ПРЕЛЮДИЯ

Осень, стёкла плачут. Листва яркая, шумная, кажется, будто она живее, чем летом. Листья слетают с деревьев, пытаются убежать, покидают отцов и матерей, шагают в новую жизнь. Но они не знают, что новой жизни не будет. Вся жизнь — это медленное умирание. Всё живое — уже заведомо мертво.
Осенние запахи — вот что действительно делает осень прекрасной, холодный ветер, несущий бархат увядающего мира. Именно поэтому Костя любит осень. Он старается медленнее идти из школы, дышит, не может надышаться.
Лес, к которому примыкает Костин район, похож на полотно, куда безумный мастер вылил самые сочные, самые яркие, самые дорогие свои краски. Лес пылает. Он манит, хочется уйти туда и затеряться навсегда. Осенний лес полон призраков и тайн, смертельных опасностей и заброшенных порталов, ведущих в иные миры. Лес зовёт.
Но Костя вынужден идти домой. Нужно делать уроки, чтобы успеть до прихода отца. Потом отец повезёт Костю в музыкальную школу. А обратно они будут возвращаться, когда уже стемнеет. И только освещённые фонарями разноцветные пятна листвы, бьющие сквозь тонированные стёкла машины, станут напоминать о дневном осеннем великолепии.
Костя останавливается возле подъезда, оборачивается и смотрит на лес. Со старой берёзы тяжело снимается огромная ворона, улетает, прощаясь скрипящим карканьем. Костя провожает её взглядом.
Моросит дождь. В плеере доигрывает четвёртая прелюдия Шопена в ми-минор. Домой не хочется, но надо. Костя нехотя отворяет тяжёлую входную дверь пятиэтажки, ступает в стылый подъезд, тоже осенний, полный запахов. Здесь они копятся, проникая сквозь распахнутые фрамуги лестничного пролёта.
Костя поднимается. Шаги летят по этажам звуковым пинболом. Первый этаж, с почтовыми ящиками, детской коляской и серо-синей плиткой уходит вниз быстро, второй надвигается медленнее. Костя смотрит в окно между этажами. Всё тот же вид. Ветер треплет бумажную ленту, свисающую с рамы. Лента тонкая и прозрачная, на свет она напоминает бледное крыло бабочки. Так же бьётся. Свет неравномерно проникает сквозь волокна. Третий этаж приближается уже совсем медленно. На стене, напротив лестницы, привычная тень фикуса, стоящего на подоконнике между третьим и четвёртым. И ещё одна, непривычная. Тень человека. Костя видит взъерошенные волосы.
«Привет», — раздаётся голос за его спиной, он попадает как раз в паузу между аудиодорожками.
Это голос сверстника, от безрадостной интонации и хрипоты его Косте становится не по себе. Бывают такие ребята, которые с самого детства хрипят, словно с колыбели дымили папиросами. Костин одноклассник такой, на уроке пения он перевешивает весь класс, а горло, как у тяжеловеса: вздутые вены, напряжённые жилы.
Но «привет» сказал кто-то незнакомый. Костя оборачивается. На площадке между этажами стоит подросток, лица не рассмотреть сразу. Свет из окошка мешает увидеть. Контрасты подъездного сумрака и осеннего дня, светло-серое на тёмно-сером.
«Ты кто?» — спрашивает Костя, храбрясь, но связки подводят, вопрос выходит смешным и жалким.

