Вот и я всегда говорил, что "советы" Аскара - это замена одних слов на другие, которые можно определить как "вкусовщина" , причём без должной аргументации.
Помнится, он тоже под моим текстом такого понасоветовал, из целой простыни только два более-менее исправимых.
Так что, Елена, не особо-то и прислушивайтесь к таким горе-"советчикам".

Благодарю!
Я прислушиваюсь к советам по делу всегда или почти всегда Но если я вижу, что правки ломают психологическую атмосферу или входят в противоречие с характером конкретного героя, я их не вношу. Для меня важно, чтобы герои видели мир по-разному, говорили по-разному - и где-то через три-четыре главы уже об этом не думаю, интуитивно ясно, как герой говорит и действует. Автор подстраивается под героев (иначе герои будут клонами автора), герои подстраиваются друг под друга - ну как в семье или трудовом коллективе. Ближе к концу тома я заметила, что они изменились и начинают невольно в чем-то копировать друг друга, но именно невольно и ненарочито. Если же я начну их всех одинаково "расцвечивать"... вот и сказочке конец

Любопытно, а какой у вас стаж писательства?

Эх, сложный вопрос Это когда запись в трудовой книжке есть - все легко, просто и понятно. А тут... Ну вот объективно: что-то записываю с тех самых пор, как буквы выучила, первая публикация в периодике - 1996 год, первая книжная - 2015-й, редактор (именно официально, основной род занятий) - с 2014-го.
Если же это в продолжение разговора о том, как относиться к советам читателей, - а всем, и начинающим, и продолжающим, надо анализировать. Есть же вполне признанное понятие - авторская глухота: в какой-то момент любой автор может выдать такое, что, когда ему пальцем в это ткнут, обалдеет: как так вышло? Автор может и должен редактировать свои тексты, но единственным редактором и корректором выступать не может и не должен - гарантированно многое упустит, даже из-за замылившегося глаза. Вот почему все тексты показываю и давним знакомым, которые отлично проявили себя как бета-тестеры, и людям, которые меня знать не знают, и так потихоньку складывается целостная картинка предстоящей редактуры.

Та не. Просто поинтересовался )
Жгите исчо.
Текст читабельный - а это вери гуд ...

P.S. А есть где целиком почитать скачать? Я за компом долго не могу. Только с ридера на диванчике

Да я сразу на все вопросы ответила - мало ли
Полностью, вот чтобы единым файлом, - нигде, текст не допилен, а печальный опыт был, когда мои черновики всплыли в сети. Выкладывала не я, но стыдно-то мне
Так что файл, как он есть сейчас, могу переслать Вам лично (но там не конец, это первая книга, потихоньку продвигаю дальше), только укажите, куда переслать

Глава 15
– Глубокоуважаемый профессор, я ведь не берусь спорить с вами о… скажем о поэтике произведений Гедеона Старшего? Тем паче не бросаюсь на защиту ваших учеников, когда они перепутают инфинитив с… э-э-э…
– Не могу припомнить ни одного своего ученика, который путал бы инфинитив с чем бы то ни было, – Берт, изображая задумчивость, подергал себя за кончик носа. – Вы вот можете перепутать палаш и эспадрон? Да и о поэтике произведений Гедеона Старшего я вряд ли стал бы спорить даже с вами, мой начитанный друг, – все-таки, в отличие от своего сына, придворного хроникера его величества Дамиана Четвертого, он имеет весьма сомнительные заслуги перед литературой. Первый из авторов бульварных романов, чье имя нам известно, действительно заслуживает того, чтобы поэтику этих самых, с позволения сказать, произведений изучали?
– А я в ранней юности зачитывался романами Гедеона Старшего и отчасти под их влиянием… гм…
– Договаривайте, господин Гарт, не смущайтесь, тут все свои. Отчасти под их влиянием выбрали род занятий?
– И достиг на этом пути заметных успехов и признания. – Смутить помощника начальника дворцовой стражи было не так-то просто. – Так почему же вы, мой ученый друг, столь бесцеремонно вторгаетесь в мою профессиональную сферу? Да, фехтовальщик вы неплохой… для преподавателя словесности, конечно. Но если я говорю ученику, что он олух... а в данном случае я имею все основания употребить более весомые слова, дабы более точно выразить суть… Иными словами, Лео, ты безнадежный тупица, бестолочь, болван, – с тоской перечислял он, развалившись в кресле, вытянув ноги и меланхолично созерцая носки своих сапог, – и альтернативное мнение господина профессора в данном случае учтено не будет. Да, физически ты сильнее Тима. И, я так понимаю, ты все-таки взял на себя труд запомнить, что тебе выгодно сокращать дистанцию. Но это же не значит, что нужно лезть на клинок противника, подставляясь то так то этак. Сколько раз тебе повторять: используй свои преимущества. Куда тебе торопиться? – в долгом бою у Тима меньше шансов. Это ему нужно заботиться о том, чтобы поскорее завершить бой. А он… иди-ка сюда, тихоня и наглец, что ты вечно по темным углам прячешься? Так вот, объясни мне, зачем ты затягиваешь бой, почему не атакуешь? Что за странная любовь к обороне? Любого из вас в настоящем бою уложат через пару минут. Вы предсказуемы, как…
– Как фабулы романов господина Гедеона Старшего, – задушевным тоном подсказал Берт. – И все-таки признайтесь, господин наставник, они не настолько плохи.
– Не настолько, – охотно согласился Гарт. – Просто плохи. И про две минуты – не шутка. Клянусь своим добрым именем, мне приятнее смотреть на этот вот гобелен, чем на их поединок. – Он кивнул на коврик с изображением охоты. – Как вы думаете, коллега, какова его цена?
– Значит, все-таки коллега? – приподнял брови Берт.
– Безусловно. В искусствоведении мы оба профаны. Итак?
Словесник потер переносицу.
– Тысяч пять, я думаю.
– Обоснуйте, будьте добры.
– Извольте. Настоящий старинный гобелен, цена которому сто и более тысяч, никто не спрятал бы с глаз долой. Да и от самого изображения разит современщиной и вкусовщиной, как от романов Энрико Мориско… надеюсь, его книги вы не читаете? Если да, я вызову вас на дуэль и героически паду за честь двух прекрасных дам – Литературы и Истории.
Гарт многозначительно хмыкнул.
– Хорошо-хорошо, не буду испытывать ваше терпение. Ближе к существу вопросу. Для людей просвещенных, как мы с вами, не секрет, что нынче в моде исторические сюжеты. И такого рода изображения, равно как и псевдоисторические и квазилитературные вымыслы о временах достойных Альберта Блистательного и Теодора Первого, находят спрос. Хотя будь я на месте его величества Альберта Седьмого, я бы вынес на обсуждение в парламент законопроект, предполагающий уголовную ответственность за циничную эксплуатацию нашего славного прошлого.
– Профессор-р-р! – этот потрясающий рык Гарт наверняка позаимствовал у господина Эварда.
– Только не говорите, что вы, будучи лордом-канцлером, не поддержали бы сие достойное начинание… Ах да, о гобелене! Смотрите: пропорции людей и животных реалистичны, старые мастера не могли похвастать такой точностью. Зато дикий кабан не выглядел бы милой, безобидной хрюшкой. На которую следует охотиться не с копьями и рогатинами, а с вертелом.
– С вами сложно не согласиться, – Гарт хищно улыбнулся, и стало ясно: Берт только что утратил шансы на победу в словесном поединке. Почему – еще неизвестно, но утратил. – Разве что с ценой вы ошиблись. Всего лишь в десять раз. Подумайте: с чего бы его высочеству, знатоку и ценителю, приобретать подобную безвкусицу? А если вещица все же ему по душе – почему она здесь, а не на каком-нибудь почетном месте? – Он встал, подошел к гобелену, провел пальцем по нижнему краю. – Я думал, учителя словесности в первую очередь обращают внимание на буквы. Вам что-нибудь говорит имя Клайрена Рота?
– Ну не настолько же я темен, чтобы не знать о придворном художнике его величества, – Берт старался держаться непринужденно, однако все видели: он сник.
– Ни одна из его работ не стоит меньше пятидесяти тысяч. И вы, разумеется, уже поняли, что гобелен изготовлен по его эскизу…
– …И подарен его величеством его высочеству, – договорила за Гарта Хлоя. – Да еще по такому весомому поводу, как день рождения принца Теодора! А его высочество ужаснулся, изрек, что предпочел бы дюжину бутылок «Старого капрала» – не беспокойтесь, господа наставники, – я не слышала, я подслушивала! – и отправил сей знак королевской милости в почетную ссылку. И придраться не к чему, и от позора подальше…
…Дневные тренировки становились все тяжелее – вдруг оказалось, что поначалу господин Эвард щадил своих учеников. Да и прочие наставники соревновались в требовательности и придирчивости. И все же Тим упрямо продолжал вечерние занятия с Гартом. Прознав об этом, в компанию решительно напросился Берт – «с целью совершенствования навыков». Тут уж у Лео лопнуло терпение – оказывается, друг прекрасно обходится и без него! Заявился к ним – как будто бы мимо проходил и заглянул от нечего делать. Думал, посмеются. А они обрадовались – дескать, давно ждали. Тим – и тот воспринял его приход как что-то само собой разумеющееся, не раз и не два сходился с ним в поединке уже по своей воле… и от Гарта доставалось им обоим поровну.
Одним словом, прав оказался господин Тео – они «втянулись». То, что казалось невыносимым на первых порах, теперь воспринималось как разминка. После настоящих тренировок Лео чувствовал себя так, как будто бы его завязали в узел и не торопятся развязывать. А наутро надо было учить проклятый язык, затверживать формулы и, что хуже всего, долбить правила придворного этикета. «Втянитесь, – повторял принц за ужином. – Верьте в себя и ешьте, как следует, даже если глаза на вот этот самый пудинг не смотрят. Я знаю, о чем говорю, меня и Эварда по той же методике дрессировали».
Но хуже всего приходилось Хлое: в то время как они все вместе набивали очередные шишки в тренировочном зале, она изнывала с компании пианино и сухопарого желтолицего маэстро. Едва учитель откланивался, она мчалась к своим. Она так и говорила – к своим, у своих, свои – и заметно гордилась, что может так говорить.
После занятий не расходились, сидели в оружейке – порой до тех пор, пока часы не возвещали одиннадцать пополудни – в этот час «детям» полагалось возвращаться в свои комнаты, Гарт следил за неукоснительным исполнением правил.
Говорили обо всем на свете – неизменно находилось что-то равно увлекательное для всех. Иной раз и о том, что Хлоя называла «политикой».
– Если к нам затесался предатель, в один прекрасный день выяснится, что мы настоящий кружок заговорщиков и нам грозят застенки замка королевы Катарины, – как-то раз с комической серьезностью предрекла она. – Кстати, не замечали: самые мрачные страницы истории, как правило, связаны с королевами, а не с королями?
Здесь не были в ходу титулы, и даже разница в возрасте с Гартом – старшим из них – быстро и незаметно стерлась. Девять лет и должность помощника начальника стражи дворца его королевского высочества раньше стали бы для Лео непреодолимой преградой. Он и к старшим братьям обращался на «вы» – так было принято дома. Нужно было попасть в такой переплет, что хуже и некуда, чтобы узнать: вежливость и уважение – не одно и то же. И правила – не оковы, а опора. И, демоны его побери, он не один в этом мире. С Гартом можно славно поболтать, сидя у камина. Во время тренировки – никаких вольностей, слово наставника – закон для ученика. Берту можно дерзить и во время занятий, но ни одна дерзость не останется безнаказанной. Хлоя… все-таки младшая сестра – это не то же самое, что старшие братья. Принц не ошибся – она слушалась его беспрекословно… ну, почти. Даже этого ее маэстро цвета осенней листвы он спас: «Сказано – учись!» Она могла поворчать и даже похныкать, но быстро успокаивалась. И каким-то лисьим чутьем улавливала, когда на него наваливалась тоска. Приходила, молча садилась рядом, брала его за руку – и не отпускала, пока не пояснялось у него в голове и в сердце… Просто, так просто! Совестно признаваться, но этот дом… язык не поворачивается сказать «дворец» – сразу стал для него родным. Он не видел настоящих дворцов, только читал. И сомневался, что вот этот – настоящий. Ну да, алебастр, позолота, хрусталь… А по сути – не то казарма, не то псарня, не то зверинец бродячих артистов, не то лечебница для душевнобольных. Он тут прижился? Ну так тому и быть!
Двое старших порой делали серьезный вид и величали друг друга «господином профессором» и «господином помощником начальника стражи» – но лишь во время споров. При этом Лео так выразительно кривился, что смотреть на него было «не то чтобы больно, но щекотно до жути», как однажды сказала Хлоя.
Девчонка вообще повадилась озвучивать общие мысли. Однажды, к примеру, призналась, что не понимает – как она раньше жила без их «Оружейного клуба», так они стали именовать себя с чьей-то легкой руки. С чьей? Никто не помнил. Наверное, это был один из тех единодушных порывов, которым они уже перестали удивляться. Или опять Хлоя постаралась?

И только Тим не участвовал в беседах. И как будто бы тяготился ими. Но не уходил – правила вежливости боялся нарушить, что ли? Спросят его о чем-нибудь незначительном – ответит, как учителю урок, – кто бы ни спросил, пускай и Лео, нелюбовь к которому он если и скрывал, то не слишком старательно. Да и к другим особой приязни не проявлял. Скажут ему зажечь свет или открыть окно – выполнит поручение неслышно и аккуратно, словно хорошо вышколенный слуга. И снова усядется в своем уголке. К нему давно, наверное, перестали бы обращаться, если бы все не чувствовали неловкость: как это так – вот он, рядом, можно ли его не замечать? Ничего не значащие вопросы, ничего не значащие ответы. Терпеливое молчание – единственный ответ на брань Гарта (Лео – тот мог и поспорить, все ж таки тут они не ученик и учитель, а добрые товарищи).
Единственный, кто не знал сомнений – можно побеспокоить угрюмого типа или нет, – Блик. Белый щенок хвостиком таскался за Тимом («Как заколдованный», – не упускал случая прокомментировать Лео), в то время как Волчонок и Малыш делили время между родителями и хозяевами. Сворачивался у него на коленях тугим клубком – иначе уже и не поместился бы («Интересно, что ты будешь делать, когда он с папашу своего вымахает?»). Ревниво вскидывался, когда Тима окликали («Эй, только не вздумай его на нас науськивать… мало ли, на что у тебя ума хватит!»). Тим перестал реагировать на выпады Лео, ограничившись одним-единственным ответом: «А я думал, шпильки – типично женский атрибут». Если во время учебных боев Лео пару раз удалось пробить его защиту, то ни одной победой в словесном поединке он похвастать не мог – Тим просто не принимал боя. Постоянно напряженный, будто ждет удара – и готов уклониться.
– Ну когда ты уже оттаешь? – на днях спросила Хлоя.
Он не ответил. Но девчонка, видать, подумала: если что-то разрешается мелкому собачонку, то ей тем более не возбраняется. Подсела к Тиму – точнее устроилась у его ног, уставилась снизу вверх, скорчила умильную мордашку и подобострастно заегозила:
– Слушай, а сразись со мной? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! С Лео неинтересно, он мне нарочно уступает.
Лео возмущенно кашлянул. Нахалка сделала вид, что не поняла намека.
– Да и другие… даже господин Эвард – вроде и учит чему-то, вроде как и взаправду – а все как будто бы понарошку. Надоело! Хочется испытать свои силы. По-настоящему.
– По-настоящему – на тренировочном оружии? – Вот уж какого таланта нельзя не признать за этим молчуном, так это умения – если уж заговорит – превращать самые обыкновенные слова в насмешку. И тон как будто бы обычный, и физиономия равнодушная, а сразу понятно – сказано не просто так, а с подковыркой.
– Спрашиваешь, зачем тебе это нужно? – очень вольно истолковала его слова Хлоя. – Давай так: ты меня побьешь – я тебе натаскаю таких книжек, что ахнешь. Сам ты их нипочем не найдешь, а тебе это интересно.
Тим недоуменно приподнял бровь. Едва заметный намек на заинтересованность, но от девчонки он не укрылся.
– Я же видела, что ты читаешь, – поспешила она закрепить успех. – И у меня даже есть кое-какие мыслишки, почему тебе это интересно. В общем, не пожалеешь. Можешь сколько угодно говорить, что сам, все сам, но я в библиотеке ориентируюсь намного лучше. Только сначала, конечно, тебе надо победить, в чем я со-овсем не уверена, – она помолчала, словно давая ему возможность вспылить. Он смолчал. – Ну а если побеждаю я, ты сегодня же идешь со мной в парк. Пора вызволять тебя из заточения.
Хлоя, конечно, племянница дипломата и явно поднахваталась у дядюшки всяких хитростей, но на этот раз у нее ничего не выйдет – не поведется высокомерный тип на детскую подначку.
– Заметил – ты в любом случае не в проигрыше… ну, разве что в поединке мне уступишь… ты ведь этого не боишься, а? – сладеньким голосочком прирожденной подлизы пела девчонка, не желая признавать, что уже потерпела поражение.
Тим осторожно ссадил щенка на пол, поднялся. Он что, и вправду собирается…
– Я знала, что ты согласишься, – захлопала в ладоши Хлоя и юркнула из оружейки в зал. Тим, не спеша, но и не медля, – следом. Все остальные – и люди, и четвероногие стражи, – за ними: и поглядеть любопытно, и из виду выпускать нельзя, мало ли, что может в голову стукнуть двум сумасбродам?
Однако нашелся тот, кому все это пришлось не по душе: едва противники вооружились и встали друг против друга, под ноги Хлое кинулся белый собачонок – и, оскалившись, норовя цапнуть, живо оттеснил к стене. Опешили все, даже большие собаки – должно быть, и они не ожидали этакой наглости от карапуза. И только братья, приняв происходящее за новую игру, попытались поучаствовать – и, получив чувствительные укусы, с обиженным визгом отскочили. Им и в голову не пришло дать отпор – это же не враг!
– Блик, ко мне, – не повышая голоса, приказал Тим.
Щенок попятился, не выпуская Хлою из поля зрения.
– Спокойно, все хорошо.
Только после этих слов белый позволил себе развернуться и ткнуться лбом в простертую над ним руку. Щенка трясло, и Тим, отложив оружие, опустился на колени и принялся гладить его, что-то шептать на ухо.
– Сам чокнутый, на своих бросается, и собака такая же, – не удержался от комментария Лео.
– На своих? – отстраненно переспросил Тим, и Лео понял: в этот раз он не пытается задеть – всего лишь невольно озвучил мысли, потому что внимание всецело поглощено маленьким агрессором, вдруг превратившимся в самое несчастное создание на свете. «Сам недавно был таким же, вот и тянешься…»
– А ведь он прав… – Гарт со значением посмотрел на Тима.
– Кхе-кхе-кхе… – нарочито закашлялся Берт. – Как я понимаю, господин помощник начальника стражи хочет донести до нас мысль о том, что высказанные Лео опасения по отношению к этому юному существу небезосновательны. И вполне очевидно, что ты, Тим, не контролируешь своего питомца, а значит он способен создать потенциально опасную ситуацию.
– Спасибо, – выцедил господин помощник с интонацией, позволявшей оценить всю искренность и глубину его благодарности. – Господин профессор, не стоило утруждаться, я и сам вполне могу донести до болвана простейшую мысль, что он болван.
– Вот этого я и опасаюсь…
– А я опасаюсь, что такая собака, попавшая в руки болвана, натворит бед, – Гарта невозможно было склонить к деликатности обычными ухищрениями: он рассердился не на шутку.
– Не натворит. – Тим, будто бы восприняв сказанное буквально, убрал руки за спину. Щенок тяжело вздохнул, но не запротестовал: перевернулся с бока на живот, положил голову на передние лапы, выказывая покорность.
– Предпочитаю верить своим глазам, – хлестко рявкнул Гарт. – И сегодня же доведу до сведения господина Эварда, что рановато тебе владеть такими опасными игрушками.
То, что Гарт перешел границы допустимого, поняли, кажется, даже младшие в стае: Малыш подошел к Блику и улегся, положив голову ему на спину, а Волчонок, преградив Гарту путь к братьям, вздыбил шерсть и продемонстрировал вполне внушительные, хотя пока еще молочные, клыки.
Тим встал.
– Я не позволю. И он такая же игрушка, как и ты.
Лео смотрел на Гарта: тот побелел от гнева. На Тима можно было и не смотреть – и так понятно, что глаза у него светлые до жути. Стыдно и самому себе признаваться, но эти глаза пугают, и чем дальше, тем больше. Если так и дальше пойдет, в кошмарах будут сниться. Сейчас он вскакивает в холодном поту, когда чудится, что он в камере смертников. То, чем порою веет от Тима, настолько же страшно… еще и непонятно.
– А убить меня тебе не позволят. – Оскал такой, что сам Волчара обзавидуется.
– Что за бред? – Напугать Гарта было не так-то просто. – Что за пафосные речи? В какой драме ты вычитал эту чушь? По шее накостыляю – да и все. Заслужил.
– Имеете право, наставник, – Тим не насмехался, не провоцировал и, кажется, даже не видел в словах Гарта ничего для себя унизительного.
– Ой, спасибо, что позволяешь! – А вот помощник начальника стражи не скрывал иронии.
– Но отобрать у меня Блика вправе только она, – кивок в сторону Хлои.
– С чего это вдруг? – недобро поинтересовалась девчонка. На ее лице легко читался вопрос: «Где подвох?»
Лео сообразил: нет никакого подвоха. Но решил промолчать – из вредности. Хочет этот гордец портить себе жизнь, следуя глупейшим правилам, неизвестно когда и кем придуманным, хочет всегда и со всем справляться без чьей-либо помощи – ну и пускай. Нарвется на кулак Гарта или на колкость Хлои (еще неизвестно, что хуже) – ну и пускай.
– Ты его подарила. – Может быть, это лишь показалось Лео – очень уж захотелось позлорадствовать, – но голос Тима дрогнул.
– Я помню. И? – Девчонка насупилась. Для нее это объяснение, понятно, – и не объяснение вовсе, а что-то вроде издевки.
Упертый ее изумления не понял. И, похоже, принял за угрозу. Читал бы не дурацкие детские сказочки, а книги о здешних нравах и традициях, – не дрожал бы сейчас за свою собаченцию. Ладно, знать ничего не знает и узнавать не собирается. Но заподозрить Хлою в жестокосердии – это слишком.
Девчонка бесстрашно подошла к щенкам (взрослые собаки преградили Гарту дорогу, наверняка по какому-то знаку, не замеченному Лео), дружески потрепала по ушам Волчонка, смахнула морду Малыша со спины Блика и легким, ловким тычком опрокинула белого на спину. Мелкий бунтарь ласки не то чтобы охотно принимал, скорее терпеливо сносил, но не огрызался. Лео готов был поспорить: вздумалось бы Хлое потянуть зверька за хвост, он вел бы себя точно так же. Все-таки наловчился колдун с ним договариваться… еще и с людьми бы сумел… Тьфу ты, нашепчут же демоны такое! Еще чего не хватало – в услужение к полоумному попасть!
– Хочешь его забрать? – подал голос полоумный.
– Ты чего? – теперь испугалась и Хлоя. И Лео пожалел, что сразу не вмешался. – Я никак не могу уразуметь –нужен он тебе или нет?
Тим не ответил. Лео покосился на него – ну любой же дурости есть предел! – и почувствовал холод, такой холод, что снова, во второй раз за полчаса, вспомнил камеру смертников.
– Он храбрый и умный. Просто маленький еще. Испугался очень, до сих пор сердечко колотится. – Видно было: Хлоя чуть не плачет. – Не понял, что тебе ничего не грозит. Ему и за себя было страшно, но за тебя – еще страшнее.
– Я знаю.
Блик глядел на Тима, Тим – в сторону.
– И все-таки хочешь отдать его мне? – прозвучало, как обвинение в преступлении… в предательстве.
– Перестань! – не выдержал Лео. – Ты не знаешь, как оно у нас. Тот, кто подарил, вправе отобрать.
– Отобрать подарок? – Она не поверила. Ну да, не поверила. – Это же намеренное оскорбление… считай, что вызов!
– Не у нас! – выкрикнул Лео. Они имеют право злиться и дурить, а он – нет? – Вы оба не понимаете – мы разные. Совсем разные. И обычаи у нас разные. Эй, олух, забирай своего зверя. Но имей в виду – если мне хоть раз не понравится, как он в мою сторону посмотрел, я его наизнанку выверну и таким тебе верну.
Тим усмехнулся. Господин Тео не ошибся: если этот задумает убить – точно убьет. Сам сдохнет, но…
– Хлоя…
Девчонка заметно вздрогнула. Ну да, пальцев одной руки хватит с избытком, чтобы посчитать, сколько раз он ее по имени называл.
– Я признаю поражение. – Тим слегка склонил голову. – Поединок не состоялся по моей вине.
Подольститься пытается? Отлегло от сердца, вот и расчувствовался? Нет, не похоже. Заморочки благородных… Лео еле удержался, чтобы не сплюнуть под ноги, – он теперь тоже вроде как без пяти минут придворный… демоны бы их всех, да и его заодно, побрали!
Хлоя приподняла Блика– уже с заметным усилием – и чмокнула в носик.
– Спасибо. Я совсем не уверена, что смогла бы его побить. Ты все устроил, умничка. – И, с притворной наивностью похлопав глазами, весело объявила: – Идем завтра после утренних занятий, перед обедом. Заодно аппетит нагуляешь. Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь.
Тим ограничился тем, что на пару секунд прикрыл глаза, – как будто бы поклон отнял у него невероятно много сил и оставшихся не хватило даже на кивок. Зато хватило на дерзкий взгляд, предназначавшийся Гарту, – и не вскользь, а в упор.
Лео тронул Хлою за плечо.
– Плохо влияешь на нашего… гм… безукоризненно воспитанного молодого человека, – он довольно похоже изобразил учителя истории.
Никто не улыбнулся. Никто не возмутился. Впервые за все это время расстались молча – без дружеского подтрунивания, без яростных споров о какой-нибудь мало что значащей, но забавной ерунде, без обычного «до завтра».

Тим осторожно затворил дверь, прислушался – нет, не скрипит. А ведь поскрипывала… пару дней, наверное. Кто-то из безымянных слуг озаботился смазать петли… Третий месяц подходит к концу, а он до сих пор знает по именам лишь хозяев, семейного доктора, наставников, да еще строгую Фло и Мэй, камеристку младшей принцессы, – и как не знать, если дня не проходит, чтобы по всему этажу не разносился писклявый вопль: «Тетушка Мэй, куда вы запропастились?!», да Кевина, камердинера принца, – молодого мужчину, но не просто бесцветного, а седого и серолицего. Тот сам ему представился и добавил: «Надеюсь, подружимся». Именно эту фразу глупые взрослые говорят детям, которых считают полными дураками, а из уст слуги она звучала, как намеренное оскорбление. В то, что его высочество держит при себе глупцов, не верилось. Но и объяснения навязчивому дружелюбию Кевина не было. Если женщины, видя «воспитанника его высочества», легонько кланялись и шли по своим делам, как ни в чем не бывало, Кевин всегда останавливался, спрашивал: «Осваиваешься понемногу? Как настроение?» – или что-нибудь в этом духе. И его вроде бы ни капельки не смущал повторявшийся из раза в раз ответ «хорошо», не всегда соответствующий вопросу. И разница в статусе тоже не смущала… хотя какой статус у пленника, только именующегося воспитанником? Прочие слуги были малозаметны и безгласны: единственный, кто мог его побеспокоить, – неопределенных лет низкорослый мужчина с пыльно-серой реденькой бороденкой. Он являлся трижды в день, стучал и спрашивал позволения забрать собаку на прогулку. Как вскоре сообразил Тим, он был приставлен ко всем собакам, в том числе и тем, которых здесь называли королевскими, – выгуливал, вычесывал, кормил.
Тим предпочел бы ухаживать за своим щенком сам. Так было заведено дома. Но в чужом доме – иные правила. Допустимо ли их нарушать, если ты по собственной воле связал себя обещанием, которое куда выгоднее тебе, чем принцу? Какова выгода прожженного политикана, вообще непонятно, сколько ни ломай голову. Отец говорил: есть то, что следует принимать, не размышляя. И есть то, что следует принимать, не оспаривая. Раньше казалось – это трудно, почти невозможно. Теперь думается – так и вправду проще. Да, неприятно знать, что в твое отсутствие приходят чужаки. Но когда день расписан не то что по часам – по минутам и нужно показывать результат (иначе какое право ты имеешь считаться принятым по договору? ты просто нахлебник), нет возможности как следует заботиться о Блике. Да и о самом себе, наверное, тоже. Чужие люди заявляются в твою комнату, прикасаются к твоим вещам. Остается радоваться, что и комната на самом деле не твоя, и ни одной собственной вещи у тебя нет. И тому, что тебя избавляют от кучи забот – в комнате всегда прибрано, кровать застелена свежим бельем, в шкафу чистая, выглаженная одежда. Все как будто по волшебству, все – в твое отсутствие. Но недобрая она, эта сказка. Плен, даже почетный, остается пленом.
Кажется, они этого не понимают… или прикидываются, что не понимают. Принц соблюдает все требования договора, но при этом старательно делает вид, что напрочь забыл его суть: изображает доброго дядюшку, постоянно интересуется успехами подопечных – в чем угодно, кроме того искусства, в коем их наставляют Эвард и Гарт, преувеличенно радуется, когда учителя ими довольны, изредка журит за недостаточное старание, и даже как-то обмолвился, что присматривается – к чему они склонны и в чем проявляют наибольшие способности. «В создании неприятностей себе и людям», – беззаботно фыркнул Лео. «Это, разумеется, может повлиять на вашу будущность, но не так, как мне мечтается», – в тон ему отозвался принц.
Иногда он завидует Лео: тот переступил – через себя и знать бы, через кого еще, – и пошел дальше. А он остановился – не хочет переступать. Только смотрит… смотрит и слушает, едва скрывая отвращение. Старшей принцессе по душе роль милой заботливой тетушки: «Тим, почему ты так мало ешь? Дядя слишком много от вас требует, для этого нужны ведь силы». – «Благодарю. Мне этого достаточно». По ее взгляду понятно: не верит. И об истинной причине наверняка догадывается. Но продолжает выпрашивать признание. Для чего? Чтобы утопить «воспитанника» в жалости? Тогда он не сможет и дальше выполнять условия договора. Ее игры в милостивую покровительницу обернутся для него бесчестьем. Были бы они все такими, как Рик, – тот, должно быть, и с прислугой безукоризненно вежлив.
Равнодушная вежливость – самый надежный щит. Иначе два года ему не продержаться. Он лучше всех знает, что только пытается быть сильным. В покое его не оставят. Они ведь понятия не имеют о договоре. А иначе… кто знает, не было бы еще хуже.
Младшая принцесса – своевольная надоеда. Лукавая, себе на уме – так он думал раньше. Потом – должно быть, в тот день, когда она притащила щенков, – увидел: простодушная. Неумело копирует своего дядю, но не ищет выгоды – нет, дарит самое дорогое, что у нее есть. Силится порадовать. Мало понимает, но чувствует куда больше. «Тетушка все время жалуется, что ты мало ешь», – вроде бы шутит, а на глазах слезы… смаргивает, чтобы не пролились. «Пора вызволять тебя из заточения», – вот ведь какое слово подобрала! Ему давно не терпится выйти из дома, но он делает вид, что безразличен ко всему – и в этих стенах, и за их пределами. И все вроде бы верят, но Хлоя… Как ему могло прийти в голову, что она собирается отнять Блика? Да, язвит беспощадно, но ранить всерьез боится. А вот он…
Он уткнулся лицом в ковер, прижался щекой к боку Блика.
– Прости. Я никого не могу защитить. Не умею. Верно он говорит – слабак.
А тот, кто давным-давно перестал считать его слабаком, едва не свалился с любимого места в библиотеке – подоконника, – услыхав:
– Теперь он будет на меня злиться. Если бы мне не стукнуло в голову, что надо его расшевелить, ничего бы не случилось!
– Чего не случилось? – До недавнего времени его забавляли те, у кого был талант спотыкаться на ровном месте. А если такому чучелу еще и пинка отвесить – вообще развлечение выходит что надо. Так продолжалось до тех пор, пока он сам не грохнулся и не разбился в кровь. И рядом с ним оказались эти вот двое, которые вечно падают и ранятся. И он будет их поднимать, отряхивать… демон их раздери, и сопли утирать – тоже, раз уж на то пошло! Потому что – стыдно признаться – ни одна, ни второй его не бросят, если он снова разобьется. А и бросят… он их – нет!
– Он не поругался бы с Гартом!
– Ну, нынче не поругался бы, а завтра – кто знает? Напускное оно, это его… – не сумев подобрать нужное слово, он просто скорчил кислую мину. – Ты ж видела, как его перекорежило, когда в башку его дурную вошло, что ты Блика отберешь. И Гартовы нападки его рано или поздно вывели бы из себя. Я так скажу, – Лео снова взобрался на подоконник и вперил взгляд в сумрак сада, будто бы силился что-то разглядеть, – слишком много он в себе таскает. Думаешь, я его просто так шпыняю? А Гарт… ну вот спорим, к утру все забудет?..
…Гарт икнул и прижал ладонь к губам.
– Вам нехорошо, коллега? – Иногда Берт забывал о своем высоком звании и начинал вести себя точь-в-точь как Лео, когда намеревался позлить Тима.
– М-м-м… – неопределенно ответил Гарт. Продышался и пояснил: – Чего хорошего? Если ты не заметил, сегодня я потерпел фиаско как педагог.
– Нет, не заметил. – Профессор посерьезнел. – Тим не подвергает сомнению твой авторитет, он дал это понять четко и однозначно. Самолюбивый мальчишка. Над ним каждый будет иметь ровно столько власти, сколько он позволит. Если позволит. За тобой он признал право карать. Ты в шаге от наивысшей ступени доверия, я так думаю. – Берт с такой силой потянул себя за мочку уха, как будто бы желал немедленно удостовериться, что конструкция надежно держится на голове. – А отступись он от друга – вот тогда бы я задался вопросом, тому ли ты его учишь. В общем, будь я на твоем месте, я проявил бы деликатность. В переводе на твой язык – продолжил бы его нещадно гонять, будто бы ничего не произошло.
– Фило-ософ, – покачал головой помощник начальника стражи. – А какая ступень наивысшая?
– Ага, заинтригован! Но… могу только предполагать. Исключительно гипотетически. Ибо не вижу никого, кто ее достиг…
– Перед учениками перед своими рисуйся, – рявкнул Гарт. – А мне прямо говори.
– Напомни, о чем это я? Ах да, о деликатности. – Профессор почесал согнутым пальцем кончик носа. – Ладно! Если он признает за кем-то право сопереживать и не примет это за обычную заурядную жалость, оскорбление для себя, – вот это и будет наивысшая.

