- Стоянка, прием!
Связист, дремавший в кресле, дернулся и открыл глаза, повертел светлой курчавой головой, спросонок не понимая, где находится. Потом с удивлением посмотрел в сторону пульта, где тревожным огоньком мигал сигнал вызова.
- Стоянка, как слышишь? (Пауза) Стоянка?
Связист зевнул и ткнул пальцем в нужную кнопку.
- Стоянка на связи. Кто в эфире?
- Леха, ты? Это Степан!
- Кто?! – Алексей от неожиданности подскочил в кресле. Сон как рукой сняло.
- Тебе, брат, Владе показаться надо, - в эфире раздался смешок. – Со слухом проблемы? Степан!
- Степа?! (Пауза) Как?! Ты где?!
- На буровой станции. Все отлично - пашет, милая. Со скрипом, но пашет. Показатели в норме. Чем тетя Люба на завтрак порадует?
- Не знаю, она еще никому не говорила.
- Значит, что-то особенное. Ну, ждите! Скоро буду.
- Степа, подожди! – Алексей сорвался на крик, но ему никто не ответил. Рубку заполнил шум эфирного прибоя. Алексей потянулся выключить связь, но долго не мог попасть в нужную кнопку. Его била дрожь.
- Не может быть, твою мать! - связист выскочил из рубки и скорым шагом, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, двинулся темной галереей коридора к шлюзу. - Не может быть!
Алексей был уверен, что его выход на поверхность Сирены останется незамеченным. Станция еще спала, подчиняясь циклу 24-часового режима, привычного человеческому персоналу. Связист облачился в скафандр и, открыв люк переходной камеры, вышел наружу.
Сирена искрилась девственно чистым снегом. Он скрыл следы людей и механизмов, покрыв пуховым одеялом купол станции, бетонированную поверхность площадки вокруг, брошенные транспортеры. Пространство внутри периметра, очерченного металлическим гофром, было пусто. Связист уверенно пошел в направлении ограждения, спрыгнул в яму, вырезанную в грунте, и опустился на корточки у продолговатого предмета, в котором угадывались очертания человеческой фигуры, закованной в скафандр. Алексей смахнул снег с забрала чужого шлема и долго вглядывался в черты знакомого лица, застывшего под холодным стеклом белой гипсовой маской.
Техник Степан – хохмач и балагур - покинул станцию два дня назад. Он должен был провести плановый осмотр очередной роботизированной буровой установки. Рассчитывал вернуться до завтрака, о чем сообщил перед тем, как связь оборвалась. Сирену накрыла магнитная буря, поднятая серией мощных вспышек на центральной звезде. Небо осветили разноцветные всполохи полярного сияния, показывая, сколь чудовищной бомбардировке заряженными частицами подвергается атмосфера. Потом на равнину, в поверхность которой вгрызлась станция, обрушился снежный буран. Он яростно выл несколько часов, терзая Сирену, пока не ослаб и, наконец, не уступил место легкой метелице.
Звездный ветер стих вслед за атмосферным, но Степан на связь не выходил. Компьютерный мозг буровой установки доложил, что техник оставил ее сразу после начала магнитной бури. Потом, наконец, удалось засечь слабый сигнал транспортера, в котором уезжал Степан. Машину нашли пустой в паре километров от станции. Техник бросил ее, чиркнув в бортовой журнал сообщение о поломке ходовой части и намерении добраться до станции пешком. Однако осмотр показал, что Степан ошибался. Транспорт был исправен, если не считать неполадок в модуле связи.
Техник замерз, не дойдя до станции всего полкилометра. В скафандре отказала система регенерации воздуха, и Степан, сделав нехитрый выбор между удушьем и лютым морозом, снял шлем. Медер – младший техник, обнаруживший неисправность, утверждал, что починить снаряжение в полевых условиях старший коллега не мог. Произошедшее было не просто трагичным, но и не поддающимся логике, как если бы опытный хирург умер от перитонита, из-за того, что под рукой не оказалось скальпеля или его подобия.
Тело товарища положили у периметра станции. Промерзший закаменевший грунт Сирены резали с помощью мощного лазерного бура – иначе вырыть могилу было невозможно. Лучевую установку приходилось несколько раз отключать - больно много энергии она жрала, и хиленький реактор быстро перегревался, не справляясь с нагрузками. Сирена не хотела принимать тело чужака. Люди на этой планете были гостями незваными.
Когда Степана, наконец, опустили в яму, все закоченели, и долгих речей у могилы никто не держал. Прощались коротко, но искренне. Суровая медик Влада даже всплакнула и, забыв о гермошлеме, пару раз пыталась утереть слезы, тыча перчатками в смотровое стекло. И только оператор вспомогательных систем Татьяна, с которой Степана связывал долгий служебный роман, не сказала ни слова. Статуей скорби она застыла над могилой, не отводя взгляда от тела любимого человека, пока ее, мягко приобняв за плечи, не увела тетя Люба.
Вскоре холод проник на станцию - в души людей. Тетя Люба – диетолог, кулинар и виртуоз пищевых систем, объясняла это уходом жизнерадостного Степана. Влада – новой магнитной бурей, уровень которой был близким к максимуму. Звездный ветер с остервенением трепал атмосферу Сирены, заставляя небо гореть ярким огнем. Поток заряженных частиц обрушивался на поверхность планеты люминесцентными водопадами фантастических расцветок.
На четвертый день после гибели Степана весь свободный персонал попросили по громкой связи собраться в кают-компании. Сбор объявил Еремеев - высокий, чернявый, косая сажень в плечах - начальник вахты. Люди на Сирене работали, сменяясь каждые шесть недель.
- Что-то случилось? - спрашивали у Еремеева входившие в кают-компанию. Он хмурил густые черные брови, указывал на расставленные стулья - сейчас, мол, все узнаете - и красноречиво поглядывал на Алексея. Связист успел рассказать ему все.
Когда все расселись, Алексей глубоко вздохнул.
- Вас собрали по важному поводу, - начал он, закашлялся и, оглядев присутствующих, покраснел.
- Да говори уже, - нетерпеливо буркнул младший техник Медер. Скуластый кареглазый мужчина теперь выполнял обязанности двоих – за себя и Степана. – Ближе к конкретике - дел по горло.
- Да-да, - Алексей стушевался. Перед аудиторией он еще не выступал, да и на Сирене, в отличие от остальных, работал первую вахту. На ледяной мир попал Алексей по распределению сразу после окончания училища, не успев набраться ни жизненного опыта, ни стажа. - Позавчера кто-то вышел на связь со станцией. Я сначала подумал, что экстремалов на Сирену занесло, или горе-туристов. Людей кроме нас здесь нет. Но послушайте сами.
Алексей включил запись. На несколько секунд кают-компания погрузилась в шорохи и свисты радиопомех, а затем по ней поплыл до боли знакомый голос. Люди с недоумением смотрели на Алексея, и только Татьяна отрешенно глядела куда-то в сторону, а потом закатила глаза и сползла на пол. Загрохотал покатившийся по полу стул. У Татьяны засуетились тетя Люба и Влада.
- Обморок, - Влада с осуждением посмотрела на Алексея. Тот судорожно вздохнул. Когда техник погиб, связист поймал себя на мысли, что в глубине души тому рад. Осознание этого факта терзало, заставляя чувствовать без вины виноватым, из-за чего связист был зол – на себя, Степана и весь мир. Причиной тому стала первая и, как водится, несчастная любовь. Предметом юношеских воздыханий была Татьяна, но ее привлекал Степан и на робкие попытки ухаживаний со стороны вчерашнего студента девушка внимания не обращала. Алексей втайне надеялся, что теперь все изменится.
- Что за глупый розыгрыш?! – вскочил Медер.
- Н-нет, как вы могли подумать! - Алексей виновато оглядел товарищей. – Я и сам сначала решил: галлюцинации. После сеанса связи вышел и проверил – тело Степана лежит на месте. Его только припорошило слегка. А потом целые сутки в эфире была тишина и я успокоился, но вчера... Вот, - Алексей запустил вторую запись. Каюту снова заполнил голос Степана.
- Стоянка? (Пауза). Стоянка?
- Здесь Стоянка, - голос у Алексея был испуганным, и сейчас он стыдливо краснел.
- Леха, это Степан, - далекий голос искажали помехи. – Немного задержался: обнаружил кое-какие проблемы в настройках киберсистем. Устранил и уже выдвинулся назад. Буду к обеду.
- Степа... – Алексей помедлил. – С тобой все в порядке?
- Попроси тетю Любу не бить половником. Я остывшее похлебаю.
Тетя Люба пустила слезу.
- Как ты себя чувствуешь, Степа? – голос Алексея окрасился страхом и отчаянием.
- Прекрасно, - мертвец рассмеялся. – Прогулки на морозце бодрят! Сам бы хоть раз высунул нос за периметр, а то вахта закончится, и рассказать дома нечего будет. До связи!
Запись кончилась, и в кают-компании поднялся гвалт, который стих только после командирского рыка.
- Тихо всем! - рявкнул Еремеев и когда в помещении воцарилась относительная тишина, спросил: - Кто что думает по поводу этого... происшествия?
