123В сентябре на деревьях иней. Именно так я начинаю рассказ: намекнув на глобальное похолодание и на то, как ловко мы спрятались от него над облаками. Экскурсанты спрашивают: а где это случилось? Отвечаю: в одном из южных городов, на берегу Азовского моря.
123И тут всё становится на места. Люди вздыхают, свешиваются за ограждения, смотрят вниз – через облака, через тысячи километров. Кто-то из них говорит:
123– Да мы пролетаем над этим местом! Посмотрите!
123Они шумят, смотрят вниз, но ничего не видят. Мы слишком высоко над Землёй. Мы оторваны от природы. Мы больше не заботимся ни о ком, кроме себя.
123Мы – дети Города-над-Землёй. Мы – дети Илзерона.
123Кто-то из экскурсионной группы обращается ко мне с вопросом:
123– А насколько там холодно?
123Это девушка-блондинка в легкомысленном розовом платье. Она в босоножках на низком каблуке с тонкими ремешками, обшитыми бисером. У неё голубые глаза и маленький вздёрнутый носик. Она из тех, кто не знает, что такое «холодно».
123– Там около сорока градусов ниже нуля, - отвечаю.
123Когда я говорю, девушка заглядывает мне в рот и одними губами повторяет последние два слова. «Ниже нуля» - этого достаточно, чтобы на её нежной гладкой коже появились мурашки.
123– Так холодно.
123Она обнимает себя за плечи и тоже смотрит вниз. На облака. Ей кажется, что это и есть иней, за которым даже не видно деревьев.
123От смотровой площадки мы идём по проспекту к площади Возрождения. Мимо глянцевых небоскрёбов, мимо витрин бутиков, мимо роскоши и великолепия современного мегополиса. Неторопливо проезжают дорогие автомобили и комфортабельные полупустые автобусы.
123В центре площади растёт единственное в Илзероне дерево. Это символ единения человека с природой. Дерево красное с пурпурными листьями. Оно огромное, как двухэтажный дом. Вокруг него кольцом расставлены скамейки, на которых можно отдохнуть и подумать о вечном.
123Кто-то из экскурсионной группы спрашивает:
123– А сколько лет этому дереву?
123Это молодой человек. Брюнет арабского происхождения. Он в рваных джинсах и зелёной футболке. У него карие глаза и белые зубы. Он всё время улыбается.
123– Дереву около тысячи лет, – отвечаю.
123Когда я говорю, юноша облизывает губы и кивает. Он прикидывает, сколько инкарнаций уместится в тысячу лет и, достигнув некоторого понимания, рассказывает об этом спутникам. То, что я говорю – абсолютная чушь, но все верят.
123От площади Возрождения мы движемся к центру города. От усыпальницы, где люди умирают и рождаются заново, к зданию «Комитета по управлению Илзероном». Оттуда – к «Тропе Веры» и к Церкви Единого Бога.
123«Тропа Веры» шириной в пять метров – это настоящее шоссе. Оно ведёт к главным воротам храма. Храм похож на огромный свадебный торт с золотыми куполами. Он белый и усыпан мраморными Херувимами. Витражные окна напоминают цветную карамель.
123Кто-то из экскурсионной группы спрашивает:
123– Когда была основана Церковь Единого Бога?
123Это пожилая дама, полная и седая. Она в длинном сером платье, сильно выделяющем все недостатки фигуры. На плечах – широкий цветной платок. У неё мутные глаза и серьёзная пигментация кожи. Но это не важно – она скоро вернётся к молодости.
123– Церковь Единого Бога была ещё до появления первых Городов-над-Землёй, – отвечаю. – Она появилась за восемь тысяч лет до Новой Эры.
123Когда я говорю, меня никто не слушает – из ворот храма выходит пара молодожёнов. Невеста похожа на отделившуюся от храма статуэтку. Она в пышном белом платье, на шее – увесистый золотой кулон с изумрудом. В причёску вплетены искусственные акриловые ромашки. Гости выкрикивают поздравления и сыплют акриловыми лепестками искусственных роз.
123Все счастливы.
123А на Земле сентябрь и деревья, покрытые инеем.
123Мы завершаем экскурсию в художественном музее. Среди картин нового времени. Здесь нет пейзажей, натюрмортов и портретов. Есть только фантастические красочные полотна с абстрактными фигурами, а иногда и вовсе – с пятнами потёкшей краски. Это современное искусство, такое же оторванное от реальности, как и всё человечество.
123Мы живем в мире фантазий. Мы живём в Илзероне.
123А я – экскурсовод по иллюзиям.
123Я – лжец.



