Песчинка

Где-то наверху громко хлопнула крышка люка, натужно заскрипели засовы; внизу, в коридоре и кают-компании, автоматически включился свет. Борт-инженер Михалев, скривив недовольную гримасу, перевернул газетную страницу:
- Надо бы их все-таки смазать…
Встряхнув, он расправил газету и продолжил чтение.
- А я так надеялась, что он не вернется. – Врач экспедиции Лиза стояла в дверном проеме, прислонившись к стене, и всматривалась в коридор. Там гулким эхом в лифтовой шахте, по запасной лестнице, отдавались шаги. Наконец все стихло, и из открытых дверей в тоннель сначала упало что-то большое и оранжевое, и только затем показался сам капитан. Снял кислородную маску, стряхнул песок с одежды, потом взял «что-то оранжевое» за хвост и потащил к кают-компании.
- Ну скажи нам, зачем? Просто скажи - зачем?
Капитан прошел мимо Лизы, не удостоив ее внимания. Михалев неодобрительно покосился и снова уткнулся в газету.
- О, граф сегодня не в духе, хотя и вернулся с добычей. Что же там произошло? Я сейчас сложу песню. - Штурман Протасов был одет как средневековый менестрель: нелепый колпак, растопыренные панталоны и загнутые вверх башмаки. В руках он держал мандолину. Трям! Звонко бряцнули расстроенные струны.
- Граф вернулся с охоты и с добычей большой, – фальшивя, затянул Протасов, но тут же остановился. – Нет что-то здесь не так.
Он громко прочистил голос, сделал небольшую распевку и начал все так же фальшиво:
- Граф вернулся с охоты… Эмм... Михалев, ты не знаешь рифмы к слову охота?
Бортинженер лишь неодобрительно встряхнул газетой, перевернув страницу, и продолжил чтение.
- Эх, а такой начитанный вроде человек… Наверное, это мандолина все-таки расстроена.
Протасов склонился к инструменту и стал одним пальцем дергать струну и громко произносить слова по слогам:
-Граф вер-нул-ся с о-хо-ты.

Капитан тяжело вздохнул, помотал головой и, поправив на плече хвост оранжевой туши, быстрым шагом прошел через кают-компанию в кухню. Только здесь он скинул с себя верхнюю одежду, из небольшого пластикового контейнера достал влажную салфетку и долго вытирал лицо, шею, руки, пока салфетка не пожелтела от песка и не стала уже царапать кожу. Тогда капитан выкинул ее в очиститель и опять заглянул в контейнер:
- Можешь не пересчитывать, салфеток осталось всего три.
Прямо за спиной стояла Лиза. Но капитан сделал вид, что никого не заметил. Достал нож и стал методично сдирать оранжевую шкуру с животного, которое удивительным образом походило на очень сильно расплющенного земного варана. Потом капитан долго отбивал это мясо и готовил в микроволновке. Когда он устроился за столом, прямо перед ним села Лиза, внимательно следя за тем, как он старательно разжевывает жесткое мясо.
- Вкусно? – спросила она самым невинным тоном пятилетнего ребенка.
Капитан с трудом проглотил застрявший в горле кусок. Развернулся, достал из ящика пакет в герметичной упаковке, дернул красный ярлычок, и уже через пять минут у него была готовая горячая овощная закуска к мясу.
- Последняя пачка осталась!
Капитан в очередной раз вздохнул и посмотрел прямо Лизе в глаза тяжелым взглядом, будто спрашивая: ну что ты от меня хочешь? Лиза не отводила взгляд:
- Я хочу - нет, мы все хотим, чтобы ты улетел.
Капитан уткнулся в тарелку и стал быстро-быстро есть, не чувствуя вкуса. А где-то за стенкой, в кают-компании, мучил расстроенную мандолину Протасов, так и не найдя рифму к слову «охота».