Глава 16
Маленькая принцесса весела. Еще веселее и невыносимее, чем накануне. Хватает его за руку:
– Пойдем! Ну пойдем же! – А ведь догадывается: он ненавидит, когда к нему прикасаются.
Окон в зале нет, но он уверен: там, за стенами, много-много солнца. Он наконец-то согреется. Он еле сдерживается, чтобы не кинуться наружу, опережая ее, – пускай она будет проводником, он пойдет следом. И даже руку не пытается высвободить. Он благодарен ей, как никогда, – за подарок, который можно просто забрать – и не думать о том, что случится завтра.
Но она увлекает его вниз, вниз. В оружейку?
– Думаешь, я не догадываюсь, что ты боишься подземелий? – глаза у нее огромные, взгляд вытягивает из него душу. – Думаешь, не помню, как ты там рыдал?
Он не удивляется, что эта девочка видела камеру смертников и видела его слезы: слишком часто она смотрит ему в глаза.
Он идет за ней – уже против своей воли. Иначе она назовет его трусом – и не ошибется.
А потом он все-таки оказывается впереди нее – и входит первым. И не бросается назад только потому, что помнит: она за его спиной. Нельзя, чтобы ее заметили.
Посреди оружейки – высокий костер. Люди с бесцветными, стертыми лицами подкидывают в него обломки кресел. В лицо пышет жаром, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Кажется, еще чуть-чуть – и он перестанет видеть.
В углах – сумрак. Живые тени. Хруст. Ломают мебель или кости? Людей доламывают? Он должен знать. Даже если слух подводит. Но здесь так сильно пахнет кровью.
– Всего-то ты боишься: и подземелий, и огня, и крови. Чего еще? – слышится за спиной. – Себя самого?
Он упрямо шагает вперед – и оказывается лицом к лицу с пепельнобородым слугой… нет, этот человек только прикидывался слугой, на самом деле он – безжалостный к другим и к себе Страж Престола. Не случайно он казался таким знакомым… ну конечно! Его губы в крови. Он опирается на стол. Колоду. Плаху.
Нет, он обознался, это не Восьмой. Это отец.
– Ты знаешь, что обречен?
– Да. – Он улыбается, потому что в этот миг понимает: в его руках оружие, против которого все они бессильны.
– Уверен, что тебе есть кого защищать?
Он стискивает зубы.
– Разве не она притащила тебя сюда? Я говорил тебе – ты безвольный, а значит беззащитный. – Отец наступает. Он не двигается с места. А хочется бежать… туда, на свет... – Знаешь, как стать сильным, но не становишься. Так и будешь жить ничтожеством среди ничтожеств? Идти, куда поведут?
Он оборачивается – ее нет. Или он не в силах разглядеть – перед глазами, куда ни повернись, только пламя.
– Ты знаешь, что нужно делать. Ты прошел три ступени, ты видел смерть, ты испил крови, ты умирал сам. Осталось полшага. Не можешь убивать – не убивай. До времени. Ты пришел сюда с ключом – вот и воспользуйся им, – отец не настаивает – увещевает. Да и отец ли это? Или здешний хозяин надел на себя чужую личину? Зачем? И почему он умышляет против Хлои? – Тебе пятнадцать через два месяца. Я стал мужчиной в тринадцать. Подойди.
Он медлит. Да, он все знает. Знает, что увидит. Знает, что не посмеет причинить ей зло. Знает, что будет ее защищать, хоть это и бесполезно.
– Ты воспользуешься ею как ключом? Или оставишь ее нам? – Каждое слово – ожог. – Почтение к старшим и готовность уступать им достойны похвалы. Но только не твоя готовность оставаться ничтожеством.
– Отпустите ее, – хрипит он – и захлебывается словами. Ему ведь давно известно: тот, за кого он просит, обречен мучиться дольше и страшнее. Потому что посвященные не просят.
– Она пришла с тобой. Вот и освободи ее. Она не почувствует боли, если твоя рука не дрогнет. Ты ведь уже пытался… не довел до конца.
– Нет! Я не… – У него перехватывает дыхание, руки немеют.
Он открыл глаза. Блик, свернувшись калачиком у него на груди – и как только уместился, – тихонько поскуливает. В комнате темно. «Как в подземелье».
– Угомонись, – с усилием вышептал он (язык тоже едва повиновался). – Иди на место. – И добавил: – Да очухаюсь я, не беспокойся.
Но до утра так и не уснул.
А утро и вправду было ужасающе солнечным. И все как будто соперничали друг с другом в благодушии. Лео соизволил выйти к завтраку и с упоением (хоть и вполголоса) убеждал Хлою: рыбу совсем не обязательно жарить или тушить, достаточно как следует замариновать, так вкуснее, – и одновременно уплетал копченого лосося, заедая хрустящим картофелем. Госпожа, вместо того чтобы сделать им замечание, похвалила успехи одного в языке, а другой – в игре на пианино. Более чем преувеличение. Ему досталось больше всего лестных слов – наставники в восторге от его знаний и прилежания! Рик подкармливал с ладони охотничьих собак – нынче их набежало пятеро, и вела себя шумная стая куда нахальнее, чем обычно, но этого как будто бы никто не замечал. Принц – и тот, дожидаясь, пока подадут чай, заговорил не о протекционизме, не об эмбарго и даже не о необходимости сохранения культуры малых народов, а о том, что какой-то там Артуз, владелец хлопковых фабрик, наладил прямые поставки шелкового волокна и завел новое производство.
– Скоро у вас, милые дамы, будут наряды из нашего шелка, разве не славно?
Славно, конечно же, славно. Добрый и заботливый глава семьи, хозяин дома, господин многих и многих… второй человек в этой стране после короля. В том, что он способен убить, и раньше сомнений не возникало, да он и сам не скрывал. Но неужели – кого угодно?
Есть сны, которым следует верить. Так его учили. Кто из сидящих за этим столом по-настоящему ценен для бесцветного нелюдя?
Да, он понял предупреждение. Но что он может сделать? Да и зачем? И что – должен? Не так уж и важно. Главное – он знает, чего делать не должен. Не должен защищать слабых. Вставший на защиту слабого – слаб вдвойне. Он затвердил это давным-давно, жаль, понял поздно. Иначе не стал бы изгоем и не оказался бы здесь.
– Тим, ты нездоров? – Госпожа, приподнявшись в кресле, смотрит на него поверх головы Хлои.
– Благодарю вас, все хорошо.
Он сказал правду – все хорошо. Он поступает верно. Остальное его не касается.
– Я уже говорила: если тебе не нравится наша пища, – быстрый взгляд на Лео, увлеченно исследующего – на вид и на вкус – кусочек шоколадного пудинга, – мы попросим приготовить что-нибудь по твоему выбору. Сегодня ты вообще ничего не ешь…
– Тетушка, думаю, Тим немного взволнован, – защебетала Хлоя, склевывая с ладошки крошки пудинга (Рик покашлял с намеком и подчеркнуто сухо извинился). – Верно ведь, Тим? Сегодня после обеда мы идем исследовать внешний мир… Ой, да! – подскочила, вдохновленная внезапной идеей, – а можно – не после обеда, а вместо обеда? У нас времени будет больше, а обед мы можем взять с собой и устроиться в беседке, день преотличный!
– Ну что ж, возможно, на природе ты действительно почувствуешь себя лучше, – старшая принцесса милостиво улыбнулась. – Идите. Только прошу тебя, Хлоя, не опаздывай на урок, не забывай – маэстро ценит пунктуальность и очень огорчается, когда ты… Одним словом, Лео, полагаюсь на тебя.
– Маэстро огорчится, а Гарт, если мы к нему вовремя не явимся, нас попросту с кашей слопает, а то и вместо каши, так что не прозеваю, – радостно заверил Лео. – Эй, несчастный, может, тебе, как их, нюхательные соли с собой прихватить, как бы дурно не сделалось от запаха свободы.
– Лео, – не повышая тона, но с нажимом проговорила госпожа.
– Я ж о нем беспокоюсь, – не моргнув глазом, отозвался тот. – А, ладно, если что – за ноги дотащу до дому.
Хлоя прыснула в перепачканную десертом ладошку.
Похоже, они думают, что их болтовня его задевает. И ждут, когда он ответит. Смешно. Действительно смешно.
– Тим, ты не сердись, – вдруг подскочила к нему маленькая принцесса, – но у тебя лицо такое серьезное… суровое, да. Смотреть страшно! А нам так хочется, чтобы ты повеселился вместе с нами, подурачился… ну… – Она всплеснула руками, посмотрела умоляюще: ну подскажи, подскажи правильные слова. – Ну тебе ведь не сто лет!
– Я не сержусь. – Обычная вежливость. И попытка отгородиться. Они ведь понимают – почему не останавливаются?! В его комнату может войти каждый, он с этим почти смирился. Но они норовят еще и в душу влезть – ради забавы.
– Сердишься… бука! – выкрикнула Хлоя и показала ему язык.
Он отвел взгляд. Почему никто не потребует, чтобы она не выходила за рамки приличий? Ему и то бывает неловко, а уж он точно не в ответе за ее поведение.
– Ну и сердись. Главное – не забудь: в два часа пополудни жди нас внизу.
Ну хотя бы отдавать приказания ее научили.
И он выполнил приказание – по-своему. И если бы не Блик, долго они ждали бы, а потом, может быть, отправились бы на поиски. А он сидел бы снаружи, на этой вот теплой ступеньке, лицом к солнцу… Но щенок тихонько заскулил, учуяв по ту сторону двери свое семейство, а Тим не успел на него шикнуть.
На широкие ступени парадного высыпала счастливая толпа – маленькая принцесса в оливково-зеленых штанах, камзоле и кокетливом беретике с пером (оказывается, в ее гардеробе есть что-то кроме унылых платьев, похожих друг на друга едва ли не больше, чем одежды слуг), темно-серый пес и его белая подруга, оба щенка – кувыркаясь, полируя спинами и боками и без того чистый мрамор, а позади всех, гаденько улыбаясь – дескать, видишь, мы тебя нашли, – Лео.
Хлоя забежала вперед, встала перед Тимом, вгляделась в его лицо.
– Тебе нравится? Ну ведь нравится?
Наверное, он что-то не успел спрятать. Что? Он и сам не знал, что ей удалось прочесть.
– Да. – Не врать же ей? Пусть порадуется, от него не убудет. – Кто-то здорово придумал.
– Придумал? Ты о чем? – На смену боязливой настороженности пришло любопытство. И он невольно улыбнулся.
– Ну, дом – как будто бы в центре солнечного диска, а аллеи – лучи.
– Правда, что ли? – Глаза у маленькой принцессы расширились, она просияла. – Я никогда не замечала, хоть и живу тут страшно подумать сколько лет, а ты – вот так, сразу. Тим, ты удивительный! Сам не понимаешь, какой удивительный! Ну, пойдем, ты ведь еще ничего толком не видел.
Слишком суетливая, слишком восторженная. Но почему-то не раздражает. Неужели его можно подкупить парой добрых слов? Не раздражает, но…
– Пойдем! – Он медлит, и она хватает его за руку.
Это не сон сбывается, нет, – она всего лишь приснилась ему такой, какая есть. Дело в другом: в тот самый миг, когда они сделали первый шаг в одну из аллей, он почувствовал: совсем рядом кто-то умирает, тяжело, мучительно. И, высвободившись из девчонкиной хватки, он пошел туда, куда его потянуло.
– Тим! Что стряслось?
Она звала, но он не мог не то что ответить – даже обернуться. Под ребрами жгло, выдох давался тяжелее, чем вдох. Подташнивало, хотя он еще не чуял запаха крови… учуял за долю секунды до того, как увидел. Кошка – крупная, лоснящаяся, ярко-рыжая – утащила бы добычу, если бы он раньше не успел взглянуть ей в глаза. Она сжалась пружиной, встопорщила шерсть – и, не примериваясь, скакнула в кусты. Он опустился на колени рядом с бело-сизой птицей.
Голубь. Породистый. Глупый… не умеет… не умел бояться… ручной, что ли? Позволяет себя погладить, будто бы верит – человек поможет, человек прогнал страх, теперь заберет боль.
Он срывает широкий лист и прикрывает рану: Хлоя смотрит, он чувствует, смотрит неотрывно. Ей нельзя, рядом с ней и так стоит беда – сейчас он понял это отчетливо. Не указывай ей путь, маленькая. Ты не сильнее этой птицы.
Он шарит взглядом вокруг – нет, ничего, даже камушки, которыми посыпана дорожка, – гладкие… обточенные? А человеческие зубы слишком слабы…
– Волк!
Пес понимающе тычется носом в плечо – не в протянутую ему руку.
– Так надо. Помоги мне. Не бойся.
Собачьи – то, что надо.
Он опускает окровавленную ладонь на голову голубя. Тебе уже не больно, ведь не больно?
Дыхание птицы выравнивается и затихает.
– Где мы можем его похоронить? – не глядя на Хлою, спросил он, поднимаясь.
– Я подумала, ты его спасешь, – дрогнувшим голосом пролепетала она. – Ты ведь…
– А я подумал – ты окончательно свихнулся, – подал голос Лео. – Добить его вполне могла бы и кошка, но ей бы оно еще и на пользу было.
– Я задал вопрос. – Не важно, понимают они это или нет, но сейчас его слово – самое весомое.
– Ишь как ты заговорил, выкормыш Темных! – Ну да, не стоило и надеяться, что Лео уступит. – Мы тоже хотим услышать объяснения. Может, тебя уже лечить пора? Не хватало еще, чтобы ты носился по всему парку, мешал тутошним кошкам охотиться, потешал слуг и позорил дом, в который тебя приняли.
– Это кошка тетушки Мэй, – виновато вымолвила Хлоя. – Ее не выпускают, тетушка Мэй жуть как боится, что она потеряется.
– Угу, то-то зверюга по парку шастает! – Лео скривился.
– И тетушка Ханна своего кота не выпускает. Так уж заведено – с тех пор, как у Рика появилась голубятня… это давно было, еще до меня.
– Голуби, коты, собаки, колдуны… И все норовят друг другу напакостить… кроме голубей. Или голуби тоже? – Лео поглядел в небо так, как будто бы ждал сверху неприятного сюрприза – вот прямо сию минуту. – Угораздило ж меня попасть в этот зверинец!
Тим шагнул к Лео. Хлое показалось – ударит. И подумалось: Лео только этого и ждет, чтобы ответить не только словами. А уже ведь понятно, с Тимом надо как-то иначе…
– Я не колдун, – ровным голосом начал Тим. – Я говорил – ты не услышал. Вы не услышали. Но ты прав, я их выкормыш. Меня учили те, кого здесь зовут некромантами. И я ворожу на крови, иначе не умею.
– Некромантами? – недоверчиво переспросила Хлоя. И почувствовала, что руки холодеют. Это не может быть правдой, вот сейчас Лео скажет… и… И эта дикая, безумная сказка закончится!
Лео промолчал. Зато Тим все-таки снизошел до объяснений.
– Ей не нужна была птица – она сыта. Была бы голодна, и то не сожрала бы, побрезговала – не к такой еде привыкла. Да, инстинкты. Да, поиграла бы и добила. Нескоро.
Сосредоточенный. Спокойный… как он может быть таким спокойным?!
– Возможно, я сумасшедший. И возможно, надо мной станут потешаться. Но при мне никого не будут мучить. Что еще ты хочешь услышать.
– Кто такие некроманты? – вместо Лео спросила Хлоя. – Ну, по правде, а не в сказке?
– Прости, – Тим качнул головой, – пусть он скажет. Как понимает.
– Но я хочу, чтобы ты…
– Тогда продолжай читать сказки. У вас в библиотеке томов десять, не меньше. Обложки – как надгробные камни. И название преотличное – «Сказки на сон грядущий». По достоверности – то же самое, что может рассказать он, но хотя бы забавно.
Лео – быть того не может! – стерпел. Зато Хлоя возжелала высказаться в его духе:
– А зачем ты хочешь голубя похоронить? Это какой-то ваш ритуал, да?
– Да, – серьезно ответил Тим. – И не только наш. Тебя интересует его смысл? Я не хочу, чтобы садовник или дворник выкинул его в мусорную кучу. Нельзя относиться к смерти без должного уважения.
Он поднял мертвую птицу и скрылся за деревьями. Блик вприпрыжку кинулся за ним.

– Он что, руками копать собирается? – Лео пощипал себя за ухо, точь-в-точь как Берт, когда бывал озадачен. – С него станется.
– Расскажешь? Ну, про колду… про некромантов ваших?
Страшно, и любопытно, и страшно любопытно – почему всегда так?
– Он прав, я мало что знаю, – Лео нахмурился. – Он ведь из Темных. Так у нас называют Стражей Дракона. Но только шепотом. Оскорбительное прозвище. Я как-то спросил у старшего брата: почему Темные? Получил хорошего пинка, а заодно – строжайший запрет произносить это словечко. Верь-не верь, сегодня в первый раз вслух повторил. И думал – по физиономии получу. – Он усмехнулся – и снова посерьезнел. – Брат так объяснил: Темными их зовут потому, что вокруг них одни тайны да слухи, такие, что бр-р-р. А может, потому, что для колдовства им и вправду нужна чья-то смерть. И неизвестно, достаточно им животных резать или… Чтоб тебя, ты ж девчонка, зачем тебе такое? Люди разное говорят, но только с глазу на глаз с теми, кому доверяют. У Темных везде свои глаза и уши.
Хлоя передернула плечами. Вспомнились кошмары, в которых Тим лишь притворялся живым. Давненько ей ничего такого не снилось… а теперь, похоже, привидится еще и не такое.
– Но ведь Тим – он не… – она осеклась.
– Демоны его разберут! – с сердцем ответил Лео. – Он же не Страж. Кто бы вам Стража отдал? Да и мальчишка еще. А как он эти свои фокусы проделывает, – не у меня спрашивать. У нас в ихние дела вообще нос не суют – без башки останешься.
– Не Страж? Но ты назвал его Темным.
– Не Темным, а выкормышем ихним. Я чуть ли не сразу догадался, что у него отец – Страж. И не из простых. Стражи-то тоже, как и мы, место себе выслуживают, только места у них – нашим не чета.
– Погоди, объясни нормально – кто они, эти Стражи?
Лео озадаченно поскреб переносицу.
– Сразу и не сообразишь, как сказать-то, чтоб до тебя дошло. У нас это каждый знает. Знает – и все, а вот чтобы на словах… мне ни разу не приходилось. Люди императора – так, наверное, понятней всего… В общем, забирают мальчишек не старше года у родителей – вроде как и у знатных, и у простых, это для всех особая императорская милость, и воспитывают неведомо где. Они знать не знают ни своей семьи, ни своего рода и, если люди не врут, всю жизнь называют отцом императора, будь он старше или моложе, и хранят верность только ему и своему братству. – Он и сам не заметил, как соскользнул на этакий сказ, поймал себя, поморщился и буркнул: – Да не гляди ты на меня так, будто я про какие-то чудеса чудесные околесицу несу. – И продолжил деловито, с расстановкой, как на уроке истории: – Был у нас в третьем веке император, которого распри кланов вконец доконали. Опять же – иные главы этих самых кланов – да чуть ли не все – глядя на трон, слюни роняли. Вот и начал он выращивать Стражей – так вышло, что вырастил уже для своего сына, дело-то небыстрое, зато уж тот развернулся. И трон для своих наследников сохранил, и страну порвать на уделы не позволил. А внук – тот новые земли присоединять начал, и Стражи были его первейшими помощниками. Так и повелось: и императорские телохранители – из Стражей, и полководцы, и министры. Ну, уразумела?
Хлоя насупилась и мотнула головой.
– Они ж забирают не всякого, не того, кто первый под руку попался?
– Понятно, не абы кого. Как они способности к этой самой некромантии проверяют – не спрашивай. И что она такое – тоже. Если ты думаешь, что у нас колдуны по улицам под ручку с ведьмами разгуливают, а в лавках волшебными зельями навынос торгуют, – ошибаешься. Я тебе больше скажу: я и в россказни о чарах Стражей не верил, думал – старые выдумки, от которых нам отказаться жалко, о чем тогда в застолье шушукаться, а им невыгодно – кто ж откажется на людском страхе сыграть? У моего отца начальник – сын Стража, а с его сыном, ну, с внучком стражничьим, я в одном классе учился. И отличался он от нормальных людей только тем, что через губу даже с наставниками разговаривал и денежки у него всегда водились. А всякое такое, демон знает что, со мной не там, а тут приключаться начало. – Лео метнул недобрый взгляд в сторону пристройки со слепыми окнами и ожесточенно ударил кулаком по раскрытой ладони. – И мне это не к душе. Но что делать, если я сам вижу… – Он мотнул головой в ту сторону, куда ушел Тим.
– Думаешь, его все-таки стоит бояться… ну, опасаться? – неловко поправила себя Хлоя. Сейчас она больше всего боялась, что Лео ответит «да».
– А ты боишься? – с ухмылкой повторил он давешний вопрос Тима. – Ну, то есть, опасаешься?
– Нет, – Хлоя выдохнула. Но как оказалось, рано.
– Ну и зря. Он вправду опасен. – Лео вгляделся в сумрак аллейки, будто желая удостовериться, что «выкормыш Темных» не явится в самый неподходящий момент. – Для себя. Ты видела, сколько у него на левой ладони шрамов?
Она не видела. Точнее, не разглядывала – помнила, как в глазах позеленело, когда прошмыгнула в его каюту, а там дядя Мик меняет Тиму повязку на плече. «Дядя, что это?» – «Ожог. Не смори. И вообще, поди прочь отсюда!»
И о том шраме, что появился по ее вине, вспоминать не хочется, как придет на ум – в жар кидает. Разве мало тех, что уже были?..
– Не один и не два, – мрачно буркнул Лео. – А теперь еще и следы от зубов нашего Волчары добавились. Вот от чего меня в дрожь кидает, так это от его умения со зверьем договариваться. Думается мне, тетя Мэй нескоро свою кошку найдет. Если вообще найдет.
– Ты думаешь, он…
– Тебе не надоело из него злодея лепить? – прозвучало осуждающе, но Хлоя снова выдохнула – на этот раз с осторожностью: вдруг Лео сейчас ляпнет, что все ж таки есть в Тиме что-то злодейское… с него станется! – Я тебе так скажу: он сам боится. Боится, что из-за него кому-нибудь будет больно. Я вижу, как он на тренировках через себя переступает, синяк кому поставит – и то шарахается. Он думает – никто не замечает. Угу! Кабы не это, он постоянно меня побивал бы, все ж таки я эту железку, считай, в первый раз в руки взял. И с кошкой с этой ничего он плохого не сделал, просто пуганул как следует, нескоро опамятуется, может, вообще сдернет куда подальше из дома непонятного. И ворожит он только на своей крови, и пальцы иной раз разогнуть не может… Да о чем я толкую, ты сама все видела. Другое дело – смотреть на него, когда эти свои трюки проделывает, сил нет. – Лео помолчал и закончил совсем тихо: – Смотрю – и кажется, что он больше там, чем здесь. Чего совсем не понимаю – как вербовщики ихние или как их там назвать, его проглядели, иначе он при отце не отирался бы.
– Старший, – у Хлои опять перехватило дыхание, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжать, – как думаешь, эти Стражи – они могут в обрядах использовать собственных детей?
– То есть как – использовать? – настороженно уточнил Лео.
– Да не знаю я, как! Ты вот на ладони шрамы заметил, а дядя Мик говорил – у него все тело в шрамах, как будто бы кто-то нарочно калечил. И я видела… только меня прогнали быстро.
Лео втянул воздух сквозь стиснутые зубы и выдохнул самое грязное ругательство из всех, что разом пришли ему на ум.
– Ты больше не будешь его дразнить? – Хлоя и сама не поняла, почему задала этот вопрос.
– Буду. Еще как буду. – Он поглядел на девчонку исподлобья. – Перестанет огрызаться – окончательно в себя уйдет, потом уж никакими силами назад не вытянешь.

Надо было - Маленькая принцесса висела. Сразу намёк на хоррорчик получается. И было бы гораздо живее и интереснее, чем эта длинная занудная тягомотина:-) ...
Имхо имхастое' само собой. Арбуз-хрящик.

У каждого свои пристрастия Я, например, люблю разумчивое, а чистый драйв для меня скучен неимоверно, непрерывное действие без погружения в психологию - совсем не мое. Темпоритм - штука индивидуальная, не раз убеждалась

Из аллейки выскочил Блик – не белый, а буровато-серый, но довольный, как ребенок, которому показали новую игру. Следом вышел Тим, бледный, на руках засохла темная корка.
– Колду-ун, – задушевно протянул Лео, словно за эти полчаса успел по нему стосковаться, – ты совсем, что ль, башкой поехал? Ты чему собачек учишь?
– А может, давайте пообедаем, а? – принялась канючить Хлоя. – И рану промыть надо.
– Я сам, – проговорил Тим – уже без вызова, без неприязни. И она подумала: у него даже на злость не осталось сил. – И до дома сам доберусь, не заблужусь. – Слегка улыбнулся – не беспокойся, мол. – Идите, куда собирались.
Лео и Хлоя украдкой переглянулись.
– Лучше бы сразу к демонам послал, честнее вроде как, – вполголоса посоветовал Лео и неторопливо направился к «центру солнечного диска»… вот ведь выдумал, поэт недоделанный! теперь из головы не выходит! Хлоя задержалась на пару минут – заметила запутавшийся в шерсти Блика репейник… это где ж они в ухоженном парке такой дикий уголок нашли? Хотя этот уголок как раз таки по ее просьбе не трогают. Щенок недовольно сопел, тянулся за уходящим хозяином, но не вырывался.
– Не любишь, когда рядом чужой? Как это он ухитрился за такое короткое время сделать тебя своим подобием? – шепотом спросила Хлоя. – Зато с тобой ему теплее, правда?
Навязывать Тиму помощь не решились. Даже обеденные припасы слопали вдвоем, в укромном уголке библиотеки. Без аппетита, виновато и с осуждением косясь друг на друга. И в кои-то веки – в молчании. Обоим было о чем подумать. Точнее – о ком.
Объект их размышлений явился на вечерние занятия как ни в чем не бывало. Аккуратный, невозмутимый, собранный, одним словом, такой же, как и всегда. Вроде и не такой бледный, каким был пару часов назад. Рука довольно ловко перевязана – и не скажешь, что сам управился. Учитель истории что-то неодобрительно пропыхтел про «эти ваши опасные причуды», явно подразумевая тренировки, но углубляться в тему не стал – его куда больше интересовало уложение об уголовных наказаниях, принятое в первый год правления его королевского величества Теодора III. Маленькое домашнее происшествие выглядело совсем уж ничтожным на фоне событий, приведших к появлению сего судьбоносного документа, что профессор и дал понять, придирчиво выспрашивая у Тима все подробности событий столетней давности. Обстоятельные ответы смягчили сердце ученого мужа, и он посетовал, что юноша таких выдающихся способностей вынужден тратить время на бестолковое – и, что важно вдвойне, – рискованное размахивание железками.
– А еще историк… – шепнул Лео Хлое. К счастью, профессор был так увлечен своей тирадой о силе разума и миролюбия, что не услышал.
Тим слушал с непроницаемым лицом.
Берт повязку, конечно, заметил, но вообще не придал ей значения: поранился мальчишка – эка невидаль! Даже диктант отменять причины нет – к счастью, Тим не левша.
Совсем иначе отнесся к увиденному принц, когда уселись ужинать. Жестом прервав очередную реплику супруги, начинавшуюся со слов «Тим, ты совсем ничего не ешь», он требовательно спросил:
– Что произошло?
– Ничего, что заслуживало бы внимания вашего высочества, – ответил он. Тон безупречно почтительный, но по сути – дерзость.
Хлоя вытянулась в струнку, готовая кинуться на защиту Тима. И долго ждать не пришлось.
– Кто-нибудь может мне ответить? Ты, Лео? Ты, Хлоя?
– Тим сказал правду, ваше высочество.
– Чистую правду, дядюшка.
– Надо понимать, теперь вы заодно? – Господин Тео иронично прищурился. – Ну что ж, не буду скрывать, я на это надеялся. И я рад. Однако меня смущает, что чуть ли не еженедельно у кого-то из вас новая травма, будто столь рискованным способом вы испытываете границы моего терпения. Обычная прогулка в парке – и та, как выясняется, представляет угрозу вашему здоровью. – Он обвел взглядом собравшихся за столом, остановившись на супруге. – Полагаю, мое сочувствие ничего не изменит в лучшую сторону. Так что я выберу противоположный метод. Условимся так: нет ни пострадавших, ни виноватых. Есть трое подростков с избытком свободного времени. И каждое такого рода происшествие будет вести к его сокращению – у всех троих. Час перед обедом и час после обеда на отдых – непозволительная роскошь. Час перед обедом, друзья мои, отныне будет отведен для самостоятельных занятий по тем дисциплинам, что даются вам сложнее всего. Лео – язык. Тим – история. Хлоя – музыка.
Лео и Хлоя в который раз недоуменно переглянулись. Язык и музыка – тут все понятно. Но чтобы Тим не знал историю…
– Демоны… – беззвучно вышептала Хлоя, но Лео понял.
Это и вправду наказание.
– Присматривать за вами я попрошу ее высочество. – Легкий поклон в сторону старшей принцессы. – Надеюсь, она не сочтет это слишком обременительным для себя.
Тетушка Ханна не ответила. Она смотрела на Тима – настороженно, испуганно, потрясенно. Мгновение, другое. А потом порывисто поднялась, подошла к нему, кончиками пальцев дотронулась до его щеки.
– У тебя жар. Почему ты никому не сказал? Почему ты всегда делаешь вид, что все в порядке? – В ее голосе впервые слышалась обида, скрывать которую она уже не могла или не хотела. – Лео, пожалуйста, проводи Тима в комнату. Я посылаю за доктором Мунком.

Глава 17
Дядя и тетя ссорились. Впервые на ее памяти. И впервые Хлоя и счастлива была бы не подслушивать – да не могла. Не могла заставить себя выйти из тетиного будуара в гостиную и, делая вид, что ничего особенного не произошло, прощебетать с наигранным подобострастием: «Тетенька, а я за нотами забежала, буду сегодня ту пьесу, что вы велели, разучивать». Она не настолько хороша в лицедействе.
Ей было стыдно и страшно: никогда, никогда еще дядя не говорил с тетей так резко, ни разу тетя не повышала голоса. Значит, все действительно плохо. Тиму плохо – иначе они не злились бы на себя и не кричали друг на друга!
… – Они столько пережили! У меня до сих пор в голове не укладывается! – на слезе восклицала тетушка. – Понимание и забота – только так можно их исцелить! А солдатская муштра…
– Сударыня, вы понятия не имеете, что такое солдатская муштра. Если вы столь образно и экспрессивно именуете составленную мной программу обучения, то, смею вас заверить, она в значительной степени соответствует принятой при дворе, – дядя, казалось, говорил не о семейных делах, а держал речь в парламенте о будущем образования. – Разве что меня и моих братьев воспитывали куда строже. О кадетских корпусах, не то что о войсках, лучше вообще помолчать – крайне некорректное сравнение. И да, осмелюсь вам напомнить, именно я приложил все усилия к тому, чтобы Лео и Тим не оказались в кадетском корпусе. И поддержал Рика… вы помните, о чем говорил Рик?
– Но я рассчитывала на то, что здесь все с ними будут обходиться бережно, и тогда…
– Как с хрупкими предметами? С хрустальными вазами, прошу прощения за банальность? Они – сильные мальчишки, так зачем же превращать их в хрустальные вазы? Чтобы они в итоге поверили – и разбились? Или, что куда вероятнее, назло нам превратились в камень. Пережитые испытания – не последние в их судьбе. И моя задача не столько в том, чтобы научить их проходить испытания достойно – это они и так сумеют, закалились, сколько в том, чтобы им не вздумалось бороться в одиночку.
– О да, в риторике вам нет равных! И, конечно же, любой факт и любой домысел вы без труда впишете в свою замечательную, едва ли не гениальную систему! Но как в нее укладывается то, что Тим слаб? Не духом – физически! Ему не выдержать тот бешеный ритм жизни, что вы навязали детям!
– А вы спросите его самого, согласен ли он на поблажки. И спросите у Лео, или у Рика, или у Эварда – у любого, кто согласится говорить с вами на эту тему и кто хотя бы немного знает Тима, что это такое для мужчины – ощущать себя слабым. Пусть даже и физически, – дядя скопировал тетушкин тон, добавив нотки сарказма. – Услышанное может неприятно вас удивить – вдруг выяснится, что забота убивает вернее, чем муштра. А я вам скажу только одно: был у меня старший товарищ, боевой генерал, о котором говорили, что он страха не ведает. Одряхлел, обезножел, все дочки – а у него было семь дочерей и, как назло, ни одного сына, – принялись вокруг него крутиться, не иначе как от нечего делать, чуть ли не как с младенцем сюсюкать… добрые девочки! И однажды он как будто бы случайно выпал из окна.
Хлоя заметила, что комкает в руках ноты, но было уже поздно – изрядно измочаленные странички теперь годились разве что на растопку.
– Ладно, доктор, ему по чину полагается нудить… простите, предостерегать, но вы-то что заладили – слабый, слабый? Да, он недостаточно окреп после предыдущей болезни, да, сейчас болен. Да, сотворил очередную глупость – вздумал вести полуголодное существование, ради того, чтобы… Чтобы – что? Чтобы чувствовать себя менее зависимым? Признаюсь, я не до конца понимаю, что творится у него в голове. Но это просто очередная глупость. Только и всего. Я надеюсь, что смогу его в этом убедить.
– Если вы все видели и понимали, почему раньше не попытались его убедить? Чего вы ждали? – контратаковала тетушка. Сейчас она куда больше походила на склочную мещанку, нежели на немногословную, всегда сдержанную принцессу. – Я хотя бы пробовала с ним договориться…
– Да-да, вы очень трогательно уговаривали деточку покушать, – дядюшкин голос сочился ядом. – Повторяю еще раз: он – сильный. И куда больше мужчина, нежели ребенок. Ваша навязчивая забота для него унизительна. Оставляю вас наедине с вашими сомнениями, мне еще нужно поработать. И да – настоятельно рекомендую отказаться от подобной линии поведения, если не хотите, чтобы он взбунтовался.
Хлоя вдруг поняла: они оба только думают, что знают Тима. Вроде бы и дядя, и тетя правы, но не могут договориться… и не договорятся, даже если очень постараются, ведь для одной он и вправду несчастное дитя, а для другого – неужто мужчина? Как бы не так! Скорее – подросток, и так сбитый с толку, в тут еще все эти доброхоты, наперебой норовящие его осчастливить. Им не впервой, и они уверены, что сумеют: у них ведь была Хлоя – то самое несчастное дитя, которое только и ждало, чтобы его приласкали, был слишком взрослый Рик, который через себя переступал, принимая заботу, и как-то обронил: дескать, я бедный родственник. Получил от дядюшки заслуженную взбучку без всяких поблажек, и сейчас поглядите как гордо держит голову. «Индюк», – Хлоя улыбнулась, хотя на душе было совсем не весело.
Вспомнилось: Рик тогда мечтал о беседке, как в родном поместье, о голубятне и о том, чтобы стать великим полководцем, вроде маршала де Гаста. Он читал и перечитывал знаменитый роман о приключениях и подвигах будущего полководца, и учитель истории, прознав об этом, принес ему подлинное жизнеописание… Рик некоторое время спустя рассказывал об этом со смехом: «Я был так разочарован, что мне вздумалось уйти в монастырь. Пришел к дядюшке с просьбой. Именно после этого у нас появилась столярная мастерская». Хлоя недоверчиво фыркнула, а Рик с деланной обидой заявил: «Зря сомневаешься. Дядюшка сказал, что не так уж важно, выйдет из меня офицер или столяр. Главное, чтобы вышел мужчина». Фраза в дядюшкином духе. Беседку и голубятню тоже соорудили, причем когда Рик сломя голову мчался помогать слугам, его никто и не подумал остановить.
А у нее, у Хлои, в тот момент была мечта только об одном: о тихом месте, где ее никто не побеспокоил бы. Дядюшка как-то сумел дознаться и провел ее по всему дому. Ей больше всего понравилась оружейка. Тогда он, к ужасу тетушки, дал ей ключи: «Приходи, когда пожелаешь». Конечно, за ней присматривали, она уже потом поняла. Но разве это не мелочи?
Вот и Лео на днях вроде как неохотно (ну да кто ему поверит! хотел бы промолчать – промолчал бы!) признался: «Поначалу я считал его старым лисом, а теперь понимаю, что он больше на Волчару на твоего похож – охраняет всех, кого считает своими».
«А он для тебя – свой?» – спросила она. Лео – не Тим, с ним можно не дрожать над каждым словом.
«Не скажу, что свой, но уж точно не нелюдь, как наши о ваших, глазом не моргнув, говорят. – Поколебался и добавил: – Брехуны. И хотел бы им верить, а не выходит. А в его словах я вранье нарочно искал – и не нашел. И я этому рад, пускай меня сто раз назовут предателем».
«Дурак. Кого и когда ты предавал, а?»
Только вот Тим думает иначе. Обо всех о них. И никто – даже дядя – не в силах его переубедить. И никто не знает, о чем он мечтает… ну ведь мечтает же о чем-то? Вспомнилась одна из сказок няни – о мальчике, у которого колдуны отняли часть души, так было нужно для обряда. Мальчик разучился петь, смеяться, видеть красоту, но взамен колдуны научили его отнимать часть души у любого, кто был меньше и слабее. Однако мальчик не лишился ни совести, ни сострадания и не захотел, чтобы кому-то было так же плохо, как ему. Он больше не хотел оставаться с людьми и ушел в горы. «И там погиб?» – спросила Хлоя. Няня ответила не сразу, положила ладонь ей на лоб – Хлоя тогда болела, у нее был жар – как сейчас у Тима – и странным хрипловатым голосом вымолвила: «Ну почему? Устроил себе жилище и прожил много лет». – «Один?» – «Один». – «И к нему никто не пришел?» – «Нет». – «Тогда ему лучше было бы погибнуть».
Хлоя и сейчас не понимала, о чем эта сказка. Ну не о том же, в конце концов, что кому-то лучше в полном одиночестве? Тут прав дядюшка: человек не должен оставаться с испытаниями один на один.
Она попробовала мысленно дотянуться до Тима – так, как учила няня. И как у нее никогда не получалось. И почти сразу отчетливо услышала: «Холодно». Содрогнулась, вскочила, споткнулась о скамеечку для ног, жестом велела собакам оставаться на месте… Из своей комнатки, смежной со спальней, испуганно выглянула тетушка Мэй. Точь-в-точь как кукушка из часов, есть такие в покоях тети Эллы, – в другой раз Хлоя посмеялась бы, но сейчас ей было страшно до спазма в животе.
– Что случилось, ваше высочество?
– Потом, тетушка, все потом! Я к Тиму.
От ее покоев до покоев мальчишек – всего ничего, а сердце колотится так, будто она весь парк обежала и домой вернулась.

