Босые ноги ощущали, что камень холоден, словно лед. С каждым крадущимся шагом стопы все быстрее немели и переставали что-либо чувствовать, как если бы их не было: гостю казалось, будто он, не имея ног, плывет в воздухе.
Все помещение пронзил этот холод, исходящий из камня, отчего изо рта рваными клочками вылетал пар, и запах – тяжелый, терпкий, отвратительный, где явно различалось два противоборствующих: гниение и бальзамирующие мази.
Свет, казалось, падал очень медленно, растягиваясь в воздухе, сползая вниз и промахиваясь. И когда он лениво рассеивал тьму, в неизмеримом помещении, что бесконечно тонуло во мраке, взору представали тела.
Они были ровно выложены на длинных столах, касаясь друг друга плечами. Белая и прозрачная кожа была идеально чиста, раны – промыты и перевязаны, а волосы – шелковисты. Веки десятков и сотен людей сомкнулись в бесконечном сне, лишенном тревог и кошмаров, лишенном чувств и пробуждения.
Тела были прикрыты мешковиной: видны лишь головы, шеи, плечи и стопы, будто выплывающие – сиянием белизны – из тени тяжелого полотна.
Ноги все продолжали медленно семенить – сами по себе, постепенно, неотвратимо, неконтролируемо. Они несли его все ближе и ближе к одному из тел: единственному из сотен. Это тело, как и все, остыло, но неведомой силой притягивало к себе, не давая ступить и шагу назад. Бороться было нельзя, но и не хотелось, ибо сила эта овладела каждой частицей порабощенного разума.
Необъяснимый страх вместе с предвкушением рос, капля за каплей заполняя хрупкую бутыль сознания, и чем ближе было тело, тем полней был сосуд.
Вот оно – это тело. Большое и сильное. Длинные густые волосы оплавленным золотом растеклись по столу, а лицо – полное красоты и величия, мужества и благородства – выражало загробное блаженство. Словно бы Канмор остался прежним и после второй гибели.
И вот человек подошел к объекту своего бессознательного внимания. Он даже не понял, когда и каким образом кисть сжала рукоять топора – тупого и грязного, и откуда он вообще взялся.
Другая рука стянула мешковину с обнаженного тела.
Гость не понимал и не задумывался, что делает, ибо разум его был полностью парализован какой-то потусторонней волей. И разум не протестовал, не пытался выпутаться из металлических уз.
Топор поднялся – высоко, над головой.
В один звук слились треск и шлепок, когда кровь заструилась из раны на груди. Тело – казавшееся живым – не реагировало, и даже не шевельнулось от силы удара.
Вновь топор вознесся в кровожадном ударе и вновь столкнулся с грудной клеткой. Лезвие слетело с рукоятки и со звоном покатилось во тьму, за пределы тягучего, слабого света.
Но разум не пожелал отыскивать его, шаря в полной темноте, среди запаха смерти. Им словно овладел голод, заставляющий рваться к цели, несмотря ни на что, любыми средствами, которые были наиболее доступны.
Тогда пальцы – точно тиски – ухватились за края раны; судорожно рванули, расплескивая кровь, которая полилась по телу, по столу, брызнула в глаза. Гость даже не пытался их утереть, ибо не должен был останавливаться ни на миг, ни по какому поводу.
Пальцы сцепились на ребрах, и, напрягая все мышцы, человек что было мочи рванул скользкие от крови кости. Дьявольская сила зародилась внутри; и ребра, треща и ломаясь, разлетелись в стороны. В тот же миг нахлынула слабость, словно единственный рывок поглотил все силы.
Гость попятился и осел на пол, сломленный головокружением и тошнотой. Руки непроизвольно сжали лицо, отчего то сплошь испачкалось в загустевшей крови.
Но раб, пусть даже лишенный сил, был обязан выполнить навязанную ему волю. Он встал, бессильно пошатываясь, дрожа и качаясь; сел на стол, чтобы не упасть.
И руки его, будто бы он был воодушевлен приближением цели, потянулись к телу.
Внутренности будто бы перемешались и спутались в разломанной грудной клетке. Багровая чернота и розовая серость отвратительно поблескивали. Пальцы устремились в скользкое и липкое месиво, пронзая и вспарывая его в порыве одержимости, не лишенной пронзительного шепота страха.
Удовлетворенно нащупав нечто твердое, инородное, человек ощутил, что тело под ним словно шевельнулось.
Переведя взгляд, он был парализован ужасом, сцепленный его неразрываемыми путами.
Это было не лицо Канмора: пестрел синевой, кровью и янтарем измученный лик Патерия, весь сморщенный и обезумевший.
Узкие зрачки желтых глаз впились в раба. И надрывным голосом, полным боли и страха, повеления и мольбы, Патерий захрипел:
- Ну же!.. Чего ты ждешь?.. Достань его, быстрее… Вытащи эту проклятую штуковину… Давай, рвани ее из меня… - мертвец неуклюжими истеричными движениями, начал шарить в своей груди, и, наполнившись новыми силами для крика, нечеловечески взвыл, - помоги мне достать это… иначе все обречены!!!

Я бы разбила это предложение.


Если тела прикрыты, то откуда он знал, что они идеально чисты, а раны промыты?
Жуть. Кем порабощенного?
Предвкушением чего?

Об это предложение сильно спотыкнулась


Ну и для чего вся эта кровавая писанина? Просто посмаковать "ужасы"? Так нифига не страшно.

Ноги все продолжали медленно семенить – сами по себе,
Медленно семенить. попыталась представить. Не смогла.

Это тело, как и все, остыло - как это можно было определить, если он до него еще недосеменил?

хрупкую бутыль сознания
загробное блаженство - тоже самое.

Тело – казавшееся живым – не реагировало, и даже не шевельнулось от силы удара.
простите, а как оно могло казаться живым, если герой уже определил ранее, до того как до него дошел, что оно было остывшим, как и все остальные??? и как оно могло не шевельнуться от силы удара. если ранее мы читаем про жуткий треск, и потом даже топор разворотило?
чисто гипотетически предполагаю, что его должно было хотя бы...поволтузить что ли по тому месту, где тело лежало? Как же сила, приложенная к телу, и законы физики? Чего-то не хватает
он расплескивал кров себе в глаза, раскрывая раны? - опять же, чисто гипотетически, предположу, что из охладевшего трупа кровь не хлещет, тк как она там уже больше не циркулирует. чисто гипотетически. и расплескать ее невозможно - это ж труп, а пиалка.
и как данный порабощенный любитель топоров смог сесть на стол, чтобы ему было удобнее орудовать, если все тела лежали плечо к плечу? Получается, он либо скинул кого-то, либо сел на...хххмм...тело?

голосом, полным боли и страха, повеления и мольбы - чересчур много для одного голоса несовместимых чувств.


иначе мы все обречены.... планируете еще расчлененку?