Снег.

Он образуется, когда микроскопические капли воды в облаках смешиваются с частицами пыли и замерзают. Так появляются кристаллы льда.

Под действием силы тяжести эти кристаллы падают вниз, по мере движения увеличиваясь в размерах в следствие конденсации влаги из воздуха. Так появляются более сложные кристаллические структуры, при этом подчиненные паре простых правил - в основе снежинки всегда шестиугольник, между лучами кристаллов возможны углы лишь в 60 и 120 градусов.

Повторение азов природоведения поможет мне в моем эксперименте - в деконструкции снега. Итак, снежинка - сложная структура с понятными правилами, но ее базис - аморфная субстанция, вода. Жидкость без цвета и запаха, с нулевой эстетической ценностью.

Причем тут Лавкрафт? Попробую объяснить.

Во мне борются два голоса, две оценочные системы. Первая из них базируется на вещах, практически не поддающихся формализации. Это вкус, настроение, гормональный фон, кровяное явление. В рамках этой системы мне нравится Лавкрафт. Как ни крути, он - один из немногих, кто если не понимал природу страха, то уж наверняка чувствовал ее каждой клеткой своего тела.

Ведь страх - это не столько горящие огнем глаза, ощеренная пасть и острые клыки. Страх - это невозможность постижения, нарушение правил, несоответствие переживаемого опыта с той системой координат, в которой существуешь. Мы боимся того, что не в состоянии ни постичь, ни описать, ни зачастую просто осознать.

Вместе с Лавкрафтом я боюсь Ктулху не потому, что это некий гигант с омерзительными чертами, а потому, что я не понимаю его природу. Как в моем уютном мире может существовать нечто подобное? Ах да, Ктулху не из моего мира. Тогда страшно вдесятеро сильнее - раз существует целая вселенная таких мерзостей, что же будет, если наши космосы пересекутся?.. Нет, я не хочу об этом думать! Слишком страшно!

Вторая система оценки куда как более формальна. В ее координатах Лавкрафт откровенно скучен, бесцветен, безвкусен и бездарен. Ктулху? Не смешите меня! Как может быть интересным невразумительное чтиво, написанное бедным корявым языком человека, который явно занимался не своим делом. Темп, ритм повествования, композиция, глубина характеров? Да о чем я вообще говорю! Как может не то что напугать, а просто заинтересовать байка в духе «В черной-черной комнате….бу!».

Однако же, разгромив Лавкрафта в партии литературоведческих шахмат, нельзя не признать определенного феномена - технически будучи бездарем, этот человек стал той самой каплей воды, из которой вырос кристалл причудливой формы. Де Камп и Уэльбек признаются в откровенной любви к Г.Ф.Л. Огромный корпус литературы чествует его своим вдохновителем. Родились целые жанры и поджанры, создан большой пласт культурных артефактов. И все благодаря паре болезненных фантазий глубоко несчастного человека.

Есть ли правила или свод неких признаков, по которым можно понять, станет ли твой труд источником для чего-то большего или останется вещью в себе. Почему одни произведения, во многом средние, применяй мы к ним некие формальные шкалы и системы оценок, вдруг ложатся в основу достаточно сложных структур и явлений искусства.

Почему из относительно равнозначных артефактов один способен дать потомство, второй же так и останется в рамках своего времени и пространства? Куда сильнее бьет произведение искусства - как обычно, в область чувственного, или же все таки зерна для будущих урожаев лучше растут в почве разума?

Почему нет последователей…ну, допустим, у Достоевского (хотя как по мне - тот еще пример для подражания), а милый сказочник Толкиен, пожалуйста, родоначальник жанра, хотя чем он принципиально отличается от … Гомера? То же ведь фантаст, этот слепой рапсод. «Гнев богиня воспой Ахиллеса Пелеева сына…», гениально же.

Почему нет «пушкинистов», «олдистов», «зоричистов», «аберкромбиевцев»? Не так талантливы предлагаемые авторы? Отнюдь. Сложно убегать в лес и играть в Дубровского и Машу? Ну ведь явно проще чем в Арагорна и Арвен. А может сложно написать нечто в сеттинге «Онегина»?

Почему одна литература цементирует себя в рамках определенного исторического пласта и в перспективе интересна лишь как культурный артефакт, а другая пластична и способна видоизменяться и порождать новые формы? Почему «Гордость и предубеждение и зомби» и звучит как издевательство, и в реалиях является неуместной шуткой плохого качества, а у «Мифов Ктулху» миллионная аудитория поклонников?

