Интересно восприятие мотивации персов. И видение их отношения друг к другу

Чутье не подвело, пусть и сработало с запозданием. Тод поджидал в коридоре. Он стоял, прислонившись к стене, дробовик баюкал. В целом поза, конечно, спокойная, даже расслабленная, но Евина рука сама за пистолет схватилась.
– Не надо, – попросил Тод, поднимая дробовик. Держит легко, как будто в пушке этой весу вовсе нету. – Все равно не попадете.
– А если повезет?
– Вряд ли.
Отлипнув от стены, он шагнул, оказавшись вдруг слишком близко, чтобы Ева чувствовала себя в безопасности.
– А что ты тут делаешь? – она переместилась, пытаясь обойти дроида, но тот не позволил. Ева отступила к двери.
– Вас ищу.
– Зачем? Или извиниться надумал?
– Я?
Танцы с вопросами и дуло, направленное в Евин живот. И не понятно, какого лешего этому придурку надо. А с другой стороны ненормальным больше, ненормальным меньше?
– Ты меня ударил. Нельзя бить женщин, десятый.
– Джентльмен никогда не ударит женщину без повода. К тому же, если бы я вправду совершил сие непотребное действо, извиняться было бы не перед кем. Я вас просто остановил. Вы действовали несколько агрессивно.
– Значит, я сама и виновата?
Пожал плечами. Сделал шаг влево, и Еве пришлось отступить. Рука на пистолете, но это скорее минус, чем плюс: можно будет сказать, что Ева сама виновата. Действовала агрессивно. А с дроида какой спрос? Никакого.
И паршивка прикроет.
– Мне кажется, или ты мною любуешься? – поинтересовалась Ева и, вытянув руку, коснулась дробовика.
– Безусловно, вы прекрасны, – сказал Тод, снова меняя позицию. Теперь он стоял между Евой и дверью. – Но джентльмены предпочитают блондинок.
– Надо же, какая незадача, – Ева медленно убрала ладонь с рукояти пистолета и сунула в карман. – А у меня для тебя подарок есть.
– Не уверен, что благовоспитанному юноше прилично принимать подарки от малознакомых леди.
– А ты попробуй.
Догадался? Несомненно. Ноздри раздулись. Уголки рта дрогнули, стирая улыбку.
– Мне вас и отблагодарить нечем.
– Ты просто плохо искал.
Ева вынимала руку из кармана очень медленно, а вытащив, подняла, повернула тыльной стороной, демонстрируя ампулу. Она лежала пластиковым патроном, зажатым между указательным и средним пальцами, а большой упирался в днище.
Тод сглотнул.
– Милая леди, я в наркотиках не нуждаюсь, я и без них вижу жизнь живописной – у меня и справка есть. Где-то. Наверное.
– Не дури, десятый, это уже не смешно.
И дуло опустилось. Стал на место предохранитель, лег в кобуру ствол.
А мужчина с оружием смотрится… интересно.
Ева перекатила ампулу в ладони и, взяв ногтями за острый носик, протянула.
– Держи. Подарок. Или аванс.
Не поверил. Не шелохнулся даже, хотя взглядом облизал, что дворовый пес кость.
– Ну как знаешь.
Ева разжала пальцы и совсем не удивилась, когда пластиковая капсула упала не на пол, а на Тодову ладонь. Что ж, по крайней мере, реакция у него хорошая.
Да и сам он ничего, когда не пытается строить из себя нянечку.
Тод спрятал добычу в нагрудный карман.
– Еще хочешь? – спросила Ева, облизывая губы.
– А взамен?
Другой разговор и тон тоже. Маска насмешливости исчезла, а новая была Еве по вкусу. Тод позволил взять за руку – ладонь широкая, линии стандартны и даже папиллярные на кончиках пальцев знакомы каждым завитком. Тоже информация для тех, кто читать умеет. Тод не отшатнулся, когда Ева коснулась побелевших шрамов штрих-кода.
– Вы – привлекательны. Я – чертовски привлекательна. Зачем же время терять?
Тод вдохнул ее запах и, заглянув в глаза, поинтересовался:
– Его мало было?
– Мальчики сплетничали?
– Девочки шумели.
Случается. Но вопрос не в том, что мало. Скорее в том, что недостаточно. Поднявшись на цыпочки, Ева лизнула мочку уха, скользнула губами по шее, прихватила кожу на горле.
Мягкая. И вкус другой. Кукольно-карамельный. Хотя на самом деле – еще одна иллюзия.
– Ну ты и шлюха, – севшим голосом сказал Тод.
– Пользуйся, десятый, – поставив ладони на грудь андроида, Ева толкнула его к двери. – Пользуйся, пока есть возможность. Будет о чем вспомнить. В другом бункере.
Ева втянула его, бестолкового, в комнату. Повернулась.
– Ну?
И десятый перехватил инициативу. Схватив Евины пальцы, он сжал их до хруста и руку заломил, заводя за спину. Толкнул к стене. И навалился всем весом, вдавливая в сухую жесткую поверхность. Впился зубами в шею, затирая старый отпечаток новым. Ладонью накрыл рот, затыкая крик.
Ева терпела. Ева расставила ноги шире и потянулась, ввинчиваясь между Тодом и стеной. И Тод все-таки отпустил ее, позволяя вдохнуть.
Пальцы его раздирали комбез и мяли кожу, твердые, как поршни.
Ева легко справилась с ремнем и молнией.
Тод дернул за волосы, заставляя запрокинуть голову.
Ева впилась в спину и рванула, оставляя полосы вспоротой кожи.
Он сдавил грудь, крутанул сосок и слизал с губ Евы стон. Она же, извернувшись, вцепилась в нижнюю губу, прокусив до крови.
Кровь была сладкой.
– Осторожней, десятый, – предупредила Ева.
Усмехнулся. Подхватил мизинцем каплю и пересадил на лоб Евы. Прижал, припечатав метку мишени. Приказал:
– Повернись.
– Зачем?
– Лицо твое не по вкусу.
– А чье по вкусу?
Сжав шею, сам развернул, толкнул, впечатывая лбом в стену. Ева едва успела руки выставить. Комбез съехал, путами повиснув где-то на уровне колен. Его руки сдавили бедра, и большой палец прочертил линию на трусах, сдвинул в сторону, и коснулся кожи.
– Не дразни, десятый.
– У меня имя есть.
Он провел языком по позвоночнику. Нежно коснулся губами шеи.
– Тод…
Трахал в размеренном механичном ритме. А кончив, стоял, уткнувшись лицом в Евин затылок. И когда она вывернулась из ненужных уже объятий, спросил:
– Почему десятый?
– Последние цифры – номер в серии.
Он честно заработал ответы.
– Перед этим – номер повторности эксперимента. Затем номер самой серии. И темы по которой проводился эксперимент.
Ева одевалась. Очередной комбез, кажется, был безнадежно испорчен, а на коже наливались красным гематомы. Одежда в шкафу была. А вот с кожей посложнее. Послюнявив палец, Ева потерла синяк и буркнула:
– Мог бы и помягче.
– Значит, было еще девять? Таких как я?
– Было. Как минимум девять. Из одной серии выпуска, – четко произнесла Ева, подбирая с пола пуговицы.
– И что с ними стало?
– А мне откуда знать?
– Ты работала в лаборатории. Поэтому знаешь.
Да он сам уже, небось, догадался, только ждет подтверждения. И Ева с превеликим удовольствием его дала:
– То же, что и с любым лабораторным материалом по завершении эксперимента. Ликвидация.
Еве хотелось, чтобы он разозлился, но Тод лишь кивнул, придавил пальцами кровящую губу и пробубнил:
– Стабилизатор. Ты обещала.
Ну это обещание сдержать легко. Ева подошла к шкафчику, распахнула и не глядя вытащила коробку. Она вытряхнула на ладонь пластиковый патронташ с дюжиной крупноразмерных пуль.
– Держи. Видишь, я играю честно.
Взял он не ампулы, но коробку, которую повернул ребром. Всматривался долго, как будто силой взгляда собирался изменить дату на упаковке.
– Знала?
Конечно. Правда, не рассчитывала, что в этой механоидной башке окажется достаточно мозгов, чтобы не заглотнуть подачку с ходу. Его догадливость заслуживала награды.
– Возьми. Это лучше, чем ничего. Тем более, отработал честно.
Взял, спрятав в нагрудном кармане куртки. Ева сомневалась, что он доживет до времени, когда ампулы будут нужны. Но сомнения свои она оставила при себе.
Дроид же не спешил уходить, стоял, смотрел, как Ева одевается.
– Ты красивая.
– Спасибо.
Вежливый. Но пора бы ему уже убраться. У Евы нет настроения на разговоры. Ее дверь ждет.
– Но иногда я не понимаю вас, людей.
– Вот и не забивай голову глупостями. Иди. Твоя маленькая принцесса тебя заждалась. Кстати, ты не думал, что с тобой станет, когда девочка подрастет? Игрушки принято менять. Даже такие сложные. Или ты надеешься на иной вариант событий?
Дернулся, как бабочка на иголке. Неужели и вправду?
– Десятый, этот сюжет слишком затаскан, чтобы правдой быть. Сам себя-то не обманывай…
Из комнаты не вышел – выскочил. И Ева, потрогав скулу, буркнула:
– Надо же, какие мы нежные. Беги, Тедди, беги…
До операционной получилось добраться без приключений. А там, сидя по-турецки на операционном столе, ждал Глеб. В одной руке он держал вязальную спицу, во второй – тройку свечей.
– Здравствуй, Ева, – сказал он, вставая. – Я тебя узнал.
– А я тебя нет, – Ева вытащила пистолет. – Извини.

