Миров во Вселенной пока еще немного — всего сто сорок семь. Фотурианцев, что пытаются навести в них порядок — около пятисот. Координирует работу этой благородной, но бестолковой братии один-единственный человек — доктор Фотурианских наук Эразмус Пауле, проживающий в Земле Анод.

Благодаря особому Предмету Нид — так называемому Шлему — он способен мгновенно связаться с любым Фотурианцем во Вселенной, в какой бы медвежий угол ни забросила того судьба. Мало того — не просто связаться, но и разделить с ним все, что бедняга в этот момент чувствует, а это, как правило, довольно неприятные ощущения. Так, случилось доктору со-пережить повешение, растворение в кислоте, четвертование и мучительное шестичасовое сожительство с самкой акаларонского богомола, за которое Фотурианцу Гиласу вручил медаль стойкости сам Ондрид на церемонии в Земле Тилод.

Все полученные сведения, будь то секреты Мироздания или вкус пампушек в Земле Амлун, Пауле вносит в единый Фотурианский каталог, который в его гостиничном номере (а квартирует доктор в гостинице «Стальной ночлег», что находится в желтой половине Земли) занимает не только четыре несгораемых шкафа, но и секретер, комод, тумбочку, сундук и во все дни, кроме выходных — кухню и ванную.

Каждый свой день Пауле проводит одинаково — встает, бреется, ест безвкусный завтрак (зерна чирукки, залитые водой — все-таки этот #1285 неплохо придумал!), совершает моцион вокруг гостиницы, после чего возвращается к себе в номер, готовит бумагу, карандаш и надевает Шлем. Больше всего этот Предмет похож на шапочку для плавания — такой же гибкий и блестящий, он облегает яйцеобразную голову доктора, словно вторая кожа, не скрывая от мира анатомических особенностей черепа, как то: шишка упрямства, бугорок настойчивости и напоминающая блюдце впадина глубокомыслия, расположенная на самой макушке.

Поначалу Шлем только холодит кожу, однако потом начинается слабый, но неприятный зуд — это микроскопические корешки прорастают прямо в мозг и с ходу начинают стимулировать его кору. Едва заканчивается этот своеобразный массаж, как начинается главное: разум Пауле засасывает в воронку и вышвыривает в гиперпространство, где он, словно корабль в бурю, ищет разумы своих товарищей — тихие гавани в охваченной Хаосом Вселенной.

Краткий миг узнавания, слияние — и вот Пауле смотрит на мир чужими глазами, разделяя все ощущения тела, но не стесняя нисколько его владельца. Для каждого Фотурианца Пауле — желанный гость, его присутствие дарует уверенность в том, что даже самое ничтожное дело, направленное на Упорядочивание Вселенной, не останется забытым. Вместе с тем, напрямую вмешиваться в работу Фотурианцев ему запрещено. Хотя Шлем и дает возможность контролировать чужое тело, деятельность Пауле сводится к наблюдению, и только.

Вот и в тот день Пауле надел Шлем и увидел…

(Отражение)

…Фотурианца Виндаля, читающего желтую от старости книгу. Говорилось в ней о первом человеке во Вселенной, очнувшемся на заре времен в одном из Прамиров. Кроме самого факта первенства, горячо уверяла книга, больше ничего замечательного в нем не было - родился (вернее, был сотворен), жил и умер. Виндаль, тем не менее, был в восторге. Каково это, представлял он себе - быть первым из всех, раньше других увидеть, почувствовать, осознать свое существование? Даже будь он хоть тысячу раз ничтожество, этот человек - опыт его бесценен!

Кроме того, заинтриговала Виндаля и та уклончивость, с которой неизвестный автор, несмотря на всю свою педантичность (так, в приложении он поместил список потомков Первого вплоть до седьмого колена!), сообщал о том, где именно похоронен первенец Творца. Из неясных намеков Фотурианец понял лишь, что могила эта скрыта от человеческих глаз, и как-то не стыковались эти предосторожности с заурядностью первого человека, с его так хорошо описанными в книге примитивностью и убожеством. К чему столь тщательно укрывать давно истлевшие кости? Суеверие? Стыд? Страх?

Да, тут, несомненно, была загадка, а загадки Виндаль любил больше всего на свете. Захлопнув старую книгу, он твердо решил, что отправится в Прамиры, отыщет могилу Первенца и отдаст ему дань уважения, чего бы это ни стоило.

Осталось только определиться, в какой из Прамиров держать путь, да и не мешало бы понять, что они, собственно, такое — поскольку Виндаль, хоть он и был заядлым путешественником, предпочитал земли молодые и по возможности цивилизованные. Прамиры же были самой древностью и забвением, возраст их — сто девяносто два года — равнялся возрасту Вселенной. В сущности, это были даже не полноценные Земли, а какие-то их подобия, макеты, на которых Творец упражнялся прежде, чем приступить к основной работе.

Были они крошечные, много меньше стандартных Земель, законы физики в них периодически сбоили, а люди там жили несовершенные, слепленные кое-как, впопыхах. Старились они быстро, часто болели, и даже те, кто доживал до старости, долголетию своему не радовались. Душевные их качества были под стать телам: злобные, жадные, завистливые, эгоистичные, все свое время они тратили на бесконечные войны, интриги и провокации в надежде урвать для себя кусок посочнее. Лучших своих людей — как, например, Ондрида, ставшего впоследствии Первым Фотурианцем — они убивали или изгоняли. Страшно подумать, какой была бы Вселенная, засели ее такие существа, однако, к счастью, располагались Прамиры там, где никому не могли навредить — на самом краю Мироздания, в космическом захолустье.

Всего Прамиров было семь, и Виндаль в поисках Первенца посетил по очереди каждый. Как он и ожидал, вспоминали первого человека со скрипом, неохотно, как если бы с ним была связана какая-то позорная, не избытая за давностью лет история. Больше всех чернили его память прямые потомки, которым он, якобы, передал по наследству дурную кровь. От них-то Виндаль и узнал, что Первенца звали Адм, и что он мало походил на тех, кто пробудились после него.

Во-первых, отличался он осанкой - и второй человек, и третий, и сто тысяч последующих родились слегка согбенными, словно придавленными тяжестью мира, он же - всегда был прям.

