Сегодня 19 сентября 2014 года. Ясная, звездная, прозрачная ночь. Хорошо так, по-осеннему, прохладно. Ветер подвывает между серых каменных плит на Ржевском мемориале. Где-то вдалеке залаяла собака. Людей, понятное дело, в такое время тут не сыщешь, вот и мерещится всякое. Николай зябко поежился и направился к высящемуся посреди мемориала чёрному кресту. И вот снова! Что-то мелькнуло за одной из плит, словно чья-то испуганная тень.
- Кто здесь? – Николай резко бросил свой окрик в темноту ночи, и сам вздрогнул от неожиданности. Он не мог припомнить, чтобы разговаривал здесь. Звук собственного голоса показался Николаю таким незнакомым и странным, что ему стало не по себе.
Колеблющаяся в свете тонкого серпа луны фигура осторожно появилась… Нет, выплыла из тени своего укрытия. У Николая все похолодело внутри. Он всегда внутренне был готов к такой встрече, но теперь, когда она произошла, он осознал, что к такому нельзя быть готовым по-настоящему.

Лица незнакомца толком не было видно, но что-то угадывалось под сводом проржавевшей насквозь немецкой каски. Поворот головы, и уже видно получше. Половина лица ночного гостя представляла собой оголенные кости черепа, другая половина покрыта землистой, словно измятой кожей. Глаза черны, оскаленный рот застыл в какой-то трагической гримасе.
- Ты немец? – спросил Николай, понимая, что вопрос звучит не очень к месту, хотя что тут могло оказаться к месту?
- Меня зовут Петер, я – немец. А ты? – немец говорил по-русски.

Николай одернул простреленный автоматной очередью и бурый от застаревшей на ветру крови китель с лейтенантскими погонами времен Великой Отечественной Войны, поправил пилотку с красной звездочкой и ответил:
- Я – Николай, лейтенант Красной Армии.
Рваные губы немца задрожали…
- Ты?.. – вопрос немца растянулся, словно возглас муэдзина с вершины минарета…
- Да, - Николай помедлил, подыскивая подходящее слово, чтобы обратиться к немцу, - да, боец, так же, как и ты. Уже 72 года…
- Но как? – не унимался немец.
- Жизнь такая, боец, - отвечал Николай, - кто-то живет по эту сторону ада, а кто-то по ту… В сущности, разница – небольшая.
- Я все время надеялся, что я жив, что все это просто какой-то сон, - буквально простонал Петер и бессильно опустился на такую же безжизненную и серую, как он сам каменную плиту.
- Да, я тоже долго надеялся, - печально сказал Николай, - надежда прекрасное чувство… для живых, конечно, - концовка фразы вышла у Николая немало циничной.
Немец как-то затравлено покосился на Николая.
- Я не понимаю, где я был все эти годы, - заговорил Петер, - я помню, мы наступали на Москву, потом нас накрыли минометным огнем, земля, грязь, какие-то толпы обезумевших людей, колодец со стенками из кровавого мяса… Боже! В этом колодце были люди, мои однополчане…
Петер замолкает, потом снова, как в трансе, начинает вспоминать:
- Какие-то леса, заброшенные деревни, погреба, свалки… Я бродил по ним, пытался говорить с людьми, но меня никто не замечал. Я топился в реке, но течение выбрасывало меня вновь на берег; я шел в огонь, но ледяной холод вымораживал меня оттуда, обратно в скитания по лесам и полям вашей страны…
Петер немного помолчал, но неожиданно поднял на Николая свои черные глаза:
- Ты знаешь что-то? – безумно проговорил он.
- Возможно…

Николай не торопился с ответом. До него начинал доходить смысл происходящего.
Неожиданно немец вскочил со своего места, смазанной тенью метнулся к Николаю и схватил его за китель. Он хотел что-то выкрикнуть Николаю в лицо, что-то резкое и требовательное, приказать ему выложить, всё, что он знает: почему он здесь, что тут должно произойти, в чем смысл всего этого, затянувшегося на годы, готического спектакля.
Черная бездна глаз немца встретилась со взглядом спокойных серых лучистых глаз Николая, и он отпрянул от этого взора. Петер вдруг вспомнил, что он и раньше видел живущих по ту сторону ада: русских, немцев и других. У кого-то и них глаза были темны и страшны, а у кого-то светлы и лучисты, как у Николая. Жуткое отчаяние вновь навалилось на несчастного немца, словно одна из серых плит, лежащих на этом мемориале.