- Может, все-таки кто-то нас разыгрывает? – предположил Медер.
- Каким уродом быть надо, чтобы так шутить? – покосилась на него Влада. Медер пожал плечами.
- Если бы не записи, я бы тоже подумал, что у нас групповая галлюцинация. Слышал, что такое бывает. От грибов, например.
- Чушь, - встряла тетя Люба. – Грибов в меню нет.
- Галлюцинации вызывают не только грибы, - парировал Медер и посмотрел на Владу. – Психика – тонкая штука, так ведь? На нее может повлиять сияние в небе?
- Может, если долго находиться на открытом пространстве, - сказала Влада. – Такие случаи на Земле известны. Но мы чаще пребываем здесь – на станции. Кто у нас кроме Степана наружу часто выбирался?
- Я, - сказал Медер и тут же добавил. – Но у меня галлюцинаций нет и, надеюсь, не будет, если, конечно, Сергей ничего в суп не плеснет.
Все повернулись к Сергею – высокому худощавому химику. Он на станции отвечал за отбор проб и анализ ископаемых на соответствие промышленным требованиям. Тот поднял вверх обе руки, словно показывая, что он-то чист. В кают-компании снова поднялся шум.
- Тише! - вдруг воскликнул Алексей.
- Что? – переспросил стоящий рядом Еремеев, а Алексей застыл, к чему-то прислушиваясь. В рубке связи тонко пищал сигнал вызова. Алексей рванулся к двери: – Может снова он?
Рубка не смогла вместить всех, но и не понадобилось. Алексей увеличил громкость, и сквозь шорохи и свист помех выплыл знакомый голос.
- Стоянка? (Пауза) Стоянка?
- Что застыл? - Еремеев подтолкнул Алексея к микрофону. – Ответь. Постарайся разговорить.
- Что сказать? – Алексей вопросительно взглянул на Еремеева.
- Не знаю, я не дипломат.
Алексей включил микрофон:
- Здесь Стоянка. Степа?
- Он самый!
- Ты задержался, - сказал Алексей.
- Транспорт барахлит, - грустно произнес голос. – Приходится плестись на минимальной скорости. Так что припоздаю. (Пауза) Пришлось обедать консервами.
- Что в консервах? – спросил Алексей и, поймав недоуменные взгляды товарищей, развел руками. Разговорить, мол, пытаюсь, как умею.
- Эрзац пресный, - вздохнул собеседник. – С макарошками Любови Палны ни в какое сравнение. (Пауза). Но не будем о грустном. Ждите к ужину. Тете Любе - мое почтение.
Связь отключилась.
- Батюшки, - выдохнула тетя Люба. Ее ноги подкосились, и если бы не Еремеев, который подхватил под руки, она бы тоже грохнулась на пол. – А я, дура, не верила!
- Не вы одна, - сказала Татьяна. Влада привела ее в чувство еще в кают-компании, но девушку заметно трясло. Еремеев обвел всех взглядом лица товарищей – испуганные, нахмуренные или откровенно мрачные. Ему тоже было не по себе, но показывать команде душевное смятение он права не имел. Ереемев боялся, что на станции поднимется паника, а нет ничего хуже обезумевших от страха людей.
- Надо сообщить об этом на Землю, - сказал Еремеев.
- Канал блокирован, - ответил Алексей. – Магнитная буря не стихает. В ближайшие дни, по прогнозам, звездный ветер усилится.
- Почему же мы... кх-м... Степана принимаем?
- Возможно потому, что он ближе.
- Вижу, что пока ни у кого объяснений происходящему нет, - сказал Еремеев, оглядывая присутствующих. – Предлагаю ввести постоянное дежурство в рубке. Не думаю, что на связь выходит Степан, но не могу исключать, что неизвестный снова появится в эфире. Первым на пост заступит...
Степан появился в эфире на следующий день, ближе к вечеру, измотав людей тревогой и ожиданием. В рубке в этот момент находилось двое – Медер и Татьяна. Еремеев рассудил, что дежурство парами поможет товарищам сохранить равновесие и рассудок. Сам он едва балансировал на грани, чудом удерживая себя в руках. Еремеев решил, что после этой вахты обязательно возьмет отпуск.
Медер клевал носом: он практически не спал уже сутки. Ночью стоило закрыть глаза, и перед ним возникал Степан. Техник тянул к товарищу руки, превращаясь в чудовище. Медер чувствовал, как на шее смыкаются холодные пальцы, лютый мороз проникает внутрь, и легкие, а затем и сердце превращаются в лед.
Задыхаясь, Медер просыпался в холодном поту и долго лежал, боясь уснуть и вздрагивая от звуков из глубин станции – натужного гудения реактора, шуршания пластика и шипения пневматических заслонок. Технический шум, неуловимый слухом днем, теперь казался невыносимой какафонией – громкой и пугающей. В голову лезли воспоминания из детства, проведенного в горах, и страшные сказки, рассказанные дедом об азытка – оборотне, принимавшим облик друзей или родных. Спасти от него мог только клинок, которым следовало очертить круг у кровати, а потом спрятать его под подушку.
Холодного оружия у Медера не было, и он решил выпросить нож на камбузе.
Татьяна, напротив, выглядела на удивление бодро. То, что ей не по себе, выдавали лишь еле заметные круги под глазами, умело замаскированные косметикой. Но и она вздрогнула, когда пискнул сигнал вызова.
- Стоянка?
- Здесь Стоянка, - ответил Медер. Татьяна, сидевшая рядом, увидела, как округлились его глаза, став непривычно большими.
- Медерчик, дружище, - невидимый собеседник будто широко улыбался. – Алексея решил сменить?
- Приболел наш связист, - неубедительно соврал Медер и посмотрел на Таню. Она сжала губы в тонкие полоски, и с силой вцепившись ногтями в подлокотники.
– Температурит Алексей, - пояснил Медер. - Влада говорит, простудился. Ты там как? Не мерзнешь?
- Подмерзаю слегка. Но ничего. Как ты без меня? Не загонял Еремеев?
- Без ЧП, Степан, - ответил Медер и сглотнул набежавшую от волнения слюну. – Но с тебя магарыч. Из-за тебя приходиться за двоих вертеться.
- Понял, не дурак, - сказал собеседник. – Будет и тебе радость. Потерпи немного, я уже рядом. Двигатель транспортера сдох, поэтому пойду пешком.
- Степан, не смей, - неожиданно громко выкрикнула Таня. – Ты убьешь себя!
- Таня? – в голосе послышалось удивление. – Ты что делаешь в радиорубке?
- Медер попросил принести горячего чаю, - смутилась Таня, удивляясь своим ощущениям. Она будто говорила с живым человеком и чувствовала, что он ей не поверил.
- Я бы сейчас тоже от горяченького не отказался, - вкрадчиво произнес голос. – Не откажешься поднести кружечку по возвращению?
- Нет, конечно, - сказала Таня.
- Ловлю на слове, - сквозь эфир прорвался приглушенный помехами смешок, завершая сеанс.
Медер выключил микрофон и повернулся в кресле к Тане.
- Беги к Еремееву с докладом.
Еремеев прослушал запись несколько раз, а потом согнал весь персонал в кают-компанию, где с содержанием беседы ознакомились все.
- У меня такое ощущение, что мы не Степана хоронили, а его двойника, - сказал Медер. – А настоящий Степан с нами по радио разговаривает.
- Мы хоронили Степана, - твердо сказал Еремеев. - Настоящего. Влада его вскрывала.
- В таком случае, объяснение может быть только одно, - сказал Медер. – Мы нашли новую форму жизни. Или она нас нашла. И эта форма жизни пытается установить контакт.
- Планета мертва, – напомнил Еремеев.
- Мы добываем на планете жидкость, схожую по составу с земной нефтью, - напомним Медер. – Я не астроном, не планетолог, но полагаю, здесь, наверняка, раньше было гораздо теплее. Возможно, кое-где появилась жизнь, а потом приспособилась к новым условиям. Находят же бактерии в жерлах вулканов и в арктических зонах.
- Бред, - сказал Еремеев. – И ересь. Жизнь бы обнаружили.
- Если б знали, где искать, - парировал Медер.
- Почему же твоя форма жизни голос Степана копирует?
- Мимикрия, - упорствовал Медер.
- Хорошо, - Еремеев хлопнул ладонью по столу. – Но как объяснить, что эта форма жизни знает нас, различает по голосам? С помощью чего она выходит в эфир? Или, быть может, мы не разглядели у себя под носом технически развитую цивилизацию? Ладно, мы, а ученые как прохлопали? Что молчите? То-то и оно. Что бы в эфире ни было, на жизнь оно мало похоже.
- В нашем представлении, - вставил Медер. Еремеев укоризненно покачал головой.
- Хватит на сегодня фантастики, - подытожил Еремеев и повернулся к Медеру с Татьяной. – Вас после ужина сменит Алексей. Ему коротать ночи в рубке привычно. Остальным – отдыхать, но не расслабляться. Кто его знает, какой сюрприз готовит день завтрашний.
Сменившись, Медер отправился на камбуз, помялся в дверях, обнаружив, что повариха не одна. Часть товарищей – Еремеев, Сергей и Влада - продолжали ужинать.
- Проходи, Медерчик, покушай перед отбоем, - кликнула тетя Люба.
- Я хотел попросить у вас нож.
- Зачем, милок?
Медер смутился. Ну не рассказывать же, что дед рассказывал о ночных оборотнях и средствах защиты.
- Я... Мне нужно проводок зачистить.
- Сапожник без сапог, - хмыкнул Сергей. – Своих инструментов нет?