Во-вторых, материал на него употребили какой-то иной, не хрупкую плоть, но благородную красную глину - так, во всяком случае, сказал Виндалю хранитель музея Большого Пальца, того самого, что откусил Адму не то волк, не то змей. Палец этот весил двадцать с чем-то тонн и был скорее гранитный, нежели глиняный, что вызвало у Виндаля сомнения в его подлинности. Перерыв четыреста томов соответствующей литературы, Фотурианец лишь еще больше запутался: одни авторы прямо называли Адма гигантом, другие же упирали на то, что гигантским у Первенца было лишь самомнение, которое и привело его… к чему - никто, разумеется, не уточнял. Тема эта была табу, и информацию приходилось добывать по крупицам, раз за разом закидывая удочку в затхлые колодцы памяти самых древних, самых неподатливых стариков.
Что он оттуда вытащил? И много, и почти ничего.

- Чудовищный человек, - шамкал беззубым ртом правнук Адма Ишмаэл. - Никто не мог смотреть ему в глаза. Секунда, две - не больше. Что-то там такое было…

Тамар, праправнучка:

- А, по-моему, он и вправду был каменный. Знаете, такие люди, которым все безразлично. Такие, что как бы надо всем.

Давид, внучатый племянник:

- Не знаю, мне он всегда казался добрым. Такой огромный, открытый для всех. Как-то я вырезал из дерева орлиную голову и показал ему. Он похвалил меня, как мне показалось - искренне. Единственно что - он так и не повернулся ко мне. Я не увидел тогда его лица.

Аврам, праправнук:

- Да что ходить вокруг да около! Паршивый был старик, все в его присутствии словно на иголках ходили. Квартира, машина, дача - все теряло смысл. Категорически нельзя было при нем жить для себя! Ради высшей цели - пожалуйста, а для себя - никак! Разве так можно? Поэтому мы… Ох, время уже позднее, по первому новости начинаются.

Мария, четвероюродная правнучка:

- Да-да, именно так, как на параде! Все время так, ни минуты покоя. Подбираешься, выпрямляешь спину. На него смотреть было - все равно что на вечность. Понимаете? А вечность - она выше нас, мы для нее - тля. А кто хочет быть тлей? Ну и…

Что? Об этом прямо сказал своеобразный коллега Виндаля, архивариус Саул, внук первого человека и страстный любитель тайн:

- Вот смотрите, - ткнул он в Фотурианца указательным пальцем. - Вас только что сотворили, слепили из праха, вы открываете глаза - и кого видите? Его, батенька, а это зрелище из тех, что не забывается. Да что там - впечатывается намертво, один раз увидел, и все! Вот почему нельзя было смотреть Адму в глаза - Он там остался навеки, вернее, Его образ. А что в сравнении с Ним жизнь? Что в сравнении с Ним все мы? Потому мы и изгнали Первенца. Если Он и в силах нам помочь, то не Своим присутствием, нет. Только верой, только надеждой, а для них питательная среда - неизвестность.

Изгнание - вот был ответ, которого искал Виндаль. Адм, первый человек, был изгнан за свою избыточность, как телесную, так и метафизическую. В глазах у него жил образ Бога, а для жизни - чтобы рожать детей, любить их, быть счастливым - нужен был не образ, не сам Бог, а его идея, более или менее смутная. Конечная цель, венец всему, Бог, пребывая в глазах Адма, лишал человеческое существование смысла. Для чего все, зачем - когда вот Он, под боком?

Да, подумал Виндаль, непростой поступок совершили жители Прамиров. С одной стороны было это отменно гнусно - толпою, серой массой изгнать высшее существо, с другой - поступили они так из благородных соображений, жертвуя ближним смыслом во имя дальнего, будущего, ради которого следует жить. Было в этом что-то отчаянно-героическое, такое, отчего Виндаль, даже будучи Фотурианцем, то есть человеком, мечтающим встретиться с Творцом лицом к лицу, не мог их осуждать. Следовало, однако, понять, куда именно ушел из Прамиров Адм, и где находится его могила. Да и есть ли она вообще, думал Виндаль — не может ли быть так, что Первенец жив до сих пор? Постепенно мысль эта целиком захватила его. Не просто почтить память, а вступить в диалог, узнать от Адма, каким был мир в самом начале, наконец, увидеть, пусть и в отражении, Творца!
Руководствуясь неясными слухами, Виндаль углубился в пространство, лежащее за Прамирами - так называемую Черную Пустынь, где догорали два десятка первых во Вселенной звезд. Зрелище это было печальное и величественное: былые гиганты отдавали пустоте последние крохи тепла. Приглядевшись к крошечному, сморщившемуся до размера планеты светилу, Виндаль с удивлением заметил в самом его центре силуэт, странно похожий на человеческий - как если бы звезда была беременна младенцем чудовищных размеров.

Фотурианец активировал вокруг корабля поле Скепсиса и бесстрашно устремился к цели. Преодолев ставшие от старости прозрачными газовые оболочки звезды, он приблизился к колоссу, дабы разглядеть его поближе. Да, это действительно был человек, и не младенец, а мужчина, на что указывали пропорции его тела. Несмотря на то, что он свернулся в позе эмбриона, Виндаль смог прикинуть его размеры, и составили они примерно девятьсот километров от макушки до пяток. Едва ли такой человек смог бы поместиться в крошечных Прамирах, однако Фотурианец решил не торопиться с выводами. В конце концов, Адм был первым, законы для него, возможно, были еще не писаны, так почему бы, избавившись от гнета сородичей, ему было не разрастись?

Абсурд? Пожалуй, подумал Виндаль, однако такова нынешняя Вселенная - пока на ее просторах властвуют законы Мифа, нечего и пытаться понять, какие вещи в ней могут происходить, а какие - нет. Можно либо принять жизнь как есть, со всеми ее жестокими и бесчеловечными чудесами, либо попытаться ее Упорядочить, чем и занимаются Фотурианцы.

Конечно, Упорядочивание - палка о двух концах: когда оно будет завершено, немало людей примутся тосковать об утраченной Сказке, напрочь забыв обо всех раздавленных титанами, сожженных драконами, проглоченных сциллами и харибдами, разорванных на части химерами, отравленных гидрами, обращенных в камень горгонами, принесенных в жертву друидами, некромантами и <вставьте название секты>, умерших от чумы, дизентерии, лихорадки и холеры, повешенных, четвертованных, колесованных, распятых на дыбе, разорванных упряжкой лошадей, забитых камнями, доведенных до безумия отчаянием и беспроглядной нищетой. Миры Мифа кажутся чудесными, пока ты узнаешь о них из книг, и всякий век, в котором мы не живем - Золотой.

