Так-с, в общем, не знаю, как тут первый пост изменить, по всей видимости, никак, поэтому попытка номер следующая.
Издание №2, дополненное и исправленное
________________________________
ТЁМНЫЙ ЛЕС
(Цикл «Сказания о Корнваллисе»)«В году 173-ем от Основания, в 12-й год правления его милости Эффы, светлейшего герцога Бедвира, войско упомянутого герцога было разбито королём Мередиддом Уриеном в сражении при селении Дарм, что на Северном тракте. И бежал герцог Эффа, преследуемый Мередиддом по пятам, до самого Подгорья. Тогда герцог во главе доблестных своих воинов, оставшихся числом не более полутора тысяч, направился в город-замок Бреотигерн, наказав своему племяннику Гутруму с тремястами ратниками оборонять проход в свои земли, каковой имелся всего один, меж Нордмонтских скал и Круаховой топью. И в тот же год, в месяц Лосося, те земли поглотила тьма».Флодоард Рейхский. «Хроники Бедвира»
«…в послании, которое скорее выплакано мною, нежели просто запечатлено на пергамене, я вовсе не смотрю с презрением на окружающих меня людей, но лишь слёзно оплакиваю умножение зла. Как мне, убогому, найти силы, чтобы взвалить на себя ношу, подобающую пастырю, а именно противостоять натиску столь разрушительной бури и нарастающему валу злодейства? Но не могу я видеть это и молчать; это все равно что сказать ноге «не ходи», а уху «не слушай».
Ибо в последние несколько лет всевозможные дикие твари начали приносить в своих гнусных пастях смертную отраву ересей и ядовитыми зубами вгрызаться в землю, где до того всегда рады были слушать доброе слово и не желали ничего дурного. Они раздувают угольки грехов, тлеющие в человеческих душах, и народ божий, словно напившись вина, становится тупым и вялым, и так ослабевает от опухоли злости, от лихорадки враждебности, от цепких когтей зависти, от неразличения добра и зла, что нечисть, питаясь людскими пороками, множится как листья, опадающие на землю в положенный срок, растёт числом и вздымается волнами подобно горному потоку, раздувшемуся от ручьев после ливня, что шумно несётся по руслу; его бурливые воды встают до небес, и при видe этого наши глаза затмеваются из-за быстрой смены черт в его водовороте.
И ныне огонь ярости чудовищ лижет своим красным языком все западные земли. Ибо зло внутри нас.
Сейчас, в канун полнолуния месяца Жёлтеня, запершись в доме Божьем, уповаю лишь на Отца всего сущего, чтоб дал он мне силы противостоять их злой воле, когда они явятся за мной…»Обрывок безымянной рукописи, найденный в часовне св. Гильдаса в селении Кадван
ПРОЛОГПорыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина, сидевшая на топчане, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, начала раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцавшим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.
Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.
- О матерь Боанн, - заученно забормотала женщина, - прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… - Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.
Она была ещё не стара – на вид никак не больше тридцати лет, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась старательно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая: лишь двускатная крыша из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном земляном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями.
С топчана раздался надрывный детский кашель, и женщина, выронив очередную щепку, кинулась на звук.
- Маленькая, маленькая моя, - зашептала она, - пить, хочешь пить? Отвару дам…
Ребёнок не отвечал; лишь хриплое дыхание доносилось из-под груды шкур. Женщина опять уселась рядом, но тут же вскочила, заслышав скрип кожаных петель.
- Тедгар!
Низкая дверь отворилась, и в хижину, пригнув голову, вошёл мужчина в шапке с длинными завязками и телогрейке мехом наружу. В руке он держал небольшую корзину. Потопав ногами, чтобы стряхнуть с деревянных башмаков грязь вперемешку со снегом, он поставил корзину на стол. Стол был маленький, на одной толстой ноге с остатками коры.
- Пусто. Все силки пустые, один порван. Здесь горох, капуста и сала немного. У Валды выпросил. Сказал, не даст больше, пока с тем долгом не расплачусь. Завтра поутру в Топь пойду, Брихт говорит, слышал там глухарей.
Тедгар сел на чурбак, заменявший табурет, вытянул над углями руки, натруженные и красные от холода. Подержал немного, потирая ладони; от мокрых рукавов шёл пар. Бросил хмурый взгляд на топчан.
- Как она?
Женщина всхлипнула.
- За весь день ни разу не заговорила. Не может уже говорить. - И вдруг бросилась на колени перед мужем, умоляюще сложив руки. – Тед, прошу тебя, прошу… давай отнесём её к матушке Элфгиву…
Тедгар вздрогнул.
- Нет, - пробормотал он, нерешительно мотнув головой. – Я же сказал: пойду завтра, добуду птицу…
- Не переживёт она этой ночи, уж весит легче пёрышка…
- О, боги… - Тедгар вскочил и принялся мерить шагами крошечную клетушку. – Уна, пойми: не время сейчас. Четырнадцатый день на исходе, луна почти полная, в лесу следов полно, сама знаешь чьих. Они готовятся, кругами ходят. Не нынче, так следующей ночью…
Слово «они» мужчина произнёс едва ли не шёпотом.
- Так сегодня последняя ночь! – надрывно выкрикнула Уна. – Последняя! А назавтра как бы хоронить её не пришлось!
- Поутру пойдём… в монастырь её отнесём.
