Выложу хотя бы так, потому что любопытно, что скажут более сведущие люди. Боевая сценка. Предыстория: попаданец в какое-то чужое тело (местные называют троллем), за ним с первого дня гоняются по лесам крестьяне с кольями. Прячась от загонщиков, встретил невообразимую тварь, которая почему-то не стала его кушать, а даже помогла - покормила сырым мясом, принесенным с охоты, и так далее. Плюс еще мелкие приключения, а дальше вот это.
Терзаемый горьким сожалением, я все-таки задремал. Но мои планы опять никого не интересовали: через пару-тройку часов меня разбудил тяжелый утробный вой, прерываемый заполошным треском. Не разобравшись спросонья, я очухался, уже налетев на стену. Взял разгон прямо с места, ага.
Кое-как продрав глаза, я понял, что эти жуткие звуки издавало всего лишь мое знакомое чудовище. Оно тут же подбежало ко мне и за шкирку потащило в дальний коридор, куда само пролезть не могло.
Громадный монстр был не просто напуган – его обуяла настоящая паника. Кит-скорпион конвульсивно сглатывал, по исполинскому телу пробегали волны крупной дрожи. Хвост то разгибался, то сжимался тугим кольцом. От кожи резко несло тухлой рыбой и мятой. А из человеческого глаза – я не поверил себе – текли слезы! Самые настоящие крупные капли слез! И от воя, который несся из его горла вперемешку со щелчками, можно было поседеть за миг. Такой сиреной только сводить с ума. И призраков изгонять. Да что с ним такое случилось?..
Мягко высвободившись из захвата китовых пальцев, которые держали меня за шиворот мертвой хваткой, я отправился к пролому – поглядеть, что там. Конечно, невольно заразившись звериным ужасом, я подбирался туда крохотными шажками, стараясь не дышать. Но не забиваться же в угол, как неразумное животное? Оттуда и не убежишь никак, бери, что называется, голыми руками.
Чудище взвыло еще громче, дважды свистнуло – предупреждает? Но ведь надо же узнать, в чем дело! Может, оно каких-нибудь мышей боится до безумия. Или тараканов.
Опасливо выглянув за разрушенную стену, я ахнул и остолбенел. Было от чего. Протер глаза, которые заслезились от снежного блеска, но это не помогло.
Из ельника через поляну стремительно двигались люди в коричневых балахонах. Не шли, не бежали, а именно двигались – стоя, подогнув колени, плыли по воздуху где-то в полуметре над сугробами. И приближались очень быстро!
Передовые летели тройкой, клином – один впереди, двое – чуть позади от него. А между редко растущими высоченными деревьями мелькали балахоны других. Спустя пару мгновений показались и они – еще три таких же тройки.
Двенадцать человек. Летящих над землей прямо ко мне. Сжимающих в руках какие-то дубинки – и на концах этих палок огнем горели наточенные рыжие лезвия.
Я все еще стоял, оцепенев, как вкопанный, а первая тройка уже успела подтянуться почти ко входу. На лету они синхронно, как по команде, распрямили колени и со всего маху приземлились, взрывая снег ногами. Метрах в десяти от меня.
Остальные тройки нагнали их и так же одновременно бухнулись чуть поодаль. При этом ни один не упал, даже не пошатнулся.
За спиной взвизгнуло – коротко, словно захлебнувшись. Восьминогая тварь все-таки смогла перебороть себя и тоже вышла встречать летучих визитеров. Которых страшилась до беспросветного ужаса.
Когда из пролома выглянула хищная морда, пара человек в балахонах переменились в лице, но не дрогнули – ни шагу назад. А потом тот, который стоял впереди всех, резко вскинул руки. Из широких рукавов ринулось что-то неразличимое, а в следующий миг меня уже волоком тащило к нему.
Снег набился в рот и глаза, мешал дышать. Я ничего не видел и ничего не соображал. В голове крутилась только одна мысль: что же это, что же, что творится?
В предплечье больно впилось что-то острое. И тут же – в лодыжку и в плечо. Впилось и потянуло кожу. Я успел понять, что это крючки, но выдернуть их не смог. Вот чем, падлы, меня тащат!
Рядом хлестнуло по снегу. Пронзительно завизжало, и передо мной возникла черная преграда. Я шлепнулся об нее, вскочил, отрывая крючья вместе с клочками одежды и кожи.
Кит-паук подпрыгнул с места, и я увидел, как по его белому брюху потянулись тонкие кровяные ниточки – разрезало теми лесками, которыми меня тащили. И на которые он лег, пытаясь остановить.
Чудовище заскрипело на весь лес и свистнуло так, что с елок снег посыпался. Сразу же приоткрыло рот, теперь уже беззвучно – и перед пастью волнами взвихрилась поземка. Ультразвук! Люди в балахонах слегка качнулись, как от удара, но опять выстояли. Не побежали никуда. Очень, очень серьезно!
