Спасибо, Сочинитель. Мне нужны такие въедливые читатели.
Кстати, не ощущения затянутости действия? Если есть, то могу обрадовать: щас начнется...!!!

Есть. Уже давно. Честно говоря, закрадываются мыслишки бросить читать.
По-хорошему, надо бы разбавить текст вставками из серии "началось". Например, в самом начале дать сцену жуткую (или какие они там?) в виде пролога. Или как-то по тексту вставки раскидать. Иначе скучно.

Мог бы закидать вас примерами "скучных" классических детективов, но не буду. Потому что сам не очень люблю детективы. В том числе и поэтому.
А пожелания учту.

Вадим проснулся от звонка. Испуская голубое свечение, мобильник ездил по столу и завывал: "Вставай, проклятьем заклейменный..."
- Але?! - схватив трубку, Черемисин успел заметить цифры на экране: второй час ночи. Кто это мог быть?
- Алло? - в ушах раздался знакомый мальчишеский голос. - Это Максим Краснов звонит!
- Да? Что случилось? - проговорил Вадим.
- Света исчезла!
Сон мигом прошел, а сердце тревожно забилось:
- Когда?
- Не знаю. Думаю, только что.
Черемисин одевался, прижав трубку ухом к плечу.
- Почему так думаешь?
- В двенадцать я только спать лег, а засыпаю я долго, - судя по голосу, Максим очень волновался. - Я завел будильник на час ночи, проснулся и... Увидел, что Светы нет!
- Зачем тебе вставать в час ночи?
- Сегодня же четверг! Ночь с четверга на пятницу!
- И что?
- Светлана всегда бегала в Мокши именно в пятницы! Вы не замечали?
- Нет, - удивленно сказал Черемисин. Он почти оделся и завязывал шнурки. - А почему в пятницу?
- Это дни Мокоши. Света встречается с ней в эту ночь.
- Родители знают?
- Они спят. Я на лестнице разговариваю. Вадим Федорович, она в Мокши пошла!
- Догадываюсь, - Черемисин сунул пистолет в кобуру, смахнул со стола ключи и запер квартиру. - Спасибо за информацию. Пока.
- Вадим Федорович, я еду с вами! - заявил Максим.
- Это еще зачем? Оставайся дома.
- Если не возьмете, разбужу родителей. Знаете, что тогда будет?
А здесь он прав. Родители нам ни к чему. Сами в Мокши ломанутся, да еще милицию вызовут. "Нет, шум не нужен, - подумал Вадим, - я должен сам разобраться в этой чертовщине. Каков мальчишка!"
- Ладно. Тихо выходи и жди, я подъеду.
Черемисин подбежал к "восьмерке", завелся и выехал на улицу. Ночной город пуст и темен. Кое-где светятся фонари и играют неоном витрины, но там, куда он едет, царит тьма. Древняя тьма. Максим ждал, нервно прохаживаясь вдоль дома и поглядывая на окна. Боялся, что проснутся родители, не хотел их будить. Интересно, почему?
- Откуда узнал мой номер? - спросил Черемисин, едва парень запрыгнул в машину.
- По вашей карточке, - Макс показал смятую визитку.
- Откуда карточка? Я тебе ее не давал, - спросил Вадим, выруливая со двора.
- Отцу давали, а он выбросил, - сказал Максим. - Я подобрал.
- Зачем?
- Знал, что пригодится. Вот и пригодилась. Я бы сам за Светой поехал, так ведь вы подписку с меня взяли! - раздраженно произнес Макс. - Может, догнал бы уже.
- Догоним. А может, и перегоним.
Машина выехала на трассу. Теперь по прямой, через нависший угрюмой стеной лес. Фары выхватывали из тьмы несущиеся навстречу белые столбики. Мимо пролетел знак "Осторожно, дикие животные", но Вадим скорость не сбавил. Не сейчас.
- Здесь животные могут быть, - подсказал Максим.
- Ничего, проедем как-нибудь... - азарт жег сердце. Они могут взять "жениха" Светы и, возможно, раскрыть дело.
- Вы читали мои записи? - вдруг спросил Максим.
- Читал.
- И что думаете? Может такое быть? - парень заглядывал Черемисину в глаза. - Вы верите в Мокошь?
Черемисин не ответил. Вера несовместима с фактами, она - аксиома, не требующая доказательств. А он - мент, сыщик, привыкший опираться на реальные вещи, на то, что можно увидеть, потрогать, понюхать... Он должен исходить из того, что преступление совершают люди. Не духи, богини, йети или чупакабра - а люди! Как все это объяснишь?
- Ты мне лучше скажи, как Светлана из квартиры ушла! - спросил Вадим.
- Сам не знаю, - заговорил Максим. - Родители двери заперли, ключ у них был. Второй ключ у меня. Я думал, она его взяла - а он на месте! Я им дверь запирал. К родителям в комнату я не заходил, да и она бы не стала. Как бы она искала ключи: на ощупь?
- То есть она просто исчезла?
- Я не знаю. По-моему, я слышал, как щелкнула дверь. Но я знал, что она уйдет в пятницу, потому и будильник завел. Чуть бы раньше!
- Что ж ты никому не сказал про пятницу?
- Кто бы поверил?
Дорога резко сворачивала влево. Вадим снизил скорость, повернул руль - и в свете фар увидел прущего на машину огромного лося. Пытаясь хоть как-то вывернуть, он ударил по тормозам и выкрутил руль. Машину занесло. Туша лося с нацеленными в лицо рогами мелькнула перед глазами. Конец...
Но удара не последовало. Дорога размазалась перед глазами, что-то шаркнуло по днищу, мелькнул кусочек неба... "Восьмерка" боком въехала в кювет, ударилась боком и замерла. Вадим мигом выключил двигатель и с гримасой боли ощупал левый бок. Все-таки их порядком тряхануло, и пистолет врезался в ребра. Будет хороший синяк.
- Ты жив? - он повернулся к Максу.
- Жив, - ответил парень. - Хорошо, что я всегда пристегиваюсь...
- Это правильно... Вылезай.
Со стороны пассажира дверь не открывалась - зажали кусты. Черемисин выбрался первым и помог Максу.
Лося не было! Вадим посмотрел на машину: никаких следов удара. Да если б был удар, их бы по дороге размазало!
Но не мог зверь уйти от удара, никак не мог! Вадим видел его четко, он не спал! Но лось растворился в воздухе.
- Ты лося видел?
- Видел, - прошептал Максим. "Вот! Значит, я точно не спал, - подумал Черемисин. - Но если и он видел, значит, зверь - не галлюцинация. Но тогда почему мы живы?"
- А куда он делся, видел?
- Нет. Это морок был, - оглядываясь по сторонам, сказал Максим.
- Чего?
- Ну, вы же читали мой блокнот. Мокошь морок наслать может - от яви не отличишь.
Опер не ответил. Мокошь решила их остановить? Бред...
- Не верите? Так найдите следы на обочине! Думаю, нет там никаких следов. И лося никакого не было...
- Делать мне больше нечего, следы в этой тьме искать, - возразил Вадим. Он чувствовал, что парень прав, но проверить это было страшно. - А ведь мы недалеко от Мокш, а, Максим? Пойдем? А лучше в город иди, я сам.
- Нет, я с вами! - твердо ответил парень. - Без вас я, получается, подписку нарушаю, так что лучше вместе.
Отбитые пистолетом ребра зверски болели, но Вадим стиснул зубы и шел. Надо дойти, несмотря ни на что.
Ночной лес молча нависал над ними. Они с полчаса шли по дороге и - ни одной машины. Шоссе казалось чужеродным уродливым шрамом, рассекшим землю, асфальт - засохшей кровяной коркой. Черемисин не мог понять, откуда взялись эти мысли, почему он вдруг стал чувствовать себя здесь чужим? Он взглянул на Максима. Похоже, напарник тоже чувствовал себя неуютно, часто озирался, потом поднял с земли толстую палку и пошел с ней наперевес.
- Нафига тебе палка?
- На всякий случай.
- Брось.
- Мало ли что... - попытался возразить Макс.
- Брось, у меня пистолет.
Максим неохотно отбросил ветку.
Когда свернули с шоссе на тропинку, тьма окружила их, дыша в спину пряным запахом ночи, и страх усилился. Вадим, хоть и вырос в городе, никогда не боялся леса. Часто ходил за ягодами, случалось и ночевать. Но никогда он не испытывал то-го, что сейчас: выступавшие из тьмы деревья принимали странные и страшные очертания, а когда он проходил мимо, то лопатками чувствовал чей-то взгляд.
- Максим.
- Что?
- Ты ничего не чувствуешь?
- Страшно, - признался парень. - Не по себе как-то.
- Мне тоже, - сказал Черемисин. - Только бояться не стоит. Лось был не настоящий, и страх не настоящий.
- А все равно страшновато, - озираясь, поежился Максим.
- Ты же знаешь, что это морок. Нет здесь никого.
- Если морок, то кто-то же его насылает, - возразил Максим.
- Ты свою Мокошь имеешь в виду?
- Ее.
- Слушай, Максим, ты сам-то во все это веришь? В то, что в тетрадке писал?
- Не знаю. Не хочу верить, но...
- Разберемся, - процедил опер.
Тропинка еле виднелась. Не раз Черемисину казалось, что они сошли с нее и идут вглубь леса, неизвестно куда.
- Максим, ты смотри по сторонам, а то заблудимся. Ты же лучше дорогу знаешь.
- Да куда смотреть... Не видно ничего.
- Стой! Мокши.
Невероятно, но они пришли! Ночью заброшенная деревня казалась иной. Рас-ступившиеся деревья давали больше света, и открытое небо смотрело на Мокши ми-риадами звезд. В городе лунный свет падал четкими прямыми линиями, а здесь дро-бился, вися в воздухе странной серебряной пылью.
- Что теперь? - тихо спросил Максим.
- Подождем.
Не входя в деревню, они притаились за кустами в десятке метров от ближайшего дома. Было тихо, но тишина не смущала опера. Одно из двух: либо Светлана еще не подошла, либо они где-то тут, и рано или поздно выдадут себя. Глаза привыкли к темноте, уже можно разглядеть пустые провалы окон и П-образный контур колодца. Даже в укрытии Черемисина не покидало чувство, что они притаились в от-крытом поле, а кто-то невидимый презрительно и плотоядно ухмыляется им в спины.
Резкий звук хлопающих крыльев напугал Вадима, схватившегося за пистолет. Тень ночного охотника на миг закрыла звезды, и послышался сдавленный писк попавшего в когти зверька. Лес жил своей жизнью.
Вадим вспомнил призрачного лося и подумал, что в этом мраке легко принять желаемое за действительное. Пожалуй, лучше поставить оружие на предохранитель. Он щелкнул рычажком и тут же услышал шаги. Даже не шаги, а легкий шелест расступавшейся травы. Кто-то шел. Черемисин сжал плечо Макса:
- Тихо!
Белая тень проплыла мимо, почти не касаясь земли. Сквозь ткань длинной рубахи виднелось подсвеченное лунным сиянием девичье тело.
- Света! - не сдержавшись, выдохнул Максим. Черемисин стиснул зубы: не хватало выдать себя! У слепых хороший слух.
Да, это она, хотя в первые секунды девушка показалась оперу призраком - так плавно и бесшумно двигалась по деревне. Облитая лунным светом фигурка резко контрастировала с черными срубами домов и мраком чащобы.
Светлана остановилась у колодца. Черемисин и Макс переглянулись, без слов понимая, что она кого-то ждет. Девушка стояла далековато, но, если кто-нибудь по-дойдет, они его заметят.
У Вадима затекли ноги. Давненько он не сидел в засадах. Опер пытался сконцентрироваться и расписать примерный план действий, но мысли предательски расплывались, а голова отказывалась соображать. Ладно, пусть только придет этот Всеслав, а там и думать будем.
Откуда пришел незнакомец, они не поняли, только вдруг фигур стало двое. Они держались за руки и смотрели друг на друга. Что-то говорили. Самое время! Черемисин приготовил наручники и короткой перебежкой оказался за ближайшим домом. До цели метров двадцать. Макс последовал за ним. Ветка хрустнула под ногой опера, но влюбленные не оглянулись. Черемисин выдохнул с облегчением: отлично, остался последний бросок. Застать врасплох, повалить и надеть наручники. Все. Кажется, что просто. Но если он - убийца, то так просто не дастся. Максим все же не мент, пацан, какой из него помощник? Да, мало ли, оружие у того будет? И не дай Бог, Светлану в заложницы возьмет. И все из-за того, что опер Черемисин решил в одиночку убийцу брать. Ох, засада!
- Слышь! - сдавленным шепотом сказал Вадим. - Ты тут оставайся, понял? Пока я тебя не позову! Понял?! Тут стой.
- Понял, - после паузы неохотно отозвался Макс.
- Не лезь, что бы ни случилось! Если что - беги в милицию, понял? Только не лезь!
После своих наставлений Вадиму стало страшно. А ведь авантюра это. Ведь можно задействовать опергруппу, а не геройствовать самому. Никто не осудит. Но будет ли еще такой шанс, и - назвался груздем...
Чувство внезапной опасности заставило обернуться и... опер прирос к земле, беззвучно раскрывая рот. Чудовищные жвалы огромного паука шевелились у лица, глаза размером со сливу бесстрастно глядели на человека. Крик застрял в груди. Черемисин забыл о пистолете, не в силах даже шелохнуться.
Паук не двигался, лишь переминался на длинных тонких ногах. Черемисин стал оживать. Рука потянулась к кобуре.
Словно испугавшись, паук резко скакнул в сторону. Черемисин выхватил "Макаров" и разрядил в убегавшую тварь всю обойму. Паук прыгнул за деревья и пропал.
- Вы что? Что с вами? - подбежал Максим. Уже не скрываясь, Вадим выскочил из-за сруба, но у колодца уже никого не было.

Неубедительно. Скорее, лось влетел бы в лобовое стекло и по закону подлости - копытами или рогами.

Штамп, я щитаю.

Опять?
Не знаю, но мне почему-то не страшно. Читал как-то одну из книг Данила Корецкого. По сюжету в московском метрополитене водились огромные пауки и крысы. Вот это жутковато было.

Так Светлана вроде имя ему не называла.

Что-то мне не нравится расстояние до Мокш. Девушка пешком преодолела его легко, да еще и почти с такой же скоростью, как и автомобиль (имея фору максимум в два часа)

Так там, кажется, и написано, что рога целили в лицо... Но это неважно, потому что это был морок.
Повторы ликвидирую.

Да мне тоже. Тут, скорее, некая таинственность, а не страх. Это все же не ужастик, не "кинговщина", это нечто более легковесное, несмотря на убийства...

Корецкого люблю и уважаю. Вообще, считаю его лучшим в этом жанре. И стиль его мне нравится. У меня, по сути, такой же ( не в этой книге ) - больше действия, минимум описаний.

Проверим. Спасибо.

Я понимаю ваше недоверие. Но кто вам сказал, что она шла пешком? Кажется, раньше было упоминание об этом.

Ах, точно- на лосе с котом под мышкой

Роман мистический - не забывайте.

