Трансмутация


Городская легенда: Башня грифонов находится во дворе аптеки Пеля и сыновей по адресу 7-я линия В.О., 16. Высотой она примерно 11 метров и в диаметре около 2 метров. Вся башня испещрена белыми цифрами, пронумерован почти каждый кирпич.
Грифоны в полночь слетаются в свое гнездо в башне, но они невидимы - только в окнах соседних домов видны их отражения. Числа же, написанные на кирпичах, - не что иное, как зашифрованный код вселенной.
Грифоны охраняют тайны доктора Пеля. Башня - это труба его бывшей алхимической лаборатории, в которой он производил трансмутации ртути и свинца в золото и напиток бессмертия.



Глаза смотрели на него. Неподвижные, белые, слепые. Лицо, на котором находились глаза, тоже было белым. Неподвижным, словно каменным.
Кураева охватил ужас. Быстрый и холодный. Кураева словно опустили в ванну со льдом. Неподвижное белое лицо усмехалось сквозь густые усы. Знакомое лицо.
Так, решительно сказал себе Кураев, схожу с ума. Но раз я уже схожу, можно не спешить. Спокойнее. Надо просто все обдумать. Мысль должна созреть. Она все-таки не камень, с лету бьющий в затылок. Она легко может быть зрелой и взрослой. Дойти до ума. Свариться в котелке, который чаще всего называют просто - голова.
С некоторым усилием Кураев повернул рубильник логики в собственном котелке. Раздался тихий щелчок - и свет истины прогнал тьму.
Перед Кураевым было лицо Максима Горького. Известного русского писателя. Он написал "На дне" и "Мать". Только когда он писал, вряд ли его лицо могло быть таким белым и неподвижным. А усы - такими каменными.
Свет истины стал еще чуть сильнее. Кураев задал себе вопрос, в каком положении, относительно планеты Земля он находится. Трудно было ответить. Вестибулярный аппарат, отвечающий за прямохождение, дал серьезный сбой - и запросто включаться не хотел. Но Кураев напрягся. Задействовал все силы. От ответа на заданный вопрос многое зависело - и прежде всего: спокойствие. Которого сейчас очень не хватало.
Я лежу - был ответ. Кураев находился в горизонтальном положении, относительно планеты Земля. Так же, как известный русский писатель Максим Горький. Только голова у Горького была в четыре раза больше нормальной. У живых людей подобных голов не бывает.
Гипсовый - ударило в голову. Максим Горький - гипсовый. Глаза у него из гипса, усы из гипса, он весь гипсовый, внутри никакого мозга, а один только гипс, да и не человек это вовсе, а просто гипсовая голова, лежащая на боку. А я - русский художник, проснувшийся с тяжелого похмелья.
Кураев протянул руку, пытаясь нащупать пол. Пальцы наткнулись на окурки. Вонючие, как тотчас же сообщил нос. Рот наполнился слюной, нестерпимо захотелось сплюнуть.
Кураев сдержался и решил, что настала пора встать. Оторвав голову от дивана, он понял, что быстро встать не получится. Его голова, в отличие от головы Максима Горького отнюдь не была гипсовой. Смена положения вызвала в ней небольшой взрыв. Ударная волна от него скатилась в желудок, который сжался и попытался воспользоваться перистальтикой.
Но воля русского художника оказалась сильнее.
Он подавил в себе перистальтику, сжал зубы - и снова опустился головою на диван.
Так, спокойнее. Главное - правильная последовательность. Сначала повернуть голову. Непростая задача, если честно, но другого решения нет. Прекратить смотреть на Максима Горького, обратить свой взор на потолок. На место, лишенное значений. Почти лишенное. Собрать волю в районе шеи, напрячься и заставить мускулы повиноваться. Какие там мускулы у человека в шее? Трапециевидные, грудино-ключично-сосковые, как учили.
Кураев вспомнил натурщика на первом курсе. Шея у того была замечательная. Сильная, волевая - как раз для изображения красноармейца в процессе втыкания штыка в недобитого буржуя. Натурщик любил рассказывать длинные скучные анекдоты, подробно разъясняя их смысл. Ничего от красноармейца в нем не было, если не считать внешности.
Ухо Горького медленно двигалось вниз. Двигаюсь, радостно мелькнула мысль. Кураев повернул голову и уставился в потолок. Грязноват, надо бы покрасить. Давно собирался, даже краску купил. Еще бы большую раскладную лестницу достать, потолок высокий. С одной стороны лепнина, оставшаяся еще с довеликооктябрьских времен. Вроде бы виноградные гроздья.