- Нет! – Женщину била мелкая дрожь, волосы лезли ей в глаза. – Ночь им силы даёт, ты же знаешь. В монастыре отродясь никому не помогали, а матушка Элфгиву – она из наших, даром, что на той стороне живёт! И горох этот я уж лучше ей отдам, кусок в горло не лезет…
Уна замолчала, успокаиваясь, вцепившись скрюченными пальцами в подол платья.
- Праматерь сегодня два раза умирала, - прошептала она. – А ежели третий будет…
Тедгар постоял немного, прикрыв глаза и покачиваясь из стороны в сторону.
- Хорошо, - наконец, сказал он, – собирайся.
Уна опрометью кинулась к топчану. Шкуры, которыми был укутан ребёнок, она отбросила в сторону, оставив одну, самую большую и тёплую на вид. Тедгар тем временем приладил на пояс тесак; подержал в руках рогатину – крепкую, с металлическими наконечниками, - и со вздохом поставил её на место. Взял девочку, на мгновение крепко прижав бесчувственное тело к груди.
- Да поможет нам Эогабал… - и решительно шагнул за порог.
* * *
На тёмном небе, насаживаясь на вершины елей, висела луна, как огромная грязная дыра посреди иссиня-чёрного полотнища, усеянного мириадами холодно мерцающих звёзд. Однажды Уна видела подобное, когда минувшей осенью в Кадван приехал барон Экхарт с супругой. На той было неописуемой красоты платье с множеством поблёскивающих камешков. «Это жемчуга», - шепнула тогда старуха Маго. Жена барона была прекрасна: совсем юная, с таким милым и добрым лицом, что Уне казалось тогда, что она обязательно выслушает, обязательно поможет, нужно только решиться подойти. Но народ, толпившийся вдоль дороги, бухался на колени и боялся поднять глаза.
Уна набросила на плечи дерюжный плащ, прикрыла дверь, опустила засов. Ни замка, ни другого запора на двери больше не имелось: взять там было нечего, даже если кому и пришло бы в голову ради такого дела ночью пробираться вглубь леса. Хижина стояла на отшибе, в полумиле от селения; Тедгар был углежогом.
Подхватив корзинку с дарами для знахарки, Уна торопливо пошла вслед за мужем. Он уже ушёл вперед на добрую сотню шагов. Под ногами похрустывал снег: выпал он только прошлой ночью, но днём случилась оттепель, и сверху образовался тонкий наст.
Тропинка петляла между толстых стволов, поворачивая к деревне. Та виднелась справа вдалеке: жёлтые огоньки с трудом пробивались через затянутые бычьими пузырями крошечные окна. Тропа скоро кончилась: идти надо было не направо, а прямо, на ту сторону Белого ручья. Уна, зябко кутаясь в накидку, шла за Тедгаром, стараясь попадать в его следы: снег хотя и был не особенно глубок, но споткнуться обо что-нибудь и упасть было легче лёгкого.
Безветренно и тихо. Только хруст снега и прерывистое дыхание мужа. Ели стояли тёмными громадами, широко распростав мохнатые лапы. И они
смотрели. Перешёптывались и, неслышно скрипя, следили деревянными глазами за неожиданными путниками.
Уна поёжилась.
- О исбри, вечные и всеведущие, - зашептала она, - Куанне и Ассе, молю вас о помощи и милосердии. Ни веточки не задену, ни ягодки не сорву…
Она поскользнулась и, ойкнув, кубарем покатилась вниз, едва не сбив с ног Тедгара.
- Осторожней! – запоздало крикнул тот.
Уна упала на четвереньки, пробила тонкую корочку льда, руки по локоть ушли в кашу илистого дна. В груди всё сжалось от ледяной воды. Тедгар торопливо спускался по склону.
- Тише, тише, - сквозь зубы прошипел он. – Нельзя здесь так громко… накличешь беду.
Виновато глянув на мужа, Уна ухватилась за протянутую руку и с трудом поднялась. Отряхиваясь и дрожа от холода, пошла за ним по берегу. В десяти шагах выше по течению поперёк русла лежало дерево. Тедгар ловко перебрался на ту сторону, Уне же переход дался с трудом: ствол слегка заледенел, а башмаки были скользкие от воды и грязи.
За деревьями виднелся дом: с невысокими, по грудь высотой, стенами, сложенными из необработанного известняка, и соломенной крышей. Из печной трубы вился тонкий дымок.
Тедгар остановился; руки его судорожно вцепились в драгоценную ношу. Уна потянула его за рукав.
- Идём, - умоляюще произнесла она. После лёгкой заминки он решительно шагнул вперёд.
В то же мгновение дверь скрипнула, отворяясь, и выпустила сноп красноватого света.
- Кто здесь?
Муж и жена переглянулись.
- Матушка Элфгиву! Это мы, Уна и Тедгар.
Тёмная фигура в дверном проёме неодобрительно качнула головой.
- В такое время…
- По великой надобности, матушка…
Что-то буркнув под нос, знахарка махнула рукой, приглашая войти. Взглянула мельком на ребёнка, кивнула.
- На стол положи. И в сторону, не мешайте. И – молчок.
Тедгар тяжело опустился на сундук, стоявший у стены, а Уна бочком протиснулась поближе к печи. Встала у живительного огня, протянув ладони и искоса посматривая на матушку Элфгиву. Та склонилась над девочкой и принялась её ощупывать крючковатыми пальцами.
Знахарка выглядела как самая настоящая ведьма:
_________________________________
ПС. Пролог не закончен. Пишется.