- Есть, - сказал Медер и присел за стол. – Но обычным ножом сподручней.
- Не знаю, что сподручней, а подкрепиться нужно, - сказала тетя Люба, и поставила перед Медером поднос.
- Спасибо, тетя Люба, но у меня начался пост, - сказал Медер, посмотрев на часы. Циферблат показывал время по Мекке. – Днем нельзя.
- Да жри спокойно, - грубо схохмил Сергей. – Боженька не заметит, отвечаю! Мы от него далеко.
- Не смешно, - вспыхнул Медер.
- А я и не смеюсь, - сквозь зубы процедил Сергей. – Че ты строишь из себя святошу? На Сирене астрономическая ночь и до рассвета еще несколько земных суток. Твой маленький мозг не впитал эту информацию? Можешь жрать, пока не лопнешь.
Медер встал из-за стола, кивнул тете Любе, застывшей с половником в руках, и вышел.
- Омерзительно! - Влада брезгливо отсела от Сергея. Тот ощерился.
- У вас что-то было?
- А я, Сережа, тоже в Бога верю, - влезла тетя Люба.
- С тебя что? Ты сама атавизм!
Еремеев, молча ковырявшийся в супе, рывком поднялся, опрокинув стул, который с грохотом прокатился по полу. Начвахты за шиворот вытащил химика из-за стола и впечатал в переборку, выбив воздух.
- Ты че, начальник? – Сергей безуспешно пытался вырваться, его лицо покраснело, и он зло брызгал слюной.
- Сволочь ты, - процедил Еремеев. – Гладенький снаружи, чистенький, гниль в тебе сразу не разглядишь. А тебя лечить надо. Электрошоком. Чтоб как у собаки Павлова на рефлекторном уровне отпечаталось: так нельзя.
- Коленька, ты его покалечишь, - подскочила тетя Люба. – Отпусти ущербного.
Еремеев хорошенько встряхнул Сергея и разжал пальцы. Химик встал на ноги, молча оправил комбинезон и, окинув присутствующих ненавидящим взглядом.
Сергей тяготился своим присутствием на станции. Ему не нравился ни коллектив, ни работа, к которой он относился как к ссылке, и не особо скрывал, но ранее еще пытался держать себя в рамках приличия. Помогала ему в этом лаборатория, запершись в которой Сергей синтезировал и пробовал на себе новые виды амфетаминов. Он называл это «маленьким невинным хобби», которое, однако, ему дорого обошлось, несмотря на широкие связи родни. Когда Сергея застукали за производством наркотиков, перед ним встал выбор: длительный контракт на работу в дальнем космосе либо тюремное заключение. Химик, не будучи дураком, выбрал первое, о чем, впрочем, иногда жалел.
- Вы! – прошипел он. – Вы все!..
Не договорив, химик выскочил из столовой.
- Зря ты так, Николай, - сказала Влада, внимательно глядя на Еремеева. – Он - мстительная сволочь, и у родителя широкие связи.
- Папаше не связями надо было обзаводиться, а ремнем, - выдохнул Еремеев. Отхлебнув из тарелки раз-другой, он раздосадовано бросил ложку в суп и вышел.
- Иной раз, пори дитя – не пори, толку нет, - вздохнула ему вслед тетя Люба.
- Извините, Любовь Павловна, но вы не правы, - сказала Влада. – Воспитание во многом формирует личность.
- Легко тебе, Владочка, рассуждать, - тетя Люба убрала посуду со стола и вытерла расплескавшийся по поверхности суп. – Вот появятся детки, послушаем, как запоешь.
- Если появятся, - ответила Влада.
- Что значит «если»? Обязательно появятся. Ты у нас баба красивая. Вон как на тебя мужики заглядываются.
- Кто, Любовь Павловна? – Влада не смогла удержать улыбки.
- Да тот же Еремеев, например, - улыбнулась в ответ тетя Люба.– Ты думаешь, чего он так вспылил?
- Он Медера защищал. И вас.
- Это, конечно, тоже, - тетя Люба присела рядом. – Я – ничего, да и Медер – хороший парень, только замкнутый, неуверенный. Постоянно как не в своей тарелке. Что улыбаешься? Проживешь с мое, лапушка, иначе на мир смотреть станешь, глубже. Чем тебе Еремеев не нравится? Бобыль бобылем, но и в этом есть прелесть. Видно же, что без ласки женской звереет мужчина. Не мужик, заметь, а мужчина – сильный, умный, за которым, как за каменной стеной. А то, что половину себе не нашел, так только к лучшему. Значит, на кого попало не бросается. Тоже положительное качество. А если Еремеев не нравится, подыщи другое местечко, где полюднее. Не засидеться бы в невестах!
Влада выходила из камбуза с легкой улыбкой, а на душе скребли кошки. Тетя Люба озвучила ее сокровенные мысли, по-бабьи, интуитивно поняв, что волнует собеседницу. Вот только не догадывалась Любовь Павловна, что в дальнем космосе Влада оказалась не по своей воле.
Под космический монастырь медичку подвела яркая внешность. Мужчины попроще таких боятся. Глаз не решаются порой поднять. На красоту особо падки самцы при должностях и жирке над ремнем. Власть щедра на иллюзии и нередко убеждает в том, что любая женщина готова пасть к ногам. Логика бремяносцев примитивна, несколько вульгарна, но широко распространена.
Ухажеры в чинах отпугивали редких мужчин, к которым тянулась Влада, мечтавшая о простых, понятных и искренних отношениях. Один из отвергнутых воздыхателей ей этого не простил. Владу перебросили с оживленного пересадочного центра на отдаленную станцию, недвусмысленно дав понять, что требуется для перевода обратно. Возвращаться на подобных условиях Владе претило, а теперь даже гипотетическая возможность стояла под вопросом.
Влада заперлась в каюте и рухнула на постель, не раздеваясь. Она чувствовала, как за обшивкой станции сгущался ледяной мрак, и куталась в одеяло, чтобы сохранить тепло хотя бы в себе. Проваливаясь в тяжелый и беспокойный сон, ей вспомнилось далекое детство в маленьком марсианском поселке, тесную каморку, часть которой отец отгородил алюминиевым шкафом, чтобы создать для дочки подобие отдельного уголка. Спать приходилось на металлической дверце, застеленной тонким пластиковым матрасом. К утру, когда купол, под которым пряталась колония, отдавал последние крохи накопленной за день энергии и пропитывался холодом, продрогшая девочка перебиралась к родителям, чтобы согреться теплом их тел.
Когда купол пробил крупный метеорит, этого оказалось недостаточно. Часть поселения разметало взрывом, уцелевших убивала разряженная и холодная атмосфера Марса. Сотни людей погибли, а Влада выжила. Отец закрепил на ней кислородную маску, укутал в одеяла, сдернутые матерью с постелей, и крепко прижал к себе. Родители замерзли, обнимая дочь, а она не могла и пошевелиться. Их так и нашли сутки спустя, когда запас сжатого воздуха в баллоне закончился, и Влада, пережив долгие часы ужаса, провалилась в безвременье клинической смерти.
За последней чертой не было тоннелей и света. К ней не спускались ангелы. Смерть не служила переходом в иной мир, иначе это бы запомнилось. Умерев однажды, Влада уверовала: потусторонней жизни нет, но события последних дней не вписывались в модель. Сирена представлялась Владе бездушным темным миром, и она боялась раствориться в безграничной его пустоте.
Влада куталась в одеяло, но чувство безграничного одиночества и холод становились все более невыносимее. Когда сил терпеть не осталось, она тихо вышла в коридор, прокралась на цыпочках к каюте Еремеева и поскреблась ноготками в дверь.
Еремеев открыл дверь сразу, будто стоял за ней, ожидая ночного визита. Лицо его осунулось и в тусклом свете лампы казалось серым. Но оно было живым, настоящим, человеческим. Влада, не дожидаясь приглашения войти, проскользнула внутрь и, нисколько не смущаясь ошарашенным взглядом Еремеева, прикрыла дверь.
- Обними меня, пожалуйста, - сказала Влада. – Я очень боюсь.
Еремеев сжимал ее в объятьях, тая от нахлынувшей нежданно неги. Ощущение было непривычным, но до боли в груди приятным. Еремеев чувствовал себя счастливым, и все происходящее на станции в этот момент казалось ему вторичным, призрачным, а абсолютной и непогрешимой реальностью был только он и Влада, давно занимавшая его мысли. Начвахты не единожды порывался признаться в чувствах к медичке, но каждый раз охватывала его странная робость, ноги становились ватными. Еремеев нес несусветную чушь на посторонние темы, проклиная себя за то, что сам считал трусостью.
- Как ты поняла? – тихо спросил он.
- Это мой маленький секрет, - улыбнулась Влада, чувствуя, как трепетно бьется в мощной груди Еремеева сердце.
Тетя Люба, оставшись на камбузе в одиночестве, еще раз перемыла всю посуду, потом налила себе обжигающе горячий чай, выпила, слегка прихлебывая и, сполоснув кружку, поставила на полку. Посидев несколько минут в тишине, она достала с полки маленькую иконку и зажгла лампадку. По помещению растекся теплый запах воска, но и он не мог отогнать от женщины липкое чувство древнего животного страха. Тетя Люба опустилась на колени и принялась горячо молиться.