123В Илзероне ничего не происходит. Мы похожи на аквариумных рыб – плаваем в стеклянной сфере, едим, размножаемся и собираем камушки. Ничего не боимся и не думаем о завтрашнем дне. В нашем аквариуме нет акул, нет ядовитых растений, нет даже бактерий. Всё что есть – кристально чистое. Всё синтетическое.
123Когда я родился, мне подарили сертификат на обучение в единственном городском университете. В студенческие годы я присматривал себе квартиру, а когда выбрал – получил её бесплатно. Устроившись на работу, ни разу не сомневался в честности клиентов и начальника.
123Илзерон безупречен, как часовой механизм. Мы живём ради сохранения жизни, и беспокоимся только о себе.
123– Как тебе это платье?
123Девушка, что вертится у большого зеркала в примерочной бутика – моя невеста. У неё рыжие волосы, спускающиеся до поясницы, у неё белая кожа, у неё светло-серые глаза и обворожительная улыбка. Она выбирает себе платье на вечер.
123– Оно не слишком яркое?
123Платье на бретельках. Светлая ткань с крупным цветочным принтом.
123– Нет, тебе очень идёт, – я подхожу, обнимаю её со спины, прижимаюсь губами к щеке.
123Мы вдвоём отражаемся в огромном зеркале.
123– В этом костюме ты похож на принца, – улыбается она, – даже глаза стали янтарными.
123– Рядом с тобой всё расцветает.
123Девушку в ярком платье зовут Соней. Сегодня мы собираемся объявить о помолвке в одном из самых шикарных ресторанов города. Мы собрали дюжину близких друзей и родственников под предлогом окончания Соней университета. Мы всех обманываем.
123Звонит телефон. На дисплее отображается фотография начальника. Подпись под фотографией: Александр Николаевич. Отвечаю на звонок:
123– Слушаю.
123– Ты собираешься сегодня появиться в офисе?
123– Ближе к вечеру. Я только что закончил экскурсию по городу.
123– Поторопись. Для тебя есть работа.
123– Хорошо.
123Мы строим планы на несколько жизней вперёд, и следуем выбранному курсу. Но иногда эти планы не совпадают с планами тех, кто управляет нашими жизнями. Тогда приходится идти наперекор, или лавировать и прогибаться. Я предпочитаю лавировать.
123– Начальство вызывает, – говорю.
123Соня хмурится, но её расстройство напускное. У нас впереди ещё много лет совместной жизни, и мы не будем жалеть о потерянных минутах. В Илзероне время ничего не стоит.
123Она целует меня, прощается и поворачивается к зеркалу. Ей предстоит примерить ещё десяток платьев.
123Я работаю в бюро развлечений. Нас всего три десятка на целый город. Мы отвечаем за всё: от кинематографа, до прогулок по парку. У нас большой офис в центре, на верхнем этаже небоскрёба. Мы видим всех, а «все» видят только наш труд.
123В офисе постоянная суматоха, звонят телефоны, шумит оргтехника.
123Начальник командует всеми из кабинета. Голос разлетается по офису через систему динамиков. Он повсюду: он нас видит, он нас слышит.
123Начальник – это сорокалетний лысеющий боров в синем костюме. Верхняя пуговица на рубашке всегда расстегнута, любимый малиновый галстук всегда в кармане. На бейджике написано: Александр Николаевич.
123У меня на столе – бардак. На экране монитора расписание на неделю: две экскурсии по городу и шесть новых выставок. Аннотации и биографии художников, скульпторов и дизайнеров лежат поверх кипы других ненужных бумаг. В чашке с надписью «будь собой» - остывший кофе.
123Голос из динамиков обращается ко мне:
123– Здравствуйте, Максим Сергеевич! Как экскурсия? – язвительно тянет он.
123Коллеги оборачиваются на меня, бросают сочувственные взгляды.
123– Замечательно, Александр Николаевич! Все довольны!
123Я говорю громко, чтобы слышал не только он, но и весь офис.
123– Раз уж вы делаете такие успехи, займитесь представлением на шестой улице.
123– Это же Юг! – возмущаюсь я. – Там работает Оля.
123– Оля занята, а ты свободен… – голос на мгновение стих. – Своё шоу представит гастролёр.
123– Что ещё за гастролёр?
123– Напросился к нам из соседнего города. Прилетел рано утром. Вечером уже улетает. Все билеты на шоу проданы. Так что собирайся и вали туда.
123– Есть, сэр.
123Лавирую, даже если стоит пойти наперекор.



123Я с новой группой на выставке «гастролёра». Место не самое подходящее – это склад или ангар без окон. Здесь высокие потолки и мощное люминесцентное освещение. Потолок поддерживают массивные квадратные колонны. По колоннам лозой спускаются нити гирлянд. Гирлянды мерцают всеми цветами радуги. Звучит тихая мягкая музыка.
123В центре ангара установлен металлический подиум с двумя торчащими вверх шестами, высотой они чуть больше человеческого роста. К шестам цепями прикреплены кандалы. На кандалах бурые пятна и ржавчина. Интуиция подсказывает, а я говорю, обернувшись лицом к группе:
123– Сегодня мы с вами станем свидетелями незабываемого представления!
123Они слушают, затаив дыхание, и даже не моргают.
123– На наших глазах будет совершено убийство, – держу паузу, – гастролёр убьёт одного из вас.
123Вся группа дружно хихикает. Смерть – это очень смешно.
123– Для кого-то это отличный шанс начать новую жизнь, – смотрю на пожилого мужчину. – Для вас, например.
123Он улыбается. У него белые зубы. Белые густые усы. Смуглая морщинистая кожа и голубые глаза. Узловатые пальцы крепко сжимают загнутую крюком рукоять трости. Он внимательно смотрит на эшафот, потом на меня, вздыхает и говорит:
123– Если будет нужно, – кивает, – но у меня были планы на вечер.
123Тем временем музыка стихает, на подиуме появляется человек.
123Это мужчина средних лет в широкополой шляпе, в чёрном костюме с чёрным галстуком. Он среднего роста и среднего телосложения. Похож на каждого из присутствующих на выставке. Он подходит к самому краю подиума, смотрит в толпу и молчит.
123Мы ждём минуту, две, три. Колонны мерцают всеми цветами радуги, отвлекают внимание. Люди начинают уставать, переговариваются между собой, но ждут. Времени много – хватит на всех.
123Гаснет свет. Мы остаёмся в полной темноте.
123Толпа людей, которые ничего не видят и не знают, где выход. Мы улавливаем какое-то движение, но ни о чём не думаем. Это часть представления, которое вот-вот должно начаться. Мы слышим звон цепей.
123Первыми зажигаются колонны. Мы становимся красными, синими, зелёными. Мерцаем вместе с гирляндами. Потом загорается верхний свет, и мы видим, что к шестам на эшафоте прикована девушка. Это Соня. Она в лёгком платье на бретельках. Ткань с ярким цветочным принтом. Рыжие волосы собраны в хвост, скреплены заколкой в виде бабочки. Соня улыбается.
123Гастролёр стоит рядом, в руке у него пистолет. Чёрный и блестящий. Он говорит:
123– Жизнь скоротечна.
123Его голос – хриплый и низкий. От которого всё внутри сжимается. От которого вибрирует воздух, и даже бетонные стены.
123Люди в толпе смеются. Смеётся даже Соня.
123Смерть – это очень смешно.
123– Моё представление должно научить вас ценить каждое мгновение, – продолжает гастролёр. – Ведь невозможно угадать заранее, когда порвётся нить, что удерживает вас в пределах этого мира.
123Люди в толпе переглядываются.
123– Выбор, – гастролёр смотрит на мою невесту, - не случайный. Как вас зовут, красавица?
123– Соня, – отвечает она.
123– Соня – самая молодая из вас! Самая жизнерадостная!
123Он поднимает пистолет и прижимает дулом к виску девушки. Она искоса поглядывает на будущего убийцу, и не перестаёт улыбаться. Толпа замирает в ожидании. Гастролёр спрашивает:
123– Есть среди вас кто-то, кто хотел бы спасти её? Занять её место?
123Все молчат. Я молчу тоже. Смерть – это смешно, но у меня очень много планов на вечер.
123– Видишь, Соня, – вздыхает гастролёр, – всем на тебя плевать.
123В следующее мгновение нас оглушает выстрел. Звук разлетается по ангару, отражается от стен и повторяется снова и снова. Соня виснет на кандалах. Правая часть её прекрасного лица стекает на пол. Кровь течёт по шее, огибает ключицу, спускается к платью. Цветочный принт темнеет. Платье становится мокрым и липким. Оно прилегает к её молочно-белой коже.
123Соня мертва. Её губы сомкнуты, дыхание прекратилось. Мы стоим и ждём, когда тело обратится в золотую пыль. Но ничего не происходит.
123– Жизнь скоротечна, – повторяет гастролёр и улыбается.
123Из толпы выбегают солдаты комитета. Смерть – это смешно, но убийство – это преступление. Они заламывают руки гастролёру, отбирают пистолет и прижимают мужчину к полу.
123Я поднимаюсь на подиум, поворачиваюсь лицом к толпе и говорю:
123– Представление окончено.
123Смотрю на Соню, на окровавленное лицо. На гастролёра, прижатого к холодному бетону. Говорю:
123– То, что вы видели – иллюзия. В Илзероне никто не умирает надолго, но мы не должны забывать о тех временах, когда люди не могли жить вечно. Девушка, расставшаяся с жизнью – кукла. А этот мужчина, – указываю на гастролёра, – фокусник.
123– За что тогда его арестовали? – кричат из толпы.
123– Он не платил налоги, – отшучиваюсь. – А теперь мы должны освободить помещение!
123Мы уходим. В ангаре остаются только солдаты Комитета, гастролёр и Соня. Колонны мерцают всеми цветами радуги. Кто-то включает музыку. Тело юной девушки висит, прикованное к двум шестам. Под ней растеклась широкая лужа крови.
123Смерть – это шоу.