Хлоя толкнула дверь комнаты. Господин Мунк посмотрел на нее чуть ли не со страхом.
− В чем дело?
− Ему совсем плохо, да?! – Не ожидая ответа, кинулась к кровати. Доктор испуганно посторонился.
− Ненадолго же хватило твоего намерения сначала спрашивать разрешения, а потом, так уж и быть, − врываться.
Хлоя украдкой выдохнула и плюхнулась на пол. Насмехается – значит, дела не так уж плохи. И взгляд – вполне ясный, заинтересованный. А что если перестать искать слова – и высказать все напрямую? Вот представить, что он − это Лео, и…
− За тобой призраки гнались? Если да, твое поведение можно извинить. – Глаза запавшие, кажутся черными, а губы иронично кривятся. Ничего страшного, правда ведь? Это обычная простуда. И в такую жару можно простудиться. И чего она так испугалась?
Хлоя порывисто дотронулась до его руки – горячая!
− Призраки водятся только в очень старых замках и до полуночи ведут себя тихо, − в тон ему заявила она. И спросила шепотом: − Тебе холодно?
Он закрыл глаза. Как будто бы ответил, а как будто бы и нет.
Она сорвалась с места, подскочила к шкафу… Какое счастье, что тетя Фло сама следит, чтобы вещи лежали на одних и тех же местах! От мальчишек разве такого порядка дождешься… хотя от этого можно ожидать чего угодно.
− Сейчас будет теплее. – Заняла прежнее место на полу. – Доктору-то чего не сказал?
− Ваше высочество, не стоит беспокоиться, я дал ему порошок, через полчаса…
− А эти полчаса он должен мучиться? – Да, она неправа, господин Мунк делает все, что полагается, он в сто раз нужнее Тиму, − но сдерживаться нет сил.
− Мне нужно идти, время позднее, − сухо проговорил доктор. – Я позову госпожу Фло.
− Не надо, − она попыталась добавить в голос раскаяния, но ничего не получилось – страх никак не отпускал, − мы с Лео сами посидим, а понадобится – и тетю Фло позовем.
− Как вам будет угодно. Порошки на столе, схему лечения я написал. Желаю здравствовать!
Хлоя обиженно показала закрывшейся двери язык.
− Эй, − осторожно коснулась плеча Тима. – Ты хотел, чтобы я спрашивала разрешения… ну так вот: позволишь ли кое о чем у тебя узнать?
− Не пытайся лукавить. Я не хочу, чтобы ты врывалась без стука.
Он не раздражен – забавляется. Лихорадка, что ли, на него так действует?
– Обрати внимание, я не настаиваю, чтобы ты входила. Бесполезно. У тебя не получится. Ты или подкрадываешься, или врываешься. И приставать с вопросами ты все равно будешь, разрешу я или нет. Ну и зачем усложнять?
– А ты зачем усложняешь?
Да, так и есть – вот она, их общая ошибка! Все они – и дядя с тетей, и Лео, и она сама – искали обходные пути: дядя вел переговоры по правилам дипломатии, тетя заискивала и подхалимничала, Лео провоцировал, а она делала и первое, и второе, и третье – какая блажь в голову вступит! А может быть, стоит перестать юлить? Ведь удавалось же, даже несколько раз удавалось поговорить по-человечески! Да, чудес ждать не приходится, его замкнутость и непримиримость за день никуда не денутся… а может – и за год. Но с ним и вправду надо говорить так же, как с Лео, – прямо, без оглядки.
– Зачем ты голодаешь? В этом доме всем всего хватает. Так зачем? – Дух захватило от собственной наглости, но останавливаться она не собиралась… совсем наоборот! – Что-то не верится, что в вашей семье кого-то ограничивали в еде. Лео говорит, твой отец – очень знатный и богатый человек.
– Ну если Лео говорит… – Тим ухмыльнулся. – Он же все знает – и как живут в Верхнем городе, и как ворожат…
– А я могу предположить, как у вас наказывают. – Теперь отступать точно нельзя. Да и некуда. – И думаю, что лишение обеда или ужина – крайне мягкое наказание, ну, как если бы у нас тетечка брови нахмурила и пальчиком погрозила. За что тебя голодом морили? Скажи, а я попробую угадать, за какой проступок ты сейчас сам себя наказываешь.
– Ты такая же сказочница, как твоя няня. – Как-то подозрительно легко и несерьезно отреагировал Тим на открытый вызов. – Любишь страшные сказки.
– Сам же говорил – страшная сказка иногда оказывается правдой… ну или вроде того.
– То-то и оно, что вроде того. Ты все истолковала по-своему.
Какой же он… Какой он солнечный, когда улыбается, пуская и вот так – язвительно! А она сама себя запугала… «страшной сказкой»!
– На самом деле все проще. Мне достаточно этого количества пищи.
И какой он упертый!
– Для чего достаточно? Чтобы сдохнуть не сейчас, а немного погодя?
Тим приподнялся, всмотрелся в ее лицо. Только дважды – дважды за все эти месяцы! – видела она такой взгляд: когда Тим ворожил на ее крови и когда испугался, что у него отнимут Блика. Но тогда этот взгляд притягивал. Сейчас – отталкивал.
Хлоя еле удержалась, чтобы не отшатнуться. Не для того она все это затеяла, чтобы труса праздновать!
– Ты чего? – как можно спокойнее спросила она. – Если тебе не по душе мои слова – так и скажи. Если кажутся обидными – я извинюсь. Если я неправа – переубеди меня, я признаю свою неправоту.
– Дядюшкина племянница, – Тим снова откинулся на подушки и закрыл глаза. Вроде не обиделся, уф-ф.
– Так и есть, – она изобразила самодовольство. – Так что не удивляйся тому, что я сейчас скажу. Мне интересно узнать, как чувствует себя человек, который так, с позволения сказать, питается. Может, и у меня какие-нибудь небывалые способности откроются.
– Не надейся, – он снова подначивал.
– Сам же говорил, что у меня есть своя магия.
– Угу. Своя. А ты все норовишь на чужую дорогу свернуть. Так и себя потерять недолго.
И не угадаешь, серьезен он сейчас или шутит! Ну и ладно, она тоже не так проста, как ему кажется.
– А хочешь секрет? Знаешь почему я пришла?
– Знаю. Лео позабыл, что Берт ему не только друг, но и наставник. А Берт не забыл. И теперь бедняга Лео, вместо того чтобы после ужина слушать сказки, вынужден читать стихи некоего рыцаря Бартоломью, кои упомянутый рыцарь писал для своей прекрасной дамы… двести с чем-то там катренов. Любопытно, когда же он успевал гонять диких горцев. Или его воинские подвиги – плод его же поэтической фантазии? Или стихи, как полагают некоторые педантичные ученые, – более поздняя стилизация?
Хлоя дотронулась до его лба. Доктор не ошибся: жар начал спадать. Тим продолжал лежать неподвижно, с закрытыми глазами – будто не почувствовал ничего. Добрый знак?
– И при чем тут Бартоломью? – вкрадчиво спросила она.
– Он отнял у тебя Лео – о глупости самого Лео, так и быть, умолчу. Нерыцарский поступок господина рыцаря. Хотя господин профессор истории уверяет, что на самом деле всяческие бартоломью не отличались образцовой нравственностью.
– Ты забыл, какой вопрос я задала? – Хлоя без труда призналась себе: ей нравится вот так сидеть и болтать вроде бы ни о чем. Если бы Тим всегда был таким… вот только не болел бы!
– Я на него ответил.
– Когда?
– Только что.
– Не понимаю.
– А что тут понимать? Тебе стало скучно, и ты решила испор… то есть скрасить мой вечер.
– Не угадал. Я же намекнула, что не все так просто! Сдаешься?
– Еще чего. Не хочешь – не говори.
– Ты все равно не поверишь. – Нет, он – поверит. – Когда его величество… ну, мой дедушка, но при дворе так говорить не принято, – тяжело заболел, меня перестали к нему пускать, а мне очень хотелось его увидеть. Почему-то казалось – то, о чем по углам шепчутся, – враки. Я скучала по нему. Няня сказала: ты можешь дотянуться до него и понять, что он чувствует. Достаточно просто представить его покои, его самого и задать вопрос – любой, на который хочешь услышать ответ. У меня не получилось. Ни разу. А потом я и пробовать перестала, решила, что это одна из няниных утешительных сказок. Ну, я их делила на умные, над которыми думать надо, и утешительные, скучные, которые лучше забыть. Почти забыла. А сегодня вспомнила и позвала тебя. И ты ответил. Сказал, что тебе холодно. Я это выдумала, да?
– Нет, – он, не открывая глаз, запрокинул голову – как будто бы мог сквозь веки что-то рассмотреть на потолке, – ты сама видела, что меня знобило. – Отбросил оба одеяла, сел в кровати, с усилием, но довольно уверенно. – Ты чего? Уже все в порядке. Не вздумай.
Она не сразу поняла, что плачет. Странно: в груди не давит, горло не перехватывает, а слезы текут.
– Я и вправду тебе ответил. Я услышал вопрос, отозвался, не задумываясь. Когда болеешь, всякое может почудиться. – Он пальцами дотронулся до ее висков. – У тебя получилось.
– Это ты не вздумай! – Она оттолкнула его руки. – Я отревусь, и все. А тебе сейчас силы беречь надо. Если немедленно не угомонишься, я позову тетю Фло.
– Кошмар! – он тихонько рассмеялся. – Да не нужно со мной сидеть. У доктора на удивление разборчивый почерк, я сам в состоянии…
– Не обсуждается, – тоном, позаимствованным у дядюшки, заявила Хлоя. – Не хочешь, чтобы тебя беспокоили и о тебе беспокоились, – не болей. – Забралась с ногами в большое кресло у окна (предусмотрительная тетушка Фло, которой, должно быть, надоело коротать ночи на жестком стуле, распорядилась доставить сюда этого близкого родича дивана и софы) и созерцательно уставилась на сплетение ветвей на фоне серо-синего неба. – А хочешь сказку? – Кинула короткий взгляд на Тима. – Она мне тоже сегодня вспомнилась. Может, ты растолковать сумеешь, что к чему.
Он слушал вполуха, больше прислушивался к себе. Удивительно, но ее присутствие не раздражало – к этому он уже начал привыкать, но изумлялся по-прежнему. Он соскучился по историям, которые она упорно продолжает называть сказками. У тех, кого Лео с бесхитростностью обычного уличного мальчишки кличет Темными, нет сказок. Есть легенды, преисполненные намеков. О том, как стать угодным Дракону и государю, о подвигах во имя них, о выборе между честью и бесчестьем, о пути… И о том, что все венчает не слава земная, а Открывающая Врата – смерть. Слабый духом во Врата не войдет. Истории Хлои как будто бы не похожи на легенды, слышанные им во время Обрядов Единения, слишком уж много в них обыденного, мимо чего Страж пройдет – и не заметит, много существ, и вправду проникших из сказок, одни милые ее сердцу лисицы-оборотни чего стоят! Но эти истории тоже…Двенадцатый наверняка сказал бы – угодны Открывающей Врата. И та, которая рассказала их… непохоже, чтобы она заигрывала с Открывающей. Нет, она защищала девчонку, учила ее смотреть в глаза страху. Вот почему Хлое так легко говорить и потом кошмары не снятся. Ему снятся до сих пор, и думается: он не был достоин и одного посвящения, а дошел до четвертой ступени.
А вот сегодняшняя «сказка» ей заметно не по душе. Предложила растолковать, вроде как снова на бой вызвала. А на самом деле попросила защиты. Ошибиться невозможно. Он перехватил ее взгляд. Когда она хочет поединка – смотрит совсем иначе.
Снова царапнула мысль о поединке: «сдохнуть не сейчас…» В ту минуту ему подумалось: министр проговорился. Нет. Пусть у него другие представления о чести, но он не станет посвящать в мужские дела девчонку. Она болтает, как обычно, только и всего. И пускай болтает.
– И бежал он в горы, и взошел на такую высоту, на какую не поднимались ни пастухи, ни самые отчаянные из охотников, и поселился в пещере. И никогда больше не видел человеческого лица, не слышал человеческого голоса… – Хлоя свернулась в кресле калачиком. – Ну? Что скажешь?
– Дай подумать. Пять минут.
Он сразу понял, о чем эта история, можно было и вовсе не слушать. Загадка в другом: откуда няня Хлои узнала об обрядах Стражей? Или правильнее спросить: кто она? Вряд ли девчонка сумеет ответить на этот вопрос. Ладно, пока нужно думать о другом: как отвечать? Что ей видится, когда она произносит слово «обряд»? Нашептывания и пассы руками? Почему няня не раскрыла ей правду? И суть обряда объяснила как-то странно, будто бы нарочно сбивала с толку. Что стоило сказать: мальчик прошел посвящение и получил Силу? Нет, не какую-то там нереальную и бесполезную способность отнимать у людей часть души, а право ворожить, проливая кровь более слабого и забирая его жизнь. Не воспользовался этим правом – ну и дурак. Отрекся от Силы, а значит и от тех, кто помог ее пробудить, – хуже чем дурак. Хотя бы хватило ума уйти.
– Ты ведь не случайно рассказала мне эту… сказку? – неожиданно для себя спросил он.
Хлоя не ответила.
Он встал, подошел к креслу: она спала. Вот и хорошо. Только вот окно приоткрыто. И никак не закрыть, не сдвигая с места проклятое кресло! Конечно, она хвастается, что не боится холода, но вдруг ночью замерзнет? На диване в гостиной есть плед…
Лео ввалился без стука. Почему бы и нет? Если принцесса так себя ведет, что взять с простолюдина?
– Эй, дохляк, ты живой еще?
Отвлек: порошок посыпался на скатерть, в стакан попало разве что несколько крупинок.
– Тихо, – Тим кивнул на кресло, вздохнул и принялся разворачивать второй бумажный пакетик.
Лео, неодобрительно хмурясь, постоял у окна, поправил сбившийся плед (девчонка едва слышно завозилась), подсел к столу, по-хозяйски придвинул к себе бумагу с записями доктора. Неужто уже слова разбирает? Берта можно поздравить с успехом… была бы охота. Его диктанты – то еще издевательство.
– В общем, так, пьешь свою бурду и укладываешься. А я пойду пухлую сороку угомоню и вернусь. Она за мелкую дергается, а к тебе соваться боится. Знать бы, чем ты так ее напугал.
Знать бы… Он усмехнулся. А птенец не боится. Хотя, может быть, и стоило бы. Он сам начал сомневаться. Видимо, и птичий защитничек что-то такое чувствует: демонстративно устроился на диване в гостиной, не забыв предупредить:
– Чтобы дверь не смел закрывать!
– И тебе доброй ночи.
Лео неопределенно хмыкнул.
Ночь и вправду оказалась недоброй. Вроде бы и не спал, но привиделось: Блика держат поперек живота большие черные руки, он обвис безвольно, не дергается, не скулит. Вспыхивает огонь – свеча размером с факел, опаляет Блика, но тот по-прежнему неподвижен, опаляет руки – оказывается, они не черные, они в запекшейся крови…
Он открывает глаза – и видит огонь. И не сразу понимает, что это самая обычная свеча. В руке у Лео. В другой – стакан.
– Держи, – приказывает ночной визитер. – В бумажке твоей написано в три часа лекарство пить и в восемь. Ну! Чего ждешь? Спать охота, демоны тебя раздери!
Огонек погасает.
Он свешивает руку с кровати.
– Блик.
Холодный нос тычется в ладонь. Блик укладывается рядом с кроватью. Можно запустить пальцы в его шерсть. Тепло. Лисичка права – тепло.
Не худшая из бессонных ночей.

Глава 18
В одной из сказок Хлои лиса-оборотень одарила того, кто ей помог, чудесным мечом, в другой наградила ту, что была к ней добра, голосом небесной красоты и умением играть на лютне (любопытно, это она переиначила название инструмента на здешний лад или няня раньше додумалась?).
Он не был добр к маленькой белой лисичке. И не помогал – только исправлял свои ошибки. И дары ему были вроде бы ни к чему. Но утром, в то самое время, когда – если он не заплутал в реальности, валяясь в полузабытьи после бессонной горячечной ночи, – она и Лео должны были почтительно внимать зануде историку, в дверь постучали. Как-то странно постучали: бум, приглушенное «ай, чтоб тебя!», бум. И пока он тер глаза, пытаясь сообразить, что происходит, дверь распахнулась, гулко стукнула о стену и угрожающе качнулась обратно. Хлоя успела проскочить. Глаза круглые, лапки судорожно сжимают поднос.
– Поганенько выглядишь, – утверждение бесцеремонное, голосок вкрадчивый. Зачем-то заговорила на языке детей Дракона. Уж не затем ли, чтобы похвастать, как затвердила простонародные словечки?
– А ты пропустила занятие по этикету. И, надо понимать, не только сегодня.
– Садись. – Как она все-таки похожа на своего дядю! Но смысла спорить нет. Да и забавно все это.
Она осторожно ставит ему на колени поднос.
Пять маленьких тарелочек, две миски. Почти такие же, к каким он привык с детства. Хочется снова протереть глаза. Из того, что в тарелочках, он доподлинно узнает рисовые пирожки. В одной из мисок – тоже рис, но вот декор из овощей и соуса… у того, кто это смешивал и сервировал, необычное чувство прекрасного. Или не менее необычное чувство юмора. А может, он просто не умеет готовить? Или умеет? Куриные ножки узнаваемы...
Да, он голоден. Но накидываться на еду, даже после приглашения, – признак плохого воспитания. К тому же сначала нужно понять, что означает новая девчонкина проделка.
Он медлит. Хлоя истолковывает это по-своему.
– Боюсь, получилось не то, чего тебе хотелось бы, – похоже на неуклюжую попытку извиниться. За что? В чем подвох? – Рис и фасоль на кухне были, рыбу привозят каждый день, но Лео говорит – у вас не такая. К тому же он понятия не имеет, что едят в Верхнем городе… ну, у знати. Он говорит – вроде как из крабов что-то, из омаров… И из осьминогов. Неужели и впрямь из осьминогов? Или тоже народ придумал?
– Скорее – приукрасил. – Еще немного – и он рассмеется. Оказывается, это тоже сложно – не рассмеяться. – Так это ваше совместное творчество?
Хлоя несмело кивает.
– Угу, и тетя Эйб помогала, и ее мальчишки.
Угу, проще говоря, вся кухня поучаствовала, до последнего поваренка.
Он не может сдержать улыбки. Осторожно зачерпывает бульон – точно, рыбный. Рука подрагивает. Только этого не хватает – пролить бульон в постель!
– Я лучше к столу сяду.
Хлоя понятливо (услужливо?!) подхватывает поднос. Отходит в сторону, отводит взгляд.
Такой она ему не нравится. Это слишком похоже на страх. Господин должен вызывать в почтительный трепет в сердце каждого, кто не равен ему. Один из первых уроков, преподанных ему отцом. Но испуганный человек перестает быть собой. Смотреть на него больно и гадко.
– Ты тоже садись. Вряд ли у тебя было время позавтракать.
– Ой, да ты не представляешь, как я объелась! – Хлоя всплескивает руками – и сразу становится самой собой. Значит, ему просто показалось. – Все ведь пробовать надо, когда готовишь. Вот водички попью – столько перца, жуть! – Она закатывает глаза. – А Лео хоть бы что, нахваливает…
– Ты нахваталась от него уличных словечек, Готов поспорить, раньше ничему подобному тебя не учили. – Он позволяет себе рассмеяться.
– Ага, а в отместку я учу его нашим таким же…
– Неужели так говорят во дворце? – Оказывается это здорово – болтать ни о чем!
– Так говорят наши слуги. Промеж собой. – Она прячет улыбку в ладошку.
– А ты подслушиваешь?
– И как ты догадался!.. Ну хоть немножечко съедобно? – Она снова смотрит ему в глаза, и взгляд – и просящий, и требующий, как у Блика, когда возвращаешься после долгого отсутствия. – Я старалась, так старалась, что даже обожглась, вот! – С гордостью демонстрирует узенькую полоску на запястье. Какая же глупая!
Черенок ложки звякает о край миски. Все-таки не удержал!
– Больше в кухню ни ногой, – настроение портится сразу, и он не намерен этого скрывать. – Ну какая из тебя кухарка? Покажи!
Хлоя проворно отскакивает к двери, прячет руку за спину, заполошно вспискивает:
– Ни за что! Ты только-только выздоравливать начал! А Лео меня уже полечил.
– Лео?! Он что, тоже целителем заделался? – Оказывается, все это заразно – и просторечье, и страсть к врачеванию… не исключено, что и глупость.
– Да ну тебя, – отмахивается Хлоя. – Просто наврал тете Фло, что обжегся по рассеянности, когда угли в камине ворошить полез…
– В этакую жару?
– Так вы ж теплолюбивые. И да, ты должен быть ему благодарен: он сейчас на занятиях за нас за всех отдувается!.. Тим, ну скажи правду! Скажи! Ни капельки не вкусно? Совсем…
– Не канючь! – строго обрывает он. – Ем же!
Он и вправду берет ложку. Ничего похожего он никогда не пробовал, но вкусно.
– А сладкого нет? – Он не привык просить. Где бы он ни был, что бы с ним ни происходило, в его жилах течет кровь Стража. Кровь важнее, чем имя. Таким, как он, пристало или приказывать, или молчать. Но спросить – не значит попросить, так ведь?
Хлоя живо скрывается в общей гостиной и дальше – в комнате Лео. Вот уж эти простолюдины, живут, как муравьи в муравейнике, всегда на виду! Да и принцесса не лучше – подхватывает словечки у лакеев и стряпает вместе с поварятами!
Он хотел бы злиться на нее подольше, но не получается. Такое чувство, какое было вчера, когда он гладил Блика… А вот и он, тут как тут. Рисовый пирожок – без перца, да и соли не очень много. Эй, чудо, ты такое ешь? Ест. Еще как лопает!
Хлоя кладет на край стола кусок… нет, потрепанный жизнью обломок шоколадки.
– Лео тоже жуткий сладкоежка. Надо пополнить ваши запа…
– Пополняй. Но на кухню не ходи. – Можно и притвориться, что зол. Все равно она не поверит.
– И как же я тогда…
– Если я прошу чего-то не делать – просто не делай. Что непонятного?
А вот Блик поверил – ткнулся ему в ладонь… утешитель!
Нет, не поверил. Пирожки понравились!
– Не клянчи. Я и сам догадался бы. – И добавляет, как будто бы ни к кому не обращаясь: – Спасибо. Но больше – не надо. Я постараюсь не доставлять вам хлопот.

Пальцы и ладони горят, в сердце будто бы раскаленная игла вошла, а он ведь не дотрагивался до ожога – только видел. Несколько секунд. Почти десять часов назад. Вроде бы уже не лихорадит – то ли порошки помогли, то ли питье, что принесла госпожа Фло. А может, лисичкины яства или ее болтовня. Или Блик – забрался в кровать, прижался к боку, греет. Но вот – накатило. Крошеный ожог так не болит. Да и сквозь стены боль не просачивается, это ж ведь не зов. А Хлоя его не зовет, позвала бы – он точно услышал бы. Откуда взялась уверенность? Да демоны знают, как сказал бы Лео. Заявиться самочинно и выдать: я начинаю сходить с ума, разреши поворожить, не то рискую необратимо помешаться? Можно без долгих слов сказать: я чокнутый. Абсолютно то же самое!
А что если?.. Стоп! Такого он никогда не делал. И делал ли кто-нибудь вообще – знают разве что демоны.
Он довольно неделикатно сгоняет с постели Блика – если тратить время и силы на дипломатические переговоры с хвостатым, решимость успеет уйти. Ему надо слышать только свое сердце. Не в метафорическом, а в самом что ни на есть прямом смысле этих слов. Представляет себе узкую красновато-бурую полосу на запястье Хлои. А дальше? Как можно почувствовать боль, что давно уже утихла? И зачем? Девчонку шрам не беспокоит, к тому же, скорее всего, через короткое время и следа от него не останется. И все-таки – его не должно быть! А значит…
Он представляет себе, как сквозь багровую корку проступает розовая, еще тонкая кожа, вот-вот посветлеет, словно и не было ничего. Но это «вот-вот» не наступает: он перестает видеть, на мгновение – вообще. А потом взгляд упирается в уныло-зеленую стену (почему-то этот цвет раздражает только тогда, когда бесит вообще все?). Ничего не вышло? А почему тогда руки не болят, только пальцы слегка пощипывает, будто за крапиву ухватился? И да, они не онемели, не закостенели! Так получилось или нет?
На несколько секунд возникает дурацкое, ребяческое желание позвать Хлою. Да, как раз таки не выходя из комнаты! Идея ворваться к ней, как обычно врывается в чужие комнаты она, тоже страшно привлекательна – лисичке полезно поглядеть на себя со стороны. Но позвать и по ответу, каким бы он ни был, понять, удалось ли… Нет. Это не любопытство, а глупость и несдержанность.
Он с тоской смотрит на кувшинчик с сонным снадобьем госпожи Фло. Хорошо бы выспаться, пока и вправду мозги не отказали. Жаль, никакие зелья не помогут, если он не прекратит то и дело обращаться к Силе.

Маленькая ладошка дотрагивается до его щеки. Прохладная, но прикосновение согревает.
– Что случилось, лисичка? – спрашивает он, не торопясь открывать глаза. Чувствует: ее сердце бьется спокойно.
Рука отдергивается – и в следующее мгновение ударяет его по губам. Несильно, но во рту появляется привкус крови. Он вскакивает с кровати, смотрит на сестру снизу вверх (почему-то совсем не удивляясь, что это она, а не Хлоя, и что он дома). Тэхи выше него всего-то на полголовы. Но сейчас – он сразу понимает – на Солнечной деве праздничные туфли на высокой, очень высокой подошве. И на голове как будто бы башня, того и гляди рухнет… Но нет, не рухнет даже под тяжестью большущего гребня – конечно же, в форме половинки солнечного диска. У сестры вышколенные служанки и всезнающая мать, которая не упустит, не проглядит ни единой мелочи… Вон сколько заколок, похожих на кинжалы! У Тэхи болит шея, боль растекается ниже, до самых ступней. Он ничем не может ей помочь – она одета для свадебной церемонии. И ослепительна, по-настоящему ослепительна: в свете заходящего солнца алый шелк превратился в рубиновый, от каждой чешуйки вышитых на одеянии золотых драконов – искры.
– Я беспокоилась, что ты опять простудился. А ты, как вижу, окончательно забыл и о долге, и о простых приличиях, – сестра не повышает голоса, она никогда не нарушила ни одного правила, она безупречна… равных ей не существует, как она не поймет?
– Хи…
Сестра поджимает губы – высшее проявление гнева. Да, он знает, что так нельзя, он, младший, назвал старшую по имени, да еще так, как ее звали только в детстве. Невесту!
– Хи, – упрямо повторяет он. У сестры есть имя, по которому уже сегодня к ней будет обращаться кто-то совсем чужой. Да, наверное, достойный ее, это же выбор отца, но чужой!
А он лишен имени. И больше не услышит его даже из уст Тэхи.
– Замолчи, – приказывает она. – И ступай готовиться к Обряду Единения.
Разве не к свадебному? Два обряда нельзя проводить одновременно.
Спросить он не осмеливается: все равно уже потерял Тэхи, не надо позволять ей задуматься, не то она потеряет себя.
Все, что он может себе позволить, – поклониться так низко, как не кланялся даже отцу.
Солнечная не могла ошибиться, и она спасла его не то что от наказания – от позора: он едва успел сбросить одежду и занять свое место у дальней от входа стены Зала Посвящений (кольнуло сомнение: он должен быть пятым, а не тринадцатым в ряду, но как будто бы в спину кто-то подтолкнул – он оказался среди посвященных первой ступени, по левую руку от него – только один мальчишка, незнакомый), даже дух не перевел, как начали входить Стражи. Несуетливо раздевались, оставляя алые ритуальные одеяния на широких лавках у входа, и так же степенно рассаживались вокруг огромного деревянного стола, выскобленного до белизны.
На секунду то, что было перед ним, заслонило видение: заполненная светом комната, полупрозрачные занавеси и полупрозрачный фарфор. Смех и мягкий голос: «Тим, почему ты так мало ешь?»
Раньше ему не подумалось бы, что те, кто сидит вокруг этого стола, похожи на почтенное семейство, которое готовится к самой обычной трапезе. Да вот все – и те, кто на нее зван, и те, кому предстоит прислуживать, – обнажены, а в столешницу вбиты кольца с цепями.
Страх никогда не уходит из Зала Посвящений, но панике здесь не место. А она приближается: непонятно, как видение нашло дорогу сюда!
Стоящий слева робко дотрагивается до его локтя.
– Меня зовут Хэюн.
В ответ нужно представиться. Но у него нет имени.
– Я в первый раз… Что сейчас будет, а?
Что ответить, если и сам не знаешь? Наверняка известно только одно: будет плохо. Очень. Иные новички валяются в беспамятстве с первых минут обряда и до тех пор, пока кто-нибудь из Стражей не распорядится привести их в чувство. Не распорядится – можно сказать, повезло, ничего не увидишь, а как все закончится – один из мальчишек, обычно низший по рангу, сбегает за ведром воды, самой ледяной, какую найдет, и выплеснет в лицо. Но везение это – страшное, как и все здесь. Три обряда повалялся в углу – убирайся. Вон из дома, в военное училище, куда принимают даже детей простолюдинов. Фамилию получишь там же, чтобы не позорить отца. И не быть тебе даже Младшим Стражем – в тех какая-никакая Сила пробудилась.
Ему повезло: он терял сознание только дважды. От увиденного – дважды. И с десяток раз – во время испытаний, но это другое, это от боли, к ней тоже надо себя приучить. Стражи знают – нужно время…
Он пытается придумать хоть какой-то ответ: молчание затянулось, Тэхи не понравилось бы нарушение правил поведения. Пытается найти слова – и едва удерживается на ногах: те воспоминания принадлежат посвященному четвертой ступени, пятому в ряду. Пятому, не тринадцатому! И Хэюн появился одновременно с девятью новичками, но действительно стоял рядом и задал этот вопрос ему, самому младшему из посвященных. Но это была третья ступень!
Тем вечером его рукой убили человека, он впервые пил кровь из костяного кубка, такого же, как у Стражей, и поднялся на четвертую ступень.
…Тогда откуда же здесь Тень? Тень, единственный отцовский подарок, темно-серая девчонка-волкодав, уже почти взрослая и знает все основные команды. Но при виде хозяина бросается к нему, по-щенячьи заваливается на спину, подставляет брюхо.
Ему нельзя двигаться без приказания одного из Стражей. И он знает, кто первым отдаст распоряжение. Отец.
– Убей ее.
Он склоняется над Тенью, гладит: «Ты ведь знаешь, что я тебя не оставлю?»
Нужно убить. Чтобы не видеть снова ее бесконечную агонию. Но пальцы сводит такой судорогой, какой не бывает и после ворожбы на пределе сил. В самом темном уголке сознания угольком тлеет мысль: ты ведь тогда еще не ворожил. Да, в те минуты еще не ворожил – не умел.
Отец, не меняясь в лице, спокойно велит:
– Тогда умри вместе с ней.
Их приковывают рядом.
Он знает, как она будет умирать. Знает, что первым его ударит Страж Знания, следом – Страж Традиций. Кто потом – неведомо, потому что его захлестнет болью Тени. И он начнет вытягивать из нее эту боль. И потеряет сознание только тогда, когда сердце Тени перестанет биться.
И в этот раз он приходит в себя, когда ему в рот, ложка за ложкой, начинают вливать кровь. Теперь ему ведомо то, о чем тогда он догадался не сразу, – это была его собственная кровь.
– Интересное ты создание, – Страж Знания ухмыляется в седую бороду.
Отец брезгливо отворачивается. Подает кубок одноглазому Стражу Справедливости.
– Что скажешь, брат? Я думаю, что жертва из него выйдет неплохая. Но хочу оставить последнее слово за тобой. Не исключено, что стыд за него помрачил мой разум.
– Прости, брат. Но для меня очевидно, что он перешел на вторую ступень.
Вторая! Он глядит на свое левое плечо – вместо шрамов тончайшей работы изображение Дракона – алый, оранжевый, золотисто-желтый, серовато-черный огонь.
Он не позволяет себе верить, что вернулся. Горячечный бред или безумие.
– Ты воспользуешься ею как ключом?
Слова из кошмара. Отец никогда не спрашивал. Тогда он сказал: «Возьми ее». Без каких бы то ни было объяснений.
А сейчас продолжил:
– Ты ведь знаешь, что для нее это честь. И если ей удастся зачать дитя, она станет женой Младшего Стража и матерью старшего из его детей. Матерью Дара Дракона.
– Я тоже Дар? – он никогда не задал бы отцу этот вопрос, но сейчас…
– Лучше бы ты был Даром. Я надеялся, что от светлоглазой родится тот, перед чьей Силой все будут преклоняться. Но родился нелюдь. Я отец нелюдя.
Никогда, никогда отец не произнес бы таких слов! Это даже не безумие. Пожелание Лео сбылось: демоны забрали его душу.
– Возьми ее.
Он отводит глаза. Мужчины без одежды убивают, едят плоть, пьют кровь и набираются силы. Женщины без одежды – испуганные и слабые.
Ключ!
Он всматривается в лицо Подношения. Если это Хлоя…
Нет, та, которая предназначалась ему, была высокой… была взрослее.
Тэхи!
Этого не может быть! Она дочь Стража, госпожа, ни один отец не…
– Мальчик, – стонет она, – ты же добрый…
А вот эти слова он слышал. От девушки-служанки. Подношения, которое предназначали ему.
– Мальчик, ты же добрый. Принеси мне нож.
Он никогда не сможет забыть, что с ней сделали. Он отступился – и Стражи все, один за другим… Кто еще не насытился другой пищей…
Наверное, так правильно.
Отец говорит, что так правильно.
Почему же тогда она просит нож?
Он опускается на колени перед столом-колодой… алтарем, следует говорить и думать – алтарем, кладет руки на виски девушки с лицом божественной Тэхи.
– Нет. Ты для жизни, не для смерти. Ничего страшнее с тобой никогда не случится…
Хэюн на раскрытых дрожащих ладонях протягивает ему глиняную плошку. На самом деле плошку подал Страж Знания. И он же утром, удостоверившись, что яд не подействовал, провозгласил во всеуслышание: «Я старик, но не утратил интереса к миру. Позвольте мне увидеть, до какой ступени дойдет это дитя».
Тогда – позволили.
Сейчас… Не хочется оставаться ни в той светлой комнате с полупрозрачными занавесями, ни в этом зале, пропахшем кровью. От запаха крови тошнит. Но совсем уйти нельзя. Сбежать – нарушить бескровную клятву, что он принес принцу Теодору, равную клятве на крови.

– Тим! Тим, мне страшно!
Он с привычным усилием открывает глаза.
Маленькая лисичка в каком-то белом кружевном балахоне, делающем ее совсем прозрачной, устроилась на краешке его кровати, гладит по голове. Похожа на свою тетку. Прикладывает ладошку к его щеке.
– Не чувствую, чтобы жар был. Лео?
Этот тоже тянет лапищу.
– Не сдохнет. Привиделось что-то, а мы сдуру всполошились.
Привиделось? Наверное, самое правильное слово. Но что же это было? Не сон и не явь.
Понять все равно не удастся. Не сейчас.
Надо сказать им, чтобы ушли. Но сил нет.
Лео сидит у кровати. Хлоя – в изножье. Госпожа Фло – в кресле у окна.
Пусть остаются.