- Какого черта вы устроили самодеятельность?
Черемисин стоял смирно и слушал. Обосрался - так молчи, говаривал, бывало, отец. Вадим и молчал. Тем более что возражать Маликяну в таком положении было чревато.
Шеф ходил вокруг стоявшего столбом Черемисина, как лев вокруг добычи:
- Если подозрения казались вам основательными, почему не вызвали опергруппу? А если бы преступник ухлопал вас там обоих? Вы еще гражданское лицо с собой прихватили! Вам что, инструкции не знакомы? Что там делал Краснов?
- Он был проводником.
- Проводником! Краснов - один из подозреваемых, у него подписка о невыезде, а вы с ним в лес идете за компанию! А если бы он вас шандарахнул в лесу? У вас мозги есть, старший лейтенант?
- Так точно.
- Сомневаюсь.
- Но он же не шандарахнул. Теперь и подозрения излишни, тем более что я никогда в них не верил! Краснов...
- Отставить! Слушайте меня внимательно, - Маликян остановился. Взгляд "Удава" был тяжел. - Мало того, что вы потеряли девушку, вы еще и спугнули предполагаемого убийцу. А это... Если с Красновой что-то случится, это будет на вашей совести, лейтенант. Не говоря о служебном расследовании.
- Разрешите поехать в Мокши и найти ее?
- Хватит с вас приключений. Развели самодеятельность со стрельбой по воронам. Поработаете здесь, а капитан Прохоров поедет на поиски.
Маликян сделал паузу, и Вадим решился:
- Тофик Ваграмович, у меня лучше получается работа на местности.
- Вижу, как получается. Стрелок ворошиловский. Обойму выпустил - и ни в ко-го не попал. Даже объяснить не можешь толком, в кого стрелял.
Черемисин промолчал. А что говорить? Что стрелял в гигантского паука? Пришлось сказать, что стрелял в предполагаемого убийцу, что показалось, будто он вооружен. Врать было гадко, но что оставалось? Максим паука не видел, но это и к лучшему. Вадим представил, что началось бы, расскажи Краснов о всей этой чертовщине, лосях-призраках и разбитой машине.
Он со злорадством подумал о Прохорове. А что, с другой стороны, пусть побегает по лесу. Это не в ресторанах сидеть, и в кабинете догадки из пальца высасывать! Одно беспокоило Вадима: Светлана. Маликян прав: если с ней что-то случится, это будет его вина. Света исчезла. В последний раз он видел ее с тем таинственным незнакомцем, а потом пришел паук...
Он с нетерпением ждал известий из Мокш и в глубине души был уверен, что с девушкой ничего не случится. Ведь не случилось же до сих пор! Если эта Мокошь хранит ее, то... Тьфу!
К трем часам вернулся Прохоров.
- Ну, что? - неумело скрывая волнение, спросил Вадим.
- Беги за коньяком. Нашли, - бросил капитан, вешая китель на спинку стула. - Ух, жарко. Жива и здорова. Относительно.
- Как: относительно?
- Свихнулась еще больше, - сказал Прохоров. - В руки не давалась, насилу скрутили. Уезжать не хотела. Жаль девчонку. Молодая, красивая - а крыша протекает...
Черемисин поджал губы. Ему казалось, он привык к цинизму капитана, ведь знает Прохорова давно. Нет, не привык.
- Больше ничего не видел?
- Нет. А что мы должны были увидеть? - усмехнулся капитан. - Таинственного Всеслава не нашли. Кстати, не твоя машина там в кювете лежит?
- Моя.
- Да, стрелять ты не умеешь, водить, оказывается, тоже, - засмеялся Прохоров. Черемисин улыбнулся, чтобы скрыть раздражение.
- Слушай, а Краснова где?
- Отвезли в психиатричку. Оттуда не сбежит. Режим.
- Зачем туда?
- Во-первых, для ее же безопасности. И нам легче. По лесу убийца ходит, случись что - нам с тобой расхлебывать.
- А родители?
- Дали согласие.
Черемисин покачал головой. Значит, и родители ей не верят. Или боятся до такой степени, что решили лечить...
- А во-вторых? - спросил он.
- А во-вторых, она все-таки свидетель, что-то видела и что-то знает.
- Надеешься разговорить?
- Посмотрим.
- Ты же не веришь ни одному ее слову!
- А ты веришь?
Они встретились взглядами.
- Я рассматриваю все версии, - сказал Черемисин.
- А я не трачу время на ерунду, - Прохоров глянул на Вадима как-то по-иному.
- Кстати, ты в курсе, что переходишь в мое подчинение? Распоряжение Маликяна.
- Не в курсе, - сухо сказал Вадим. - А что это вдруг?
- Не оправдываешь ты возложенного на тебя високого довэрия, - пародируя Сталина, не без удовольствия проговорил Прохоров. - Следствие буксует, результатов нет. Так что решено передать твое дело мне, тем более что связь их очевидна.
Как сказать, как сказать, подумал Вадим, но вслух спросил:
- А у тебя результаты есть?
- Ну, кое-что есть, - уклончиво ответил Прохоров.
- А именно?
- С удовольствием расскажу, но потом. А пока есть дело, как раз для тебя. Съезди в Бурьяново.
- Зачем?
- Есть одна зацепка. Короче, привезешь Гришина сюда. Надо допросить его еще раз.
- Не вопрос, - Черемисин демонстративно вытянулся во фрунт. Что ж, поездка в Бурьяново по любому лучше сидения в кабинете. Вадиму нравились эти места, и люди там интересные. Прохоров любит играть большого начальника - и пусть. Может, и к лучшему это. Пусть Прохоров расхлебывает эту кашу, ломает голову, стреляет в призраков.
Вадим поехал на станцию. По дороге позвонил знакомому и утряс вопрос с машиной: приятель обещал вытащить ее из кювета и привезти в город. Одной голов-ной болью меньше, хотя это как сказать. Машина старенькая, Вадим не беспокоился насчет вмятин, но повреждения могли быть и серьезнее. А средство передвижения терять не хотелось.
Снова нет времени поесть по-человечески! Черемисин мог заехать домой по-обедать, но знал, что в холодильнике найдет лишь обветренный кусок колбасы да банку шпрот. Не ахти какой обед. Можно, конечно, почистить и пожарить картошки, сварить макарон, но заниматься этим категорически не хотелось. "Посажу желудок, - думал Вадим, покупая у вокзала пирожки. - Буду потом на лекарства работать".
Электричку пришлось подождать. Вот и она. Двери лязгнули. Черемисин вошел в прохладный, пахнущий лаком и теплым металлом полусумрак, сел у окна.
Гришин говорит, участковый был в лесу ночью во время убийства. Интересно, но... Сева не в ладах с Авдеевым, значит, мотив поднасрать участковому возможен, тем более, что старик-сосед ничего подобного не замечал. Хм. Словоохотливая бабка рассказывала о секте до войны, знай она о такой секте здесь - обязательно бы проговорилась. Старое капище сжег бомж - за что и поплатился. Какой ни есть, а все же мотив. А кто срубил новый идол? Уж не тот ли, кто "отомстил" за капище? Надо бы с Авдеевым поговорить...
Черемисин сошел в Бурьяново. По знакомой дороге направился к дому Гриши-на.
Подписки Гришин не давал, но до конца расследования ему рекомендовали ос-таваться дома и никуда не выезжать. Черемисин догадывался, что думал Сева об этих рекомендациях и не удивился, не застав хозяина дома. Вездесущая и разговорчивая соседка сказала, что со вчерашнего дня Севу не видела, и в окнах света вечером не было.
Черемисиным овладели недобрые предчувствия. Он не думал, что Прохоров что-либо вытянет из Гришина и не видел причины тащить Севу к следователю. Впро-чем, он тоже скрывает кое-что от Прохорова, возможно, и Сашка знает чуть больше, чем я... Поразмыслив, опер зашагал к дому Авдеева, но и участкового на месте не оказалось. А может, он на дежурстве сегодня? Эх, надо было график посмотреть. Ну, ладно, в конце концов, личная жизнь есть у каждого...
Потоптавшись у калитки, Вадим подошел к забору соседа, но, судя по всему, старика тоже дома не было.
Он взглянул в сторону леса. До опушки рукой подать. Возвращаться ни с чем не хотелось - хотелось прогуляться. Лес манил в загадочный зеленый полумрак. Авдеев говорил: отсюда до Мокш километров восемь по прямой. За часок с небольшим можно добраться, если ходить умеешь и не заплутаешь. Сначала по тропке, потом по просеке, затем встать так, чтобы мачта электропередач справа оставалась. И идти. Не так сложно.
Черемисин не знал, что причиной, но почувствовал необъяснимое волнение. Быть может, он найдет что-нибудь... или встретит кого-нибудь. Времени до вечера еще много, успею вернуться. Он решительно зашагал к опушке.
Тот паук был, конечно, мороком, галлюцинацией. Не бывает таких тварей в природе. Был бы наяву - сожрал бы с потрохами. Как муху. Но как же не вовремя этот морок явился! Или, наоборот, очень вовремя, чтобы те двое успели смыться. Нет, что-то в Мокшах нечисто. Правильно бабка говорила.
Ему вдруг стало не по себе. Лес замер и затаился. Огромная, похожая на сказочного крокодила, туча почти "съела" Солнце. Стало холоднее, невесть откуда взявшийся ветерок взъерошил волосы на голове и, качая ветками кустов, сгинул.
Черемисин остановился. Вновь ощущение, что смотрят в спину. Он расстегнул кобуру. Над головой захохотало, и большая птица, снявшись с ветки, тяжело полетела прочь.
Вот черт! Без конца озираясь, Вадим забыл, откуда шел. Где же эта мачта? Вадим погасил внезапно вспыхнувшую панику и стал разглядывать древесные стволы. Где лишайник растет, где больше веток - там и юг...
Определив направление, опер двинулся дальше. Если в течение часа не доберусь до Мокш...
Но через полчаса деревья расступились, и показалось озеро. Отлично, Мокши рядом! Только в какой стороне? И Вадим вспомнил про идола на берегу. Если его найти, то и Мокши найду без проблем. Там почти по прямой.
Черемисин зашагал вдоль озера, стараясь не выпускать воду из поля зрения. Близко не подходил - ботинки мигом вязли в трясине. Ну, промокшие носки небольшая плата за то, что удалось не заблудиться.
А вот и идол! Обрадовавшись, Черемисин направился к деревянному истукану, но, не дойдя десяти метров, встал, как вкопанный. Рядом с идолом, лицом в воде, лежал человек.
Черемисин подошел, ступая по воде - плевать, ботинки и так мокрые, а наследить не хотелось бы. Тут еще криминалистам работать... Оглядевшись, опер присел у трупа. По одежде не определить, кто. Брезентовые штаны, потертая куртка, ноги в видавших виды сапогах. Вадим потянул мертвеца за одежду и перевернул... На него уставилось искаженное ужасом, мертвое лицо Севы Гришина с залитым водой ртом.
Подступила тошнота. Черемисин отвернулся и постарался отдышаться. Сердце колотилось. Он осмотрелся, не выпуская рукояти "Макарова". Судя по всему, Гришин умер недавно. Тем более что в Бурьяново его видели сутки назад.
Снова утопили? Но почему труп брошен у идола, у воды? Раньше тела находили в Мокшах. Убийца поменял почерк? Или убил другой? Надо звонить Прохорову, а лучше - Маликяну...
Вадим снова огляделся. Песчаная коса истоптана и разбита. Возможно, здесь дрались. Вадим достал телефон, настроил камеру и сделал несколько снимков. В ответ на вспышку из песка сверкнуло чем-то блестящим. Опер нагнулся, обернул пальцы в платок и поднял металлическую милицейскую пуговицу.

О как!

До случая в лесу Черемисин в мистику не верил, но выпущенная в гигантского паука обойма утверждала обратное. Эту жуткую тварь он видел собственными глаза-ми, и если признать, что она существует, то тогда следует признать и Мокошь. Либо он сходит с ума. Как Светлана. Как Макс. А разве сходят с ума коллективно? Вот коллективные галлюцинации возможны. При некоторых условиях... Например, дурманящий болотный газ. Хм, вообще-то болото в лесу есть, но далеко от Мокш. И все же - галлюцинации не убивают!
Светлана говорит, что людей убила Мокошь. Получается, девушка обличает свою покровительницу, существо, о котором отзывается с необычайным почтением. Разве это не странно? Странно.
А может, проблема в том, что он рассматривает Мокошь как нечто нереальное? Оттого и сумбур в голове. Если допустить, что богиня существует, что за странным именем стоит живое и чуждое нашему миру существо - а он пытается найти в его по-ступках человеческую логику? И, разумеется, никогда не найдет. Что тогда?
Черемисин поглядел в темное окно, и ему стало страшно. Если Мокошь существует и виновна в смерти людей... Что делать? Закон существует для людей, он не предусматривает наказания для богинь, гигантских пауков и лесной нечисти... А еще Черемисин не мог представить, как богиня топила бомжа и Виктора Ловкачева. Ну, там превратить в камень или испепелить молнией... Это эффектно и достойно богинь. А топить действительно может только фанатик.
Или все это - стереотипы, навязанные фильмами и книгами? Что люди знают о Мокоши, что знают о силах, которым поклонялись тысячи лет назад? К тому же Мокошь связана с влагой земли - что-то такое было в записях Максима. Отсюда и утопление? Бред, бред... Надо спать.
Спать не получалось. В голове бурлило. А события пятидесятых годов, о которых мало кто помнит в округе? Именно тогда исчезло все население Мокш, и деревня стала необитаемой. Но жители исчезли без всякой мистики: за ними приехали солдаты, всех вывезли и отправили на Колыму. Никто не вернулся. Такое в те времена случалось. Причины могли быть разными: антисоветская агитация, доносы, саботаж... секта?
"Вы не верите в Мокошь - это неважно, это она прощает. Но то, что чувствуют, она не прощает". Ничего пояснять Светлана не стала, и Вадим пытался понять ее слова. Выходит, неверие не грех в глазах Мокоши. Что же тогда грех, который карается смертью? Узнав это, можно понять мотив Мокоши или того, кто действует от ее лица... Ведь ни изнасиловать, ни убить призрак или галлюцинация не может. В том, что это живое существо или человек - Вадим не сомневался.
Оставалось его найти.
Черемисин взял с тумбочки сигареты и вышел на балкон. Ясная звездная ночь раскинулась над городом. И тысячу лет назад была такая же, и тысячу лет вперед будет... Вадим чиркнул зажигалкой и закурил, думая, что снова не выспится, а завтра трудный день.
Мысли вернулись к найденной у трупа милицейской пуговице. Улика, но такая ли важная? Сейчас многие ходят в лес в форменных кителях или штанах - Черемисин не раз такое видел. Отслужил человек, а старую форму в лес надевает или продал кому-нибудь. Форма прочная, теплая...
Вадим осознал, что старается не думать об Авдееве, но мысли упорно текли к участковому. А ведь пуговица могла принадлежать ему. Ведь участковый бывает в лесу? Бывает. И покойный Сева об этом говорил. Интересно, где Авдеев был в ночь убийства? Что будет, если задать ему этот вопрос? И где он был вчера, в момент смерти Севы?
Черемисин вспомнил визит к Авдееву. Грязные, в земле и траве, простыни, словно участковый гулял по лесу, а потом, не снимая сапог, ложился спать... И что я привязался к этим простыням? У каждого свои недостатки.
Черемисин бросил окурок во тьму. Яркий огонек прочертил дугу и сгинул. Итак. Покойный Сева говорил, что Авдеев ходит в лес по ночам... Ну, и что? Почему участковому в лес нельзя ходить? С другой стороны: что делать там ночью? Грибы собирать? Гм. Хотя, что может быть проще: встретиться со Славой и поговорить. За-одно посмотрим, на месте ли пуговица... Ерунда какая-то. Преступник легко заметит пропажу и пришьет пуговицу. Даже если не заметит и не пришьет - слабая улика. Пуговица стандартная, доказать, что она была именно на определенном кителе или штанах - нереально. Если только экспертиза что-то на ней найдет.
Нет. Не то. Не хватает какой-то детали... Подозревать Авдеева глупо. Не такой он человек, чтобы убивать, хотя и скрытный, и живет один: ни жены, ни детей. И все же стоит навестить Авдеева и поговорить, задать кое-какие вопросы и посмотреть на реакцию. Завтра.
Спать, надо спать. Утро мудренее.