А бывают блондинки не девушки?


Нарушение фокала. Вряд ли рассказчик может видеть мурашки на коже девушки, это только она может почувствовать.

Написано хорошо. Красочно и образно. Правда, зануды бы нашли излишние слова. Но пока не вижу интриги. Ощущение - как это говорят - электронейтральное. Похоже на большой пышный кремовый торт. Никто не вызывает сочувствия, поэтому совершенно не страшно.

Это уточнение, думаю - допустимое.

Мне это виделось, как снисходительное пояснение рассказчика - он наперёд знает, как реагируют на его слова. Знает, какими будут эмоции, знает, какими будут ощущения. Это что-то типа сверхспособности главгера. Даже если выглядит, как нарушение фокала.


Пусть копаются, текст ещё вычитывать и вычитывать. Это, можно сказать, черновик.


Это только начало. Посмотрим, что будет дальше. И хватит ли у меня "дыхалки" на что-то большее, чем короткий рассказ.

И спасибо.

Любопытно.

*** Тоже понравилось)
Но хочется крутую интригу и экшен)
И наплюйте Вы на этот фокал. Он авторам всегда жить мешает)

Ра солнценосный, Рыжая, спасибо.
Постараюсь ввернуть интригу, посмотрим, что из этого получится.

*** Вдохновения Вам)
Ждем проду)

Хорошо. Имхотеп. Вспомнился "Дом скитальцев"... и забылся. Похоже на Шекли.