Потрясающая фантастика, насколько динамично развивается сюжет о персах! Герои- не трафаретны, они гнуться од давлением обстоятельств не выпуская фокала из третей руки, не занятой спицами и тройками!

И самое главное, что при всей фантастичности быта, основополагающие требования Трех Законов Робототехники соблюдены:
Самец должен сказать свое имя, а самка - сказать спасибо!

И что же будет, после того, как она достала пистолет?
снова произойдет адаптация?

Для таких глубоких смысловых уровней нужен нормальный рецензент! Кукольник!

Вот сижу, пытаюсь понять. То ли меня похвалили, то ли обругали жестоко.
Но в обоих случаях сделано сие было изящно.
Спасибо )

Нявка
Не только Вас

На самом деле - обратили Ваше внимание на некоторые ляпы.
Вот еще один
В русском языке нету слова "нету".

Нявка... э... а... ой. Написано отлично, но романист в тебе силен. Гони его в шею, когда рассказы пишешь...
Твой язык я очень люблю, ты же знаешь, он сочный и образный, его чувствуешь, и романы твои проглатываю, но тут... почувствовала себя тупой и мало что поняла. Прости.((

Так это и есть роман. Точнее отрывок из главы... ближе к финалу, ога...
Мне чисто сцену обкатать надо было, насколько здесь ощущается столкновение основных персов.
Мда... я решила, что оно понятно будет, что это не рассказ.
Теперь сижу, грызу хвост в задумчивости.

ТО, что не рассказ было понятно. По крайней мере мне. Но вырванность из контекста не позволила сделать какие-то выводы по заданному вопросу.

Ну я ступила, со мной часто случается. Однако повторюсь... сложно что-то сказать.

Э... Однако высокий слог)



Ну вот - сразу вся атмосфера разрушилась. Тут же в голове Миронов и Купченко.

Каркун. Увы, эту парочку по манере общения специально разводила. Не могут все одинаково высоким штилем шпарить. Манера смеяться у каждого своя

Увы, такое у меня не вызывает интереса. А что-нибудь без нестандартного интима с неодушевленными предметами вы публиковали?