Много вопросов, на которые нет прямых и простых ответов. Я слишком поверхностен в охвате материала, чтобы самостоятельно прийти к удовлетворительному для себя же ответу. Порассуждаем вместе?

Ответы и сложны и просты одновременно. Правда, то, что кажется мне простым и ясным, другому может показаться спорным и неверным.
Отсюда и проистекают парадоксы литературы. Ведь всякая книга проходит через индивидуальное восприятие человека, а это весьма сложный мир, принимающий одно и отторгающий другое.
Вам не нравится то, что пишут и как. Мне же не нравится сам подход к литературе, как исключительно к товару. Да, сейчас век коммерции, и это не может не сказаться на литературе. И плоды этого влияния мы видим на книжных полках.
Когда целью автора становится продажа, а не духовный поиск и решение либо своих, либо общечеловеческих проблем - это не столь важно - на выходе мы получаем коммерческий продукт, лишенный духовного стержня. Как сладенькая газировка. Вкусная, но не полезная.
Вот поэтому вы пьете - и не можете напиться.
Для меня книга - это не просто история, этопереосмысление автором каких-то ситуаций, пусть и выдуманных, это неважно, важен факт мыслительной деятельности, нравственной оценки и выводов. Всего этого лишены многочисленные истории о попаданцах и нагибаторах, написанные лишь для того, чтобы их продать.
Продолжая аналогию с газировкой скажу, что хорошая книга, как и хорошее вино, должна быть выдержана, то есть осмыслена, переброжена в авторской душе - и тогда получится вино, которое приятно пить. В нем ощущается аромат мысли, крепость поступков и букет чувств. Во я загнул! А не пустое бульканье пузырьков.

А Лавкрафт мне нравится. Я вижу некую архаичность его текстов, но мне это не мешает, я принимаю его таким, какой он есть. Сам пытаюсь писать рассказы ужасов, и хотелось бы походить на Лавкрафта, но не выйдет, да и ни к чему. Время другое, восприятие людей иное, ритм жизни. Сейчас его рассказы кажутся слишком тяжеловесными и медленными, но это был стиль тех времен. Даже говардовского Конана можно наисать веселее и динамичней, ведь это боевик, в конце концов. Но фанаты прощают все. Потому что автор живет своим миром. Он не пугает, а пугается вместе с читателем! Не Конан, а сам Говард сражается с чудовищами, и делает свой выбор. В этом тоже секрет успеха. В личности автора, в его искренности и духе.
Поэтому Говарда и Лавкрафта знают, а литератора Пупкина нет. Ведь Пупкин не пишет о том, что его волнует, он неискренен ( волнуют его разве что деньги ) - и читатель это хорошо чувствует.

Уникальность Лавкрафта - в природной способности заглянуть за грань видимого. Его творчество не является литературой ужасов.Подобное определение слишком примитивно и ограничивает работы весьма узкими рамками, годными только для наклеивания ярлыков. Придумать собственную Вселенную, стать демиургом, разработав космогонию, наделить ее артефактами, которые живут, дышат, становятся реальностью, способны только те, кто действительно не от мира сего. Они не придумывают миры. Они их открывают. Мир Средиземья Толкина, Сага о Конане Говарда, Хроники Амбера Желязны, Хайнский цикл Ле Гуин, Марсианский цикл Берроуза...Они не искали источник вдохновения во вне. Они имели смелость и желание заглянуть внутрь себя, вытащив на свет Божий свои самые смелые мечты, фантазии, страхи. Я убежден, что архаичность языка Лавкрафта - это его внутренний голос, стремление противопоставить вычурность Некрономикона языку, который годится только для передачи информации. В этом трагедия писателя. Ночами запираться в темной комнате и, в нервном свете лампы Аль - Хазреда, странствовать в мирах, полных зловещих тайн и туманных легенд, в центре которых сам писатель, который вернувшись из загадочного дома на Туманном утесе, оставил в вышине свою душу, пропитанную древними мифами. Это трагедия одинокого гения, который так и не смог адаптироваться к реалиям своего времени. Он ищет ответы в несуществующих книгах, наделяя их зловещим смыслом, а, на самом деле, просто шаг за шагом стремится вернуться домой и, подобно Рендальфу Картеру, стать королем в собственном мире, в котором нет места прагматизму, где, интересней не знать, за каким кустом скрывается белый кролик, чем делать вид, что тебе заранее все известно.