Что скажете?
Пролог
Когда в низину Венгарда приходила оттепель, то все замирало, природа будто притворялась мертвой. Останавливалась торговля, междоусобицы, люди начинали считать каждое зернышко в своих закромах.
И никто в здравом уме не вел перегруженные конвои.
Лошади пыхтели, месили копытами грязь, подгоняемые кнутами, руганью и угрозами быть пущенными на солонину. Стражам-конвоирам время от времени приходилось спешиваться и помогать извозчикам. Трем людям, которые путешествовали в самой важной из телег, оставалось лишь спокойно сидеть и смотреть за всеми, никто бы не попросил их выйти и помочь.
Их тюремная телега отчаянно скрипела, словно вот-вот развалится. Конечно, надеяться на это не стоило. Да и толку-то, если б и развалилась? Не убежишь далеко с четырнадцатью стрелами в спине - именно столько конных лучников насчитал Дэйк.
Оба его соседа по клетке будто не интересовались своей судьбой. Один всю дорогу молчал, выглядел безучастно, словно он здесь просто попутчик и скоро сойдет. Хотя только на нем одном были кандалы, причем такие, каких Дэйк никогда не видел - увесистые, будто на медведя, искусно выкованные, с узорчатым тиснением мастера.
Второй сосед не был связан или скован, но Дэйк так бы хотел, чтобы у него во рту был кляп.
– Вот никак в толк не возьму, чего это наша клетка из железа? Беглых рабов и тех в деревянных возят, или вовсе без клеток, веревками привязывают. И ничего, не сбегают жешь. Или это мы такие узники дорогие? Надоело уже, как она трясется, звенит и звенит. Я вообще шум ненавижу, у меня душа музыканта, хоть и всю жизнь пас овец. А видели бы вы, как много сейчас их пасется в Нирлене! И с какой это стати повадились овец разводить по всей империи, к чему столько шерсти? Вот Мирия другое дело – сплошные цветущие луга и пасеки! И такую медовуху делают, что просто ух! Особенно, если добавить в мед немного туманной одури… Это, конечно, запрещено, но зато какая крепость потом! Не грешно ведь немного… для крепости-то, самую малость? Варить медовуху я умею, но добывать мёд – нет уж! Меня от любого пчелиного укуса раздувает как утопленника, поэтому к пчелам подпускать нельзя!
– Тебя к людям подпускать нельзя! – не выдержал Дэйк.
Но болтун и не думал останавливаться. И вообще, казалось, не слышал никого и ничего, кроме себя. Ладно бы он еще не шепелявил так безобразно.
Дэйк с надеждой перевел взгляд с болтуна на молчаливого соседа - такой если скажет заткнуться, то так и будет. В кандалах, с разорванной рубахой, мускулистым, покрытым старыми шрамами телом, со светлыми, почти белыми волосами северянина. Эти люди не славились доброжелательным нравом и терпением, странно было, что он еще не придушил болтуна цепью.
С другой стороны, если тот и правда заткнется, перестанет отвлекать поголовьями скота и пчелами, то оставит Дэйка наедине с его собственными мыслями. Что тогда будет?
У болтуна недоставало многих зубов, но выпали они скорее не от побоев, а от цинги. Таких худых людей не вдруг встретишь даже среди рабов у самых скупых хозяев.
Разговаривать он перестал только под вечер, на мгновение замолк и разразился громким беззаботным храпом.
- Как думаешь, он вообще может не издавать звуков? - спросил Дэйк северянина.
Тот безразлично дернул плечом.
Болтун храпел и сопел на разный лад, но когда внезапно перестал - Дэйк даже забеспокоился и поднес ладонь к его носу, чтобы проверить, дышит ли он. Нет, душа еще не покинула это ослабшее больное тело.
Несмотря на дождь, слишком мелкий, чтобы кто-то спохватился накрыть клетку, иногда получалось выкрасть сладкие минутки сна. Но с завидным постоянством на пути попадались ямы, камни, и хуже всего – разлапистые деревья, шаркающие мокрыми тонкими ветками по решетке.
Ближе к рассвету конвой остановился у постоялого двора. Надолго останавливаться не стали, жрец только приказал забрать оттуда лошадей и заменить ими уставших.
Всадники успели перекусить теплыми харчами и наполнить бурдюки. Один из них даже раздобрился и просунул в клетку большую буханку хлеба.
– Спасибо вам, – пробормотал Дэйк. После суток голодухи, хлеб, казалось, был сделан только из одного душистого запаха.
– Запомни этот вкус, – сказал северянин, разламывая булку на три части. – Очень может быть, что это последняя еда в нашей жизни.
– А как же… – Дэйк хотел возразить, но слов не нашел.