В ушах у меня стоял какой-то погребальный звон. Монстр, видимо, осознал бесполезность, не стал больше бить врагов звуком. Вместо этого он бросился на них всей колоссальной тушей. Из-под лап выметывались снежные облака. Будто шел на таран.
Человек, застывший впереди, что-то хрипло рявкнул. Остальные слитно поднялись в воздух и размазались в нем. Я увидел только, как навстречу зверю развернулась… Сеть.
Она, конечно, не могла сдержать бешеный напор твари. Но почему-то сдержала. Я не успел даже вскрикнуть.
Люди в балахонах засновали вокруг монстра, как муравьи вокруг гусеницы. Опутывая его, как пойманную рыбину. А я все стоял, забыв, как дышать.
Что. Это. Что это вообще.
Но две размытые тени, которые скользнули ко мне, я приметил. Выхватив заточку, размашисто резанул одну – ту, что возникла слева. Тень вскрикнула и рухнула наземь. А я почувствовал, как в груди гулко стукнуло сердце. Оно не билось, кажется, уже целую вечность.
Рывком вернулось ощущение реальности. А вместе с ним мне в лицо ударил зубчатый набалдашник дубинки. Полыхнуло жгучей болью. В ту же секунду тело обхватили полосы тугой плотной ткани, спеленав меня, как младенца.
Вот и все. Я связан по рукам и ногам, зверь – закутан в сеть. Полотно, в которое меня замотали, цепко держат двое в балахонах. Остальные уже окружают. Не вырваться.
Чудовище билось в сетях, извиваясь и выгибаясь, пыталось порвать свои путы. Мне почудилось, что сетка начала тускло светиться, и чем больше сопротивлялся зверь, тем сильнее нити наливались сиянием. Точно, светится! Даже на солнце заметно!
На рожах ублюдков в балахонах не было ни злорадства, ни удовлетворения – ничего. И сами рожи какие-то невзрачные, совсем ничего не выражают… Сволочи, гады, выродки! Что им от меня надо?
– Я не тролль! Да не тролль же! – заорал я бессмысленно, малодушно и яростно. Не разбирая, на каком языке. – Отпустите! Да отпустите же! Отпустите, мрази летучие!
Меня подтащили к поверженному монстру. А зверюга застонала так мучительно, как будто ее пытали. Вблизи я углядел, что сеть стягивается на ней все туже, впивается в черную кожу, сияет все ярче, и над ней поднимается дымок. На руке, перетянутой частыми нитями, вспухали багровые ожоги. Сморщилась кожа на брюхе под нитками.
– Животное-то за что? – выдохнул я. – Отпустите, не мучайте!
– Это нечистое, – последовал ровный ответ. Как будто само собой разумеется.
Гигантский китовый паук затравленно сипел. Жалобно щелкнул, как-то обмяк и вдруг совершенно по-человечески всхлипнул и заскрипел, сотрясаясь всем телом. По морде скатилась густая мутная капля.
Янтарный глаз презрительно прищурился, мигнул, широко распахнулся. Тварь сжала кисть щепоткой и, обдирая кожу, медленно просунула ее через ячейку горящей сети. Щелкнула, словно плюнула, и сплела пальцы в непонятную фигуру. Что она хочет сказать?..
Люди в балахонах подозрительно переглянулись, отступили чуть назад, не отводя взгляда от руки твари. Которая наверняка показывала что-то неприличное. Вслух послать палачей не могла – так хотя бы жестом. Как в старых фильмах – солдат перед расстрелом.
Кончики пальцев на руке чудовища наполнились зеленым огнем. Я зажмурился, моргнул – что за наваждение опять! Потом кисть будто вспыхнула, окуталась малахитовым светом. Из нее в ближайшего мучителя ударил тусклый широкий луч. Он быстро рассеивался в стылом воздухе, но до человека дотянулся. Коснулся рукава, прошелся по груди. И погас. Кит-скорпион выдохнул пар из дыхала, закатил глаза.
И человек дико завопил. Вроде луч его не жег, не резал – но через несколько секунд я догадался, что с ним. В тот момент, когда балахон с треском лопнул на руке, и оттуда поползла страшная, бугристая, подрагивающая, истекающая сукровицей опухоль. Поверх нее вздувались волдыри и тут же лопались, разнося удушливый смрад.
Опухоль раздалась посередине, и из нее показалась кость. Не обломок, нет – просто гладкая белая кость, которая лезла наружу, разрастаясь вверх и вширь.
На груди одежда тоже вздулась, натянулась. Под ней зрело что-то бесформенное. Должно быть, такая же опухоль. Или ребра растут…
Мерзавец в балахоне, завывая, опустился на колени, свернулся на снегу, пытаясь разодрать ногтями свое тело. Представить не могу, что чувствует человек, когда его рвут изнутри собственные кости.
Другие растерялись, тупо уставившись на своего несчастного товарища. Но ненадолго. Трое подоспели на помощь к покалеченному, принялись водить над ним руками. Тут их и накрыло вторым изумрудным лучом.