Боялась тетя Люба больше не за себя, хотя инстинкт самосохранения взвывал в ней ангельскими трубами, возвещавшими о начале Судного дня. Страшно ей было за тех, кто ждал ее на Земле – двух малолетних внуков, оставшихся сиротами после дорожной катастрофы, в которой погибли любимая дочь тети Любы вместе с зятем. Кроме бабушки у несчастных детей больше никого в подлунном мире не было, да и той пришлось улетать в дальний космос, где она, доселе сторонясь даже авиаперелетов, надеялась ухватить за хвост длинный рубль. Но, как думалось ей теперь, лучше жизнь в нужде, чем смерть в безвестности.
Затушив лампадку, тетя Люба тихонько вышла из камбуза и проследовала в свою каюту.
Во втором часу ночи на станции взвыл сигнал тревоги. Люди выскакивали из кают и бежали к кают-компании – месту общего сбора – одеваясь на ходу. Там их уже ждал Алексей, одетый в скафандр.
- Друзья, коллеги, - сказал он взволнованно. – Нечто, представившееся Степаном, приближается к станции. Судя по показаниям датчиков, оно уже у периметра. Я встречу его снаружи - у шлюза.
- Один не пойдешь, - заявил Еремеев.
- Я выйду вместе с ними, - сказала Татьяна. – Здесь я сейчас не нужна, а снаружи лишние руки могут пригодиться. Тем более, что он и со мной разговаривал.
- Хорошо, - ответил Еремеев. По лицу начвахты было понятно: он предпочел бы вообще никого не выпускать из станции и тем более впускать что или кого-либо снаружи. Он протянул Алексею электромагнитную винтовку. – На всякий случай.
- Оружие! – выдохнул Алексей. – Откуда?
- Меньше знаешь, крепче спишь, - сказал Еремеев и вложил оружие в руки связиста. – Держи крепче!
- Будьте осторожнее! - крикнула вслед уходящим тетя Люба. Контактеры помахали руками и задраили люк переходной камеры.
Еремеев развернулся и направился в пункт визуального контроля. Он вывел на большой экран картинку с камеры, направленной на проход в металлическом ограждении периметра, поймал в фокус покачивающуюся фигуру. Некто или нечто, пошатываясь, медленно брело по направлению к станции. Еремеев, несомненно, видел гуманоида, но откуда тому взяться на Сирене? Человек (человек?), тем временем, остановился у ямы, вырезанной в грунте. В нее несколько дней назад положили Степана. Существо (Еремеев до выяснения всех обстоятельств решил про себя называть неизвестного так) постояло несколько секунд, переминаясь с ноги на ногу, словно что-то мучительно пыталось вспомнить, а потом продолжило движение.
Пара смельчаков ждала гостя у люка. Еремеев настрого запретил членам команды отходить от шлюза и врубил прожектора, прорезав темноту на много метров вперед.
- Вот он, - выдохнула Таня. На свет выступила и двинулась к шлюзу высокая фигура. Вскоре стало понятно, что человек или то, что выглядело как человек, закован в скафандр, визуально такой же, как у людей на станции. Забрало шлема визитера было поднято, словно и жгучий мороз нипочем, открывая лицо тройке контактеров.
- Степан, - прошептал Алексей.
Лицо Степана или его двойника было белым, словно вылепленным из снега. Белыми были даже радужные оболочки, ресницы, борода, которую техник отрастил за время вахты.
- Привет честной кампании, - сказал он и качнулся вперед. – Я голоден. Хочу есть.
- Стой, где стоишь, - сказал Алексей. – Пока мы не осмотрим тебя и не убедимся, что ты – Степан, внутрь не попадешь.
- Больно надо, - ухмыльнулся визитер и перевел взгляд на Таню.
- Танюша! – он хищно осклабился, и сходство со Степаном на миг исчезло. - Где чай?
Существо выбросило вперед руки и шагнуло к Татьяне, но между ними встал Алексей. Мощный удар чужака впечатал связиста в затвор люка. Потом чудовище схватило Таню и поволокло в темноту.
- Стоять! – закричал Алексей. – Стрелять буду!
Фигура удалялась, не реагируя на окрик. Алексей выстрелил в воздух, но двойник погибшего товарища даже не остановился, будто ничего не произошло. Тогда Алексей выстрелил удаляющемуся Степану в спину. Заряд прошел насквозь, не оставил на белом чудовище и следа.
- А-а-а-а! – страшно закричал связист и, схватив винтовку за ствол, как дубину, побежал вслед за похитителем Татьяны.
Еремеев побелел и стремглав побежал к шлюзу. За спиной, безнадежно отстав, громко топал ботинками Медер. Еремеев прыгнул в скафандр и влетел в переходную камеру. Начальнику вахты казалось, что внешний люк открывался катастрофически медленно. Когда, наконец, образовалась щель, достаточная, чтобы в нее мог пролезть человек, Еремеев бросился наружу, где чуть не сбил с ног Алексея. Тот пьяно покачиваясь, плелся к входу на станцию, волоча за собой винтовку. Забрало его шлема было разбито.
- Где Таня?! Что со шлемом?!
- Не знаю, - устало сказал Алексей. – Монстр исчез вместе с ней. Он был передо мной, а потом перед глазами все поплыло. Буквально на миг. Так казалось. Прихожу в себя - лежу в снегу. Никого рядом нет, а из меня как будто всю энергию высосали. Чертовски холодно. Простите.
Алексей обессилено сел на пол. Еремеев вытащил его из шлюза и стащил заляпанный замерзшей кровью скафандр. Лицо связиста было покрыто ледяной коростой алого цвета. Он был неестественно бледен и тяжело дышал, но нашел в себе силы вцепиться в начвахты и просипеть:
- Не вздумайте выходить! Не вздумайте бросить станцию! Там – тьма!
Алексея отнесли в медотсек. Около связиста суетилась Влада. Еремеев устало присел у кушетки. Связист что-то бормотал о ночной тьме и сиянии на небе. Он бредил.
- Николай! – в дверях медотсека стояла тетя Люба, белая, как стена. Ее губы дрожали. – Николай Иванович! Там... Там...
- Что там? – вскочил Еремеев.
- Там Степан, Таня и... Лешенька! – тетя Люба с ужасом посмотрела на лежащее тело связиста, отвела глаза и зарыдала. – Я не знаю, какой из них настоящий! Вдруг мы притащили сюда чужака!
Алексей вдруг резко сел, обвел отсек невидящим взглядом и громко захохотал. Тетя Люба взвизгнула и спряталась за спину Еремеева. А связист упал на кушетку и забился в конвульсиях, брызгая пеной изо рта.
- Припадок! – закричала Влада. – Держите его крепко, пока не сделаю укол.
После инъекции Алексей отрубился, а Еремеев успокоился. На чужака, наверное, инъекция бы не подействовала. Начвахты вышел из отсека, увлекая за собой тетю Любу.
- Что же это происходит! – причитала она, размазывая по лицу слезы. – Господи, что деется?
Навстречу Еремееву бежал Медер.
- Они мнутся у входа, - выпалил Медер. - Войти не пытаются. Просто стоят и зовут наружу. Я на всякий случай запечатал люк. Намертво запечатал. Его теперь только изнутри открыть можно. Снаружи, конечно, тоже можно, но с помощью лазерного резака, а он – на станции.
- Проводи Любовь Павловну в кают-компанию, - приказал Еремеев. – А потом ко мне - в пункт визуального контроля.
- Я с ума сойду, если останусь одна в кают-компании, - сказала тетя Люба. – Умоляю, Николай, не бросайте!
Еремеев махнул рукой. Ладно, мол, пойдемте с нами. В пункте визуального контроля, куда стекалась вся видеоинформация с камер вокруг и внутри станции, тетя Люба тихо присела у переборки, бросая осторожные взгляды на экран, на котором отображалась странная и одновременно страшная картинка. Три человеческие фигуры с открытыми забралами топтались у шлюза, разбредались в стороны, и неспешно возвращались обратно.
- Почему они не пытается войти? – тихо спросила тетя Люба.
- Ждут, когда их впустят, – горько усмехнулся Медер.
- Людей воровать и калечить они могут, а войти – нет? – со злостью произнес Еремеев. - Чушь!
- В фольклоре Земли описываются мертвые существа, которые могли войти в дом только после приглашения, - ответил Медер.
- Всему должно быть здравое объяснение, – отрезал Еремеев.
- У меня оно есть, – за их спинами раздался голос Влады.
Медик вошла в отсек и присела рядом с тетей Любой.
– Я думаю, это не мертвецы, - сказала Влада. – Иначе среди них не было бы двойника несчастного Леши, который сейчас лежит в медицинском отсеке.
- Допустим, - согласился Еремеев. – Но почему они не пытаются войти внутрь?
- Что-то мешает, - пожала плечиком Влада. - То, что работает даже в шлюзе.
- Шайтан их дери! – воскликнул Медер. – Я понял! Они не могут войти, потому что станция накрыта электромагнитным полем. Оно работает постоянно, потому что мы бы тут загнулись от бурь, которые бушуют на здешнем солнце.
- Мы так до электромагнитных форм жизни договоримся, - хмыкнул Сергей. Когда он подошел, никто не заметил. Сергей стоял, прислонившись к переборке у входа в отсек.
- Да, Сергей, - сказала Влада. – Строй из себя скептика сколько угодно, но почему бы не предположить, что жизнь, существовавшая на Сирене, как предположил Медер, смогла приспособиться к этим экстремальным условиям, и приняла новую форму? Нам магнитные бури такой категории без защиты не пережить. А им хоть бы хны, потому что наши визитеры не имеют физических тел в нашем понимании. Пусть это будут призраки, фантомы, энергетические субстанции. Все же видели, как Алексей стрелял в спину «Степана». Заряд прошел насквозь.