Кстати, надо на Первую сходить. На угол. Там магазин, там радость, там общение. Там он сможет поправить пошатнувшееся здоровье.
Желудок перестал рыпаться, зато возмутилась голова. Мозг стал жидким и закипел.
Не стоит пребывать дома, следует двигаться дальше. Дальше и больше. Чем больше, тем лучше. Движение - это жизнь. Без движения нет жизни, а все живое двигается, иногда медленно, но всегда непременно.
Надо на угол Большого и Первой. Ничего сложного, просто принять решение - и начать его выполнять.
Хорошо. Теперь сосредоточиться: за диваном - дверь, потом коридор и выход из квартиры. Надо не упасть и ничего не уронить. Ни курток, ни плащей, ни пальто. Саму вешалку тоже следует не ронять. Тумбочку тоже. И не споткнуться о коробку с пустыми бутылками. Они еще принесут ему звонкое счастье в пункте приема посуды. Идти, не останавливаясь. С каждым шагом будет лучше. Просто надо совершать эти шаги - и все постепенно придет в норму.
Хорошо. Кураев медленно поднялся, спустил ноги, вдел ступни в кеды. Завязывать шнурки не обязательно. Рубашка в зеленую клетку и без того на нем. Нет проблем с одеванием.
Он молодец, заранее все продумал. Стратег, смело можно сказать.
Дверь, коридор, еще дверь. Лестница. Консервная банка из-под сгущенного молока. С окурками. Соседа жена выгоняет, чтобы дома не вонял. Кот. Рыжий. Даже не посторонился, сволочь. Лежит на животе, передние лапы под грудь, морда наглая. Глаза полуприкрыты.
Кураев открыл дверь и вывалился на свежий воздух.
И тотчас же отшатнулся от лошади, на которой восседала девушка в кожаной куртке, с наганом и в папахе с красной звездой.
- Чур! - вскрикнул Кураев.
Лошадь с девушкой подняла передние ноги, фыркнула. Девушка воскликнула:
- А ну пошевеливайтесь, чего стоите!
Кураев вжался в стену. Перед ним была толпа странно одетых людей, с замерзшими лицами. Они скользили по нему взглядами, не двигаясь, несмотря на вопли конной девушки.
- Внимание! - раздался голос, усиленный громкоговорителем и стенами Днепровского переулка. - Мотор! Поехали!
И странно одетые люди задвигались, будто куклы под руками кукловода. Толпа с замерзшими лицами, одетая не по сезону: в темное и теплое, с шапками, шарфами, поднятыми воротниками разом зашуршала и как многоголовая гидра двинулась по Днепровскому переулку. По обе стороны от толпы ехали красноармейцы - с наганами, саблями и винтовками.
Но еще больше оружия, Кураева пугали их рожи. Непомерно раздутые, словно подобранные.
Он пошел наперекор движению.
- Так, а это кто? - раздался усиленный громкоговорителем недовольный мужской голос. - Что он там делает, я спрашиваю? Уберите его!
Кураев вдруг с остротой осознал, что речь идет о нем. Меня убирают. Как мусор. Но я не мусор. За здорово живешь я этим убиральщикам не дамся! Я еще поживу-повоюю! Меня голыми руками не взять!
Кураев двигался, но ноги его предательски заплетались, мешая - и вдруг он почувствовал, что его зовут. Безмолвно зовут, но сильно. Он увидел, что находится в подворотне - и занырнул в нее. Глубже, дальше! Зашуршал по стене одеждой.
- Уже лучше, - вещал тот же голос из громкоговорителя. - Но попробуем еще раз! Без этого типа в зеленой рубашке, я надеюсь? Товарищи красноармейцы, добейте его, наконец!
Кураева накрыла тень. Он поднял голову, ожидая увидеть морду в папахе с красной звездой, или без звезды, но все равно - морду, но вместо этого увидел только перья, из которых состояло большое крыло. Оно просвистело в воздухе - и пропало.
Тишина зазвенела в ушах Кураева.
Он вжался в стену. Этого не может быть! Откуда здесь такая тишина? И реальность сжалилась над ним.
- Внимание! Мотор! Поехали! - раздался из Днепровского переулка голос, усиленный громкоговорителем.
Кураев вздохнул. Немного отпустило. Он снова стал слышать свое сердце.
Он стоял в маленьком дворе, за аптекой доктора Пеля. Из нее почти сто лет назад Ленину в Кресты доставляли Зельтерскую воду, дабы будущий вождь мирового пролетариата мог поправить здоровье, подорванное обильным питанием из ресторана Палкина.
Перед Кураевым высилась краснокирпичная башня. Часть лаборатории Пеля, в которой, как говорят, он производил трансмутации ртути и свинца в золото и напиток бессмертия. А еще говорили, что тайну его до сих пор охраняют грифоны.