- Петер, ты на чужой земле, - спокойно проговорил Николай, - ты помнишь ради чего ты пришел сюда?
Петер молчал.
- Тебя послали сюда завоевывать новые земли, строить Великий Рейх, обеспечивать будущее немецкой нации, нации сверхлюдей, господ и повелителей мира. Ты помнишь, как ты ехал сюда на поезде, как писал письма родителям, считая дни и часы до радостного мига победы. Как ты представлял в своих мечтах толпы русских поклонниц, встречающих тебя в Москве и кокетливо бросающих на тебя нескромные взоры, на тебя, на победителя, идущего в парадной форме по Москве. Но вместо этого тебя встретила мерзлая и шершавая земля где-то под Солнечногорском, а все что ты успел уловить во взглядах русских девушек – это презрение и ненависть.
Николай помолчал какое-то время, потом спросил:
- Знаешь почему ты здесь?
Петер сидел на камне, зажав голову руками. Казалось, что он посерел, слился с плитой и окаменел, такая от его фигуры исходила безысходность.
- Завтра сюда привезут копию скульптуры твоей бабки Кете Кольвиц. Она, понимаешь ли, скульптор.
Петер вскочил на ноги, нелепо замахал руками, но ничего не смог сказать…
- Ты хочешь знать, откуда мне все это известно? – Николай вновь немного помолчал, - видишь ли, боец, я тут на вроде сторожа этого мемориала. Присматриваю за такими как ты, и я давно тебя ждал.
- Почему именно меня? – теперь пришла очередь немца задавать неуклюжие вопросы.
- Все дело в твоей бабке и ее скульптурах. Ты вот сюда явился сегодня не случайно, тебя словно притянуло сюда что-то, не так ли?
Петер помедлил с ответом. Он вспомнил, как незнамо сколько времени он продирался через глухие леса, изорвал не только свою фашистскую форму, но и некрепкую уже кожу на лице, а все потому, что не идти он не мог. Чудовищная головная боль, которую он помнил, как некую вечную и неумолчную сирену, звучащую внутри него и раскалывающую его череп; эта боль и толкала его вперед. Если он не шел в заданном направлении, то боль начинала растворять его во мраке, из которого… О да! Он вспомнил! Из этого мрака к нему сзади тянулись какие-то сгустки черного тумана, похожие на грязные, сальные волосы. Это было невыносимо, и он шел и шел вперед, пока не пришел сюда.
- Да, меня тянуло сюда, - коротко ответил немец.
Николай усмехнулся, - словно знал, что скрывается за такой лаконичностью собеседника и продолжил:
- Вы европейцы – странные люди, - вам кажется, что вы можете большинством голосов в городской ратуше принять новый закон природы. Не знаю, кто вам внушил такую мысль, но расплачиваться за это приходится вам самим. Видишь ли, боец, критерий спокойствия по эту сторону ада – один. И знаешь какой? Честность. Правдивость, если хочешь.
Петер поднял свое измученное лицо и поглядел на Николая.
- Не понимаешь? – спросил Николай, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал с издевкой, но ему это удалось не слишком хорошо.
Лицо Петера исказила новая маска отчаяния. Николай поморщился. Петер выглядел плоховато.
- Слушай и улавливай, - продолжил Николай, - повторять не буду. Правда о тебе и твоих собратьях проста и прозрачна, как белый день. Вы хотели въехать в светлое рейсх-будущее на чужом горбу, считая возможным ради этого убивать и сжигать мирных людей, вероломно и цинично взрывать дома, бомбить солдат противника. Даже в методах ведения войны не умея сохранить ту самую честность, которой тебе сейчас очень недостает, чтобы обрести достойный мертвеца покой. Каждый миг своего крестового похода на Русь, пусть она и называлась тогда по-другому, вы лгали самим себе, называя убийство – долгом, вероломство – геройством, подлость – смелостью, агрессию – доблестью. Вы писали домой письма, чтобы родственники присылали вам шнапс, жирные мясные деликатесы и теплые подштанники, потому что русские зимы очень холодные и вам не пристало морозить свои сверхчеловеческие задницы в вонючем воздухе грязной Коммунистической Империи. Ваши головы были полны светлых мечтаний, вычитанных из книг Гете и услышанных в аккордах Вагнера, а души смаковали по ночам разорванные животы русских женщин и жаждали новые запретные плоды сверхчеловеческой любви.
Ваши одураченные местными фюрерами и заокеанскими банкирами родители представляли вас в роли армии света, а по ночам им являлись такие как ты тени и хватали их за горло, чтобы наутро они проснулись и поняли, что они отправили вас не на ту сторону ада, но они не хотели просыпаться и продолжали лгать друг другу и вам.
Смерть является достойной расплатой за ложь и на этом можно было бы поставить точку, но вы не унимаетесь и даже после смерти ложь ваших предков, эти попытки обелить тьму, выкрасить мелом угольную штольню, не дают вам покоя…
Я тебе уже сказал, что завтра сюда привезут эти скульптуры. В них воплощено все уродство ваших идеалов, вся ложь ваших кривых ненастоящих улыбочек. И знаешь, что произойдет тогда? Ты навечно останешься здесь. И не просто останешься, а станешь проклятием всей вашей нации и всего вашего рода. Твои предки убьют тебя еще раз, уже мертвого, а это страшная кара, которую даже я тебе не желаю.
Петер, все это время, нервно улавливавший каждое слово, сказанное Николаем, теперь успокоился и стоял почти спиной к нему.
- Что же ты мне посоветуешь, лейтенант? – спросил немец русского.
- Ничего не посоветую, - устало сказал Николай, - ты сам должен все понять, вспомнить свою обычную, не сверхчеловеческую, а человеческую правду, то, как оно есть на самом деле, как чувствует твое сердце и как говорит разум, а не орет лживым и писклявым хором вся ваша крысиная цивилизация. Правда всегда одна и только правда по-настоящему реальна. Все что кроме нее – иллюзорно. Вырви из своей души ложь, как больной и гнилой зуб, тогда ты только и увидишь выход.

