Он был один такой на всём Северном флоте. Обширен круг поклонников Кэрролла, не малая часть мира населена и капитан-лейтенантами, но пересекаются эти области не часто, однако факт остаётся фактом – он читал её раз десять на родном языке, столько же - на языке вероятного противника, и АПЛ, для всех его товарищей означавшая Атомную Подводную Лодку, для него была Алисой Плэзенс Лидделл.
Это было странно изначально, и чем дальше, тем страньше и страньше. Не раз, глядя в зеркало на свои четыре звёздочки, очень красивый галстук и пояс с пряжкой, подаренные Родиной на день не-рождения, он удивлялся себе самому, и ему приходилось прикладывать серьёзные усилия, чтобы поверить в увиденное ещё до завтрака. Мир вокруг был непрост, политическая обстановка серьёзна до чрезвычайности, Труляля и Траляля готовились вздуть друг дружку, и капитан-лейтенанту с доверенной ему могучей техникой в этом вздутии отводилась потенциально важная роль. Но из всей королевской рати трудно было отыскать воина, менее подходящего к этой роли по склонностям своим, да к тому же капитан-лейтенант искренне разделял мнение, что одной из самых серьёзных потерь в битве является потеря головы. Судьба – странная штука, она даётся совершенно случайно и никогда ничего не берёт в расчёт. Погнавшись некогда за своим белым кроликом, он неожиданно угодил в бездонный колодец к самым что ни на есть антипатиям и сейчас, замкнутый под водою в прочном корпусе, он оглядывал сдавившее его пространство и задумчиво повторял: «Световодозвуконепроницаемость». Что, как и в случае с великим Шалтаем-Болтаем, означало: «Скажи-ка, что ты будешь делать дальше? Ты же не собираешься всю жизнь здесь сидеть?» Пока же портрет серьёзной темноволосой коротко стриженой девочки, которую не рисовал Джон Тенниел и которую капитан-лейтенант выдавал за свою внебрачную дочь, висел у него в каюте, и, с учётом того, что жизнь не сказка, капитан-лейтенант старался шагать по своему Зазеркалью так же достойно, как девочка – по своему. Он по мере сил с уважением и вниманием относился ко всему, встреченному на пути, не был склонен слишком уж бояться Бармаглота, терпел Какбы Начальство, которое как бы мудрей, и держал хвост пистолетом в своей битком набитой, как лавка овцы, скорлупе, где даже дым стоил тысячу фунтов колечко, а на люках желтые круги с черными треугольниками кричали: «Берегись вулкана!»
Он не уберёгся. Хоть масло и было самое свежее, но сложный и опасный механизм отстал на два дня, и очень скоро капитан-лейтенант уже лежал в госпитале, усохший втрое, и самые близкие люди узнали бы его, только будь его два глаза на одной стороне, а рот на лбу. Эритроциты разлагались в его крови, розовый куст, которому положено быть красным, рос белым, и как ни старались Двойка, Пятёрка и Семёрка это исправить, капитан-лейтенант слишком любил Льюиса Кэрролла, чтобы не понимать, что приход Червонной Дамы - она же Королева Червей - уже неизбежен, и внутри его не оставалось ничего, чем бы он мог против этого протестовать. Что толку, давно уже понял он, всё бесполезно, бессмысленно изначально, жизнь всё равно не удержишь, она пролетает, как Брандашмыг.