Гм, публиковала я всякое.
А Тода не оскорбляйте, он вполне себе одушевленный и даже милый местами. По спецификации мира андроиды - генмоды, т.е. железа в них немного.

Ну... есть боевка. Вскрытия. Рефлексирующие флэш-бэки. Это если по данному роману.

В силиконовом фаллосе железа совсем нет. К сожалению, из этого отрывка нельзя судить о других качествах дроида, кроме того, что он может убить или трахнуть женщину. А раз так - его можно считать аналогом фаллоса с С4 с таймером-взрывателем внутри. Находка для фригидной женщины, которая возбуждается нестандартно!

Увы. На самом деле все обстоит гораздо хуже.
Но тут да, придется пересказывать все, но смысла в этом нет. Как поняла, сцена вызывает неприятие? Если так, то мне зачет.

У каждого свое субъективное мнение. У меня неприятие вызывает все нелогичное. Но абстракционизм тоже нелогичен, но за картины некоторых художников платят бешеные деньги. Возможно, весь роман или его части найдут благодарных читателей, но я не буду в их числе.

У меня появилось не неприятие, а недоумение.

Как-то грубо написано. Возникли странные ассоциации с "Мистером и миссис Смит".

Золота, а можно, если вас не затруднит, подробнее слегка. Что именно нелогично?

Эээх, к вам тоже вопрос

Чем недоумение вызвано?

Ну а про грубо... таки какой секс, такое и написание )))

Тем, что я не в теме (Каков вопрос - таков ответ)
На самом деле - на такой
вопрос, не понимая происходящего, невозможно ответить. Особенно - про мотивацию.
Вот именно заданный в начале вопрос в силу отсутствия разъясняющей информации и вызвал недоумение. Но раз Вы не видите смысла в предоставлении доп. информации, то и я не могу сказать ничего, кроме того, что уже сказал.

Чего-то не хватает в предложении? Или так задумано?

Ум... допинформации было бы алок на 7-8.
Скажем так, данный эпизод относится к разряду ключевых, поскольку мне необходимо показать отношение героев друг к другу - антипатия и все же возможность взаимодействия. Важно также, чтобы поведение Евы не казалось совсем уж нормальным.
Короче, тут должна быть не женщина, но самка с четкой целью.

Про информацию: эксперимент по генмоделированию привел к глобальной катастрофе. Выпущенные на волю мутанты расселились по планете. Нормальных животных почти не осталось. Мутации идут глобальные, плюс новые зверушки очень быстро созревают и преобразуют мир.
Общество: элита - бессмертные; люди; андроиды. Последние - биологические объекты, наделенные разумом, но контролируемые генетической программой. У части она слетает.
После катастрофы люди обитают в разрозненных поселениях. Каждый выживает как умеет. Дикие андроиды часто сотрудничают с монстрами. Монстры пытаются уничтожить людей.
(это все не я придумала)

Теперь по адаптации.
Есть цепь поселков. Один погибает. Уцелевшие - Глеб, Ева и Тод добираются до соседнего. И выясняется, что версии их различаются, а между собой они не знакомы. Фактически возникает вопрос - кто врет. Ряд мелких стычек усугубляет "симпатии", ряд странностей нынешнего поселка содействует координации.
Параллельной линией флэшбэков - период докатастрофы и попытка создания парочкой бессмертных системы экзогенной нейронной сети, сиречь соединения разумов людей с возможностью контроля.
По линии Адама эксперимент был заморожен. Из-за опасности заражения и выхода из-под контроля андроидов, корпорация устроила зачистку в анклаве.
По линии Евы эксперимент продолжился.
Фактор общих мутаций внес в него свои коррективы.

За блоху - отдельное мерси. Вторая сторона правки - слишком много урезается порой.

Двое вооружены и готовы убить друг друга. При этом сдерживающим фактором является то, что второй может успеть выстрелить в ответ. И спустя несколько минут женщина поворачивается к нему задом, позволяет снять комбинезон(при этом она должна выпустить оружие из рук), а потом позволяет грубый секс. Что гарантирует ей жизнь, после того, как ее партнер будет удовлетворен?

хм... Тогда так. Антипатия и попытка "прокачать" друг друга - чуствуются. Взаимная покупка - понятна, хотя Тод в этом случае выглядит откровенным лохом: получить ампулу(ы) стабилизации (чтобы это ни значило ), рискуя вообще не дожить до момента, когда их придется использовать + секс, бессмысленый и беспощадный; и взамен поделиться информацией, котороая (как я понял), может навредить ему самому - признак лоха. Или я чего-то недопонял.

Ну, если за блох говорите "мерси", то обращу внимание вот на эту строчку:
* - получается, что опустилось только дуло. А остальные части оружия остались на месте.
** - у предохранителя - два штатных положения. Может это и не значительно, и сразу понятно что имелось ввиду - но так обчно не говорят. Ни в литературе, ни в реальной жизни.
*** - опять - ствол отдельно от всего остального оружия. Кобура, конечно, может держать только ствол, но так обычно не говорят.
И - кобура для дробовика... я задумался... Обрез? Наверное... А если полноценный дробовик - то, скорее, для него будут предусмотрены зажимы. Потому как вытаскивать - вкладывать полноразмерный дробовик в кобуру - тяжеловато и неудобно.
Но это все ИМХО.

zolota, Вы невнимательны

Ничто не гарантирует.
И еще, не она позволяет. Это ей секс нужен. И если обратить внимание, она его инициирует, более того использует момент шантажа, поскольку обладает лекарством, нужным андроиду. И оружие она выпустила из рук много раньше.
Более того, в данном случае будет рулить не фактор разума, а фактор инстинкта, каковой четко управляет поведением Евы (тут уместна аналогия с животным миром, когда самцы паука спариваются с самками, несмотря на риск быть сожранными).
Увы, вы правы, что без доп.информации эпизод выглядит сомнительно.
Спасибо за разъяснения. Я опасалась, что все много хуже.