Плитка холла сменяется широкими мраморными ступенями, асфальтом, бордюром, резиновым ковриком автомобиля. Драгунов достаёт из кармана мобильный, листает книгу вызовов, чтобы ещё раз убедиться в том, что он не ошибся, что ему правда звонили. Эти непривычные цифры телефонного кода, далёкая область. Область, где он оставил второе дно своей жизни. Рано или поздно, прошлое напомнило бы о себе, но что вот так, фатально, остро.
Только так и бывает, думает Драгунов. Жизнь научила его остроте. Он давно готов к худшему. Но судьба караулит на самых неожиданных поворотах. Ехидный старик Фатум знает все слабые места, знает всё и обо всех. И бьёт без промаха, даже не бьёт, вставляет иглы. Именно туда, где больнее всего. Неожиданный звонок, очередная медленно вставленная игла, которая приносит нестерпимую боль.
Драгунов ударяет кулаком в руль, не обращая внимания на то, что ревёт сигнал. Прохожие начинают оборачиваться. Удар, ещё раз, и ещё.
Нужно везти сына в училище, нужно собраться. Драгунов часто дышит, смотрит в зеркало на свои глаза и понимает, что начал сдавать. Глаза — хороший контроль. Взгляд печального пса. Работа доконала его, раньше он таким не был. И такую суровую весть встретил бы без надрыва, но сейчас всё навалилось, струна почти лопнула. Или всё же лопнула?
«Нет», — огрызается Драгунов, он давит на газ, и автомобиль срывается с места, вылетает на дорогу, позади сигналят.
Движение действует успокаивающе, машина вливается в поток. Стадное чувство, ты не один, людей много. Все они со своими проблемами, мелкими и крупными, надуманными и роковыми, едут, движутся. Мир — движение. Покой, как ни странно, тоже. Даже если смотришь на скалу, понимаешь, что весь мир движется, а она стоит. Через это приходит покой. Но ведь сама скала тоже движется, вместе с планетой, небесными телами, звёздами, галактиками. Движение, скорость, время. Внезапно приходит прошлое.
Лиза была красивее Кати, намного красивее. Драгунов полюбил её с первого взгляда. Десятый класс, романтика. Кино в пыльных залах, пахнущих дерматиновой обивкой кресел и поролоном. Прогулки по тенистым аллеям. Он таскал её портфель, брал для неё книжки в библиотеке и вечерами читал стихи по телефону. Сразу приглянулся матери, и бегал иногда за продуктами, а по выходным ездил вместе с ними на рынок. Потом школа закончилась. Трепетная магия выпускного вечера. Вальс на площади, перед всем городом. Ночью они сбежали ото всех на берег реки, долго целовались, будто пили из родника в жаркий день: голову кружило, сладко было, свежо, жажда всё не кончалась. Рассвет наступал незаметно, глаза разгорались ярче, изгибы тел постепенно проступали в предутреннем полумраке.
С тем рассветом беззаботная пора юношества с ними простилась. Он ушёл в армию, а она ждала. Поступила в вуз, забылась в учёбе. Когда он вернулся, сыграли свадьбу, подгадали на каникулы и медовый месяц провели в Крыму.
Учились в одном вузе, с разницей в несколько лет. Жили в общежитии на разных этажах. После свадьбы переехали в семейное общежитие, в маленькую комнатку, зато уже вместе. По учёбе, драгунов помнил, как стыдно было: жена уже диплом пишет, а ты всего третьекурсник. Зато все лекции имелись, был известен подход ко всем преподавателям, оттого сдавалось всё легко, кто-то ставил просто так, за жену умницу. Тогда он ей гордился.
После института жили ещё несколько лет в какой-то эйфории, мечтали о будущем, строили планы. Но любовь остывала, быт начинал песком скрипеть на зубах. Жильё без детей не выделяли. Лиза долго не могла ему родить, и он начал гулять. Ничем не примечательная история, успокаивал себя Драгунов. Такое творится сплошь и рядом. Многие знакомые разводились, кто по каким причинам.
Драгунов решил думать о карьере, поменял круг общения, стал мотаться в столицу. Столичная жизнь закрутила, миражи тут были ярче, величественнее. Дорогие машины, магазины, успешные люди, знаменитости. Нашёлся с армейскими друзьями, у них уже было своё дело, позвали к себе, стали вместе работать и отдыхать. Тогда, на одной из вечеринок, Драгунов встретил Катю. Полненькая, несимпатичная, но отец депутат. Все перспективы для карьерного роста. Разум, как пеленой заволокло. Чудились уже большие дела и большие деньги.
С Лизой поступил жёстко, подал сразу на развод, без объяснений. Жалко её было поначалу, а потом какое-то отвращение появилось, сначала к ней, потом к себе. Она кричала, что беременна, цеплялась изо всех сил. Драгунов не верил, знал эти уловки. Но потом как-то резко Лиза смирилась, согласилась с разводом, и они разошлись. Больше он её не видел.
А Лиза оказалась ему верна до конца, спустя четыре года после развода она умерла от рака. Драгунов получил телеграмму от её матери. Ездил туда уже после. На сами похороны не ездил. Были неотложные дела, не хотелось видеть знакомых. Хотелось помнить Лизу живой. Так было проще.
В сердце с тех пор сквозило. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым, он чувствовал себя причастным, считал себя предателем. Жалость, отвращение и страх смешались в нём в терпкий коктейль чувств, который он старательно прятал, забываясь в делах. Другая семья. Для многих мужчин эти слова сродни морским шлюзам. Успокаивать себя было чем, карьера шла отвесно. Не за облаками виделся пост, о котором, оставшись с Лизой, он не мог бы и мечтать. Рос сын, сразу после свадьбы Катя забеременела и родила. Мальчишку назвали Костей. В честь Кости Цзю. Но мальчик получился музыкальный.

