)Беленький, чёрненький, добренький, зленький
– Всем стоять, это полиция!
Вот это мне почему-то в деталях в память врезалось – как Пономаренко «всем стоять» орёт, а все эти тётечки (в то утро, как назло, там одни тётечки собрались) сумки свои к себе поприжимали – серые, красные, чёрные, – а глаза у всех, что называется, по пятаку...
– Ну вот, Палыч... – шепчет мне Пономаренко. И глаза у него тоже круглые-прекруглые.
А дальше... Дальше всё как будто во сне происходило или, там, в изменённом состоянии. И главная «деталь» – что я сам себя не слушаюсь. Ни рукой, ни ногой – замер. Смотрю – а сделать ничего не могу. И Пономаренко, получается, не может. Он-то на мушке его держит – внука. Но внук идёт на бабку. Продолжает идти. Не быстро и не медленно, а идёт себе и идёт. С ножом. А старуха сидит в кресле, совершенно никаких эмоций не выражает. Вроде как... ждёт даже.
В общем, я не знаю, как это могло произойти. И ведь буквально на наших глазах! Я уж не говорю про тех, совершенно обалдевших, дамочек – они-то к бабке лечиться пришли, а не боевик этот смотреть. Вернее, ужастик. Триллер, в общем, – Пономаренко со стволом, внук с ножом, две перерезанных глотки в итоге, кровища... Кровищи столько было, что к телам мы так и не подошли, ни я, ни Пономаренко. Да и чего было подходить – мы же были уверены, что их отвезут куда надо, изучат (если надо)... Так, с веранды, и смотрели, как бригада их на носилки громоздит. Хорошо заметно было, что даже труповозы стараются не смотреть, – представляете, что там было? Внук-то сначала старухе горло перерезал, а потом себе. Я, вообще говоря, много повидал, у меня и оперский стаж за плечами, и следователем я не первый год, но это...
Почему я ничего не предпринял, я так и объясняю: просто сдвинуться с места не мог. Пусть как угодно странно это звучит, нас, в конце концов, психологи так учат: не пытайтесь сгладить странности, говорите как есть. Да и Володя Пономаренко примерно тем же своё бездействие объясняет. Я, говорит, прямо как монумент стоял, и без толку что с пушкой, монументы-то, говорит, не стреляют...
Психологи ещё будут с нами работать, это понятно. И это, наверно, единственное, что понятно. Остальное... остальное нет. С самого начала ничего не понять было...
Взять хотя бы само заявление. Почти полсотни подписей, а по содержанию – чушь неимоверная. Составитель – Савушкина Д.Н., 1942 г.р. Как Пономаренко пояснил (я-то у него на участке вообще мало кого знаю), она с пламенным приветом, такая, из серии «одинокая, но энергичная, и сбоку бантик». У таких, как правило, идея-фикс имеется. А то и несколько. У Савушкиной несколько, и одна из них – здоровье. Вроде бы и ничего плохого, – если хочешь быть здоров, закаляйся, и прочее. Но это, получается, не её, не Савушкинский случай. У неё онкология в какой-то там нешуточной стадии. И вдруг она заявляет, что выздоровела. Как и остальные сорок восемь подписантов, у которых, сами понимаете, диагнозы самые разные. Были. И вылечила их всех «бабушка с внуком», т.е. – Тимохина Анна Ивановна, 1938 г.р. с Тимохиным Львом, 2001 г.р. Казалось бы, и ладно раз уж так, живи и радуйся. Опять нет: излеченные недовольны! Чем? Тем, что они не помнят, не знают, не ведают, как их вылечили. Вот такая амнезия на терапию получается. Пробел и пустота. И требование эту пустоту восполнить. Проверить деятельность Тимохиной. «Поставить на контроль» – так это в заявлении называется, вот такая эта Савушкина затейница. И сорок девять подписей, вот такие дела...