- Итак, экспертиза показала, - Маликян прохаживался с листком бумаги в руках, а опера внимали:
- Что гражданин Гришин, пятьдесят третьего года рождения, умер от асфиксии, то есть удушения, вызванного попаданием... Ненавижу эту казенщину, - Тофик Ваграмович поднял голову на офицеров. – Короче говоря, утоплен. Перед смертью он пытался бороться с убийцей – об этом говорят следы на песке, а также синяки и ушибы на теле.
Майор глянул на Черемисина:
- Убит уже третий человек. Тем же способом, но! На этот раз не обошлось без борьбы и улик. Я склоняюсь к мысли, что убийца живет рядом с лесом или в лесу. Осмотр показал, что личные вещи убитого не тронуты. Значит, как и в тех случаях, мотив – не ограбление.
Да, думал Черемисин, и это для нас тупик. Потому что, кроме банальных грабежей и воровства, мы никогда ничего подобного не расследовали.
- И, наконец, форменная пуговица, найденная в песке рядом с трупом. Улика интересная. Кто что думает?
Оперативники переглянулись. Черемисин скромно потупил взгляд, предоставляя слово Прохорову.
- А на пуговице отпечатков нет? – спросил Прохоров.
- Хороший вопрос, капитан, - Маликян тряхнул бумагой. – Нет. И это странно. На трупе не милицейская форма, пуговице взяться неоткуда, так? Если предположить, что Гришин сорвал ее с преступника при драке – то почему на пуговице нет его отпечатков? Вообще ничьих нет.
- Ее могли подкинуть.
- Подкинуть? – Тофик Ваграмович удивленно глянул на Черемисина. – Кто? Зачем?
- Тот, кто убил. Чтобы сбить со следа. Направить по ложному пути.
- Вы умеете мыслить нестандартно, Черемисин, но боюсь, что здесь вы сами себя перехитрили. Зачем подкидывать, если убийца нам сто отпечатков ботинок оставил? Тоже, кстати, милицейских.
- А толку от них? – возразил Вадим. – В таких ботинках многие по лесам ходят.
- Пуговица и ботинки – это кое-что, - сказал Прохоров. – Значит, я на верном пути был. Эх, жаль, не успел Гришина допросить. Он что-то знал, раз его грохнули.
«Я был на верном пути, - мысленно передразнил Черемисин. – Умеет он свое «я» ввернуть»!
Вадим единственным из присутствующих знал о конфликте Гришина с Авдеевым, о подозрениях убитого – но не спешил об этом говорить. Почему? Вадим сам не знал. Он вспоминал открытое лицо Авдеева и испытывал нечто похожее на стыд. Интуиция уверяла, что участковый ни при чем, но правило доверять только фактам въелось в Черемисина настолько, что изменить ему Вадим мог, только бросив эту работу.
После совещания Черемисин внимательно просмотрел график дежурств, и за-писал дни, в которые дежурил Авдеев. В день убийства Гришина участковый был здесь. Алиби. Пока не железное – надо бы опросить ребят: вдруг он отсутствовал или куда-то отлучался.
Найдя по графику того, кто дежурил с Авдеевым, Черемисин позвонил милиционеру и выяснил, что за время дежурства Слава никуда не отлучался, только уходил поспать на пару часов в раздевалку.
Отсюда до места убийства километров двадцать, прикинул Черемисин. Даже на мотоцикле не добраться за пару часов туда и обратно и так, чтобы тебя никто не заметил.
Вадиму стало легче. Нет, это не Авдеев. Как чувствовал. Что ж, поедем в Бурьяново разбираться.
Авдеев был дома. После дежурства полагался выходной, и с утра участковый копался в огороде, пока его не окликнули:
- Здорово!
Авдеев разогнулся.
- Здорово.
- Можно войти?
- Конечно.
Черемисин толкнул калитку и вошел.
- Как легко открывается, - заметил он. – Совсем неслышно.
- Смазываю, - отозвался участковый. – Не люблю, когда скрипит.
- Я тоже, - Вадим остановился напротив. – В дом не пригласишь?
- Зачем? – Авдеев смотрел спокойно и прямо.
- Помощь твоя нужна. Не здесь же разговаривать? – развел руками Вадим
- Заходи.
Столько паутины Черемисин не видел никогда. Однажды ему приходилось вскрывать старый заброшенный сарай – там все было в толстом слое паутины. Но тут не старый сарай, а дом, и Авдеева не назовешь неряхой: дровяник на дворе сложен идеально, на работе участковый всегда чист, выбрит, одежда выглажена…
Пауки были всюду: свисали с занавесок, копошились в углах и сидели на стенах… Черемисин невольно сглотнул. Он взрослый человек и знает: пауки не кусаются и не опасны, но в памяти всплывали детские сны и кошмары. Ребенком он боялся пауков, очень боялся. И поражался смелости Буратино, колотившему огромных мохнатых тварей по брюху.
- О-о, - выдавил он, оглядываясь.
- Совсем пауки достали, - пожаловался Авдеев. – Откуда только ползут? Скоро на голову садиться будут. Что за напасть? Медом, что ли, здесь намазано? Мух вроде нет, а ползут...
Авдеев взял метлу, смахнул наиболее наглых тварей на пол и без жалости раздавил.
Наблюдая за ним, Черемисин забыл, что собирался спросить, и заранее выстроенная хитроумная цепочка вопросов полетела к черту. Пауки. Причем здесь пауки? Вадиму казалось: он знает ответ, но не может вспомнить.
- Так что ты хотел? Может, чаю? – предложил хозяин.
- Ты ведь знаешь о Севе... Можно и чаю.
Авдеев молча прошел на кухню, поставил чайник и вернулся.
- Да, скверно с Севой приключилось, - сказал он. – Не думал я, что он так кон-чит.
- И уже третье убийство в лесу, - добавил Вадим.
- Да.
- Как думаешь, они связаны? – спросил Черемисин. – Это мог один человек сделать?
- Не знаю. Первых двух утопили, ведь так? – сказал Авдеев. – А Севу?
Не знает, подметил Вадим. Результат экспертизы известен немногим, участковый его знать не мог.
- Тоже. И не без труда. Только почему-то преступник не отнес тело в Мокши, как раньше. Или его кто-то спугнул, или... убил другой человек.
- Не знаю, - повторил Авдеев. – Я не следователь. От меня-то что требуется?
- Ты участковый, да и в лесу бываешь часто. Севу ты знал... Ты идола у озера видел?
Засвистел чайник. Авдеев сходил за ним и вернулся, поставил два граненых стакана.
- С сахаром?
- Давай.
Участковый положил ложку сахарного песка, бросил чайный пакетик и налил кипятка.
- Спасибо.
- Ты уже спрашивал. Видел, - сказал Авдеев. – И что?
- Почему об этом не сказал?
- Когда? – участковый выглядел абсолютно спокойным. Ложка в сильных пальцах размеренно мешала сахар.
- Когда мы в лес с тобой ходили.
- А какое отношение идол имеет к убийству? К первым двум? Где тут связь?
Черемисин улыбнулся:
- Ты не ответил, Слава.
- Идол как идол. Стоит и стоит. Сто лет уже, наверное. Никому не мешает. Чего о нем говорить?
- Ну, понятно, - Черемисин отхлебнул чаю. – А у тебя не возникало мысли: откуда он взялся, кто его поставил и зачем?
- Давно он стоит там. Сколько себя помню, стоит.
- Разве? – удивился Черемисин. – Что-то ты путаешь, Слава. Говорят, в лесу часто бываешь, а знаешь меньше меня.
Черемисин не зря ввернул фразу про лес. Ждал реакции. Ее не было.
- Идол-то новенький, недавно вырублен, - продолжил он. - Нет ему сотни лет, даже года нет.
- Не пойму, что вы к этому идолу привязались? – пожал плечами участковый. – Какая разница, старый или новый? Это не имеет значения.
- Для чего не имеет значения? – спросил Вадим.
- Для расследования.
- А это мне, Слава, решать, - Черемисин поставил стакан на стол и поднялся. – Спасибо за чай. Кстати, если идол с малолетства помнишь, скажи, кому он поставлен?
- Я слышал: Мокоши, - спокойно сказал Авдеев. Черемисин сунул руки в карманы, чтобы скрыть волнение.
- А кто это?
- Богиня древняя. До христиан еще.
- А может, в деревне и поклонники ее есть, не знаешь? Севу рядом с идолом нашли – может, это жертвоприношение было? Соображаешь?
Авдеев кивнул:
- Конечно, понимаю. Да только не знаю в деревне таких. Все нормальные люди, в лес за грибами ходят, за ягодами. Православные.
- Но идол-то свеженький! А где старый, что ты в детстве видел? Кстати, в деревне все о нем знают?
- Наверно, да. Не знаю, не спрашивал.
- Кстати, тебе зацепка: преступник мог быть в милицейской форме...
Брови Авдеева поднялись.
- На месте убийства нашли пуговицу. Форменную. И следы от ботинок.
Их взгляды встретились. Авдеев сжал зубы и встал.
- Понятно. Вот, значит, почему ты вокруг да около... Тебе форму мою пока-зать?
Он встал и подошел к шкафу. Рывком распахнул. Сейчас, как в кино, подумал Вадим, выхватит обрез – а я и не готов...
Авдеев повернулся. В его руках были плечики с висевшей на них формой.
- Не стоит, – замялся Черемисин.
- Стоит. Смотри. Вот китель. Все пуговицы? Вот брюки. Все на мес...
Авдеев растерянно замолчал. На брюках не хватало пуговицы. На заднем кармане.
Стало слышно, как пролетевшая муха ударилась о стекло. Вадим поднялся. Улыбнулся:
- Видно, потерял где-то. Пришей, а то некрасиво. И не бери в голову, Слава, бывает и не такое.
Авдеев стоял, как истукан, с вешалкой в руках. Черемисин подошел и взял его за плечо:
- Ладно, Слава, пойду, похожу, поговорю с населением. А к тебе просьба: по-старайся выяснить, кто мог быть в лесу в день убийства. И у кого мог быть мотив убить Севу? Может, Гришин ссорился с кем-то или что-нибудь такое. Ты всех тут знаешь лучше меня, тебе и карты в руки. Только не тяни. Завтра жду с отчетом. Давай.
Черемисин вышел, слыша, как Авдеев вздохнул за спиной. Да, есть о чем по-думать. И мне, и ему.

В окно стучатся птицы. Он открывает, но они не заходят, головы на длинных шеях указывают в сторону леса. Его зовут.
Он бежит за ними. Он не боится заплутать. Ведь его зовет Хозяйка.
У озера никого нет.
Стайка рыб всплывает возле берега, резвясь в воде, то выпрыгивая, то уходя на дно. И вдруг...
- Кто вы?
- Мы – берегини, - ветром шелестит в ответ.
Рыбешек нет, а в матово-черной, как уголь, воде кружат девушки. Распущенные золотые волосы вьются причудливыми блестящими плавниками. Они тихо смеются, зовя за собой. Он видит, что абсолютно наг, и не чувствует стыда.
Он стоит по колено в воде, девушки ходят вокруг. Белые нагие тела вызывают желание, но он не смеет прервать странный завораживающий обряд. На него брызгают водой, напевая что-то. Берегини кружатся, уходя в глубину - одна!
Лунный свет падает на серебристую кожу и золото распущенных кос.
- Как тебя зовут?
Она смеется, откинув голову на тонкой лебединой шее.
- Зачем тебе?
- Хочу знать!
- Не скажу.
Она выходит из воды, пройдя так близко, что волосы касаются его груди, оставляя на коже пылающий страстью ожог. Легкая обнаженная фигурка скользит меж деревьев, он слышит крик:
- Догонишь - скажу!
Он бежит за ней, но куда там... Девушка летит легко и быстро, его же держит внезапно сгустившийся воздух. Протискиваясь меж невидимых струй, он рвет их руками. Где же она? Грудь разрывает тоска, словно вдруг, разом он потерял все. Все, ради чего живет.
- Я здесь.
Он идет на голос. Она стоит на узкой песчаной косе. Красивая, нагая. Тонкие руки протягиваются к нему...
Они сплетаются на песке, катаясь по траве и воде. Если б сказали: умрешь, если станешь любить ее - он бы только смеялся.
- Как твое имя?
Он должен знать! Знать ту, что дана свыше, знать свою судьбу.
- Светлана.
Мир вспыхнул и завертелся. Душа взлетела выше облаков, ухнув в воды озера тяжелым замшелым камнем. Прозрачная гладь сомкнулась над головой, стало тихо и спокойно. А больше ничего и не надо.

***

После визита к Авдееву Вадим прошелся по деревне. Надо бы узнать, с кем покойный Гришин конфликтовал в последнее время или вообще. Самому узнать. Лично. Оторванная пуговица на брюках Авдеева поразила Вадима, но он не подал вида. Странное совпадение. И совпадение ли? Но Авдеев выглядел таким ошеломленным, что... Да и не мог он, зная, что пуговицы нет, так спокойно показывать форму. Лепил бы отмазки, отговорки. Или просто пуговицу пришил. Если, конечно, заметил...
Поговорив с людьми, Вадим узнал, что Сева Гришин терпеть не мог лишь одного человека: участкового Авдеева. С одной стороны, это добавляло подозрений. Но с другой: как еще известный всей деревне непоседа и дебошир мог реагировать на участкового, который не раз его утихомиривал и штрафовал? Стало быть, мотив ненавидеть мента у Севы был. Но, по наблюдению Черемисина, Слава - неконфликтный и уравновешенный человек, опытный, в милиции не первый год. Незачем ему убивать.
Вадим помнил свою беседу с Гришиным и верил ему. Ну, и что, что судим? Во-первых, давно было, по молодости и пьяному делу, как говорили в селе. Во-вторых, интуиция. И, в-третьих, смерть. Хотя смерть тоже не снимает все подозрения. Бывает, что и убийцу убирают...
Как же не вовремя Севу убили. А это значит, что знал он больше, чем сказал. Бомжа убитого знал, быть может, и этого Славу знал. Но уже ничего не расскажет.
- Здравствуйте, товарищ оперуполномоченный.
- Здравствуйте, - поздоровался Черемисин. Он узнал этого человека: старик, сосед Авдеева. Его бородатое рябое лицо выражало живейшее любопытство, и дед мялся, явно желая что-то сказать.
- Расследуете? - спросил старик. – Эх, жаль Севку. Молодой еще был. Жить да жить.
- Да, - сказал Вадим, - темная история. А вы, кстати, ничего не можете сказать о нем?
- Что сказать?
- Ну, о Гришине. У него враги были? Не знаете, может, он с кем-то ссорился накануне?
- Ага. Ну, что сказать? Не знаю. Мы с Севкой, хоть и не приятели были, но ничего плохого сказать о нем не могу. Не ссорился он ни с кем. И потом... О покойнике или хорошо, или...
Левую ладонь Егорыча перетягивал бинт.
- Поранились?
- Да, - махнул рукой старик. - Ножом задел. Ерунда.
Зазвонил мобильный.
- Да, Черемисин.
- Где ты там?
- В Бурьяново. Людей опрашиваю.
- Приезжай в отдел, - сказала трубка голосом Прохорова. - Начальство жаждет крови...
Черемисин спрятал трубку.
- Уходите? - спросил старик.
- Да, а что?
- О Славе я поговорить хотел, - Егорыч отвел глаза, вздохнул. - Не хочу наговаривать, но раз уж началось такое... Вы человек умный, городской, разберетесь.
- А если короче? - не церемонясь, спросил Вадим. Начальство ждало, и тратить время на досужие разговоры было непозволительной роскошью.
- Помните, вы спрашивали, не бегает ли Слава по утрам? Я ведь ответил: нет. А теперь...
- Что теперь? - строго спросил Черемисин.
- Не врал я, говорю. Только вспомнил, что был Славка в лесу, когда молодого убили. Сам видел. Вспомнил я. Бегал он тем утром в лес.
- А раньше вспомнить не могли? - Вадим лихорадочно думал. Вот некстати Маликян вызвал. Сейчас бы посидеть спокойно, да все обдумать. - И откуда вы знаете, когда был убит Ловкачев?
Старик усмехнулся:
- Ловкий ты, парень. Знаю, знаю. От Славки и знаю. Спроси у него, если не веришь. Он мне о своих делах всегда рассказывал, а когда убийства начались, так сам не свой стал. Один все время сидит, один и в лес ходит, а раньше ведь вместе хаживали.
- Что еще?
- Однажды ночью его видел: сидит на крыльце и курит. Я спрашиваю: чего, мол, сидишь, завтра на работу вставать, а он говорит: страшный сон приснился, спать не могу. Да и с Севой он не всегда ладил, все это знают, хоть всю деревню спроси.
- То есть вы думаете, что он мог убить?
- Думай ты, начальник, - жестко ответил старик. - А я тебе все рассказал. Если надо, хоть в суде подтвержу. Он мне хоть и сосед, и как сын родной, но я правду хочу знать. Можно ли руку ему подавать, знать хочу.
Глаз Егорыч не отводил. Смотрел уверенно и прямо. Серьезен старик. Не похоже, что врет, подумал Черемисин. Да-а, задачка.

- Можно?
- Входи, тебя одного ждем.
В кабинете Маликяна было просторно и свежо. На подоконнике цветы, на стене - вымпелы и награды. Черемисин бывал тут не раз, и всегда отмечал четкий порядок и геометрическую точность расставленных по периметру стульев: ни один не выбивался из ряда ни на миллиметр. В кабинете находились Тофик Ваграмович и Про-хоров. Хорошо, что Лесовского нет, подумал Вадим, садясь на один из стульев.
- Итак, господа, я хочу слышать, что нового в известном вам деле? - Маликян посмотрел на оперов. - Чего вы добились... за последние дни?
Черемисин глянул на Прохорова. Давай, ты же у нас старший, говорил его взгляд. Прохоров откашлялся.
- Давайте с самого начала, - предупредил его Маликян. - По-порядку. Сопоставлять факты будем потом.
Прохоров начал говорить, Черемисин слушал. Тофик Ваграмович прохаживался по кабинету мягкой тигриной походкой, изредка останавливался, прислушиваясь, но ничего не говорил.
- Третье убийство, - сказал он, когда Прохоров кончил, - связано с теми двумя? Александр Робертович?
- Возможно, - сказал Прохоров.
- Черемисин?
- Без сомнений.
- Почему?
- Смерть наступила от утопления, раз. Снова в Мокшах, в этом лесу, два.
- И подозреваемых снова нет - это три, - завершил Маликян. - Прохоров, что вы скажете?
- Подозреваемые есть: Краснов.
- Тот молодой человек, который ездит в Мокши с сестрой?
- Да, - сказал Прохоров.
- Основания?
- Есть свидетели его ссоры с Виктором Ловкачевым. Он зачем-то скрывал свое присутствие в лесу в день пропажи Ловкачева. Потом признался, что был в Мокшах, но Виктора не видел.
- Но ведь это он вызвал милицию? - спросил Маликян.
- Не он, а Ловкачев-старший.
- Но Максим сам приехал к нему и все рассказал, - уточнил Черемисин.
- Главное не это, - Прохоров потер подбородок, - а то, что его застали в Мокшах рядом с трупом Виктора.
- Которого ранее там не было? - уточнил Маликян.
- Так точно. Откуда труп взялся, и почему он с сестрой оказался на этом месте, Краснов объяснить не может. А его сестра несет ахинею, что Ловкачева убила какая-то богиня.
- Краснову тоже допрашивали?
- Да. Безрезультатно. Кстати, сейчас она в психиатрической клинике.
- Возможную причастность ее брата к третьему убийству проверяли? - спросил Маликян.
- Да, - ответил Прохоров. - Со слов родителей, днем он был дома. Они были на работе, но звонили ему, и он брал трубку... Я говорил с соседями: никто не видел, чтобы он выходил из дома. Но и никто не мог подтвердить, что Максим Краснов находился в квартире. А родители, сами понимаете, подтвердят, что угодно... С другой стороны: мотив. С убитым Гришиным Краснов вряд ли знаком - вместе их никогда не видели. Хотя в Бурьяново Краснов бывал - там у него бабушка живет.
- Иными словами, если подозревать Краснова, то никак не в последнем убийстве. И не в первом? - суммировал Маликян.
- Ну, да, пока так.
- Если предположить, что убийства связаны, очень может быть, что убийца не один.
- Возможно.
- Ну, а теперь вы. Слушаю вашу версию, - взгляд "удава" остановился на Черемисине. - Ведь она у вас есть?
- Есть, - Вадиму хотелось подняться, но начальник жестом оставил его сидеть.
- Я пока не вижу явных подозреваемых. Это плохо, но... это так. Краснов виноват лишь в том, что оказался не в то время не в том месте. И зачем убийце постоянно таскать с собой свидетеля - сестру?
- Слепого свидетеля! - едко вставил Прохоров.
- Неважно. Слышит она прекрасно, - возразил Вадим.
- Она сумасшедшая, - усмехнулся капитан.
- Это определять врачам, а не нам, капитан.
Маликян молчал. Он чувствовал: опера недолюбливают друг друга - но не спешил мирить их. Иногда это даже полезно...
- Продолжайте, Черемисин.
- Светлана Краснова говорила о Мокоши - некоей древней богине. Она якобы видела ее. Она же – богиня - и убила Ловкачева. Можно над этим смеяться, но ведь Гришина нашли рядом с идолом. Идолом Мокоши - это вам любой в деревне подтвердит. Идол свежий, кто-то выстругал его совсем недавно, а раньше там стоял старый идол, который куда-то делся. Со слов Светланы Красновой, его сжег бомж, за что и поплатился жизнью. Голова нового идола вымазана кровью. Человеческой - но не принадлежащей никому из убитых...
- Я в курсе. Так что же вы думаете: секта? - предположил Маликян.
- Или религиозный фанатик. В любом случае, связь убийств с именем Мокоши очевидна.
- Кстати, у Краснова была тетрадь с описаниями обрядов! - вспомнил Прохоров.
- Вот как? - удивился Маликян. - Очень интересно. И где она?
- У меня, - сказал Черемисин.
- Принесите ознакомиться. Что он говорит по этому поводу?
- Что выписал все из интернета, - сказал Прохоров. - А интересовался из-за слов Светланы. Хотел понять причину ее... веры в эту Мокошь.
- Максим тоже верит в Мокошь, он видел что-то в лесу, чему не может дать объяснения - а ведь он умный и начитанный парень, - сказал Черемисин. - И потом: верить - не преступление. Максим боится Мокоши и не хочет, чтобы сестра бывала в Мокшах.
- Почему?
- По ее словам, Мокошь обитает там. Даже название деревни совпадает с име-нем богини. Максиму страшно там находиться.
Прохоров фыркнул и замер под тяжелым взглядом Маликяна.
- ...Еще он думает, что Мокошь дурно влияет на сестру. У нее видения, нервные срывы...
- Короче говоря, там она сходит с ума, - Маликян вздохнул. - Черемисин, вы меня удивляете. Я еще могу понять видения у слепой девушки, необъяснимый страх у подростка... Это бывает. И часто без причины. Но вы рассуждаете об этой Мокоши, как о реальном человеке! Может, вас тоже на обследование отправить?
Прохоров усмехнулся.
- В Мокшах кто-то или что-то есть, - спокойно ответил Вадим. - Об этом мне еще Гришин сказал, когда жив был.
- Хм, мне он этого не говорил, - вставил Прохоров.
- Надо уметь разговаривать с людьми, Саша. Конечно, легче подозревать первого попавшегося. Ты, кстати, и Гришина подозревал - и что теперь?
- Теперь подозреваемым меньше...
- Вот что, - прервал майор. - Состязаться в остроумии будете в другом месте. А мне нужны результаты! Дело об убийстве Гришина я присовокупляю к этим двум и беру под свой личный контроль. Убийства связаны между собой - это очевидно и не требует доказательств. Работайте. Ищите. Если уверены, что в Мокшах кто-то живет – устройте засаду, слежку, не мне вас учить, но - найдите этого человека! Вы знаете, где он бывает. Опытному оперу этого хватит за глаза. Три убийства за две недели - и ни одной нормальной улики. Одни разговоры и небылицы. Все, идите.
Опера поднялись.
- Докладывать о проделанной работе и результатах каждый день!
- Есть.
- Свободны.