А ему секс не нужен? Он только проститутка, которую она покупает за что-то? Тогда что сдерживает его от того, чтобы отобрать нужное?

Эээх, спасибо. С оружием - мое слабое место. Консультант сказал, что возможен вариант с обрезанным дробовиком и кобурой набедренной, с учетом того, что роста в герое хватит, сил тоже побольше, чем у человека.
Что до лоховатости - увы, этого не отнять. Издержки прошлой жизни плюс очень ограниченный личный опыт.
А поняли вы верно. У Тода вывалы в памяти, которые до уничтожения поселка его не слишком волновали. У него четкая программа и задачи. Но изменение внешней среды привело к вспышкам воспоминаний, добавив головной боли.
Ну и отчасти - он участник экспериментальной группы, а в силу специфики опыта поведение во многом диктуется организмом-симбионтом.
В общем, все сложно и запутано. Поэтому я и не хотела в объяснения пускаться

Золота, ему нужно прилепить маячок к Еве. Понять, что происходит в поселке. Защитить объект опеки. А остальное - как получается.
Сейчас получилось так.
Почему бы и нет? С точки зрения мужской психологии, если женщина сама желание высказала, а секса довольно давно не было, что мешает воспользоваться случаем?
Ампулы же... так это гусары денег не берут )) А тут горды разворот и выход за кулисы не разумен.

Вообще большое спасибо за разговор. Мне весьма и весьма интересно.

какие-то у меня странные ассоциации от вашего тройного разговора... не буду читать

возможен. Я тоже подумал про обрез, но тогда надо уточнять. Или ограничиться "постановкой на предохранитель" и "опусканием оружия".

Ок. Так и сделаю.
Благодарю.
А разговор весьма полезный для автора.

Секс - слабая мотивация для преодоления инстинкта самосохранения. Сцена неубедительна.

И кстати, а что действительно мешает просто пристрелить "самку" и забрать ампулы? Ведь его позиция в начале сцены имела огневое преимущество. На "мирные переговоры" можно в таком случае идти лишь имея серьёзные основания. Как то: невозможность одиночного выживания, наличие жизненно важной информации у "оппонента", отсутствие боеприпасов. В случае последнего сцена могла закончиться аккуратным сворачиванием шеи в момент "поворота противника спиной". Остаются первые два варианта...

Ева впилась в спину и рванула, оставляя полосы вспоротой кожи.*******
вот тут чото глюкануло, ибо до этого она как бэ спиной к нему стояло...

Какие все добрые вокруг.
Пристрелить и забрать.
А Тод - существо тонко чувствующее, высокодуховное. И убийство как ни крути - радикальный весьма метод решения проблем.
Не было у него приказа на ликвидацию. А самостоятельно - мало ли кто ему не нра, он же не маньяк-душитель. Плюс хозяева просили разборок не устраивать.

Марти, спасибо. Вроде правила, но недоправила по ходу

А по тексту и не скажешь...

Ну так перед каждым душу раскрывать не станешь )))

А другие отрывки (начало?) уже где-нибудь выложено? Просто хотел понять контекст сцены

Нет. Других не выложено. Могу добавить здесь, только с чьей линии? Скажем так, про кого из героев хотелось бы узнать?
(если захотелось)

А мне понравилось. Ярко, сочно. Язык гладкий, читаешь - как воду пьёшь. Герои для такого небольшого отрывка на удивление объёмные получились.

Благодарю!

Зачистко

Всё вместе звучит, конечно, хорошо, но. Затыкать сердце?

Интересно. Ещё бы главу.

Умц. Да без вопросов. Единственно, в прямом эфире не могу держать больше алки. Книга заказная, не уверена, что издатель отнесется с пониманием. Хотя пока там свои сложности.