Так или иначе, а Виндаль приблизился к парящему в центре звезды человеку и посадил корабль ему на переносицу, прямо между бровей. Кожа напоминала застывшую лаву, не раз Фотурианцу на пути попадались глубокие трещины, уходящие вглубь исполинского лба. Глаза первого человека оказались плотно закрыты, и, опасаясь за целостность Божьего образа, бурить веки Виндаль не рискнул. Оставалось одно - лезть в мозг и надеяться, что участок, ответственный за глазные мышцы, еще цел. Шансов на это было немного - в конце концов, мозг разлагается быстро, но, может быть, особенное строение Адма и тут сыграет на руку?

Захватив с собою альпинистское снаряжение, Виндаль отправился к носу и принялся спускаться внутрь. Какие-то четыре дня – не считая тех суток, что пришлось пробиваться через прочную, словно сталь, решетчатую кость - и Фотурианец оказался в лабиринте мозговых извилин. Стены его были серые, мертвые, лишь очень глубоко оставалось немного живой нервной ткани. Наконец, проход вывел его в маленький зал, весь заросший сталактитами, и там Виндаль к величайшему своему удивлению увидел двух людей – по крайней мере, таковыми они казались на первый взгляд.

Первый был толстяк со слюнявым ртом и свиными глазками. Подбородков у него было не то шесть, не то семь, и он то и дело поглаживал их, как жабо. Живот его, огромный, багровый, колыхался при каждом движении, свисая до пола. Одет же он был в узкую кожаную жилетку и крошечные трусики, вышитые стразами.

Второй выглядел менее внушительно. Это был морщинистый карлик, весь вымазанный белилами, нарумяненный и жеманный. Ходил он, оттопыривая зад, и голос его, сюсюкающий и визгливый, звучал как расстроенный тенор-саксофон. Заметив Фотурианца, он ущипнул коллегу за бок и закричал:

- Эге, Мабд, да у нас гости! Узнаю эту мантию - Фотурианцы, поборники всего сущего! Видели ваших коллег, видели - с кем ныне имеем честь?

- Я - Виндаль, - сухо поклонился Фотурианец. - Объяснитесь теперь вы.

- А что тут объяснять? - карлик хихикнул. - Я - Зебек, а это мой близкий друг Мабд. Оба мы рождены в блаженных Темных Мирах, оба прекрасны и совершенны. Как это говорится, Мабд?

- По образу и подобию, - проворчал толстяк, ковыряясь у себя в пупке. Чмок - и вся кисть его исчезла во вздувшейся красной плоти.

- Вот именно, - подбоченился Зебек. - Здесь же мы по причине, которую посторонним знать незачем. Ступай Упорядочивать Вселенную, милый, это не твоего ума дела.

- А если моего? - сказал Виндаль и положил руку на кнопку активации поля Скепсиса, расположенную у него на поясе. Конечно, защищало это поле преимущественно от Мифа, но эти две твари были так неправдоподобны в своем уродстве, что грех было не понадеяться.

- Какой скорый мальчик, - покачал головой Зебек, от которого движение Виндаля не ускользнуло. - Я ведь тоже так могу.

Мгновение - и карлик оказался за спиной у Виндаля!

- Ручку сюда пожалуйте, - схватил он Фотурианца за руку. - А кнопочку жать не надо, это ни к чему. Лучше дайте лизнуть, вот так вот, нежненько!

Он лизнул руку Виндаля шершавым, ярко-красным языком и сморщил лобик, словно раздумывая, не сплюнуть ли.

- И как? - спросил, не оборачиваясь, Мабд, продолжавший таращиться на необычайно большой сталактит.

- Ни запаха, ни вкуса, - скорчил рожу Зебек. - Постная коврижка. Ты, имбирный мой пряничек — совсем другое дело. Обещаю - как только мы разберемся с этим надоедалой, то сразу же закроемся в нашем подвальчике, и я покажу тебе такое тутти-фрутти, какого ты еще не видывал!

- Да что это такое? - возмутился Виндаль и попытался освободиться, но напрасно, ибо хотя Зебек и выпустил его руку, но взамен, отпрыгнув, бросил Фотурианцу под ноги маленький шарик, как будто бы стеклянный. Шарик треснул, из него потекла бесцветная жидкость, и вокруг Виндаля образовалась прозрачная сфера, сковавшая его, словно муху — янтарь.

- Так-то, так-то! - хихикнул Зебек и пустился в победный танец. - Повязали! Мабдушка, дай я тебя кусь-кусь!

Толстяк вздохнул.

- Тискай, черт с тобой, - проворчал он и выставил вперед живот. Карлик мелко засеменил ножками, остановился чуть поодаль дружка, помялся, изображая скромность, а затем с каким-то звериным урчанием набросился на пунцовую мякоть и принялся мять ее, словно резину.

- Ну, тихо, тихо, - вздохнул Мабд. - Что ты как маленький? Спасу от него нет, - пожаловался он Фотурианцу. - Знаете, зачем он нас сюда притащил? Доказать всем Темным Мирам, что мы полноценные, что тоже имеем право! Таких, как мы, там ведь не очень жалуют.

- Таких — это каких? - поднял бровь Виндаль.

- Особенных, - уклончиво ответил Мабд. - С большим любвеобильным сердцем. В Темных Мирах как обстоит? Любить надо то, что положено, а не то, что хочешь. Вот Зебек и загорелся — давай им покажем, объясним, что мы такие же, сотворены по образу. Он ведь в глазах у этого великана нас увидеть хочет!

- И увижу, - промурлыкал карлик, утопая в брюхе приятеля. - Что хочу — всегда нахожу. Как будто ты здесь не за тем же, - покосился он на Фотурианца. - Думаешь, небось: погляжу на Бога, растрезвоню своим, и пойдет наше Упорядочивание как по маслу, никто на пути не встанет. Так, что ли?

- Пожалуй, - признался Виндаль. - Вы бы убрали эту сферу, я вам теперь зла не желаю. Дело у нас здесь общее — поднять веки.

- А не обманешь? - спросил, подумав, Мабд. - Не включишь свое поле?

- Да, - поддержал его карлик. - Нас с пышечкой всякий обидеть может. Поклянись, что не тронешь дусю!

- Клянусь, - сказал Виндаль, и в тот же миг сфера лопнула, словно мыльный пузырь, и остатки ее впитались в пол.

- Ну, вот и славно, - Мабд вытер пот со лба. - Как же жарко в этом мозгу! Да и эти кожаные шмотки, Зебек — они хороши для забав, но ходить в них повсюду... Ай, да не лезь же с поцелуями, потом, потом... Никакой дисциплины нет у мальчика!

- Давайте уже ближе к векам, - сказал Виндаль. - Куда нужно ткнуть, чтобы их поднять?

- Да вот сюда, - показал Мабд на сталактит — тот самый, который до этого столь пристально рассматривал.