Придраться не к чему

Спасибо, Касторка. Рад, что вы продолжаете читать, несмотря ни на что.
До развязки еще порядочно текста.

Так за Авдеева переживаю

Так вот кто ваш фаворит. Вообще, вы наверно уже выделили главных героев. Значит, Авдеев понравился больше остальных?

Не совсем в этом дело. Просто чувствую, что над ним сгущаются тучи и пауки
А Светлана и Максим меня раздражают.

Ага, то есть сострадание... Героя можно или любить или жалеть...

А чем?
И вы Черемисина не упомянули. Он ведь тоже один из главных действующих лиц. Как он вам?

Пойдет
Надо дочитать до конца, а тогда уже высказываться и расклыдывать мысли по полочкам. Так что не филонте, а почаще вывешивайте текст

Так и вы не филоньте, а почаще ругайте. Это поможет улучшить текст.

Окей. Вы из Светланы сделали реальную дурочку. От этого не переживаешь за неё, а хочется отправить в психушку. А она в начала вполне была адекватной и сильной. Я понимаю первый шок, растерянность от этого и желание поделиться с кем-то. Но потом вся ее болтовня ей же во вред. Она что не может попредержать язык и где-то быть похитрей?

ПопрИдержать. Спасибо, интересное замечание. Будем думать. Но давайте не делать выводов, пока история не закончится. Если ваше мнение не изменится, тогда обсудим это еще раз.
Значит, Светлане надо замкнуться и таинственно молчать? Избитый прием. Зато дурочкой не выглядит. Как говорится: молчи, сойдешь за умного. Хм...

Авдеев дрыгнул ногами и проснулся. Пасмурное утро хмурыми облаками смотрело в завешенное ситцем окно.
Что за кошмар! Привидится же такое... Безголосая кукушка молча высунулась из часов, и он посмотрел на стрелки: семь. Надо вставать.
Рука сдернула висевшие на стуле тренировочные штаны. Авдеев нагнулся за ботинками и увидел вымазанные в земле ноги. Взгляд механически скользнул вправо: и простынь испачкана грязью. Да что же такое? Когда успел? Ночью в туалет не вставал. И нет привычки босыми ногами по двору шастать, вот лежат калоши и сапоги. Может, вечером, когда курил на веранде? Нет на веранде такой грязи. Он, хоть и живет один, порядок старается поддерживать.
Стирать придется. Авдеев сдернул грязные простыни с кровати и положил на стул. Жаль, нет жены... Стирать Авдеев не любил. Жениться тоже как-то не получалось. В деревне женщины по душе он не видел, знакомиться в городе не было времени. И потом, городским ведь квартиру подавай, не поедут они в деревню. А еще жила внутри Авдеева уверенность, что всему свое время, что он не хуже других, и простое человеческое счастье не обойдет его стороной. И потому жил, как живется, не форсируя событий.
На плите запел чайник. Авдеев налил чаю и закурил. Дурацкая привычка, а никак не бросить. Сколько раз собирался, но нет стимула. Ему казалось: он бросит, если захочет. В своей силе воли Авдеев не сомневался. Но - зачем? В отделе все курят, и ты как бы свой, не отделяешься от коллектива, дома тоже никому не мешаешь. В армии курили, чтобы пореже бывать в казарме, отвлечься от изматывающей рутины, был повод пообщаться, к тому же курящих меньше дергали по всяким мелочам. Куришь - значит, занят. Тогда многие курить начинали...
Последние события выбили его из колеи. И дело не в начальстве или беспомощности следствия. Авдеева преследовало чувство, что он может раскрыть это дело, что знает нечто, о чем не догадывается внимательный и умный Черемисин, что стоит лишь напрячься и вспомнить какую-то деталь...
Он допил чай, помыл посуду и вышел во двор. Размяться, что ли, дров пору-бить? Запасец был, но Авдееву нравился процесс, свежий запах расколотого дерева и приятная тяжесть топора. Он брал чурки, размахивался и колол одним ударом. Пи-лить не любил - долго и занудно, рубить - другое дело.
Когда куча дров выросла до вершины колоды, Авдеев остановился. Плечи на-лились тяжестью, ладони саднило. Надо же: мозоли натер! Увлекся. Плевать, заживет.
Загрузив дрова в поленницу, Авдеев умылся и присел отдохнуть. Мысли вернулись к работе. Выходной все же - а что делать? Не ящик же смотреть, тем более что ничего путного там все равно не показывают. Одни гладкие чиновничьи рожи, утверждающие, что в стране все хорошо и даже прекрасно, хотя глаза убеждают в обратном. Очередной президент дает очередные обещания, народ кричит ура и ждет перемен. Щас...
Иногда Авдееву хотелось бежать, уехать подальше, чтобы увидеть другую жизнь, заняться чем-то другим, более осмысленным и полезным. Куда? Кто тебя там ждет? - остужал разум. А здесь? Что останется здесь после меня, кому я все это оставлю, спрашивал Авдеев и не находил ответа.
Да, он мог уехать. Но... Раньше надо было. А сейчас что-то держало его здесь, может, могила матери, а может, глубоко затаившееся чувство долга перед землей, вскормившей и взрастившей его. И терпеливое ожидание лучшей доли, известное каждому русскому человеку.
Вот Сева. Жил, жизнь прожигал - его жизнь, имеет право. Имел. А смерть, вот она, рядом была. Наверно, знай люди время смерти, жили бы по-другому, другими бы стали. Лучше бы стали, наверно. Хотя это жестоко. Знать.
Эх, Сева, Сева... Что тебе понадобилось в Мокшах, кому ты перешел дорогу? Три смерти менее чем за месяц. Бомж, городской, и свой, деревенский. Нет ни мотива, ни логики в этих убийствах. Объединяет одно: все утоплены. И еще место преступления. Убийца выслеживал свои жертвы возле Мокш и топил. Топил, скорее всего, в озере - других водоемов поблизости нет. Севу нашли у озера рядом с идолом, остальных в Мокшах, в брошенных домах.
То есть, как говорилось в одном известном фильме: место встречи изменить нельзя! Преступник действует в Мокшах, и только там, он вполне может быть местным, хорошо знающим лес. Убитые были здоровыми людьми и могли за себя постоять. Виктор Ловкачев, говорят, занимался карате, а Сева без ножа в лес не ходил. Значит, убийца наверняка физически сильный человек. И нож Севе не помог.
Из своих, деревенских, Авдеев никого не подозревал. Мужики все правильные, да и в массе своей старики, не годившиеся на роль хитрого и сильного маньяка. Конечно, убийца мог приходить из других деревень, но Бурьяново было в два раза ближе к Мокшам, чем любая из них. К тому же, скажем, из Ракитино добраться до Мокш можно было, лишь переправившись через речку. Не абы какое препятствие, но все же... Авдеев побывал во всех окрестных деревнях, поговорил с людьми, но ничего нового не узнал. Да, лес - не город, он умеет хранить тайны.
Надо бы в магазин сходить, подумал он, в доме шаром покати. Хлеба, мяса и пряников купить. Авдеев любил пряники, мятные, с глазурью. Любовь к пряникам была родом из детства и, хоть вкус их менялся со временем, Авдеев всегда покупал их, добродушно посмеиваясь над своей слабостью. Он взял деньги и вышел из дому.
Выйдя за калитку, он увидел стоящего во дворе соседа.
- Здорово, Егорыч.
- Здоров, - буркнул старик.
- Чего не в настроении? Случилось что?
- Ничего. Кости ломит.
Авдеев подошел к забору:
- Может, врача вызвать? Лица на тебе нет. Могу в поликлинику отвезти.
- Не надо. Дело стариковское. Пройдет.
- Ну, смотри. Мне не трудно. А что у тебя с рукой?
- Порезал, - недовольно проговорил старик. - Что вы меня с этой рукой все дергаете? Следователь вон тоже спрашивал. Сначала про тебя, потом про руку.
- Черемисин?
- Да не знаю, как зовут его. Какая разница. Вон, Михалыч неделю назад ногу сломал, так его не спрашивают, что случилось! А ко мне привязались!
- Да не бухти, Егорыч, пустяки это. А что он спрашивал?
- Известно, что: что видел, что слышал.
Старик махнул рукой:
- Эх, знать бы раньше!
- Что?
- Как жизнь повернется, - невпопад сказал Егорыч. - Все ерунда, все пыль. Все, что делал - быльем поросло...
- Ну, хорошее-то останется, - сказал Авдеев. - Все, что сделал, что сказал хорошего - все останется. Мне мать так говорила.
Сосед закивал:
- Я твою мать хорошо знал, Слава. Так знал, как другие не знали. Хорошая была женщина. Но... Неудачливая была. Да.
Егорыч примолк и задумался. Да, дед Осинин был близок с матерью: они были соседями и дружили. Насколько близок - Авдеев не знал и знать не хотел, но перед смертью мать наказывала держаться Егорыча: он мол, свой, хороший человек, не выдаст, не продаст. Так и повелось. Друзьями они не стали, но Авдеев знал: дед и за домом присмотрит, и денег, если надо, даст, и поможет, чем сможет, хоть делом, хоть советом. Что говорить, он и участковым тут стал не без помощи Егорыча. Так говорила мать, а матери он верил, хотя в милицейскую школу поступал самостоятельно и по желанию.
- Как спишь-то, хорошо?
- Нормально. А что?
- А у меня бессонница, - пожаловался старик. - Сижу, в окно смотрю и думаю.
- О чем? - спросил Авдеев. Он не торопился свернуть разговор и уйти. Можно и поболтать со стариком, давно они не разговаривали. Соседи все-таки.
- О смерти. О чем еще старикам думать?
Авдеев смутился.
- Не такой уж ты старый, Егорыч. Какие твои годы?
А сам подумал: старый, старый ты, дедуля. Сколько годков тебе? Восемьдесят, не меньше. А выглядишь бодрячком, и по лесу идешь так, что не угонишься! Только давно мы с тобой в лес не ходили, когда там в последний раз - и не вспомнить.
- Большие, большие, Слава. Детей у меня нет, родственников тоже. Помру - никому ничего не оставлю, никто и слова доброго не скажет.
- Брось, Егорыч. Слушать тошно.
- Слушай, Слава, слушай, доведется, и у тебя так будет: ждешь в жизни чего-то, ждешь, время пришло - а тебе шиш в морду! Иди, говорят, гуляй.
Осинин глянул на участкового. Мрачно глянул, зло.
- Это кто ж тебе шиш? - спросил Авдеев. Резко спросил, жестко. – Кто?
Дед неожиданно рассмеялся:
- Никак, заступиться решил? Брось, парень. Я ж тебя просто спросил.
Не просто, подумал Авдеев. Что-то случилось. Егорыч не из тех, кто жалуется. Никогда старик не жаловался, сколько его помню.
Авдеев вернулся из магазина и занялся формой. Завтра на работу, надо привести ее в порядок.
Он достал из шкафа плечики с формой, взгляд тут же остановился на брюках, на заднем кармане которых не хватало пуговицы. Когда и где он ее потерял, Авдеев не помнил. Зато запомнил идиотское положение, в которое поставил себя перед Черемисиным. Надо ж так: на месте преступления найдена милицейская пуговица - и на его брюках как раз не хватает одной! Вот подстава! Опер так смотрел на него, не исключено, что подозревать начал. Да вот и дед говорил… Этого еще не хватало!
Авдеев открыл ящик стола, нашел кусочек подкладки с пришитым к ней запас-ными пуговицами, аккуратно срезал одну и стал пришивать к штанам.
В дверь постучали.
- Входи, - крикнул Авдеев и поднял голову.
На пороге стоял Горелов, пенсионер и общественник. В молодости Горелов служил, много ездил по стране, а, выйдя на пенсию, считал своим долгом просвещать каждого жителя Бурьяново в области государственной экономики и политики, из-за чего несознательные бурьяновцы неуемного старика сторонились и называли брехуном.
На сей раз Горелов был непохож на себя. Тих и смирен.
- Слава, - выдавил он с порога, - бабка Арефьева помирает, тебя зовет.
Авдеев поднялся.
- Меня?
- Тебя! - подтвердил Горелов. - Беги, Слава, она очень ждет!
Авдеев стал одеваться. Идти к умирающей в тренировочных штанах и майке нельзя.
- Быстрее, плоха она...
Авдеев не ответил. Быстро одеваясь, он гадал, что хочет от него умирающая Арефьева. Бабка древняя, живет здесь всю жизнь безвыездно, сто лет уж ей, наверно. Вот и пришел ее срок...
- Пошли!
Не дожидаясь Горелова, он припустил к дому бабки. Внутри находились несколько женщин и врач. Обменявшись с ним взглядом, Авдеев понял, что дни старухи сочтены. А может, и минуты...
Его провели к постели. Бабка Арефьева лежала на кровати у открытого окна. Через него в комнату лилась жизнь, пролетел шмель, веселые солнечные зайцы прыгали по стенам, а старуха лежала недвижно, закрыв глаза. Родственница, женщина лет тридцати, печальная, в накинутом на голову платке, кивнула участковому и вышла.
Авдеев вздохнул. Что сказать? О чем вообще говорить с человеком при смерти, как понять его, стоящего у края бездны, возврата из которой нет. Когда в больнице умирал дед, Авдеев помнил, как жадно он хватал пришедшего навестить внука за руку, словно хотел взять немножко силы и жизни. Как фронтовик, дошедший до Берлина, старался не выдать животного страха перед неизбежным концом, играл желваками на исхудавшем лице - а из закрытых глаз катились слезы...
Старуха открыла глаза:
- Пришел, Слава?
- Да, - выдавил Авдеев.
- Помираю я, - Арефьева говорила тихо, но внятно, ему даже не пришлось нагибаться или подходить ближе. - Хочу сказать, что знаю. Никто, кроме меня, уж не скажет...
Он замер.
- Ты мамку свою не вини, она все для тебя делала...
О чем она? Авдеева охватило беспокойство и предчувствие беды.
- Время было такое, тяжкое. Детки умирали. А мамка тебя спасла...
Она вспоминала шестидесятые. Авдеев знал: тогда в Бурьяново от неизвестной болезни умерло много детей. А он выжил. И хорошо помнил детство, в котором не с кем было играть. Школу, в которой из Бурьяново не училось ни одного ребенка. Почему так случилось? Он никогда не спрашивал себя об этом. Судьба. Ему повезло, и все.
- Она тебя в Мокши отнесла. Никто об этом не знал, только я. Я никому не сказала, а теперь хочу сказать...
Внутри разлился холод. Мокши! Причем тут Мокши?
Почти забытые образы всплывали, разрывая память на смутные, зыбкие лоску-ты. Лес. Осень. Тяжелые соленые капли на лице. Шум ветра, похожий на вздохи. Колодец с черной водой. Присутствие чего-то, чему он не знал названия. Страх. Слабость. Мать в брезентовом плаще на коленях, ее крик...
Старуха говорила, он вспоминал. Вспоминал то, что память услужливо задвинула в самый дальний и темный угол.
- Тебя отдали ей, - прошептала Арефьева. - Ты должен знать. Грех... Душу по-губишь. Господи, спаси... Уезжай отсюда, Слава, уходи скорей. Она придет за тобой... за душой твоей придет. Господи, прости.
Он молчал, жалея, что пришел сюда. Но слово было сказано.
Арефьева шевельнулась. Авдеев понял, что она хочет перекреститься - но не было сил. Руки ее уже не поднимались. Старуха бессвязно забормотала, потом закрыла глаза и утихла. Авдеев понял, что больше вряд ли что узнает.
- Спасибо, - хрипло сказал он умирающей и вышел, не глядя на людей.
- Ну, что там? - догнал его Горелов. Авдеев поднял голову:
- Что? Ничего. Все нормально.
- Покурим? - предложил пенсионер, доставая сигареты. - Доктор сказал: помрет...
- Что он знает, твой доктор! - резко ответил Авдеев. Рука, потянувшаяся к пачке, замерла в воздухе и опустилась. - Кто он такой, чтобы решать?
- Ну, ему виднее, - заметил Горелов. - Врач все-таки.
- Ничего он решить не может. Не потому, что не знает, а потому, что... права у него такого нет. Решать. Не людское это право - решать.
Авдеев взял-таки предложенную сигарету, сунул руку в карман, но зажигалки не нашел. Дома, что ли, оставил?
Старик щелкнул своей. Авдеев прикурил, нервно затягиваясь. Он не хотел, чтобы кто-нибудь сейчас видел его лицо, но убежать не мог. Раздражало, что Горелов внимательно наблюдал за ним. Вот прилипала.
Он бросил бычок в канаву. Нет, не успокаивает курение. По крайней мере, сейчас. Ему уже не было жаль Арефьеву. Внутри темной липкой громадой нарастал страх.
Мало того, что на работе косятся: мол, у этого на участке труп за трупом, и все "висяки", и начальство рычит - так и совесть покоя не дает. Ведь мой участок, столько лет под контролем, все спокойно. Было. Кто, кто все это делает?