Глава 19
Вот уж чего Лео никак не ожидал после полубессонной ночки у «одра страждущего» (здешние поэты, судя по книжке, которую подсунул Берт «для развития навыков словоупотребления», жизни себе не представляли без «еженощных бдений у одра», как будто бы более приятных занятий вообразить не могли… например, выспаться как следует, ага!), так это того, что задохлик этим же утром довольно бодро приковыляет к столу. В ответ на неизбежные вопросы заявит со своим излюбленным выражением физиономии: «Я достаточно здоров». Но вместо того чтобы, по обыкновению, смотреть в тарелку, примется шарить очумелым взглядом по комнате… когда впервые сюда попал – и то по сторонам так башкой не крутил. Здоров он, как же! Здоровые так себя не ведут.
– Тим, хотя бы на занятия сегодня не ходи, отдохни еще денек. – Добрая тетушка верна себе.
– Благодарю. Но это лишние хлопоты. Для всех. – И дохляк такой же, как всегда. Всегда, когда не стонет и не мечется в горячке. Что с ним творилось вчера – вообще непонятно. Вроде не поправку пошел – и вдруг стоны, вопли посреди ночи. Проснулся почти сразу – а прочухался хорошо если через час… Я нынче – поглядите на него, гусь гусем.
– Поступай, как решил. – В такие моменты хозяина невозможно не уважать.
И все бы ладно, кабы бы не гаденькое предчувствие: что-нибудь да приключится? Или это не предчувствие говорит, а опыт?
Поначалу казалось, что опыт, за компанию с предчувствием, ошибся: знаток цветочков-бабочек с таким умилением поздравил недодохляка с выздоровлением, что тот решил быть паинькой и снизошел до рассказа о том, что выращивают на полях Земли Дракона. Трижды ха! Вот уж знаток сельского хозяйства!
Берта это кое-как ходячее недоразумение тоже порадовало, выдав по памяти зачин «Лисьего леса»… Сразу вспомнилось: первый наставник бил по плечам указкой за каждое перевранное слово этого самого зачина, «величайшей из поэм, рожденных на Земле Дракона». Одна ошибка – один удар. Благо память не слишком подводила… Бр-р! Аж в башке помутилось, не сразу дошло, что недоразумение повторяет зачин уже в переводе – ясное дело, собственном. Кое-что понятно, а иные слова – чудные какие-то… только бы Берту не взбрендило обратиться к нему, к Лео, за уточнениями!
Нет, он точно спятил! Раньше на занятиях открывал рот только тогда, когда его прямо о чем-то спрашивали. Да от ответа не уклонялся и дураком не прикидывался. Но сам в разговор не лез. А тут вдруг огорошил математика:
– Подобные задачи меня учили решать иным способом.
Ну ничего себе!
Оставалось пережить самый нудный урок – урок этикета. Ну и тренировку. Нет, с тренировки этого героя героического надо гнать в шею, а то еще немного – и опять с копыт долой, возись с ним…
– Сегодня я собирался проверить, сколь хорошо вы помните правила поведения на малом приеме у венценосной особы…
Взвыть впору!
– Однако мне рассказали, как блистательно вы, дитя мое, – полупоклон в сторону Тима, – решили весьма непростую математическую задачу. И я подумал, что не будет беды, если сегодня мы проведем урок истории. И поменяемся ролями. В качестве учителей выступите вы. Я ведь недопустимо мало знаю о Земле Дракона. А те знания, что у меня имеются, лишены конкретики. – Он пощипал жидкую светлую бородку. – Ну, например: общественная иерархия у вас и у нас сильно разнится. Во главе Земли Дракона стоит император. А дальше? Стражи, военное командование, министры, чиновники более низкого ранга. Вот тут возникает путаница. Каково соотношение?
Неужто он не понимает, что вышел прямиком к пропасти и двинулся по ее краю?
– Или образовательный процесс – как вы понимаете, эта тема мне крайне близка. Как организована система образования, на какие предметы делается упор, чему вообще учат? Мне интересно все…
Надо хватать лисицу за хвост, пока не поздно!
– Ну, тут я много чего порассказать могу. – Он намеренно начал на языке детей Дракона, да еще так, как говорят в предместьях. Хочет господин наставник экзотики – пусть черпает полной ложкой. Хлоя вздохнула тяжело-претяжело – и принялась переводить. Прости, маленькая, но иначе нельзя. – Есть у нас школы императрицы. Мне, когда я был совсем еще бестолковый, казалось – из-за названия, может, – что туда принимают только богатеньких детишек, и то самых примерных. То есть меня в такую нипочем не взяли бы, даже с мешком денег. – Он весело фыркнул. – Ума не приложу, как мне этакое в башку взбрело. Не иначе кто из старших надо мной над легковерным подшутил, с них бы сталось! А взаправду школы эти – для самых бедных, кто читать-то выучиться за свой счет не может. Почему школы императрицы? Потому что содержатся из ее казны. Ну, или так считается. Но было дело – услыхал, как старшие тайком посмеиваются: не сказать, чтоб императрица так уж тратилась. Бедняки-то детишек поскорее к делу приставляют, что им чтение? Чтение – блажь.
Знаток этикета деликатно, но явно неодобрительно прокашлялся. А у дохляка морда, как у статуи божества в храме. А сам-то, что бы ни вытворял, всего лишь мелкий божок. Младший… Демоны, в этом доме кто угодно остатков рассудка лишится!
– А не хочешь среди бедняков этих блажных оказаться, которые что с грамотой, что без грамоты все равно будут хозяйскую обувку чистить да за лошадьми навоз выгребать, – так раскошеливайся. Мои и раскошеливались. Чтоб я все ж не навоз выгребал, а бумажки разбирал в какой-нибудь конторе. Тут поди пойми, что полезнее. Да за бумажки платят больше. – Он покосился на профессора: ну чем не сом из рыбного ряда? Вроде еще в воде, но воды в бадейке – на две ладони… Пожалеть, что ли, бедолагу? Так он и в другой раз с дурными вопросами подступится. – Ну вот что вам точно по душе придется – у нас наставников встречали и провожали поклонами в пояс, а отвечать было принято стоя, и чтоб всенепременно глаза в пол. – Он поудобнее устроился в широком кресле, откинулся на спинку. – А чей ответ наставнику не понравится, ну или поведение, тому и розог иной раз прописывали. Но у нас-то попроще было, а вот в военном училище, я слыхал…
– Достаточно, господин Тео, достаточно, благодарю вас, – выкашлял профессор. – Ну а вы, дитя мое, что можете рассказать?
Вот же ж невезуха!
Тим улыбнулся. Физиономия задумчивая-задумчивая… Не обошлось.
– Таким, как я, не пристало сидеть за одной партой с такими, как он, – отчеканил негодяй. – Ко мне учителя приходили в дом и почитали честью то, что их пригласили. А значит, и кланялись они, а не я. – Ему что, мало просто выплеснуть воду – надо еще и сома вывалять в пыли?! – Учителя – та же прислуга, разве что с образованием и правом пожаловаться на ученика хозяину дома. Самочинно наказывать? Подобное просто невозможно. Слуга, даже самый привилегированный, не вправе поднять руку на господина.
– Неожиданно… – пробулькал, как бы не из последних сил, несчастный сом. – Опасаюсь, вы еще не вполне здоровы. Отдыхайте.
– У вас тоже есть право пожаловаться на меня хозяину дома. – Ухмылка у болезного вышла что надо – даже у него, у Лео, руки зачесались смазать по этой надменной роже.
И он нескрываемо позлорадствовал, когда Гарт захлопнул дверь оружейки перед самым носом Тима.

– Пойдем! Ну пойдем же! – Хлоя верна себе: схватила его за руку, потянула.
– Куда? – Он не двинулся с места. – Сначала скажи, что замыслила.
– Да ничего особенного. – Она скорчила огорченную мордашку. – Не нравится мне, какой ты сегодня. А если не приду на урок музыки, такой шум поднимется – у-у-у! – Закатила глазенки. – Но если не пойдешь, я тоже не пойду.
– Это дядя научил тебя шантажу как способу вести переговоры? – Все-таки она забавная.
– Нет, дядя научил меня всегда говорить правду! – ничуть не обидевшись, весело парировала девчонка.
– Небогатый у меня выбор – слушать сейчас твою, с позволения сказать, игру на пианино, или слушать потом слегка завуалированное под воспитательную беседу нытье твоей тети. Спасибо за заботу. – Он насмешливо поклонился. Презабавный казус: нет никакой проблемы в том, чтобы посидеть на занятии и нет никакого смысла упираться. И она понимает, что он давно уже согласен, но продолжает убеждать. Оба потешаются, но прикидываются серьезными.
– Знаешь, что я тебе скажу?
Вот лукавая лисичка!
– Надеюсь, поведаешь, сколько у тебя хвостов и как ты ухитряешься их прятать от людей? Да только вот я – не совсем человек. Правда, считаю плохо и мысли, как некоторые сказочные волшебники, читать не умею. Так что – не знаю.
– А вот что: когда ты спокоен, мне трудно понять, что ты чувствуешь: злишься, расстроен, сомневаешься… И мне становится не по себе, понимаешь? А веселишься всегда по-настоящему. – Она вздохнула. Так вздыхает Блик, когда устраивается под боком. – Ты такой солнечный.
– Прекрати выдумывать. – Он нахмурился. Непритворно. – Пойдем.

– Ваше высочество, вы меня снова разочаровали. Прошу прощения, но учиться который год – кстати, который? – и остановиться, по сути, на уровне гамм! – Желтолицый, похожий на трость маэстро, казалось, готов схватиться за голову и едва сдерживается. Его страдание было неподдельным. – Господин Кляйн говорил мне, что придется начинать едва ли не сначала, но я счел это преувеличением , проявлением скромности истинного мастера. Но – увы. Мы работаем которую неделю. На пьесах Бруно рос и я, и мой учитель. Но Бруно, простите за экспрессию, вертелся бы в гробу, если бы слышал ваше исполнение! Это трагедия!
– Ну, его пьесы веселыми никак не назовешь… – подчеркнуто осторожно возразила Хлоя.
– Вам смешно? А вот ее высочество принцесса Ханна… – Он горестно махнул рукой. – Вот, – выцепил из бордовой бархатной папочки плотные желтоватые листы, – мы согласовали, что далее вы будете работать с пьесами маэстро Моретти. Он жил всего лишь полвека назад, его музыка и сегодня звучит на балах… Принимайтесь за дело. Пожалуйста.
– Стоп!
Она и не заметила, что Тим встал и встал за ее плечом.
– Попробуй сыграть то, что играешь обычно, когда остаешься наедине с этим монстром, он указал глазами на пианино.
– Не припоминаю, чтобы приглашал вас на свое занятие, – повысил голос маэстро.
– Не беспокойтесь, я бы к вам учиться и не пошел, – равнодушно обронил Тим. – Делай, что я сказал. Потом объясню.
Хлоя неуверенно положила руки на клавиши, глубоко вдохнула и с усилием взяла несколько аккордов. Обернувшись через плечо, жалобно поглядела на него.
– Возможно, ты ее знаешь. Меня научила ей нянюшка…
– Дальше. – Тим вздернул подбородок. Вид у него был подчеркнуто мрачный.
Мелодия хромала, спотыкалась, замирала – будто бы на развилке, не зная, куда двигаться дальше…
– Хватит, – смилостивился Тим. – Разреши мне.
Она поспешно уступила ему место.
Он повторил мелодию легко и свободно, немного ускорив темп. Ни разу не сбился. Если бы поглядел на Хлою – наверняка увидел бы безмолвное потрясение, лучшую награду музыканту и представить сложно.
– Ты знаешь, что это? – он смотрел на свои руки.
Хлоя тоже опустила глаза: шрам на тыльной стороне его левой ладони – тот самый, от ланцета, – давно побелел, но все равно оставался жутким.
– П-песня, – с запинкой проговорила она. – «Да сгинут супостаты».
– И? – он смерил ее взглядом, исполненным превосходства. Вполне обоснованного превосходства, прямо-таки обидно стало. Сколько всего он скрывает, а?! – Дальше-то там что?
– Ты не рассердишься? – Не самый умный вопрос, но ничего другого на ум не пришло.
– За что? Я же сам спросил.
– «Да воспарит Дракон». – И затараторила, отгоняя страх: – Это какой-то ваш гимн. Няня поначалу только мелодию напевала, вроде как колыбельную, а потом – со словами, я упросила.
– Какой-то там гимн? – было непонятно, вправду ли Тим раздражен, или удивлен, или попросту заинтересован. – Это гимн Земли Дракона. – Колыбельная! – он усмехнулся – и снова заиграл. Аккорды звучали все мощнее и мощнее… по-настоящему грозно.
– У меня так нипочем не выйдет, – сказала Хлоя. И прикусила язычок: глупо!
– Не выйдет, – не стал обнадеживать Тим.
Маэстро закашлялся. Если бы она накрепко не затвердила один из уроков доктора Мунка – никакая зараза с ходу до человека не доберется, – то решила бы, что та болезнь, которую так тяжело, но так быстро поборол Тим, привязалась и к господину Станли – весь урок прокашлял, и к маэстро.
– Тетя говорит – надо больше практиковаться. – Она скосила глаза на очередную жертву заразы и страдальчески вздохнула. – Но это так скучно…
– Сударь, попробуйте-ка вы. – Маэстро ткнул длинным пальцем в ноты. Удивительно, но у них ноты записывают точно так же… Или – ожидаемо? Крепость Дракона! Сколько же лазутчиков было в этой крепости? Вызнавали секреты, завозили всякую гнусь.
– Вы ведь знакомы с нотной грамотой? Я уверен, у вас получится.
– Зачем?
– Если бы вы пожелали, я мог бы озаботиться вашим совершенствованием. У вас ведь та…
– Я полагал, вы меня услышали – не вижу в этом необходимости. – Тим снова повернулся к Хлое. – Ты тоже не видишь необходимости заниматься. Тетушкина прихоть – вот и все. Поэтому у тебя ничего и не получается.
– Кажется, уже вижу. – Хлоя улыбнулась и поняла: сейчас он думает, что она все больше походит на лисичку-оборотня. И снова улыбнулась. – Я жуть как не люблю уступать и проигрывать. А ты настолько лучше меня, что… что это просто оскорбительно!
Он качнул головой. Снова спрятался, снова непонятно, что у него в голове.
– Мне нипочем за тобой не угнаться. Но я все равно попытаюсь!
– Зачем? – Вопрос тот же, интонация совсем другая: сейчас как будто бы обескуражен. Да неужели?!
– Хочу услышать от тебя, что пианистка из меня лучше, чем кухарка.

Шрам от ожога на ее руке едва заметен. Как ему это удалось, по-прежнему непонятно. Но стало спокойнее. Надолго ли?

Глава 20
Вроде бы он живет здесь долго, невообразимо долго и волей-неволей научился отличать Кейт от Бесс, а Бесс от Барб, а вот садовника толком рассмотрел впервые. Почему бы и не поглазеть, пока греешься на солнышке, сидя на широких перилах. Можно было бы и прилечь – почти что диван, разве что пожестче. Но не хочется выказывать себя дикарем, пускай даже и перед слугами… тем более перед слугами!
Садовник низкорослый, коренастый, похожий на здешнее сказочное существо – гнома. И на картинках в книжках как раз таки чаще всего светло-русые, как и этот бородач. И прячутся отменно, если сами того желают. Вот и этот промелькнет между ветвей – только его и видели. О том, что он где-то здесь, не испарился, не ушел под землю, не врос в ствол одной из лип, свидетельствовали фигурно подстриженные кустарники, клумбы без единого сорняка, чистый песок на боковых, не мощеных аллейках, даже беленький заборчик высотой по щиколотку, появившийся вокруг лисичкиной землянички.
Сегодня гному не до игры в прятки. Мерит свои владения широкими шагами, высматривает, все ли в порядке. Ему в помощь дали нескольких подчиненных господина Эварда – небывалое дело. По крайней мере, видеть подобное еще не доводилось.
Занятия отменены, слуги открыли парадные залы, большую столовую и тоже наводят лоск. Он заглянул походя, не желая привлекать к себе внимание, – и спустился в сад. На такие его отлучки теперь никто не обращает внимания. Поначалу кто-нибудь из «серых» маячил поблизости, на глаза не лез, но настороженное внимание чувствуется и на большем расстоянии. Сейчас если и следят, то издалека, из окна, с ленцой, довольствуясь тем, что и дверец, и парк, и сад охраняются.
Им невдомек, что если он захочет – уйдет в любое время. Но прогулки по незнакомым улицам не представляют интереса, разве что тоже – поглазеть. А исчезнуть навсегда нельзя – он связан словом.
Лео высовывается наружу, щурится на солнце, примеривается, как поудобнее расположиться на ступеньке, а потом растягивается рядом, на перилах, свесив ноги. Волчонок заползает в тенек, к Блику.
– Девчонку не видел?
– Куда уж мне? Если она даже тебя не почтила визитом.
– Муторно как-то. У меня так обычно на чужих чутье срабатывает. Еще и малая запропастилась.
– А кто тебе свои?
– Да все, кто не чужие! И суеты в этот раз что-то многовато.
Они не ссорятся, не провоцируют. И ничего не выясняют – ни отношения, ни информацию. Ругаться лень, и знают оба одинаково мало, можно сказать, ничего: во дворце будут визитеры, вот и все.
Вот Гарт точно в курсе происходящего. И послан – сразу видно – за ними.
– Юноши, извольте вернуться в дом и проследовать в свои покои. И не покидать их до тех пор, пока я не позволю.
– Вроде ничего такого сегодня еще не натворили, – бурчит Лео.
– Обед должны принести в вашу гостиную, – привычно не дает сбить себя с толку Гарт. Продолжает инструктировать на ходу: – Если нужны какие-то книги из библиотеки – у вас четверть часа, чтобы их взять. Ну а чтобы вам наверняка было чем заняться, для тебя, Лео, доставлено дополнительное задание от Берта, для тебя, Тим, – от господина Станли.
– Может, все-таки напомнишь, чем мы провинились? – Лео взял обыкновение говорить помощнику начальника стражи то «ты», то «вы», и непохоже, чтобы Гарта это смущало.
Но и о субординации он не забывал:
– Еще один вопрос, и я запру ваши двери снаружи.
– Угу, запри, опечатай и караул приставь, – не думал сдаваться Лео. Остановился на пороге своей комнаты – и ни шагу. – А давай так: два вопроса? Ну, то есть после второго запрешь. А на один по-хорошему ответишь? Что сегодня тут творится-то?
– День рождения ее высочества. И прием по этому случаю.
– Хлои? – Лео удивленно присвистнул.
– Это второй вопрос.
– Э-э-э, так нечестно! Я же просто уточнил.
– И я просто уточняю: занимайтесь чем хотите, хоть, как ты обычно говоришь, крестиком вышивайте, но чтобы тихо было. Вознамеритесь склоку устроить – чтобы ни звука за дверью слышно не было.
– Стеречь будешь?
– Не сомневайся.
Лео по-шутовски поклонился и, уворачиваясь от пинка, влетел в комнату. Дверь оставил открытой – ясно, не для Гарта.
Первая мысль: демонстративно удалиться к себе, а уж потом перейти в гостиную. Но то-то и оно, что демонстративно. Глупость это.
И он двинулся следом за Лео.
– Ну и свинарник у тебя. – Мелкая месть – тоже не слишком умно. Но хотя бы потешно.
– Зато я уверен: куда что положил, там и найду. Велел служанкам только тряпье мое подбирать, если на виду оставил, значит в стирку, – с превосходством парировал Лео.
– Неужели для того, чтобы на столе был порядок, нужны слуги, а грязная одежда должна валяться по всей комнате? Какое-то превратное у тебя представление о благородном воспитании.
– А на что ж тогда слуги? – Начал прикидываться простачком. Дразнит.
– Тебе не понять, ущербное дитя предместий, – он старательно копирует Берта.
– Можно подумать, ты в своем Верхнем городе сам постель заправлял и вещички по шкафам распихивал.
– Именно. Содержать в порядке все, что тебе принадлежит, ты должен сам. Так положено.
Лео снова присвистнул – на этот раз озадаченно.
– Ну и чего тогда хорошего в вашей житухе? Чего наши вам завидовали-то? – И вдруг как будто бы спохватился, воздел руки в жесте защиты. – Ладно, ладно, мне не понять. Пойдем, что ли… отметим день рождения ее высочества. К тем, кому рядом с ней быть пристало, нас выпускать нельзя, может, мы в два пальца сморкаемся и вилкой в зубах ковыряем. Или гости ихние воображают нас чудищами какими с рогами и жопами, как у павианов, и хозяевам не хочется их разочаровывать, еще и сами чего-нибудь прискажут. Но хотя бы голодными нас сидеть не заставили, и на том спасибо благородным господам.
Он был обижен. Очень обижен. Ай, да когда это портило ему аппетит? На сервированный по всем правилам стол (сами-то они, завтракая или обедая тут, нарочито избегали церемоний), на многочисленные блюда под серебристыми колпаками и хрустальные графины, общим числом три, позолоченные – наверняка старинные – столовые приборы, кубки с чеканкой в виде виноградных лоз Лео воззрился с вожделением. Преувеличенным – да. Но в целом искренним. Первым делом сунул нос в каждый из графинов, разочарованно скривился:
– Опять соки… еще и кислятина, небось. Ну, лимонад – терпимо. – Скривился еще сильнее. – Ладно, главное, чтобы мы не скис… – Прикусил язык, вытаращил глаза. – Выцарапай демон мне глаза, а эта зверюга откуда взялась? – Прошагал к дальней стене, потыкал пальцем в черный лаковый корпус пианино, словно подозревая, что перед ним мираж.
– Думаю, скоро узнаем. – Ну как тут не улыбнуться? – Пусть Хлоя расскажет сама.
– Расскажет. Еще как расскажет! – Лео изобразил то, что в его понимании, наверное, было зверской физиономией. Похоже, и он не сомневался, что это дело рук девчонки. – Ты подожди лимонадик-то хлестать.
Нырнул в свою комнату, как совсем недавно Хлоя… они туда что, все запасы стаскивают? А беспорядок – для маскировки?
Но притащил не надкусанный кусочек шоколада, а запечатанную сургучом бутылку синевато-зеленого стекла.
– Вот. Это, вообще-то, твое. Тетка Эйб на той неделе тебе, дурню, кланяться велела.
– Кто это?
– Кухарка, кто ж еще?.. Ну да, где ты и где кухарка! – Сейчас он язвит по-настоящему. – А она о тебе спрашивала. И сказала, что это вот, – он встряхнул бутылку, – от простуды помогает лучше всяких снадобий, какими тебя лекарь и Фло пичкают.
Вспомнилось навязчивое «бедный мальчик!» старшей принцессы. Теперь и кухарка жалость выказывает? Что-то давно ему не напоминали, какое он ничтожество. Мальчишке из черни ни до чего подобного дела нет, тараторит в радостном предвкушении:
– Я сперва собирался ее бальзамчик тебе торжественно вручить и, это самое, проконтролировать, да вокруг тебя все, кому не лень, день и ночь роились. А потом ты оп – и очухался. Ну, я бутылочку и припрятал.
Гордится своей предусмотрительностью. Что там Гарт сказал насчет склок? Если бы не лисичкин праздник…
Внизу, будто откликаясь на его мысли, тоненько взвизгнули скрипки. (Интересно, кто у кого крадет музыкальные инструменты?.. дома скрипки – только для слуг, а тут и на высоком приеме не брезгуют…) И словно испугались сами себя, притихли, замурчали ласково, едва слышно.
– Они там совсем дурные – в этакие кубки лимонад разливать! Благо не молоко! – Лео с азартом сковыривал сургуч, орудуя антикварным ножом, будто обычным старым ножиком. – Пусть они все там лопнут от собственной важности, а и мы отметим, как полагается.
– Ты вино-то пил? – издевки в голосе как раз столько, чтобы она не была нарочитой.
– А как же! – огрызается Лео и шипит: соскользнувшее лезвие ударяет его по пальцу. Рубленой раной эту царапину не назвала бы даже впечатлительная госпожа Ханна, но это не обычный порез: тупой столовый нож порубает кожу.
Знакомая кровь. Для того чтобы безошибочно ее угадывать, не нужно ритуалов. Достаточно одной драки. И да, месть бывает разной. Расстояние великовато, но и ранка пустячная. Он поднимает руку на уровень груди, не распрямляя, ладонью вперед.
– Э-э-э, ты совсем с башкой не дружишь? – Лео подозрительно быстро почувствовал ворожбу. Да, быстро. Но все-таки недостаточно.
– Не хватало еще, чтобы ты кровью скатерть заляпал.
Неужели ты настолько толстокожий, что можешь усесться жрать, когда на столе кровь?
– Уж там крови-то… – снисходительно тянет Лео и торжествующе водружает на самое почетное место откупоренную бутылку. – А ты пил.
– Как и ты. Разбавленное.
Ума у Лео оказалось больше, чем норова, – отрицать не стал. Но в спор все равно полез:
– И чего, лимонадом разбавлять прикажешь?
– Тебе настолько необходимо, чтобы воду подавали слуги? Из крана набери.
– Да ну тебя! Когда еще настоящее вино попробовать доведется. – Лео льет вино в свой кубок, так, чтобы до краев, готовится уничтожить предмет спора в самом прямом смысле слова. – А ты, как тебя там… безукоризненно воспитанный молодой человек, хоть и вовсе воду пей.
Он давно привык к подобным выходкам Лео, они не задевают, да и забавляет разве что одна из десяти. Но и оставлять последнее слово за тем, кто намеренно выказывает дурные манеры, негоже.
Он наполняет кубок ровно на две трети (не вспоминать о том, что научился этому, прислуживая побратимам отца, не получается), берет за середину ножки, слегка покачивает (не думать о том, как похоже оно на кровь, не удается). Вкус… нет, это чудится, на самом деле – как у густого виноградного сока, только с горчинкой.
Лео поглядел на него с насмешкой – и разом выхлебал содержимое своего бокала. Задохнулся, на скатерть пролил, по подбородку стекает… ну и что кому ты в итоге доказал? Ждешь едкого комментария? Не дождешься. Все слишком очевидно.
Дальше пьют маленькими глоточками, понемногу. До Лео дошло, что хорошее вино ударяет в голову не сразу, начал осторожничать. Поглядывает украдкой. Продолжает ждать. Нет. Такие спокойные вечера надо ценить. Копить силы.
Он отходит от стола, полулежа устраивается в кресле и закрывает глаза. Но не спит, даже не дремлет. Думает о том, что все настойчивее заявляет о себе: что-то здесь ему помогает. Сначала думалось: находясь между жизнью и смертью, он поднялся на пятую ступень и обрел новые способности. Начиная с четвертой, продвигаться дальше, расплачиваясь чужими жизнями, невозможно. Чужие всего лишь дают силы выжить, когда сам умираешь.
Может ли лишенный имени пройти следующее посвящение? Для него это тайна.
Потом он понял: что-то здесь ему помогает. Об Алтарях Дракона он кое-что слышал. Кое-что напоминающее лисичкины сказки: одни намеки, и ничего, за что можно было бы уцепиться – и…
И попытаться стать по-настоящему достойным Сыном Дракона.
У него есть почти два года, чтобы узнать хотя бы что-то.
Он пытается почувствовать, куда его тянет больше всего. Неживое звать не может, но наделенное Силой неживое иногда указывает путь к себе, об этом иногда рассказывал Страж Знания. Почему-то чаще всего вспоминается и снится именно он. Только бы это не оказалось знаком, что он попал в беду.
Все, что удается увидеть, – пятно, похожее на нераспустившуюся лилию, белое с серебристым ореолом, на черном. И всего на мгновение: потом черное поглощает «лилию». Первое, что он видит, открыв глаза, – черный лаковый бок пианино. Не сумел. То ли стукнувшая в голову не ко времени мысль не дала сосредоточиться, то ли сил и опыта для этого маловато, то ли вообще не каждому дано. И снова: он знает слишком мало, даже понять, что ему помогает или мешает, способен далеко не всегда.
– Эй, ты пить-то еще будешь?
…Или такие эксперименты лучше проделывать на светлую голову?
– Нет. И ты не будешь. Мы должны дождаться Хлою.

Ждать пришлось до самых сумерек. Лео успел дважды подремать, пристроив голову на валике дивана (ну не идти же за подушкой, в самом деле? это ж добрый десяток шагов), а в промежутке подробно и обстоятельно (недаром же его учит риторике не только знаток всего и вся господин Станли, но и Берт, который над этой наукой посмеивается) изложил, почему всяческая знать – паразиты на теле общества, сколько бы ни прикидывались, что без них – ни к аисту в гнездо, ни к лисе в нору…
Тим первым услышал стук. В дверь комнаты Лео. К чему вдруг двойная предосторожность?
Причина внезапной деликатности стала ясна сразу же после того, как Лео, разбуженный без излишних политесов кулаком в бок, распахнул дверь. В руках у Хлои был поднос – к этому Тим начал уже привыкать. А вот вид самой лисички едва не заставил его присвистнуть на зависть Лео. Ладно бы прическа «как у взрослой», ладно бы серьги – что подвески на люстре и ожерелье, на которое смотреть больно: сверкает огненно в лучах заходящего солнца и настолько массивное, что не ровен час переломит тонкую лисичкину шейку… Но платье! Не сизое голубиное оперенье, которое не пристало маленькой хищнице, и не бело-розовый кошмар – в цветнике впору прятаться, а лимонно-желтый шелк и кружево цвета слоновой кости. Вот теперь она настоящая. Не первая странная мысль. Лучше не обдумывать – просто поверить.
– Ну чего застыли? – сварливо осведомилась Хлоя, но образ не рассеялся. Она – это она, и точка. – Поднос у меня кто-нибудь заберет? Или хотя бы на столе место освободите.
– Так мы уже обожрались. – Порой и Лео можно смутить.
– Вижу. – Лисичка выразительно зыркнула на полупустую бутылку. – Но, во-первых, это не значит, что я должна служить подставкой подносу.
Тим перехватил ее ношу, недоумевая, почему же так долго медлил. Вроде бы хмель давно выветрился. Лео тоже отмер, принялся убирать пустую посуду.
– А во-вторых, в то время, когда подавали горячее – вам раньше всех, между прочим, – торт, понятно, еще не был разрезан. – Хлоя сдернула полотняное полотенце с подноса и повела рукой над яствами – полюбуйтесь, мол. Три внушительных куска того самого торта – о ужас, бело-розового! – небольшой чайничек сизовато-голубого фарфора и такие же чашки. Крайне неаппетитная цветовая гамма, но запах предсказуемо выше всяких похвал. Хотя чай здесь заваривать не умеют.
– Гости уже разъехались? – Против воли прозвучало как: «Объедками нас побаловать решила?»
– Не-а. – Хлоя вытащила из прически длинную – с ее ладошку – шпильку и наощупь принялась искать следующую. – Я дождалась тортам – и сразу к вам. Хорошо, что его величество и ее высочество изволили отбыть раньше. – Она фыркнула, вышло невесело. Поспешно добавила: – Нет, кузина хорошая.
Лео хмыкнул.
– Да не в том дело, что у меня все хорошие! – сразу уловила намек лисичка, резко дернула очередную шпильку, зашипела от боли. – Вот уж ничуть не бывало! Мелисса и вправду хорошая. И очень одинокая. Особенно с тех пор как меня забрали из дворца. Поглядите, что она мне подарила! – Выудила из рукава маленький плоский футлярчик синего бархата. – Сразу вам показать захотелось!
Кулон. Фигурка дракона. Золото и рубины, глаза – кажется, черный жемчуг.
Такие кулоны состоятельные отцы дарят дочерям в день свадьбы. Те, кто победнее, – из простого металла, с эмалью. Но цвета те же – золотистый, темно-красный и черный. Цвета Дракона. Он видел что-то похожее у одной из служанок, что была замужем за десятником. А еще более похожее – у Тэхи, когда она заходила к братьям принимать поздравления перед свадебным обрядом: в праздничную залу младшим вход заказан.
– Эта вещь не отсюда. – Голос не дрогнул. Но лисичка все поняла.
– Конечно. – Напряженно выпрямилась. – Ну помоги же! – Нетерпеливо дернула плечиком. – Не беспокойся, мы с ней о вас никогда не говорили. – Отзываясь на его осторожное прикосновение, послушно встала боком к окну, к свету. – Мелисса знает, что дядюшка интересуется всем восточным, потому и выискивает для нас редкости. Она добрая и внимательная, заодно и дядю порадовать решила.
Пока возился с едва заметными шпильками (надо же – немаленькие, а поди отыщи!) печаль рассеялась, осталось легкое огорчение. Нащупал под распущенными волосами замочек колье, расстегнул. Хлоя благодарно улыбнулась, сняла серьги.
– А мы ничего тебе подарить не можем, – эта мысль занимала Лео куда сильнее, чем лежащий на краешке стола кулон.
– Да неужели? – Лисичка хихикнула. – Ты даришь мне спокойствие. И не по какому-то случаю, а каждый день. По секрету скажу: даже тогда, когда напрашиваешься на трепку, а порой и получаешь. – Придвинула к столу стул, не дожидаясь, пока хотя бы один из балбесов вспомнит о том, что так старательно вбивает в их головы господин Станли. – Что же до всяких вещей – ими я не обижена. Придет время – сможешь подарить мне что-нибудь по своему выбору. Но ты ведь знаешь, для меня важнее, чтобы ты рядом оставался.
– Выпьешь? – Лео – это Лео. Вопроса умнее не придумал.
– Н-немножечко. – Хлоя колебалась, но не слишком.
– А множечко тебе никто и не разрешит. Маленькая еще.
Оставшегося в бутылке хватило как раз на то, чтобы один раз поднять кубки – и чайную чашечку.
Скрипки зачирикали что-то бойкое.
– Танцы начинаются, – пояснила лисичка, с легким сожалением глядя на дно чашки. – Я должна быть с гостями. А не хочется. Я бы, будь моя воля, вообще с вами праздновала, с дядей, тетей, Риком. – Сбросила туфли, втянула ноги под пышную юбку. Как ей только удается вот так сидеть на узком для этакой портняжьей конструкции стуле? – Но полагается устраивать бал. Четырнадцать лет – первая ступень взросления. У нас так говорят. – Вздохнула. – Тетя, конечно, поворчит, что я сбежала, – для порядка. Она все понимает. Если кто и обидится, так это дядя Ник. Конечно, он не признается, разве что намекнет. Как намекал на то, что я должна обещать два танца Нику-младшему. А я снова сделаю вид, что не поняла намека.
– Лисичка-лисичка, покажи свои хвосты, – вспомнил он детскую припевку, которой давным-давно научила его сестра.
– Тим, – как будто бы спохватилась Хлоя, – я ж от тебя подарка жду. – И указала глазами на пианино. – Оно твое. И не вздумай спорить. Даже легендарный Небесный Музыкант из вашего эпоса нипочем не был бы признан богами равным им, если бы не практиковался. И да, что это за соревнование будет, если у меня по три урока в неделю, а у тебя – ни одного? Но это потом. А сейчас сыграй. Что сам пожелаешь, что помнишь.
Медлить нельзя – она расстроится.
Клавиши легонько толкнулись в пальцы, как Блик, когда мягко, но настойчиво предъявляет права на время и внимание хозяина.

Мы, воины Востока,
За правду постоим.
Дракон погубит Запад
Дыханием своим.

Интересно, няня пела Хлое этот куплет?
Воин Востока знает гимн и да пару маршей. Есть песни, чтобы услаждать слух знатных женщин, уметь исполнять их по памяти – признак хорошего воспитания. Есть песенки, которыми забавляются простолюдины…
Сестре было скучно на уроках музыки. И когда она заметила, что он тайком стоит за дверью, выпросила у родителей разрешение, чтобы он был ее слушателем – так интереснее, а шестилетку все равно ни к какому делу не приставишь. В восемь он уже вовсю наигрывал немудреные пьески, в десять сам придумал песенку и даже записал на одной из страничек нотной тетради Тэхи – ей в подарок. Сестра рассердилась, что он испортил своими каракулями ее тетрадь. Учитель, которому он показал запись, – испугался: сын Стража Дракона поклонился. Конечно, первым накажут мальчишку, но и простолюдину, допустившему подобное в доме Высшего, не поздоровится.
Простолюдины не обязаны быть храбрыми. Но это перекосившееся от страха лицо… Он поклонился снова. Отец прав: видеть страх ничтожного приятно. Этот червь точно не осмелится запретить молодому господину посещать занятия.
Он приходил. И играл. И записывал мелодии, что приходили на ум. Но больше никому не показывал. А в двенадцать впервые был наказан за то, что тратит время на пустячное развлечение. До сих пор спрашивал себя: а не выглядел в тот момент таким же червем?
Два года он «играл», воображая клавиши пианино. До того самого дня, который и привел его сюда, на этот ужасный, достойный одного только уничтожения Запад. И похожая на лисичку-оборотня девчонка в день своего рождения подарила ему пианино и попросила сыграть. И смотрит на него не как на низшего, который волен бездельничать, как ему угодно, лишь бы дело при этом не забывал, а как на… как он, шестилетний, смотрел на Тэхи, которой подвластна была музыка.
«Старшая сестра, а что случится, если отец не будет доволен мной?» – спросил он однажды, когда ему не исполнилось еще и пяти и он в страхе прибежал к Тэхи после того как увидел – отец бьет одного из старших братьев палкой.
Он хотел знать, каково это – когда бьют. Только потом понял: Тэхи, божественная, всезнающая Тэхи, понятия об этом не имела: девочек из знатных семей принято воспитывать только словом.
«Дракон отречется от тебя».
Тогда ему было страшно. И он пообещал себе, что будет очень стараться угодить отцу и Дракону.
Потом он понял, что не нужно было все понимать так прямолинейно, и вообще это фраза из букваря.
Но сейчас подумалось: мир перевернулся с ног на голову, и проще всего объяснить это тем, что Дракон отрекся от него – от того, кто до конца жизни будет носить кличку Тим.
Хлоя ждала, поглядывала с беспокойством, но не торопила. А он перебирал в памяти все, что когда-то играл, все, что не позабыл. Удивительно, но та песенка, из-за которой он здесь оказался, улетучилась.
– Тебе мешает музыка внизу?
– Нет.
И он, сделав над собой усилие, заиграл. Эта мелодия появилась как будто бы сама собой в день свадьбы Тэхи. Он ни разу не играл ее по-настоящему, только в воображении. И не записывал. Но часто мысленно повторял – и вот… Не самая подходящая вещь для праздничного дня. И левая рука плохо слушается – когда он проводил обряды на крови, меньше всего думал, как будет играть. Он вообще не думал, что будет играть.
Лисичка подкралась на мягких лапках, подышала в ухо и, улучив минутку, погладила кончиками пальцев шрам на тыльной стороне его левой руки.
– Знаешь, я не буду с тобой состязаться. Я просто буду приходить тебя слушать. Если разрешишь.
Она сияла – не радостно, нет, растревоженно. Но сияла.
– Мальчишки, здесь я дышу свободно. А там – дядя Ник опять подступился к дядюшке: дескать, давайте ваших подопечных используем – слово-то какое нашел, а?! – чтобы показать, какого совершенства они достигли благодаря вашим заботам.
И, под перекрестными взглядами Тима и Лео, поспешила заверить:
– На этот раз – не подслушивала. Он при мне этот разговор затеял. Другого времени не нашел! На что дядюшка ему и намекнул. Он не позволит. Но я не хочу вам врать: раз опять начались такие разговоры, зреет какая-то политическая пакость. Какая – думаю, скоро узнаем.
В дверь – снова в дверь комнаты Лео – постучали.
– Ваше высочество! – Тима госпожа Мэй по-прежнему старалась избегать. – Гости разъезжаются, вам надлежит выйти к ним.
Хлоя виновато улыбнулась, на ходу сцапала со стола футляр.
– Минуту, – остановил ее Тим. – Храни это украшение у себя, но не надевай. Пока я не разрешу.