- Хм... - нахмурился Виндаль. - Если все так просто, то почему вы сами этого не сделаете? Вы что — все это время ожидали меня?

- Дошло наконец-то! - захихикал Зебек. - Пора бы уже привыкнуть, что мы в Темных Мирах опережаем вас на десять шагов вперед. Давай, не кобенься, стукни по нему хорошенько. Ты ведь сам этого хочешь, разве нет? Пусть откроет глазки, а что там у него — это уж посмотрим. Ну же, ну!

Что оставалось Виндалю? В конце концов, он ведь к этому и стремился. Фотурианец подошел к сталактиту и ударил по нему кулаком.

- Еще! - воскликнул карлик. - Не жалей рук! Такие окаменевшие мозги надо бить со всей силы!

Виндаль ударил еще, и еще. На четвертом ударе пол под ногами дрогнул, и по всей пещере прошла заметная вибрация.

- Готово, - сказал Зебек и видно было, что он разочарован. - Вот и верь после этого книгам, моя пышечка. Там ведь говорилось, что первый, кто откроет ему глаза, умрет. Но неважно, неважно! - воскликнул он, увидев, что Фотурианец снова положил руку на кнопку активации поля Скепсиса. - Ты жив, мы живы — значит, все в порядке! Айда наверх, заглянем в глазоньки!

- Втроем — Виндаль первый, за ним Мабд и карлик — они выбрались на поверхность (три дня, долгих три дня, за которые посланники Темных Миров своими нежностями буквально проели Фотурианцу плешь!). Там Виндалю пришлось включить поле Скепсиса, а вот товарищи его как-то обходились без всякой защиты, даром, что дело было во внутренностях звезды.

- Мы в Темных мирах — из особенного вещества! - похвастал Зебек. - Вечного, неразрушимого! Кто, как не мы, подобен Творцу? Ну-ка, вперед, хоп-хоп!

И вот они спустились с кончика носа, и глазам их предстали два огромных озера — глаза первого человека. Оставалось только подойди поближе и заглянуть в них.
- Кто первый? - спросил Виндаль.

- Мы, конечно, - сказал Зебек. - Что уставился? Дружба кончилась, цветочки завяли. Мы все заберем себе! Да, Мабд?

- Конечно, мой маленький, - сказал Мабд и так крепко схватил Фотурианца, что тому дышать стало трудно. - Беги, смотри, а я подержу.

Не слушая воплей рвущегося на свободу Виндаля, карлик побежал к левому глазу. Мгновение — и он увидел то, что в них отразилось давным-давно, на заре времен.

- Да! - закричал он, - Да, я вижу! Это мы, ты и я! Как мы прекрасны, сколько силы, величия! Сколько страсти, Боже ты мой, сколько... Мабд, что-то не так! Я теряюсь, помоги мне! Я забываю, я не помню! Мабд, Мабд, Мабд!

Бросив Фотурианца, толстяк поспешил дружку на помощь. Вот он вдалеке — нагнулся к тельцу карлика, заглянул случайно в огромный левый глаз, заревел — страшно, дико, отчаянно — и упал, как подкошенный.

Все это очень странно, подумал Виндаль — не будет ли так же и со мной, если я осмелюсь посмотреть в глаза первому человеку? Он взвесил все за и против, вспомнил, что он — Фотурианец, а значит искать знания о Творце — его долг, и решился. Медленно-медленно подошел Виндаль к краю глаза и заглянул внутрь.

Сперва ничего видно не было — только серое ничто, неясная муть, но потом, потом... Даже много лет спустя Виндаль не мог описать то, что увидел, словно было это нечто непосильное для человеческого ума. В памяти остались лишь ощущения: покой, величие, безвременье, бесконечность и безмерная его, Виндаля, тщетность в сравнении с увиденным. Да, теперь-то он понял жителей Прамиров — подобно тому, как ничтожны были их замыслы в сравнении с великими планами Фотурианцев, так же и последние были ничем перед лицом Творца. Упорядочивание Вселенной, мечты о лучшей, правильной, осмысленной жизни — все словно утратило свое значение, и лишь колоссальным усилием воли Виндаль напомнил себе, что не только для себя делает он Фотурианскую работу, что жизнь его, по сути — жизнь для других. Это придало ему силы, он сумел отвернуться от всесильных, всепоглощающих глаз, и те утратили над ним свою власть. Что ж, вот он — Бог, сказал себе Виндаль — как же я понесу его другим? Да и надо ли это делать? Не лучше ли будет, если Он так и останется неизвестным?

Мысль эта была кощунственная, страшная — ведь, напомним, Фотурианцы потому и изучали Вселенную, что видели в ней Замысел Творца — но Виндаль никак не мог от нее отделаться. Что станет с жителями Вселенной, преподнеси он им этот дар? Не станет ли с ними то же, что и с посланниками Темных Миров, потерявших себя в открывшейся им бездне? Парадокс — получив желаемое, человек теряет больше, чем приобретает.

Так Виндаль решился на самый главный поступок своей жизни — скрыть Тайну, чтобы поиски ее продолжались. Он взял тюбик синтемифа, скомандовал ему превратиться в антиматерию и, сев на свой корабль, распылил ее вокруг первого человека.

Глядя на то, как силуэт Адма тает в облаке небытия, как скукоживается и окончательно гаснет звезда, Виндаль не мог отделаться от странного чувства. Вот он постиг смысл жизни, увидел Бога, понял, что все не зря — откуда же тогда неудовлетворенность, желание снова искать, мучиться, бороться, добиваться? Что же это, выходит — не Бог был ему нужен, не правда, не истина, а что-то более важное, более существенное?

Господи, мог бы сказать он, если бы мог. Ведь в глубине души я уже знал это заранее.

Так, по-видимому, никто не понял, к чему это относится.

Объясняю: это начало пятого рассказа о Фотурианцах, предыдущие три выложены здесь же. Порядок чтения такой:

1. ФОТУРО, или почему написана эта книга (предисловие)
2. Тайна Земли Зиф
3. Тол из Вентры (он тут выложен не весь)
4. Создадим человека нового

И пятый, соответственно - "Видит Шлем". Это обзорный рассказ о деятельности Фотурианцев во Вселенной. Состоит он из шести новелл, эта - первая.

Многое может оказаться непонятным, так что рекомендую сначала ознакомиться с предыдущими четырьмя рассказами.

А почему нельзя все рассказы постить в одной теме, если они взаимосвязаны?

ага-ага, и бессодержательные посты в стиле (подниму, первонах и тп) - дурной тон. В приличном обществе за такое канделябром по тыкве!

Можно, да. Просто я подумал, что и по отдельности восприниматься они будут неплохо.