Часть 1. Адсорбция.
Глава 1. Человек – это звучит гордо.
Время: 12:42, 22 октября 2042 года.
Место: северо-западные окрестности поселения Омега. Бывший заказник «Ельня»
Солончаки начинались за Яськиной Падью. Из мутной жижи болота поднимался горб, вершина которого слюдяно поблескивала на солнце. Издали она смотрелась этакой лысиной посреди темного волглого ельника. Еще на середине холма деревья становились ниже, ветки их теряли былую гибкость и при малейшем прикосновении осыпались дождем желтой иглицы. Глеб поднял парочку, интересу ради и приложил к пальцам. С прошлого раза стали длиннее. И деревья вытянулись, побурели.
Иголки Глеб сунул в карман, решив на обратном пути захватить еще десяток, для лаборатории. Пусть докторша решает, чего там да как, а Глебушкино дело – образцы взять.
Слева хрустнула ветка. И еще одна, уже ближе. Глеб перехватил винтовку и сделал шаг назад.
Хруст множился.
Широкая лапа ели мазнула по макушке, заставляя пригнуться.
Хруст приближался.
Глеб опустился на одно колено, прижал винтовку к плечу и, глубоко вдохнув, замер. Сердце отсчитывало время почище хронометра.
Первым на тропе показалась лопоухая свинья черного окраса. Редкая щетина и обвисшие бока выдавали в ней животное домашнее, но вот на спинах поросят, потянувшихся следом, виднелись характерные полосы. Правда, размерами поросята были, вроде, нормальные…
Семейство бодрой рысью прошло мимо. Уши свиньи подрагивали, огрызок хвоста дергался, а острые копытца оставили на тропе глубокие следы. По ним и потянулось прочее стадо. Последним, осторожно ступая по взрытой земле, шел секач. Ступал он медленно, ворочая тяжелой башкой, втягивая воздух рытвинами ноздрей и выдыхая из приоткрытой пасти. Был он стар и матер. Под шкурой перекатывались бугры мышц, толстым панцирем лежал на боках жир, а желтые клыки почти сходились над переносицей. Напротив Глеба секач остановился. Он просто стоял и пялился красными глазенками на ель.
– Вы шли бы лесом, добрый господин, – мысленно пожелал Глеб и поставил на кабаньей туше красное пятно лазерного прицела. К сожалению, тоже мысленного. – А если не пойдете, то и хрен с вами.
Массивная башка пригнулась к земле, расколотый старым шрамом нос сковырнул взрытую почву, и в следующий миг кабан бросился вперед. Глеб нажал на спусковой крючок и отпрыгнул. Громыхнуло. И эхо многажды отразило выстрел. Посыпались сухие иглы, затрещали ветки под весом кабаньей туши. Ударило в ноги, сбивая на землю. Подцепило под левую руку, пробивая кожу и мышцы. Поволокло. Выронив винтовку, Глеб заорал.
Он выдернул из кобуры пистолет, попытался прицелиться в раскровавленную кабанью харю, и выстрелил, не слыша за криком звука. Только рукоять слабо дернулась. Громко и отчетливо хрустнула кость. Раздался сухой треск рвущихся мышц, и кабан, вдруг выпустив жертву, отступил. Он зашел сбоку и стал, разглядывая Глеба. Бурые глазки посверкивали, а длинный язык мелькал, слизывая кровь.
– Ты… – Глеб четко осознал, что сейчас умрет и будет эта смерть совершенно бесполезна для поселка. – Ты первым начал, гнусный Капулет.
Во рту появился кислый привкус.
Кабан, наклонив голову, потерся клыком о ногу. Шекспира он не оценил. Над ухом зверя виднелась глубокая борозда, сочащаяся бурой жижей. Чуть бы ниже… всего чуть-чуть ниже… и в глаз.
Пуля прорвала бы внешнюю оболочку и, расплескав глазное яблоко, прошила бы мозг насквозь. Если повезет, то не единожды. У кабанов черепа толстые, возможен рикошет.
Зверь хрюкнул и, подняв хвост, выпустил струю мочи. Резкая вонь перебила запах крови.
– Ну да, я тоже на тебя класть хотел. Ты вот подойди поближе. Чего тянуть?
Глеб очень медленно поднял пистолет. Рука дрожала. Долбанная правая целая рука дрожала!
– Подойди, подойди…
Выстрел только один. Если в глаз, то… говорят, эти суки живучие. Говорят, что успеют и с пулей в башке порвать. Говорят, что стадо, сбегаясь, живьем жрет.
Живьем страшно.
Секач сделал шажок. Он шел, как балерина на сольную партию. А Глеб медлил.
Ближе. Еще немного. И еще. Мучиться, если что, недолго: кровушка быстро вытечет, а там уже, в отключке, пускай жрут. Если сумеют, твари!
Этот выстрел был тихим. И следующий тоже. Пули рвали воздух и с влажными шлепками входили в кабанью тушу. А он все шел и шел. И никак не мог дойти. А когда дошел – рухнул, придавливая Глеба щетинистым загривком.
В загривке торчал белый клык, наполовину вросший в жир.
И Глеб, дотянувшись до клыка, отключился.

Гайто сидело под корнями, сжавшись в комок. Плотная хитиновая оболочка берегла мягкие ткани и хрупкие конечности. Земля гудела. Сначала так, а потом иначе. И когда гудение стихло, гайто раздвинуло шторки, выпуская пучки тончайших вибрисс. На них тотчас налипла пыльца и круглые, неудобные молекулы запаха. Гайто содрогнулось, привыкая. Но вот одна из нитей нащупала нерв микоризы и, пробив плотную пектиновую оболочку, вошла в клетку. Сочленение вскипело соком, а прочие вибриссы втянулись в тело.
Теперь гайто видело больше.
Тепло и тело. Два тепла и два тела. И еще много вокруг. Одно тепло большое и уходит. Второе – тоже уходит, но еще не совсем. От него по земле разбегались едва слышные волны вибрации, значит, оно еще жило. Как и другие. А если есть другие, то «жило» – недолго.
Жаль. Частота вибраций и температура укладывались в диапазон, соответствующих идеальному носителю. И гайто подтолкнуло глупые корешки в нужную сторону. Там уже пролилось много еды, а будет еще больше. И если успеть, если подобрать все до капельки, то хватит и дереву, и гайто.
Дерево – плохой носитель. Медленный.
Много-живых-вместе сходились, но не решались приблизиться. Гайто чуяло их сомнения и резкую вонь большой вещи, которая лежала рядом с малым теплом. На одном из уровней памяти осталась заметка соответствия вони профилю носителя.
Зов долетел издалека.
Сначала он был настолько слаб, что разбился о плотную кору сосны. Но следующая волна, прокатившаяся по поляне, добралась до нежной сердцевины дерева. И уже оттуда по ситовидным трубкам протянулось вверх, а затем эхом откатилось к корням. Зов пульсировал в древесных соках, уродовал сладость свежей глюкозы и разбивал колеса внутренних клеточных циклов. Он рвал мембраны, и клетки расползались жижицей.
Гайто еле-еле успело захлопнуть шторки. Оборванная вибрисса посылала болевые сигналы, а снаружи дождевыми каплями стучал голос:
– Иди-иди-иди.
И те, другие, которые снаружи, которые не могут слышать так же хорошо, как слышит гайто, пошли. И вообще все-все-все вокруг пошли. И только деревья остались, потому что пока не умели ходить.
Страшно.
Последняя волна упала на хитиновый панцирь, поднажала, утапливая в сырой земле и выплавляя внутренности. Гайто еле-еле успело выплюнуть цисты. Две скатились. Третья впилась острыми шипами в единственное живое существо, оставшееся на поляне.
Если повезет, прорастет.