Глава 21
День, когда Хлое сравнялось четырнадцать, тоже, как вскоре выяснилось, был подарком: солнечный, но с прохладным ветерком. Ночью разразилась гроза, да еще какая. Блик влез на подоконник и наслаждался зрелищем, какого никогда в своей короткой пока жизни не видел. Да и он присоединился, сначала неохотно (после выпитого и съеденного клонило в сон), а потом увлекся.
«Вы видели? Нет, вы видели? У-у-у, красотища!» – восторгалась лисичка следующим утром, сидя на том же самом подоконнике в их гостиной и наблюдая, как гном-садовник, облаченный в балахон с капюшоном, чтобы защититься от мороси, собирает сломанные шквалом ветки в тачку.
И вот день за днем – дожди. Самые обычные, ничего впечатляющего. Но ему хватило и той грозы. Не иначе как от какой-нибудь шальной молнии вспыхнуло вдохновение, какого не бывало с незапамятных времен, – и он урывками, вечерами и в промежутках между занятиями, написал новую мелодию. Поразительно, но ни Хлоя, ни Лео в такие минуты к нему не заглядывали и всю неделю упрямо делали вид, что ничего не поменялось. Хотя – поменялось. И не для него одного. Он знал – почти наверняка, – что они боятся помешать, боятся вторгнуться туда, куда их не звали. И он был им благодарен.
Однажды после ужина, удостоверившись, что Хлою отвлекла тетушка, Лео едва слышно велел ему: «Пойдем». Не тот случай, когда нужно спорить – слишком Лео серьезный, слишком старательно изображает невозмутимость. И по галерее – переходу в старую часть дворца – припустил так, будто за ним гонятся, но бежать почему-то воспрещено. Оглядывается: не отстал ли он? не увязался ли кто-нибудь еще?
Как только они вошли в библиотеку, началась игра не то в догонялки, не то в прятки: Лео ускорил шаг, нырнул в один закоулок, в другой… В сумерках не упустить его из виду было ох как непросто. Поначалу удавалось, а потом…
– Эй, задохлик, ты где? – прошипел Лео из темноты.
– К твоему счастью, понятия не имею.
В глубине смежной комнаты вспыхнул огонек, прокладывая прямую дорогу к цели. Вместо того чтобы, как обычно, зажечь газовые рожки по периметру помещения, Лео примостил на столе масляную лампу – едва-едва хватило места между двумя подшивками газет, похожими на старинные фолианты. Подготовился. Интересно, к чему? Пока ясно одно: выгадывает время. Их хватятся, пойдут искать. Яркий свет выдаст их сразу, а вот единственный огонек в дальней комнате заметишь только тогда, когда свернешь в нужную галерейку…
– Читай, – приказал Лео. – Да поживее. А лучше – проглядывай, этого пока довольно будет. Там закладки. Все разговоры потом. И характер свой выказывать будешь когда-нибудь после и не здесь. Пока прикинься немым, понял?
По левую руку – листы с иероглифами, по правую – со здешними буквами. Достаточно выцепить с полдюжины заголовков, чтобы сообразить: бесцеремонное предупреждение не было излишним. Вряд ли Лео намеревался оскорбить, ему сейчас не до обычных шуточек.
«Новая славная победа Воинов Дракона будет внесена в Золотую Летопись». – «Пусть вечно живет Император, Первый из Сынов Дракона, ведущий нас от победы к победе» – «Белые дикари повержены, священные Алые острова вновь осеняет Знамя Дракона».
«Победа оружия, торжество дипломатии». – «Его Королевское Величество Уильям III Лоуренс удостоил награды двух адмиралов и трех контр-адмиралов». – «На вновь присоединенной территории начинается разработка месторождений угля, железной руды, меди и серы. Заключены концессионные договоры».
– Кажется, что они то и дело друг у друга списывают, – все-таки не удержался от комментария Лео. – Наши у ихних, а ихние у наших. – И добавил жестко: – Только вот сейчас наши брешут.
– А о том корабле – ну, помнишь, я тебе рассказывал – где-нибудь хотя бы несколько слов было? – Плевать, что сейчас не время для вопросов. Ему нужно знать. Не догадываться, а знать наверняка. – Ты ведь не один день во всем этом копаешься.
– Прямо говори – в дерьме, – Лео скрипнул зубами. – Было. Дураку понятно – не ты один видел. Наверняка и слухи поползли. Ты же не думаешь, что о них написали взаправду как о героях?
– Да не тяни ты!
– Вот. – Лео уверенно раскрыл подшивку на одной из закладок.
Коротенькая заметка без заголовка, пускай и на первой странице номера. «Командование Императорского флота с прискорбием сообщает о том, что в Жемчужной бухте в результате возникшего на борту пожара затонул крейсер „Слуга Повелителя“. Команда не пожелала покидать гибнущий корабль и боролась за его живучесть до последней возможности».
Вот и все. Даже дата «происшествия» не указана. Неловкая, но для кого-то, наверное, успокоительная ложь.
«А чего ты ждал?»
– А чего ты ждал? – спросил Лео, выныривая из темноты, в руках объемистый том в коричневом кожаном переплете. И еще один – в алом бархатном. Открыл второй.
– Смотри, и очень внимательно. Вот она, Земля Дракона. Атлас двадцатилетней давности, Прибережье, разумеется, наше. Как у нас полезные ископаемые обозначаются, ты не хуже меня знаешь. Вот сера. В Лунном Поле, на Небесном острове… – Он насторожился. – Нет, показалось. – И заторопился: – Ну и так далее, всего пять месторождений. Железная руда – тоже пять. Уголь – восемь. Медь – три. А на Прибережье хоть один значок есть? Нет. – Захлопнул книги, положил поверх другую. – А вот их атлас, постарше лет на десять. Как у них что обозначают, помнишь? Угу, я и не сомневался. Алые острова. Один-единственный значок. Нефть. – Пошелестел страницами. – Наше Прибережье – вот тебе и железо, и уголь, и медь, и сера – раз и два… Подожди! Потом скажешь все, что хочешь, я даже перебивать не буду и со своими мыслями лезть. Еще вот это прочтешь, но от и до, – перевернул несколько страниц одной подшивки, – и вот это, – ткнул пальцем в другую.
«Мятежники повержены».
В заметке – чуть побольше той, о корабле, – говорилось о презревших законы и долг жителях нескольких поселений в Предгорье Ветров… мятеж… убит наместник…кара… И традиционные проклятия на головы восставших и здравицы Императору.
На мгновение руки онемели, как после ворожбы, а к щекам прихлынула кровь: его забрали из дома на исходе весны. Еще осень не началась, а он уже не верит тому, чему раньше поверил бы, не задумываясь.
«Я предатель, – подумал он, стараясь выровнять дыхание. – Они лжецы, но предателя это не оправдывает. Я смогу искупить».
Эта привычная мысль успокоила.
В здешней газете, как он понял, самой главной, – целая страница, еще и с продолжением. «Мятежники повержены. Что дальше?» Совпадение? И дальше примерно то же самое: мятеж, убит наместник, повешены две сотни человек… А вот принципиально иное: на подавление восстания брошены дополнительные силы… лояльность местного гарнизона под вопросом… беспорядки в двух крупнейших городах провинции…
Дочитать не успел. Почувствовал: кто-то приближается. И только потом увидел огонек фонаря. Лео мгновенно сдернул со стола обе подшивки – как только ухитрился-то, они же немаленькие и нырнул во мрак. Вынырнул с какой-то книжкой, когда Хлоя была не более чем в десятке шагов. За ней – большие бесшумные тени – Волк, Собака, Малыш. Как будто опасность чуют, сбились в стаю.
– Вы тут часом не рассказываете страшные сказки, а? – Зыркнула на одного, на другого. – Без меня – нельзя!
– Просто сумерничаем, – без запинки соврал Лео. Как это мерзко, когда приходится лгать. – Уже уходить собирались, да вот я книжку долго искал.
Если бы Лео смолчал, солгать пришлось бы ему. Лео опять поступил, как полагается старшему.
Похоже, у них появились новые тайны, которые нельзя доверить лисичке.
– А меня тетушка усадила нитки к вышивке подбирать. Одна радость – вышивать не я буду… Что за книжка? – Лисичка ткнулась любопытным носиком в обложку. – О, история династии! Неожиданно, но приятно! Правда, тут, если верно помню, последняя глава – о Теодоре III, это мой прадед, потом был Ричард II, сейчас Уильям III. Если бы правил мой отец, он был бы Ричардом III. А если на престол взойдет дядюшка Тео, он станет Теодором IV.
– Как вы сами в них не путаетесь?
– А ты прочитай – тоже путаться не будешь… может быть.
Он поймал себя на том, что болтовня лисички не развлекает, а, как было поначалу, раздражает. И втайне обрадовался, когда, поднявшись на жилой этаж, они разошлись в разные стороны. Он не знал, чего ему хотелось больше: поделиться своими соображениями или услышать, до чего додумался Лео… вот ведь скрытный негодяй!
Правда, он сам заслуживает этого определения куда больше.

Глава 23
– Ух ты! Эй! Да оторвись ты от своих сказочек! – Лео ткнул Тима кулаком в бок.
Мстительный негодяй! В день рождения Хлои был далеко не трезв, но обиду накрепко запомнил.
– Страшных темных колдунов бояться перестал? – Первое, что взбрело в голову. Пусть довольствуется. Только этим. Поднимать голову и глядеть на наглеца – много ему чести будет.
– Угу, перестал. Лет в пять. А ссаться в кроватку – и того раньше. – Где ты такую книжку нарыл, а? Там еще такие есть?
– Какие? – Бывают моменты, когда он и вправду чувствует себя Темным из россказней простолюдинов: Лео сдуру подставляет лоб под щелбан, а он – отвешивает и смеется. – Для воображающих себя героями деточек или для выживших из ума взрослых? Да полным полно.
– Придержи язык! – В глазах Лео прямо-таки детская обида. Наверное, так же смотрела бы Хлоя, если бы услышала честное мнение о своих феечках. – Это ж почти как «Рассказы о Хангюне»! Ну, этот ихний де Гаст, когда был еще оруженосцем, в одиночку вражеский авангард задержал до подхода основных сил, почти как Хангюн, который в пятнадцать лет выступил один против сотни.
– А кто враги? – Он откинулся на спинку стула, предвкушая развлечение.
– Да дикари какие-то. Вот, написано: дикие горцы.
– А у Хангюна?
– Тоже дикари.
– Просто дикари? Ты ж вроде как историей интересуешься. И когда речь идет о нынешних событиях, вполне грамотно их анализируешь. – Он невольно скопировал профессора Станли. Да ну и ладно, так еще забавнее. – А тут ведешься на сказочки. И требуешь, чтобы ради твоих сказочек я оторвался от своих.
Лео сверкнул глазами из-под нахмуренных бровей. Попался!
– Темный, я из-за таких вот сказочек, – припечатал кулак к раскрытой странице, – чуть не сдох. – Возомнил себя Хангюном и очертя голову полез в драку.
– Ну и дурак. Могу только посочувствовать.
– Себе посочувствуй. Намного умнее, что ли?
– Глупее. Потому что тоже полез напролом. Потому что сейчас пытаюсь что-то доказать мальчишке из черни. Ну и потому что сразу не выгнал тебя взашей из своей комнаты. Ты мне мешаешь.
– Читать про девок с крыльями? – Лео раздраженно фыркнул. – Дело, понятно, важное, а может, даже интересное, но я-то думал, мы настоящим делом займемся, пока лишних глаз нет.
Вся лисчикина семья в сопровождении Фло, Мэй, Эллы, Кевина и Эварда отбыла в главный столичный храм на богослужение по случаю какого-то значительного здешнего праздника. Какого – он не знал. Не вдумывался. Ему достаточно было того, что занятия отменили.
И того, что он понял, когда на днях Лео привел его к здешнему домашнему алтарю. Тоже в старом дворце, но галерея ведет в противоположную от библиотеки сторону. Очень похожая галерея, разве что в первый зал не заставлен шкафами и потому кажется больше. В стенах устроены ниши. Двенадцать (он зачем-то посчитал). В каждой нише – мраморная статуя в половину человеческого роста, мужчины и женщины в одеяниях, не похожих на те, что носят в этой стране сейчас.
– Божества тутошние, – с важным видом знатока, но без особого почтения внес ясность Лео. – Ну, не все, а самые почитаемые. Притом что взаправдашними божествами не считаются, и думать о таком не смей. Их называют святыми. А бог тут один. Пойдем покажу.
И потащил его дальше, не дав толком рассмотреть статуи. Ну да, Лео – не Гарт. Тот бы про каждую складочку на одеянии каждого святого рассказал. Лео всегда спешит, Гарт тоже не медлительный, но зануда. Кто хуже?
Он поколебался. Можно ли входить в святилище чужой веры просто так, из любопытства? Прислушался к себе. Нет, присутствия иной Силы он не чувствует. Но ведь место проведения ритуалов сродни Алтарям Дракона. Каждый домашний алтарь должен нести хотя бы крошечную частичку Силы… Или это тоже заблуждение?
Сила здесь есть. Понятная ему. Та же, что разлита по всему дворцу, ничто ее не умножает, ничто не заглушает…
– Во, любуйся. – Лео распахнул двустворчатую дверь.
Это помещение можно было бы назвать копией нижнего зала библиотеки. Если бы не единственная внушительных размеров хрустальная люстра ближе к дальней стене вместо десятков газовых рожков, стилизованных под листья плюща. Если бы не молочно-белые стены вместо навязчиво зеленых. Если бы не многоцветные витражи – все те же изображения мужчин и женщин в нездешних одеяниях – вместо обычных стекол. Не картины в простенках, с такими же – или очень похожими – мужчинами и женщинами. Не роспись сводов потолка – снова мужчины и женщины, будто бы собравшиеся на большое торжество. Никаких шкафов – только несколько скамей красного дерева – а вот тут в резьбе угадывается хорошо знакомый плющ, равно как и в деревянном обрамлении двух высоких, в рост человека, узких ниш под люстрой. И снова – изваяния мужчины и женщины. К ним вел подиум в три ступени высотой.
– Это их главный бог. То есть единственный. А рядом мать бога, но почему-то не богиня. Я так и не понял… Хотя почему бы и нет? У нас ведь рассказывают, что основатель Первого королевства вышел из яйца, что оставил людям Великий Дракон, то есть был божеством, а женился на обычной женщине… – Перехватив его пристальный, слишком пристальный взгляд, Лео поперхнулся и уточнил: – Ну, то есть знатной, исполненной всяческих добродетелей и высокомудрой, но не богине. – Редко он бывал таким покладистым. Значит, ему и вправду не терпится что-то показать.
Он замер в центре зала.
Красиво. Необычно. Хочется побыть. Но средоточье Силы – не здесь.
– Пойдем еще кой-куда отведу. – Лео торопил, ему не терпелось поделиться тем, что он успел выяснить.
Винтовая лестница – чему удивляться? Да, два крыла старого дворца повторяют друг друга в точности. Только верхний этаж библиотеки заставлен шкафами так плотно, что по нему можно бродить, как по лабиринту, а этот пуст. Ничего кроме пары гобеленов с все теми же фигурами святых и инструментом в их сени. Что-то вроде пианино, но клавиатур три, одна над другой. Когда он искал ноты (все-таки интересно, кто эти Бруно и Моретти, из-за которых кипят такие страсти), под руку подворачивалось много всяких книг по истории музыки. Читать было некогда, но одну-другую он проглядел. И запомнил: в храме принято играть на органе.
Хотелось дотронуться – только дотронуться! – до диковинного инструмента. Но он почему-то не посмел.
А Лео тащил его дальше.
– Идем, идем! Сдуреть можно, правда? Тут чуть ли не два моих дома со всеми пристройками – и нету ничегошеньки!
И действительно, они прошли по всем галереям, миновали галерейки – только крашеные все в тот же желтовато-белый цвет стены, и больше ничего.
– У вас такие же здоровенные дома, а, Темный?
Немаленькие. И тот, в котором он жил, и те, в которые приезжал с отцом для проведения обрядов, а прежде – с отцовой женой. Пока она вела неторопливую беседу с хозяйкой дома и другими гостьями, ему надлежало познакомиться с молодыми господами – мальчишками его возраста. Познакомиться – непременно подраться. Зачинщика из него ну никак не выходило (хотя отец одобрил бы), но давать отпор он научился довольно быстро.
Он ничего не ответил на вопрос. Но Лео, похоже и не ждал:
– Не, ну ты погляди, в библиотеке один шкаф другой подпирает, а тут… А может, в ихних алтарях нельзя держать что-то кроме предписанного? Или чтобы такие как мы не шатались… – Он вроде как и рассуждал, но всерьез не задумывался. Его болтовня сначала слегка раздражала, а потом начала сбивать. – А вдруг мебель нарочно вынесли, чтобы…
– Замолчи.
Неизвестно, что услышал в его голосе Лео, но и в этот раз повиновался мгновенно.
Он приложил руку к глухой стене, за которой как будто бы билось сердце. Сердце, омытое чужой кровью. Похожее – но не точно такое же – чувствовалось дома, в Зале Единения. Но не уходило наверх, в комнаты, а оставалось под землей. Или уходило, просто он еще не научился слышать настолько явственно?
– Пойдем отсюда, – приказал он.
И Лео снова не заспорил.
Тем же вечером он провел обряд на крови. Пара минут потребовала всех сил, что ему удалось в себе найти. Прежде чем тебя допустят к первому посвящению, ты должен научиться защищаться от воздействия чужой Силы. Единственная наука, которая давалась ему довольно легко, без борьбы с собой. Поставить защиту другому – сложнее. Но не сложнее, чем забрать боль. Сила, что жила в этом доме, в первые мгновения отчаянно сопротивлялась. А потом как будто бы узнала его, смирилась. Не навсегда. И то благо: неделю-другую можно не беспокоиться, что она потянется к Хлое. Лисичке с ней не совладать, она ведь не умеет ворожить на крови. А без этого ни ее собственная Сила не поможет – совсем маленькая и слишком светлая, ни их бог и святые – возможно, где-то их присутствие и ощущается, но не здесь. Здесь правит иное.
Может быть, там, у их главного алтаря, Хлоя и получит какую-то защиту. Но он больше верит в ту, что поставил сам.
– Ладно, давай в библиотеку. Они говорили, что вернутся к обеду. Так что час-другой у нас есть.
– Добрый день, молодые люди. – Едва они сделали пару шагов, как их перехватил Гарт. – С праздником вас не поздравляю, вы же принципиально иной веры. Меня можете тоже не поздравлять, я не то чтобы атеист, но честно оцениваю глубину своих религиозных убеждений. Точнее отсутствие оной. Посему позволим себе, не терзаясь угрызениями совести, предаться весьма греховному с точки зрения наших священнослужителей занятию – побряцать оружием. – Осклабился, делаясь похожим на лиса. Молодого лиса, осознающего свою силу и свое главенство.
Лео поморщился, не скрывая досады и раздраженно поглядел сначала на одного (принесли демоны!), потом на другого (если бы ты не медлил!). Тим безразлично пожал плечами. Полтора-два часа все равно ничего не решают.
– Проще говоря, – вкрадчиво продолжал Гарт, откровенно радуясь замешательству учеников, – в зал, да поживее. Заодно, – смерил взглядом Тима, – аппетит нагуляете.
Впрочем, на этом куражиться почти что прекратил: вместо того чтобы выставить их друг против друга, с чего обожал начинать тренировку господин Эвард, а уж потом, изрядно уставших, «дожимать рукой мастера» (опять же по выражению начальника стражи), Гарт принялся за Лео сам. И темп задал спокойный, одернул ринувшегося было в атаку торопыгу:
– Продолжишь в том же духе – насадишься на мою шпагу, как перепел на вертел, – вот голос у Гарта почему-то был гнусавый, жди подвоха.
– Так защитный колпачок на что? – Лео недобро прищурился. – И где ты видел перепелов, которые сами бы на вертела насаживались?
– А ты уверен, что тебе не придется однажды вступить в настоящий бой? И что же, не обнаружив пресловутого колпачка, сдашься? – тоже прищурившись, прогундосил Гарт. – Или насадишься, подтвердив мое подозрение, что ты глупее перепела? Мой учитель говорил: «Кто боится оружия противника – тот проиграл, кто не боится – погиб», – еще более гнусаво заключил он. Вот в чем дело! Изображает своего наставника. К которому явно не испытывает уважения. Интересно, а как Лео будет вспоминать о Гарте через несколько лет? И доведется ли ему биться по-настоящему?
– Хочешь проверить? – недобро осведомился «перепел». – Ну, боюсь я или нет?
– Хочу. – Гарт сдернул колпачок и швырнул, целя противнику в нос. Лео отшатнулся, тоже сорвал колпачок, укололся. Шпага издевательски звякнула о каменные плиты пола.
– Ну хоть с реакцией все в порядке, – гнусавость из голоса Гарта исчезла, недовольство стало еще демонстративнее. – А сосредотачиваться на задаче, а не на своих эмоциях как не умел, так и не умеешь. Отдыхай. – Кивком указал на скамью у стены.
– А когда бы я устал? – Лео ловко подхватил оружие и приготовился атаковать. Правда, хватило ума не кидаться очертя голову, а ждать команды.
– Не знаю, когда, но устал, – отрезал Гарт. – Тим! – и приготовился надеть на шпагу колпачок.
– Не надо. Я тоже хочу попробовать.
Давно пора прекращать игры и начинать тренироваться по-настоящему, но это зависит даже не от Эварда – от принца. Хорошо, что Гарт оказался не таким опасливым. Может, удастся убедить его и вечерами тренироваться без идиотских предосторожностей.
– Условие понял? Не наращивать темп. Тим?
– Да. Я услышал.
Несложно. Куда труднее заставить себя не только защищаться, но и атаковать. Гарт тоже быстро это заметил:
– Соберись и работай! Что ты как кукла тряпичная?!
Странно, но окрик помог собраться.
– Ур-ровень! – ожесточенно рыкнул Гарт, когда шпага (как снова не вспомнить господина Эварда) «проткнула небеса».
Они десятки раз и проговаривали, и испытывали на примере: если целишь по диагонали в плечо, а у твоего противника достаточно выдержки, чтобы не выставить блок, шпага пройдет над головой. Но одно дело тренировочное оружие…
– Повторишь подобное – тоже отправишься отдыхать.
Нужно держаться увереннее, иначе не видать ему нормальных тренировок… возможно, никогда.
Решимости хватило ненадолго, до того момента, когда клинок едва не задел плечо Гарта.
– Ты меня атакуешь или мою шпагу?! Что ты вообще видишь перед собой? – наставник картинно падает на скамью рядом с Лео, выказывая полное изнеможение. – Да, все становятся неуклюжими, впервые сменив тренировочное оружие на боевое. Однако таких болванов я еще не встречал.
Что он видит? Именно в этот момент взгляд – не в первый раз – зацепился за самую ненавистную… Гарт, наверное, скажет – деталь интерьера. Да, для них это просто деталь. Помощник начальника стражи хотя бы не врет, что верит в богов – даже в своего бога. Во что верит принц – не угадаешь. Но это не дает ему – никому из них! – права осквернять чужие символы!
– Попробуем еще раз.
– Когда просят, говорят «пожалуйста».
– Э-э-э, сейчас моя очередь!
– Если мы будем упражняться в препирательстве, я ухожу.
– Ну как не уважить такую бесподобную, прямо-таки неотразимую наглость? – Гарт потянулся, неторопливо поднялся, бросил Лео: – Не возмущайся, мой пернатый друг, сейчас я этому дивному фазану быстренько крылышки укорочу, а потом за тебя примусь.
Атака в начале поединка – этого Гарт точно не ожидал. Равно как и последующего ухода в глухую защиту… отступления.
– Темп! Спокойнее!
Поздно: у него за спиной камин, провал, ощетинившийся маленькими, как у игрушечных солдатиков, пиками решетки. Достаточно отшатнуться, выронить шпагу, освободившейся рукой столкнуть с каминной полки часы.
Равновесие не удержал. Угодил головой в камин – у Лео и Гарта теперь будет повод вдоволь посмеяться. Особенно если…
Он приподнялся, машинально зажимая левой рукой правое плечо. Да и пускай смеются! Часы – вдребезги, осколки, погнутые стрелки, один из медных драконов тоже покривился, как будто бы кусает себя за хвост.
– Ой… – выдохнули у него за спиной.
Одна из способностей лисички – появляться там, куда ее не звали, тогда, когда никому и в голову не пришло бы позвать!
Кинула испуганный взгляд на Лео и, кажется, поняла – все или многое.
– Лучше бы вы подрались!

Глава 24
Не прошло и пяти минут, как собрались то ли сочувствующие зрители, то ли разгневанные судьи. По крайней мере, себя господин Тео ощущал и тем и другим. Самая внятная мысль: под каким бы предлогом отправить отсюда Ханну? Краем глаза заметил: Хлоя платком пытается зажать рану на плече Тима. Мальчишка сердито вырвал платок из ее руки, спрятал под рубашку. Толку-то, дитя, толку-то, пятна крови – и на одежде, и на полу – никуда не исчезнут, тут вся твоя ворожба бессильна.
Принц поглядел на Эллу: «Тетушка выручайте!» Отставная придворная дама вздернула подбородок: сам устроил в почтенном доме не то приют, не то кадетский корпус – сам с последствиями и разбирайся. Кевин оказался человечнее: взял ее высочество под локоток (деликатненько так, но хватка у бывшего разведчика – капкан, теперь можно не беспокоиться, что чадолюбивая супруга устроит из этого фарса трагедию) и принялся шепотом втолковывать: в том, что мальчишки попадают в различные неприятности, нет ничего страшного, это неотъемлемая часть взросления, вот коты тоже… Запнулся, видимо, вспомнил об Ониксе, боящемся собственной тени и образцово послушном, – и перевел разговор на собственное детство. Байки Кевина всегда забавны. Но сегодня, увы, придется ознакомиться с совсем не веселой историей, разыгранной этими бездарными паяцами. Принц удостоверился, что Ханне обеспечено место «на балконе», – и с тяжелым вздохом перебрался в первый ряд «партера».
– Сегодня к ужину приглашены господин военный министр с супругой и сыновьями, – официальным тоном опытного дипломата начал он. – И мои воспитанники должны присутствовать за столом. – Сделал положенную паузу, позволяя всем присутствующим проникнутся важностью момента и нелепостью ситуации. – Их статус формально пока не подтвержден, сначала им предстоит в узком, почти семейном кругу подтвердить свои навыки поведения в обществе. Пока я наблюдаю только их умение создавать проблемы. – Быстрым взглядом – скорее любопытным, нежели суровым, – окинул зал и всех присутствующих и, не меняясь в лице, легким движением руки велел Тиму приблизиться.
Тот сделал два шага. И еще два. Остановился точно на расстоянии удара… и вот как на него не злиться?
– Ну и зачем? – тоном обвинителя спросил господин Тео. – Это ведь не случайность?
– Они мне не нравились, – спокойно, без вызова, как будто бы просто констатируя очевидное, ответил мальчишка.
А ведь и вправду все очевидно. Надо подальше спрятать «драконью» трубку. А на всякий случай и картину с фрегатом «Копье драконоборца» снять. Хватит подначивать этого бунтаря, теперь он достаточно открыт, и пора ему успокаиваться.
– Не нравились? – серьезно переспросил принц, не без труда сдерживая улыбку. – Ну так в чем проблема? Приказал бы их убрать или выбросить. Или просто разбил бы. Хрясь о пол – и все. К этому ведь дело и свелось. Стоило ли устраивать такое представление и создавать неприятности Гарту? – Эвард тоже «занял место в партере» и с не предвещающим ничего хорошего выражением лица разглядывал валяющиеся на полу шпаги. Без защитных колпачков. Полку злостных нарушителей правил и приказов прибыло. Неожиданно, но факт. – Гм, а каминную решетку ковал какой-то идиот, и почему я раньше не обращал внимания? Или тот, кто ее ковал, просто не делал поправку на идиотов? Как бы то ни было, полковник, распорядитесь, пожалуйста, чтобы ее заменили. На такую, о которую даже он, – кивок в сторону Тима, – не сумел бы пораниться.
– Да, ваше высочество.
– Молодые люди, – все тем же ровным голосом продолжил глава определенно сумасшедшего семейства, неторопливо и со вкусом входя в роль судьи, – если мне не изменяет память, я уже пытался, и не раз, донести до вас примитивную мысль: мне не по душе, что вы постоянно попадаете в ситуации, угрожающие вашему здоровью. И я предупреждал, что ответственность будет коллективной. Я так понимаю, вы не восприняли мои слова всерьез. Досадно. Придется вернуться к прежнему разговору. Надеюсь, в последний раз. Итак, я не буду беспокоить господина Мунка по пустякам, к числу коих я отношу такого рода… гм… события. Оказывать помощь друг другу будете сами. Господин Эвард, проследите. Проявят неповиновение – примите меры.
– Да, ваше высочество.
– Лео?
– Понял. – Мальчишка глядит исподлобья, но не собирается смутьянить. Кажется, то, что случилось, и ему поперек души.
– Хлоя?
– Воля ваша, дядюшка. – Дерзит, конечно, но не из несогласия – просто отвлекает его гнев от виновного. Если надавить посильнее – бросится на защиту. И драма выйдет хуже, чем если бы в главной роли оказалась Ханна.
– Тим?
– Я сам за себя отвечаю. Они тут ни при чем, – ответ резкий, как пощечина. Он не боится принимать удары. Но и сам учится бить… целеустремленный, негодяй этакий! – Ее, – кивок в сторону Хлои, – вообще тут не было.
– Спасибо, что напомнил. Ну и? Это имеет какое-то значение? – Принц всмотрелся в лицо Тима. Тот не отвел взгляд. Молодец мальчишка, хоть и редкостная бестолочь, как характеризует своих учеников Гарт, тоже, оказывается, достойный этого высокого звания. Оставили одного мальчишку присматривать за другими! – Тебе известно, что я последовательный противник телесных наказаний, – медленно, как будто размышляя, продолжил он. – Но иной раз мне так хочется забыть и о своих принципах, и о том, что ты мой воспитанник, и влепить тебе оплеуху, как непослушному ребенку. Удерживаюсь, возможно, только потому, что понимаю – это бесполезно и даже вредно. Во-первых, ты решишь, что проблема исчерпана, ты ведь понес наказание. Во-вторых, из упрямства захочешь повторить. – Он приблизился на шаг, взял Тима за подбородок и заставил поднять голову еще выше. – Это не значит, что твои поступки останутся безнаказанными, я ставил тебя в известность о правилах нашего дома… – в «зрительном зале» засмеялась тетушка Элла, без особого старания маскируя понятное, но неуместное веселье под приступ кашля. Пришлось возвысить голос: если еще и до мальчишки дойдет, что он участвует в фарсе, беды не миновать. – Совсем наоборот: ты будешь наказан так, чтобы у тебя больше не возникло соблазна вредить. Не за часы. Понимаешь, за что?
– Нет.
– Хлоя, объясни ему. Может быть, ты найдешь слова, которые дойдут до его сознания.
– А давайте – я? – с внезапным азартом предложил Лео.
– Что – ты? – господин Тео, мгновенно все поняв (как же легко с Лео, не то что с остальными!), наконец позволил себе усмехнуться.
– И плечо ему перевяжу, и мозги вправлю. А надо будет ввалить – у меня рука не дрогнет.
– Вечно ты их защищаешь, – как будто бы невпопад обронил принц. – Старший. В другой раз я позволил бы тебе действовать так, как ты считаешь нужным. Но не сейчас. Провинность серьезная, значит и наказание не должно быть мягким.
– А ее за что наказываете? – требовательно спросил Тим.
– Ты и этого не понял? Хлоя, тебе придется потрудиться.
– Тим, пойдем. Нам действительно надо поговорить, – Хлоя умоляюще стиснула ладошки перед грудью. – Ну пойдем, а? Я тебе все-все объясню, честно-честно!
– Иди, хоть перед мелкой не позорься! – Лео подтолкнул Тима в спину.
Господин Тео проводил их долгим взглядом. И зачем-то напомнил:
– Полковник, решетка.
– Жаль, – вздохнул Гарт. – В стиль отлично вписывается.
– А вы не вписываетесь, – вставил Эвард, напоминая: разнос только начат и наказание полагается всем своевольным мальчишкам.
Хозяин хмыкнул.
– Тут много чего в стиль вписывается, – заключил он в духе Лео. – А эти остолопы, вы правы, полковник, – ну никак. Все до единого. Поэтому, пожалуйста, пройдите по дому, выявите потенциальные опасности и доложите мне.
– Да что угодно может стать потенциальной опасностью, была бы на то добрая… недобрая воля! – Эвард поморщился. – Простите, ваше высочество.
– И снова не могу с вами не согласиться. – Господин Тео вздохнул. – И все-таки сделайте то, о чем я вас прошу. Хотя бы судьбу искушать не будем.

