительно, но охотника это не смутило. Весело сверкнув зубами, он ответил:
- Пятерых драконов. Троих для Линна, а двоих – для Речных людей. Пришлось подождать малость, когда людям Линна надоест соседство этих тварей, а после я предложил свои услуги одному из старейшин города. Он обо мне много наслышан. Я частенько подрабатываю тем, что помогают людям избавляться от надхегов. Около Каньона Дождей эти твари встречаются гораздо чаще, как и зменграхи. Потому что близко Север и заброшенный город суэмцев Хаспемил, где эти твари гнездятся. Да и земли Меисхуттур совсем рядом, а уж там, сами знаете, зменграхов полным-полно. Меня иногда просят придти и избавить от нападающих животных. Таким образом, я и зарабатываю на жизнь.
- Убиваешь драконов? – глупо уточнил Еж.
- Да, убиваю драконов.
Не о том спросил Еж, - ох, не о том. Словно и не слышал рассказ хозяина. Ог не только убивает драконов, он их и приманивает! Он может управлять ими, навязывать свою волю. Вот что понимала Птица. Но молчала и ни о чем не спрашивала хозяина. К чему вопросы, когда и так все ясно? Чем больше она слушала Ога, тем больше убеждалась, что он не простой человек. Что знает он слишком много, и за плечами у него огромные тайны, о которых можно только догадываться.
Маленький отряд их двигался вперед без остановки, и охотник теперь держался рядом. Поели на ходу – пожевали фруктов и остатки лепешек, которые хозяин жарил утром. Где-то после полудня Ог показал рукой куда-то вперед и сказал:
- Башня Зумма. Зумм – так называли древние суэмцы один из своих городов. Тут было несколько городов, но Зумм – один из семи главных. Их строили мудрые – те, кто после нашел способ открыть проклятую Дверь. Так говорят легенды.
Птица всматривалась вперед, в гладкие верхушки барханов, но так ничего и не смогла увидеть.
- Острый шпиль поблескивает на солнце. Его не так просто заметить, потому мало кто и находит, - пояснил Ог, - вперед. Скоро будем в безопасности. И вода там тоже есть, так что лучшего укрытия от пустыни трудно себе и представить.
Видимо, вороная хозяина уже бывала в этих местах, потому что вдруг приободрилась и пустилась вперед чуть ли не вскачь, неприлично фыркая и нетерпеливо прижимая уши к голове. Собаки тоже рвались за Огом, потому оглядывались и скалили зубы на нерешительных лошадок, которые везли детей. Ну, что ж. Теперь Птица уже не так боялась, видела не раз, как выпутывался из проблем хозяин. Раз есть путь по подземельям, значит, они доберутся по нему.
Действительно, скоро перед их взорами предстали остатки башни с полукруглыми арками, засыпанными песком. Лишенные известки кирпичи – огромные, серые – держались плотно и крепко. Но одна стена все-таки осыпалась, открывая широкие мраморные лестницы, потрескавшиеся из-за жары и ветров. Где звучала музыка – было не понять. Песок почти полностью поглотил башню, оставив только один этаж и ряды лестниц. Пустые проходы коридоров темнели мрачно и пугали своей негостеприимностью. Словно хмуро говорили – никто тут вас не ждал.
Их тут действительно никто не ждал, и шевельнувшийся в душе страх напомнил Птице, что у таких мест наверняка есть свои охранники. Духи, которым надо заплатить за право прохода, иначе они высосут душу и оставят тело сушиться под белым солнцем.
Ог миновал башню, проехал чуть вперед, и перед путниками выросла половина стены – полукруглые арки, серый камень, слепящие лучи солнца на обрушившейся верхушке. Стена загибалась полукругом, и на дальней ее части еще сохранился второй этаж – лестницы, переходы. Будто безжалостное время съедало это строение по чуть-чуть, по кусочку, оставив кое-где недоеденные части.
- Нам сюда, - пояснил Ог, спешился, взял лошадь под уздцы, - спускайтесь. Давайте сюда Травку, я сам понесу ее.
Он подхватил одной рукой девочку и нырнул под каменные балки второго этажа. Не сразу, но лошади Ежа и Птицы согласились пройти в темноту в широкий, чуть засыпанный песком проход, под одной из лестниц, уводящий в низ, кромешный мрак.
- Как же мы здесь… - пробормотала Птица, чувствуя долгожданную прохладу и вдыхая запах песка, подземелий и старой, вековой пыли.
- Надо бы факелов… Сейчас будут. Тут есть у меня схованка, - тут же отозвался Ог.
И вот, через несколько минут первый факел полыхнул яростным пламенем, выхватывая из темноты встревоженное лицо Ежа, беспокойные морды лошадей, ровнехонькие стены, сложенные из кирпичей, покрытых глазурью. Беловатая глазурь чуть поблескивала в свете факелов и щедро отражала оранжевый свет. Ог чуть поднял брови и заметил:
- Тут немало удивительного придется вам увидеть. Вперед. Главное, чтобы не попались нам надхеги, так что держите ухо востро.
Птица слышала веселье в его голосе, но самой ей думалось, что ничего веселого тут нет, и не может быть. Они находятся где-то в страшных пустынях, под землей, там, где живут надхеги и где похоронено проклятие суэмцев, приведшее к гибели этих городов.
То, что проклятие где-то тут, не вызывало никаких сомнений. Птица уже чувствовала его, потому тщетно гладила запястья, кусала губы и пыталась унять дрожь внутри себя.

сполохи


двоеточие вместо запятой


желанИИ


никто


нужна еще запятая после "химаев", перед тире


Есть? Есть ли? Если есть?


ни


чем? или и те и другие? неудачная фраза