Коряво немного.

А страсти накаляются

Да, похоже на то. Ух, что будет...

Максу не разрешали видеться с сестрой. Врач ссылался на лечение, необходимые процедуры и просьбу милиции ограничить общение пациентки Красновой с кем бы то ни было.
- Я не кто-то там, я ее брат! - возмущался Максим.
- Нельзя, - отвечали ему.
Максим позвонил Черемисину и попросил помочь. Опер выслушал:
- А зачем тебе с ней говорить?
- Как зачем?!
- Не горячись, Максим. Я тебе как мужчина мужчине говорю, без обид: зачем? Ты ведь понимаешь, что с сестрой что-то не в порядке - так пусть лечится. Не надо мешать.
- От чего лечится? Что эти врачи знают?
- Ты, конечно, знаешь больше, - невозможно было понять, ерничал опер или говорил серьезно. - И что? Ты говорил об этом со Светланой - помогло это ей? Мак-сим, ты сам веришь в свою Мокошь?
- Я не знаю. Я только хочу помочь сестре.
- Если хочешь помочь, узнай, кто с ней встречается. Это действительно ей по-может. И тебе.
- И вам?
- И мне, - спокойно ответил Черемисин.
- Я попробую узнать.
В трубке повисло молчание.
- Я не хочу, чтобы она уходила туда, - проговорил Максим. - И не хочу, чтобы с ней что-то случилось.
Они встретились у больницы. Вадим решительно прошел в холл и остановился у регистратуры. Предъявив удостоверение и обаяние, Черемисин добился немедленной встречи с главврачом. Максим остался в коридоре и, волнуясь, отколупывал потрескавшуюся краску с оконных рам.
Черемисин вернулся быстро.
- У тебя есть полчаса.
- Спасибо вам.
- Второй этаж, палата семнадцать. Я подожду тут. Иди.
Медсестра с неприятным маслянистым взглядом открыла палату. Максим шаг-нул внутрь.
- Это я, Света.
Сестра стояла у окна. Обернулась, услышав его голос. Улыбнулась:
- Привет. Я по тебе соскучилась. Как ты, Максим? Как мама, папа?
- Привет. Нормально. Я...
- Уговаривать пришел? - безошибочно определила Светлана.
В комнате витал душный запах лекарств, боли и страха. Не ее страха - Макс видел, что сестра ничуть не напугана и спокойна – а того, что видели эти стены за много лет.
- Как ты здесь? - спросил он, волнуясь. Ему было не по себе от этого места, он не мог поверить, что его сестра здесь, среди психов и идиотов…
- Как птица в клетке, - сказала она, и Макс не нашел, что ответить. В светлой больничной пижаме сестра и впрямь выглядела странной, невесть как попавшей сюда птицей.
- Тебя тут не обижают?
- Нет, все хорошо, сказала она. - Ничего, это ненадолго. Я потерплю. Максимка, пойдем со мной?
- Куда, Света?
- Ты знаешь, куда.
Он вздохнул:
- Нет.
Светлана улыбнулась. Ее улыбка, светлая и радостная, так не вязалась с этими тошными зелеными стенами, что Максиму подумалось: ее здесь не удержать. Не будет она здесь.
- Возьми меня за руку, - попросила она. Макс взял. Теплая ладошка сестры перехватила его пальцы, перебирала и гладила их.
- Тебе нечего бояться. Она считает тебя другом, а это много значит! Ты не представляешь, как много!
- С чего ей меня другом считать?
- Немногие знают ее. И лишь избранные могут узнать. Ты - можешь.
- Я – избранный?
- Да. Я просила Хозяйку, и она согласилась. Сказала, что ты можешь прийти к ней, если захочешь. Идем!
Пальцы Максима сжались в кулак.
- Мне страшно за тебя, Света, - сказал он.
- Это зря. Мне не страшно, Максимка. Я хочу уйти к ней, и я уйду.
- Я не пущу тебя! - сказал Макс.
- Думаешь, сможешь удержать? - Света улыбнулась. - Никто меня не удержит. Ушла раз, уйду и другой. Не бойся, больше просить тебя не стану. Никого не стану. Мокошь поможет мне.
Сестра говорила так естественно и спокойно, что у Макса пересохло в горле. Неужели сбежит, и ее ничто не остановит? Почему она так уверена? Здесь решетки на окнах, замки на дверях, персонал.
- Ее сила растет, ее время близится, - словно бы в задумчивости произнесла она.
- О чем ты, Света?
- Я уйду к ней навсегда, Максим. Понимаешь? Навсегда! Идем со мной! - она протянула пальцы, безошибочно схватив брата за руку. - Мокошь примет тебя. Она открыла тебе то, что дано видеть не каждому, пойми. И не каждому позволяет прийти к ней. Это честь, Макс, и это жизнь, прекрасная, которой мы не видели. Ведь ты помнишь, что видел тогда, помнишь?
Максим помнил. Он никогда не забудет того, что видел в заброшенном доме. Словно краешек занавеса приподнялся, и полумрак дома разорвало сияние леса. Леса, который бывает лишь во сне! Но он помнил и тех существ...
- Мы живем здесь, Света, и должны оставаться здесь, понимаешь! Это - наш мир, мой и твой! Прошу: не надо никуда уходить!
Она покачала головой:
- Это не мой мир. Я не хочу здесь оставаться, Макс. Разве человек не может быть там, где ему нравится - ведь это и есть счастье! А ты хочешь меня удержать? Никто не может отнять у меня счастье!
Она выкрикнула последние слова так, что Максим не посмел возразить, и в нем впервые возникло сомнение. Когда человек так верит... Но ведь можно же ошибиться, можно?!
- Ведь я была там, Максим, я видела... Ты видел – а я была там! Там так прекрасно! Все по-другому. Нет машин, этих домов, зато какой лес, чудесные звери и птицы!
- Тебе все это казалось, привиделось... - Макс сам себе не верил. Да, портал или вход в иной мир в Мокшах, несомненно, есть. Иначе многого, слишком многого не объяснить. Он видел такое, что расскажи здешним врачам - вмиг окажешься в палате по соседству.
- Не казалось. И тебе не казалось. Твои глаза видели - почему ты не веришь им? Я живу во тьме, я не вижу - но ведь не говорю, что этого мира нет! Его видишь ты, видят другие. Верь своим глазам! Этот мир есть, но есть и другие!
Максим запнулся. Надо что-то придумать, надо ее отговорить!
- Наш мир создан для нас, Света. Мы должны жить в нем, здесь, а не где-то еще!
- Нет, Макс. Мы не можем выбрать мир, значит, мир выбирает нас. Идем, Макс, ты не пожалеешь! - ее ладонь прошлась по его щеке. - Ты боишься?
- Боюсь, - признался Макс. - Я бы еще поверил тебе, но не верю ей.
Светлана прижала руки к груди:
- Не говори так! Мокошь добрая, Максим. Ты видел ее и слышал. Она любит меня и тебя не обидит. Но ты должен верить ей. Без веры она не примет. Никого не примет.
Света повернула голову, прислушиваясь к звукам за окном. Макс молчал.
- Нет, это не мой мир, - сказала она. - Эти звуки, запахи... отвратительны. Знаешь, сейчас я думаю: появись у меня зрение, я все равно не осталась бы здесь.
- Все это только чувства. Сегодня ты чувствуешь одно, завтра - другое. Настроение меняется. Наш мир не так плох, он совсем неплох, Света! Знаешь, как философы говорят: не пробуй изменить мир - измени себя. Привыкни, научись видеть хорошее...
Ему казалось: сестра его слушает. Макс вздохнул и продолжил с удвоенной энергией:
- Ты о маме с папой подумала? Мокошь тебя любит - а они, думаешь, нет? Ты понимаешь, что с ними будет, если ты исчезнешь?
- Макс, - голос Светланы изменился. - Я хочу быть счастливой, и буду. Нельзя отнять право быть счастливым, Макс. Меня там любят и ждут.
- Кто ждет? Эта Мокошь? Эти жуткие пауки?
Света улыбнулась:
- Нет. Любимый.
Максим вспомнил, о чем говорили менты и шептались, думая, что он не слышит, родители. Ну, вот и шанс узнать. Ему нужно имя, его имя, ведь этот человек может быть убийцей, а если так, опасность грозит и ей.
- Он из нашего мира или...
- Да, он отсюда, - подтвердила она, - но с рожденья принадлежит ей. Он избран для меня, а я для него, и мы вместе уйдем туда.
Вместе с убийцей!?
- Света... - он запнулся, неловко обнял сестру. - Понимаешь... Тебя обманывают, Света. Этот человек пользуется тем, что ты не видишь! Ты не можешь, не должна ему доверять! Кто это, скажи, я поговорю с ним. Где он живет, откуда приходит?
- Он любит меня, - покачала головой Светлана. – Он не сделает мне плохо.
И никому не сделает.
Ее лицо словно осветилось изнутри. Такой счастливой Макс ее еще не видел.
В дверь просунулась фигура в белом халате:
- Заканчивайте, пожалуйста.
- Сейчас, сейчас, - Максим кивнул и повернулся к сестре.
- Дай мне встретиться с ним! Я ведь твой брат, я волнуюсь за тебя.
- Не спрашивай, я не знаю, откуда он приходит, Макс, - улыбнулась Света.
- Но ведь имя его ты знаешь! Скажи мне имя.
- Всеслав.
Макс выпрямился. Так.
- А фамилия? - Его голос дрогнул.
- Не знаю. Какая разница? Мне нужен он, а не фамилия.
- Ладно. Мне надо идти...
Максим сжал руку сестры.
- Света!
- Все решено, Максим.
- Тобой или ей? – раздраженно спросил он.
- Нами, - улыбнулась она. - Все будет хорошо, Макс.
- Я боюсь за тебя, понимаешь?
- Не стоит, - ее рука легла на его плечо. - Это мой мир, в нем светло, и я рада, что ухожу.

Затянутый диалог. Информации ноль, одни сюси-пуси.

Это драматическая сцена!
Это ведь роман, Касторка, не рассказ. Я уделяю большое внимание взаимоотношениям людей, между прочим, если не заметила.

Это нудная сцена, которая уже была до этого, и вы снова ее повторили, размазывая по стенке. Но это лично мое мнение, может кому-то и понравилось.

Могу лишь сказать, что просто так я ничего не пишу.