Я Пономаренко сразу сказал: Володя, ты как хочешь, но это шизофрения. Он кивает, но вижу, что неуверенно как-то. Ладно, говорю, выкладывай, – ты там был?
То, что он рассказал, мне совсем уже не понравилось.
Володю я двенадцать лет знаю, он трезвый нормальный человек. На экономиста, по-моему, учился, что-то у него там не заладилось, ну а у кого оно гладко? Главное, что никаких таких «мистицизмов» за ним не водилось. И вот он, трезвый и нормальный, рассказывает мне, что эта бабка, Тимохина Анна Ивановна, прямо таки чудесами занимается. Нет для неё ничего невозможного, выздоравливают действительно все и всегда, – мол, к ней уже бог знает откуда ездить начали...
– С области, что ли? – спрашиваю.
– С области, с области, – хмыкает Володя, а сам папку открывает. – Это, – говорит, – документальные подтверждения.
– И что подтверждают? – спрашиваю. – Чудеса? – А сам смотрю, листаю... Вот и идейной нашей Савушкиной рентген, вот УЗИ, вот ещё, и ещё... Норма, норма, патологий не выявлено...
Мне, конечно, совсем не тот факт не понравился, что кто-то там выздоравливает, это пусть, это сколько угодно. Но понимаете, работа у меня такая – не верить. Точнее, не особенно верить. Как наш шеф любит говорить, доверчивый следак – что вежливый мудак, вроде ничего плохого, но и хорошего тоже мало!
А тут Пономаренко меня такими фактами кормит.
– Чудеса, – говорит. – Так и получается. Да и вообще, Палыч... Странная она, Тимохина эта. И внук её, Лёва, тоже...
– Странный?
– Угу.
– А я вот этого, Володя, не понимаю: странные, не странные... Ну что – нелюди, что ли?
– Точно. «Нелюди» – это им подходит, – серьёзно так говорит Пономаренко. – И Тимохиной, и внуку...
Я тогда не понял, о чём он. Да он и объяснять особо не стал, это, говорит, видеть надо. Ну, договорились завтра с утра съездить туда.
– А в принципе, – говорю, – поехали хоть сегодня.
Пономаренко, вижу, замялся.
– Сегодня бы, – говорит, – в парочку других мест...
Оказалось, не у всех память-то отшибло на «бабкотерапию», есть и прекрасно всё запомнившие. Вернее, запомнившая. Одна. Рахнис Надежда Михайловна, 1981 г.р.
Пока мы к ней ехали, я, помнится, о неблагодарности людской рассуждал. Вот всё-таки: зачем люди такие петиции пишут, когда – здоровы! Мало ли по какой причине выздоровели, – но ведь и сами твердят, и вот, документы... Тут Пономаренко совсем меня добил – когда объяснил, зачем. Но, правда, я смеялся. Вспомнил, как Тоха щенка на утреннике изображал. Этого щенка кот обманул, спящего в лес притащил, и вот, щенок, значит, по лесу бродит, всё разглядывает, нюхает – пеньки, червяков – и, наконец, догадывается: «Всё не то – и все не те! Дело, может быть, в коте?». Вот так же и Пономаренко. Может быть, говорит, дело в коте. У Савушкиной, понимаете ли, кот болеет, а старуха Тимохина отказалась его лечить. Людей-то она лечить никогда не отказывается, а тут – нет и всё. А Савушкина уж очень его любит, таскает на руках всё время. Ну, и разозлилась в итоге, людей на эту заяву подбила...
У Рахнис дом на окраине совсем, за рощами. Не люблю этот район, вот честно. Неудивительно, знаете ли, – получить нервное расстройство, живя между двух пилорам. Даже если ничего с тобой этакого не происходит...
У дамочки такое расстройство было прямо налицо. Дёргалась вся, озиралась (у себя-то дома!), отказалась воды принести – ни себе, ни нам. К Володе, правда, поласковей, но это их дела. Даже назвала его правильно, как он по документам – Володимир, хоть звучит, конечно, смешно. У него отец историком был, ну и вот, как говорится, результат...