Но вообще логично.

А есть перевод на русский язык?

см. соседние темы
вот зачем это делать, аффтор?
ваши креативы наверху, что дальше?

1.

2.

3.

4.

Теперь понял.

Увы, ничего осмысленного не придумал, пришлось написать просто, функционально, а главное - по смыслу. Вверх, и все тут.



За "аффтора" получите-ка канделябром сами За "креативы" - тоже

А дальше что - не знаю. Наверное, стоит почитать то, что я написал - вот что.

В общем, давайте не будем тратить времени на споры, а то много постов на посторонние темы и мало - о самом тексте.

Так, прочёл. Но тоже ничо не понял: ни идеи, ни смысла. Счас почитаю предисловие. Может, пойму.
И уберите это: «как то». особенности черепа: как то…

На первых абзацах сломалась. Вроде идея интересная, но сразу вываливать столько описаний мира не стоит, по-моему. Все это надо показать в сценах. Или это уже было показано и просто перечисление?

ну, он по идее, сей рассказ идёт в середине роман, в середине он нормально читается.
если с него начинать то да. тяжело, думаю.

Ну, идея очень простая: чувак, координатор деятельности Фотурианцев, надевает шлем и прыгает от сознания к сознанию. Мини-рассказы - в теме выложен первый - это то, чем Фотурианцы занимаются. Это такой обзорный рассказ об их деятельности. Может быть трудно для понимания, ибо какие-то вещи раскрываются в первых рассказах - "Тайне Земли Зиф" и "Создадим человека нового".

Совершенно верно, все это объяснялось в предыдущих рассказах.

Про зертотля было интересно, остальные не пошли. Видимо потому, что там градус идотии был максимален. Я бы такую шизню почитал, ну как у Лема была серия рассказов, не помню как называется.

Я не понял что-то. Где там идиотия, в чем заключается?

Вот еще немного. Это следующий вставной рассказ, о другом Фотурианце.

В благословенной Земле Тилод стоит часовня Фотурианцев, построенная в память о тех, кто отдал свои жизни за дело Упорядочивания Вселенной. Внутри нее немые гранитные плиты с причудливой вязью тилодского языка повествуют о Фотурианце Карлеме, спустившемся в ад Земли Орфеон для того, чтобы вызволить оттуда дочь простого башмачника, и оставшемся там вместо нее; о подвиге Фотурианца Байцзы, отвратившего бурные воды реки Хуанэй от деревни Тин Фу и побитого камнями за оскорбление речного бога; о Фотурианке Талман, учившей грамоте детей племени килбу и съеденной племенем мбукту на церемонии восхваления Коа-Коа; о Фотурианце Леонардо, ценою собственной жизни доказавшем существование гравитации; о братьях Кайтек, низвергавших идолов в языческих Землях и подавившихся персиковой косточкой, одной на двоих; о Фотурианце Зоннере, собственноручно изобретшем музыку, живопись и литературу, после чего скончавшемся от перенасыщения прекрасным; о Фотурианках Ксении, Тримфет и Сул, кротких богинях милосердия из Земли Гореваль - они так много сил отдали в борьбе с холерой, что состарились раньше срока; об умершем в тюрьме Фотурианце Низаме, который в Земле Анкор поднял из пучины остров Тву и населил его людьми-аистами; о Трайсте, что принес огонь в десяток Земель, а после до конца жизни проторчал прикованным к скале, и о многих-многих других. В этой-то часовне и собрались молодые Фотурианцы, чтобы послушать лекцию брата Данклига.

Вот он поднимается на кафедру — огромный, грузный, с копной рыжих волос. Сегодня Данклиг не стал надевать красную Фотурианскую мантию, нет, он вышел перед студентами в доспехе, который носил во время своей службы владыкам Земли Кориол. Были это ржавые, утыканные шипами латы с засохшими пятнами крови, а под мышкой бывший Таран, Потрошитель, Мясник и Человекобой нес шлем с погнутой от удара решеткой. Что это, зашептались студенты — провокация или ловкий ход? Пускай он друг Ондрида, сильнейший из Людей Будущего, но здесь, в цитадели Фотурианства, в бастионе всего лучшего, доброго, светлого и порядочного, что только есть во Вселенной — нарядиться гнусным созданием Мифа, вспомнить о прошлом, которым гордиться нечего? Да, тут было отчего призадуматься: по залу уже поползли шепотки, как вдруг Данклиг поднял руку, откашлялся и заговорил звучным низким голосом, настоящим басом-профундо.

Приветствую вас, друзья, - начал он. - Я вижу, многие неодобрительно косятся на мою нынешнюю экипировку — так вот, к теме сегодняшней лекции она имеет самое прямое отношение. Говорить я буду о том, чем Упорядоченная Вселенная, к которой мы все стремимся, отличается от нынешней, полной Мифа.
Для начала — простой пример. Представьте себе мальчика и собаку. Представили? Обыкновенный мальчишка - в шортах, футболке, с вихрами, ссадиной на коленке. Пес тоже самый обычный — Шарик, Барбос, Джек. Живет эта парочка в Упорядоченном мире, так сказать, на лоне цивилизации. Им хорошо вместе, весело, они целыми днями бегают наперегонки, мальчик бросает палку, пес приносит, за обедом собаке скармливают невкусные брокколи (мама ругается, но поди уследи!). Если пес вдруг заболевает — может случиться и такое, Упорядоченный мир — не есть безопасный - его везут в больницу, кладут на операционный стол, мальчик весь бледный ждет под дверью, наконец, выходит хирург и сообщает, что операция прошла успешно, главное — не дать псу повредить швы. Все хорошо, все счастливы, все замечательно. Такова ситуация с мальчиком и собакой в Упорядоченном мире. Теперь рассмотрим ее в контексте Мифа.