Кто же этот Всеслав? Может, местный житель, но не исключено, что приезжий. Имя - хорошо, но мало. Еще бы фамилию... Нужны зацепки. Казалось бы, чего проще: отпустить Светлану в Мокши, проследить и выяснить, кто с ней встречается. Но теперь врачи ее не выпустят. Однозначно. Остается имя. Имя...
Черемисин курил на скамейке у дома. Вечер ясный, погода хорошая, безоблачная, в теньке сиделось особенно хорошо. Рабочий день закончился, но перед тем, как подняться в квартиру, Вадим любил посидеть и расслабиться, покурить и подумать.
Двор жил своей жизнью, Вадиму нравилось разглядывать и анализировать эту жизнь. Он с усмешкой думал, что становится похожим на вездесущих "бабушек у крылечка", знающих все обо всех и любящих об этом посудачить. Он знал многое о соседях, но, в отличие от бабушек-сплетниц все знания и выводы держал при себе.
Вот Михалыч идет с охапкой гаечных ключей - снова в своей "шестерке" копаться будет. Наверно, в ней ни одного винтика не разобранного не осталось. Упертый человек, у Вадима терпения не хватило бы столько с железом возиться. С людьми легче...
Вот Пашка, соседский сорванец, косится: явно курить во дворе собрался, но боится, что мамке доложу. А мамка у него строгая, выпорет. Бочком обходит, а сигареты, вон они: в заднем кармане оттопыриваются, заметно...
Вот женщина из соседней парадной идет. Недавно здесь живет, а по слухам, третий раз замуж собирается. Молодая, когда успела два раза развестись? По лицу и не скажешь, а фигура на загляденье. Жену бы такую...
Соседский парнишка выскочил из парадной, неся подмышкой мяч. Поздоровался.
- Привет, Славик, - во дворе его ждали приятели: загорелые, вихрастые парни. Черемисин завидовал им: он в детстве в футбол не играл, бегал плохо, да и по мячу попасть не мог.
- Привет, пацаны...
Компания поручкалась и направилась в сторону футбольной площадки, но вслед из окна донеслось:
- Владик!
Славик обернулся.
- Чего? - крикнул он окну.
- Через час чтобы был дома!
- Ладно, - недовольно пробурчал подросток, и компания удалилась.
Черемисин знал: парня звали Владиком. Почему среди своих он - Славик?
А ведь есть имена, которые в народе склоняются по-разному: Георгий, он же Жора или Гоша. Или вот Семен, он же Сема и Сеня. Или... Слава и Владик. Владислав? Вполне возможно.
Мысли Черемисина вернулись к названному Светланой имени. Всеслав. Редкое имя. Нечасто встретишь. Вычислить всех Всеславов в городе и области - но что это даст? К каждому милиционера не приставишь. А если представить, что его все зовут Славой - так Слав и вовсе сотни, если не тысячи в городе. А может, это имя при крещении, или преступник намеренно назвался так, а на самом деле его зовут по-другому...
Черемисин вытащил сигарету и вспомнил Севу Гришина. Было что-то в его словах. Что-то, не относящееся к делу, но очень важное... Как раз по теме. Какое-то имя. Опер напрягся, вспоминая разговор с Гришиным. Надо вспомнить!
"Он ведь тоже Сева, только я Всеволод, а он Всеслав..."
Черемисин яростно бросил сигарету в урну и посмотрел на поднимающийся над ней дымок. Ах, как же просто! Как раньше в голову не пришло? Всеслав - это же не только Сева, это и Слава тоже! Можно и так человека звать! А наш Авдеев... Все зовут его Славой. Надо проверить. Слав у нас много разных. Вячеслав, Станислав... и Всеслав.
Вадим достал трубку и набрал номер.
- Милиция. Дежурный Кирьянов слушает.
- Здорово, это я, Черемисин. Слушай, не можешь глянуть имя-отчество Авдеева, участкового в Бурьяново... Срочно. Я повишу.
- Всеслав Макарович Авдеев, - сказала трубка, и Черемисин вздохнул. Неужели попал? Вот оно как.
Один Гришин его Севой называл, а все Бурьяново - Славой, и в отделении так же, поэтому и в голову не могло прийти... Но теперь все сходится. Оторванная пуговица, следы милицейских ботинок, показания соседа, а тут еще и имя, названное Светланой, совпадает!
Вадим вскочил со скамьи и поднялся в квартиру. Так что же, Авдеев? Не хотелось верить, участковый нравился Черемисину и не походил на убийцу и тем более – на маньяка. Неужели интуиция подвела? Но... "коль знаменья сошлись в таком числе, пускай не говорят, что будто бы бессмысленны они. Я верю: это грозные приметы. И страшного должны мы ожидать..." Черемисину нравился Шекспир, а эти строки подходили к делу на все сто.
Долой эмоции, напомнил себе Черемисин, душа человека - потемки, я не могу верить словам и лицам. Правило работы: верить фактам. Единственное, что не ясно - мотив. Зачем участковому убивать, за что? Бомж и Виктор - свидетели его свиданий со Светланой? Но она совершеннолетняя, здесь нет преступления. И на момент убийства Севы у Авдеева алиби. Непрошибаемое. Он дежурил и провел в отделении всю ночь. Или же убийства совершали разные люди. Не исключено. И скорее всего, так. Возможно - но не обязательно сообщники. Да, может быть, и так, и такой расклад кого угодно может запутать.
Итак, резюмируем. Светлана назвала имя любовника: Всеслав. Оно совпадает с именем участкового, на которого падают косвенные улики: хождение в лес по ночам, следы милицейских ботинок, контры с убитым Гришиным, оторванная пуговица... Стопроцентного алиби нет. Железно доказать, что этот Слава и участковый Авдеев - одно лицо, можно, только если проследить за Светланой и поймать ее таинственного любовника... Или очную ставку? Нет. Светлана может намеренно не признать Авдеева, если это он - и что? Ни настырный Прохоров, никто другой не заставит девушку свидетельствовать против любимого. Тем более Светлану. Такую девушку еще поискать. Слепая, а многим зрячим фору даст. Сильный характер. А если ее признают... м-м-м... неадекватной, ее показания вообще потеряют всякую силу.
И если сам Авдеев признается, что встречался с ней - то в чем здесь преступление? Про убийства, скажет, знать не знаю. Прямых улик опять же нет, одни подозрения.
И что остается? Пауки в комнате и записи в тетрадке Максима, похожие на сказки? С этим идти к Удаву? Сожрет. Проглотит. Нужно что-то еще.
Черемисин открыл тетрадку Краснова, полистал: ..."пауки - символ благоволения Мокоши..." И вспомнил десятки пауков в доме и слова Авдеева:
- Пауки достали. Уже на голову садятся...
Благоволение Мокоши? Хм. Попробуй, скажи об этом Маликяну! Черемисина одолели сомнения. Босой след у колодца в Мокшах, и грязные, вымазанные в земле, простыни? Совпадение. След милицейского ботинка и пуговица? Да в любой деревне найдешь человека в старой милицейской форме, а ботинки купишь на барахолке. Пуговицу Авдеев отрицать не сможет - я сам видел, что оторвана, но мало ли где оторвать можно. Так же можно и подкинуть. Вид тогда у Авдеева был, прямо сказать, ошеломленный... Нет, бред, а не улики. Ни один вор на этом не расколется, что уж говорить об участковом.
Куча мелких и странных совпадений казались верхушкой айсберга, а то, что скрывалось под водой, пугало Вадима. Прохорову хорошо - он того паучищу не видел. А что думать мне?
Авдеев на одной стороне ниточки, кто на другой? Тянуть надо осторожно, что-бы не порвать. И подсечь, как рыбаки подсекают: в нужный момент. Поэтому Маликяну и тем более Прохорову ничего говорить не стоит. Надо самому. Ехать в Бурьяново и проверить на месте... Стоп, а когда? День ведь имеет значение. Если верить во всю эту хрень...
Черемисин схватил блокнот Краснова и перелистал. Так. Вот оно: " ...до вторжения церковного календаря 12 пятниц равномерно распределялись по всему году и представляли собой своеобразные календы, которые оказались нарушенными такими днями, как начало великого поста, пасха, вознесение, духов день..." Так, это не столь важно. А, вот: "...Особый интерес для изучения культа Мокоши представляет слияние шестой пятницы с Купалой, днем летнего солнцестояния... день "провещания Мокоши". В такой день Мокоши приносились особые дары... а приносившие их получали некую милость... К сожалению, ни один из известных источников не объясняет, что это были за дары, упоминается только, что они считались главнейшими в культе богини..."
Вадим схватился за голову. Сегодня - четверг. Дары Мокоши приносятся по пятницам. Пятница - ее день, а это "провещание" бывает на Купалу, это конец июня. Где, черт возьми, календарь?!
В обычном календарике не отмечается Купала. Черемисин задумался. Где бы узнать? Были раньше такие маленькие отрывные календарики на весь год. Там, Черемисин помнил, на каждый день писалась фаза луны, а день зимнего или летнего солнцестояния отмечался всенепременно. Да где же такие сейчас найдешь!? А в деревнях еще Купалу знают. Пусть не празднуют и клевер четырехлистный не ищут - но помнят, старики так точно помнят!
Вадим взял мобильный и во входящих нашел номер Максима.
- Але. Максим?
- Да, это я.
- Старший лейтенант Черемисин. Максим, у тебя интернет сейчас есть?
- Есть, - голос в трубке был растерянным. - А что нужно?
- Слушай, Максим, можешь найти, когда будет день летнего солнцестояния? Прямо сейчас?
- Ну, попробую. Не вешайте трубку.
Черемисин ждал, надеясь, что на счету не кончатся деньги. Наконец, послышалось движение, и голос Максима ответил:
- Узнал. В эту пятницу.
Вадим ждал подобного ответа, и все же известие поразило его. Так скоро! Уже завтра! Он замешкался, и Краснов спросил:
- А что случилось?
- Ничего.
- Это с Мокошью связано, ведь так?
- Послушай, Максим. Я очень не советую тебе лезть в это дело. Ты можешь увязнуть так, что никакие адвокаты не вытащат. Забудь о Мокшах. Вообще забудь, ты меня понял? Что касается твоей сестры... С ней ничего не случится. Я обещаю.
Черемисин повесил трубку, не дожидаясь ответа. Он не нянька, в конце концов. Парень должен свою голову иметь. Если не поймет... Его трудности.
Он вдруг почувствовал необходимость принять душ, словно измарался в чем-то грязном. Вадим залез в ванну и долго оттирался мочалкой, с огорчением глядя на заметный животик. А ведь когда-то... Что думать о том, что было когда-то? Надо жить настоящим. Вчерашний день ушел, умер и никогда не вернется.
Черемисин вспомнил соседку, разведенную женщину с ребенком и прекрасной фигурой. На его взгляд, конечно. Он часто думал, что они могли бы жить вместе... Чем так, поодиночке. И обрывал эти мысли. Ну, что я ей могу предложить? Верность, в которую никто сейчас не верит? Зарплату, с которой в ресторан не сводишь? Сорок лет не возраст, конечно, но вон сколько вокруг молодых, ярких, современных. А жить для себя удобно, конечно, кто спорит. Но вредно. Как неиспользуемый винтик в механизме ржавеет без дела и зарастает грязью, так и одиночка в огромном организме общества неизбежно деградирует. В отшельников-подвижников Черемисин не верил. Кому нужны их праведность и молитвы в пустынях? Разве что Богу. Людям - нет. Сто раз прочитать "Отче наш" каждый может, а ты попробуй, человеку в беде помоги. Любому. Соседу или незнакомцу. Дай просящему, утешь плачущего. Трудно и времени на это никогда нет. Вот так и живем.
Черемисин вытерся и проследовал к шкафу за трусами и свежей рубашкой. Оделся и вышел на балкон покурить. Значит, завтра!
Черт, хотелось бы посмотреть, как Светлана уйдет из клиники. Если, конечно, уйдет. Должна. Должна, ведь такой день ей пропустить нельзя. Жаль девчонку. Мало того, что слепа, еще и парень ее вполне может убийцей оказаться... Что поделать. Все мы должны отвечать за все, что сделали. Хорошее и плохое.
Говорить с Красновой не стоит: ничего не выйдет. Проще понаблюдать за Авдеевым. Если он связан с этой чертовщиной, если это он, то пойдет в Мокши завтрашней ночью. Вот тогда все и узнаем. Быть может.

Уже было, повторение.

Да везде! У меня вон на кухне висит

Учтем.

А мне люди жаловались, что не достать...
Продолжение следует... Развязка близка.

- Итак, вы считаете, что это случится в пятницу? - Маликян полистал тетрадь Краснова и посмотрел на Черемисина. Тот кивнул:
- Считаю.
Прохоров тоже был здесь. Вадим не стал ничего объяснять, просто сказал, что у него есть зацепка и надо идти к шефу. Маликян выслушал со всем присущим ему вниманием и, похоже, поверил.
- Если это связано с культом Мокоши, то да.
- А если не связано? - спросил Прохоров.
- Знаешь, Саша, - сказал майор, - я считаю, что Вадим на верном пути. Ведь никто из нас не догадался, что все убийства произошли в пятницу. Мы глядели на числа, а закономерности не усмотрели. А Вадим Федорович ее увидел.
Черемисин улыбнулся. Когда Маликян обращался по имени-отчеству, это означало одно: шеф доволен. Тофик Ваграмович был строг, но и похвалить умел, причем в нужный момент. И ошибки признавал, пусть иногда, но и это дорогого стоило.
- Убийца действовал по пятницам, пятница же, согласно этим запискам, день этой самой Мокоши. Совпадение, которое мы не можем игнорировать. Если ранее мы знали лишь место действия преступника - Мокши, то теперь мы знаем день, а это не-мало!
Маликян выглядел довольным. Он встал с кресла и подошел к операм:
- Пора действовать! Что вы намерены предпринять, капитан?
Прохоров встал:
- Ну, если так... Тогда считаю, в Мокшах надо сделать засаду. В пятницу ночью.
- Я так не думаю, - быстро возразил Черемисин.
- Почему? - спросил Маликян. - По логике, это правильное решение.
- Убийца местный, - пояснил Вадим. - Он прекрасно знает лес и окрестности. Где гарантия, что он не обнаружит засаду раньше? Мы можем его спугнуть. Сто процентов ничего не выйдет!
- Тогда что вы нам предложите?
- У нас есть Светлана Краснова, которая, я уверен, будет в Мокшах в эту пятницу. Вольно или невольно, но она последовательница этого культа, и такой день пропустить не может. Проследив за ней, мы выйдем на этого Всеслава.
- Интересно. Гм. Кстати, капитан, вам удалось хоть что-то выяснить об этом Всеславе?
Прохоров качнул головой:
- Ничего, Тофик Ваграмович. Краснова отказывается говорить, а людей с таким именем в городе нет. Я проверял.
- Как нет? - вырвалось у Черемисина. А Авдеев? - едва не воскликнул он. Но сдержался. Выясним.
- Значит, вы предлагаете наблюдать за Красновой? Но ведь она в больнице, под тщательным наблюдением врачей и м-м-м... в отделении, из которого не так про-сто выйти.
- Она выйдет, - сказал Вадим.
- Как? - насмешливо спросил Прохоров.
- Не знаю. Но выйдет.
- А вот здесь вы непоследовательны, - сказал Маликян. - Капитан прав, а ваше предложение... м-м-м... не годится. Краснова никуда не денется. Тем более, если у дверей палаты мы поставим нашего сотрудника. А вот Максим Краснов фигура очень любопытная. Ведь алиби у него нет, а к событиям в Мокшах он причастен более чем его сестра. Тетрадки у него... очень любопытные.
Вадим вздохнул. Удав взглянул на оперов:
- Сделаем так. Вы, капитан, берете под наблюдение Максима Краснова, а вы, - начальник повернулся к Черемисину, - Светлану. Если вы так уверены, что она уйдет из больницы - возлагаю эту проблему на вас. Не исключено, что ее Всеслав придет к ней, поэтому будьте готовы.
Черемисин кивнул.
- Есть.
- Есть, - повторил за ним Прохоров.
Как удачно, что Маликян развел нас с Прохоровым, подумал Вадим. Никто не будет мне мешать, когда я займусь Авдеевым. А Сашка пусть сторожит Краснова. Флаг ему в руки!
Несмотря на прямое указание шефа, он и не думал наблюдать за Светланой. Это был риск, но Черемисин знал, что делает. Исчезновения Светланы из запертой квартиры и больницы убедили опера, что удержать девушку невозможно, а раз так, имеет смысл наблюдать не за ней, а за участковым. Это шанс, и он его не упустит.

***

Что теперь? А разве надо что-то делать? Уехать, как советовала старуха? Бред. Куда он поедет, зачем? Пустяки, все это детские страхи. Жаль, что тогда он был слишком мал, чтобы... Что бы не сделала мать, она сделала это ради него. Авдеев верил в это так твердо, что даже тысяча умирающих бабок не разуверили бы его в обратном.
Значит, Мокши. Он всегда чувствовал свою связь с этим местом, иногда его просто тянуло в лес. Тогда он не знал, откуда эта тяга, теперь знает. И что изменилось? Ничего, если не вспоминать об убийствах.
Окурок упал в пепельницу из старой консервной банки, на черном дне которой, как загадочные иероглифы, скрючились его раздавленные собратья.
Авдеев встал и разделся, сложив форму на постель. Нашел старую рубашку и джинсы, оделся, напялил сапоги и окинул комнату взглядом. Так, будто собирался уйти навсегда. Нет, он сюда еще вернется.
Знакомая тропка уводила в лес. Авдеев шел быстро, не глядя по сторонам. Еще не дойдя до Мокш, он видел черные провалившиеся крыши, заросшие травой дома и качавшийся ворот одинокого колодца. Ему казалось: сквозь шум листвы он слышит его скрип.
Мокши.
Авдеев вошел в деревню. Остановился. Вот и колодец. Сердце учащенно забилось, едва он взглянул на ворот – но тот висел недвижно. Авдеев подошел ближе. Заглянул. Вода стояла высоко, но не так, чтобы можно было дотянуться.
Странный запах. Однажды он чувствовал такой.
Он шагнул, положил руку на гладкий ворот. Странно: не ржавый, словно им часто пользовались. Авдеев невольно огляделся. Странное ощущение: будто в спину кто-то смотрит...
Это здесь ощущали многие. Мокши необычное место. Старики говорили: до войны богатая деревня была, только жили здесь сектанты какие-то, не то староверы, не то идолопоклонники. А потом, при Сталине, всех в лагеря вывезли. И Мокши опустели, да только дома некоторые до сих пор стоят, будто хозяева не навсегда исчезли, а на месяц отлучились. А потом пошло-поехало. Как, откуда слух пошел, что Мокши место дурное и опасное, а к озеру лучше вообще не подходить - заплутаешь и увязнешь в болоте - неизвестно. Детишек стращали, в ту сторону леса никто из них не ходил. Ну, мужики, понятное дело, не боялись, ходили к озеру и на охоту, и по грибы. Ничего ужасного ни с кем не случилось, по крайней мере, Авдеев такого не помнил, но нехорошая слава упорно держалась за эти места.
А вот мать, помнится, ему сюда ходить не запрещала. И Мокши никогда не казались ему страшными. И у озера он бывал не раз. Но сейчас…
«…Она тебя в Мокши отнесла...» «Тебя отдали ей...» «Она придет за тобой...» Слова умирающей звучали в голове. Он мало что помнил, почти ничего, ведь был так мал. Но то, что осталось в памяти, эти серые зыбкие образы, пугали его. На какой-то миг он вновь стал маленьким испуганным мальчиком, больным и обессиленным, на руках матери. Стало страшно. Раньше Авдеев изгонял эти видения из памяти, старался забыть, но сейчас они возвращались, яркие и пахнущие смертью. Он видел, как хоронили друзей, одного за другим, как рыдали их матери. И его мать сейчас так же рыдала над ним...
Всеслав тряхнул головой. Да что же это? Нет здесь никого и ничего, все суеверия, и мать просто поверила каким-то гадалкам, а выжил я случайно! Мне повезло, и я выжил. Мама спасла. А если нет?
Вновь накатило. Авдеев сжал кулаки. Черт возьми, я - милиционер, взрослый и сильный человек, чего мне бояться в этой заброшенной деревне? Кого? Того, кто убивал? Так пусть выходит!
Пистолета у него не было, но он не опасался убийцы. Убийца всего лишь чело-век, мелькнуло в голове участкового, обычный человек – и я его найду!
- Эй! – вдруг крикнул он. – Выходи, я без оружия! Выходи!
Мокши молчали. Остовы домов поглотили крик, ухмыляясь провалами окон.
Он поглядел на небо. Белые мазки перистых облаков летали над соснами. Хо-рошая будет погода. Раздался какой-то звук. Он повернул голову. Сосны внезапно закружились, и Авдеев ухватился за ближайшее дерево. Пальцы скользнули по влажному мху, соскользнули, но он все же удержался на ногах. Что это было, прислонясь спиной к стволу, подумал он. Почему вдруг закружилась голова?
Вокруг стало тихо. Очень тихо. И в этой тишине он услышал шаги. Глухие, тяжелые. Оглянулся – и никого не увидел. И чуть позже сообразил: никто не идет, это кровь бьет в висках. Авдеев усмехнулся. Вот и разгадка. И никакой мистики. И все же что-то здесь не так... Бабка сказала: меня отдали Мокоши. Моя мать. Он качал голо-вой: бред, сказки... Но тот дождь, и слезы матери, капающие на лицо... Нет. Не знаю, кому она меня отдавала, но душа моя при мне, тело тоже, а Мокошь… Мокошь всего лишь старая, забытая всеми легенда. Сказка, которая здесь ни при чем.
А это что такое? Авдеев нагнулся и поднял с земли красную зажигалку. Как она здесь оказалась? Вчера весь день искал. А может, не моя? По цвету так точь-в-точь. Я-то думал: куда она делась? Авдеев замер: если я выронил – то когда? В Мокши ходил с неделю тому, а зажигалка пропала вчера. Значит, не моя. Какой-нибудь турист уронил.
Все. Хватит. Я пришел, чтобы хоть что-то узнать, и я узнаю. Начнем с домов. Вот с этого.
Авдеев шагнул под свод, стараясь не задеть головой о низкую притолоку. Дом был как дом, пятистенка, на полу останки мебели, обломки и мусор. Исследовав все углы, участковый вошел в следующий дом. Входил смело, не боясь удара из-за угла, ему хотелось бросить вызов себе, всему миру, своей жизни. Если убийца здесь, по-смотрим, что он сделает, но только я здесь хозяин, это моя земля.
Во всех домах было пусто. И никаких следов. Если бы тут кто-то жил, следы бы остались. Кострище, бутылки, остатки еды... Так что же, преступник приходит и уходит? Но почему сюда? Что связывает его с этим местом?
Идол! Как я про него забыл! Авдеев направился к озеру. Продравшись через разросшийся папоротник, он увидел воду. Теперь вдоль берега вон туда. Там нашли Севу... Черемисин нашел. Вот ведь чутье у опера. Почему я ничего не нахожу?
А ведь было дело, я Севу подозревал, подумал Всеслав. А его тоже... В лес уже детей не пускают, деревня волнуется, опера вон чуть ли не каждый день приезжают. А толку? За каждым не уследишь, кто в лес ходит.
Идол был виден издалека. Авдеев подошел к деревянному истукану, прошелся вокруг, осматривая грубо вырубленные формы. Топором работали. Не-ет. Не топором. Топориком. Причем недавно. Судя по зарубкам на дереве, лезвие небольшое, но острое. Явно не простой деревенский колун.
Верно сказал опер: идол свеженький. Кто же его сделал? На толстых губах идола виднелась запекшаяся кровь. И кровушкой измазали, подумал он. Надо бы у Черемисина спросить, что за кровь: человеческая или нет? Он наверняка знает, результаты экспертизы у него есть. Трупы, вроде бы, все без ран были. А если кровь животного, то это уже след. Или это охотник, а кровь звериная. А, может, кто-то свинку зарезал. Или свою кровь пустил.
Вот здесь убили Севу... Авдеев постоял на песчаной косе, посмотрел на воду, где среди травинок скользили игривые водомерки. Закурил.
Да, Сева, хоть и в возрасте, мужик крепкий, бывалый, так просто утопить бы себя не дал. И нож был при нем, только вытащить он его не успел. Или не захотел. Может, убийца знакомый его был? Кто-то из деревни? Кто?