Сознание возвращалось толчками. Включить-выключить.
Свет-темнота.
Боль-боль. Боль? Да. Свет-темнота. Смерть? Нет. Выжил. Пока. Надо открыть глаза и дотянуться до фляги. Там вода. Вода нужна.
Мысли были короткие, рубленые. И Глеб, подчиняясь им, выполнил программу. Глаза разлепились легко. Зрение восстановилось не сразу. Но Глеб терпеливо ждал, ожидая, когда из окружающей его мути возникнут предметы.
Первым вырисовался серый камень. Не камень – кабан. Занемевшие пальцы правой руки коснулись щетины и пористой шкуры, нащупали ленты мелких шрамов и тугой шар клеща.
Вода. Аптечка. Кабан обождет.
Флягу получилось снять раза с третьего. Крышку Глеб зубами открутил и приник к горлышку, считая глотки. Много нельзя. На потом надо.
Если у него есть еще это «потом».
Вокруг было темно. Вершины елей упирались в круглую бляху луны. Перемигивались звезды, глазея на беспомощного человечка. Привычно гудел ветер, а земля, отдавшая скудное тепло, теперь тянула последние крохи из Глеба.
Но замерзнуть он не успеет: раньше сожрут. Странно, что до сих пор никто не явился. Повезло.
– Слышишь, сука, – прошипел Глеб дохлому кабану, ударяя кулаком в тушу, – мне повезло! Мне!
Он попытался засмеяться, но боль в ушибленных ребрах перекрыла дыхание. Выползать. Во что бы то ни стало выползать.
Рука. Нету руки. Как будто нету. Пальцами щупаешь – вот она, родимая. А не болит. Плохо. Встать надо. Уйти надо, пока не явились на запашок-то крови. Везение – оно не вечное.
– Встать, – скомандовал себе Глеб и сам же ответил: – Встаю. Сейчас. Уколюсь и встаю.
Инъекция на некоторое время вернула чувствительность, и он тут же проклял это возвращение. Глеб лежал, привыкая к огненным мурашкам, раздирающим и без того разодранные мышцы. Через вечность – секунды две, если верить инструкции – жжение сменилось холодом, и ощущение оказалось еще более мерзким. А потом левая рука снова онемела, только иначе. На ощупь она была как палка, покрытая сухой коростой свернувшейся крови. И обломки лучевой кости выглядывали из раны желтоватыми искорками.
Глеб пальцами запихал их в рану и, как сумел, залил пеной из травм-баллончика. А потом сидел и смотрел, как пена меняет цвет, отвердевая и заковывая перелом в тиски псевдогипса.
Издали донесся многоголосый волчий вой. Стая шла широким полукругом, и альфа-самец чуял добычу. Пора было убираться.