Тим не сдался – ему просто надоело спорить. Это стало ясно, когда он попытался закрыть дверь своей комнаты перед носом Лео. Тот к подобному повороту событий готов не был, но все же успел поставить ногу на порог: видать, попривык к выкрутасам чокнутого и, сам того не замечая, постоянно держал с ним ухо востро.
– Эй, долбанутый, я, между прочим, слово дал!
– Кому? – Он посторонился, впуская нежеланных гостей. Дурной знак. Любое проявление сговорчивости – дурной знак, давно уже сомневаться не приходится. – Я не хочу ничего вам объяснять. И не должен. Но вы не просто навязчивы – вы глупы до безумия.
Отец, старшие братья, учителя – рядом с Лео, когда он еще имел право зваться настоящим именем, было предостаточно людей, которые по праву командовали им. Но никогда и никто не говорил с ним свысока. До сегодняшнего дня он, оказывается, и знать не знал, как это вообще – свысока. Да, Тим не позволял забыть о различии между знатным человеком и простолюдином, но в таком тоне даже он не…
Лео захлестнул холод. Гнев? Он хотел бы думать, что гнев. Но это больше походило на страх. Ощущение, что ты стремительно уменьшаешься и вот-вот исчезнешь, если раньше тебя кто-нибудь мизинцем не прихлопнет, а конец все равно один. Оставалось надеяться, что мальчишка ничего не заметил. И не отводить взгляд, ни в коем случае не отводить.
– Что бы ни говорил ваш принц, – Тим выделил голосом слово «ваш», – вы не должны ко мне прикасаться. Тем более – без моего позволения. Тем более – если пролилась моя кровь. Я посвященный. Обычные люди для посвященного – ничто. Или даже хуже, чем ничто, – скот, который живет и умирает по воле господина.
Слова – будто бы из идиотской книжки про каких-нибудь кровососов, хочется выдать едкий ответец, но он застревает в глотке.
– Я убивал людей. Я пил человеческую кровь. А такую, как ты, – Тим поглядел на Хлою, тоже в упор, в упор, как нельзя смотреть, если не хочешь оскорбить, – мне подарили. Догадываешься, для чего?
Девчонка резко качнула головой, словно отгоняя наваждение, – и юркнула в гостиную. На Лео вдруг навалилась дикая усталость – ни пошевелиться, и язык не ворочается. Неужели можно вот так, простой болтовней, заставить человека отдать силы? Тогда всему, что наговорил этот свихнувшийся урод, тоже придется поверить.
Хлоя вернулась через минуту с каким-то ящиком, обтянутым черной кожей… откуда такое взялось у них в гостиной? Выглядит знакомо. Точно! Третьего дня девчонка хвасталась, что ей доставили из мастерской заказ – сундучок для лекарств «как у тети Фло, но поменьше». Оказывается, она уже и наполнить его успела. Предусмотрительно, ничего не скажешь!
Силы появились так же резко, как исчезли. А вместе с ними ожило намерение приложить болезного башкой о стену, чтоб или очухался, или мозги вон. Жаль, девчонка влезла поперек – выхватила из своего сундука бутылек, белый лоскут, сунулась к Тиму. И вроде как застала его врасплох (уже радость!): на время, пока она промывала рану, Тим окаменел. И только когда метнулась к столу, к сундуку за очередной склянкой, отмер, отступил, прижался спиной к стене.
– Стой где стоишь! – выкрикнула Хлоя. – Не хочешь, чтобы к тебе прикасались, – прекрати так к себе относиться! Так, как к тебе относились эти т-твои… тоже посвященные, или как их еще у вас называют?! Живи, как хочешь, только не издевайся над собой!
Ее трясло, но не от страха – от ярости. Лео такое уже видел и боялся увидеть снова. Казалось: Хлоя подойдет к Тиму, ударит. Подошла. Не ударила. Обмакнула дрожащие пальцы в бальзам (интересно, почему у тетки Фло снадобья всегда премерзкого цвета, это вот – болотного… хоть пахнет не отвратно, и то счастье!) и дотронулась до раны неожиданно робко.
– Я сам.
– Закрой рот… посвященный! – Хлоя уже не кричала – шипела, но Лео видел: ярость переходит в бешенство. – Все. Иди отлеживайся. Я без всякого ведовства знаю, что завтрашние занятия дядя нипочем не отменит. И сегодняшний прием – тоже. Рана не такая уж пустячная. Но он очень зол на тебя. А еще больше – на то, что ты так ничего и не понял. Плевать ему на эти часы. – Она всхлипнула… демоны, лучше припадок бешенства, чем девчоночьи рыдания! – Мы тревожимся, когда ты болеешь, а ты делаешь все, чтобы не выздоравливать.
Тим смотрел на Хлою. Молча. И взгляд его был непонятный, застывший… неживой. Опасности Лео не чувствовал, но на всякий случай подошел еще ближе, чтобы встать между ним и Хлоей – а вдруг?
Нет. Если кто-то здесь и может напасть, так это лисичка.
– Хочешь, чтобы тебя боялись? Ну так ты своего добился – я тебя боюсь. Только не из-за твоих россказней. Я знаю, что ты убивал, когда кто-то держал тебя за руку и направлял. Тот, с кем тебе было не справиться. И кровью тебя напоить можно только так, как мы поили водой и микстурами, когда ты решил во что бы то ни стало сдохнуть. И девчонку ту… да ты скорее на ее защиту встал бы, я что, тебя не знаю?! – в голосе Хлои прорезались знакомые Лео истерические нотки, но она не ослабела, нет. Ему вспомнилась дева-мстительница из давешней лисичкиной сказки. «И не нужна ей была кованая броня – ее броней была справедливость». – Но ты считаешь сильными и достойными тех, кто насилует, убивает, пьет кровь! Еще скажи – человеческую плоть жрет.
Тим вздрогнул. Едва заметно, но от Лео это не укрылось. А Хлоя смотрела будто бы сквозь него – и видела что-то свое. Но тоже жуткое.
– Если бы ты был, как они, ты был бы счастлив! И да, никогда не попал бы сюда! Что, дать тебе крови, чтобы ты напился и сравнялся с ними? Или дать нож – убей! Убей и успокойся уже! Моей жизни тебе будет достаточно, чтобы почувствовать себя сильным?
Хлоя захлебнулась воздухом, закашлялась так, что Лео страшно сделалось: еще чуть-чуть – и она задохнется. Потянулся было за графином – плеснуть воды, но передумал. Сейчас к ней лучше не подходить. Даже ему. Исподтишка глянул на Тима: тот казался поднятым волей колдуна выходцем из могилы.
– Скажи, те, кого они убивают, хотя бы вооружены? Могут за себя постоять? А за девушек может кто-то вступиться… кто-то у кого есть власть, кого послушаются эти твои п-посвященные? – последнее слово она не выговорила – выплюнула, как будто оно ядом опалило ей горло. – Нет?! Твои сильные убивают тех, кого сделали слабыми. Ты хочешь быть таким же. И поэтому я тебя боюсь! До отвращения!
– Все не так просто, – Тим откачнулся от стены, сделал шаг к Хлое, заговорил спокойно и мягко, как всегда… всегда, когда с кем-то из них случалась беда. – Это трудно объяснить. Помнишь сказку о драконе и его жертвах?..
– Проклятый всеми демонами ублюдок! – Лео рванул его за плечо. Угодил пальцами во что-то липкое, брезгливо отдернул руку – и только через пару секунд сообразил, что это бальзам, смешавшийся с кровью. – Ты себе самому признайся, а заодно и нам, если снизойдешь до врагов и черни, – кто мы для тебя на самом деле такие? Если быдло, скотина в загоне, которой вы пускаете кровь, когда оно вам нужно, – держись в стороне. Будем расшаркиваться по-светски, коль без этого совсем уж никак. Но заявляться со своей ворожбой, когда кто-то из нас захворал, – не смей. И брехать, что ты виноват, когда виноваты мы…
– Не тебе решать, – мягкость ушла, спокойствие осталось.
– Мне.
Они стояли друг против друга, Хлоя, повинуясь взгляду Лео, отступила за его спину. Все-то ты понимаешь, маленькая сестричка. Не бойся.
– Я называл тебя слабаком. Прости. Ты сильнее этих, которые тебя пытались сломать ради каких-то своих вывертов, а когда не получилось – просто выкинули. Что-то мне думается, песенка твоя тут ни при чем. Имей в виду – я прошу у тебя прощения в первый и в последний раз. Тебе сколько сейчас?
Тим не отвел взгляда. Просто моргнул – и стал похож на удивленного ребенка. Всего на мгновение. Но Лео этого хватило.
– Лет тебе сколько, спрашиваю.
– Пятнадцать, – поколебавшись, ответил Тим.
– Когда исполнилось?
– Еще не исполнилось. Через две недели.
Лео минуту помедлил, что-то высчитывая. Тихонько присвистнул.
– Ничего себе! Выходит, ты Дракон? – Тряхнул головой. – А и демоны с тобой. Важней, что мне еще в прошлом месяце шестнадцать стукнуло, а тебе до сих пор четырнадцать – он ухмыльнулся.
– И ты – Кролик, – никогда не угадаешь, что развеселит этого психа. Только зря он сейчас забавляется!
– Я – твой старший. Не потому, что так хозяин сказал. А потому, что так оно и есть. Я это знаю. И я отвечаю за каждую твою выходку. Наравне с тобой, если не больше. – Оказывается, говорить на языке этого вельможи помоечного проще простого. – Так что молчи и слушай. Я уже врубился, – он снова перешел на привычную речь предместий, чтобы заставить фазана (вот ведь Гарт!) брезгливо ежиться, – что эти твои мясники ворожат на чужой крови и жизни. И много наворожили? Просрали войну, тебя вот отдали как откуп… меня-то – чтобы срамоту свою прикрыть, а тебя, всего из себя такого бла-ародного, посвященного и все такое – думай, для чего. Небось уже придумал. Ведь нам врали, врали напропалую! Думай, думай еще, библиотеку тутошнюю вверх дном переверни. Повезет – додумаешься. Я – нет, я же простолюдин, я мало что знаю, да и мозгами меня, надо понимать, Дракон обделил! – Лео снова замахнулся от плеча, Тим не шелохнулся, удар пришелся по стене. Больно, демоны их всех раздери! Ну и хорошо, что больно, хоть в башке прояснилось. – Но что понял – скажу: эти твои хлещут чужую кровяку как не в себя и трахают безвольных девок! А ты, ублюдок дохлый, всякого, кому плохо, – просто плохо, а не хуже, чем тебе! – спасаешь, кусок своей жизни отдаешь – а спасаешь. Да ты сильнее нас всех, всех, кто есть в этом доме, ур-род! И как бы ни кобенился – честнее. Тебя проще пришибить, чем превратить в чудовище, в мразь, в лживую…
– Замолчи, – Тим не потребовал – попросил.
– Колдун поганый, – буркнул Лео: его гнев моментально улегся. Точно – колдун.
– Вы и вправду не понимаете, о чем говорите, – теперь он не выхвалялся… какое там! – не скрывал печали. – Но и я мало что понимаю.
– И не успокоишься, пока не поймешь? – с вызовом спросил Лео.
– Не успокоюсь.
– Нашу помощь примешь?
– Если я скажу, что не приму, успокоишься? – в тон ему поинтересовался Тим.
– Не-а, не успокоюсь, – весело ответил Лео. – Но оцени: я хотя бы спросил. А ты со своей помощью лезешь вообще не спросясь.
– Впредь спрашивать? – Тим тоже насмехался. Еще один его дар – насмехаться – и не обижать. Демоны, да как он вообще человеком-то стал, когда вокруг были эти самые демоны, которые рвали его на куски!
– Все равно ведь не станешь, – Хлоя вздохнула, – ты не умеешь себя беречь. И помощи не попросишь. И то, что с тобой случилось не по твоей воле… ты ведь и вправду считаешь себя виновным. Вроде как у ваших это достойные поступки, а тебе плохо. – Она снова выцепила из сундука все тот же бутылек, бросила на Лео хмурый взгляд через плечо: дескать, думать надо, что творишь. – Ты в бреду говорил… мне тогда это бредом и показалось, такого ведь быть не может, не должно! – Склянка выскользнула из ее пальцев, побрякала по полу и закатилась под шкаф. – А я сразу должна была поверить, я ведь видела! – с ожесточением вышептала она. – Шрамы видела. И раны тоже. – Почему-то она снова злилась на Тима. – Снимай свою рванину, некого тут стыдиться. Мне надо твое плечо нормально обработать. – Чуть ли не носом уткнулась в сундук, прикрикнула, не оглядываясь: – Ну?!
Пальцы Тима будто бы одеревенели, как после долгой ворожбы. Ясно же, присутствие девчонки его стесняет. Может, сказать ей, чтобы выметалась, сами управятся?..
Нет, не в Хлое дело. Ну, то есть, не только в ней. Вспомнилось, как по первости в холодный пот кидало, если случалось перехватить сочувственный взгляд хозяйки или услышать шепоток служанок – слов он не понимал, но и так все ясно было. Им-то что, добрым-сердобольным, повздыхали и занялись своими делами, а ты ходи, как оплеванный. Хотя он обычный мальчишка из предместья, без этих вот… драконьих замашек. Его не калечили… не убивали. Тим куда сильнее должен бояться жалости. Демоны, демоны, демоны! Как себя ни поведи – все равно будет погано, и Тим это заранее понимал! И – вот ведь поганец – оберегал не только себя от жалости, но и их от этого кошмара. Не уберег.
А если терять нечего, то и ловчить не к чему.
– Они конченые мрази, что ни говори, – выцедил он сквозь зубы. – Понятия не имею, как ты теперь должен вывернуться, чтобы убедить меня в каком-то там предназначении твоих посвященных и прочей гнуси… – Как ни старался говорить ровно, все равно невольно сделал ударение на слове «теперь».
Сказал и отвернулся. Пусть хотя бы лица его сейчас никто не видит. Когда он подумал про то, что Тима на куски рвали, он еще не представлял, насколько это правда.
В тишине тихонько позвякивали стекляшки, шуршало платье Хлои, сердито сопел Блик – его обделили вниманием, и сообразительный белый демоненок, похоже, затаил обиду до лучших времен. А черному все нипочем, шляется опять где-нибудь в компании родителей или брата, не то давно подал бы голос. Все-таки Блик – другой. Ведь не хуже Волчонка дверь лапой открывает. А все равно сидит – не высовывается. Он отличается от Волчонка… да настолько же, насколько Тим от него, от Лео! Но черному хотя бы не одиноко.
– Что ты делаешь? – растерянно спросил мальчишка. Или испуганно?
Лео обернулся. Хлоя держала раскрытую ладонь над раной, взгляд – почти как у Тима, когда он ворожит, разве что глаза цвет не поменяли. Они и так колдовские.
– Подожди, – с трудом выговорила она. – Ты не чувствуешь?
А вот у Тима глаза посветлели. Он положил руку поверх лисичкиной лапки. И держал минуту, другую, третью. Отпустил. Но тут Хлоя схватила его за руку.
– Теплая! Тим, у тебя рука теплая! И рана закрылась! Ты что, врал, что не можешь себя лечить?!
– Нет. Не могу. – Мальчишка чуть ли не наощупь, как незрячий, добрался до кровати, лег. – Это мы вместе, понимаешь? Ты забрала боль. А я направил твою силу – и рана закрылась. Тебе самой… – он судорожно вздохнул, – тебе не было больно?
– Вначале жгло, но совсем чуточку, больше щипало, а потом просто тепло стало. – Хлоя не подошла – подкралась, привычно уселась на полу. Ну девчонка! Неужто у нее еще силы на сказки остались? Точно родня лисам-оборотням!
Но она не торопилась начинать. То сминала, то расправляла оборку на юбке. Отваживалась на что-то. И – отважилась: быстро положила руку Тиму на плечо. Не на правое, пострадавшее сегодня, а на левое, на след от ожога. Маленькая ладошка прикрывала не больше половины. Лео стало не по себе. А Хлоя попросила – почти спокойно:
– Не сердись.
И даже – вот чудно-то! – засмеялась:
– Думаешь, я не догадалась, что ты меня вылечил? И как бы я не догадалась, если раньше недели не было, чтобы у меня голова не болела? Ты знаешь, сколько у меня перебывало докторов со всякими учеными степенями? И все глубокомысленно изрекали, что это последствия травмы, пичкали микстурами и порошками, которые не помогали ну вот ничуточки. – Всхлипнула. Да что же с ней такое? То на слезы ее тянет, то на смех. – Вы оба умники-разумники. И ни один, ни второй не задал себе вопрос, как две принцессы оказались на военном корабле! Вы вашу-то императрицу кроме как на картинках видели?
– Еще на фото в газетах. Представь себе, у нас пользуются техническими новшествами, – Тим попытался отвлечь ее от чего-то… от чего? Что он почувствовал.
– Не могу я одна оставаться, – не позволила сбить себя с толку Хлоя. – Без дяди, без Рика! Иначе все, понимаете? А тетя – при них.
– Сообразил. Потому и спрашивать не стал.
Ну вот, только-только перестал завидовать выкормышу Темных – и опять! У него, у Лео, и мыслей-то подобных не было!
– Я не должна была выжить, понимаете? Еще десять лет назад должна была погибнуть, тогда никто, никто не уцелел, кроме меня. И голова с тех пор болит… болела. Даже тетя Фло ничего с этим поделать не смогла. А ты – сразу. И кошмары забрал. Расскажешь – как?
Она провела ладонью по шраму. Не пожалела – помощи попросила. Ну, теперь этот фазан от гордости лопнет!
Тим закрыл глаза.
– Не знаю, – просто ответил он. – Правда не знаю, лисичка. Выдернул шип.
– Шип?
– Так почувствовалось. Ты не бойся, больше голова болеть не будет. При условии, что своими способностями научишься разумно пользоваться. Они пока не окрепли, надо осторожно. Вот в этом помочь попробую.
– И не будешь требовать, чтобы я тебе приказывала? – Хлоя снова всхлипнула.
– Забудь. Я тогда злился. Не на тебя. Просто ты не вовремя подвернулась. – Он улыбнулся. – Дар у тебя такой, ты знаешь?
Она кивнула, всхлипнула, растерянно прижала ладошку к губам – и вдруг фыркнула.
– Лео правду говорит – ты сильный. Так почему боишься быть добрым? У тебя нет к нам ненависти, ты врешь… то есть не врешь, а сам себя в этом зачем-то убедить пытаешься. Ненавидел бы – твои силы обернулись бы против нас, да еще как. – Судорожно вздохнула, положила на шрам вторую ладонь. – Мы тебе не враги, ты ведь понимаешь. И сколько бы ни твердил, что Лео предатель, ты и сам в это никак не поверишь. Когда и кого вы предали? А что ты за нас – так не за врагов же! Чем я или Лео можем угрожать Земле Дракона? – Перевела дух – и задала, сразу видно, самый главный вопрос: – Ну и почему сейчас тебе страшно?
Ничего себе! Девчонка, глазом не моргнув, назвала этого бешеного трусом – и он смолчал, даже не пошевелился. А ведь она давала ему время, помолчала так многозначительно… прям как дядюшка ее, лис старый, когда в разговор втягивает.
– Прежнюю боль не заберешь, так говорила нянюшка. Но можно забрать то, что осталось… сгладить воспоминания… кажется, так. И я чувствую – у меня получается. У тебя ведь тоже получилось…
– Потому и страшно.
Вот оно, значит, как! Чем ему тяжелее, тем спокойнее голос. Учтем… Снова не обдуришь ни на медяшку!..
А что же тогда было с ним в тюрьме? Или правильнее спросить – что сделали с ним перед тем, как отдать чужакам? Но пока лучше не выяснять, не тот случай. Он и так…
– Тим, почему? – Теперь и Хлоя испугалась, голосок задрожал.
– Никто не делал для меня того, что делаете вы. Никого не было рядом… – Он осекся.
– Почему страшно-то? – продолжала стоять на своем Хлоя. – Я не понимаю.
«Потому что мы не Стражи Дракона, связаться с такими, как мы, для посвященного, небось, жуть жуткая», – едва не съязвил, подчиняясь дурацкой привычке, Лео. Но наконец-то успел прикусить язык раньше, чем сболтнул гадость. Сказануть такое сейчас – встать вровень с теми, кто оставил Тиму эти отметины. Поди потом верни те крохи доверия, которыми он их одарил.
Тим молчал. Лео почуял: он и хотел бы досказать, раз уж отважился, но не находит слов.
Зато Хлоя нашла.
– Мы от тебя не откажемся. Ни за что на свете не откажемся. Ты ведь наш. Ти-им! Да услышь ты меня, наконец! Думаешь, я вас потерять не боюсь? В Лео я уверена – он не бросит. А ты так и норовишь…
– Ага. – Тим едва заметно улыбнулся, веки дрогнули, но открыть глаза он так и не соизволил… или не решился? – И все равно не получается.
– Что не получается?
– Бросить вас. – Помолчал, будто прислушиваясь к себе. – Лисичка, хватит. Я же предупредил: ты еще не умеешь правильно распределять силы, так и головные боли вернуться могут.
– А ты меня снова спасешь, – Хлоя ткнулась носом в его плечо. – И да, сам-то всегда и все просчитываешь, прежде чем начать ворожить?
Тим открыл глаза, осторожно отстранил мелкую, сел в кровати.
– Я давно подозревал, что няня тебя учила.
– Учила много чему, но объясняла мало. – Хлоя отвела взгляд, закусила губу.
– Дай руку, – потребовал Тим. – Лео, – кивком велел приблизиться.
Он понял, что надо делать – накрыл ладонью руку Хлои. На мгновение показалось: они трое – единое целое. Или не показалось? Опять ворожба? И зачем? Спрашивать не стал. Сам разберется. Теперь уж точно деваться некуда…
– Я сказал, что понимаю не так уж много, – Тим перевел взгляд с Лео на Хлою. – Понимал. А теперь – еще меньше. Но обещаю – ничего плохого ни с кем из вас… – смешался под перекрестными взглядами обоих, улыбнулся – уверенно, открыто, – ни с кем из нас не случится ни сегодня, ни завтра. Мы друг у друга под защитой. На пару дней хватит. Объяснять пока не буду. Дайте мне время до завтрашнего вечера.
– С перерывом на ночной сон? – скрипучим тоном тетки Фло осведомился Лео.
– Угу, – с иронической серьезностью заверил Тим. – С перерывами на визит высоких гостей, обмен мнениями о нем в нашем узком кругу и, если после этого сон не сбежит в ужасе из-под этого крова, – то и на сон.
Хлоя прыснула.
– Вместо того, чтобы рожи корчить, принесла бы того демонского зелья, что твоя ведьма варит, у тебя ж запас, – проворчал Лео. – Что-то мне в пророчества нашего колдуна верится.
– Пророчества – чушь, сказ… – начал было Тим – и расхохотался. Поморщился от боли в плече, выдохнул и пригрозил: – Как-нибудь пошутишь – а посмеются лягушки в ближайшем болоте, когда ты попытаешься доказать им, что человек, а не земноводное.
– Мальчишки, не вздумайте ни драться, ни секретничать, пока я не вернусь, – бросив обеспокоенный взгляд на Тима (он снова откинулся на подушки), потребовала Хлоя. И унеслась.

– А вот эта шутка попала в цель, – серьезно проговорил Тим, пялясь в потолок с таким видом, что Лео стало не по себе.
– Есть что сказать? – Ну да, больше десяти минут покоя – непозволительная роскошь.
– Не хочу… как это у вас говорят?.. сводить сплетни. – Выкормыш Темных холодно усмехнулся.
Э, к этаким фокусам мы уже попривыкли!
– Мог бы промолчать – молчал бы.
Чуть ли не минуту – драгоценную минуту! – или даже больше Тим что-то обдумывал, словно жалея о своих словах. И вдруг:
– Рассказать придется. Ты мне понадобишься. И ты должен знать, чтобы не оказаться в дураках. Но это ударит по лисичке.
– Ну так не рассказывай ей! – выпалил Лео и тут же спохватился: – Нет, надо рассказать. Она всегда говорит: если врать и утаивать, потом мы не сможем друг другу доверять. А кому ж нам еще доверять-то? – Демоны! Мало ли, что там такое! – Только сперва все выложишь мне.
– Расскажу вам обоим, – Тим поднялся. Не без труда. Ну и как он выдержит этот прием, чтоб их всех? И так серый был, а теперь чуть ли не зеленый. Лягушки, говоришь? – Обоим сразу. Но через пару дней.
– От кого ты защиту ставил? – Стукнуть бы его как следует, но тогда правды не дознаешься ни сегодня, ни завтра, ни через пару дней. Упрется – полсловечка не вытянешь. И с гостями, чтоб им икалось без перерыва, придется как-то без него сладить, на него ж сейчас чихни – он и с копыт долой. А не он ли в этих самых этикетах поднаторел?
– От любого, кто пожелает кому-нибудь из нас… ну, даже не плохого, а просто недоброго.
Кому-нибудь из нас… Эй, демон полудохлый, до тебя и вправду доперло, что ты – наш?
Хлоя не ворвалась – пробралась на мягких лапках. Ясно: прежде чем постучать (постучать!), слушала под дверью. Ничего не услышала (мы тоже слушать умеем, а Блик – и того лучше, умница, надо для тебя вкусняшек у тетки Эйб выпросить), насторожилась, огляделась…
– Вы чего?
– Чего? – с самым беззаботным видом переспросил он.
– Как пришибленные.
– Прекрати учить ее этим вашим словечкам, – с тем выражением физиономии, от которого вчерашний завтрак бунтовать начинает, заявил Тим. – Она маленькая и вообще принцесса.
Хлоя шумно выдохнула.
– Тим, я еще вот это у тети Фло выцепила. – Подала ему плоскую лиловато-синюю бутылочку не больше своей ладошки. – Сейчас пей. Боль часа на три утихнет. Через час идти, как раз успеешь перед этим отдохнуть. А через пару часов можно будет откланяться, не нарушая приличий.
Тим перехватил ее руку за запястье. Усадил рядом с собой.
– Эй, лисичка, чего приуныла? Выше нос!
И это он читает наставления о том, как правильно говорят благородные господа?!
– Мальчишки… – Ну вот, сейчас начнутся наставления. – Дядя Ник хороший…
– Мелкая, это я слышал. Хороший и замечательный. Папаша, воспитавший двоих сыновей. Их бы против воли в наше военное училище упекли… – Интересно, а он, этот хороший, от своих детей отрекся бы? Снова в башку лишнее лезет. Правильно они все говорят, и хозяин, и Гарт: надо думать о деле. – Короче, на один вечер я могу сделать вид, что поверил. Так чего с ума сходишь? Он же ж в гости приедет, а не на горячее нам его подадут?
– Ну вы ведь знаете, он вас жалеет. – Держать нос выше у лисички не получилось, а вот шмыгать им – преотлично. Такая сразу беззащитная стала, несчастная. Из-за какого-то сыча в эполетах!
– Угу, так жалеет, что ради своего интереса головами в дерьмо макнуть норовит, а потом вытащить и завопить во всю мочь: глядите, где они были! глядите, откуда я их спас!
Лео и Хлоя с ужасом и восторгом, восторгом и ужасом воззрились на Тима.
– Во, умеешь говорить как человек. А чего прикидываешься?
– Тим, что ты задумал?
– Ничего. – Он снова превратился в надменного истукана, только глаза озорно поблескивали. – Слишком много ему чести. Но не удивлюсь, если жалость твоему дяде Нику поперек глотки встанет.
– Ти-им!
– Не беспокойся, намеренно зла ему не причиню. И тем, кто с ним. Уйдут на своих ногах, как и пришли. Но пока работает защита, каждый, кто подумает недоброе, оказавшись рядом с нами, испытает несколько не очень приятных минут. Что это будет, я не знаю, но будет – это могу обещать.
– Ти-им!!! Почему ты раньше не предупредил? – Не рассердилась – огорчилась.
– Прости, маленькая. Впредь буду предупреждать. Э-э-э… – Он сделал вид, что задумался. – Надеюсь, ты не боишься лягушек?
– Не-а. Главное, чтобы ты не напортачил. Не слишком-то приятно сидеть за столом с крокодилом.

Сопровождать их в столовую поручили господину Эварду. Или правильнее сказать – конвоировать?
– А Гарт где? – перехватив обеспокоенный взгляд Тима, спросил Лео.
– Где ему и полагается, – буркнул начальник дворцовой стражи. Но, смерив взглядом одного и второго (знать бы, что разглядел), смилостивился: – Чистит оружие, а заодно и доспехи. В общем, все, что есть в оружейке. Я бы и вас, будь моя воля, туда же отправил. И не выпускал, пока самая ржавая заклепка… А, вас – и к оружию? – Он досадливо махнул рукой. – Что говорить, у вас своя задача. – Отчетливо услышалось: «И не факт, что ваша легче». – Испортить его высочеству праздничный ужин. Но хотя бы не в самом начале. Если не хотите опозориться сразу и бесповоротно, слушайте и запоминайте: на время официального приема к принцу и обеим принцессам обращаться только «ваше высочество» и только в том случае, если они заговорили с вами…
– Профессора Станли нам мало! – бросил Лео Тиму. Ни к чему разочаровывать господина Эварда: болваны и тупицы – они и есть болваны и тупицы. И точно осрамятся.
Начальник стражи и ухом не повел.
– Не хотел расстраивать вас перед важным приемом, но ни одного свободного дня в неделю у вас теперь не будет. Это было решено еще днем. И вы блистательно подтвердили, что решено было правильно. – Он не злорадствовал – просто ставил в известность. – Итак, сами ни с кем не заговаривайте, но на обращенные к вам реплики отвечайте без промедления. Исключительно на нашем языке, исключительно в полагающихся выражениях. Никакого просторечья. Никаких гримас. Отвечая, не забывайте добавлять «ваше высочество». Господин военный министр имеет титул герцога, так что к нему следует обращаться…
Лео и Тим переглянулись – и промолчали.
– Смутьяните? Что ж, достойное занятие. У меня ни времени, ни желания вас вразумлять, так что продолжу. К господину военному министру, его супруге и старшему сыну, у него титул маркиза, обращаться «ваша светлость». К младшему сыну, он граф, – «ваше сиятельство». На ужине будет присутствовать госпожа Элла, точнее, баронесса Элеонора, а следовательно – «ваша милость». Ужин в малой столовой, но вы займете не те места, что обычно. Карточек, как на больших званых ужинах, не предполагается, так что запоминайте… – Он снова оценивающе осмотрел обоих остолопов, выудил из кармана записную книжку в кожаном переплете, водрузил на подоконник, вооружился карандашом. Все-таки на условности старому вояке плевать, действует по обстановке. Главное, чтобы инструкции были доведены до подчиненных максимально доходчиво и в полном объеме. – Будьте предельно внимательны. – Начертил – почти как по линейке – большой прямоугольник и принялся «расставлять» вокруг него квадратики кресел. Возле одиннадцати появились имена, написанные четким почерком. И титулы. На привычных местах – только хозяин и хозяйка… тьфу ты, их высочества. Хлоя – там, где обычно Рик. А его-то куда подевали?
– Индюка-то за что в конец стола пнули? И это у вас называется – почти семейный ужин?
– Господин Лео, – подчеркнуто вежливо обратился начальник дворцовой стражи к тому, кого обычно звал иначе не как бестолковым мальчишкой. Дал понять, что шутки кончились. – Вы непочтительны. Только ли непочтительны или еще и глупы – соблаговолите определиться самостоятельно. На всякий случай поясню. В быту его высочество предпочитает, чтобы все члены семьи занимали места в соответствии с возрастом. Единственное исключение – ее высочество принцесса Хлоя. За ней оставили прежнее место по ее просьбе – ее высочество, если вы успели заметить, несколько консервативна.
– Она-то? Не заметили. Не успели, небось. – Лео разглядывал схему: рядом с кем ему не повезло оказаться? Как и прежде, он по левую руку от хозяина. Но его кресло занимает «ее светлость герцогиня Арабелла Беррская» (интересно, каково это имечко выговаривать?), далее – «его сиятельство граф Эдгар де Валиор». И вот наконец он, просто «господин Лео». А рядом – старая улитка «ее милость баронесса Элеонора д̓Эйбро». Вот уж и вправду – не повезло.
Тиму попроще – оба Николаса, и граф, и маркиз, – между хозяйкой и его индюшачьим сиятельством. Справа от мальчишки – только пустые кресла. А что улитка напротив – так блюда всякие не хуже баррикады.
– Сегодня же вы занимаете места по статусу. Сначала принцессы, потом герцог и герцогиня, потом – маркиз и граф, рядом с маркизом – племянник ее высочества, также имеющий графское достоинство, далее – вы, нетитулованные, но имеющие статус воспитанников его высочества, далее – компаньонка ее высочества принцессы Ханны.
– У вас у самого-то голова кругом от всего от этого не идет? – Лео подавил желание сбежать к себе, запереться, сбросить павлиньи перья, в которые его нарядили, и от души выругаться.
– Идет, – неожиданно признался господин Эвард. – И от ваших дурачеств. И от того, что мне в помощники достался такой же не взрослеющий, безответственный болван, как и вы, а я узнал об этом только тогда, когда он, с позволения сказать, отличился.
– Ла-адно, – протянул Лео. Изрядная доля вины, как ни крути, на нем. Пускай они и не взрослеющие болваны, но от ответственности вроде никогда не бегали. – Мы попробуем.
– Что попробуете? – живо ухватился за хвостик фразы начальник стражи.
– Ну, не разочаровать.
– Хотелось бы еще знать, что вы вкладываете в это понятие. – Он остался серьезным, но в светло-карих, с рыжиной глазах Лео почудилась улыбка. Бросил быстрый взгляд в окно. Что там увидел, неизвестно, но скомандовал: – Пора. Гости прибыли. – И вполголоса, уже в спину: – Не пройдете это испытание – на глаза мне не попадайтесь.
Отличное напутствие!
Лео обернулся и поклонился. Впервые в этом доме поклонился тому, кого признал старшим.

Гости не обманули ожиданий. Сыч – точно такой же, каким помнится. Его сычиха похожа на хозяйку – на ее высочество – вся из себя госпожа, но не светится похлеще дюжины газовых рожков, а как будто бы пьет свет, как люди воду. И все в золоте и камешках, когда хозяева – чуть ли не в повседневном, разве что серебряного шитья побольше. Ник-младший – вроде ему ровесник – прилипала. Бедная сестренка, поскорее бы уже этот проклятый ужин, а лучше – завтрашнее утро, чтобы сычи стали вчерашним кошмаром. А там… Сбежать – так всем вместе.
Хлоя перехватывает его взгляд, едва заметно улыбается. На ней какая-то лягушачье-зеленая одежка. Она нарочно, да. Поддержать пытается. И все бы ничего, кабы сама не была зеленая. Индюк в мундире подхватывает ее под локоток, стреляет глазами в сторону Тима: присмотри. Кому за кем присматривать – это еще вопрос. Тим толкует с младшим сычонком, пялится на верхнюю пуговицу коричневого мундирчика (вроде как кадетского). Физиономия непроницаемая, как на занятиях у господина Станли. Но на всякий случай стоит подойти ближе.
– Прошу прощения, я не представился. Граф Эдгар де Валиор.
– Здесь меня зовут Тимоти, – легкий поклон. – Иного имени у меня нет, так что пользуйтесь этим.
«Прошу пользоваться этим», – так полагается говорить. Но Тим – не попросит. Даже ради ихних этикетов.
– Если вас не затруднит, называйте меня Эдгаром. – Сычонок кланяется в ответ.
– Благодарю вас.
– Господин Тимоти, я тут впервые. Не окажете ли вы мне любезность – хотелось бы осмотреть дворец. Я слышал, тут великолепная коллекция живописи…
Тьфу ты, пакость!
За столом сыч не может удержаться от икоты. Его сычихе становится дурно, слуги открывают окна настежь, и все равно остаток вечера она вынуждена коротать где-то в покоях хозяйки в компании Барб, Бесс и настоек тетки Фло. Нику-младшему тоже не до светской болтовни – рожа краснее, чем мундир индюка. И только Эдгар грустно ковыряет десерт.
– Господин Леонард, у вас прекрасные повара. – Он не сразу понимает, к кому обращается сычонок. А когда понимает и оборачивается, сам, наверное, похож на сыча, хотя откуда бы у него взялись такие круглые глаза, как у местных. – Прошу прощения, что испортили вам вечер.
– Что вы, их высочества всегда рады вас видеть. А мы с господином Тимоти рады знакомству, – отвечает он – и ужасается словам, которые сами собой слетают с языка.
Гости наконец-то откланиваются. Наконец-то?! Да чуть ли не на час раньше положенного! Хлою мгновенно уволакивают разом выпорхнувшие из своих гнезд сороки. Тима уводит его высочество, снова, как по волшебству, превратившийся в доброго дядюшку Тео. Стоило бы пойти за ними. Но мальчишка и сам справится.

– Ты чего тут? – глаза у Гарта будто луком натерты., а под ними – синие круги.
– Проверяю. Может, тебя выпнули, а нам набрехали, что нет. С них станется.
– Не выпнули. Вали спать, а то завтра…
– Твое завтра уже наступило. Показывай, чем эти железки чистят.

– Тим. Спасибо. Вы меня не разочаровали.
– Говорите прямо: мы наловчились врать и притворяться.
– Если тебя устраивает такая формулировка – да. Отдыхай три дня. Понадобится больше…
– Не понадобится ни дня.
– Я уважаю твое решение. Только не навреди себе. Полагаюсь на твое благоразумие. И снадобье Фло обязательно выпей.

Лео дополз до покоев только в третьем часу ночи, руки и ноги как будто не свои. И страшно подумать, что завтра… сегодня в девять подадут завтрак. Или к девяти надо, как ни в чем не бывало, явиться в столовую. А потом занятия, у-у-у!
Заглянул к Тиму. Вроде бы спит. Графин с демонским зельем наполовину пуст. Теткина отрава работает, как полагается.
Дохляк вдруг оторвал голову от подушки и внятно осведомился:
– Что, сторожишь? Думаешь, я уже того? Или против тебя ножичек точу?
– Иди ты знаешь куда? – обозлился Лео. – Сдохнешь утром на тренировке окончательно – я, так и быть, окажу тебе честь, собственноручно зарою за беседкой… как там это поэты пишут? под сенью шиповника. А сдохнешь не до конца – милосердно добью. И, оцени мою доброту, – зарою под жасминчиком. Брешут, он не дает нежити воскреснуть, так что дрыхнуть будешь беспробудно.
– То-то и оно – брешут. И ты на жасмин не наговаривай, – лениво отозвался Тим. – Он разве что в снадобья госпожи Фло годится, да и то исключительно цветки. Кстати, в этом ее эликсирчике жасмин определенно есть. Но могу тебя порадовать: Хлоя предусмотрительно сохранила в своем уголке сада и крапиву, и полынь. Там дюжину мертвецов можно закопать и не сомневаться – они никого не потревожат.
У Лео крутился на языке злоехидный ответ, но, неожиданно для себя самого, он выпалил:
– А вы вправду умеете поднимать покойников?
– Хорошая сказка на ночь. Сам рассказал, сам поверил? – с тяжелым – напоказ – вздохом спросил Тим. – Будущий лягушонок…
– Но у нас толкуют… – начал было Лео – и осекся. И вовсе не потому, что изобретал, как посчитаться с выкормышем Темных за лягушонка. Сил на такую ерунду не осталось.
О Стражах сплетничали редко – и шепотом, только шепотом. Все, что доводилось слышать, щекотало нервы, а кое-что казалось по-настоящему жутким. Но настоящей жути никто, как выяснилось, себе не представлял. После услышанного – и увиденного – вчера, то есть сегодня, он, небось, и от ожившего мертвеца не шарахнется!
– Ладно, забудь, – буркнул он. – Как ты сам мелкой велел.
– Не получится, – Тим снова вздохнул. – Думаешь, я запоминаю твой треп? Ну и как забыть то, что не запомнил?
– Никак все ж таки выдохлось теткино пойло? Или не настоялось толком? – Лео поболтал графинчик, принюхался.
– Только пить не вздумай, – насмешливо остерег Тим. – Часов через пять просыпаться. Тебя не добудятся до полудня, начнется переполох, а мне вдруг что-то тишины захотелось. Очень уж проникновенное у тебя получилось описание вечного покоя в сени жасминчика.
– Ну а ты-то чего не спишь?
– После обряда на крови и не такое бывает. Даже яд не берет.
– Вот досада! – притворно ужаснулся Лео. – А я только собрался тебя травануть, все возни мень…
Он снова поперхнулся словами.
– Придется подождать денек, если очень не повезет – два, – покаянно вымолвил Тим. И добавил серьезно и жестко: – Ты всегда говорил, что в голову взбредет. Не потому что трепач, а потому что прямой и правдивый. Теперь вознамерился обходить острые углы? А завтра и врать начнешь. – Приподнялся на локте. – Жалеешь меня, да?
– Еще чего! – сердито фыркнул Лео. – Если я жалеть тебя начну, ты, чего доброго, и вправду меня прирежешь.