123Я в крохотной комнате без окон. Сижу на жёстком хромированном стуле за большим хромированным столом. Поверхность стола холодная, мне велели плотно прижать к ней руки. Я подчинился и теперь не могу их оторвать.
123Напротив сидит представитель Комитета. На бейджике написано: Марк Светлов, следователь. Ему около тридцати лет. У него светлые вьющиеся волосы, мягкие черты лица и глаза серые – как у Сони.
123Меня вызвали на допрос по поводу вчерашнего инцидента в ангаре. Так они называют смерть Сони – инцидент. Я единственный свидетель, единственный, кто знает правду.
123Допрос длится уже несколько часов, и я рассказал всё, что видел. Они несколько раз просили описать момент убийства. В конце концов я сорвался и послал всех к чёрту.
123Следователь не обратил внимания на оскорбление.
123– Давайте ещё раз пробежимся по событиям того вечера, – говорит он, голос у него тоже мягкий. – Как Соня оказалась на выставке? Это вы пригласили её?
123– Да, – отвечаю.
123– Она сразу согласилась или вы её уговаривали?
123– Она не согласилась. Она сказала, что не придёт.
123– Почему, тогда, она пришла?
123– Я не знаю.
123– Вы видели, как она пришла?
123– Нет.
123– Вы знали, что её смерть – это часть представления?
123– Да… Нет… Я не думал, что это будет она.
123– Вы знали, что Эрик Рунд, – Эрик Рунд – так зовут гастролёра, – собирается убить кого-то в ходе представления?
123– Догадывался.
123– Вы знали, но не пытались помешать ему?
123– Смерть – это смешно.
123– Вам сейчас смешно?
123– Иди к чёрту, ублюдок!
123Поверхность стола теплеет и бьёт током. Заряд течёт по венам вместе с кровью, заставляет мышцы непроизвольно сокращаться и причиняет боль. Я кричу, Марк улыбается.
123– Отвечайте на вопросы, – говорит он.
123Я киваю. Мне трудно дышать.
123– Как вы узнали, что Рунд собирается убить кого-то на шоу?
123– На кандалах были пятна крови. Я догадался.
123– Почему вы не помешали ему?
123– Я экскурсовод, а не солдат.
123– Почему вы не сообщили никому о возможной опасности?
123– Я экскурсовод, – смотрю в глаза следователю, – а где были вы, когда он убил Соню?
123– Я выполнял свою работу, – отвечает он.
123– А я выполнял свою. Моя работа – показать толпе шоу, и я показывал. Это вы должны были спасать Соню. Это вы должны были проверять гастролёра. Это вы должны были перенести её в новое тело! Где были вы в тот вечер! Где, чёрт побери, ваша хвалёная служба безопасности!
123Поверхность стола теплеет и бьёт током. Комната кружится и проваливается в бездну. Я остаюсь один в темноте. Где-то далеко звучит голос следователя: «Максим Сергеевич, очнитесь!» И тоже стихает.
123В Илзероне ничего не происходит. За этим пристально следит Комитет. Они изолируют преступников, корректируют СМИ, контролируют рождаемость. Контролируют каждый наш шаг.
123У нас полная свобода воли во всём, на что есть разрешение Комитета. Захотел сменить работу – возьми справку. Захотел жениться – возьми справку. Захотел завести ребёнка – возьми справку. Без справки можно только умереть. Да и то не навсегда.
123Соня нарушила главное правило Комитета – энергия жизни, принадлежавшая городу по закону, утекла в неизвестном направлении. У Сони больше нет шанса воскреснуть. Но об этом никто не знает.
123Я очнулся на диване в своей квартире. В полной темноте. Электронные часы зелёными цифрами показывают полночь. Мне душно, и голова болит так сильно, что хочется сдохнуть. С трудом поднявшись на ноги, включаю свет. В комнате всё на своих местах. Проверяю входную дверь – заперта. Комитет работает чисто.
123На журнальном столике лежит повестка на очередной допрос. На обратной стороне красивыми буквами выведено пожелание скорейшего выздоровления. Бумажку я рву на мелкие кусочки и выбрасываю в окно. Подхваченные ветром, они разлетаются и исчезают в темноте.
123Достаю из кармана телефон, но даже не знаю, кому собираюсь звонить. У меня пятнадцать пропущенных вызовов за день. От начальника, от коллег и один – от следователя. Текстовое сообщение от новостного канала:
123«Очередное незабываемое шоу состоится утром. На этот раз жертва - сам гастролёр. Не пропустите публичную казнь преступника».
123В Илзероне ничего не происходит. Всё, что происходит в Илзероне, разрешено Комитетом.
123В последний раз публичная казнь совершалась на заре Городов-над-Землёй. Тогда на площади сожгли лидера секты «Свободная смерть», последователи которой сбросились с края города и исчезли в облаках. Их энергия исчезла вместе с ними. Цель акции до сих пор хранится в тайне.
123С тех пор никто не умирал по-настоящему. Кроме Сони. Но мне нельзя никому об этом рассказывать. Я должен делать свою работу, должен врать всем и говорить, что всё в порядке. Менять историю так, как написано в руководстве для экскурсоводов.
123В руководстве всего одна фраза:
123«Всегда защищайте интересы Комитета».
123Это означает тотальную цензуру, это означает глобальное невежество.
123Утром никто даже не спросит, за что казнят преступника. «Он не платил налоги» - слабое оправдание, но всем плевать на правду. Мы беспокоимся только о себе и не задумываемся о том, о чем не разрешают.
123Утром я у стен Комитета с новой экскурсионной группой.
123Все билеты на казнь проданы. Желающих посмотреть так много, что мне в помощники дали стажёра. Это Игорь. Он высокий, молодой и спортивный. У него короткие волосы и тёмные глаза. Черты лица угловатые, длинный нос и большие надбровные дуги. На нём синие джинсы и белая рубашка с коротким рукавом. Он ничего не понимает в нашей работе.
123В двадцати метрах от дверей Комитета установлен эшафот наподобие того, что был в ангаре. Один широкий столб торчит в центре. С вершины столба спускаются блестящие цепи с наручниками.
123Эшафот окружён солдатами комитета.
123Когда из дверей здания выводят Эрика Рунда, толпа взрывается проклятьями. Игорь срывает голос, рассказывая о том, как изобрели сожжение на костре. Его никто не слушает.
Когда гастролёра приковывают к столбу, толпа ликует. Игорь объясняет, что будет происходить в ближайшие несколько минут, но упускает самое интересное: в его рассказе нет таких слов, как «нестерпимая боль», «отчаянье», «удушье», «обгоревший труп».
123Когда приговорённому дают последнее слово, он бросает короткое: «свободная смерть», и исчезает в языках синего пламени. Три минуты полного молчания толпы. За это время Эрик Рунд превращается в пепел.
123Я смотрю вверх, на облако дыма и замечаю в нём золотые нити. Теперь всё ясно, как божий день: фальшивая казнь успокоит общественность, а Эрик Рунд получит новое тело. Он незаменимый свидетель в деле о погибших сектантах. Он знает что-то, о чём запрещено говорить в Илзероне.
123И я тоже хочу это знать. Если есть возможность жить и умереть свободным, то я обязательно ею воспользуюсь.
123Мысль приходит сама собой – товарищ следователь очень хотел видеть меня на допросе, значит надо уделить ему несколько минут и выудить всё, чем он захочет поделиться. Если уж я так хорошо вру, то и он поверит.
123Звоню Марку:
123– Да, – отвечает он.
123– Я потерял повестку, когда приходить на допрос?
123– Преступник во всём сознался, его только что казнили. Вы не в курсе?
123– Никого вы не казнили.
123Я молчу и он молчит тоже. Несколько секунд мы слушаем, как ветер шумит в динамиках, а потом Марк повторяет:
123– Эрик Рунд казнён сегодня утром. Дело закрыто.
123– Чьё тело вы ему отдали? – кричу в трубку, но разговор обрывают короткие гудки.
123Комитет игнорирует меня, но человека, управляющего толпой, нельзя игнорировать постоянно. Я обращаюсь к экскурсионной группе:
123– Друзья, мы с вами стали свидетелями очередного шоу от гастролёра. На этот раз в роли куклы выступил он сам. Эта акция должна напомнить о трагедии, случившейся много лет назад.
123Когда я говорю, он молчат. Они слушают и переваривают каждое слово.
123– «Свободная смерть» – это секта, – кричу я во весь голос.
123Теперь меня слушают все, в том числе и солдаты Комитета.
123– Секта, члены которой погибли, сбросившись с края Илзерона. Лидер секты был приговорён к сожжению. А погибшие так и не смогли воскреснуть.
123Я жду реакции Комитета, но солдаты ничего не предпринимают.
123– Эрик Рунд – пророк нового времени. Он учит нас ценить каждое мгновение жизни. Чтобы жить свободными, мы должны умирать свободными!
123В кармане звонит телефон. На экране высвечивается номер следователя.
123– Слушаю вас, – говорю в трубку.
123– Допрос завтра в девять.