Не могло быть, чтобы северянин сказал это серьезно. Невозможно сохранять такое спокойствие, когда говоришь о собственной смерти... Ведь так? Разве нет?
– Я должен попросить вас обоих представиться, – сказал северянин.
Дэйк знал, что у них не принято делить пищу с незнакомцами. Опыт общения с северянами у него был. В корчму иногда заглядывали уроженцы Алозарии, почти всегда безо всякого настроения общаться. Но уют, тепло и крепчайший напиток, что варил отец, могли разговорить и могильную плиту.
– Я – Аленвейт Весли-Вендейл! – произнес болтун.
Он пальцами сминал хлеб в маленькие комочки и проглатывал.
«Какое длинное имя, такой же и язык» – подумал Дэйк и скромно представился:
– А меня зовут Дэйк Фоэр.
– Дэйк? То есть, лорд Дэйкарт? – переспросили в один голос северянин и болтун.
«Снова… сколько можно…»
– Нет, не лорд... Наследник всего-навсего корчмы Алебастр, что возле Венгарда, откуда мы с вами и держим путь.
Северянин глянул на него как-то оценивающе, а болтун переспросил еще два раза. Обычно, когда люди слышали его имя, то уточняли, нет ли у него титула благородного происхождения, а потом смотрели на Дэйка как на самозванца. Или как на дурака… Наградили же родители имечком, таким расхожим среди знати.
– А тебя? Твое как имя? – спросил Дэйк северянина.
– Вензир Лиррайт, – сказал он твердо, явно рассчитывая быть узнанным.
– Как же, слышал! – Дэйк кивнул. Имя-то было знакомым на слух, но что с ним связано... вспомнить не получилось.
– Боги, быть не может! – оживился болтун, удивленно таращась на Вензира. – Я, наверное, тебя знаю! Да, точно, так и есть! А как матушка твоя? Жива ли? Кто бы мог подумать, что мы увидимся еще раз на нашем коротком веку! Она оставляла тебя мне, когда уходила работать в поле, но ты очень мал был, запамятовал уже, наверное, да? Помню, дождь был, ты у меня на руках плакал, за бороду мою ручонками цеплялся! А как ты грозы испугался… Помнишь заклинание, чтобы молния не ударила? Я же тебе напевал, да вот сам забыл. Ты можешь мне напомнить?
Дэйк покачал головой и отвернулся. Болтун был старше Вензира от силы лет на десять. Чем наглее он врал, тем больше почему-то становилось жаль его.
Вскоре подсадили четвертого арестанта. Два дня назад Дэйк бы сказал, что такой роже в клетке самое место.
Его черные спутанные кудри переходили в длинную, как у варвара, бороду, и откуда-то из этих зарослей смотрели злобные мелкие глазки. Казалось, бородач сейчас бросится на кого-нибудь, словно голодный пес на кость. Дэйк вжался в угол.
– Знаешь, за что вы меня прозвали лордом Могил? – заревел варвар, глядя по очереди то на Дэйка, то на болтуна. На Вензира он взглянуть не смел.
– За что вас так прозвали? – спросил Дэйк, видя, что варвар ждет этого.
– За то, что если ты увидел меня на большой дороге – то пора копать себе яму! Ни один не уходил живой! Лорд Могил таких как вы, имперцев, убивал и закапывал вниз головой, чтобы только ноги кверху торчали! И так почти десять лет! Об одном только жалею, что мало убил, мог убить и побольше!
– Эй, ты там что, друзей встретил, людоед? – раздраженно сказал один из всадников рядом. – Хватит горланить, или тебе язык отрезать и на шею повесить?
Тот примолк. Молчаливые и раздраженные, в промокших плащах с низко опущенными капюшонами, всадники вряд ли были в настроении шутить и расточать пустые угрозы.
Дэйка мучило ужасное чувство. Скорее даже предчувствие. "Теперь еще и людоед тут с нами… Боги милосердные, что я здесь делаю? Почему я не дома, не разношу выпивку гостям?"
Хотелось верить, что каратели во всем разберутся, ясно же, что его по нелепому подозрению взяли!
Сколько раз Дэйк говорил это конвоирам с того момента, как его схватили… Плевать им, виноват он или нет, для них он только груз, который надо доставить. Он решил, что когда это недоразумение закончится, то на радость родителям заречется от службы в страже, имперском легионе или другом месте, где нужно носить меч с доспехами.
На конвоирах были темно-красные плащи, почерневшие от влаги. Дэйк слышал об этих всадниках, но никогда не видел. Это был орден Предвестницы. Якобы независимые, но на деле - боевые псы жречества.
Когда всадники объявили: «осталось недолго», то подсадили пятого. У тщедушного мужчины лет тридцати пяти была не побрита одна щека - очевидно, его вытянули с утра прямо из дома. Расчесаться он тоже не успел. Его волосы явно привыкли к уходу, но сейчас напоминали воронье гнездо… если, конечно, бывают рыжие вороньи гнезда.