В прохладу подъезда влетает жёлтый кленовый листок, словно Фоэбис Филея порхает, с ним ветер приносит тепло и новые запахи, свежие и сладкие, пахнет, как сахарными яблоками и помидорами, сливами и спелой рябиной. Серость стен приобретает цвет.
Костя впускает Антона в квартиру. Гость снимает потрёпанные кеды, неловко переступает с ноги на ногу, подгибая пальцы. Один носок сверкает дыркой. Костя невольно улыбается.
В прихожей довольно светло, стены бежевые, свет льётся из открытых дверей комнат. Дверные проёмы из тёмного дерева, подпирают пространство, которое кажется лёгким, ватным. Здесь пасмурный осенний день приобретает новые тёплые оттенки. А может быть, на улице наконец-то выглянуло солнце.
«Проходи», — зовёт Костя.
Он бросает рюкзак на трюмо, скидывает кроссовки.
«Идём, — подбадривает Костя, — сейчас я тебе покажу, как мы живём».
Антон смотрит на светильники в коридоре, проводит пальцами по фактурным обоям, наклоняется и щупает паркет, карябает его ногтём.
«Я думал, — говорит Антон, разгибаясь, — в квартирах линолеумы стелют. А тут тоже доски. У нас дома тоже доски».
«Это не простые доски, — смеётся Костя, — это дорогие доски».
«А… тогда ладно», — говорит Антон и идёт следом за Костей.
В комнате на стенах висят застеклённые рамы с засушенными бабочками и жуками, в углу огромный телевизор, на полу валяются джойстики, тетрадки и нотные листы. На диване в раскрытом футляре лежит скрипка. На подоконнике — уснувший ноутбук. Антон делает неуверенное движение в одну сторону, затем в другую, вздыхает.
Костя подходит к окну и видит, как ярким столбом прорезало небо. Часть двора сверкает, часть в тени. Давно пора начаться бабьему лету, думает Костя. Он берёт ноутбук, садится на диван. На некоторое время пропадает, изучая что-то на экране, забавно хмурится.
Антон начинает осмотр комнаты с того, что ему понятнее, привычнее. С насекомых. Он рассматривает одно панно за другим. Костя замечает интерес Антона и говорит: «Несколько лет уже собираю, летом в лагере ловим».
«А у меня сами в окно летят, — говорит Антон, — у нас прям под окном цветов тьма. Бабушка насажала».
Антон минует телевизор, проводит пальцем по кромке. Замечает на столике возле дивана фотографию. Робко берёт, разглядывает. На фото Костя с отцом и матерью.
«Это твоя мама?» — спрашивает Антон.
«Угу, — отвечает Костя, — она сейчас за границей».
«А папа, — Антон проводит рукой по фото, — скоро придёт?»
«Скоро», — отвечает Костя.
Он раскрывает на ноутбуке папку с видео. Запускает файл, где они с отцом дурачатся на берегу моря, мать снимает.
«Вот смотри, мы с ним на море», — Костя разворачивает ноутбук на коленках.
Антон садится рядом с Костей, не выпуская из рук фотографию, и смотрит на экран.
Волны шумят, накатывают на берег, брызги летят в камеру. Костя смеётся и убегает по линии прибоя, за ним бежит отец. Он подхватывает мальчика, тот делает ласточку. Отец кружится на месте, поднимая сына всё выше и выше. Камера уходит в сторону, скользит по линии горизонта, вдалеке видно паруса и дельфины выпрыгивают из воды. Детский голос кричит: «Дельфины, дельфины!»
«Так здорово было», — говорит Костя и захлопывает ноутбук.
«А я никогда на море не был. Речка, да озеро», — грустно говорит Антон.
Костя смотрит по сторонам, думая, чем ещё развлечь Антона.
«Хочешь сыграю?» — спрашивает он и берёт скрипку.
Антон кивает. Костя встаёт и проверяет настрой скрипки, подстраивает одну струну. Прикрыв глаза, он вытягивается, и слега прогибается в спине, чуть отставляет ногу в сторону. Смычок задевает струну, сначала робко, потом сильнее, с нажимом. Что-то меняется в мальчике, черты лица становятся острее, напряжённое. Чёлка тревожно сбилась набок. Тонкие запястья напряжены. Прикрытые веки дрожат.
Музыка заполняет комнату, длинные и короткие звуки сменяют друг друга, короткое эхо прилетает из двора, сквозь распахнутое окно. Шелест листьев нежно дополняет струящуюся мелодию.
Вдруг что-то потусторонне вмешивается в этот поток звука, заставляет Костю и Антона вздрогнуть. Из прихожей раздаются щелчки и скрип.
Костя перестаёт играть.
Тишина неуютна.
«Красиво», — хвалит Костя.
«Бах, партита для скрипки ре минор, — важно говорит Костя, он подходит к двери и выглядывает в коридор. — Папа пришёл».