Да – ещё она всё время руками разводила и повторяла, что «понимаете? я жила и не знала!».
– О чём? – спрашиваю.
– О них.
– О Тимохиной и её внуке? Я тоже не знал, – говорю, – просто не болею. Здоров. А если бы заболел, не пошёл бы к... к бабке.
– Да она не бабка! Она... другая. Другое существо. Не такое как мы, понимаете?
– Потому что вас вылечила?
– Не знаю я почему! Просто – другое. И она, и мальчик этот...
– Так она вас вылечила или нет?
– Да не в этом дело!.. Да, вылечила – и знаете как? Она просто сказала слово. Какое-то одно слово. А у меня астма была! – И машет рукой на столик у окна – лекарства, спреи...
– Вылечились, – говорю. – а не выбрасываете. И вообще... бардак у вас.
Не ответила. А Пономаренко, надо сказать. вообще отмалчивался. Наверно, уже наговорился с ней, раньше... В принципе, симпатичная она, эта Надежда Михайловна. Но меня вся эта история уже напрягала, – набегут журналюшки, начнутся «мистические расследования», полетят начальские плюхи... Ясно было, что молчать она не будет, что-то ей там не на шутку привиделось. По её же, кстати, словам выходило, что и Тимохины (другие существа которые) это тоже сообразили:
– ...И ведь они сразу поняли, что я всё запомню. Никто не запоминает, а я – да. Все помнят только то, что приходили к Тимохиным, а про слово – никто. А после этого слова как будто что-то... внутри перемещается. На чуть-чуть, но это важно. И слово это важное. И сами они... Вы их видели?
– Пока нет. Что, тоже важные?
– Они белые.
Смотрю вопросительно на Пономаренко.
– Ну как... – говорит. – Бабка седая, а пацан...
– Блондин?
– Да нет вроде...
С полчаса мы пробыли у этой Рахнис, а чем она напугана, я так и не понял. Ведь получалось (ну, она так решила, в её голове так сложилось), что другие существа Тимохины – добрые, лечат, никакого зла не хотят и не причиняют. В общем, белые и пушистые, чего ж бояться? «Да всего!» – вот её ответ. Т.е. и не ответ, сами понимаете...
Вышли мы от неё уже совсем по темноте. Я думал, что всё, по домам.
– Ну и что, Володь, скажешь? – спрашиваю напоследок. И такого он, знаете, наговорил... Как прорвало его. До этого-то он всё хмыкал да мыкал, а тут...
Во-первых, получалось, что он ей верит, верит на все сто. Нет, в чём-то верил и я, не всё же от начала до конца она выдумала, и нет дыма совсем уж без огня, это тоже понятно. Но другие существа – это уже, конечно, слишком, это перебор, тут и говорить не о чем. А вот Пономаренко – говорил...
– Я, – говорит, – знаю, чего она боится. Просто она поняла, что мы тут не одни.
– Ни фига себе «просто», – хмыкнул я. – Я смотрю, ты тоже лишку напонимал. Перегрелся ты, Володь. Горишь на работе.
Напонимал он буквально следующее. Есть, говорит, другие существа не только такие, как эти, – добрые. А и другие. Другие другие, так сказать. Другие злые...
И это всё ещё только «во-первых» было. А «во-вторых» он мне этих злых показал...
Вы только не подумайте, что я тоже «перегрелся». Да вы сейчас и сами поймёте, что дело не во мне. Кстати, я ведь и не говорю, что видел что-то совсем уж фантастическое. Скажем так: я видел то, что следует объяснить. И было это у Пономаренко...
Я впервые у него был, мы ведь не приятельствовали никогда, так, по работе. Прямо с порога меня поразил бардак. Я даже не выдержал, высказался, мол, вы с этой Рахнис – два сапога пара, у тебя, Володь, тоже как Мамай прошёлся. Он молча стол для ноута расчистил, тряпочкой там что-то повытирал... Устраивайся, говорит, это надолго. Так оно и получилось. Надолго.