- Не верю, - сказал Еремеев. – Да, заряд прошел насквозь, но ведь Степан или то, что выдает себя за Степана, имеет твердую оболочку. По крайней мере, тогда, когда ему нужно. Это существо напало на Алексея и утащило Татьяну. Забыли?
- А что если фантом имеет волновую структуру? Я, конечно, не сильна в физике, но нам известно: материя по сути своей волна. Давайте представим, что местная эволюция была вынуждена возвратиться к истокам, не привязываясь надолго к более поздним состояниям – твердому, жидкому и газообразному, но и не отказываясь от возможности принимать эти формы.
- Хорошо, - ответил Еремеев. – Можно принять за рабочую версию. Но как объяснить, почему вокруг станции бродят двойники Степана, Тани и Алексея, а Медера среди них нет? Он неоднократно выходил наружу.
- Может их просто рядом не было, - сказала Влада. – Или чтобы просканировать нашу память им требуется, чтобы мы были без сознания. В каждом из нас живет целый мир, десятилетия воспоминаний, переживаний, ощущений.
- Поддерживаю целиком и полностью, - сказал Медер. – И думаю, что как только магнитная буря уляжется и звездный ветер ослабнет, фантомов мы не увидим. Вспомните пустыни на Земле. Пока сушь и жара, ничего нет. Живность прячется или уходит, флора мертва, но стоит начаться дождю, все зеленеет, пташки поют, жизнь возвращается. А на Сирене дождь - магнитная буря. А? Почему бы нет? Чертовщина началась вместе с ней.
В этот момент станция погрузилась в темноту. Затем переходы и отсеки залил багрянец аварийных ламп, превратив лица людей в кровавые маски.
- Реактор отрубился! – с тревогой воскликнул Медер. – Система не рассчитана на продолжительные магнитные бури таких категорий. Предохранители не выдержали нагрузки.
- Мы остались без барьера?! – Еремеев вскочил.
- Система перезагрузится автоматически, - ответил Медер. – Это займет пару минут.
- У нас нет этого времени, - неестественно глухим голосом сказал Сергей. – Они уже здесь.
Люди, толкаясь, высыпали в коридор, по которому в направлении их отсека двигались три фигуры. Фантомы шли уверенно, неспешно, словно в их распоряжении была целая вечность.
- Надо бежать, - равнодушно, как в полусне, произнес Медер и медленно опустился на пол. – Надо ли бежать?
Рядом с ним опустилась тетя Люба, а за ней - Сергей. Влада застонала, сжимая голову, а Еремеев замахал руками, инстинктивно пытаясь отогнать темноту, которая застилала глаза, и холод, болезненными толчками проникающий в сознание. Ноги начвахты подкосились и он, скребя пальцами по переборке, сполз вниз. Над ним остановилась одна из фигур.
- Здорово, начальник! – сказала она голосом Степана. – Как житье-бытье? Тяжело, сердешный?
Еремеев потерял сознание.
Он очнулся от боли в глазах. В лицо бил яркий свет. Еремеев обнаружил, что лежит на спине у отсека визуального контроля. Судя по яркости освещения, энергосистема перезапустилась, а значит барьер, накрывавший станцию невидимым куполом, восстановился, спугнув или уничтожив фантомов. Холодные черные щупальца, сдавливающие мозг, исчезли, и начвахты чувствовал в голове необыкновенную легкость. Сознание было ясным, как небо в солнечный день.
Еремеев сел, оглядываясь вокруг. Его товарищи лежали там, где их настигли фантомы. Все, кроме Сергея. Еремеев растормошил товарищей, и бросился к переходной камере. Он надеялся, что найдет химика там, и боялся, что не успеет, и тот исчезнет в ледяной пустыне вслед за Степаном и Татьяной.
Химик лежал лицом вниз у входа в шлюз. Створы выходного люка, как и говорил Медер, были запечатаны. Но фантомы, видимо, умели проходить сквозь стены. Еремеев перевернул Сергея на спину и отпрянул. Открытые глаза химика были бесцветными, словно кто-то вставил нечастному в глазницы белые шары.
- Кома, - констатировала подоспевшая Влада.
- Насколько дело плохо? – спросил Еремеев.
- Я вряд ли смогу привести его в сознание, - сказала Влада. – Оборудование, которое есть на станции, может только поддержать ему жизнь. Сергея нужно отправлять на Землю.
- Корабль прилетит только через пару недель. Ты и сама знаешь.
Влада медленно подошла к маленькому дисплею на стене, на котором отображалась картинка с наружной камеры, висящей над входом в станцию. У шлюза – с той стороны – стояли четверо. К «Степану», «Татьяне», «Алексею» присоединился «Сергей».
- Они – там, – устало произнесла Влада. – Зачем мы им? Что мы им сделали?
- Они нас изучают, - сказал Еремеев. – Я так думаю. Сначала Степана. На него, наверное, одна из тварей наткнулась случайно. Степан шел, а она не торопясь, чтобы не повредить уникальный материал, его исследовала, считывала импульсы мозга, училась, пока не поняла, что можно не осторожничать и добыть других. А с остальными уже не церемонились – полоснули скальпелем уже не жалея. Мы для них, наверное, как лягушки. Поймали - препарировали. Интерес и ничего личного.
Звездный ветер, трепавший Сирену, начал стихать на следующий день, а неделю спустя центральное светило успокоилось, и люди смогли выйти наружу – на поиски Татьяны, хотя никто не сомневался, что живой ее уже не увидят. Ее тело нашли недалеко от периметра. Там же лежал и Степан. Их перенесли внутрь и, на всякий случай, накрыли тяжелым колпаком.
Канал связи с Землей, однако, не восстановился. Алексей считал, что небывало сильная магнитная буря сбила настройки, и рвался все исправить, но Влада запретила ему покидать медотсек. Еремеев согласился подождать.
Через несколько суток в системе появился долгожданный корабль, по злой иронии названный «Быстрым». Пилот вывел его на орбиту и связался со станцией, сообщив, что смена спустится с опозданием. На выходе из гиперпрыжка корабль попал в небольшое пылевое облако и челнок, закрепленный на одной из плоскостей межзвездного судна, получил незначительные повреждения. Перед спуском требовалось провести осмотр и, возможно, мелкий ремонт. Сгореть в атмосфере Сирены не хотелось никому.
На тревожной, но полной надежды ноте краткий сеанс завершился. Еремеев ждал, когда с ним, как он просил пилота, свяжется капитан «Быстрого». Начвахты хотел доложить ему о событиях на Сирене, но корабль молчал. Возможно потому, что светило ледяной планеты озарилось вспышками. Звездный ветер поднимал новую бурю.
...Механик «Быстрого» открыл люк и вышел в открытый космос, когда корабль медленно плыл над ночной стороной планеты. Он планировал завершить осмотр за несколько минут. Далеко внизу белел тонкий диск Сирены, и у астронавта ненадолго закружилась голова. Под его ногами бушевало разноцветными огнями полярное сияние. Море всполохов тянулось к краю атмосферы высокими бурунами, лизнув, казалось, раз-другой ноги астронавта, обшивку корабля, открытый люк в переходную камеру.
- Боже, какая красота, - прошептал он, прежде чем связь с ним оборвалась...
- Стоянка, я Быстрый, - канал связи ожил спустя несколько часов ожиданий. – Не могли связаться из-за магнитной бури. Поломка устранена. Челнок на старте. Готовьтесь к смене.
Станция наполнилась нетерпеливыми возгласами, топаньем ног, хлопаньем дверей. Медер, Влада и тетя Люба сносили багаж к переходной камере, радостно улыбались друг другу, забыв о пережитом. У шлюза появился Алексей - неестественно прямой из-за терапевтического корсета. Он вез кушетку, на которой лежал Сергей. Только Еремеев ходил мрачнее тучи. Он считал, что планету нужно закрыть на карантин, и думал, какие аргументы привести, чтобы убедить руководство. Тела погибших на месте, автоматы исправно качали и перерабатывали полезные ресурсы, а фантомы растворились в снегах и больше их никто не видел.
Челнок приземлился у периметра. Из его чрева высыпали и двинулись к станции человеческие фигурки. Когда они подошли ближе, Еремеев, чувствуя волнение товарищей, стоявших за спиной, открыл люк и сделал поспешный шаг назад. Перед шлюзом стояли люди – около десятка человек. Их лица, радужные оболочки, волосы и даже ресницы были белыми, как лежащий под ногами снег.
- Привет, коллеги! – весело крикнул тот, что стоял первым. В небе над ним играли зарницы. – Пост сдавать будем?
Еремеев выстрелил ему в живот. Заряд пролетел насквозь, не причинив весельчаку вреда.
- Что мы будем делать? – тихо спросила Влада.
- Ждать, когда утихнет буря, - начвахты потянул на себя рычаг, закрывающий вход в станцию. Влада развернулась и пошла назад, приобняв тетю Любу, плачущую в плечо. Еремеев остался в шлюзе, наблюдая, как за тяжелым затвором люка истончается и исчезает диск чужого неба.