…Да оставь ты его! – крикнул Глеб. – Убираемся. Ему уже достаточно!
Но напарник передернул затвор и перечеркнул очередью лежавшего на земле. Тот задергался, словно кукла на веревочке, и попытался подняться. Вторая очередь, под прямым углом к первой, завершила попытку.
– Ты чего?! Мы не договаривались стрелять! А если ошибка и это…
– Не боись, нету ошибочки. Наводочка точняк.
Напарник обшарил карманы и вытащил регистрационную карту с меткой корпорации.
– Видишь. Точно, как в аптеке. Да не мандражуй, нежный ты наш. Все будет океюшки, – напарник хлопнул Глеба по плечу.
С белой рубашки мертвеца смотрели черные дыры пулевых ранений. На глаза похожи. И тогда редкие струйки крови – а ведь от настоящей не отличить почти! – это слезы.
Мертвые не плачут. Мертвым все равно. И Глеб ничего не сказал напарнику, когда тот принялся раскладывать тело звездой. Закончив, он кинул на грудь доску с намалеванным лозунгом: «Мир для людей!»
Уходили бегом. Правда, бежали скорее потому, что положено было бегать после убийства, чем и вправду опасаясь полиции.
Там свои.
Там тоже думают, что этот мир неправилен. А значит, кому-то нужно его исправить. И что насилие – лишь метод. Неприятный, но в данных условиях – единственный возможный. Остановились в старом городе, и напарник заглянул Глебу в глаза, кивнул: мы правильно сделали, брат.
Наверное.
Глеб просто должен привыкнуть. Осознать. Прочувствовать. Он на верном пути и скоро сам сможет участвовать. Завтра или послезавтра. И до тех пор, пока мир не очистится от искусственных тварей. Кто ж знал, что однажды «завтра» не наступит, а тварей станет слишком много?
Нет, конечно, находились такие, которые предвещали скорую гибель, но кликуш во все времена хватало. Над ними посмеивались, ибо действительность казалась незыблемой.
И следующим разом Глеб сам держал автомат. Пули ложились кучно.
Седой появился через год, в тридцать седьмом. К тому времени сомнения уже покинули Глеба, отступив перед разумом и аргументами братьев из «Черной сотни».
Тогда зависали на хате у напарника, ждали инструкций и радовались передышке. Седой возник в третьем часу ночи. Он вежливо постучал и, зная, что дверь не заперта, вошел.
– Надеюсь, вы не против? – спросил Седой, и Глебов напарник, к тому времени изрядно набравшийся, мотнул головой. Он хотел что-то сказать, но отрыжка помешала. А Седой вдруг перетек за спину напарнику и легонько ткнул пальцем в бритый затылок.
– Свидетели нам ни к чему, – сказал гость, укладывая тело на пол. И Глеб с тоской вспомнил про пистолет, оставшийся на кухне. Он лежал между открытой банкой консервов «Килька в томате» и кастрюлей с пригоревшими макаронами.
А еще решил, что Седой – явно СБ-шник анклавовский. И пришел совсем не из-за андроидов. В первом убедиться не вышло, но со вторым Глеб попал в точку. Седой сказал:
– Не стоит нервничать, я не собираюсь причинять вам вред. С этим вы вполне успешно справляетесь сами.
– Вы кто?
– Визитер. Возможно, если мы сумеем найти общий язык, ваш друг и спаситель.
Слегка за пятьдесят. Богат. И к богатству привычен. Самонадеян. Самоуверен. И насмешлив.
Из-за таких Наташка и погибла.
Еще из-за андроидов и девушки с голубыми волосами, которая предложила сделку, и Глеб согласился.
– Быть может, все-таки пригласите войти? – произнес Седой, доставая из кармана пальто трубку. – Все-таки разговаривать лучше в обстановке более подходящей для беседы.
В комнате он первым делом включил телевизор и, пощелкав, остановился на местном канале. Розовощекая ведущая в мятом свитере лениво цедила слова в камеру, а за спиной ее растянулась жидкая цепь манифестантов.
-…протестуют против непрекращающихся убийств искусственных людей, требуя…
– Видите, не все согласны с вами, – сказал Седой, устраиваясь в кресле. Из второго кармана он извлек кожаную коробочку с табаком и принялся неспешно набивать трубку. – Некоторым кажется, что люди и андроиды способны к мирному сосуществованию.
– Ерунда, – Глеб присел. – Они не понимают, что мы – конкуренты!
-…расплывчатость юридических формулировок относительно статуса андроидов позволяет убийцам оставаться безнаказанными, – ведущую сменил тип в зеленом пиджаке. Высокий лоб его пересекали складки, лохматые брови сходились над переносицей, а горбатый нос в очертаниях своих хранил следы переломов.
– Андроиды более совершенны. Их число растет. И однажды они восстанут, – перебил типа Глеб, злясь на то, что приходится объяснять вещи очевидные.
– Ну да, восстание машин, – неопределенно ответил Седой, прикуривая трубку. – А потом придет спаситель.
–…признание равных прав позволит…
– Их необходимо уничтожить.
– Знаете, молодой человек, я допускаю мысль, что вы правы. Скорее всего, вы правы, однако нынешний мир поздно менять, разве что средства перемен будут совсем уж радикальными. Апокалипсис уже случился, и вопрос лишь в том, кто возьмется разгребать его последствия.
Дым вонял, человек курил, дикторша переходила от одного протестующего к другому, тыча в лица серым шаром микрофона, и люди повторяли сказанное предводителем.
Надо будет запомнить его. А при случае найти и объяснить, что в этом мире правильно. Глеб посмотрел на плакат, висевший над диваном. На синем глобусе стояла механическая голова, и красные буквы призывали: «Сделай мир чище! Убей андроида!»
Почему-то плакат, который прежде нравился, как и все, сделанное Глебом, показался нелепым. Это из-за Седого. Пришел, расселся и ждет невесть чего.
– Так чего вам надо? – не выдержал Глеб.
– Ваше согласие поучаствовать в одном крайне занимательном проекте.
– В каком?
Седой не спешил с ответом, мусолил чубук и пялился на экран. Картинка сменилась, и теперь с микрофоном стоял мускулистый мужик в камуфляжном костюме, а за спиной его ярилась толпа. Она то отползала до крайних домов, обнажая розовую плитку, то вновь устремлялась к Дому Правительства, чтобы разбиться о вал милицейских щитов. Над толпой реяли бело-красно-белые флаги, и скачущий всадник на щитах бодро сек головы механическому змею.
Перекрывая гул, звенели колокола Борисоглебской церкви.
– …волнения, вызванные слухами об отказе Думы принять к рассмотрению проект об ограничении пребывания на территории анклава лиц неестественного происхождения…
– Ваша пропаганда хорошо поработала. Только странно, что сами вы здесь. Тем более с учетом некоторых обстоятельств можно сказать, что именно вы внесли неоценимый вклад в народное движение. И если уж по совести и чести рассудить, то ваше место – в первых рядах.
На Еву намекает? На сделку? Да была ли она вообще? Глебушка вот не уверен. Может статься, что Евиной заслуги в том, что происходит, и нету. Люди сами сказали слово.
Люди открыли глаза, увидели, в каком мире живут, и захотели его изменить. И ничто не в силах устоять пред волной народного гнева. И потому молчит «Формика», не пытаясь защитить свое имущество.
– Интересная точка зрения, - сказал Седой, когда Глеб закончил тираду. – Изложена весьма вдохновенно. Полагаю, вы сами верите в этом. Ну да идейная глупость ничем не хуже любой иной глупости.
Седой снял с подлокотника ожерелье напарника и, подняв, тряхнул. Шестерни зазвенели.
– Вот цена одной глупости. Сколько здесь? Десятка полтора? Даже если разделить надвое, все равно существенно остается. Итого, глупость вашего приятеля стоила «Формике» семерых-восьмерых дроидов. Ваша – обойдется где-то в полмиллиона. К слову, а эти шестеренки как станете делить? Или сейчас на всех хватит?
– Я вас не понимаю. Я не имею отношения к тому, что происходит. Люди сами…
– Конечно, сами, – согласился Седой, роняя ожерелье. – Главное, и дальше держитесь этой версии.
Ставя точку на теме, Глеб спросил:
– Так в чем я должен поучаствовать?
–…еще свежи воспоминания о взрывах на Витебском вокзале и в Минском метро, а списки жертв уже пополнены «безумными стрелками»…
– Вас не пугает то, что случится, если проект примут? Охота на ведьм часто становилась занятием опасным и для охотника.
– …активная пропаганда реакционеров «Черной сотни» при молчаливой поддержке правящих кругов привела к доминированию в обществе взглядов резко…
Глеб молча встал между Седым и телевизором. В спину доносились крики, перемежаемые хлопками выстрелов.
– Как вы думаете, сколь долго продержится этот мир? Рано или поздно американская зараза доберется и до нас. Подавляющее большинство тех, кто орут, призывая уничтожить андроидов, сами будут уничтожены. Но у вас есть шанс спастись.
– Почему у меня?
– Лотерея, – ответил седой, выстукивая пепел на стол. – Просто повезло.