Слабый лучик надежды промелькнул в сознании Петера. Впервые за долгое время он вновь ощутил присутствие этой великой всепобеждающей силы.
- Правда в том, - начал Петер, - что мы пришли сюда, на вашу землю, чтобы уничтожать вас, каждого в отдельности и всех вместе, как народ. Правда в том, что мы считали себя лучше вас, мы считали себя достойнее вас, чтобы жить, а если мы оставляли вам жизнь, то только для того, чтобы использовать вас, как рабов или, как товар. Мы считали это само собой разумеющимся, также как то, что трава - зеленая, а небо – голубое…
- Не то! – прервал его Николай. – Ты несешь чепуху! Вы уже заплатили за свои подлые желания и второй раз нельзя заплатить за купленный товар. Думай о том, что происходит сегодня, о том, что произойдет завтра. Ты видишь этот мемориал? Ты считаешь правильным и честным, что оккупанты лежат рядом с защитниками? Ты считаешь правильным и честным, что тебя накрыло где-то под Солнечногорском, а твоя бабка из могилы посылает тебе скульптуры сюда на этот мемориал, чтобы продолжать лгать тебе мертвому даже будучи мертвой самой?
- Белые скульптуры… Закрасить мелом угольную штольню, - рассеяно проговорил Петер.
- Вот именно, - беззлобно сказал Николай.
- Единственный шанс для меня и для всех моих собратьев – это честно назвать тьму – тьмой и тогда она рассеется, соприкоснувшись с правдой о самой себе. Мы шли сюда убивать и должны вернуться туда откуда пришли, а те, кто нас сюда послал, наши предки, должны принять нас, как побежденных, не как солдат, а как карателей, не как лучших из людей, а как оболваненное фашистской пропагандой мясо. Только отделив своих мертвецов от ваших мы сможем найти им упокоение и не здесь, в России, а у себя в Германии.
Глаза Петера светились торжественной радостью, тьма, угнездившаяся в них на 72 года, будто бы растворилась.
- Теперь ты понял, зачем тебя тянуло сюда и почему именно сегодня ты, наконец, объявился тут? Завтра ты должен вернуться домой. Правда, единожды прорвавшаяся с той стороны ада уже не может исчезнуть. От тебя она передастся твоим предкам, которые покоятся на своей земле, и они позовут тебя домой. Пусть это станет твоей молитвой. Ложь после смерти остается ложью. Оккупант не может лежать рядом с защитником. Это не принесет счастья твоему народу. Такое вот дело...,- Николай вновь задумался, подбирая обращение к немцу:
- Такое вот дело, брат Петер, - закончил он...
«20 сентября в Ржеве состоялась торжественная церемония открытия копии скульптурной группы «Скорбящие родители» немецкого скульптора Кете Кольвиц. Памятник, задуманный как предостережение против войны и насилия, установили у входа на кладбище, на котором захоронены немецкие военнослужащие, погибшие в годы Второй мировой войны в районе Ржева.
Среди неизвестных захороненных на немецком кладбище, скорее всего, находится и внук Кете Кольвиц, который погиб в этом регионе в сентябре 1942 года. Оригинал скульптуры установлен на солдатском кладбище во Фландрии (Бельгия) – здесь похоронен погибший во время Первой мировой войны младший сын художницы. Скульптурная композиция, в которой Кете Кольвиц выразила свою боль от потери сына Петера, относится к числу самых значительных в ряду работ художницы. Скульптуру изготовили в Бельгии из местного твердого известняка. Во время пути ее презентация была организована в нескольких городах: в Гютерсло, Берлине, Варшаве и Минске.»
Газета Ржевский вестник. 2014/09/25.
(http://rzhev-press.ru/?module=articles&action=view&id=2157)
19.09.2014.