Я даже счёт времени потерял, тем более что первые полчаса, не меньше, я ничегошечки не видел. Пономаренко тыкал пальцем в экран («ну вот! ну!..»), а я – ничего. Нет, саму-то хронику я, конечно, видел – а это была именно хроника, исторические речи всяких политиков, Лехнер, там, Масловский... Но узреть-то я должен был вот что: как тот, кто подходит к выступающему, говорит ему что-то практически на самое ухо. Как подходит – это я видел. А вот чтобы что-то там говорил, да ещё на ухо – нет. Вот нет и всё. Просто даже не понимал, почему Пономаренко так упорно в экран тычет.
Но он, как говорится, упёрся рогом – смотри, говорит, и смотри, и смотри. В общем, смотри – и увидишь. Только сосредоточься. Надо сосредоточиться... И я сосредотачивался. Не знаю почему. Может, раз уж приехал. А может, потому что это были хроники из архива его отца, а отец недавно умер. В общем, потому или поэтому, а сидел я и пялился в монитор, как меня и просили... А потом вдруг – раз – и да, вижу. Как перещёлкнуло что-то. Ну точно, так и есть: подошёл – сказал! Скорее даже шепнул на ухо. Т.е. «подходимцы» эти не только бумаги какие-нибудь приносили или, там, стакан воды. Они подходили, чтобы сказать. И так всякий раз, на всяком выступлении. Даже странно, как я этого с самого начала не видел!
Пономаренко сразу замотал головой, мол, нет-нет-нет, не странно. Мол, я ещё достаточно быстро «прозрел». Быстрей, чем он сам, быстрей, чем даже отец. Отец-то это заметил только потому, что хронику тыщу раз пересматривал, что-то там выискивал по работе. Сутками эта хроника, и вот, заметил...
– Почему-то он назвал их чёрненькими. Ну вот как мы – другими...
– Из-за одежды? – спрашиваю.
– Не знаю. Я вообще тогда решил, что он рехнулся. Только потом в его архивы полез... Все речи, в которые вмешивались чёрненькие, вели к каким-нибудь катастрофам. ВСЕ, понимаешь?
– Не совсем, – говорю. – Хотя эффект интересный.
– Да какой там «эффект». Они же... рулят!
В общем, он решил, что я не понял, а не понял-то как раз он. Я-то о кино-эффекте говорил. О том, что это явно фокус какой-то: не вижу, не вижу, а потом – вижу. Ясно, что – для начала – экспертиза этой хроники нужна. Специалисты нужны, полный разбор этих «кинополётов»... В общем, интересно это всё, хотя и ни при чём здесь никакое «рулят». Кино. Волшебный фонарь и всё прочее. Бывает же двадцать пятый кадр, например, – а бывает, значит, и такое. Те, кто в этом понимает, я думаю, довольно скоро во всём разберутся. Кто, когда и зачем этот эффектик встроил. И почему только в старые, чёрно-белые ещё, кадры... Правда, Пономаренко говорил, что он есть и на новых, только вглядываться надо в разы дольше, почти невозможно столько времени сосредотачиваться. Но об этом мне уж совсем нечего было сказать. Чёрно-белый вариант я, по крайней мере, своими глазами...
Короче говоря, специалисты, специалисты и ещё раз специалисты, вот такой у меня был вердикт. Каждый должен заниматься своим делом – вот такой настрой. А у Пономаренко... даже не знаю. Он заметно нервничал. Я всё понимаю, он ожидал другой реакции, ждал, что я поверю, у него же «доказательства». Ну что тут скажешь... Про «доверчивого следака» я вам уже говорил. А верить в космических или, там, мистических монстров – разве не проще и приятнее с Наденькой Рахнис? Об этом я его и спросил. Чтобы разрядить, так сказать, обстановку. Но он как-то... не «разрядился». И зачем-то совсем о другом заговорил. О том, что его бардак – совсем и не его. Что это не он вещи разбрасывает, тарелки-стаканы переворачивает. У него, мол, ежедневная уборка, а толку... С утра, как просыпается, опять всё вверх дном. И то же самое, стоит из дому выйти.