Прочитал несколько глав. Мне не хватает экшена. Но книга уже написана, увы. Надеюсь на будущее )

Книга еще будет правиться, и это только первая часть. НО, наверное, разочарую: я люблю "внутренний" экшен, когда эмоциональное напряжение и жизнь души - в фокусе, а внешние события лишь как-то на нее влияют. По замыслу так: книга 1 - дом, книга 2 - город и за пределами, книга 3 - выход в мир. Но по насыщенности книги внешними событиями будет примерно так же. Я стараюсь фэнтези приблизить к обычной жизни, в которой рефлексии на события, внутренняя жизнь - насыщеннее, а что-то головокружительное во внешнем мире (то, что касается нас) - скорее исключение, нежели правило.

Глава 25
Хлоя подстерегла их в укромном уголке на повороте к столовой. Успокоительно обычная в своем простеньком серо-сизом платье, улыбка лукавая, сразу видно – лисичка собралась подольститься. Одной лапкой ухватила Лео за запястье, другой вцепилась в локоть Тима.
– Я уж забеспокоилась, что вы не придете. А сунуться побоялась, вдруг разбужу. Ну как вы?
– Как видишь, – Лео невольно покосился на свои руки в мозолях и ссадинах, – ва-аше высочество.
– Понятно, толком не отдохнул. Злой. Тим, а ты?
– Ты про отдых или про злость? – Он сделал вид, что задумался. – Если про отдых – понятия не имею. Уже забыл, как это – отдыхать. А если про злость – что, кому-то надо напакостить? Для этого злиться не обязательно. Даже наоборот. – Еще месяц назад Лео не поверил бы, что Тим умеет веселиться – вот так, без оглядки на вчерашние печали и предстоящие сегодня хлопоты.
– Угомонись, кому надо, ты уже напакостил, – в тон ему ответила лисичка и зашептала заговорщицки: – Я вот что думаю. Если бы вам вздумалось отоспаться, дядя позволил бы. Он на удивление доволен приемом. И, ясно, ничегошеньки не понял. Мы здорово прикинулись паиньками. Интересно, а гости довольны? Вы что увидели? Рассказывайте, да поживее. Я не дотерплю до конца ужина, просто лопну от любопытства.
– Что ты хочешь услышать? – спросил Тим скучающим тоном. А глаза заблестели ярче, чем у лисички.
– Ну вот я готова поспорить, что герцогиня поплатилась за высокомерие. Она вас все разглядывала, этак культурно-прекультурно, то есть украдкой, – Хлоя довольно похоже изобразила гостью, – а как за стол сели, к моему уху наклонилась и бухтит: не думаю, что ваших мальчиков можно будет вывести в свет. Да, говорит, его высочество хорошо их вышколил, но с туземной внешностью ничего не поделаешь, а это моветон. Такое мне выдала, представляете?! А уж что подумала, нам лучше не знать.
–И как ты ей ответила? – Лео почувствовал, как к щекам приливает кровь. А уж как был уверен, что ему плевать на мнение этого птичника!
– Посоветовала воздержаться от легких закусок, потому что основные блюда сегодня просто невообразимые, – ласково проворковала Хлоя. – И, заметьте, не обманула.
– Так это что же выходит, она твоим ядом отравилась?
– Своим собственным! Ну, а у тебя что?
– Да вы это не хуже меня слышали. А вот какая дрянь сычу поперек горла встала, не знаю.
– Все та же, – бесстрастно проговорил Тим. – Такие, как он, от своих планов не отказываются.
Хозяйка, приветливо им улыбнувшись, проследовала в столовую. А вот хозяин кинул подозрительный взгляд – дескать, чего топчетесь.
– Сейчас-сейчас, дядюшка, уже идем… Тим?
– Не знаю. – Он уже не шутил, не подначивал. – Не уверен. Поэтому можете пропустить мои слова мимо ушей или услышать и забыть, как хотите.
– Да говори ты уже! Вольно же вам, бла-ародным, слово на слово городить, пока эта башня не рухнет и по темечку не приложит!
– Если кому-то из них мы действительно не по душе, так это маркизишке. – И опережая неизбежные вопросы, заключил: – Не будем заставлять себя ждать.
– Думаешь, хозяин еще какое-нибудь занятие для нас придумает, чтобы времени не осталось по углам шушукаться?
– Так еще вчера придумал, ты же слышал. До нашего сведения довести не успел.

Момент, чтобы «довести до сведения» хозяин, по всему видать, выбрал не случайно: в самом конце завтрака, перед кофе… слишком поздно для того, чтобы испортить людям аппетит, но самое время для того, чтобы испоганить настроение!
– Лео, Тим, еще раз хочу поблагодарить вас за поведение на вчерашнем приеме, – с любезностью лиса, пробравшегося в кроличий загон, начал он. – Вы продемонстрировали безупречные манеры… к-хм… почти безупречные, не будем о мелочах. И это несмотря на возникшие у гостей проблемы, потребовавшие известной деликатности.
Они тайком переглянулись. Угу-угу, знал бы господин Тео, что именно они вчера продемонстрировали… и почему у гостей возникли проблемы. Лео едва удержался от ехидной усмешки. Да пускай измышляет какое угодно наказание, испортить им настроение кишка тонка!
– Не сомневайтесь, вы будете вознаграждены за прилежание и успехи, – хозяин очень удачно сделал паузу, которой Лео не преминул воспользоваться.
– Как-то раз довелось мне на выступление бродячего цирка поглазеть, там у одной тетки зверь был, вроде помесь волка с собакой. Через палку прыгал, на брюхе ползал, за хвостом своим гонялся потешно так. А в награду тетка давала ему кусочки сушеного мяса. – Он, подражая хозяину, помолчал. – Может, и придумывать ничего не надо? Послать кого-нибудь из слуг за сушеным мясом…
Рик расхохотался. Сюрприз так сюрприз!
– Лео… то есть господин Леонард несколько многословно, зато с использованием весьма уместного примера сообщает вам, что мы не нуждаемся в поощрениях. – Тим хищно улыбнулся. – Мы знаем, что и для чего делаем. Вы содержите нас, оплачиваете наше образование. Этого более чем достаточно.
– Дядюшка, ваши волчата заметно подрастают изо дня в день. – Рик откинулся на спинку кресла, смакуя кофе… и не только кофе. – Еще немного, и станут волками. Вы уже придумали, что будете с ними делать? В этом вольере, – он обвел глазами столовую, наверняка подразумевая весь дом, – их не удержишь. Так не пора ли выпускать их в мир – для начала ненадолго и под присмотром? Я готов приглядывать.
– Не торопи события. – Хозяин не выглядел ни благодушным, как Рик, ни раздраженным, чего можно было бы ожидать после очередной выходки так называемых воспитанников. – Им еще многому надо научиться. И в первую очередь тому, что никак не дается тебе, Лео, и, как я вижу, перестало даваться тебе, Тим. Выдержке. Самообладанию. Пока что терпения у вас хватает на один вечер, но потом начинается мальчишеский бунт, цель которого во что бы то ни стало показать безразличие к условностям. А значит, вы еще не взрослые. Что ж, продолжайте взрослеть, никто не торопит.
Он помолчал, собственноручно подливая кофе в свою чашку с такой сосредоточенностью, с какой обычно разве что трубку табаком набивал.
– Вам уже известно от господина Эварда, что дня отдыха теперь не будет. Он давно собирался научить вас бою без оружия, с тех самых пор, как увидел вашу драку и был неприятно впечатлен. Теперь благодаря тебе, Тим, нам удалось выбрать для этого удобное время. Итак, раз в неделю после завтрака. У тебя, Хлоя, эти часы будут заняты изучением одного из иностранных языков, так сказать, в соответствии со сменой некоторых векторов нашей внешней политики. С конкретикой определимся к концу недели.
– Дядюшка, уж так и говорите: его величество присматривает мне новую партию, – похоже, девчонка решила не отставать от них, и тоже дернула старого лиса за ухо. – Подальше от дома и от трона. Какое-нибудь небольшое княжество? Или вообще племя, союз с которым нам нужен просто до зарезу?
– Хлоя, будь скромнее, твой политический вес невелик…
– Может, потому, что я еще маленькая? – Лисичка вскочила из-за стола, обогнула его, покрасовалась мгновение-другое и юркнула за спинку кресла Лео, не иначе как напрашиваясь на одобрение своего старшего. «Эй, мелкая, прекращай все это – напоказ, знаешь ведь, что одобряю!»
– Леонард, – ну вот, теперь и хозяин будет звать его этим именем, громоздким, как старинные доспехи – нынче ночью он, чистя их, все пальцы стер, – соблаговоли не подавать Хлое дурного примера ни в поведении, ни в словах. Итак, с утренними занятиями определились. После обеда ты, Лео, отправляешься к себе или в библиотеку, как будет угодно. Список книг, которые тебе необходимо прочесть до конца года, господа профессора тоже предоставят на этой неделе. Тим, Хлоя, у вас занятия с маэстро. Тим, тебе придется потрудиться, чтобы вернуть расположение этого достойного человека.
– Достойные не кляузничают, – мгновенно парировал Тим.
– Дети, создается впечатление, что вы заключили пари, кто из вас первым сумеет довести меня до вспышки бешенства. Не выйдет. Вы еще, – он усмехнулся, промелькнуло что-то такое, как у лисички, – волчата. А посему вам предстоит долго и старательно учиться. После дневных занятий у вас до ужина будет оставаться пара часов. И их вы, разумеется, посвятите вечерним занятиям.
«То ли нет фантазии, то ли ее избыток», – подумал Лео, но промолчал: нечего нотацию затягивать.
Хозяин, наверное, подумал о том же самом – нечего. Коротко распорядился:
– Пойдемте.
К кому обращен приказ, уточнять было излишне: господин Тео тверд в своем намерении делить ответственность на троих.
Лео давно познакомился со всеми уголками парка и сада. Но на здешний задний двор не забредал – и только сейчас понял, какой бешеный ритм жизни задал хозяин. Даже любопытство почти что сдохло – не простиралось дальше оружейки и библиотеки. Дома на заднем дворе всего-то и было, что сарай с метлами да лопатами, которыми орудовали единственный слуга и единственная служанка, супруги-старички, ну и второй, с повозкой и мерином, для недальних путешествий за овощами на рынок.
Тут что-то похожее на задний двор, знать бы, как у них это называется, – выстроенные подковой одноэтажные каменные домики, не меньше двадцати («Конюшни, – шепнула лисичка, прошмыгнув рядом, – а вон там – каретные…»), и в середине – посыпанный чистым песочком манеж.
– Сегодня вы в очередной раз доказали, что мастерски притворяетесь скудоумными, если вас это забавляет. – Господин Тео обошел манеж, увлекая за собой всю процессию. – Не буду скрывать, меня это тоже радует. То, что всего лишь притворяетесь. А главное, я знаю, что вы не сговариваетесь, но действуете так, как будто бы сговорились. Продолжайте в том же духе. Меня свести с ума вы не сумеете. А вот придумать что-то по-настоящему потешное – почему бы и нет. – Посмотрел на Лео этак многозначительно: дескать, играйте, да не заигрывайтесь, всерьез нашкодите – твоя голова первая полетит. Ха, а когда это он уклонялся? – Три денника слева. Хлоя, выбирая любой.
– Ну, средний.
– Иди.
Как по волшебству оказавшийся рядом Кевин вывел рыжего жеребца… наверное, позавчерашнего жеребенка.
– Твой пони остался в королевском дворце. Постарайся больше не скучать. Его зовут Янтарь. Лео?
Будто завороженный, он двинулся к деннику с краю.
Вороной.
Это чудо и вправду – его?
– Лунный Ветер. Слишком претенциозно? Согласен. Думаю, он не обидится, если ты будешь звать его просто Ветер. Тим, тебе остается тот, что справа. Но, уверен, ты в обиде не останешься. Разве что кличку ему придумывали люди с линейным мышлением. Призрак.
Белый! Опять белый!
И все еще продолжаешь твердить, что не колдун?
– Я хочу, чтобы вы сразу усвоили: они ваши не на время, а навсегда. Относитесь соответственно. Отвечаете за них не перед кем-то – перед собой. Все, ступайте. Не заставляйте господина Станли ждать вас. Он и так очень вами недоволен. У вас феноменальные способности портить отношения с людьми.
Только на пороге класса до Лео дошло: хозяин сделал им подарок так, что ни ему, ни ему, ни бузотеру-гордецу в голову не пришло счесть это поощрением, подачкой… поблагодарить – и то не догадались!
– Я верхом ни разу не ездил, – озвучил он следующую мысль.
– А, научишься, – беззаботно махнула лапкой лисичка, – я вот тоже побаиваюсь, пять лет в седло не садилась. И вообще у меня большой лошади не было, пони был, остался в королевских конюшнях. Врачи запрещали мне ездить верхом... Мальчишки! – Она отскочила в сторону, аккурат в середку коридора, закружилась на месте – этакий колокольчик – и зазвенела: – Слушайте, что же выходит, а?! Дядя мне разрешает?! Разрешает?! – Вскользь взглянула на колдуна и сникла. А ты, Тим? Ну чего ты молчишь? Что опять стряслось?
– Я хорошо держусь в седле. Меня учили.
А как же! Чтоб с высоты этого самого седла на быдло глядеть… И все? На второй-то вопрос почему не ответил?
– Эй, болящий, тебя ясно спросили: что стряслось?
– Мы ведь вчера договорились. После ужина.
– В беседке?
– Тебя так захватила мысль о крапиве и полыни? – Тим криво усмехнулся. – Нет, в библиотеке. Мы ни от кого не прячемся. Просто сидим. И рассказываем страшные сказки.
Сегодня сказки будут особенно страшными. Лео загривком почуял.

– Присаживайся.
– Благодарю вас, нет. Полагаю, я ненадолго.
– Вообще едва верю глазам: ты – здесь? Обычно ты не являешься без настойчивого приглашения. А уж мой кабинет обходишь десятой дорогой.
– Не преувеличивайте.
– Но ты же не будешь отрицать, что у тебя возникли веские причины нанести мне столь внезапный и, надо понимать, к чему-то меня обязывающий визит? Осмелюсь предположить, дело в подарке?
– Нет. Но раз уж вы о нем заговорили, спрошу: надеюсь, это не знак, что вы собираетесь нарушить нашу договоренность?
– Не собираюсь. У тебя есть основания меня подозревать?
– Есть.
– Гм. Тоже неожиданно. Продолжай.
На стол перед принцем легли книги – одна, другая, – раскрытые на титульных страницах.
– Я думал, Хлоя давно забыла об этой игре. Странно, что она тебе рассказала. Она и от нас-то старалась скрывать, а когда мы узнали, была смущена.
– Игры на крови? Это не игры. Разве что в вашей политике. Его сиятельство граф Ричард де Мейнс, похоже, придерживался иного мнения и относился к тому, что делала его кузина, очень серьезно. Хотя вряд ли знал тогда и знает сейчас, что такое кровавая печать. – Тим смотрел прямо перед собой. Но видел титульную страницу второй книги, той, что принадлежала Рику, сомневаться в этом не приходилось. – А вот вы наверняка знаете. Но держите это в тайне от своей семьи. Не осознаете возможных последствий? Или ваши тайны важнее, чем жизни людей?
– Чего ты от меня хочешь?
Вопрос из страшных сказок Хлои. Из страшных сказок Соиль. Если задал такой вопрос, должен заплатить за ответ цену, какой бы они ни была.
– А вы чего хотите? – спросил Тим, как будто бы нарочно – из жалости – давая ему лазейку. Он, слабосильный ребенок, толком и не представляющий себе, как это – жить. И этот снисходительный… пренебрежительный тон – месть? За что именно? Что он успел выведать и насколько много понял?
– Наверное, того же, чего и ты, – знать. И уберечь тех, кто мне дорог.
Тим помедлил, как будто бы обдумывая его слова.
– Приходите после ужина в библиотеку. Мы решили собраться. Поговорить о странностях этого дома. Нам известно немногое, но если сложить все воедино, можно до чего-то додуматься, так ведь?
– Они знают, что я должен прийти?
– Нет. И вы не обязаны. Как пожелаете. Вы ведь любите позволять людям, которых приперли к стенке, действовать якобы по собственном произволу. Заодно вернете на место книги. Они должны быть там, куда их поставили хозяева. – Он помолчал, глядя в окно, в небо. Глаза – такой голубизны, какой у людей не бывает. Холод, о который можно обжечься. «Колдун», – принц хмыкнул. – Если не придете, я пойму.
– Расскажешь им? О том, на что мне намекнул?
– Не судите обо всех по себе.
– Но они ждут, верно? Ждут, что ты… кхм… поделишься с ними какими-то своими открытиями. Что ты им ответишь, когда спросят?
– Что не могу говорить. И их прошу молчать о догадках.
– Они не успокоятся.
– Не успокоятся. Но, в отличие от вас, они понимают, где пролегает граница, которую лучше не переступать. А вот вы осознаете, что принесли в дом беду?
– Прости… я верно понял…
– Вы великолепно владеете нашим языком. И вдруг неверно поняли? Но, если желаете, повторю по-вашему. – И он, подчеркнуто старательно, как Лео на уроке у Берта, выговаривая каждый звук, пояснил: – Я не знаю, что это такое, но ничего хорошего людям в этом доме оно не несет. Вы испугались – уже хорошо. Насколько для вас важна родная кровь?
– Что ты хочешь сказать? – Господин Тео тоже умел бояться с непроницаемым лицом. Тем паче что происходящее напоминало поединок – настолько, что принц едва удержался, чтобы не одернуть Тима: еще не время! – Есть угроза для них?
– Да, и нешуточная. Я уже сказал. Дважды. Вы не пожелали услышать или не поверили.
– Ты и о ней промолчишь, если я не приду?
– Для вас и это игра? Я могу в нее с вами сыграть. Правила мне с детства известны. У нас ее тоже любят. – Радужки его глаз стали белесыми, как у слепца. – Да, промолчу. Я сумею защитить одного или двоих, на большее сил не хватит. Угадайте, кого я выберу.
Он коротко поклонился – не из вежливости, нет, – давая понять, что разговор окончен. И, не спрашивая разрешения, вышел из кабинета. Дверь затворилась с душераздирающим скрипом. А ведь Кевин следит, чтобы петли были смазаны.

В дальний угол библиотеки – за шкафами с подшивками газет – лисичка приволокла холщовую сумку – ту же самую, в которой таскала съестные припасы в беседку, или вроде той, – и самочинно привела все собачье семейство. Неужто и вправду решила впотьмах лезть в беседку, в крапиву, под нос к хозяйским соглядатаям?
Нет. Велела Волку и его подруге стеречь у входа в галерею, а мелочь (да какая это мелочь, даже Блик, последыш, встав на задние лапы, без труда ему, Лео, носом в плечо тычется) уложила у шкафа, за которым скрывался их уютный закуток.
Чиркнула спичка, вспыхнула свеча. Хлоя принялась увлеченно потрошить сумку: выставила пару баночек, выложила кусок белого полотна и бумажный пакетик.
– Ядрышки лесных орехов, – только пакетик и удостоился пояснений, остальные предметы в представлении не нуждались (не нужно глядеть на Тима, чтобы догадаться, как его перекосило), – тетушка Эмма, матушка нашего Рика ежегодно присылает нам ягодный джем, мед и орехи из своего поместья. Это уже традиция: когда я была маленькой, у тетушки не было денег на подарки, зато к моему дню рождения появлялись свежие запасы джема и меда, орехи созревали. Как по мне – лучше не бывает… Э-э-э, погоди, – шустро сдернула пакетик со стола, прежде чем Лео успел добраться до лакомства, – сначала надо посмотреть, что у Тима с плечом.
– Все в порядке.
Угу, по тебе видно!
– Ты опять?! А ну без разговоров! – полушутя-полусерьезно прикрикнула девчонка. – Лео, подержи свечу, вот так, повыше. Тим, я жду.
Взрослые собаки слаженно застучали хвостищами по полу. Щенки вскочили, кинулись навстречу кому-то, сразу видать, хорошо им знакомому.
– Я рад, что вы решили воспользоваться моим приглашением. – Тим встал, но с места не двинулся, а вот рубаху сбросил – без колебаний, будто напоказ. Выставляется перед хозяином? Смотрите, мол, на что мелкую обрекли. Да ну, разве этот дрогнет?
– Правильнее будет сказать – отважился воспользоваться. – Господин Тео усмехнулся, придвинул кресло к столу, запустил пятерню в пакетик.
– Зачем ты его позвал? – Лео с вызовом последовал примеру хозяина. М-м-м… вкусно! Хлое уже было не до орешков – все ее внимание сосредоточилось на Тиме, мигом подскочила к нему с теткиными баночками, глаза огромные, губы закушены. Демоны, малахольный прав – девчонке-то за что?!
– Молодой человек, я пребывал в уверенности, что вы осведомлены, что говорить в третьем лице о присутствующих – один из наиболее заметных признаков невоспитанности.
Угу, а набивать рот, когда у тебя на глазах девчонка возится с повязкой, – это признак чего? Крепких нервов? Или чего похуже?
– Лео, сказано же тебе: держи свечу! – Лисичке такая невозмутимость и не снилась, лапки дрожат, но от раны взгляд не отводит.
– Да чего уж теперь, давай свет зажгу. Все равно страшных сказок мы сегодня вряд ли дождемся.
– Отчего же? – А вот Тиму, негодяю этакому, в самообладании не откажешь. – Господин сочинитель почтил нас своим присутствием. Остается уточнить, какова будет мера правды в его историях и кого он желает видеть в числе слушателей. А уж то, что будет страшно, я вам обещаю. – Он накинул на плечи рубаху, так, чтобы она едва-едва прикрывала повязку, и вольно расположился в кресле напротив хозяина. Что-то ты, парень, сегодня сам на себя не похож.
– Прекрати ерничать, Тим. Это не лучший способ защиты, – проговорил господин Тео. Без гнева, без осуждения. – Да я и не нападаю. Ни на кого из вас не нападаю. И пришел к вам троим, и говорить намерен правду.
– Вы уверены, что Хлоя должна остаться?
Лео подумалось: лучше бы Тим язвил, это с натяжкой можно было бы принять за обычную пикировку. От подчеркнуто дипломатичного, делового тона мурашки по коже.
– Уверен. Покоя этому дому все равно не видать, – беспечально ответил хозяин. – Я должен был просчитать такой вариант развития событий, когда вмешался в вашу судьбу.
– Жалеете? – Тим выпрямился, поглядел с прищуром – и не на господина Тео, а по-над его плечом.
– Ни разу не пожалел. И да, если переспросишь, правда ли это, я выставлю тебя из библиотеки и буду говорить только с Лео и Хлоей. Может, сразу уйдешь?
– Не сейчас.
Все эти многозначительные паузы – книжники не врут! – тянутся целую вечность.
– Дети, садитесь. Серьезные разговоры следует вести, расположившись с максимальным комфортом.
– Чего, может, еще и чаю попросим? – Лео уселся рядом с хозяином: кресло по правую руку от Тима успела занять проворная лисичка. Кто кого оберегает? Судя по вчерашнему… и если верить собственному чутью, каждый – каждого.
– Отличная идея, – не принял шутки господин Тео. – Орешков надолго не хватит. Распорядись.
Пришлось тащиться по ходам и переходам в новый дворец, а потом ждать добрую четверть часа, пока Бесс и Барб приволокут подносы с чашками, чайником и сладостями… глаза бы на все на это не глядели! И, что самое скверное, скребло подозрение: хозяин воспользовался случаем преподать очередной урок выдержки. Нашел время! Тим откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Хлоя, недолго помучив подол платья, потянулась за книгой. И не отрывалась от нее до тех пор, пока господин Тео, самолично наполнив чашки, не привлек к себе внимание многозначительным «кхм». Лео позлорадствовал: и лисичка-оборотень, и выкормыш Темных разом напустили на себя такой равнодушно-отрешенный вид, какого у них не бывало даже на уроках этикета.
– Тим, хочешь сказать?
Никогда еще Лео не видел колдуна таким озадаченным, чуть ли не испуганным.
– Ты узнал мою главную тайну. – Господин Тео улыбнулся. Такой улыбки у него прежде тоже не замечалось: смущенная, виноватая. Куда подевался тот умник, что толковал о терпении и самообладании? – И не ударил в спину, хотя, я понимаю, соблазн был велик, тебе ведь есть за что мне мстить, а пришел как мужчина к мужчине. И заслужил право раскрыть мой обман.
– Это ваша тайна и ваш обман, – Тим пожал плечами, едва заметно поморщился (а ведь на тренировке виду не подавал, что больно, только вот не всем башку заморочить удалось), – была бы охота мстить.
– Я знал, что ты так ответишь. – Хозяин вытряс из пакета на ладонь последние ядрышки орешков. – Вот как это у тебя получается – вроде бы предсказуемый, но то и дело преподносишь сюрпризы?
– Я не нарочно, – снова не удержался от колкости Тим. На этот раз господин Тео его не осадил.
– Раньше, когда мне было вдвое меньше лет, чем сейчас тебе, Хлоя, – начал принц, глядя в свою чашку, – тетушка Элла любила повторять: жизнь платит нам за добро добром, за зло – злом. Я понимал это буквально. Днем упал и ссадил коленку – что не так сделал утром? Точно, утром спешил на занятия и прикрикнул на Душегуба, так звали моего пса королевской породы. Я придумал ему устрашающее имя, внушительнее просто представить невозможно, а он, будто мне в упрек, вырос самым добродушным из всех королевских и невероятно обидчивым. – Господин Тео потрепал по загривку Волка, ткнувшегося лбом ему в колени. – Когда мне исполнилось шестнадцать, я впервые… как бы это сказать коротко и понятно?.. приобщился к армейским будням, так исстари полагается младшему сыну венценосного семейства… Тим, ты что-то хочешь сказать?
– Да, – не стал отпираться выкормыш Темных. – Вы слишком многословны. Этак мы никогда не дойдем до сути.
– Прости старого резонера. Я привык заходить издалека, особенно в непростых вопросах. Знаю, у вас так не принято. Но наберись терпения. До сути обязательно дойдем. – Хозяин подлил, чая в едва початую чашку Тима. – Сегодня у тетушки Эйб какое-то совершенно сказочное печенье. Ну и зачем нам модный повар, если у нас есть тетушка Эйб? А Фло, как я понимаю, не мудрствуя лукаво добавила в чай садовой мяты. Как тебе?
Тим промолчал и не шелохнулся. Впрочем, старый лис вряд ли рассчитывал на ответ, тем паче – на послушание.
– Так вот, чем труднее мне приходилось, тем чаще вспоминалось тетушкино присловье. Только до меня уже дошло, что ответное зло бьет не с размаху в лицо, а исподтишка в спину, и добро – это не мгновенное воздаяние, а опора, которая возникает тогда, когда без нее уже ну никак. – Господин Тео обвел их взглядом, не то удостоверяясь, что они не задремали и понимают хоть что-то из всей этой велеречивой галиматьи, не то попросту давая отдых языку. – А вы преподали мне еще один урок. Оказывается, и добро, и зло все-таки могут ходить короткими прямыми дорогами. Когда я узнал о вас, мне стало любопытно. Всего лишь любопытно. – Отрывистые, чеканные фразы. Неужели он вот-вот перейдет к сути? – Я давно разучился сопереживать слезливым историям из романов, оставленным детям, брошенным котятам. – Перехватил короткий взгляд Лео и, видимо, истолковало правильно: – Да, ты верно понял, умный ребенок, – мне было наплевать. Но потом я навел справки через своих людей в вашей столице. Для вас ведь давно не секрет, что такие у меня есть. Вы очень сообразительные, хотя не всегда в это верится. И я понял – одного из двоих мальчишек непременно надо заполучить. Если ради этого придется пожертвовать другим, что поделать – не первый грех на моей душе.
…«Так надо. Так правильно», – твердили люди в зеленых полицейских мундирах, подавая ручку-самописку – такую же, какой он пару часов назад чиркал примеры в школьной тетрадке, – и бумагу со смертным приговором, который он должен был сам себе подписать. Так надо, так положено. Тогда у него сперва руки онемели, а потом уши заложило. И вот опять то же самое. Сейчас его жизни ничего не грозит, но как же это мерзко – знать, что Седжун умер бы, а Лео никогда не родился.
– Зачем вы на себя клевещете? – Голосок лисички прозвучал испуганно. Колдун понимал, какой разговор предстоит, потому и хотел, чтобы мелкая ушла. А не настоял-то почему? Ладно, потом за это ответит, никуда не денется… тварь двуногая, что в нем человеческого-то остаться могло?!
Да все! Все человеческое! Не стал решать за девчонку, знает – от сомнений и подозрений скорее спятишь. А он, Лео, просто позавидовал. Дикость дикая, но – позавидовал. Он-то, в отличие от колдуна, для любого и каждого, как оказалось, – пустое место.
Нет. Лисичка потянулась к нему, накрыла его руки своими ладонями – и только тут до него дошло: он сжимает кулаки.
– Это правда, Хлоя, – твердо ответил хозяин. – И тогда, когда наши мальчишки были уже на корабле, я подумывал пойти на… э-э-э… товарищеское соглашение с дядей Ником – Лео отдать ему. Сначала воспротивился Рик, а потом я понял, как ты привязалась к Лео. Если бы я не был закоренелым грешником, – он горько усмехнулся, – сказал бы, что вашими устами говорил Бог и мальчишки посланы мне Провидением. Ханна так и утверждает. Лео, Тим, она видит в вас сыновей, посланных в ответ на ее молитвы.
– Не хочу оскорбить ничьи чувства, – подумалось: с таким выражением лица, какое сейчас было у выкормыша Темных, не оскорбляют, а убивают, – но опасаюсь, что ее высочество плохо молилась. Иначе получила бы пару белокурых красавчиков с характером, как у ваших низших божеств… ангелов, верно? – а не двух демонов, у которых не только злой язык, но и не самые чистые помыслы.
Господин Тео рассмеялся.
– Полагаю, ее высочество вполне устраивают такие демоны, как вы. Можешь у нее уточнить при случае. Только не за столом, будем соблюдать хоть какие-то правила приличия. Серьезные разговоры во время трапез не ведутся… в конце концов, можно просто испортить себе пищеварение.
– Вы даже не представляете, до какой степени правы. Неприятности за ужином вашим гостям устроил я, – этак снисходительно признался Тим.
– Не он, а мы все, – строго поправил Лео, примериваясь, куда бы половчее стукнуть этого демоненка некромантского, чтобы девчонке с перевязками опять не пришлось возиться.
– Вот как? – кажется, хозяин даже не удивился. И пообещал без угрозы: – Мы к этому вернемся. Я не оправдывал ваши дурные поступки раньше, не буду оправдывать их и впредь. Но никак не избавлюсь от мысли, что все-таки куда чаще поступал по совести, нежели по расчету и по злобе. Откуда бы вы тогда взялись в моей жизни? Иной раз вы – прямо-таки наказание, но по большому счету вы счастье. Вы оба. Лео, ты понял меня? Я готов был тебе предать, но не предал. И это не тебя судьба пощадила, а меня.
Демоны! Да он только кажется старым лисом, а на самом деле… ну, лис, все равно лис, но вовсе не старый, молью не побит, себя не растратил. Находит слова, которым веришь. Или это всего лишь ему, Лео, хочется видеть в пройдохе-политике, что за словом в карман не лезет… кого? Неужто друга?
– Тим. Что бы ни случилось в дальнейшем, даю слово, я буду с тобой честен.
– Со мной? – А вот выкормыша Темных, похоже, не проняло. – Дайте-ка подумать, нуждаюсь ли персонально я в столь высокой чести.
– Поймал на слове. – Господин Тео слегка наклонился вперед, будто любуясь Тимом. – Уже не впервые. Ты опасный противник. С вами Я буду честен с вами. Такая формулировка тебя устроит?
– Будьте честны, этого достаточно. До формулировок мне нет дела.
– То-то ты так старательно к ним придираешься. Все, не сердись, далее строго по делу. – Господин Тео отставил чашку, поднялся. – Дети, я прошу вас нигде не повторять то, что сейчас услышите. И даже между собой не обсуждать. Достаточно того, что вы это знаете. В ваших руках оружие, которым можно уничтожить противника, но можно ранить себя или близкого человека. У графа Уилфреда де Мейнса на самом деле не было сына. Только дочь Глэдис. Когда он скончался, девочке было немногим больше года. – Он глядел прямо перед собой, точь-в-точь, как Тим, если его против шерстки погладить. – Вскоре после его смерти Рика привезли в поместье Мейнсов. И Рик не был младенцем – ему шел третий год. Моя свояченица согласилась поучаствовать в его судьбе. Только Эмма, Ханна и я знали, что он мой сын. – За мгновение до того как прозвучали эти слова, Тим накрыл ладонью лапку лисички: дескать, помалкивай. – И, разумеется, мать Рика.
– Как в дурацкой книжке! – А вот он, Лео, молчать не собирался.
– Вот уж не думал, что ты подобное читаешь… а меня-то феечками попрекал! – тоже не смолчал Тим.
«Эй, колдун, нашел время насмехаться!» Нет, он и не думал. Это попытка поддержать, и не сказать что неуклюжая. На губах у мелкой появилась улыбка – блеклая, нерешительная, но все ж таки улыбка.