Крыло, которое он видел, когда только вошел сюда... Кураева вновь накрыла звенящая тишина. Ноги сделались такими слабыми, будто из них вынули кости. Он стал сползать по стене. Какая чушь - разве можно верить в это, находясь в здравом уме? Но в том-то и дело, что он в нем не находится.
Краем глаза он увидел крылатую тень в окне сбоку от башни. Тень тотчас пропала, а в подворотне послышались шаги. Ботинки шагавшего скрипели новой кожей.
Господин с раскрасневшимся лицом, в слишком тяжелом для этого времени года пальто и в котелке, подошел к Кураеву и сел на асфальт рядом с ним.
- Задолбал режиссер, - сказал он. - Уже четыре раза под конями бегаем. А ему все не то. То кто-то лишний, то не тот свет, то конь не туда попер. Сам он конь. В пальто.
Говорил господин спокойно, ровным голосом.
- А тебя выгнали, что ли? И не заплатят? - спросил он Кураева.
- Я тут... - сказал Кураев, сглотнув сухой комок из промокашек, которые провалившись в желудок, ободрали ему пищевод, - живу.
- Прямо здесь?
- Там, - Кураев неопределенно взмахнул рукой. - Недалеко.
- Значит, это из-за тебя мы лишний раз бегали? Ну, ничего. С кем не бывает... Выпить хочешь?
Кураев подумал. Вспомнил, зачем вышел из квартиры. Вспомнил гипсовое лицо неживого классика.
- Хочу, - заверил он.
Господин в котелке сунул руку за пазуху и вытянул пол-литровую бутылку "33".
- Пей, становись легким как перышко. Взлетай, хоть и без крыльев.
Странно он говорит, не по-людски, подумал Кураев, но бутылку взял и зубами откупорил ее, сплюнув за ненадобностью пластиковую пробку. Она покатилась, подпрыгивая на неровностях, к башне.
- Пель не завершил все дела, которые должен был завершить, - вдруг заявил господин в котелке. - Он знал каждый кирпич в своей башне. Ведь это на самом деле не кирпичи, а души, употреблявших его "спермин". Дьявольское лекарство. Употребил хоть раз, считай подписал договор с дьяволом. А Пель посредничал - собирал души, выполнял свой уговор. И прятал в кирпичи. Чтобы откупиться от ада, и после смерти прожить еще одну, новую жизнь. Но потом одумался. То ли совесть замучила, то ли понял, что дьявол его все равно обманет. Поэтому решил обмануть его первым. Есть у дьявола один пунктик - цифры любит. Как увидит цифры, так начинает их считать, перемножать, делить по-всякому, до того утомится, что бросает. Только на нули не обращает внимания. Сквозь ноль он легко может пробраться и утащить законсервированную душу. Так вот как раз сейчас, истекает срок договора. Срок второй жизни Пеля, и дьявол придет за платой. Пель хотел сам зацифровать башню, да не успел. Кто-то должен сделать это за него.
Кураев, заглядывавший в бутылку, словно надеялся увидеть на дне истину, оторвался от нее и посмотрел в глаза странному господину.
- Я, что ли? - спросил он. - Но меня не поймут.
И присосался к бутылке.
- Придумай, какое угодно оправдание, но циферки нужны. А то ведь заклюют, - сказал господин и хихикнул. - Заклюют, точно. - Он наклонил голову и посмотрел в глаза Кураева. - Ты же не хочешь, чтобы тебя заклевали?
Не отрываясь от горлышка, Кураев помотал головой.
- Вижу, не хочешь. Так что, ты понял. Ты художник или хвост собачий?
Тут Кураев не выдержал и оторвал рот от бутылки.
- Художник! - твердо заявил он.
- Ну, тогда ладно, мне пора, - сказал господин в котелке и каркнул.
Человеческий артикуляционный аппарат обычно не может издавать таких звуков, а у господина - мог. Гигантская тень накрыла двор. И длинные острые когти щелкнули по асфальту.
- Прощайте, - сказал господин, вставая на птичий палец и обхватывая наполовину птичью, наполовину львиную ногу. - Не забудьте, о чем я просил.
"Не забуду", - сам себе пообещал Кураев, а внешне лишь молча кивнул.
"33" был удивительно хорош, будто и не портвейн вовсе. Да и цвет у него был странноват. Красный, как кровь. Больше на Кагор похоже, но не Кагор, точно.
Кураев пил долго, чувствуя, как восстанавливается здоровье, а когда допил, вернулся домой, взял кисть и ведро с белой краской, которой собирался красить потолок. Вышел обратно на улицу, прошел мимо суетливых киношников, собирающих оборудование и реквизит, во двор к башне. Остановился под ней, посмотрел вверх - а потом легко, как перышко, взлетел к ее крыше и принялся малевать цифры, кирпич за кирпичом.