А ночью капитана мучил всегда один и тот же сон. Спокойствие, ледяное и неосознанное. Крик штурмана: «Это планета, чертова планета!» И яркий свет, пробуждающий к реальности; датчики на панели будто взбесились в каком-то дьявольском кровавом хороводе. И еще окрик: «Капитан – штурвал! Я один не вытяну». Натужно гудит разогретый корпус корабля, но он так бесконечно медленно тянется к штурвалу - и почему-то абсолютно спокоен. Вся техника отказала, люди в панике, оглушительно визжит сирена, и даже безэмоциональный механический голос повторяет: «Критическое сближение. Критическое сближение,» - словно в истерике. И только капитан спокоен. Но стоит ему только дотронуться до штурвала, как желтая, твердая, скребущая волна разбивает стекло и ударяет в лицо. И приходит тьма: душная, липкая. Капитан сдергивает с головы одеяло: «Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией,» - думает он.
- Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией, – повторяет вслух Михалев, переворачивая газетную страницу и продолжая читать.
«Все как всегда», - думает капитан. – И не надо за мной повторять, - обращается он к Михалеву.
Но бортинженер лишь встряхивает газетой и не отрывается от чтения.
Капитан надевает комбинезон, весь уже задеревеневший и пропахший потом. Но чувства, вкус, мысли - остались ли они? В кают-компании Лиза сидит в кресле, ест йогурт из маленькой плоской коробочки, что продают только на Земле, и смотрит так горячо любимую мелодраму. И вдруг капитану так нестерпимо захотелось попробовать этот йогурт, растянуться в старом, уже протертом до дыр и замусоленном до неприличия, но таком удобном кресле, включить ящик и смотреть, просто смотреть цветные картинки и ни о чем не думать. Но где-то в самой глубине сердца вдруг кольнуло, и картинка разрушилась, тепло и уют дома сменились душным и неудобным комбинезоном, темной кают-компанией и песками - где-то там, очень высоко на поверхности, они скреблись о борт корабля, и вроде невозможно их было услышать здесь, в кают-компании, но капитан чувствовал этот скрежет на своих зубах. Он вздохнул, натянул перчатки, кислородную маску и твердым шагом вышел в коридор. Как только за ним закрылась дверь, Лиза бросила в его сторону банку из-под йогурта:
- Чурбан бесчувственный! Но ведь почти сработало!
- «Почти» не считается, - печально вздохнул бортинженер Михалев, встряхнул газетой и продолжил свое чтение в дальнем углу кают-компании.

Коридор гремел металлом. Эхо разносило по всему кораблю четкие, равномерные удары. Капитан ждал, и пред ним предстал рыцарь, облаченный в сверкающие доспехи. Высоко поднимая прямую ногу, он выхаживал вдоль обнаженного кабеля электропитания. Подойдя к капитану, рыцарь встал по стойке «смирно», звонко цокнул подковами и пролязгал забралом:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Протасов, - простонал в ответ капитан.
Но рыцарь отдал честь, развернулся на месте и, так же высоко задирая ногу, стал выхаживать дальше. Капитан подождал, вслушиваясь в грохочущий коридор, и полез по шахте наверх. Люк не поддавался, поэтому пришлось тщательно смазать весь механизм. Вот чего-чего, а машинного масла на этом мертвом корабле было предостаточно, его бы хватило до конца света.
- Ну, Михалев, ну, Михалев, - приговаривал капитан, с трудом разворачивая запорное колесо.
И внизу, в полной темноте, в первый раз за это время борт инженер улыбнулся, сложил газету на коленях и откинулся на спинку кресла.
- Надеюсь, в этот раз он не вернется, - прошептала Лиза.