Смешное сравнение

Спасибо за вычитку, Касторка. "Странности" уберу.

И?

Тьма уже не имела власти. Она отступала, растворяясь, сжимаясь и скукоживаясь в жалкие безвредные комки перед волей той, что правила здесь издревле, чье имя почти забыто, но сила осталась прежней. Хозяйка сумрака ждала избранницу, и Светлана спокойно ожидала ночи.
В больнице приближение ночи ощущалось безошибочно: стихали разговоры, шаги в коридорах и шум машин за окном становились все реже, а воздух словно спрессовывался, ни дуновения, ни сквознячка. Светлане нравилось это время. Уходи-ли доктора со своими дурацкими расспросами и анализами, она оставалась одна и могла мечтать. О Мокоши, которая сделает ее счастливой и подарит новую жизнь, о чудесном мире, в который ее провела Хозяйка и, конечно же, о нем...
Он стал ее частью, основанием и смыслом, тем, что она искала в себе и не могла найти, и только теперь поняла, что это должно было прийти извне.
Всеслав. Имя, от которого хочется петь. Его руки. Прикосновения, от которых так сладко замирает сердце. И его лицо, самое прекрасное лицо на всем свете. И голос, за которым пойдешь, не раздумывая.
Всеслав! То, чего не мог дать ей этот мир, Хозяйка обещала дать и исполнила, не требуя ничего взамен. Только ждать. Ждать, когда она призовет. Ждать свое счастье. И я буду ждать!
Света с улыбкой вспоминала тот день, нежное свечение в вечной тьме, очертания богини и ощущение настоящего чуда. Она могла видеть! Потом было кольцо из сгустка света и диковинные звери. Как странно выглядели милиционеры в Мокшах! Что за нелепая одежда, а лица! Как они кричали, когда она бежала через лес! А ей было так хорошо, так хотелось петь и смеяться.
А потом явился Переплут. Огромный, пушистый кот мурлыкал, как котенок, приглашая идти за ним. Задрав хвост, он повел ее через лес, и ей казалось, что про-водник совсем не кот, а нечто намного больше и мудрее, но откуда пришло такое чувство, Света не знала. И как зовут его, тоже не знала. Лишь потом, когда кот при-вел ее к Хозяйке, Светлана услышала его имя:
- Переплут, благодарствую. Иди.
Махнув хвостом, зверь потерся о ноги Светланы, но погладить себя не дал и, мигнув оранжевым глазом, шмыгнул в заросли.
Брат. Макс хороший человек, в этом мире она связана с ним больше, чем с родителями и кем бы то ни было... кроме Всеслава. Если бы Макс решился, если бы по-верил ей... Они бы ушли вместе и были счастливы. Хозяйка может сделать его счастливым - о да, она все может! - но он сам, сам должен шагнуть к своему счастью, что-то бросить, что-то потерять. А как иначе? И главное - верить! Верить Хозяйке, ведь она помогает лишь упорным. Тем, кто не отступает. И я не отступлю. А Макс боится. Как жаль, что он боится и не верит. И остальные. Почему мне не страшен невидимый мир, а они его боятся?
Скоро ночь. Совсем скоро. Еще немного - и Мокошь возьмет ее к себе. Ее и Всеслава.
Светлана хорошо понимала, где находится, понимала, что от леса и Мокш ее отделяют замки и стены, охрана и великая неосязаемая тьма, но со спокойной улыбкой ждала помощи, которая не могла не прийти.

***

Комары кусали нещадно, и Черемисин устал отмахиваться, жалея, что не догадался взять какой-нибудь репеллент. Быстро темнело, и Вадим вздохнул посвободнее. Теперь его точно никто не увидит. А он видит все, что нужно.
В доме Авдеева горел свет. Участковый давно вернулся с дежурства и отдыхал, не подозревая, что в кустах малины и боярышника затаился сослуживец. Черемисин смотрел на желтые, задернутые занавесками окна и думал. Как же поразительна жизнь, как непредсказуема.
Дело об убийствах в Мокшах заставило задуматься о многом. Все люди, которых он узнал по этому делу - все оказались двуликими, все: и Максим, и Авдеев, и Светлана. За каждым из них скрывался еще один человек - этот-то человек и был настоящим и живым. Человек становится собой, когда что-то задето в душе - только тогда он действует и говорит искренне и честно. Все остальное время мы не мы, усмехнулся Черемисин. Да, именно так. Мы сохраняем хорошие мины, поступаем так, как от нас ждут, не плюем против ветра, приспосабливаемся... Да, человек должен приспосабливаться. Хочешь жить в обществе - принимай его законы. А принял - учти: ты больше не человек, а матрица, штамповка, жалкое подобие оригинала без воли, без идеи, без выбора. Мы не можем, не смеем, боимся возразить...
Мысли прервал какой-то звук.
Дверь распахнулась, и Черемисин увидел Авдеева. Участковый шагнул за порог, не торопясь, спустился с крыльца и направился к калитке. Был он бос, в штанах и майке. Черемисин замер, съежившись за кустом, и боялся выдохнуть. Только бы не заметил! Но Авдеев прошел мимо, открыл калитку и направился в лес.
Опер подождал, пока он зайдет за деревья, пригнулся и ринулся следом. В лесу было темно, но белая майка Авдеева была видна издалека, и опер осторожно следовал за ней.
Шел участковый странно: почти по прямой, не останавливаясь, не отвлекаясь. Словно сквозь тьму ясно видел то, к чему стремился. Шагал не быстро, но размерен-но и без устали, так, что через полчаса Черемисин взмок.
Перебегая от дерева к дереву, опер споткнулся о невидимый пенек и упал. Звук был достаточно громким и, уткнувшись носом в траву, Черемисин подумал: конец, спалился! Но Авдеев не услышал и продолжал так же ровно идти вперед.
Опер не ориентировался в лесу и давно уже не понимал, куда идет, внутри нарастала тревога. По логике, Авдеев идет в Мокши, но кто его знает...
Когда из тьмы проступили очертания домов, опер облегченно вздохнул: все же Мокши. Здесь совпало. Сердце колотилось. Азарт владел Черемисиным, как никогда. Подождем, посмотрим...
Авдеев подошел к колодцу, взялся за тяжелую кованую рукоять. Что он такое делает? Участковый стал крутить ворот, но на деревянном барабане - ни веревки, ни цепи. Что он делает?
Участковый остановился и замер, прислушиваясь. Черемисин перестал дышать. Пальцы проверили пистолет. Авдеев мужик здоровый, деревенский, дойдет до драки - я с ним не справлюсь, неуверенно подумал Вадим. Но уверенности в том, что сможет выстрелить, не было тоже.
Авдеев вращал ворот и, наконец, остановился. Шагнул назад, склонил голову. Что-то сказал. С кем он говорит, подумал Черемисин, никого же нет! Опер вглядывался во тьму, но ничего не видел. Авдеев упал на колени. Молится? На колодец? Вадим решил подойти ближе. Впереди были кусты, и он рассчитывал, что сможет добраться до них одним прыжком. Он приподнялся, выжидая момент. Что-то хрустнуло, и Вадим едва не вскрикнул. Паук! Он упал на спину, выхватывая пистолет. Но никакого паука не было.
Черемисин вытер со лба пот и глубоко задышал, пытаясь замедлить разбушевавшееся сердце. Надо почаще оглядываться. Чертовы Мокши! Он глянул в сторону Авдеева, но тот куда-то исчез!
Мысленно чертыхаясь, опер медленно пополз вперед. Может, Авдеев куда-то отошел и не стоит сломя голову бежать к колодцу – заметит. А если… Если он упал туда?
Вадим выпрямился и, сжимая пистолет, пошел к колодцу. Что это? Железный ворот качался, словно его кто-то тронул. Опер шел – а ворот не останавливался. Не может быть, инерция не может быть такой долгой… Вновь что-то хрустнуло. Вадим вскинул оружие, оглянулся. Деревья и тьма обступали его, прижимая к колодцу, и он отступал. Рука ухватилась за ворот, остановила его. Что-то плеснуло по ногам. Вот черт, он же полон!
Черемисин отпрыгнул: черная вода лилась через край. Как такое возможно? Там что, подземный ключ? И где Авдеев?
Черная тень метнулась сбоку. Опер оглянулся, вскинул руку, блокируя удар, но отбить не сумел. Боль ожгла голову, небо перевернулось и потемнело...

Вот не понятно почему она совершенно не думает о родителях. Ладно ее тянет в новый мир, этот для нее темнота, но почему она решила, что Максим тоже несчастен? И почему он там найдет свое счастье? Это она влюбилась, брата нафига с собой тянуть? Не верю, натянуто. Ведет себя как глупая эгоистка.

Не сразу поняла про что это.

Речь о колодце. Ну, может, надо сделать более понятно.

В этом отчасти суть романа. В том, что мы эгоистичны и в конечном счете прежде всего нуждаемся в личном счастье. И плевать на остальной мир, на родителей, на все. Человек имеет право на личный выбор, без оглядки на чье-либо мнение. Да, это эгоизм, но без эгоизма нет личности.
Ну, а насчет брата... Светлана, как и любой человек на ее месте, хотел бы, отправляясь далеко и навсегда, иметь кого-то близкого рядом. Да, у нее есть Всеслав, но она желает счастья Максиму, думает, что там ему будет лучше. Быть может, ошибается, но это искреннее желание помочь, только и всего... Мы все очень часто даем советы и как-то поступаем, предполагая, что поможем или выведем на правильный путь... но часто это оказывается медвежьей услугой... Мы не знаем, чего на самом деле нужно человеку. Этот роман в том числе о непонимании, вы видите, сколько в нем конфликтов...

Почему я не верю в это? Наверное исключительно судя по себе. Когда молодая девушка влюбляется до безумия (а это ее случай), то поверьте, все остально уходит на второй план: и брат и подруги и родители. И она не станет тянуть с собой брата, так как у нее уже есть ОН.

Она ж не клещами его тянет. Ее дело предложить - его отказаться. Никакого насилия.

Черемисин очнулся. Затылок сводило тупой ноющей болью. Вадим протянул руку, пальцы коснулись липких от крови волос. Меня ударили сзади. Авдеев! Он ис-чез, едва я отвлекся и подобрался сзади! Ладно. Я жив, и это главное. Попробуем встать.
Держась за голову и охая, опер поднялся. Голова болела, в остальном он чувствовал себя неплохо. Сотрясение есть, и только. Но почему он не убил меня? Или подумал, что я мертв? Надо идти в Бурьяново и… Стоп. А где пистолет??
Вадим схватился за кобуру, но оружия там не было. Может, выронил? Он нагнулся. Тут же заломило в висках, голова закружилась, и он упал на колени. Замутило. Черт, надо найти пистолет. Может, он здесь где-то лежит. Без пистолета нельзя возвращаться. А если Авдеев взял? Эта мысль остановила шарящего по траве Черемисина, и он поднялся на ноги. Да, скорее всего, так и есть. Подумал, что я мертв, и забрал оружие. Надо позвонить, вызвать ребят… Но телефона тоже не было.
Черемисин вздохнул. Как же так… Как же не разглядел, не понял… Ладно, сей-час остается одно: идти в Бурьяново и брать Авдеева хоть голыми руками. Моя ошибка, и мне ее исправлять. Главное теперь - из леса выбраться.
Вадим шел так быстро, как мог. Изредка сквозь черные кроны проступала луна, и Черемисин определял направление по ней, надеясь, что не слишком отойдет от курса. Он знал, что Луна – неважный ориентир. От удара по голове все еще двоилось в глазах, и определять путь по звездам он не мог, шел, полагаясь на инстинкт и удачу.
Впереди блеснул огонек. Деревня! Черемисин радостно засмеялся. Нашел! Он прибавил шаг, следуя на свет, но лес все не кончался. Прошло с полчаса, но огонек не приблизился ни на метр, но и не исчезал, светя издали ровным желтым светом. Иногда деревья заслоняли его на время, но всякий раз он показывался вновь и вновь.
Что за чертовщина! Куда я иду? Вадим остановился, оглядываясь, и тут увидел еще несколько огней. Нет, все же деревня!
Он выбрался из леса в километре от Бурьяново. От деревни его отделял луг и тускло светившаяся излучина реки. Реку можно обойти, если идти вдоль опушки, и как раз выйдешь к дому участкового. Ну, Авдеев, держись.
Еще издалека он заметил свет в его окнах. Значит, дома. Хорошо, уже проще, не надо искать. В голове мелькнула мысль: пойти к соседям, найти мобилу и позвонить в участок. Приедет опергруппа, и все будет намного проще, но… пистолет. Придется сказать, что мое оружие у преступника, а это не есть хорошо… Нет, попробую сам. Наверняка он не ожидает, что я приду, и это надо использовать.
У соседа, Егорыча, свет не горел. Спит старик. Черемисин миновал его дом, подошел к калитке Авдеева и отворил. Пригибаясь, пробежал к крыльцу и осторожно заглянул в окно. На кухне никого нет. Надо войти в дом. Но Авдеев вооружен, надо найти хоть что-то… Вадим прокрался к поленнице и довольно усмехнулся: да, я знал. В чурбане торчал топор. Опер выдернул его и сжал в руках. Ну, хоть что-то.
Он вновь прокрался на крыльцо, приставил ухо к двери и прислушался. Внутри было тихо. Сердце учащенно билось. Черемисин протянул руку, коснулся ручки и нажал. Дверь бесшумно открылась. Вадим вспомнил: Авдеев говорил, что не любит скрипа. Ха, это хорошо.
Опер вошел. На веранде горел свет, в остальных комнатах было темно. Нет, свет включать не стану. Еще выдам себя. Сжимая в руке топор, Черемисин шагнул во мрак. Хорошо, что я был тут раньше, подумал он. Он помнил расположение комнат. В первой пусто, никого. Он проследовал дальше. Спальня. Вадим тихонько толкнул дверь и заглянул внутрь, готовясь в любой момент отпрянуть.
Участковый спал. Как был, в штанах и майке и с босыми ногами завалясь на постель. Хм, вот дает! Нормально так: убил человека - и спать лег!
Луна светила в комнату, и Вадим заметил лежащий на столе пистолет. Бросок – и оружие в руках. Да, а теперь поговорим! Не выпуская спящего из поля зрения, он зашарил по стене в поисках выключателя. Рука увязла в паутине. Вот черт! Вадим с отвращением встряхнул рукой. Чертовы пауки! Где же этот выключатель?
Авдеев спал крепко и безмятежно. И когда Черемисин включил свет, продолжал спать. Вадим сел на стул напротив и свистнул. Авдеев спал.
- Вставай, Авдеев!
Не шелохнулся. Обманывает? Ждет, чтобы подошел поближе? Нет уж. Не спус-кая глаз с участкового, Черемисин подобрал со стола газету, с хрустом сжал в кулаке и запустил ему в голову. Авдеев заворочался. Черт, неужели так крепко спит? Или притворяется?
- Авдеев, вставай!
Участковый разлепил глаза и приподнялся, изумленно глядя на Вадима и пистолет.
- Ты чего?
- Руки держи перед собой, так, чтобы я видел! - когда надо, Черемисин умел говорить жестко.
- Ты что? - участковый спустил ноги на пол.
- Сидеть! На колени руки!
Авдеев потер глаза:
- Ты что, Вадим, белены объелся?
Черемисин бросил на постель наручники.
- Надевай! Надевай, живо! - ствол пистолета следил за каждым движением Авдеева. Участковый побледнел, но приказание выполнил.
- Ладно. Ты с ума сошел, что ли?
Опер перебил:
- Слушай меня внимательно, Авдеев. Думаю, ты прекрасно знаешь все, что я тебе сейчас скажу. Но, чтобы ты не упирался, расскажу факты.
- Какие еще факты? – изумление на физиономии Авдеева выглядело весьма правдоподобно, но теперь ему веры нет.
- Факты твоей причастности к убийству трех человек в известных тебе Мокшах: бомжа, Виктора Ловкачева и Гришина.
- Чего-о?? - если Авдеев и прикидывался, то делал это гениально. Черемисин похлопал в ладоши:
- Браво! Но премии за актерское мастерство тебе не дадут. У тебя есть шанс рассказать, как все было. Или расскажешь все здесь и сейчас, или я проведу тебя по Бурьяново в наручниках. Чтобы все видели.
- Да о чем ты, не понимаю!? Никого я не убивал!
- Тогда объясни, что ты делал ночью в Мокшах?
- Ничего я не делал.
- И не ходил?
- Не ходил.
Черемисин нервно рассмеялся:
- Ну, ты даешь! Я всю ночь за тобой бегал, от этого твоего крыльца за тобой следил, пол-леса прошел, а ты еще и упираешься...
- Ты с ума сошел? Я спал!
Ответ прозвучал совершенно искренне. Но если Авдеев что-то забыл, уж я-то хорошо помню!
- Тебе рассказать, что было, по порядку? Хорошо. Я следил за тобой с вечера. Без пятнадцати десять ты вышел из дома и пошел в лес. Я - за тобой...
Авдеев молча слушал.
- Ты пришел в Мокши и долго стоял у колодца. Похоже, ты там молился кому-то, я не расслышал, кому. Я наблюдал. А потом ты меня перехитрил и ударил по голове, забрал оружие и телефон. А потом пришел сюда и лег спать. Думал: я убит. А я живой, Всеслав.
- Какой пистолет, какой телефон? – выдавил участковый.
- Вот этот, - Вадим потряс стволом. – У тебя на столе лежал. И телефон тоже.
- Это бред какой-то, Вадим…
- Я тебе не Вадим, - оборвал Черемисин. – И ты теперь не мент, а убийца. Сей-час я позвоню в отдел и вызову машину.
Опер стал набирать номер.
- Я ничего не понимаю.
- Да-а? – оторвав взгляд от телефона, протянул Черемисин. – А разве не странно, что место твоих встреч со Светланой совпадает с местом убийства трех человек? И время тоже. Ты встречаешься с ней по пятницам – и убийства происходили в пятницы.
Авдеев нахмурился. Он выглядел растерянным. Игра явно затягивалась.
- Кто это: Светлана? Какие еще встречи? Ночью? Ночью я сплю.
Или он ничего не помнит, подумал Черемисин, или... Лунатик он, что ли? Даже если так, он должен ответить. Внезапная боль в затылке отрезвила:
- Не помнишь, с кем встречался? Зато она тебя хорошо помнит, и имя твое нам назвала: Всеслав!
- Нет. Этого не может быть. Я не знаю, о чем ты... Это был сон, - неуверенно произнес Авдеев. - У меня бывают странные сны, но...
- Сны? Ты свои ноги видел?
Авдеев посмотрел вниз и побледнел. Ноги были грязными, в разводах от росы и пыли.
- Сева рассказывал, что видел тебя в ночь первого убийства. Видно, слухи до тебя дошли - и ты решил убрать свидетеля. И ловко все сделал, алиби себе обеспечил. Я все никак понять не мог: все улики против тебя - а ты чистенький! А ведь все просто: у тебя есть сообщник. И ты его мне сейчас назовешь!
- Не знаю никакого сообщника! Никого я не убивал! – Авдеев привстал.
- Сидеть! - прикрикнул Черемисин. Палец задрожал на курке. - Дернешься - выстрелю!
- Застрелишь - тебя же и посадят, - Авдеев встал, - а я ни в чем не виноват. Убери пистолет! Можешь звонить ребятам, пусть приедут. Тебя же на смех поднимут! Давай, звони… Шерлок Холмс!
Вадим не опускал ствол. Уверенность Авдеева выглядела странной. Но пистолет-то лежал здесь, на столе! И телефон. А по голове меня ударил кто? Пушкин?
Черемисин набрал номер:
- Алло. Дежурный? Срочно опергруппу на выезд. Говорит старший лейтенант Черемисин. Я нахожусь в Бурьяново, в доме участкового Авдеева. Здесь находится подозреваемый в серийном убийстве. Адрес? – он повел стволом.
- Речная, семь, - спокойно сказал Авдеев.
- Речная, семь, - повторил Вадим. – Быстрее! Жду.
Они обменялись взглядами.
- Ну, и дурак же ты, опер, - проговорил Авдеев. – Ну, дурак. На кой ляд мне их убивать? Зачем?
- Об этом ты сам расскажешь.
В комнате стало тихо. Милиционеры молча смотрели друг на друга. Прошла минута. Черный паук спустился с потолка по невидимой нити и, перебежав стол, исчез.
- Что ты знаешь о Мокоши? – проводив паука взглядом, спросил Вадим.
- То же, что и все, - ответил Авдеев.
- Да ладно. А что знают все? Говори.
Участковый пожал плечами:
- Мне скрывать нечего. Идол Мокоши в лесу стоит, о нем все знают. Ну и что?
- Ты веришь в Мокошь?
- Я тебя не понимаю.
- Отвечай! Да или нет?
Авдеев покачал головой:
- Ты бред какой-то несешь.
- Руки покажи.
Задержанный вытянул закованные в наручники предплечья.
- Ладошки-то стерты... А у озера идол новый стоит. Свежесрубленный. Я твои ладони давно приметил.
- Я дрова рубил.
- Конечно, - саркастично проговорил Черемисин.
- Я тоже заметил, что идол новый, - после паузы сказал Всеслав. – Я ведь тоже думал, кто мог убить Севу Гришина, и тех двоих...
- Не знаю, как тех двоих, но мотив убить Гришина у тебя был, - прервал его Черемисин. – Вся деревня говорит, что вы были врагами.
- Ну да, - Авдеев усмехнулся. – Конечно.
- У меня свидетель есть, который видел, как ты в день убийства ходил в лес, примерно в это же самое время. Свидетель, которого ты хорошо знаешь. Твой сосед.
- Егорыч? – привстал Авдеев. – Что он сказал?
- Что-то ты разволновался. Не ожидал? – спросил Черемисин. – Он много чего видел, просто не говорил. А тут вдруг поведал... много интересного. Как думаешь, если твой сосед, человек, который тебе как родной, против тебя свидетельствует...
- Что он сказал?
- Вопросы задаю я, - опер посмотрел на часы. Скоро полночь. – Как думаешь, за полчаса доедут? Доедут, думаю.
Он коснулся щеки, сдирая засохшую кровь.
- Крепко ты меня приложил.
- Я?
- Нет, я сам себя вырубил.
- Говорю же: я спал.
- Маликяну расскажешь.
Авдеев сжал пальцы:
- Ты не понимаешь, что кто-то подставить меня хочет? На меня выводит? В лесу мог быть еще кто-то, кроме меня! Я не убивал, Черемисин, не убивал!
Вадим посмотрел на него:
- Кроме тебя, никто ходящим в лес по ночам не замечен. Пуговицу возле убитого Севы тоже не ты потерял? По голове меня тоже не ты ударил? Тогда почему мой пистолет в твоем доме лежал? Вот здесь! А?! Как тебе верить, Авдеев?
- Доказательства могут быть, но должны же быть и причины! Нет у меня причин убивать, я здесь с малолетства живу, всех знаю, меня все знают...
Черемисин молча слушал. Быстрей бы приехала опергруппа. С виду Авдеев смирился, но кто знает, набросится еще... Не хотелось бы стрелять.
За окном послышался шум подъезжавшей машины. Ну вот, наконец-то. Приглушенные дверью голоса. Шаги.
- Лейтенант, ты где?
- Сюда, - сказал он отчего-то сорвавшимся голосом. В дверях появился Жерков. За его спиной маячил Михайлов, в бронежилете и с автоматом.
- Где задержанный? – спросил Жерков.
- Я здесь, - спокойно ответил Авдеев.
- Ты? – удивился Жерков и удивленно посмотрел на Черемисина. Опер зло глянул в ответ:
- Что непонятно? В машину его!