123Я в маленькой комнате за знакомым столом. Руки держу на коленях. Напротив - следователь Марк Светлов. Он молчит и сверлит меня взглядом. Я улыбаюсь ему и говорю:
123– Доброе утро.
123– Нихрена оно не доброе, – мягкие черты лица искажаются, голос становится хриплым и угрожающим.
123– А что случилось? Неужели проблемы?
123– Что ты знаешь о секте?
123– А что вы о ней знаете?
123– Отвечай на вопросы, иначе…
123– Иначе что? – демонстрирую Марку свободные руки. – Примените шокотерапию?
123– Я дух из тебя вышибу, и посмотрим тогда, насколько ты смелый, – говорит следователь, перегнувшись через стол. Его ладони плотно прижаты к хромированной поверхности.
123Я кладу свои руки поверх его рук и говорю:
123– Отправляйся в ад, тварь.
123Поверхность стола нагревается и бьёт током, я вовремя успеваю одёрнуть руки, и Марк принимает весь удар на себя. Его отбрасывает от стола к противоположной стене. Он стонет, но не теряет сознание.
123– Работает на агрессию, да? – усмехаюсь я.
123Марк поднимается, садится на стул и обнимает голову руками. В комнату врываются солдаты. Их пять человек. Многовато для крохотного помещения. Многовато для меня одного.
123– Всё в порядке, – говорит Марк, – оставьте нас.
123Солдаты переглядываются и не уходят. Для них эта ситуация сродни террористической угрозе. Они готовы ко всему, о чём пишут в учебниках, но в учебниках пишут: Комитет – непреступная крепость. Враг внутри, и вот уже вся их система рассыпается, словно песчаный замок.
123– Оставьте нас! – кричит Марк, и ему подчиняются.
123Он поднимет взгляд, и в его покрасневших от напряжения и шока глазах я вижу только ненависть. На лбу образовалась испарина, он достаёт платок из кармана и вытирает лицо. Успокаивается.
123– Думаешь, тебе сойдёт это с рук? – говорит.
123Я молчу, мне интересно, чем он хочет напугать. Жизнью в тюремной камере? Я умру, а потом проживу ещё столько, что и не вспомню об этом незначительном эпизоде. Жизнь – это здорово. А смерти нет.
123– Ты не представляешь, во что ввязался, – голос твёрдый и тихий.
123Если бы на моём месте был кто-то другой – возможно он бы и не представлял. Но я прекрасно знаком с историей города. Я лучше других знаю структуру Комитета. Я не знаю лишь одного – как гастролёру удалось убить Соню. Но как только выясню – отправлюсь следом за невестой.
123– Я догадываюсь, – отвечаю, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. – И мне не страшно. Скажите лучше, как ему это удалось?
123– Что? Убийство?
123Марк нервничает, и я понимаю, почему. Он один из тех, для кого жизнь – сплошной праздник, но точно так же, как и я, он знает, что жизнь скоротечна. Эта идея развивается в нём опасной болезнью и занимает уже добрую треть мыслей. Скоро он не сможет думать ни о чём другом.
123– Да, – отрешённо смотрю в потолок, на точечные диодные светильники. Они настолько яркие, что в глазах начинает пятнить. – Как он убил Соню?
123– Не твоего ума дело! – шипит следователь.
123– Я не скажу вам ничего о секте, пока вы не ответите на мои вопросы.
123– Комитет не торгуется с преступниками, – когда звучат эти слова, лицо следователя меняется. Оно становится непроницаемым, словно у робота. Марк смотрит сквозь меня…
123– Я не преступник, я жертва.
123– Ты нарушил запрет о неразглашении, – всё с тем же безразличием говорит он.
123– Информация о секте есть в городском архиве, – парирую.
123– В закрытом доступе. Для историков и для сотрудников Комитета.
123– В любом случае я не подписывал никаких бумаг, а без справки у нас…
123– Для вас существует лишь одно правило, – перебивает Марк, – всегда защищать интересы Комитета.
123«Интересы Комитета» – это спокойствие граждан. Так нам говорят. Популяция людей существует в резервациях, в самоизоляции от мира, который уничтожила. «В сентябре на деревьях иней» – так говорю я, но мы не знаем, что там – под облаками. Соляная пустыня или пылающий океан. Мы не знаем и нам наплевать. Жить можно лишь в небе, в Городах-над-Землёй.