Хотите верьте, хотите — нет, но и я, Данклиг, когда-то был мальчишкой, и у меня тоже была собака. Жилось нам, правда, не так уж и весело: день-деньской мы слонялись по трущобам и охотились на гигантских крыс, чтобы было, чем набить желудок. Тогда я еще не знал, что, повзрослев, сделаюсь гладиатором и наемным убийцей; тогда я просто выживал, и рядом со мной шел мой верный пес. Мы были не разлей вода, иногда даже пили из одной лужи. Во всем мире у меня не было существа ближе, чем он. И вот пес заболел, но в мире Мифа не было ветеринаров, чтобы его вылечить, а если бы и были, кто помог бы задаром нищему пареньку? Кое-как пес боролся с болезнью, но ему нужна была моя помощь, нужна была еда. Я пробовал охотиться, но без моего верного помощника ловить крыс стало невозможно. Он всегда загонял их в угол, мой приятель, а в одиночку я их только распугивал. Как-то раз, бесцельно бродя по трущобам, я выручил из беды девчонку из богатого семейства — ее хотела изнасиловать банда Тигра, об этом я расскажу в другой раз — и мы отправились к ее родителям, владельцам плантации кустарника чо-кла. Там мы... а, это долгая история, если вкратце, то меня хотели заставить осеменить полсотни откормленных баб — свежая кровь, то да се — но мы сбежали, и я вернулся обратно к псу. Внимание, господа, тут начинается самое интересное. В цивилизованном мире нашелся бы какой-нибудь другой способ, но в мире Мифа мне пришлось поступить жестко. Пес был мой друг, ему нужна была еда, и я сделал то, что сделал. Я убил девушку, разрубил ее тело на куски и накормил товарища.

Тут Данклиг сделал паузу, а затем, когда Фотурианцы чуть расслабились, добавил:

- Ну и сам поел, чего уж тут.

- Так вот, - продолжил он, переведя дух. - Примеры эти иллюстрируют первый тезис моей лекции. Он таков: Упорядоченная Вселенная - это цивилизация, дружеское участие, доброта, забота, милосердие, довольство, благосостояние и уверенность в будущем. Неупорядоченная Вселенная, Вселенная Мифа - это варварство, жестокость, ненависть, равнодушие и постоянный страх. Конечно, все это довольно условно - ни один Фотурианец - даже Ондрид, даже Пауле! - не знает точно, что представляет собой Упорядоченная Вселенная, ибо другого Мироздания, кроме того, что есть, мы еще не видели. Да, друзья мои, все мы, так или иначе - дети Мифа, и наши рассуждения о том, каким должно быть правильное, предусмотренное Творцом будущее, это фантазии людей, замордованных чудесами, утопические надежды бунтовщиков, восстающих против зла и несправедливости. Мы не знаем, к чему идем - это первое, что должен осознавать Фотурианец. Но - следуем дальше.

Тезис второй: Упорядоченная Вселенная — это справедливость, закон, служение общей цели, неупорядоченная — культ силы, вседозволенность, удовлетворение исключительно личных потребностей. За примером далеко ходить не буду, обращусь опять же к собственной биографии. Вам уже известно, что до того, как стать Фотурианцем, я служил владыкам Земли Кориол, служил ревностно и беззаветно. Да и почему мне было не служить, коль скоро под их знаменами я мог творить все, что душе угодно? Изнасиловать женщину, разбить младенцу голову о фонарный столб, утопить неугодного в нужнике? Пожалуйста, сколько хочешь! Когда ты сильнее всех, никто тебе не возразит. Теперь-то мне понятно, что, захоти я тогда свергнуть своих повелителей, мне бы и это удалось, но в те дни Данклигу Мяснику, Данклигу Тарану довольно было и тех жертв, на которых науськивали его хозяева.

Фас — и я в одиночку штурмовал крепости, ату — и я убивал благородных героев, золотоволосых дев, мудрых волшебников, ученых, врачей, книгочеев и всех, кто стремился сделать мой мир хоть немножко лучше. А знаете, друзья, почему я все это делал? Потому что мне это нравилось — таковы были естественные устремления моей пылкой, страстной и необузданной натуры.

Да, это факт: одно время тамошние писатели-романтики пытались было сделать меня фигурой трагической, не лишенной рефлексии и чувства вины, но настроения эти быстро рассеялись, когда на глазах у этих сопляков я раздавил десятку их коллег головы! Ей-богу, они хрустели как орехи — вспомните это, друзья, когда вас в следующий раз охватит желание восхвалять силу, молодецкую удаль и жизнерадостную, веселую жестокость.

Итак, я был молод, полон энтузиазма, а поскольку детство у меня было тяжелое, хорошему никто меня не учил, то и силой своей я распоряжался соответственно, то есть употреблял или во зло или на благо себе любимому, что для жертв моих означало одно и то же. Развлекался я тем, что пытал детей на глазах родителей, варил суп из сирот, сшивал хорошеньких девиц попарно и тройками, закапывал живьем стариков и изобрел даже особую катапульту — чтобы удобней было разбивать людей о Кинальский утес. Одним словом, был я самым настоящим чудовищем, гнусным развращенным дикарем, не ведающим никакого закона — тем значительнее то, что сумел сделать со мной Ондрид.
Я встретился с ним во время одного своего задания — ничего особенного, побил армию трусов из западного удела, двадцать тысяч человек смахнул с лица земли одною левой. Представьте себе поле, усеянное мертвецами: в сером небе кружит воронье, от костров несет гарью, но и она не заглушает запаха смерти, мой доспех — тот, в котором я сейчас — весь в крови, на шипах висят клочья кожи. Я сижу на траве, курю, вдруг вижу: прямо ко мне, обходя тела, идет человек — среднего роста, седой, в красной мантии. Волшебник какой-то, думаю, беру валяющийся рядом камень и запускаю в него со всей дури — на, получи! Не убил, что-то там у него сработало, рассыпался мой булыжник на мелкие кусочки. Ладно, думаю, давай по-старинке — поднял руку, ударил, сверкнуло, и лежу на земле. Поднялся, вновь ударил, вновь лежу. Последний раз так крепко приложило, что сознание потерял. Вы не подумайте, друзья, это не рядовой случай! Я вот вижу по лицам, что вы думаете: да он, наверное, слабак, этот Данклиг, а если не слабак, то сила его преувеличена. Может быть, он для красного словца зовется сильнейшим из Фотурианцев, а на деле — сильный, да не очень? Может быть, чтобы он сознание потерял, и стараться особо не надо? Нет, дорогие мои, тут надо расставить точки над «и»: я был и остаюсь сильнейшим человеком в неупорядоченной Вселенной — вы сами можете это проверить после лекции. Дело тут в другом: в нашем столкновении Ондрид победил не потому, что был сильнее физически, нет, победа досталась ему затем, что на его стороне была Правда. Да-да, именно так: в нашем противостоянии он стоял за лучшую Вселенную, нежели та, в которой существовал я, и принципы этой Вселенной, справедливые и разумные, превозмогли всю мою свирепость и мощь. Не в том, друзья, заключается подвиг Ондрида, что он силой сломил силу — да сумеет это сделать любой подкачанный недоумок — нет, суть его в том, что силу он укротил Законом и Справедливостью. Сражаясь с ним, я сражался с Будущим, в котором не будет жестокости, ненависти и зла — и потому, жестокий и злобный — проиграл. Это был первый Фотурианский урок, который я получил: в неупорядоченной Вселенной кто силен, тот и прав, в Упорядоченной же сила будет за тем, на чьей стороне Правда. Запомните это, запомните накрепко и не повторяйте моих ошибок.