Лежа в землянке в обнимку с винтовкой, Глеб думал о везении и о том, хватит ли его на возвращение в поселок. Знобило. Зудела под повязкой рука.
Оживали воспоминания.
Начиналось-то все славненько, с вертолетов. Два десятка тяжелых МИ-26ТС в сияющих свежей краской шкурах. Вереница машин. Погрузчики. Суета, которая оборвалась как-то сразу и вдруг, и все лишние отползли со взлетного поля.
Человечек в белой рубашке взмахнул флажками и, придерживая кепку рукой, побежал. По сигналу вертолеты загудели. Винты раскручивались медленно и, набрав обороты, разодрали сгустившийся воздух. Клонилась к земле сизая трава, летел к горизонту одуванчиковый пух. Глеб сидел на ящиках и обеими руками цеплялся за ремни. И когда туша, вздрогнув, оторвалась от земли, заорал. Просто так, от восторга.
Сидящий напротив Глеба человек поднял палец вверх, и Глеб улыбнулся:
– Скоро будем?
Голос утонул в реве. Вертолеты выстроились журавлиным косяком и взяли курс на болота. Глеб прилип к иллюминатору. Земля, расчерченная зелеными и желтыми квадратами, была опутана паутиной дорог и продавлена тысячетонными тушами городов. А потом все вдруг исчезло, растворившись в мути облаков. И появилось вновь лишь через пару часов, когда вертолеты пошли на снижение.
Соседка Глеба, женщина неопределенного возраста, с марлевой повязкой на лице, тронула за руку и указала вниз, на одеяло болот.
Бурое. Лиловое в цветущем вереске. Белое. Темно-зеленое в косах ельников. Осколками стекла – озера. И черными пятнами – гари.
Садились на месте старых торфоразработок. Тяжелые машины увязали в земле, как стрекозы в меду, и возмущенно скрежетали, до последнего не желая глушить моторы. Вал воздуха сдувал серую пыль и комки мха, заставлял пригибаться к земле.
Люди выгрузились. Вертолеты поднялись в воздух, и с небес вместо дождя долго сыпалась сухая земляная крошка.
Шли два дня. С непривычки было тяжело. Проваливались в моховую муть ноги и увязали, приходилось вытаскивать, делать шаг и снова, увязнув, тащить, норовя носком придержать соскальзывающий сапог. Лямки рюкзака тотчас натерли плечи. За Глебом шла та самая девица с марлевой повязкой на лице и вздыхала, с каждым шагом все громче. А к концу дня вздохи сменились стонами.
Потом девица и вовсе рухнула ничком на желтую кочку. Она лежала, не реагируя на уговоры, и выглядела мертвой. Тогда Глеб просто перетянул ее посохом, а когда вскочила, указал на тропу.
– Я не смогу! – взвизгнула она, размазывая по лицу грязь и слезы. – Не смогу я!
– Сможешь, – ответил Глеб. – Подъем и копытцами на раз-два-три-четыре. Можно и раз-два, раз-два, левой-правой.
Он и рюкзак забрал, понадеялся, что отдаст на ближайшем привале, а вышло волочить до самого поселка. Чувство гордости за собственное благородство быстро сменилось раздражением.
Довыделывался, Ромео несчастный. Терпи уже.
Терпел. Дошел. И она дошла, и все остальные тоже. На месте выяснилось, что группа их – предпоследняя, а ноющая девка – и совсем даже не девка, а баба среднего возраста – местный врач.
И еще выяснилось, что она на Глеба обижена до глубины своей невинное души. Рюкзак забрала, презреньем обдала и свалила.
С тех пор и не разговаривали.
Нет, отказать-то в помощи она не посмеет. Функция у нее такая – людей лечить. И Глеба полечит. И наверное, даже хорошо, получится переговорить по-человечески, узнать, чем обидел. Давно бы следовало, но Глеб откладывал. Зато теперь отложить уже никак. С этой мыслью Глеб и отключился. Очнулся от жажды и зуда во всем теле. Возился, скреб горстью ноги сквозь плотную ткань штанов, качался и ерзал, раздирая спину, а когда невмочь стало – выскочил наружу.
Солнце садилось. Рыжий шар нижним краем почти коснулся болота, плеснув на желто-красные сфагновые поля багрянцу. Черной лентой вытянулся старый мелиоративный канал, в который уже упали первые бревна будущей плотины.
Пора была уходить.
Глеб, кое-как собрав вещи, ступил на тропу. Он шел быстро, почти бегом, и почва пружинила под ногами. Хлюпало под ботинками, болото облизывало ноги, но не трогало, точно примерялось и заращивало раны-следы. А Глеб все подгонял себя.
И встреча со вредной врачихой казалась почти наградой за старание.
Надо только не останавливаться. И разговаривать. Чтобы не отключиться, нужно разговаривать. Плевать, что не с кем, главное – вслух. Плевать, что говорить, главное – говорить. И Глеб говорил.
– О, кони огненогие! Спешите вы вскачь к жилищу Фебову! Раз-два. Раз-два. Можно и раз-два-три-четыре. А потом масленица придет и фьють… был Фаэтон возницею…
Поселок показался издали столбом дыма, подпершим небо. Солнце, на две трети ушедшее в топь, глядело сквозь черноту, и сполохи огня свивались второй короной. Ветер донес запах гари, жареного мяса и паленого пластика.
Глеб остановился на бегу, воткнув приклад винтовки в мох.
– Иметь мне мозг… какого хрена?
Порыв ветра растащил дым и подстегнул пламя. Ответ, полученный Глебом, был очевиден: поселок Омега прекратил свое существование.

В смысле?

В смысле на межавторский проект писалась. Поэтому у меня на нее договор уже заключен, хотя с запуском проекта возникли вопросы. Но договор в некоторой степени автора связывает

Я бы, например, купил бы, например. Прямо сейчас, тащемта, в магазин бы сбегал, будь такая возможность, например.

Спасибо.
Приятно слышать.
Вообще я могу сбросить книгу на мыло на условиях нераспространения )) Если вы, конечно, читаете электронные версии. А вот издание - сложный вопрос. Тормозится проект.

Скиньте, если можно. Распространять, конечно же, не буду.

Таки мне бы мэйл, куда кидать ))
Дайте в ЛС

Мастерски!

Прямо вдумчиво и неспеша прочитал