Поверхность встретила капитана серым рассветом. Ветром за ночь полностью занесло поверхность корабля. Но капитан сначала подошел к конденсатору: все фильтры были забиты песчаной пылью, и в самой емкости воды было меньше, чем пол-литра. Это были плохие новости: воздух становился суше. Капитан вернулся к люку, достал самодельное копье и метлу и стал методично счищать песок. Тело ныло и болело, тело требовало покоя. Но капитан старался не обращать внимания на свою бессмысленную работу; мысли он убил уже давно, чувства сгорели под этой злой звездой сами. Где-то справа зашелестел, а потом и задвигался зигзагом песок. Капитан ухватился за копье, готовый в любой момент метнуть его, но неожиданно понял, что не сможет больше проглотить ни куска этого отвратительного, жесткого и безвкусного мяса. Ни сегодня, никогда больше в жизни. Зачем он несет эту вахту? Ничего больше нельзя вернуть. Чуда не случится. Он может быть самым сильным, может вынести все, но ничего нельзя изменить. Капитан повернулся к западу. Серый рассвет сменился хмурым днем; если раньше небо всегда было синим, то теперь оно стало фиолетовым. Где-то очень далеко, казалось, работает двигатель, но все это обман. Капитан уже знал, что означает такой знак. В прошлый раз небо тоже потемнело и воздух стал очень сухим, а потом пришла буря. Черная мгла, раскалывающаяся тысячью молний в секунду. Грохот стоял такой, что если бы в космосе мог передаваться звук, то звезды звучали бы именно так. Тогда корабль и был занесен песком полностью. Титаническими усилиями капитан смог откопать шлюз и выкатить спасательную шлюпку, и теперь каждый день выбирался наверх, чтобы расчистить площадку. Но теперь он стоял и смотрел на запад, на темную, словно начертанную жирным грифельным карандашом полоску и все нарастающий рокот. Времени на раздумья осталось очень мало. После еще одной такой бури он просто не сможет улететь.

Капитан бросил в открытый люк метлу и копье, а потом спустился сам. В коридоре зажегся свет, но было тихо, никто не выхаживал, громко бряцая доспехами. Капитан пошел не в кают-компанию, а в медицинский отсек. Там они и лежали. Все трое. Первым погиб Михалев - он до последнего пытался контролировать взбесившуюся технику, но сильный удар тока сжег его лицо и остановил сердце. Как хорошо, что жена не увидит его таким. Всегда тихоня, нелюдим, он был женат уже три раза и от всех своих жен имел пять детей. «Как я скажу им всем, почему умер их отец?» Капитан поправил простыню на лице и задвинул капсулу. Второй был Протасов. Балагур и весельчак без царя в голове, но он до последнего боролся с кораблем, он один пытался избежать аварии, а капитан был в отключке, капитан ничего не сделал. «Как я скажу твоим друзьям, почему умер ты, а не я?» Капитан задвинул еще одну капсулу. Осталась лишь Лиза. Такая маленькая, беззащитная, самая молодая, но такая умная. Она еще была жива, когда капитан, отплевываясь от песка, свалился с кресла и выполз из кабины, она лежала в коридоре с медицинской сумкой на плече, а весь пол был красным от ее крови. Но она еще дышала. Капитан поднял ее на руки, и опираясь плечом о стену, очень медленно пошел к медицинскому отсеку. Слишком медленно - робот-реаниматолог лишь констатировал смерть. «Даже здесь я не справился. Если бы я был хоть чуточку быстрее… Как я скажу твоему жениху на земле, почему не смог тебя спасти?» Капитан задвинул еще одну капсулу. В груди выросло что-то тяжелое, не дающее дышать. Только сейчас он заметил, что не снял кислородную маску, всю забитую песком. Он стянул ее, но легче не стало. Капитан подошел к стене и со всей дури стал молотить кулаками, но легче не стало. Он вышел в коридор – тишина; прошел в кают-компанию – никого. Решение уже принято, капитан это уже понял, но еще не осознал: он искал их в каждой каюте, на каждом уровне, но везде его встречала лишь пустота.

Капитан выбрался на поверхность. Черная полоса на западе стала заметнее, она мигала белесыми пятнами, словно откуда-то издалека надвигались тысячи маяков, зовущих корабли в бездну. Капитан забрался в спасательную шлюпку, завел двигатель. Он не знал, зачем это делает, пальцы сами нажимали на нужные кнопки, а разум был там, внизу, с тремя друзьями, навсегда закопанными в песках на этой чужой планете. А ведь это был обычный рейс, но что-то пошло не так. Почему их выбросило из гиперпространства в неизвестную область вселенной, почему это произошло - он не помнил, он все время был в отключке. А они все жили, старались исправить - и мертвы, а спасся он один. И теперь оставляет их на этой чужой планете. Достигнув предельной мощности, двигатели взвыли, оставляя на песке стеклянный след. Корабль вздрогнул, потом замер на секунду и взмыл вверх. Капитан ничего этого не помнил, он лишь пытался мысленно вновь спуститься в тот разрушенный корабль, чтобы снова увидеть Лизу, Михалева и Протасова, но его везде встречала лишь пустота. Решение принято, и ничего нельзя изменить.