Старая добрая НФ с элементами ужасов. Хорошо написано. Вспомнился "Солярис".
Один момент насторожил: мне показалось странным, когда купол вновь включился, и фантомы исчезли. По логике, если купол не давал им войти внутрь, то он и не дал бы им выйти... Думал, они попадут в ловушку.

Но почему? Есть же зеркальное стекло. В лоб свет проходит с тыла - нет. Я кстати тоже пользовался таким допущением - включая фантазию.

Зеркальные магнитные поля тоже есть?

Да возьмите вентиль, диод с p-n переходом. Система ниппель. Туда дуй а оттуда буй. Сглаживающий реактор - выпрямитель переменного тока. И ещё я же добавил про фантазию-ага. А зеркальные магнитные поля - легко. они вокруг нас. Возьмите два магнита - смотря как мы их расположим и они будут либо отталкиваться либо что... И вот здесь уже можно включать эквилибристику.
Рассказ хороший. Гипотеза хотя и не нова но трактовка не банальна.

Написано хорошо. Но я все же попридираюсь.
Меня постоянно за это ругают, что тяжело читать, когда столько имен в рассказе. И кроме имен и фамилий еще периодически возникают какие-то безымянные связисты, химики, медички, начвахты. Если есть имена, зачем называть людей по профессии? Или надо было каждого человека представлять, чтобы он запомнился, или убирать.
И когда читала, возникало ощущение, что я уже это несколько раз читала. То ли "Кладбище домашних животных" Кинга, то куча голливудских ужастиков о жизни на полярной станции, когда туда проникает какая-то нечисть, и вселяется в людей.