– Хочешь сказать, эти ваши чёрные черти тут носятся? – спрашиваю.
– Может и не чёрные. Отец говорил, что они разные бывают.
– Серые и красные? – (Это я так, сами понимаете, пошутить пытался. А что было делать!)
– Про серых не говорил. Белые, синие, красные, жёлтые...
Вот те раз, вот и пошутил... Ладно, думаю, давай по-другому. Попытаемся, что называется, логику разбудить: сам, говорю, Володя, подумай, ну нафига им «рулить» именно тогда, когда кругом столько людей, камеры?.. Логика не проснулась. Его ответ: просто они, говорит, всё время это делают. Всё время. Не именно тогда – а всегда. Всё время. Не прекращая.
Ну вот. А назавтра мы к Тимохиным, как вы знаете, отправились. Пономаренковский заскок, меня, конечно, беспокоил, но не настолько, чтобы никуда с ним не ходить, тем более к какой-то бабке – это ж не рейд по притонам, правда? А обещания я стараюсь выполнять. Да и самому уже было интересно, слишком много дорожек к ним сходилось – сорок девять как минимум. В общем, установка была на «поиметь представление», уж никак я не думал, что вот так это всё закончится. Убийством и самоубийством. Зачем, почему?.. Пономаренко твердит, что они испугались, мол, слишком «засветились», что-то в этом роде. По части «засветились» я и комментировать не буду, а вот насчёт испуга... Лично я никакого испуга не видел, только чёткое решение. Дикое, но чёткое. Поэтому вот что скажу. Пацанчик, я думаю, был психопатом. Не знаю, как там с бабкой, да и, в конце концов, убийца не она. А вот пацан... Может, даже органическое что-то, опухоль мозга, что-нибудь такое... Но ведь все мы хорошо понимаем, что пока нам этого не проверить. И трудно сказать, когда. Трудно вообще что-либо прогнозировать. Раньше из нашего морга тела никогда не пропадали...
И знаете... вот повторяю как заведённый. Кому только ни говорил. Что касается этого морга, этого исчезновения – я не думаю, честное, как говорится, пионерское, не думаю, что это какая-то мистика, какая-то «чертовщина». Если про наш с Пономаренко «ступор», помешавший предотвратить преступление, мне сказать нечего, и будут работать психологи, и пусть говорят они, то с исчезновениями принцип действительно простой: если где-то нет кого-то, значит кто-то где-то есть. Это без вариантов, это физика, это единственная сторона, в которую стоило бы думать... Что касается конкретно меня... мне, наверно, – хотя бы на какое-то время – думать про это пора притормозить. Вот честно. Я тут, буквально пару часов назад, бабульку видел... Нет, не Тимохину, боже спаси и смайлы с крыльями. Нет. Вот как-то сразу я понял, что это Савушкина. Всё, ну всё как Пономаренко рассказывал – с явным приветом, в какой-то шляпке с бантиками, и прочее, прочее. И на руках у неё – кот. Светло-светло рыжий – прямо цвета такого... яичного. Так вот я, представьте, сначала и не понял, что это кот. Стыдно сказать – как-то даже шарахнулся от них... Морда как блин, а сам худющий, лапы, как плети, болтаются. И держит она его как-то несуразно, у самого лица... Но потом вспомнил, что Савушкинский кот болеет сильно, а она его любит до безумия. Вот хорошо, что Пономаренко меня тогда предупредил. Всему, как видите, есть рациональное объяснение. Это неизбежно. Просто иногда у нас бывает недостаточно информации.
Жалко, что не участвовал.