Простите, я не по теме, но перестаньте названия темы печатать заглавными буквами. С одним словом - ещё ничего, а несколько - колхозно. Да и правилами это запрещено

Знаю. Уже отправил жалобу модераторам на самого себя. Сунул заголовок в название темы простым копированием из текста, думая, что потом можно исправить. Оказалось, что название темы не редактируется.

Вывод: надо меньше пить

Начало жутко корявое.

Касторка, а что именно вам показалось корявым? Голословные утверждения никак не воспринимаю. Слишком много глупостей выслушивал после заявления: "а у тебя тут коряво".

Скорее всего, вам показалось корявым троекратное употребление слова "неподвижный" в первых двух абзацах. Сделано так намеренно, чтобы подчеркнуть состояние пробуждающегося с похмелья. Окружающее не осознается в полной мере, внимание сосредоточено лишь на самых близких предметах, слов еще мало, они только начинают одно за другим приходить в голову.

Я понимаю, что это у вас такой юмор, но читается ужасно.

Замах по меньшей мере на повесть. Самая сладкая часть осталась за кадром.

Мне понравилось к чему и как всё пришло, но началу этот стиль не идёт. Я понимаю, что это должно быть типа смешно, плюс настроить на некий сюр, чересчур уж буффонадой дешёвой отдаёт. Под конец стиль выровнялся, да и под события стал больше подходить, а начало не оче.

Не буду комментировать, чтобы Неманис не подумал, что отыгрываюсь. Но этот его рассказ читал очень давно, уже тогда он мне не понравился ни стилем, ни содержанием. Именно этот рассказ, остальные не помню или не читал.

Как раз этот рассказ нуждается в комментариях. Тема-то очень влекущая. Мистическая - просто пальчики оближешь. Жаль, я это место не знаю)) А то бы более внятно прошлась.
Здесь очевидно, что несмотря на любопытную для меня чувственность (не эротическую), затянута первая часть - до выхода героя на оперативный простор. А самое сладкое показано вскользь. И это обидно.

Это место во дворе, который года с 2010 закрыт. Жильцам надоели посетители, которые заглядывали во двор даже ночью. Я тоже заглядывал:

Рассказ намеренно имеет такую треугольную форму, вершиной вниз. Перевернутое восприятие: незначимое - значимо, а значимое - незначимо. Так задумывалось и сделалось.

Тогда это надо внятно пояснить в рассказе.

Зачем? Да и как? Как вообще можно внутри рассказа пояснить его форму?

Много "Кураева", прям режет глаз.

Затем, что иначе теряется задумка. Вот тот же Иванов в своем Стереоскопе как пояснил "вогнутость" одного мира в другой..Ведь смог же.
Здесь герой мог грезить эти знаки, мысленно "возводить" этот странный треугольник. Иначе ведь недоумеваешь. Вы же не этого хотели?)

Кстати - насчет Кураева - соглашусь с Ра.

Кураева можно чуток сократить, но очень немного. Один раз нашел где. Больше - пока не знаю.

Моё мнение - насчёт этого не стоит заморачиваться.

Лучше заменить слово трансмутации на что-то более простое и привычное, хотя бы просто превращения.

Смотрели и слепые не сочетаются. Возможно глаза уставились? Глаза находились на лице, это странно звучит. Например, Лицо обладателя этих глаз. Его словно опустили в ванну со льдом. Лицо три раза подряд. Я бы заменил на что-то просторечное, возможно. Знакомое такое лицо... придаёт задумчивость предложению.

можно добавить, про скрежет рубильника и осыпавшуюся ржавчину.
Переигрываете про Землю и это бросается в глаза.
Возможно, для восприятия лучше, осенило, всё таки.
Как лишнее.
Слишком много внимания на простой поворот головы. Лучше это убрать. С похмелья больше волнует как бы встать, а на такие мелочи внимания обычно не обращаешь.
Слово перистальтика из оборота убрать и забыть про него, пока не приспичит написать книгу исключительно для людей, работающих в медицине. Тоже нарекание про мышцы на шее человека. Слова и термины, которых многие люди попросту не знают.
Гроздья режет слух. Про виноград более привычно употреблять грозди, а гроздья к рябине, к примеру. А в целом равнозначные формы слова.
Уместно вставить. А ведь не хотел ронять. Ну и пусть тогда лежит Это к примеру, как вариант. Что не всё удаётся, из того, что задумано.
Смело лишнее.
Как вариант.
Просто как возможный вариант.
Пробежался поверхностно и только начало. многое пропустил. Стоит всё как следует отредактировать.

Чуть не забыл. Ну крайне нехорошее слово. Надо бы заменить.