Не стану утруждать вас подробностями нашей схватки, перейдем лучше к тому, что было после. Честно говоря, я не ожидал, что Ондрид меня пощадит — в подобной ситуации я его не пощадил бы. Что поделать, я был дикарь и жил в жестокие времена, когда пощады просили все, но не получал никто. Каково же было мое удивление, когда, вместо того, чтобы добить меня, он принялся читать мне мораль! Что за чепуха, подумал я, на кой черт он треплет языком, когда надо резать?

Тут надо сказать, что вещи, о которых он болтал, я слышал и ранее, от самых разных людей. Почему не слушал? Потому что то были слабаки, вот почему. Помните, логика Мифа проста: слушать только сильных, слабый не может быть прав. Какая разница, что бормочет червяк, когда его давишь? Но тут-то раздавлен был уже я, и пришлось волей-неволей прислушаться — не помню, что точно Ондрид говорил, но суть была такова: я — человек, безусловно, сильный, но сила моя пропадает втуне, расходуется просто так. Надо мной нет закона, вот что плохо — и однажды я кончу тем, что растрачусь, впаду в ничтожество. Так всегда и бывает без ограничителей, сказал он — система просто идет вразнос. Конечно, всегда найдутся те, кто возразит: нет ничего лучше неограниченной свободы, только она сулит бесчисленные возможности и утоление всех страстей, но взгляни в небеса, Данклиг — разве всемогущий Творец, создавший и тебя, и меня, озабочен только тем, чтобы доставить себе удовольствие? Пойми меня правильно, мой бедный заплутавший мальчик — ему, существу, чье могущество превосходит всякое воображение, ничего не стоило бы, сотворив этот мир, усесться задницей на какой-нибудь позолоченный трон да предаться самому разнузданному беспутству? Но разве он так поступил? Разве так, скажи? Неужели не явствует из самого Мироздания, что он искал себе не развлечений, но трудов?

Он говорил, а я слушал, впервые в жизни, и что-то в моей голове менялось. С поражением мир мой рухнул и теперь выстраивался заново, по новым законам. Конечно, это произошло не сразу — тогда, на поле брани, в меня упали лишь семена Фотурианства, и расцвели они лишь много лет спустя, в иных обстоятельствах, в иной Земле. Но — с того дня я изменился. Прежней уверенности в себе у меня уже не было. Что я получил взамен? Осознание того, что каким бы сильным я не был, есть Нечто, что превосходит меня и всегда будет превосходить. Вот так.

Сперва я бунтовал против этого Чего-то, потом — ненавидел и мечтал забыть. Я окунался в разврат, купался в крови и предавался таким непотребствам, какие только мог вообразить. Все было напрасно - моего поражения, пускай о нем, кроме меня, никто не знал, я отменить не мог. Во мне словно сломался какой-то стержень, и в конце концов пришлось вытащить его и заменить на новый. Стержень этот в противовес старому — Вседозволенности — назывался Смирение.

Да, друзья мои, смирение — перед Правдою и Законом, что сильнее меня. Но как — сильнее, в каком смысле? Может быть, эта сила унижала меня, издевалась, глумилась, калечила? Нет, хотя могла бы. Вместо этого посредством Ондрида она пыталась чему-то меня научить, что-то показать мне — например, то, ради чего следует жить.
Не могу сказать, что я и ныне хорошо понимаю это — очень сложный вопрос, не для моего ума. Будучи существом Мифа, я сам себе был богом — самодовольным чудовищем, разрушающим все и вся. Став Фотурианцем, а затем и священником, настоятелем этой самой церкви, я стал слугою — Бога, Правды, Закона или Высших Сил — называйте, как знаете. Почему всесилию я предпочел служение? Из солидарности, я полагаю. Ничто в жизни я не уважал так, как силу, и если всесильный Творец, даровавший Ондриду победу надо мной, стоял за обуздание вседозволенности и жестокости Мифа, то и мне, бывшему Палачу и Тарану, не зазорно было, смиряя свою природу, идти той же дорогой — Упорядочивать Вселенную и бороться со злом, как бы напыщенно это ни звучало.

Так был Упорядочен Данклиг Таран — собственно говоря, разница между ним и Фотурианцем Данклигом и есть разница между нынешней Вселенной и Упорядоченной — и мы переходим к третьему тезису, последнему на сегодня.

Тезис этот прост: в Упорядоченной Вселенной вещи неприятные, но необходимые для существования общества, выглядят максимально благопристойно, в нынешней же, неупорядоченной, им, напротив, стараются придать как можно более уродливую, чудовищную форму. В сущности, это вопрос эстетики: приведу, как водится, пример.
Уже будучи Фотурианцем, я много лет провел в различных тюрьмах и концлагерях. Таковы издержки профессии: если ты борешься с неправдой, защищаешь слабых и преследуешь зло, рано или поздно тебя упекут за решетку: вопрос только в том, когда, и насколько приличной окажется тюрьма.

Самая комфортная отсидка у меня была в Земле Стишор, посадили же меня, собственно, аккурат после того, как я ее Упорядочил. Благодарность сомнительная, и все же старался я не зря, ибо сидеть мне довелось в чистой камере, с образованными, культурными людьми. Были у нас и компьютер, и телевизор, и библиотека в сто тысяч томов, так что я даже исполнил свою давнюю мечту — выучил алфавит вплоть до буквы «П». Кормили нас исправно — каши, супы, пюре, зелень — по выходным же к меню добавляли желе и кусочек вырезки. Я не назвал бы свое заключение раем — в конце концов, я сидел в камере для смертников, и меня со дня на день должны были расстрелять — однако по сравнению с тюрьмами неупорядоченных Земель время я проводил довольно мило. Полагаю, что даже казнь мою они бы сумели обставить так, чтобы мне не стыдно было на ней присутствовать.