Кожа на лице одного из захватчиков вспучилась десятками бурых выростов, похожих на мышечные волокна. С ревом тот упал в сугроб, хватаясь за глаза, выпадающие из орбит. Двое других орали рядом, срывались на хрип. Еще бы: их мускулы пузырились, как живые, перли наружу. На плече одного, проткнув ткань балахона, проросли и распустились… нежно-лиловые цветы?
Я окончательно перестал хоть что-то понимать, но воспользовался случаем. Немыслимо извернулся и вцепился зубами в ненавистную руку врага, который удерживал полосы, опутавшие меня. Вскрикнув, тот отпустил тугую простыню. Я рванулся назад, слегка высвобождаясь. Не дал им опомниться – кубарем кинулся под ноги второму, который удерживал меня. И схлопотал в висок дубинкой.
Перед глазами поплыло, но я чудом удержался в сознании. Зарычал, как зверь, выдернул руку из-под ослабленных пут. И растопырил пальцы.
Оба шарахнулись от меня, как от чумы. Этого я и ждал: живо освободился от полосок. Бросился к оплетенному горящей сетью монстру.
Рядом с ним кружили шестеро оставшихся. Четверо с воем катались по земле, пытаясь зажимать вспухающие наросты.
В руках нападавшие раскручивали свои странные дубинки. И мне совсем не нравилось, как гудит и тускнеет воздух, рассекаемый набалдашниками.
Тварь, видимо, была такого же мнения. Она свирепо затрещала, попробовала встать, но ничего не вышло. Ничего, я уже здесь, сейчас помогу…
Сетка жгла даже через рукавицы. Бедное чудище.
Спину свело каким-то гадким ощущением. Отскочил! Сзади хрястнуло так, как будто порвали скалу.
Чем они?.. Это от дубинки?
И сеть не распутывается! Ничего не могу сделать!
Тварь свистнула, дернулась. Кто-то сразу заорал и грохнулся. Не иначе, сбили распухать в снег.
А сетка уже, кажется, резала мясо… Гул от дубинок набрал высоту. Сейчас что-то будет!
Мне удалось чуть-чуть откинуть сеть. Зверь напрягся, задрожал, и луч вновь вошел в силу. Только светил теперь почему-то просто в землю перед чудовищем. Оно даже не пыталось зацепить вертких людишек. Сдалось…
На черной туше расцветали кровавые язвы, набухали гнойники размером с кулак. За считанные секунды. Бока оседали, словно таяли. Так не бывает, что за болезнь? Такое чувство, что в этот адский луч, заставляющий чужие ткани разрастаться, оно пережигало собственную жизнь.
Челюсти косатки шевелились, как будто что-то шепча. В такт им двигались хелицеры на морде. Снег под лучом взрыхлился, поднялся горбом. И, взломав этот покров, оттуда высунулись сочные побеги. Они, напитываясь силой, росли, как подгоняемые землей. Похожи были на листья и стебли обычной травы – только чудовищно увеличенные. И колыхались, извивались, как щупальца. Травяное буйство среди ледяной зимы.
Огромные колосья, выше меня раза в три, выгнулись змеями – и коварно стеганули по нашим врагам. Двое или трое не успели увернуться и полетели на землю. Побеги тотчас оплели их, затянув зеленым саваном.
И тут же меня оглушило и снесло в снег. Показалось, что обрушилось небо. Дубинки! Это от них! От тех, которые выпустили, падая!
В оседающей вьюге я увидел, как травяные щупальца цепляются за горящую сеть и стаскивают ее с черной туши. Зверь свободен!
Заскрипев, как нож по стеклу, он еле-еле взгромоздился на лапы. Суставы подгибались, грозя уронить тело обратно. Но кит-скорпион держался.
Вид твари был ужасен. Сейчас она больше походила на чучело, сшитое маньяком из трупов, чем на живое существо. Хитин отслаивался пластами, китовая кожа покрылась отвратительными рытвинами. От туши невыносимо воняло гниющим мясом. На моих глазах от одной из паучьих ног отвалился нижний членик. Из раны полилась буро-зеленая слизь.
Зеленый побег отшвырнул меня, как щепку. Справа прошла туманная волна, и снова хрястнуло. Атакуют! Тварь помешала им сделать дружный залп, но палки успели набрать колдовства!
Колдовства?..
Еще одна волна, и совсем рядом! И я совсем оглох!
В спину слегка подтолкнуло что-то, и в груди, справа, словно вспыхнуло пламя. Я слабо вскрикнул – воздух внезапно закончился. И неверяще взглянул на свою рубаху – спереди ее прорвало блестящее острие. Пронзив меня насквозь, вышло между ребер…
Лезвие плавно потянули обратно. Казалось, что оно раскалено – так жгло в ране. А больно стало только потом – хорошее лезвие, наточенное. Прошло незаметно, как бритва.
Кровь наполнила легкое и хлынула из разреза. Я зашатался и сел в сугроб. Мучительно закашлялся, украшая снег красными плевками. Все, добегался.