Наконец-то не прерванный на середине, а завершенный небольшой рассказец.
Обещание
Внизу шумел и рокотал полноводный Меандр.
Гоплит подошел к самому краю обрыва. Нетерпеливой ногой, обутой в грубый солдатский сандалий, пнул землю. Густая взвесь из песка и камешков взметнулась в воздух, словно стайка испуганных соек, сорвалась с обрыва и стремительно рухнула вниз.
Воин посмотрел ей в след.
Ветер почти мгновенно рассеял песок над ущельем, его терракотовое облако растаяло как туман по утру. Камни же злобным роем устремились к реке, пронзили ее своими черными, едва различимыми взглядом телами.
Яростная осенняя река проглотила их, не заметив. Там, где воды Меандра в титаническом неистовстве накатывались на скалистые своды ущелья, вскипала белая пена, оседала на темные от влаги камни, играла золотым в лучах просыпающегося утра. Нынче золотоволосый Гелиос был в добром расположении духа и во всю прыть припустил коней своей колесницы по небесному своду.
-- Светает. Поднимайся. - гоплит обратился к товарищу, который спал на мшистой земле, завернувшись в худой плащ из овечьей шерсти.
Пока спутник просыпался, кряхтя и ворочаясь с боку на бок - спать-то на голых камнях это то еще удовольствие, - воин присел на вросший в землю валун, обнажил меч, достал из поясного кошеля оселок и начал править клинок.
В начале движения точильного камня были ровны и спокойны, его шершавый бок дотрагивался до бронзового лезвия с осторожностью любовника, впервые касающегося обнаженного тела избранницы. Но раз за разом рука, ведущая оселок, срывалась в истерику, камень высекал недобрые искры из меча.
Спутник гоплита какое-то время молча наблюдал за тем, как его товарищем овладевает злое, молчаливое раздражение. Затем сел рядом, положил на колени холщевый мешок, развязал его тугой узел.
-- Осталось немного сыра, горсть оливок… в амфоре есть вино, но хватит на пару глотков. - этот второй, выглядел сущим юнцом, совсем ребенком, если бы не лицо, бледное и неподвижное как фарфоровая маска, да не бритая голова, надвое рассеченная шрамом от раны, оставленной лабрисом.
-- Я не голоден.
-- Ты все еще хочешь сделать это? - спутник отломил кусочек от головки сыра из козьего молока и отправил его в рот. Стал нарочито громко жевать, неестественно двигая нижней челюстью. Выплюнул непережеваный комок себе под ноги.
Гоплит хохотнул, нелепое поведение товарища ненадолго успокоило его нервы.
-- Не порть еду, мне еще назад возвращаться… И да, хочу. С этим пора заканчивать...
-- Ты спал сегодня? - продолжал юноша с глазами старика и голосом, напоминающим крик раненого орла, - Нет? И ладно. Мне вот снились кошмары. Видно, Гипнос рассердился на меня за что-то.
-- Горазд же ты болтать.
-- А тебя месть превратила в камень, слова лишнего не вытянешь. Впрочем, я не встречал еще ни одного любимчика Немезиды, с кем было бы приятно вот так вот болтать с утра пораньше.
-- Зато твой язык как помело… Напомни, зачем я тащу тебя на горбу от самого Коринфа?
-- Ох… Потому что кто-то забыл положить мне на глаза пару медяков, отчего ворчун Харон пинками выкинул меня из лодки. И бродить бы мне, сиротинушке, одному горемычному, в тумане Тартара…
-- Я видел смертей больше, чем было девиц в твоих фантазиях. А этот меч прервал столько сотканных Парками нитей, что сплети ты их в клубок - хватило бы на сотню пеплосов. Нет, я хочу услышать настоящую причину!
-- Опять? Зачем? Мы это обсуждали мириаду раз…
-- Говори!
-- Вы… смертные… упрямые бараны. Что? Ну что ты хочешь услышать? Ничего нового я тебе не скажу!
Спутник гоплита вскочил на ноги, стал ходить вокруг широкими шаркающими шагами, словно ноги перестали слушаться его, волочась по земле вместо того, чтобы твердо ступать на нее.
Воин поднялся вслед за юношей. Убрал меч в ножны, опять подошел к обрыву и посмотрел вниз.
-- Ты мятущаяся душа, лишенная покоя и отвергнутая самим миром мертвых. Ты должен жаждать возмездия не меньше, чем и я. Ты должен чувствовать ее. Она там, внизу? Я хочу знать!
-- Тебе-то это зачем?
-- Смерть моей королевы не должна остаться не отомщенной! Это дело чести!
-- А.. любовь…
-- Ты так уверенно берешься судить о том, чего не успел познать. Ты не видел того, что видел я. Ты не чувствовал беспомощности, которую ощутил я. Она горела у меня на глазах, а я стоял, опустив руки, не в силах помочь… спасти… эта ехидна...Твоя мать. Должна. Умереть.
-- Да, да, да… мы уже это обсуждали. Мамочка долбанула сынка по голове, желая насолить папочке. А потом сбежала, положив по дороге еще и твою королевочку с уже ее папочкой. Отличная сказочка, где каждый на своем местечке. А обо мне с сестрой никто не подумал?..
-- Перестань кривляться. Просто скажи. Ведьма там, внизу?
-- Внизу. Еще вчера сказал же - мы пришли. Что теперь? Спустишься и убьешь ее.
-- Убью.
-- А что потом?
-- Ты найдешь покой. Я… буду искать своей смерти. Может свидимся где на Стигийских болотах. Кто знает. Да мне и не важно, что будет потом.
-- Я не хочу.
-- Ее смерти? Она же убила тебя собственными руками.
-- Нет. Я не хочу ее смерти по другой причине. Пока она жива, пока ты не осуществил свою месть, я словно живой. Я дышу, хоть мне не нужен воздух. Хожу под солнцем, хоть и не чувствую его тепла. Говорю с тобой, хоть никто другой меня не видит. Я здесь.
-- Ты не живешь.
-- Но я не одинок!
Гоплит отходит от края ущелья и пристально смотрит на юношу. Пальцы ложатся на рукоять меча, обхватывают ее с такой силой, что кровь отливает от костяшек. В его глазах постепенно разгорается тот огонь, то самое пламя азарта, которое гонит из тела прочь предательский озноб страха и согревает гоплита перед боем. Боем, который закончится победой, омовенной кровью поверженных врагов. Тот огонь, что защитит воина удара меча и секиры, от укола стрела и копья. И этот же огонь тут же тухнет двумя черными угольками, двумя провалами в хтонический мрак, и рассыпается на ветру как пепел павших товарищей.
-- Я не могу сойти с выбранного пути, мальчик. Я не прошу тебя понять, какие чувства движат мной.. Но я могу обещать тебе одно. Сегодня я отомщу. Но и сегодня же мы оба пересечем Стикс в одной лодке.
-- Ты обещаешь?
-- Слово воина, парень. Нам пора.
Внизу шумит и грохочет Меандр. На дне ревущей реки шевелится нечто огромное, полное злобы и ярости. Нечто, что видело падение титанов и пережило их. Нечто, чуждое всему живому.
Тварь чувствует, как живая плоть, закованная в доспех из несгибаемой воли, приближается к берегу. И эта плоть не позволит себя сожрать.
Гидра, страж ведьмы, поднимает исполинское тело со дна и устремляется к поверхности.