Что же касается неупорядоченных Земель, то хуже всего мне пришлось в застенках у своих бывших хозяев, владык Земли Кориол. За предательство третьей степени — зевнул во время парада — я был ввергнут в Клоаку, огромный подземный зал, заполненный жижей прямиком из дворцовой канализации. Доходила она мне до горла, более того — со всех сторон я был стиснут несчастными узниками, так, что даже не мог пошевелиться. Давка, вонь, духота, сырость — все мы гнили заживо, и кто не сходил с ума, тот в конце концов засыпал летаргическим сном. Забыл уточнить один момент: поскольку в этой тюрьме действовали законы Мифа, то просто так, без соизволения владык, в ней никто умереть не мог. Кроме того, чтобы бодрствующие не скучали, сверху в Клоаку спустили крылатого демона: пупырчатый, толстозадый, он парил над нами на крохотных крылышках и время от времени поливал счастливчиков экскрементами, едкими, словно щелочь. В отличие от нас его хотя бы кормили.
Что же я хочу сказать всем этим? Конечно, тюрьма — вещь неприятная, и лучше бы не попадать в нее вовсе, однако, если бы мне предложили на выбор цивилизованную тюрьму в Упорядоченном мире или Сказочную в мире Мифа, я бы выбрал первую — меньшее из двух зол.

Подведем итоги - нижеследующее я прошу вас запомнить раз и навсегда.

Первое: Упорядоченная Вселенная — это милосердие и забота, неупорядоченная — равнодушие и жестокость.

Второе: Упорядоченная Вселенная — это закон и работа на общее благо, неупорядоченная — вседозволенность и эгоизм.

Третье: Упорядоченная Вселенная — это гармония, благопристойность, цивилизация, неупорядоченная — уродство, неприличие, варварство.

На этом все. Преклоним же колени и помолимся за наших товарищей, что несут в далеких Землях бремя Фотурианских трудов, ибо нынче они бьются за Упорядочивание Вселенной, а завтра вступить в бой предстоит вам.

Собственно, чтобы было понятно, что это за Пауле и на кой черт ему шлем, вот цитата из "Создадим человека нового".

Если бы забацать роман, где в каждой главке энти фотурианцы с особым цинизмом глумились над человечишками и прочими неполноценными из других миров, это было бы весело. Я бы такое почитал и любители подобного найдутся.

Еще немножко, так, оценить стиль.

Бой с тираном был назначен на утро, бой обещал быть трудным, и Фотурианец Дормеско, следуя старинному обычаю, решил провести ночь в бдении над оружием, у алтаря защитников человечества, на узкой каменной площадке возле самой вершины горы.

Ночь выдалась непроглядная, и он едва различал в темноте каменные фигуры святых, украшавшие алтарь — Фотурианца Георгия, победителя ужасного Змея, отца Максимиллиана Кольбе — того самого, которому после своего преображения во всем стремился подражать Данклиг — мученицы Гипатии, блаженного Фотурианца Зоннера и многих других, кто просвещал темные души и возлюбил ближнего своего превыше себя.

Все было готово для долгого бдения: меч свой, тяжелый, тусклый, без украшений - Дормеско положил на алтарь, а сам принялся расхаживать по площадке вперед-назад — замкнутый, погруженный в себя, готовый обрушиться на всякого, кто прервет его уединение. Время от времени он, однако, невольно прислушивался к тому, что происходит внизу, у подножья горы. Там лежала деревня, и в деревне был праздник — кончили собирать урожай. Слышались веселые песни, играла музыка, и Дормеско морщился, ибо это сбивало возвышенный настрой. Завтра ему, возможно, предстоит умереть, а они веселятся; он в мыслях о долге и стойкости, а они гуляют и пьют. Где тут сосредоточиться, откуда почерпнуть нужную твердость духа?

И эта ночь, будь она неладна — кто ее выдумал такую - теплую, благоуханную, поэтическую - ночь любви, в которую так мучительно быть одному? Сама природа, казалось, решила свести Фотурианца с ума, напомнить ему, что кроме Упорядочивания и вселенского счастья, за которое бьются его товарищи, есть и что-то другое, что лежит за пределами добра и зла. Броня его Фотурианского равнодушия трескалась, слабела — и если пока держалась, то лишь потому, что Дормеско смирял себя: не время, потом, когда будет Упорядочена Вселенная. Нужен был еще один удар, чтобы напомнить ему обо всем, от чего он отрезал себя, став Фотурианцем — напоминание горькое, как и всегда, когда речь идет о том, чего уж не вернуть.

Но что это? Шорох — словно камешек на горной дороге выскользнул из-под неловкой ноги. Кто пришел тревожить Дормеско в ночь перед боем, кто, не боясь за свою жизнь, преодолел в темноте опасные расщелины — все для того, чтобы пасть от его меча? Фотурианец весь обратился в слух — откуда появится враг? - но врага все не было. Что ж, может, мне почудилось, решил он, и вдруг в ночи, неподалеку от алтаря, зазвучал женский голос. Был он нежный, страстный, волнующий — Дормеско узнал его сразу.

Пела леди Амальтея, придворная дама тирана, и в песне она раскрывала Дормеско свое сердце. «Останься со мной!», - молила она. - «Позабудь свои битвы, просто будь рядом. Возьми мои руки в свои, поцелуй меня, я хочу принадлежать тебе. Не отвергай меня, прошу. Если ты захочешь, я уйду сама. Просто знай — я люблю тебя».

При первых звуках голоса Амальтеи Дормеско смутился: он знал, что рано или поздно это случится — признание — и понятия не имел, что с ним делать. А песня все звучала — не настырная, нет — просящая, терпеливая, смиренная — и следом ему стало мучительно стыдно, что он молчит, не отвечает никак на этот волшебный, идущий из глубины души зов. Ведь это так просто — позвать ее, ведь Амальтея тут, а Упорядочивание, которому он посвятил свою жизнь — где-то далеко, в будущем, да и кто знает, не пустой ли это призрак в сравнении с человеком из плоти и крови, что поет для него сейчас?

Глядя в черноту ночи, Дормеско вдруг ощутил, что его охватывает неведомое доселе щемящее чувство красоты. Мир был прекрасен сам по себе — жестокий, злой, глупый и вместе с тем милосердный, добрый, исполненный глубокой мудрости. Его не нужно было переделывать, все, что он просил — пойти ему навстречу, больше ничего.

Ведомый голосом Амальтеи, Дормеско сделал шаг, другой обернулся на алтарь, где лежало его оружие — и вдруг устыдился своей слабости, своей жажды маленького личного счастья. Он жалел леди Амальтею и чувствовал, что поступает плохо, не отвечая ей, но жалел он и своих товарищей, напрягающих все силы, чтобы сделать Вселенную лучше, и жалость эта оказалась сильнее. Он вспомнил Данклига, Зоннера, Гранию, Аделара, вспомнил Ондрида, благословенную Землю Тилод и клятву, которую принес при вступлении в Орден - и запахнулся, защищаясь от прекрасного мира, в свою Фотурианскую мантию, оставляя деревне внизу ее праздничное веселье, теплой ночи — жалобное женское пение, а себе — одно лишь молчание да большой зазубренный меч.