– Стыдно признаться, но, Лео, ты прав. И автор этого бульварного романа – я. Она встречалась не с принцем Теодором Лоуренсом, а с капитаном де Реем, великовозрастным мальчишкой с ветром в голове. И узнала правду в самый неподходящий момент – после первого крупного покушения на правящего монарха, его величество Ричарда II. И когда изрядно струсивший мальчишка, к тому времени уже отец младенца, названного – вот так совпадение! – Ричардом, признался, что дед ребенка едва не погиб, а всего убито полтора десятка человек, включая первого министра, сразу стало ясно: красивые истории из тех самых книг о знатных господах, женящихся на простушках, не имеют ничего общего с реальностью.
Господин Тео опустился в кресло, плеснул себе в чашку из давно остывшего чайника, выпил залпом.
– И не потому, что так не бывает. А потому, что ни о каком «жили они долго и счастливо» речи идти не может.
Он подвинулся, давая место Волчонку, которому ни с того ни с сего стукнуло в голову устроиться с комфортом. Малыш полез следом. Каким-то чудом поместились оба. Блик перехватил взгляд Тима и не двинулся с места.
– Она всегда была умной женщиной и еще прежде успела понять, что ее принц любит другую. Одним словом, все кончилось не как в романах Шарлотты Бьорк, над коими сентиментальные дамы добрый десяток лет льют слезы в ночи, а как в полуиронических, но вполне правдивых новеллах Тома Коллинза… за которые его, по слухам, выставили из салона графини Бьорк, заподозрив насмешку над историями, выходящими из-под пера упомянутой благородной дамы… Хорошо, Тим, постараюсь говорить проще. Мудрая женщина нашла себе супруга по сердцу, уехала с ним в одно из южных графств и забыла прошлое, как страшный сон. И правильно сделала. Теперь у нее пятеро детей, благополучие и покой. Да, я наводил справки. Мне надо было удостовериться в том, что у нее все в порядке… и что она никогда не вернется в нашу жизнь. Ничего хорошего из этой затеи не вышло бы. Эй, ты уже не щенок! – Господин Тео отпихнул Волчонка, попытавшегося, по старой памяти, вползти к нему на колени. Тот обиженно оскалился, спрыгнул на пол и улегся рядом с Бликом, взгромоздив лобастую башку ему на спину. – А дурню принцу достался ребенок, которого надо было как-то устраивать, и не при дворе – там становилось все беспокойнее, ни года без покушения. И тут ему… то есть мне сказочно повезло: при дворе появилась герцогиня Ханна, старшая дочь и наследница владетеля Севера – уникальный для нашей страны титул, между прочим.
– Профессор Станли рассказывал нам о владетелях Севера. – Был бы выкормыш Темных собакой, оскалился бы похлеще Волчонка.
– Я стараюсь не отходить от основной, так сказать, линии повествования. Но есть подробности, которые представляются мне важными, – в тон ему заявил хозяин. – Хочешь, чтобы я поскорее досказал, – не перебивай. Владетели Севера были верными союзниками нашей династии в борьбе за объединение страны. Поэтому за ними сохранили прежний титул, фактически приравнивающий их к принцам крови. Иными словами, брак между мной и Ханной не был мезальянсом.
– Угу, а вы, к неудовольствию дядюшки Уилла, стали новым владетелем Севера, – Хлоя не похвалялась своими знаниями, она и в разговор-то влезла, чтобы тоже поторопить рассказчика и дать ему понять: смотрите, на чьей я стороне.
– Сначала Ханна увезла Рика на Север и оставила у надежных людей, а потом они с Эммой придумали, как дать мальчику титул и возможность, не привлекая излишнего внимания, жить в моем доме. Впрочем, право на титул должно было вернуться к Глэдис не позднее достижения ею совершеннолетия, чтобы его могли передать ее супругу и детям, но мы выигрывали время и Рик оставался при мне. Он знает правду. Со дня своего шестнадцатилетия. И он принял эту правду достойно. Что же касается титула… тут снова вмешалась судьба. Эмма повторно вышла замуж, у нее три дочери и супруг, способный обеспечить их будущее. Да и мы с Ханной их не оставим. Права на титул девочки, конечно же, не имеют. А Глэдис приняла монашеский постриг, так она сама пожелала. Ричард остался графом де Мейнсом.
– Постойте, но он ведь может стать королем! – Лисичка аж подскочила, чуть в ладоши не захлопала – Это решает многие проблемы. Великому герцогу Лоуренсу, давшему имя нашей династии, наследовал Реймон, матерью которого даже официальные хроники называют девушку из прибрежного поселка, и непонятно, стала она в итоге женой Лоуренса или нет, а уж что там было на самом деле…
– Хлоя, – хозяин иронично изогнул бровь, – позволь усомниться, что господин Станли учит тебя трактовать исторические сведения подобным образом.
– Дык я сама дура, что ли?
Принц посмотрел на Лео и с осуждением покачал головой.
– А еще судьба благословила меня двумя оболтусами, охотно и без труда превращающими порядок в хаос и лишь время от времени соизволяющими образовать порядок из хаоса – в демиургов играют, наверное. Но им быстро надоедает.
– Так вот! – Казалось, еще мгновение – и девчонка вскочит на ноги прямо в кресле, еще и запрыгает. – А у Норберта II вообще были одни бастар…
– Хлоя!
– Я хотела сказать, у них с королевой было три дочки, прям как у тети Эммы – от второго брака, – Хлоя фальшивенько захихикала. Демоны! Всем ведь жаль девчонку, а все равно втравливают ее во всякое… – И кому в итоге досталась корона? Бертольду, сыну фаворит… Я хотела сказать, придворной дамы.
– Напомни, когда это было. – Принц устало вздохнул. – И соотнеси с законом о престолонаследии, который в первой своей редакции появился лишь при праправнуке Бертольда. И да, Рик – не Бертольд. Престол нужен ему куда меньше, чем Глэдис – титул графини де Мейнс… С чем бы понятным тебе сравнить? Примерно как тебе – уроки этикета. И да – все равно не впрок. Это я не только об уроках, но и о престоле.
– Чего ж он тогда об ошибках дяди Уилла разглагольствует?
– Господи! – хозяин вскинул руки к потолку, – я понимаю, что слишком многого прошу, но даруй мне еще одно чудо! Пусть мальчик научится молчать, когда его не спрашивают, а девочка перестанет подслушивать!
Малыш сладко зевнул и свернулся клубочком, еще больше потеснив принца.
– Надеюсь, вы уяснили, что речь идет не о престолонаследии, а о безопасности нашей семьи, – с суровостью, в которую ну никак не верилось, заключил господин Тео. – И, признаюсь, я не стал бы посвящать вас в тайну, до которой вы еще не доросли, если бы она не стала известна Тиму.
– Ну и что за колдовство? – Лео с подозрением воззрился на выкормыша Темных: опять будет отрицать?
– Не мое. Да и не совсем то, что ты упрямо продолжаешь называть колдовством.
– Говори прямо! Охота вам всем сети из слов плести!
– Ладно, для тебя – совсем примитивно. – Тим поежился и наконец-то соизволил надеть и застегнуть рубаху. Неужто замерз? – Есть несложный обряд кровавой печати.
– Б-р-р, ну и названьице!
– Названьице – пустяки. Плохо то, что он действительно настолько прост, что провести его может кто угодно. Не нужно ничего уметь, не нужно ничего понимать. Достаточно почувствовать – и не сомневаться. – Беспечный и пугающе серьезный. Самая ненавистная Лео личина колдуна. – И Хлоя, и Рик отмечали свои любимые книги печатью, толком не понимая, что делают. – Он, не глядя, взял с этажерки первую попавшуюся книгу, открыл на титульной странице. Над веселой бурой мордашкой какого-то сказочного существа – оттиск пальца, тоже бурый, только еще темнее. – По этим оттискам я и понял, что у них одна кровь.
Господин Тео выругался себе под нос. Колдун не счел это достойным своего внимания.
– Лисичка, скажи мне еще раз, почему ты делала вот это.
Хлоя вцепилась в подол платья.
– Если тебя смущает вопрос, можешь не отвечать.
– Смеяться не будете? – Мелкая, которая считаные минуты назад беззастенчиво рассуждала о постельных делишках своих предков, вдруг превратилась в ребенка.
– Тут только один человек, у которого следует требовать уточнений. – Тим указал глазами на хозяина. – Ты не уверена, понимал ли он тебя тогда. И порой перестаешь доверять ему сейчас. Вы близкие родственники по крови, но кровью напрямую не обменивались. Проще говоря, никогда ничего не скрепляли кровавой печатью. Я не посмеюсь – причины, по которым людей тянет совершать обряды на крови, не повод для острот. Он, – кивнул в сторону Лео, – не посмеется тем более. Думаю, он хорошо помнит, каково ему было, когда он отважился поставить кровавую печать.
– Да я вроде не… – Возникло тошнотворное ощущение, что к голой спине приложили ледяной металл, как бы не лезвие ножа… примериваясь вспороть кожу.
– Ты не понял. Все равно, на чем ее ставить. Например, на теле человека, с которым обменялся кровью, намереваясь что-то зафиксировать. Я знаю, что на Хлое твоя печать, а на тебе – ее. Вижу. Об обстоятельствах же могу только догадываться…
– Какого демона ты суешь нос в чужие дела?! – Все произошло в мгновение ока: врезать по мозгам чокнутому полудохляку он не успел. Стиснул зубы, чтобы не взвыть от парализующей боли, дернулся – и все-таки взвыл… ну, то есть выдал все то, что пришло на ум.
– Ребенок, чтобы не попадать в столь неприятные ситуации, – господин Тео был само добродушие, – достаточно соблюдать два простых правила: не кидаться очертя голову на людей и прилежно учиться у господина Эварда, который не теряет надежды выковать из вас что-то… ну, хотя бы что-то такое, за что не стыдно. Прибегая к его невероятно оптимистичным образам – не кочергу, но меч.
– Это – человек?! Разнюхал тайну хозяина, у которого из рук жрет, – промолчал. Случайно? Случайно, да? А о моей можно трепаться?!
– Почему ты так перепугался? – если бы монстры из лисичкиных страшных сказок и вправду существовали, они так и говорили бы – будто из бочки, из подземелья. Голос недобитка множится, распадается, снова из разрозненных звуков складываются, лепятся друг к другу слова. Надрываются лаем мелкие псы, взрослые вроде молчат. – Успел пожалеть, что слово дал? А отвечать все равно придется. Это же обряд на крови. Предашь ее – пожалеешь.
– Дядя! Да отпустите, отпустите же вы Лео! – Сестренка рядом, освобождает его, обхватывает за шею. – Братик, братик мой, да скажи ты им! К то тут предаст?! Кто?!
– Скажу! – Он отталкивает лисичкины руки. – Ты, скотина некромантская, я ведь помню, как ты в тюряге колотился! Мне бы верить, что ты обос… перепугался до истерики, а вот не верю! Как бельма твои во время ворожбы в первый раз увидал – с тех пор и не верю! Говори, что это было! При всех говори, если не зассал! Или только других рожей в дерьмо макать духу хватает?
– Скажу. – Голос не меняется, разве что в повторе можно угадать насмешку. – Но вот насчет «при всех» ты не угадал. Видел только ты. Вот и говорить будем глаза в глаза. А пока есть время, подумай: что ты секунду назад назвал дерьмом.
– Сначала я скажу, – голос хозяина перекрывает все звуки. – Дети, вы устали. Это моя вина. Ханна не раз пыталась меня предостеречь, но самонадеянность… Тим, самонадеянность – одна из величайших глупостей. – Он тянется за пакетиком, пальцы неловкие, желтоватые ядрышки рассеиваются по столу. – Я полагал, если занять вас всерьез, вы только о трудах, так сказать, праведных думать и сможете, ни на что большее сил не хватит. Старое армейское правило прежде не давало осечки. Понятия не имею, почему с вами иначе, но если вас гонять даже двадцать часов в сутки, вы – назло мне, что ли? – приспособитесь спать по два часа, а еще два потратите на дела, в которые вам совать свой нос пока и не стоило бы. – Смотрит на Лео в упор. – Сын, ты старший. И они, как бы ни пыжились, тебя послушаются. Присматривай за ними. Даю вам два дня отдыха. Отсыпайтесь. Завтрак и обед вам будут приносить куда прикажете и в желаемое вами время. К ужину разрешаю не выходить. Подумайте. Поговорите. – И снова это проклятое всеми демонами молчание, долгое-предолгое. – Если решите, что я достоин того, чтобы со мной поделиться вашими предположениями и, – быстрый взгляд на Тима, – знаниями, приходите сюда завтра в это же время. А на сегодня довольно. Вон отсюда.

В новом дворце, на выходе из галереи, Хлою окружает вся стая. Опять твои штучки, колдун? Когда же ты угомонишься?
Уголки губ у выкормыша Темных вздрагивают. Да. Его штучки.
Не угомонится.
– Мелкая, давай к нам в гостиную. Да чего застыла! Скоро придем. Не дергайся, не пристукну я его. Убогих не трогаю.
– Лисичка, ступай. Мы просто поговорим. Жди четверть часа и не беспокойся. Ничего ему не грозит.
Губы у девчонки дрожат. Пальцы – тоже (все-таки ткачи и портные у них недаром свой хлеб едят, серо-сизая одежка выдерживает очередное издевательство). Волчара – редкий умница – закусывает подол ее платья, тянет. Хочется верить, что хотя бы тут некромант не при делах. Все ж таки он, Лео, с главным в стае монстром мохнорылым раньше поладил.
– У нас мало времени. Я привык держать слово.
Как же хочется отполировать этой нахальной физиономией паркет!
– Ну дык кто мешает? Слов и жду. – Улыбка премерзко липнет к губам. Даже хозяин признал его старшим, негоже продолжать со всей дури колотить кулаком по свежим ранам. Но как удержаться, когда…
– Прежде чем отправить меня в тюрьму Стражи на моих глазах убивали людей, – таким тоном козлобородый профессор обычно сообщает, что за столом каждый предмет сервировки следует использовать строго по назначению. – Воздаяние отступникам. После этого мне выжгли кожу на левом плече. Там были татуировки – знак Дракона, он положен посвященным определенной ступени, и знак моего отца, который заменяет Стражам родовой герб. Теперь их нет. Я никто. – В темноте не видно его лица, а хотелось бы в глаза посмотреть. Кажется, он, Лео, даже колдовских бельм уже не испугается. – Если ты возомнил себе, что я оправдываюсь, не обманывайся. Я в оправданиях не нуждаюсь. Да и ты не тот, перед кем я стал бы оправдываться. Ты ведь тоже никто. Да, ты видел меня почти безумным, такое случается после ритуалов не только с обычными людьми, но и с посвященными. Я так и не сошел с ума. А и сошел бы – до твоего уровня все равно не пал бы. Единственная причина, по которой я это рассказываю, – хочу раз и навсегда избавиться от твоего любопытства. Оно мне не по душе.
– Я не тот, перед кем надо оправдываться, – раздельно произносит Лео. – Я достаточно тебя знаю, чтобы не было нужды в оправданиях. И сперва поднимись… гм… до моего уровня, а потом уж зубы на меня скаль… вельможа помоечный. Идем. Пока мелкая не психанула и весь дом на уши не поставила.
– И да, почти уверен: я все-таки сошел бы с ума, если бы тогда со мной не говорил. – Тим, не оборачиваясь, выходит из галереи.

– Лео, разожжешь огонь? – Лисичка уселась на ковер поодаль от камина, сжалась в комочек, уставилась в темную топку, будто бы надеясь, что огонь вспыхнет от ее взгляда. Тоже продрогла? Она – и продрогла.
Спрашивать не стал. Ему-то что? Он и холод, и жару без труда переносит. А эти хотят поджариться – пускай жарятся. Малахольный тоже скукожился в уголке дивана… уж не лихорадка ли, часом?
– Когда я была маленькой, – тихо начала Хлоя, но Лео едва полено не выронил – так неожиданно она заговорила, – у меня был друг. Паж моей матушки, мальчишка года на четыре старше меня. Ясно, из дворян, так положено. Но не из родовитых. Какая-то дальняя родня Гарта по женской линии, по мужской-то он из простых.
Вот и девчонка принялась делить людей по знатности.
«А кто я такой, ты, случаем, не забыла?»
– Мне кажется, дядя, как это говорится, в судьбе Гарта поучаствовал потому, что помнит о моем Тиме.
– Он хоть что-нибудь делает случайно? – проворчал Лео, неуклюже пытаясь отвлечь внимание болезного от девчонкиных слов: ведь вспылит! просто не может не… А эта дурочка бесстрашная резво перескочила к дивану, плюхнулась у ног колдуна.
– Не сердись, пожалуйста. Когда я тебя увидела, это имя как-то само собой…
– Вот уж и не думал сердиться, – мягко прервал ее выкормыш Темных. – Так бывает. Ты скучаешь по нему. – И добавил: – Жаль, что я – не он. Я плохая замена. С ним у тебя никогда не возникло бы таких проблем, как со мной.
Неужто обиделся? Вот это да! Сам себя сравнил – сам же и обиделся!
– Ты – не замена! – запальчиво воскликнула Хлоя. – Хочешь – выбери себе любое имя. И что от этого изменится? Ты для меня хуже не станешь!
– И лучше не стану. – Тим весело фыркнул. – Не буду я имя менять. Только-только к этому привык. Не надумывай. Просто говори все, что хочешь сказать.
– А можно спросить? – Мордашка у лисички по-прежнему была растерянная.
– Когда ты начинаешь ходить вокруг да около, мне делается не по себе.
Угу, а по твоей насмешливой роже и не скажешь! Даже отблески разгоревшегося огня не делают ее по-настоящему некромантьей.
– Он погиб во время покушения. Тогда же, когда и мои родители. Жертвой должен был стать король, но… Вот смотри: мой дед – Ричард, и отец – тоже Ричард. И у всех такая судьба, что не порадуешься. И нашему Рику, как выяснилось, нелегко приходится. Ти-им…
– Не продолжай, я понял. У нас тоже есть поверье о проклятии имени. Но это детские сказки, вроде истории о тайном слове, которым любой ребенок способен свалить с ног силача. У вас есть традиция называть детей именами родственников. А твой дед – еще и король, и врагов у него, я давно уже понял, хватало. Где тут проклятию-то приткнуться? И так все одно к одному.
– Но ты постоянно болеешь, получаешь травмы… Вот я и подумала…
– И ошиблась. Имя тут ни при чем. – Он помолчал, глядя в огонь. На губах по-прежнему улыбка, но физиономия сосредоточенная. – Причина есть. Если хотите, потом расскажу. Но сначала ты.
– Тим, но… Я там одна выжила. И потом думала, вспоминала… За день или за два до того я попросила звать меня Хлоей. Это одно из моих имен, у нас так принято. А полностью я Елизавета-София-Анна-Беатриса-Хлоя. Неподъемное, правда. Во дворце меня звали Элиза. Меня это имя всегда подбешивало, какое-то оно… ну, не мое. В играх с Тимом я всегда была Клео. А тут вдруг решила накрепко, что я – Хлоя. А моя кузина, принцесса Виктория, – Мариса, это, вообще-то, ее третье имя, однако оно ей тоже больше нравится. Вот, – она обвила руками колени, сгорбилась, – я назвала себя Хлоей, а ее – Марисой. И в день покушения у нее разболелось горло – а она ведь так хотела поехать с нами! Ее оставили во дворце. А я, как все говорили, чудом уцелела. И кто-то из придворных сказал: Хлоя – ваше счастливое имя…
– Глупо. – Тим, наверное, хотел пожать плечами, но в кои-то веки вспомнил о том, что стоит поберечь раненое – и дернул левым. Тем самым, вспомнилось Лео, на котором выжгли кожу. – Утверждение глупое. А вот причина какая-то и вправду может быть. Давай потом об этом подумаем. Раз уж его высочество в своей безмерной щедрости, – улыбка сменилась оскалом, – пожаловал нам два дня как раз таки на размышления. Продолжай.
– Дальше все и так понятно. Мне было плохо. Думала: теперь я одна в целом мире и так будет всегда. У меня была нянюшка, но она ни во что не умела играть. А потом и ее не стало. Дедушка подарил мне Волка, но Волк не умел говорить. – Она положила ладонь на голову лежащего рядом пса – прости, мол, я все равно тебя люблю. – И тут мне попала в руки книга – я тогда читала все без разбору – о мальчике, от которого отреклись родственники. Ему пришлось скитаться, он голодал, замерзал, едва не озлобился, как вдруг повстречал добрых людей, настоящих друзей. И я поставила на эту книгу печать. – Хлоя подняла глаза на Тима. – Я только сейчас поняла, что всегда называла это печатью.
– Умница. – Лео показалось: сейчас Тим положит ладонь на голову лисички, точь-в-точь, как она – на голову Волка. Но – нет.
– И я стала искать похожие книги. Кое-что нашла.
– И где они сейчас? – насторожился выкормыш Темных.
– Да здесь же, здесь, в моей библиотечке! – Лисичка торжествовала: оказывается, ей и вправду есть чем гордиться. – Когда я уезжала из дворца, попросила позволения забрать их с собой.
– Все?
Странный вопрос!
– Да, все до единой. – Мелкую вопрос тоже удивил. – А как же иначе? одного друга заберешь, а другого бросишь?
– Умница, и пребольшая. – Тим все ж таки положил руку ей на голову. – Верно почувствовала, что такое кровавая печать.
– И что же? – Лео вдруг – и не сказать что не к месту – вспомнил, за какие такие подвиги намеревался вознаградить наглеца хорошей выволочкой. – Если без зауми?
– Один из вариантов клятвы верности.
– Книгам?! – Неужто колдун так развлекается – и всех провел? Ну, тогда доброхотам вроде хозяина точно придется его со стены соскребать!
– Ты не услышал. – Тим пересел в кресло у камина, поворожил угли. Подумал – и опустился на пол. – Или снова не подумал. Дело не в кипе переплетенной бумаги, а в героях. Сам вроде восторгался Хангюном, забыл уже? – Потянулся к огню. Настолько продрог? Надо лисичку подослать, пусть вызнает, нет ли жара у этого упертого дурня. Все ж таки с дыркой в плече – и целый день на ногах! – Через время книга может видеться иначе, но вот то, что ты в ней находил, останется с тобой. Отречешься от этого – предашь себя. И поплатишься. Не так, как за предательство человека, но ощутимо.
– Эй, умник, а если предал родню по крови, за это прилетит? – Лео тоже стало зябко, и он перебрался поближе к огню.
– Думаешь об отце? – не глядя на него, спросил Тим.
– Не только.
– А как бы ты хотел? Чтобы им ничего не грозило или чтобы они отплатили за то, что случилось с тобой?
– Не знаю, – неожиданно для самого себя ответил Лео. – Порой так, а порой этак. А как будет-то?
– А никак.
Тим снова потянулся к каминным щипцам, но Хлоя, как-то вдруг оказавшаяся рядом, успела раньше.
– Я сама! Ты только полешки разбрасываешь.
Тим вздохнул. Угу, мелкая юбку терзает, а этот до камина дорвался.
– Ты себе родню не выбирал. А она не выбирала тебя. Вы друг за друга не отвечаете.
Ну ничего себе! Отец все время говорил, что в семье все друг за друга в ответе…
И отрекся. А еще раньше – самый старший из братьев.
– Важно другое. – Выкормыш Темных наконец-то соизволил повернуться к нему. – Если не хочешь им зла, не проклинай. Даже мысленно. Даже свою излюбленную присказку о демонах лучше забудь. Да, это просто треп, но однажды скажешь с сердцем – и болтовня станет проклятием. – Он снова уставился в огонь. И как зенкам-то не больно!
– И что может случиться? – Хотел подпустить в голос сомнения – дескать, не застращаешь, но удержался – не настолько болван.
– Не знаю. В том-то и беда, что проклятие само ищет уязвимые места проклятого.
– Выходит, о нем узнаешь только тогда, когда оно сработает? – Лео стало любопытно. Все-таки болван. Не настолько. А настолько, настолько и еще четырежды настолько!
– Не узнаешь. – Невозмутимый. Только бы снова не спрятал себя от всех. А глаза – как будто бы золотистые, неживые. К бельмам, оказывается, можно привыкнуть. А к огню? – Догадаться можешь. Но сам не будешь знать – почувствовал или придумал.
– Выходит, что угодно проклятием на раз-два объясняется.
– Да. Потому и страшно.
– И чего ж теперь, постоянно язык на привязи держать?
– Тебе об этом не раз говорили. И не только я. – Никакой рисовки, никакого показного превосходства. Уж не возомнил ли и вправду этот полоумный себя защитником?
– А тебя проклинали? – Тоже мысли такой нет, чтобы уесть. Нужно знать – и все.
– Понятия не имею. Догадываюсь. И только.
Проклятый де… Тьфу ты, наверное, и вправду стоит научиться говорить – колдун. Ничего не прибавляя.
– Если сам за языком не услежу – могу совершить простенький обряд, чтобы проклятие рассеять. Но только то, которое от меня же и исходит.
На крови? Ну конечно, а как еще-то. Простенькое! И как тут с лисичкой не согласиться – других защищаешь, себя отдаешь.
– Ничего не могу сказать наверняка, но слышал, что Владеющие Судьбами видят след чужого проклятия и умеют по нему идти…
– Кто? Что за собачья…
– Прекрати. Сейчас не это самое важное. Мне слишком мало известно, а тебе – так и вовсе ничего. – Тим растянулся на полу перед камином. – Лучше ответь, почему спросил про родную кровь. Если можешь сказать всю правду. Не можешь – вообще не отвечай.
В конце концов, а почему бы и нет?! Они и так обо всем знают. Иначе этот сродственник демонов говорил бы совсем по-другому. А сестричка не оказывалась бы рядом всякий раз, когда на душе совсем погано.
– Перебивать не будете? – Да, он боится. И от них не скроешь. И пускай.
– Нет. – Мелкая перебралась к нему, уткнулась носом в его локоть.
– Нет. – Выкормыш Темных вперился в потолок.
– Когда пришли меня забирать, старший брат спросил – за что? Ему ответили – оскорбление Императора и попытка оспорить волю Дракона.
Он освободился от слабенькой лисичкиной хватки и рухнул навзничь совсем близко к огню. Как тут печет-то. Вот и хорошо.
– Брат меня за шкирку – и во двор… – Продышался сквозь зубы, проглотил ругательство. – Да я бы и сам вышел, в доме-то дети – и его, и других братьев, – а малышню, я слыхал, если что, прям в доме жгут… – Все-таки не выдержал, покосился на выкормыша: неужто правда? Тот едва заметно кивнул.
Хлоя ахнула.
– За что?! За какие-то слова?!
– За такие слова и сжечь мало. – Губы у демона бескровные, а радужка глаз чуть ли не красная… вот таких жгли бы – много кто печали бы не ведал.
– Можно подумать, твои за тебя держались! – Невпопад, зато от души.
– Не держались. И это было правильно.
Эй! Да будь ты хоть тысячу раз демон, ты чего, опять подыхать удумал?! Хрен тебе!
– Мальчишки, – мелкая даже в свете огня серее своего платья, – а если бы за мной вот так пришли?
– А ты-то сама как думаешь?!
– Лисичка, мы бы тебя не оставили. Ты же маленькая.
– И девчонка. Тебя не защитить – это…
– Это бесполезно. – Вот-вот – и девчонка превратится в привидение из своих сказок.
– Эй, мелкая, ты в нас не веришь?
– Тим, ведь бесполезно же. И да –за меня ты вступился бы. А за Лео? За Рика? За Гарта? Сам требовал всей правды!
– Да, бесполезно. Если бы я и сумел защитить вас от кого-то из них, следом пришли бы те, кто до вас добрался бы. Но я бы этого уже не увидел.
– А я?! Меня вы кем считаете?! – Лео вскочил, едва не опрокинув кресло. – Я в защите нуждаюсь?! В защите?!
– Братик… – На этот раз Хлоя вцепилась в его локоть обеими руками.
– До тебя еще не дошло, что ты старший? – Тим уселся, скрестив ноги, посмотрел на него – не пристально и не вскользь, а… да обычно посмотрел. И буркалы у него не то что не темнее обычного, а и не светлее. – До всех дошло – а до тебя нет? Сам дело не по делу об этом говоришь – и не веришь?
– Будто бы ты ве…
– Все-таки ты дурак. – Выкормыш Темных снова лег. Лицом к огню. – Я еще в тюрьме тебя старшим признал. Сам не знаю почему. Почти не соображал. – Ухмылка едкая. Вот и поди пойми, правду он говорит или издевается. – Но чем меньше думаешь, тем точнее чувствуешь. Все мои сомнения – попытки башки получить власть над тем, что никогда ей не подчинялось и подчиняться не будет… Да не стой ты надо мной столбом, бесишь.
Дождался, пока он опустится на прежнее место, и тоже сел. Рядом. Лисичка подкралась, ткнулась носом Лео в плечо.
– Наверное, я не должен был в таком тоне говорить о ваших печатях. – Смущенным колдун не выглядел, скорее – опечаленным. – Я злоязыкий. И вообще недобрый. Я привык провоцировать… да и попросту нарываться. Мне не слишком хорошо удавалось нападать первым…
– Так и говори – духу не хватало. – И как после эдакого признания удержаться от маленькой скверной мести за прежние выходки этого гордеца?
– Так и говорю, – глазом не моргнув подтвердил Тим. – Зато в издевках и насмешках со мной мало кто мог потягаться. Драку-то можно начинать по-разному.
– Девчачьи штучки!
– Да неужели? – Он иронически изломил бровь. – Давай посчитаем, сколько раз у тебя руки чесались меня пришибить, в то время как я ничего особенного не делал, просто словцо-другое к месту ввернул.
– Больше не поймаешь.
– Посмотрим.
– Раньше ты потише был.
– Только тогда, когда для настоящей драки не был годен.
– И все равно лез.
– Если точно знал, что ты меня не будешь щадить. – Тим потянулся к каминным щипцам, усмехнулся – и опустил руку. – После того, что я сейчас скажу, тебе, наверное, опять захочется свернуть мне шею. Только утра дождись, не то весь дом перебудим. На тебе есть моя печать.
Шею ему, говорит, свернуть захочется? Вот уж ничуть не бывало. Бояться его не получится, как ни старайся. Да и печать… как он сказал? Что-то вроде клятвы верности.
Скорее уж за него надо опасаться. Нелегко ему приходится. Вон какие синяки под глазами, будто и правда кто-то по физиономии приложил. Пусть договаривает – и надо гнать его отсыпаться, верно хозяин велел.
– На причале ведь и твоя, и моя кровь пролилась.
Тим виновато покосился на Хлою.
– Говори, – шепотом попросила она.
– Мне удалось до тебя дотянуться. Не руками, сам понимаешь, – плечом.
Можно не уточнять – тем самым, сожженным.
– Я попросил, чтобы тебе не пришлось сильно страдать.
– И что, помогло бы? – вопрос, против его воли, прозвучал резко.
Еще немного – и он взвоет. Или того хуже – заплачет.
– Пока я тебя видел бы – да. Потом – сомневаюсь.
Проще говоря, забрал бы часть его боли. Теперь и вправду хочется его треснуть как следует… хотя бы встряхнуть, чтобы прочухался!
– А для себя ты хоть когда-нибудь что-нибудь просил?! И на мелкую не оглядывайся. Раз уж решили говорить всю правду… Я думаю, так проще будет. Чтобы домысливать и подозревать не приходилось.
– Мальчишки, а можно, я сначала? – в плечо Лео пробубнила Хлоя. – Я ж тогда вас видела. На пристани. Мне выходить не разрешали, но я тихонечко, с палубы. А Ал сторожил, чтобы меня не застукали. – Она выдохнула – будто бы и не воздух, а тот давний – на удивление давний – страх. – Я сразу поняла, что никому вас не отдам. А потом… Я ведь на обоих на вас печати поставила. Почему-то вспомнила, как няня говорила: «Кровь к крови – спасение». Я только теперь понимаю, что это значит. – Выпрямилась. – Все равно пальцы исколоты были, я ж вышивать пыталась. Тетя говорит, вышивание нервы успокаивает. – Попыталась улыбнуться. – Тим, теперь ты.
– Посвященному нельзя просить для себя избавления от боли. – Он смотрел уже не на огонь – в пол. И выглядел… нет, не растерянным, а жутко смущенным. – И легкой смерти просить нельзя. Это не только позор. Это еще и что-то вроде самопроклятия. Я хотел остаться на своей земле.
«В родной земле», – вспомнилось Лео. Он схватил щипцы и принялся яростно ворошить уголья. Пусть будет еще жарче, хотя бы снаружи. Внутри все леденеет.
– И я поставил печать на камни.
Умолк. Сразу ясно – на полуслове. Лисичка тоже почуяла, вскинула голову.
– Договаривай, – приказал Лео. – Тебя увезли, и твоя печать…
– Я думаю, из-за нее я болею. Дома почти не болел, разве что…
«Разве что когда тебя ранили. Не продолжай».
– Но она же не дает мне сдохнуть. – Тим поднял на него глаза, улыбнулся. – Думаю, благодаря ей я такой живучий.
Хлоя торопливо осенила себя знаком своей веры… вот уж никогда за ней такого не водилось, не то что за хозяйкой.
– А та печать, что на мне? – требовательно спросил Лео.
– Надеюсь, она помогла тебе быстрее прийти в норму. – Тим отвел взгляд. Нашел, чего стыдиться!
– Мелкая, у тебя ведь есть стилет? В складках юбки прячешь…
– Угу. – Лисичка сразу все поняла, вложила ему в руку коротенькие – в полторы своих ладошки длиной – ножны. Две змеи с изумрудными глазами сцепились хвостами то ли в знак приязни, то ли меряясь силами. Еще одна, поменьше, обвилась вокруг гарды и сверху таращилась на больших озорными сапфировыми гляделками.
Лео выцепил четырехгранный черненый клинок. Красиво, демоны их всех… А!
Он, примериваясь, дотронулся до запястья острием. Огонь окрасил грани золотисто-бурым. Обалдеть как красиво. И жутковато.
– Подожди. Сначала я. – Демоненок протянул руку ладонью вверх. Лео помедлил, смерил мальчишку взглядом – не блажи, – осторожно перехватил стилет за клинок и подал рукоятью вперед.
Тим легонько уколол руку чуть ниже запястья – пара капель крови, вот и все.
– Признаю себя твоим младшим. – И вернул стилет Лео, тоже рукоятью вперед.
Эх, не все такие ловкие – и клинок в крови, и на пол несколько капель попало. Пустяки.
Рана к ране, глаза в глаза.
– Клянусь никогда от тебя не отрекаться.
Он обтер стилет о рукав рубахи – все равно переодеваться, а тряпку лучше выбросить, чтобы горничных не пугать, – вложил в ножны и подал мелкой – та сидела неподвижно, завороженно следя за ним.
– Оставь себе. Он мне больше не нужен. С вами мне ничего не страшно.
Тим носовым платком вытер кровь с пола – быстро, как будто бы небрежно, но чисто-начисто аккуратно. Думать не хочется, откуда у него такая сноровка.
– Я и сам бы управился, – проворчал Лео. – Спать вали.
– Вы идите. Я еще посижу. – Голос у него чудной какой-то – словно смех сдерживает. Или наоборот, еще мгновение – и бросится в камин.
– Вроде ж ты нынче не ворожил. Разве печать – ворожба?
– Нет. Просто спать еще не хочется.
– И мне, – влезла вредная лисичка. – Придумала! Давайте притащим одеяла, постелем вам возле камина, ну а я себе на диванчик подушку брошу.
– Годная идея. – Ну и какой смысл теперь скрывать, что и его в «персональные покои» совсем не тянуло. – Эй, мелкая, а тебя не хватятся?
– Не-а, – Хлоя так азартно замотала головой, что изрядно разболтавшиеся шпильки посыпались на пол, по-лисьи рыжие в свете огня волосы упали на спину и плечи. – Дядя сказал, что ты за меня отвечаешь. И все. Никаких «вернуться к себе не позднее полуночи». Значит, тетушку Мей он сам предупредил.
– Тоже мне – дворец. – Лео одобрительно ухмыльнулся. – Так, сидите здесь, я за подушками и одеялами. Переоденусь заодно.
Тим поднялся.
– Я сказал – сиди. Плечо береги. Два дня – это всего ничего.
Снова пришлось его турнуть, когда сунулся устраивать постель:
– Что ты об этом знаешь, вы ж там, – насмешливо указал глазами на потолок, – небось, на кроватях спали.
– Не угадал, – насмешливо откликнулся Тим. – На циновках. В общей спальне. Кровать и отдельная комната – только для женатых братьев.
– А я думал…
– Не думай. Лучше спрашивай.
– Сам же говорил – думай, чтобы не спрашивать.
– Говорил. Но у тебя так плохо получается. – Уклонился – кто бы сомневался! – от летящей в него подушки, собрался пристроить ее в изголовье – и на мгновение зажмурился, будто отгоняя наваждение: на этом месте сидела лисичка. Этак основательно устроилась, ноги поджала, юбки подобрала.
– Тебе больно. – Только она способна брякнуть такое без обиняков – и не получить в ответ что-нибудь едкое. – Устраивайся. Попробую душу твою полечить. Нянюшка умела. Нужно только, чтобы ты доверял. И не прятался.
Он попытался приткнуть подушку в паре ладоней от мелкой. Лео чуть не рассмеялся в голос – с лисичкой такой фокус не пройдет. Когда подушка, выхваченная из-под головы Тима, улетела в дальний угол, все ж таки не сдержался – фыркнул. Правда, совсем тихонько и в сторону: одна обидится, а другой, чего доброго, воспользуется предлогом и сбежит.
Хлоя настойчиво потянула Тима за плечо.
– Все равно не отстанет, – скорчив страдальческую рожу, шепнул Лео, удобно располагаясь на своем одеяле.
Мальчишка смирился: положил голову лисичке на колени, закрыл глаза.
Хлоя погладила его по голове. Сначала, как прежде, – кончиками пальцев, потом, осмелев, – ладонью.
– У тебя волосы отросли. Теперь хорошо. Ты больше не похож на приютского сиротку. Согрелся?
– Давно уже. Но так спокойно мне не было никогда. Никогда в жизни.
– Попробуй уснуть. Хотя бы на час. Пора выздоравливать.
– Ты тоже устала.
– Забыл, что мы обмениваемся силами? Сейчас у меня и в голове, в сердце ясно. А устану – разбужу тебя. Честно-честно.
– Только продолжайте говорить… можно?
– Конечно. Старший, сегодня твоя очередь рассказывать сказки.
Поведать им, что ли, про змея, который возмечтал стать драконом? Эту сказочку он услышал чуть ли не в первый свой школьный день от мальчишки, старательно набивавшегося в друзья… до первых колотушек учителя: тут вдруг выяснилось, что не он изменническими сказочками пробавляется, а ему, несчастному, в уши его оттопыренные яд льют. Потом еще и дома всыпали.
Он взглянул на Тима: нет, не нужно сейчас о драконах. Сейчас и вправду так спокойно. И Хлоя права: без сказки – самой обычной, совсем не страшной сказки – им не обойтись.
– Дед мой рассказывал о том, как лисица стала мудрее всех на свете зверей…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