Динамичный кусок. А про Светлану, я так понимаю, будет в следующем... А то пятница проходит

Прохоров сидел в машине у дома Красновых. Где окна их квартиры, он знал и, вытянувшись на откинутом сидении, спокойно наблюдал за желтыми прямоугольниками.
Близилась ночь, и с ней крепла уверенность, что сегодня все решится. Этот парень знает больше, чем говорит. Он думает, Прохорова провести можно. Щенок. Посмотрим, что ты запоешь, когда я тебя прищучу.
Догадка Черемисина о пятницах не давала Александру покоя. Вот ловкий опер, усмотрел то, чего не видел я, да еще Маликяну доложить успел. Прочел этот сектантский бред в блокноте Краснова и сделал выводы, а я вот не увидел. Недооценивал я тебя, Черемисин, недооценивал. Ну, ничего, поглядим, кто будет первый на финише.
Свет в окнах погас. Угомонились, подумал капитан. Ну, теперь ждать недолго. Сегодня ночь с четверга на пятницу и, если Вадим прав, Максим снова пойдет в лес. Там я его и возьму. Тепленького.
Мысли вернулись к Черемисину. Прохорову не нравилось лицо старлея, когда Маликян говорил о необходимости наблюдения за Светланой. Похоже, он не верил, что сумасшедшую можно удержать. Хм. Ну, теперь он сам за это отвечает. А ведь проще всего было устроить в Мокшах засаду! Не понимаю, как Вадим смог убедить Маликяна, что засада обязательно спалится? Что он, мало в засадах сидел? Помнится, сутки не жрал, когда одного хмыря с поличным взять надо было. И ведь взял!
Дверь парадной хлопнула. Вышел человек. Опер поставил машину так, что крона дерева заслоняла его от света фонаря, но на всякий случай вжался в сиденье, провожая взглядом идущего мимо Краснова. Ага. Вышел.
Максим остановился у одной из стоявших на стоянке машин. Открыл дверь, сел и завел двигатель. А права у тебя есть, подумал Прохоров. Опер подождал, пока Максим вырулит со двора и тоже завелся. Поехали. Фар Прохоров не включал, за несколько часов сиденья в темноте глаза привыкли, к тому же эти дворы он хорошо знал.
Машина Краснова выехала на улицу. Капитан проводил ее взглядом и аккуратно повернул следом. Лучше не рисковать, тем более что и так знаю, куда ты поедешь. Но убедиться надо.
Подозреваемый проехал два квартала и свернул на шоссе. Точно, едет в лес! Внутри Прохорова все пело. След, взятый им, был горяч, он просто дымился! Только бы Краснов не заметил. Капитан снизил скорость, отпуская Максима подальше, но так, чтобы не терять свет его габаритов. Кстати подвернулась попутная машина, пристроившись за ней, Прохоров отлично видел едущего впереди Краснова. Затем попутка свернула, и на дороге остались они одни.
Город закончился. Дальше в темноте через лес ехать было невозможно. Подождав, пока Краснов скроется за поворотом, капитан включил фары и поддал газу. Так. Мокши – это семнадцатый километр, кажется. Там еще развилка будет, на дачный поселок. После нее. Не отрывая взгляда от дороги, капитан вытащил навигатор, включил и удовлетворенно хмыкнул. Хорошо, что взял с собой. Спутниковая связь не подведет.
Оставленную Красновым машину Прохоров увидел внезапно и затормозил. «Ауди» проехала мимо, остановилась и сдала задом. В зеркальце заднего вида опер еще раз убедился, что в машине никого нет. Отлично. Идем в Мокши.
Он еще раз достал навигатор, сделал подсветку поменьше. В кромешной тем-ноте и так нормально, зато батареи дольше хватит. Прохоров расстегнул кобуру, закрыл машину и вошел в лес.

Авдеева вывели и усадили в уазик. Жерков удивленно посматривал на Черемисина, но вслух ничего не говорил. Он знал Авдеева, не раз сталкивался с ним в управлении, и не мог представить, что участковый оказался убийцей. Но судя по виду опера, тот не шутил. Они подождали, пока Черемисин смоет кровь с лица, закрыли дом и поехали. За рулем был Михайлов – Черемисин хорошо знал его, вместе частенько выезжали на происшествия.
Жерков с Михайловым сели сзади, Авдеев между ними.
- Сдадите дежурному, пусть посидит до утра, - сказал в открытую дверь Черемисин. – Утром я приеду.
- А ты что, с нами не едешь? – спросил Михайлов. – Потеснимся, садись.
- Нет, останусь здесь. Надо кое-что проверить. Утром увидимся. Езжайте.
- Ну, давай, - двери хлопнули, Морошкин уверенно вывел уазик на дорогу и погнал к городу.
Черемисин смотрел им вслед, пока красные огни машины не скрылись за домами. Неужели все? Маньяк пойман, убийствам конец. В душе было пусто, так бывало всегда, когда расследование подходило к финальной точке. Работа сделана, дальше – дело дознавателей, криминалистов и прокуратуры. Он вспомнил Максима Краснова и порадовался: теперь с парня снимут подозрения. Жаль только Светлану. Ей и так непросто в жизни, а тут еще парня ее в тюрьму сажают… Интересно, как и где они могли познакомиться? Авдеев город не любит, бывает там только по службе, а Светлана, если и выходит из дома, то только с братом или с родителями. Для любви нуж-но чувство, нужен контакт. Нет, в городе это не могло случиться. Остаются Мокши. Да, по всему выходит, что там. Странно только, что Авдеев не выглядит влюбленным, ведет себя так, словно Светлана для него никто, даже имени ее не помнит. Как такое может быть? Или все знает, но умело скрывает, чтобы не делать ее причастной к убийствам?
Во дворе было темно, лишь свет, падающий из окон, рисовал на земле желтые унылые квадраты. Черемисин прошелся по двору, едва не наступив на лежащие возле дровяника грабли, сходил в дом и вернул на колоду топор. Завтра сюда нагрянут все: Маликян, Прохоров, возможно, и Лесовский. Надо все обдумать, все версии, а лучше всего – записать. А пока… Пройдемся-ка еще разок по дому.
Вадим осмотрел все комнаты, но ничего подозрительного не нашел. Странно, что в остальных комнатах пауков почти не было, они гнездились исключительно в спальне Авдеева. А еще Вадим понял, что здесь недоставало: иконы. В каждой избе в Бурьяново, по крайней мере там, где он бывал, в гостиной или спальне, в красном углу стояла икона, здесь их не было. Нигде. Ну и что? Если человек атеист, зачем ему иконы?
Он вышел на крыльцо, присел и закурил. Дом Егорыча был тих и темен. Если дед видел задержание, завтра об этом будут знать все, подумал Черемисин. Но похоже, что он спит.
А ведь никто, никто не мог подумать на Всеслава. Но знаменья сошлись. Сошлось все, кроме одного, того, о чем кричал задержанный: мотива. А что мотив? Мотив должен быть ясен судье, присяжным, дознавателям, но что мы знаем о том, что творится в душе человека? Мы можем только представлять, подбирать ассоциации, примерять к тому, что когда-то видели или слышали сами… но понять до конца не сможем никогда. Для этого надо быть другим человеком.
Черемисин вспомнил, как много лет назад вместе с Прохоровым вытаскивали из квартиры обезумевшую от алкоголя мать, пырнувшую ножом дочь, не пожелавшую делиться с ней выпивкой. Как вел дело подростков, насмерть забивших пенсионера. Как однажды пришлось выстрелить в человека, потому что выбора не было, и хорошо, что раненый остался жив. Однажды, спустя много лет, Черемисин встретил его на улице. Тот опера не узнал, а Вадиму стало стыдно. Не потому, что был тогда не прав, нет, он действовал по инструкции и по совести, и к тому же спасал людей – а потому, что со временем опер чувствовал, как меняется мир, и вместе с ним летят к чертям привычные устои и рамки. Милиция стала другой. Менялись поколения, при-ходили новые люди, и с ними пришла новая власть. Нет, в старые времена милиционер тоже был властью, но ее жестко контролировали, в органы принимали не всех желающих, и престиж был, и желание служить людям. Сейчас приходят с иными целями. О призвании никто не говорит, все больше о пользе, льготах, каких-то возможностях… Слушая молодых, Черемисин ощущал себя мамонтом, птеродактилем из мезозойской эры, а ведь разница в возрасте никакая, всего-то лет десять, даже не поколение – а они совсем другие люди.
Они умело перестраивались. Тот же Прохоров успешно извлекал выгоду из своего положения и возможностей, отнюдь не бедствовал, ездил на хорошей машине, ходил в рестораны, говорят, квартиру недавно купил. В старое время это вызвало бы подозрения и вопросы, а сейчас его уважают: человек умеет жить. Черемисин жить не умел. Не бедствовал, нет, ему хватало, и зависти он ни к кому не испытывал, но на душе оставался осадок. Нет, ребята, все не так, не так все должно быть. Да, было как-то: он взял какие-то деньги и коньяк от человека, которого едва не посадили, а Черемисин нашел настоящего преступника. Человек от души дал, очень упрашивал, ну, он и взял, но почему-то до сих пор этого стыдился. И больше не брал. Нельзя брать левые деньги за свою же работу, решил Вадим для себя, неправильно это. А благодарность… Благодарность – она в глазах видна, она всегда с тобой останется, чистая, не «подмазанная». Кому как, а ему от этого приятней.
В мертвой черноте мерцали звезды. Вадим докурил и положил окурок в лежащую на крыльце банку. А что, если Мокошь существует? Ведь мы знаем о Земле не больше, чем о звездах у нас над головой. Открыли атомы и черные дыры, изучили строение вещества, а того, что под носом творится, объяснить не можем. И начинается самое интересное. Ведь были, были странные случаи, такие, что не объять человеческим знанием и не записать в протоколы. И в советские времена бывали. И что делали тогда? Да то же самое, что делает наука, сталкиваясь с необъяснимыми явлениями. Притягивали за уши понятные всем мотивы, искали рациональное объяснение чуду. Если очень захочешь – найдешь. А другие, если очень захотят, поверят. А во что еще верить? В чудо? Глупо. Кто сейчас в чудеса верит? Зачем? Сейчас верят в здравый смысл, в то, что можно в карман положить или на хлеб намазать. А чудо в карман не положишь. Оно страшное, непредсказуемое, чужое…
Черемисин глянул на часы: скоро первая электричка. Надо собираться. Пока дойду до платформы…

Я не знаток, но мне показалось странным, что они в засаде по одному сидели. Это не противоречит инструкции и здравому смыслу? Я бы поняла, если бы это была личная инициатива, но чтоб начальство само вот так без подстраховки отправило людей в одиночку...

Так это и была личная инициатива Черемисина, никто его в лес не отправлял.
Что касается Прохорова, то здесь, наверно, все не так четко прописано... Надо было этот момент прояснить. Хотя, всякое бывает. Может, людей не хватало...
Вообще, слежку осуществляет так называемая "наружка", но Прохоров мог проявить инициативу. К тому же он хотел сам поймать Максима ( в том числе из личной неприязни ).
Вообще, обдумаю этот момент. Спасибо.