Кратер Липского, день сознания
Вам случалось самостоятельно выходить из состояния криосна? Вы начинаете мыслить, но разум полностью потерял ориентацию во времени/пространстве. Мозг начинает цепляться за привычные величины, которыми являются физические ощущения, но они отсутствуют, не осознаются, не определяться.
Причиной этому является само действие погружения в криосон. В самом начале процедуры тело охлаждается до температуры -269,2 градусов по Кельвину, т.е. состояние физического тела и его свойств приближается к абсолютному нулю. Хаотическое движение частиц практически прекращается, начинает стремиться к упорядоченной структуре тогда как именно благодаря этому приобретается сверхпроводимость. Это свойство позволяет сохранить разум в состоянии относительной активности. Нейроны замыкают движение, и мыслительная деятельность становится бесконечной, замыкаясь в петлю.
Именно поэтому погружение в криосон происходит в полностью бессознательном состоянии ибо… ибо даже намек на какую-то мысль способен погрузить тебя в ад и после выхода из криосна твое сознание не восстановиться, а будет зациклено лишь на этом бесконечно замкнутом витке нейронной петли.
Мое имя?.. Иван… личный номер?.. неважно.
Выход из криосна это не менее долгая и трудная процедура, чем погружение в него. Определяя все простыми терминами и понятиями, мой разум существовал сам по себе более трех стандартных месяцев до тех пор, пока не начали возвращаться физиологические ощущения. Сказать, что это было страшным ударом, значит не сказать и не объяснить ничего. Сравнить это с тем, что в секунду безграничная свобода сменилась давящими со всех сторон стенами? Похоже, но разум все равно отказывается давать хотя бы предположительно близкие ощущения.
Страх, растерянность… я не могу найти точного определения тому, когда тело потребовало от мозга взять контроль над физиологией. Помню первое осознанное движение рукой. Это было чем-то непознанным. Я открыл глаза и увидел свою руку, пальцы, ладонь. Разум все еще действовал быстрее осознания. Поэтому в первые моменты было просто непостижимо то, что увидели мои глаза.
Во время криосна все физические процессы в теле контролируются аппаратной системой поддержки. Электрические разряды предотвращают мышечную атрофию. В моем же случае электростимуляторы трудились над моим телом еще целых три месяца. Так что, моя физическая форма была более чем удовлетворительной.
Колпак капсулы отошел вверх, и я выбрался со своего ложа. Ноги слушались, шалило зрение. Словно бы на реальность наложили спектральные слои и перед моим взглядом была призма. Фиолетовые, желтые, красные слои слегка перекрывали реальность, смещали ее относительно горизонта моего взгляда. Непривычное ощущение.
Модуль был пуст, никого. Лишь ряды таких же капсул для криосна. Воздух был чистый, без примесей. Температура не более +10 градусов, что давало понимание о том, что модуль находится на консервации. Замечательно.
Итак, моя собственная паранойя спасла мне жизнь. Спасла ли? Я был программистом и встроил в свой нейронный интерфейс программу автоматического вывода из криосна при непредвиденных обстоятельствах. Программа состояла из трех синаптических цепей: слежение, контроль и активация. Слежение занималось оценкой общего состояние во время криосна, контроль анализировал данные от слежения и, в расходящихся ситуациях, запускал активацию. Вся программка занимала по размеру примерно 10 нейробайт и, конечно же, только углубленное сканирование нейроинтерфейса могло обнаружить какие-то расхождения в размерах задействованных нейронов.
Ладно, сейчас не столь важны технические подробности. Более важно понять – что и почему?
Из служебного шкафчика достал свою рабочую одежду, надел интерфейсы на руки и подошел к главной консоли. Через нейроинтерфейс подключение не прошло. Ладно, мелочи жизни. Воспользуемся дедовским способом. Выдвинул табурет и активировал клавиатуру.
Как программист я имел пароли доступа класса «Б». Поэтому сторожевые индикаторы обошлись лишь сканированием сетчатки глаза и анализом крови. Первым делом я вывел на экран информацию по состоянию модуля. Радиация в пределах нормы, повысил температуру и стал сканировать всю остальную станцию.
Активной жизни нигде не обнаруживалось. Правда из 120 модулей обратную связь дали только 49. Наблюдалась большая потеря энергии. Так, с эти необходимо было разобраться в первую очередь. Мощность реактора был крайне низкой. Ну да, прошло ведь больше двухсот лет. Замечательно. Но что это значит? Почему станцию бросили на полной консервации? Ладно, на все вопросы можно искать бесконечное количество ответов.
Быть единственным существом среди кучи замороженных тел мне тоже не улыбалось. Я выгрузил список находящихся в криосне в моем модуле. Кое-кто был знаком. Рассчитал энергию и запустил пробуждение троих тех, кого знал: астрофизика Марию Лессель, инженера-механика Виктора Шаржиева и биолога Мясницкого.
Первых двоих я знал, я с ними учился и готовился в звездном городке при перелете на Луну, а Мясницкий читал у нас кур по межпланетной биологии. Толковый был дядька, пестревший кучей идей. Можно было бы пробудить и больше народу, но неизвестность меня останавливала от массового пробуждения. Люди даже в космосе не научились сдерживать нервы и эмоции. Проснуться эти трое, нас станет четверо и тогда можно будет думать, что делать дальше.
Тем более, показатели активности реактора не радовали. К энергии нужно относиться аккуратно. Без нее все мои навыки программиста ничего не значат, не смотря на все базовые навыки выживания в космосе, космических станциях и прочих объектах космического назначения.
По всему выходило, что мои новые/старые коллеги придут в сознание через 22 дня. Значит, пора играть в Бога!