123Мы в городском архиве Илзерона. В зоне особого контроля, куда можно войти только по пропускам. Меня сопровождает Марк Светлов. Он напряжён, он нервничает. У него при себе табельное оружие.
123Он игнорирует мои вопросы, молча открывает двери и подаёт книги.
123Закрытая зона архива – это просторная светлая комната с большим окном. За книжными шкафами не видно стен. Под потолком завис маленький дройд-помощник. Марк диктует название книги, дроид находит её и приносит хозяину. Марк передаёт книгу мне.
123Я сижу в центре комнаты, за единственным столом. Стол из закалённого стекла, он же – экран монитора. Когда я прикасаюсь к его поверхности, открывается папка с досье и требует пароль.
123Марк выключает компьютер.
123– Это конфиденциально, – поясняет он.
123Я думаю, что для меня нет ничего конфиденциального, но точно так же у меня нет времени уговаривать следователя. За досье можно вернуться позже. В идеале – без посторонних.
123– Хорошо, – пожимаю плечами, – мне и без того работы хватит.
123К слову о работе – я уже три дня не был в офисе. Начальник получил уведомление от Комитета, в котором было всего несколько слов: «Изъят для нужд следствия». «Изъят». Словно какой-то паршивый вещьдок. Меня отпустили на неопределённый срок, а все экскурсии переписали на Игоря. Представляю, как с ним скучно…
123В книгах нет ничего о секте. И мы оба это прекрасно знаем – я и Марк. Меня интересуют чертежи, история города, личность разработчика. Но и об этом здесь ничего не написано. Мы в Илзероне знаем только то, что должны. Наша история – это бесконечный поток вранья, порой, настолько глупого и неправдоподобного, что даже смешно. Но люди доверяют нам, потому что в Илзероне всё стабильно, потому что в Илзероне не стоит переживать о чем-то, кроме планов на вечер.
123– Долго ты будешь копаться? – Марк хмурится, от этого у него между бровями появляются морщинки.
123– Я закончил, – говорю, – узнал всё, что хотел.
123– Ну? – Ему не терпится выяснить хоть что-нибудь. Что-нибудь, что спасёт его разум от мыслей о смерти.
123– Я должен всё обдумать, сопоставить факты, – встаю из-за стола. – Кроме того, вы говорили, что знаете о секте и о смерти больше меня.
123– Комитет знает всё, – огрызается Марк.
123– Комитет, но не вы, правда? – я улыбаюсь.
123Мы стоим так близко друг к другу, что на мгновение возникает мысль – а не задушить ли следователя прямо здесь, на столе из закалённого стекла? Это же так просто: взять за горло и сжимать пальцы до тех пор, пока не перестанешь чувствовать пульс. Он ниже меня ростом, и в целом не выглядит опасным. Он нервничает, он скован страхом. Он даже не помнит, что взял с собой пистолет.
123Он стоит напротив, и молча сверлит меня взглядом.
123– Я свяжусь с вами завтра, – говорю.
123Он отступает на шаг назад, и пропускает меня к выходу. Мысли о смерти полностью завладели им, теперь следователь – заложник инстинкта самосохранения. Смерть – это уже не смешно.



123Илзерон живёт обычной жизнью. Рыбки в аквариуме бесцельно всплывают к поверхности воды, и точно так же спускаются на дно. Они уверены, что за пределами стеклянной сферы жизни нет. Они довольны, что их вовремя кормят.
123Я заехал к родителям Сони в частный дом на окраине. В дом с акриловым газоном и клумбами синтетических тюльпанов. От цветов вверх поднимается сладковатый парфюмерный аромат.
123Солнечно-жёлтый дом с красной крышей вдыхает дезодорированный воздух и наполняет им чистые светлые комнаты. Родители Сони пьют чай в беседке на заднем дворе. Беседка из белого пластика с теснением под старое дерево, с перфорированной крышей, сквозь которую пробиваются тёплые солнечные лучи.
123Я присаживаюсь на скамейку рядом с отцом моей покойной невесты. Это мужчина средних лет. Он в ковбойской шляпе, на нём зелёная рубашка в клеточку, тёмно-синие широкие джинсы и сандалии с мятыми ремешками. Мой бывший-будущий тесть наливает чай в чашку из тонкого фарфора, и проливает несколько капель на кремовую скатерть. Из чашки вкусно пахнет ванилью и корицей. Вернее тем, что в Илзероне принято считать ванилью и корицей.
123Чай пахнет бытовой парфюмерией.
123Несостоявшаяся тёща тоже в шляпе. В широкополой белой шляпе с красной лентой и пионами. Пионы собраны на одной стороне, поэтому вся конструкция съезжает набок. Светлое платье с кружевным воротником и кружевными рукавами завершает образ средневековой куклы. Она тоже средних лет и её внешний вид вызывает улыбку. Она поправляет шляпу и говорит:
123– Чем думаешь заняться на выходных?
123Мне хочется ответить: найду и выпотрошу убийцу вашей дочери, а потом сведу счёты с жизнью. Но вместо этого я пожимаю плечами и пью чай. Вкус тоже синтетический.
123– Мы думали сходить в театр. Обещают хорошее представление.
123– Новый взгляд на Гамлета, – перебивает отец.
123– Да, – кивает мать, – ты что-нибудь слышал?
123– Нет, ничего. У меня новая работа.
123– Правда? – мать отставляет кружку и поджимает губы. Она выглядит так, словно нашла в чае живого таракана.
Новая работа – это противоестественно. Поменять что-то в своей жизни можно только с разрешения Комитета, получив справку. Но у Комитета свои планы на горожан и он не спешит с документами.
123– И чем же ты теперь занимаешься? – она тянет слова, она говорит снисходительным тоном.
123– Работаю с архивами, – отвечаю, – занимаюсь разоблачением секты.
123– Секты? – задумчиво произносит отец, – О которой сказал тот юноша перед сожжением.
123Да, о той самой секте, о которой говорил тот самый юноша, убивший вашу дочь на глазах у толпы таких же идиотов, как вы. Я уверен, если в новой постановке Гамлета, на которую вы так рвётесь, грохнут, разом, всех актёров – вы не заметите подвоха. Главное, что никто не нарушил ваши планы на вечер.
123Вот что я думаю.
123– Да, именно об этой секте, – запиваю гнев сладким синтетическим чаем. – Очень интересный эпизод в истории Илзерона. Вы знали, что в прошлом люди умирали насовсем?
Вы знали, что их оплакивали родственники и друзья? Вы знали, что была такая традиция – хоронить усопших? Да-да, это варварство – закапывать труп в землю. Это глупо – страдать из-за утраты.
123Смерть – это смешно.
123В Городе-над-Землёй живут люди-без-сострадания.
Ах, она сломала бедро, поэтому свадьба отменяется. Нет, следующим летом не получится, я хотел достроить гараж. Да… и не уверен, что готов ждать целый месяц, пока срастутся кости. Вы ведь понимаете, я здоровый мужчина, у меня свои потребности.
123Простите, он выбежал на дорогу, и я не успел затормозить. Хорошо ещё, что не насмерть. Сейчас делают отличные механические протезы. Могу посоветовать хирурга, он мой друг, сделает вам скидку на анестезию.
123Представляешь, он вчера упал с лестницы и разбил антикварные напольные часы. Да, и голову тоже разбил, залил кровью весь пол, и даже мой любимый ковёр. Да-да, тот самый, с орнаментом. И теперь, когда он умер, мне придётся самой нести ковёр в химчистку. Да, это очень неудобно.
123И всё это в порядке вещей, никто не обижается, потому что смерть – это только начало. Если тебе не повезло в этой жизни, значит, повезёт в следующей. Рыбки в аквариуме бесцельно плавают, сталкиваются, бьются головой о стекло и поочерёдно всплывают кверху брюхом.
123– Соня нам что-то такое рассказывала, – говорит бывшая-будущая тёща. – Ты помнишь? – спрашивает у мужа.
123– Да, точно, – кивает он. – Что-то такое она говорила.
123– Она говорила, – продолжает тёща, – что боится умереть.
123– Нелепица какая-то, – смеётся тесть.
123Соня говорила о смерти, пока я водил экскурсии по музеям и тратил время на бесконечную глупую ложь. Соня боялась умереть, когда её вывели на эшафот. Соня улыбалась, а через мгновение её улыбка стекла на платье.
123Это какой-то кошмарный сон.
123Я встаю из-за стола и, не прощаясь, ухожу прочь от бывших-будущих родственников. Открываю заднюю дверь и захожу в солнечно-жёлтый домик. Внутри прохладно и пахнет цветами. Цветы стоят в вазах на каждом столе и на каждом подоконнике. Неувядающие синтетические тюльпаны с перламутровыми лепестками отсвечивают в ярких лучах полуденного солнца.
123В гостиной вынимаю один букет из вазы и бросаю цветы в белый мраморный камин. Языки пламени обходят лепестки, огибают стебли. Огонь продолжает танцевать на несгораемых сосновых поленьях и не прикасается к цветам. Я выливаю воду из вазы прямо на угли. Вода течёт из топки на пол, выносит из огня один помятый тюльпан, собирается в лужу на паркете. Огонь продолжает гореть.
123В Илзероне проще убить человека, чем затушить камин.
123Оглядевшись, нахожу пульт управления и нажимаю кнопку. Огонь гаснет.
123В Илзероне для всего есть пульт управления.
123Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, туда, где должна быть комната Сони. Я точно помню: вторая дверь по коридору от окна. Вверху на двери должен быть приклеен маленький полиуретановый ангел.
123Ангела нет, но внутри почти ничто не изменилось. Я осторожно наступаю на светлый пушистый ковролин, прохожу по комнате, провожу пальцами по стеклянной столешнице. Беру с полки томик стихов и сажусь на аккуратно заправленную мягкую кровать.
123Пролистав книгу, читаю там, где была закладка:

123«Уж сколько их упало в эту бездну,
123Разверстую вдали!
123Настанет день, когда и я исчезну
123С поверхности земли…»

123Из книги мне в руку падает аккуратно сложенный листочек. На нём написано: «Перекрёсток пятой и девятой. Седьмой этаж. Квартира двадцать семь. Спросить Агнесс».
123Соня никогда не рассказывала ни о какой Агнесс. Мы собирались объявить о помолвке несколько дней назад, а она скрывала от меня знакомых. Не рассказывала, что боится смерти. Тайком с кем-то встречалась.
123Я сжимаю кулак и мну бумажку с адресом. С каждой минутой жизнь в Илзероне кажется мне всё более отвратительной. Насквозь фальшивый город, насквозь фальшивые люди. Если выловить рыбку из аквариума и разрезать пополам, можно, наверное, найти какой-нибудь моторчик. Какой-нибудь микро-процессор, отвечающий за потребности первого уровня.
123Если тщательно препарировать, можно сильно разочароваться. А если оставить всё как есть, можно жить долго, не задумываясь и не переживая по пустякам. Самообман – лучшее лекарство от депрессии.
123Но мой скальпель уже заточен, а руки по локоть в крови.
123Прячу бумажку в задний карман джинсов и ухожу, прихватив с собой томик стихов.