Драгунов входит в квартиру и понимает, что совершенно не помнит, как прошёл подъезд, как поднимался по лестнице. Он смотрит в зеркало, поправляет галстук, щупает мешки под глазами. Смотрит под ноги, видит белые кроссовки сына, такие маленькие, по сравнению с него ногой. Драгунов улыбается, и тут же на его лицо находит тень. Он видит темноту замкнутого пространства, комья земли, грязное сукно. Гладкую подошву ненастоящего ботинка. Земля шевелится, тёмные жуки, сверкая холодными бликами ползут, пробираются, лезут.
«Костя, — кричит Драгунов, — ты готов?»
Он видит в зеркале проекцию коридора, распахнутую дверь в конце. Сын стоит в дверном проёме в пол-оборота, разговаривает с кем-то. До Драгунова доносятся обрывки фраз.
«У нас гости?» — спрашивает он.
«Иди сюда, па», — зовёт сын.
Сквозняком холодит потную шею, предательски тянет низ живота.

Костя улыбается Антону.
«Пришёл», — говорит он.
Антон откладывает в сторону фоторамку, встаёт с дивана. Смотрит на свою кофту, оттряхивается от невидимого сора, встаёт — руки по швам. Потом вдруг взъерошивает волосы, приглаживает, снова вытягивается в струнку. Передумав, расслабляется, но всё равно стоит как-то неестественно, крючковато. Смотрит на ноги, на локти. Корчит досадную гримасу, и, наконец, опять садится на диван. Рука сильно сжимает покрывало. Взгляд устремлён на дверь.

Драгунов входит в комнату, положив ладонь сыну на макушку. Одновременно и жест ласки, и чтобы никуда не убежал. Мало ли, кто там в гостях. Классный руководитель, участковый, прохожий с горшком на голове.
Но комната пуста.
«Пап, это Антон, — говорит Костя, — твой сын».
Рука с тонкими пальцами указывает на неприлично пустой диван. Синие жилки на хрупкой маленькой кисти. Драгунов смотрит то на руку, то на диван. Пытается понять, что происходит. В окошко прилетает солнечный блик, слепит Драгунова. Он прикрывает глаза и не хочет открывать. Кажется, что ничего нет кругом. Нет этого жуткого дня, нет этой комнаты, нет сына. Нет.
Сын есть. Драгунов слышит, как тот сопит рядом. Он чувствует его макушку под ладонью, гладит. Волосы непослушные, выскальзывают в разные стороны.
«Пап, ты чего?» — спрашивает Костя.
Драгунов, убирает руку с головы сына, ступая по тетрадкам и нотам, идёт к окну. Солнце разливается по двору. Сырой осенний мир искрится, камни на газоне, битые стёкла превращаются в таинственные драгоценности. Лужи отражают обрывки облаков и нереальную, сочную синеву.
Драгунов вдыхает, долго и глубоко, тянет осенний воздух. Сладкие нити, острые, пряные, холодные и зовущие, проникают в него. Глаза намокают, ресницы слипаются.