– Эй, коротышка, знаешь, за что меня прозвали Лордом Могил? – был он встречен вопросом людоеда. – Или тебя предупредили, с кем тебе по пути? Чего молчишь? Испугался? Или немой?
Но ни на кого, а особенно на людоеда, новенький даже не смотрел. И разговорился только тогда, когда Дэйк робко и уважительно спросил его:
– Господин, за что вас бросили к нам?
Он гордо приосанился и посмотрел Дэйку в глаза.
– За мою философию.
– Это как?
– Я высказал друзьям… вернее, как я теперь понимаю, вовсе не друзьям, что мнение императора, который является проводником воли богов, в судьбаносных вопросах может отличаться от мнения верховного жреца, который также является представителем богов. Богов Предвечного Света ведь много, у нас много разных храмов, мы молимся то одним, то другим, смотря чего желаем, они все сильны, и воля у них разная, поэтому император и верховный жрец могут противоречить друг другу. Что я сказал мракобесного? И вот... теперь я и изменник, и богохульник.
– А я убил свою госпожу,– сделал неожиданное признание болтун.
– Ты был невольником? – тихо спросил Дэйк.
– Я не говорил? Только я был не невольником, мальчик, я был рабом. – Впервые за все время взгляд этого человека обрел осмысленность. – Знаешь ли ты, мальчик, что такое быть рабом? Это значит не находить себе места, изнемогая от желания услышать приказ. Это непрерывно думать о капризах хозяев, стараясь их предугадать. Быть рабом, это когда вся твоя гордость – это гордость за господина. Вся твоя честь – это верность ему…
– И как ты мог убить хозяйку? – удивился Дэйк.
– Господин мне приказал. Убить, и не рассказывать городской страже, что это он попросил.
Дэйк долгое время молчал, а потом взволнованно обратился к Вензиру.
– А ты расскажешь, за что тебя взяли? – спросил он, очень надеясь, что здесь есть еще один человек, которого схватили без вины. Как будто стало бы легче…
Воин поднял глаза, по-прежнему безучастные. Он и ответить решил с совершенным безразличием, будто мысленно бросил монетку – ответить или нет, и выпало ответить.
– Во главе вооруженной группы всадников я ворвался в деревню Эрбон, подчинения города Альтеид, и из ненависти к истинным богам и из ревностного отношения к своей варварской вере я под угрозой расправы собрал большую часть жителей деревни в храме Богов Предвечного Света и учинил пожар.
Выпалил он это на одном дыхании, словно прочитал с листа. Должно быть, так звучало обвинение, по которому он здесь… Договорив, Вензир продолжил смотреть в пустоту, не интересуясь произведенным впечатлением.
Дэйк кивнул. В горле стал ком.
«Человек, сжегший храм вместе с людьми. Человек, болтавший об императоре и духовенстве. Раб, убивший госпожу. А один вообще людоед. И меня везут вместе с ними...»
Болтун не дотянул совсем чуть-чуть. Бормотал, что ему нужно будет поставить лечебных пиявок, и все тише, тише... Философ взял его руку и нащупал сердцебиение… затем вздохнул и ладонью закрыл ему веки.
Дэйк хотел сообщить стражникам, что тут человек умер, но философ не позволил.
- Молчи, дурак, - прошептал он сквозь зубы. – Покойник бы не хотел, думаю, чтобы его бросили в грязь как собаку. Подожди, пока доедем, там его похоронят худо-бедно, никуда не денутся.
Стена из каменных блоков давила своим видом. Дэйку уже доводилось видеть такие высокие стены - вокруг больших городов. Но там они теряли всю свою внушительность в тени храмов, башен дворцов, древних деревьев. Тут же стены были самым высоким сооружением. А что за ними? Ясно дело - лишь холодрыга и безнадега, воплощенная в виде осыпавшихся кирпичных построек, не то конюшен, не то жилых помещений, с подслеповатыми бойницами вместо окон.
На арке ворот была какая-то надпись полустертыми буквами. Дэйк не смог ее прочитать. Но не потому, что не рассмотрел. Он знал написание отдельных слов, легко считал деньги, но читать по буквам незнакомые слова не умел. Что там была за надпись? Наверняка нечто вроде - “здесь ты умрешь”.
- Что там написано? - решился спросить Дэйк у философа.
Тот ответил не глядя.
- Боевая школа лорда Серация. Но, скажу тебе парень, это тюрьма. Только еще хуже.
Заскрипели какие-то механизмы, и тяжелые створки из бревен, окованные бронзой, натужно пришли в движение, отворяя утробу тюрьмы.
Погодные условия останавливают ведение боевых действий - в истории полно примеров.