123Перекрёсток пятой и девятой – это высокий кирпичный дом серого цвета. Первый этаж занимает мрачное этническое кафе. В окнах висят гирлянды из перьев и ловцы снов. Когда открывается дверь, звенит колокольчик, а в воздухе появляется терпкий запах табака.
123Илзерон обожает всё новое и необычное. Город, застрявший в вечности, создаёт развлечения из ничего. Ещё немного и дойдёт до каннибализма. Ресторан под названием «Африка», в меню – человеческие почки, фаршированные шампиньонами. Почку ампутируют у клиента, и подают ему же, когда прекратится действие анестезии.
123Захожу в дом со двора, поднимаюсь на седьмой этаж. Квартира номер двадцать семь – единственная без номера. Вместо него приклеен маленький полиуретановый ангел. Если бы я увидел его несколько дней назад, позвонил бы Соне и рассказал бы забавную историю.
123– Представляешь, – говорил бы я, улыбаясь в трубку, – тут точно такой же ангел, как на двери в твою комнату. Точно такой же, – говорил бы я, внимательно разглядывая ангела, – с распахнутыми крыльями. И он тоже трубит в рог. Представляешь…
123Я стою на площадке под мигающей неоновой лампой и не могу поднять руку, чтобы постучать в дверь. Перед глазами мелькают картинки из прошлого:
123Открывается дверь в солнечно-жёлтом домике, Соня сидит на кровати, читает книгу. Увидев меня, она улыбается, заправляет за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. На ней серая майка и короткие джинсовые шорты. В комнате пахнет цветами.
123Я вхожу в комнату, наступаю на мягкий светлый ковёр, спрашиваю о её планах на вечер. Она пожимает плечами и говорит, что готова к любым предложениям. Я встаю на одно колено, достаю из кармана маленькую бархатную коробочку чёрного цвета.
123– Как насчёт такого предложения? – говорю я.
123А теперь я стою один на тёмной площадке под мигающей неоновой лампой и не могу заставить себя постучать в дверь. Из левой руки выскальзывает томик стихов и глухо ударяется об пол. По лестничной площадке проносится эхо, воздух гудит от напряжения, а моё сердце замирает.
123Дверь с ангелом открывается. Из-за неё появляется светлая голова. Это молодой человек лет двадцати с небольшим, он кареглазый и какой-то хмурый. Он смотрит на меня оценивающе и молчит.
123– Агнесс? – спрашиваю.
123– Заходи, – говорит он, хватает меня за запястье и тянет в квартиру.
123Томик лежит на пыльном немытом полу. Дверь за мной закрывается, и вместе с этим исчезает Илзерон. Мир сжимается до размеров крохотной двухкомнатной квартирки. Здесь только искусственный свет, а окна заколочены изнутри. Сквозь щели между досками пробивается тонкий солнечный луч, в нём пляшут, отсвечивая, крохотные пылинки.
На стенах пожелтевшие обои с выцветшим рисунком, а на полу старая плитка. Затирка в швах почернела от грязи. Квартира захламлена настолько, что ходить по ней можно только боком. Повсюду старая мебель, коробки с тряпками, книгами и посудой. На шкафу под самым потолком спит пушистый белый кот. Настолько белый, что не вписывается в интерьер.
123Хозяин квартиры достаёт из коробки две бутылки пива, открывает одну и протягивает мне. Открывает вторую и хорошенько прикладывается к ней, не спуская с меня глаз.
123– Жаль Соню, – говорит он, вытирая рот. – Без неё всё не так.

Если девушка легкомысленна, блондинка и в розовом, то каблук должен быть высокий, либо сандали без каблука.

Хм.

Легкомысленность отношения к смерти? Да, у людей это принимает жуткие формы. Особенно, если они не умеют воскрешать.

Ах. Тут и продолжение есть. Дома почитаю, или в понедельник на работе. Выходные праздник. Первая глава понравилась, на удивление, очень.

Да, серьёзная вещица. Хотя и здесь чувство дежа вю.

Легкомысленное отношение к чему угодно часто приобретает жуткие формы. Легкомысленное отношение к смерти - это утрированная форма. Многократно преувеличенный порок.

Немного поспорю с вами для вашего же, надеюсь, блага.

В сентябре на деревьях иней.
***ну и что? меня вы этим не удивили

Именно так я начинаю рассказ:
***с этих слов, скорее... рассказ - неудачное слово, скорее - рассказывать о...

намекнув на глобальное похолодание
***я бы чем-то заменил глобальное похолодание - слишком лекционно звучит... или хотя сказал: так называемое, прозванное кем-то...

и на то, как ловко мы спрятались от него над облаками.
***мы укрылись от него над...

Экскурсанты спрашивают:
***тут же интересуются...

а где это случилось? Отвечаю: в одном из южных городов, на берегу Азовского моря.
***отвечаю я - в конец предложения.

123И тут всё становится на места.
***лично для меня пока полный сумбур...

Люди вздыхают, свешиваются за ограждения,
***вздыхают и свешиваются - совершенно разные поступки... и что значит вздыхать, придайте смысл этому вздоху... с облегчением или как?

смотрят вниз – через облака, через тысячи километров.
***в самолете наверняка летали - ничего с тако растояния не видно, одни облака...

На этом закончу. Самый главный недостаток, что непонятно, к кому обращается автор. Если ко мне, то обращение явно прошло мимо.
Ну и блондинку заменил бы на белокурую. Розовое - все розовое - такой уж штамп. Тем более сказать - в серьезном розовом платье - нельзя.

Хорошо. Только во 2-й главе первый диалог немного затянут. И еще - какие-то цифирки - 123 перед каждой строчкой. Чего бы это значило?

Это я так неуклюже пытался оформить абзацы. Теперь руки не доходят заменить на пробелы.

Тема почищена.

Продолжение планируется?

Да, но я никуда не спешу, поэтому не ждите сиюминутных результатов... Продолжение будет. Когда-нибудь.

Непростая концепция. Молодец, что взялся, я бы не потянул.

Спасибо, взбодрил.

А мне понравилось как есть

Насчет разрешений, справок- нет компьютерных сетей?
Отношение к жизни как обесцененной вещи, даже при уверенности в продолжение жизни- даже не бояться боли?
В любой форме социальной жизни есть какие то индивидуальные цели, человек не может жить бес постановок каких то ориентиров. Просто у каждого они разные, но без них он не развивается. Без морковок такой ишак и шагу не сделает, при доступности различных средств достижения удовольствия, эйфории.
Интересно.

Ярослав, спасибо!
Альберт Садыкoff, в сознании каждого из нас справка - это символ бюрократии, запретов и разрешений. Не вижу смысла создавать что-то новое, когда есть такой мощный образ. По поводу боли скажу вот что: в подсознании она всегда ассоциируется с опасностью для жизни и здоровья. Если разорвать эту связь - страх перед болью исчезнет.
И разве я где-то писал, что этот "ишак" развивается? Это бестолковые аквариумные рыбки.

Здравствуйте, Аптекарь. Прочитал все три части. Понравилось. Буду ждать продолжения. Текст «чистый». Только в 1 части в некоторых местах показалось много местоимений «мы». А в самом конце 3 вызвало сомнение «хорошенько приложился», как будто лбом.

Здравствуйте, strong.

Спасибо, учту. Местоимения тоже почищу со временем.