Костя смотрит, как Антон подходит к отцу, стоящему возле распахнутого окна, и робко берёт его за руку. Отец вздрагивает. На мгновение Косте кажется, что он почувствовал и увидел Антона, но нет: отец закрывает ладонями лицо и плачет, тело его, словно сводит в судороге. Костя не выдерживает и встаёт, прижимается к отцовской спине, обнимает его. В оконном стекле отражается листопад. Листья на солнце порхают, как тропические бабочки вокруг огромного цветка.

Сварливо кричат кладбищенские вороны. Ругаются, а, может быть, делятся новостями. Сначала рядом кричат, а потом на дальних берёзах, у самой ограды. И изредка ещё другие голоса прорываются издалека. Это женщины кричат, кого-то хоронят.
«Вы зачем ему звонили?» — спрашивает Драгунов.
«Думала, застану тебя дома», — отвечает мать Лизы.
Они стоят возле могил Лизы и Антона, пасмурно, тёмно-синие тучи тяжело провисли. Начинается дождь. Крупные редкие капли со звуком падают на мраморные бордюры. Пахнет холодной землёй и металлом, влажным песком и хвоей. Лизина мать поправляет платок. Глаза у неё красные, веки в белом налёте.
«И что вы сказали?» — продолжает Драгунов.
«Передай папе, что умер его сын. Пусть позвонит тёте Люде».
«А он?»
«Он сказал: “Я его сын”».
Мать Лизы вздыхает с хрипом, сморкается в скомканный марлевый лоскут.
«Тогда я сказала: “умер твой сводный брат”».
«А он что?» — Драгунов закуривает и смотрит в небо.
«А он спросил: “Как его звали?”», — надрывно отвечает мать Лизы и жмурится, закрывая губы марлей.
Лиза родила. Но узнал об этом Драгунов только после её смерти. Мальчику уже было четыре. Забрать его он не мог, Катя была против. Да и она психовала, когда узнала, хотела развестись. Чудом всё успокоилось. Костя, бизнес, тайны отца, плотный сплав. С бабушкой решили так: деньги он будет высылать, появляться не станет. Так всем спокойнее. Так проще.
«Антон», — шепчет Драгунов и кажется, будто имя разлетается вокруг эхом.
Нет, показалось.
Это зашелестел в листве дождь.
И вороны как-то сразу затихли.

Стволы деревьев похожи на колонны величественного зала, а земля, усыпанная пёстрой смесью листвы и хвои кажется богатым восточным ковром. Кое-где проступает сероватый песок, и из него выглядывают, будто живые, растрёпанные сосновые шишки. Над головой простирается лазурный купол, исчерченный линиями голых ветвей, вечнозелёными хвойными лапами; куда-то неторопливо плывут едва различимые кремовые облака.
Костя идёт, загребая ногами, песок сыплется в кроссовки, но от этого только приятнее. Хочется совсем разуться, пробежаться босиком, но от земли уже веет холодом, правда тепло, которое пришло в середине осени, здесь, в лесу, хорошо держится между деревьев: лицо и тело греет, в свитере и куртке Косте даже немного жарко.
Солнце играет тенями, они ложатся на осеннее богатство красок, кажутся причудливыми картинами, сменяются — лес жив, он шевелит ветвями, скрипит стволами, изредка мелькает птицами. Костя идёт и следит за своей тенью, кажется, словно вокруг неё рыжий ореол. Это всё из-за влаги.
Глаза слезятся, нет, не от грусти, наоборот, от странной радости, переполняющей его. Той радости, когда человек понимает, что он жив, когда его переполняет простое счастье быть живым, ничто другое не заботит его, хочется просто смотреть, дышать, идти, улыбаться, наслаждаться миром.
Впереди из земли выпирает большой камень, накрытый мхом, словно пледом, рог дракона, упокоившегося на веки в земле этого леса. Здесь Костя видится с Антоном, все эти дни, он приходит сюда, чтобы рассказать о том, как прошёл день, чтобы увидеть улыбку брата.
Они гуляют по лесу и ждут первого снега, Антон рассказывает о той стороне, откуда он приходит, и Костя знает, что ничего страшного за гранью миров нет. Мир прекрасен тем, что ничего не заканчивается и не пропадает в нём. И любой конец — это лишь начало, начало того, что будет лучше прежнего. Так из неприглядной куколки вылупляется прекрасное создание, чтобы поразить этот мир совершенством своей красоты. Об этом светит солнце, об этом поют птицы, об этом ветер шелестит листвой.
Тёмное озеро в глубине души затянулось бархатной поволокой. И не важно, не важно, что отец слеп.