И по сути сюжет в рассказе ведется линейно, отсюда вяло. Нет точки кульминации, и затем развязки. Все идет в перечислении. Нет конфликта. Финал вообще слит. Ну погиб человек и тут же воскрес. Вроде бы (кстати, не могу вспомнить, но уже точно это видела не раз) живой человек, а вроде бы нет. Почему, зачем? Какой в этом смысл? В Солярисе или "Кладбище домашних животных" был глубокий смысл. Фантдоп работал на общий сюжет, раскрытие характеров персонажей. Здесь это лишь элемент линейного повествования, которое уходит в никуда.


Вначале просыпается связист, тыкает кнопку. И тут возникает еще Леха, потом Степан, потом Алексей. Бошку можно сломать. Леха может быть вовсе не Алексеем.
А светлая курчавая голова она вообще в сюжете играет роль?

Жаль...жаль, что все закончилось.Читала бы и читала еще.

Обилие имен не напрягло, нарастание напряжения ощущалось. Финал... Нормальный, хотя повторюсь, что хотела бы продолжения.

А для чего все это было написано? Продемонстрировать очередное изучение непонятной силой человечества? Ради чего? Идея-то в чем?
Никто не пишет вещь, если надо показать, что кто-то кого-то изучает. Показать агрессивность и злобность некой инопланетной силой? И?


Вот именно, что завершенного окончания сюжета нет. Замануха. В конце рассказа все только начинается. При чем не совсем понятно, зачем.

А я всегда пишу "рассказ" в оглавлении или аннотации или "повесть" а дальше если получается интрига ну, если - продолжаю. Есть реакция - полетели, нет - как получится. Замануха - прекрасно. Если бы овладеть этим приёмом. Инструмент сильный.

Если считать рассказ ужастиком, а он им и является, только в фантастическом антураже - то какой смысл вы вкладываете в ужасы Говарда, Лавкрафта, Гофмана, Шелли, По... ? Необъяснимое всегда страшно, а уж если оно угрожает жизни героев... Не надо тут искать глубоких идей. Жанр не способствует. По мне, так достаточно неплохих описаний и каких-то драматических ситуаций.
Я не идеализирую этот текст. В некоторых моментах и можно и нужно было писать сильнее, где-то не хватает, где-то провисает, где-то нелогично. Но в целом хорошо.

Почему нет? Главное показать, что кроме нас, есть и еще кто-то (что-то). Меня так это всегда подкупало и завораживало. А форма "рассказ" не позволяет углубляться и расширять мысль.
Вот именно.

Дорогой автор, если вы пишете ради забавы - все замечательно. Плевать на правила построения, композиции, и прочая, и прочая... Друзья-приятели, и даже бабушка, будут рады. Если вас интересует рост в литературном мастерстве - следует соблюдать определенные правила.
Проведу параллель с живописью: классический рисунок - основа обучения, базовые знания - строятся на четких правилах перспективы, расположения света и тени, бликов - передающих фактуру материала, т.е. весьма конкретных принципах. Не буду углубляться, следует лишь понять, что в литераторстве тоже существует канон. Нарушая его, автор демонстрирует свою неопытность, словно вместо узнаваемой лошадки или домика нарисовал сущие каракули. Думаю, любой из нас отличит руку опытного рисовальщика от мазни неискушеного любителя, и много времени для этого не понадобится.
Так вот, имейте в виду - письменные работы столь же доступны мгновенному анализу, порой достаточно одного взгляда. Ведь в каждом деле есть свои хитрости и особенности: фотографы учатся не "заваливать" горизонт, выстраивать композицию кадра, ведь у них - как и в каждом жанре искусства - существуют общие принципы гармонии. Потому настоятельно рекомендую осмыслить эти правила и осознать их значимость.

Но ведь литература не религия, произведение не энциклика. Вспомните Кинга. Его признали ой далеко не сразу и били и за стиль и за смысл и вообще не признавали.

Странный аргумент, обвиняете Кинга в косноязычном письме?

Я же не говорю, что текст плохой. Текст хороший. Написано хорошо, кроме того, что я все же не понимаю, к чему это употребление профессии. Я с таким раньше никогда не сталкивалась. Если нужно заменять имя чем-то. То можно перемежать с фамилией. А когда человек говорит безликое: связист, химик, медичка, я не вижу за этим персонажа. Мне кажется, как-то можно разбить все на сцены, где всегда персонажей идентифицировать по именам. Но имена, конечно, должны быть представлены так, чтобы сразу было понятно, о ком речь.

Я спрашиваю, зачем это написано. Я вообще ужасы люблю. Я их собственно и смотрю, вместе с фантастикой. А больше я ничего не смотрю. Но для ужасов важна непредсказуемость. То есть, должно все развиваться спокойно-спокойно, потом бах - страх и ужас. Или, если это нечто большее - должен быть какой-то жизненный урок в конце. К примеру, как в Красной шапочке - никогда не разговаривай с незнакомцами - иначе съедят.
А если взять моего любимого Кинга к примеру. Но у него обычно мораль помахивает хвостиком всегда. Хоть какая-то. Он собственно начинал с такой морали, как в "Кэрри". Там разве о кровавых ужасах? Там о том, что нельзя человека доводить до крайности, иначе даже самый безобидный, беззащитный маленький человек может рассвирепеть до такой степени, что мало не покажется. Там об ответственности людей за зло, которое они творят, издеваясь над беззащитными.

А если взять мой любимый комедийный сериал ужасов "Байки из склепа" - там только жизненный урок. Там не ужасы. Там скорее издевка над этим. Там нас мордой об стол тычут. Мол, какие бы ужасы ты не привлекал на свою сторону, все равно придется держать ответ.
А здесь просто группа людей столкнулась со странной силой, которая равнодушно изучает человечество. При этом ни один человек не может им противостоять. И что теперь? Обычно в таких ситуациях обнажается суть человека - хороший человек может оказаться трусом и мерзавцем. А человек, который казался отрицательным, наоборот раскроется, как мужественный и сильный. Это и будет непредсказуемо и будет уроком.

Я! Упаси Бог. В оригинальности.

Которая относится к его сюжетам, а не правописанию. О том и спич.

А чтобы текст не пестрел именами и местоимениями. Странно, что вам не попадалось такое раньше - я, к примеру, часто этим пользуюсь. И у других постоянно вижу...


Так он неожиданно и появился)) А потом, не скажите: нагнетание ужаса еще страшнее его самого...
Урок? Тут уж кто какой вынесет: один скажет: чужие мы в Космосе, нефиг летать, зато другой уверится, что смелым все покорится)))

Уговорили. Действительно морали в тексте нет.