Мда... Много речей, но мало дело. Не рассказ, а манифест. Что, толком, требуется от Петера? Что произойдёт с ним, если он не сделает это что-то, что от него требуется? Что значит: "Твои предки убьют тебя еще раз, уже мертвого, а это страшная кара, которую даже я тебе не желаю." ?

Рассказ написан в "двойном фокале", точка зрения переходит от одного персонажа к другому. Это сложный приём! Вам он пока не очень удаётся. И, кстати, не думаю, что здесь это требуется.

В рассказе слишком много прописных истин прямым текстом, Николай со светящимся взором разоблачает, Петер тут же соглашается... Не совсем понятно на что.

Притом, сами речи-разоблачения не так плохи. Просто это не литература, а публицистика.

Интересный рассказ. Но довольно затянут и многословен, а местами и пафосен. Хорошо, что наводит на размышления. Вообще, тема скользкая.
Справедливость не имеет ничего общего с прощением. А ведь были случаи, когда ветераны с той и другой стороны встречались и прощали друг друга. А вы хотите, чтобы старики палками друг друга колотили? Это исходя из вашего текста.

Какая-то дешевая, выспренняя пропаганда. Аж скулы сводит. Фу...

Уважаемый Max Krok!
Тема, затронутая Вами не подходит для препарирования и обучения. Предлагаю тренироваться на более нейтральных... бабочках, сверчках и т.д.
Но о ВОВ, увы. Рука не поднимается критиковать. Перечитайте своё творение и сами увидите все графоманские штампы. "Себя, собой, какой-то" и так далее. Разумеется ИМХО.
Удачи в креативе!

Да вроде нет, Николай в конце Петера "братом" называет... Но чего он от него хочет, мне и правда показалось неясным.

Какая-то однобокая мораль, и рассказ от этого кажется таким же однобоким. Николай, конечно же, святой, Петер - антипод, потому что немец, фашист и т.д. Ну да ладно. Но я так и не поняла, кем приходился Петер скульпторше