Дмитрий Таев

Ммм... Не поняла, честно говоря. Отец на каком-то этапе жизни ослеп? Или это была фигура речи? А где мать, Катя? Пришлось возвращаться назад, чтобы понять, кто там кого куда впустил, и кто куда вошел.
Сейчас снова вернулась назад и посмотрела - нет, отец не слепой, он везёт сына в музыкальную школу.
Или конец происходит через много лет? Отец ослеп потом? Это ему такое свыше наказание?
Как-то всё перемешано получилось, и если действие переносится на много лет вперёд, то думаю, увлечение Кости музыкой как-то выстрелить должно было.

Наташа, спасибо за отзыв, но мне показалось, что вы прочитали не совсем внимательно и пропустили самый важный кусок, который расставляет все на места. Это сцена на кладбище. Все ваши вопросы могут возникнуть, лишь в том случае, если этот кусок убрать из текста.

Таев, возможно. Я ещё раз прочту, и скажу вам.

Отец слеп в переносном смысле - не видит того, что стало доступно его сыну. А со зрением у него все в порядке.

Рассказ написан очень хорошо, но мне кажется, он не пострадал бы, если бы был более линеен и понятен.

К тому же мне не понравилось, что автор дал несколько описаний осенней природы в начале.
Это один лес. Полный безнадёжности и смерти.


Это совсем другой лес. Полный красок, тайн и надежд. Каждый имеет право быть, проблема в том, что они идут подряд, и значение каждого отдельного эпизода теряется, получается смесь. Вдобавок, слишком длинно, тяжеловесно, трудно следить за рассказом, внимание рассеивается.

По поводу слепоты отца... Может быть, если отец не буквально ослеп, стоит всё же это как-то прояснить? У меня и после второго прочтения осталось сомнение. Костя называет отца "слепым" потому что тот не видит призрака? Как-то это слишком круто.

Спасибо. Линейность не даст нужного эффекта.


Лес, действительно, один. Но, в зависимости от настроений, он может быть разный. С самого начала настроение такое, потом, когда лес видит Костя, настроение другое. Это его лес полон красок, тайн и надежд. Он его так видит.

Это понятно! Но не стоит давать это подряд.

Какого эффекта вы хотели достичь? Не обижайтесь, у меня создался эффект каши в голове. Мне не удалось понять:
Куда пропала мать Кости
Знал ли Костя, что у него был брат, когда тот явился
Если да, то знал ли отец, что Костя знает
Что в конце случилось с отцом.

Ко всему этому, в первом прочтении мне не удалось связать первый эпизод (Костя+ неизвестный подросток), второй - отец и воспоминания, третий: Костя + Гость, четвёрный: те же и отец. Когда отец добирается в воспоминаниях до рождения Кости - уже забывается, что подросток в начале был Костя, то есть, тот же самый персонаж. Более того, когда Костя и Антон заходят в квартиру, это уже не связывается с предыдущими эпизодами, у меня при первом прочтении не было понимания, что гость Кости это тот мальчик из парадной в начале рассказа, и тем более, что это его брат.

Когда отец входит в квартиру, я не поняла, что он не видит Антона, поскольку не знала, кто такой Антон, и что он умер. Вообще не поняла, что там произошло. В конце подумала, что отец был слепой, и лишь воображал, что что-то видит, а поездка на машине была не в тот же день, а давно, в воспоминаниях. Что может быть, он попал в аварию и ослеп. В общем, к концу нити не связались воедино.

Штамп такой добротный...

Рановато нагнетаете... не очевидно пока...

Опять не очевидно... Среднестатистический школьник не будет слушать в плеере Шопена. Надо пояснить, почему онлюбит Шопена...

Читаю дальше.. Нравится атмосферность стиля... Не нравится неочедидность событий и поступков героев...

Абзацем выше:

Но я могу понять, почему вы не заметили: обилие отвлечённых описаний в начале затрудняет восприятие деталей.