Не согласна - слишком прямолинейный подход. Когда подобное выпячивается, искусственно получается, нарочито

Хороший рассказ, жаль что не повесть.

А где я говорил о правописании?

А я - о нём. О правилах писания. Теоретических обоснований сколько угодно, взять хоть Кэмпбелла, на которого ориентируется сценарный кластер Голливуда - всякая история имеет конкретные правила развития, например, теория Мономифа, ставшая аксиомой.

Впервые, заходя на сайт Фантасты.ру, мне захотелось дочитать рассказ до конца. Написано, на мой взгляд, профессионально. Читаешь и тебя прям затягивает, чувствуется атмосфера, есть интрига и все как-то легко представляется, без напряга. Респект автору. Правда у меня возникло такое ощущение, что это произведение было написано давно, еще в советские времена.

Пошёл я в гуглы узнавать шо за зверь такой. А я говорил о смысле и стиле а не о правилах писания. И в общем я высказал просто свою точку зрения и как мог обосновал.

Я просто убираю местоимения, оставляя глаголы, если не встречается объект того же рода.
А если у персонажа много профессий, и я буду его то так называть, то так? И фиг поймешь, кто это на самом деле - один человек или десять? А если скажем я пишу о летчиках и у меня 7 человек и все летчики, то как читатель поймет о каком конкретно летчике? О первом или пятом?


Я не заметила нагнетания ужаса. И вообще не заметила, чтобы кто-то так уж сильно испугался.
В каком месте там страшно? Может я это место пропустила?


Ну это как-то... Почему из-за какой-то фигни считать, что мы зря полезли в Космос?
Как говорил Чингизхан: Боишься - не делай. Делаешь - не бойся.
А если не зря полезли, таки где борьба?


Почему сразу выпячивается? Просто мне лично нравится, когда люди действуют активно, а не сопли собирают. Наверно, мы так привыкли. Вот случилась какая-то хрень, сели рядком с бутылкой водки и пригорюнились. И чо делать? На нас какая-то фигня напала.

Ну, когда куча летчиков))) Здесь же: одна медичка, один командир, одна повариха...
И я, где можно, оставляю глаголы, но бывает, никак, нужны еще синонимы - особенно если очень длинные описания или рассуждения. Сцена боя, скажем, когда герой прыгает, стреляет, разворачивается... Вот я сейчас как раз такую штуку редактирую - не меньше 3-х наименований нужно, и по фамилии нельзя назвать - нет фамилии... А у автора: он, он, он... она, она, она
Нет, профессии - это не недостаток, а недостаток, когда сам автор назвал героя, скажем, Петрухой, а потом вдруг появляется какой-то Петр Тут вы правы...
Масса нюансов...


Вы, Сильверрат, смелая женщина - закаленная ужасами))) А я страшно всего боюсь - мне в самый раз


Да это ж про меня!
Ага, то ли дело: рванул тельняшку на груди - и в открытый Космос! Чё тут думать? Подвиги надо совершать!
Ой, что-то мне подсказывает, большинство не такие, ой, герои-то подобные тока в дешевых боевиках бывают...

Вот тут как раз не все летчики летчики (мне кажется). Есть ведь командир экипажа, штурман, борт-инженер и тп. Иногда по тексту полезно знать кто есть кто. В данном рассказе это маленький нюанс к образу, который, на мой взгляд, совершенно не портит текст.

+1

Это если это большой гражданский самолет, а если это истребитель, то там один пилот. А эскадрилья - 30 летчиков. А если ведут бой 2 эскадрильи, то там будет 60 летчиков. Правда, кого-то можно назвать асами, кого-то командирами, кого-то ведущими или ведомыми. Но все равно это бессмысленно.

На самом деле, я тоже использую обозначение профессии, но только в том случае, если это необходимо. А в этом куске я не вижу такой необходимости.



Как бы написала я:


Я не навязываю автору свое видение. Но опять же смысла в замене Алексея связистом не вижу. Пусть меня старшие товарищи поправят.

Ну а смысл их называть по профессии, а не по профессии и имени?


Я думаю, вам виднее, конечно. Но все же если довести до абсурда сцену боя, то получится следующее:

Связист подпрыгнул и с силой ударил танкиста в грудь. Петр Иванович пошатнулся, но удержался на ногах, размахнулся и двинул Сергею в ухо. У Сидорова из глаз посыпались искры. Петров выхватил из наплечной кобуры револьвер и разрядил обойму в голову противника.

Вопрос: сколько людей участвовало в бое?


Нет, на самом деле меня очень легко испугать. Но только для этого обычно должны быть какие-то нестандартные приемы. Это знаете, как говорил Дягилев: удивите меня.


Хилые все стали, болезные.

Экология, знаете ли...

Заметила, что Автора нет, а буря все не утихнет.... Может, в названии чего подправить?

Автор! Автор!

не надо ) я отлучался ненадолго ) всем участникам мое почтение ) и большое спасибо за прочтение и рекомендации ) очень полезно!

если вам не трудно, не могли бы вы что-то привести для примера? ) очень хочется понять, в чем и что тут нужно улучшить.

согласен с вами и fotka ) когда имен много, можно и запутаться ) то же самое, соглашусь снова, касается излишней детализации. но ведь здесь нет эскадрильи летчиков, которых вы упоминали ) то есть, мне кажется, что в этом тексте проблем с идентификацией героев не возникает. хотя, возможно, я и ошибаюсь. а светлая курчавая голова - для картинки ) чтобы как-то визуально представлять одного из героев. неужели вы на этом моменте действительно сильно споткнулись? )

иными словами, вы полагаете, что всякий текст, вне зависимости от формы, размера, штиля, должен отвечать правилам универсальности? мне также кажется, что в тексте, выражаясь фигурально, должно быть некое ружье, которое обязательно выстрелит в конце. с другой стороны, доводилось читать вещи, которые, мягко говоря, выбивались из привычной схемы. но, тем не менее, благодарствую )

Невероятная реакция человека, лично хоронившего Степана. Ну, не мог он так сказать. Как угодно - но не так...

Еще один его косяк. Зная, что Татьяна была влюблена в Степана, Алексей устраивает ей такое шоу... За такое морду бьют. Но никто даже не укорил его за это. Я бы попросил ее удалиться, или не приглашал на прослушивание записи. Это - по-человечески.

Опять же, странная реплика... Все знают, что Степан мертв, проверяли даже. А у Тани непонятная реакция. Если бы она верила, что он жив, говорила бы по другому. Если бы не верила - тоже. Диалоги не продуманы и нелогичны.

Ощущение, что действие в наши дни и на зоне.

Канцеляризм.
Проглядел быстренько. Пока вот такие замечания...

благодарю )

Однозначно следует продолжить рассказ. С начала и до финала почистить, и эта часть послужит завязкой повести. Но здесь главное не скатиться до Ридика и ему подобных.

Майн гот, да вы шутите чтолле! Об этом еще древние греки знали, самогонку еще гнать не умели - брагой давились, но структуру рассказа уже представляли отчетливо. Один, особенно ярый, в промежутках воспитания македонских детей книгу написал под названием "Поэтика". Буквально на пальцах все разложил:
Начало - то, что само не следует по необходимости за другим, а, напротив, за ним существует и происходит по закону природы нечто другое; наоборот, конец - то, что само по необходимости или по обыкновению следует непременно за другим, после же него нет ничего другого, а середина - то, что и само следует за другим и за ним другое.
Почитайте право слово, хотя бы отрывки в переводе Аппельрота. http://lib.ru/POEEAST/ARISTOTEL/aristotel1_1.txt

О, вывести Ра, что он Аристотеля цитировать начнет ... )))
Помню, как дети в Египте кричали: Ра, выходи из пирамид, давай дружить! А он сидел, обняв колени и молчал...