Через три часа корабль вышел на орбиту, и капитан наблюдал в иллюминатор, как огромная черная буря, величиной с половину континента, утюжит пески, лишая последней возможности найти место захоронения трех людей, самых лучших людей. Сделав два витка вокруг планеты, он очнулся от своего забытья, смог перепрограммировать задачу и откинулся в кресле, наблюдая, как планета, ставшая могилой, медленно удалялась, превращаясь в песчинку среди незнакомых и недружелюбных звезд. Капитан знал, что никогда не сможет найти себе прощенья, но проживет так, чтобы смерть троих не была бессмысленной, чтобы эта песчинка обросла перламутром жизни. Он всегда будет их помнить, и не он один - их будут помнить все. Панель зажглась красным, сообщая, что корабль вышел на заданную точку. Капитан нажал на одну лишь кнопку и стал ждать. Спасательная шлюпка была маленьким кораблем, и поэтому было прекрасно слышно, как за панелью взвыли катушки, накапливая и умножая энергию, и когда их визг достиг максимального уровня, небо перед кораблем треснуло и расширилось, чужие звезды сбились, и на их месте ослепительным сиянием озарил космическое пространство такой до боли родной Млечный путь. Но даже среди всех скоплений его звезд, капитан все равно видел маленькую желтую песчинку, которая навсегда оставила след в его душе. Корабль задрожал всем корпусом, преодолевая бесконечно тонкую и бесконечно упругую преграду гиперпространства, и вырвался в родную галактику.

Заглох двигатель, отдавший последние остатки топлива на переход, погасли огни, из подлокотников выдвинулись захваты, закрепившие руки, иглы системы жизнеобеспечения проткнули вены и впрыснули первую порцию препарата, развернулись антенны, посылая радиосигнал в двух пространствах: SOS, SOS, SOS. Сзади вырос невидимый для глаза купол, способный улавливать любые крупицы энергии, корабль погрузился в сберегающий режим - ведь помощь могла прийти очень нескоро. Но по счастливой случайности уже через три часа над кораблем треснуло пространство, и из черной бездны вынырнул необъятный красавец, межгалактический крейсер «Светоруб». Он, словно песчинку, поглотил маленькую спасательную шлюпку. Уже через пять минут ее вскрыли; специалисты внимательно изучили бортжурнал, который, если судить по данным, заполнялся каждый день от старта на Земле до последнего момента. Но вот кто его заполнял, осталось загадкой, потому что единственный пассажир шлюпки, капитан пропавшего без вести корабля, был, согласно всем проведенным исследованиям, мертв уже больше трех недель.

Лучше "взял добычу"


Перебор.


Черезчур драматично.


Если имелось ввиду, что механический голос повторяет "словно в истерике", то нужно убрать "безэмоциональный".

Рассказ я не поняла!
Написано хорошо и атмосферно, этакая добротная НФ...
Но что там произошло?
Он умер, но тем не менее вёл журнал, вывел корабль?
Как-то это не сочетается со стилем НФ. И вообще непонятно.

NatashaKasher

Извините, не соглашусь. Если монотонно и неэмоционально бубнить и бубнить - это тоже может быть истерикой. Я, конечно, не специалист, но мне всегда казалось, что истерика - это когда некто себя не контролирует, например, раз за разом повторяет одну и ту же фразу и "выпадает" из окружающего. Или "медицински" различают такие состояния?

Не знаю как там в медицине. Просто, "безэмоционально повторяет, словно в истерике" режет слух. "В истерике" - это истерично, а не монотонно.

Сложно, кто в какой последовательности умирал...

С другой стороны, словари говорят, что "Истерика - эмоциональная вспышка". С другой опять же стороны, текст писал врач.

Думаю, все умерли разом. Но капитан и в мёртвом виде продолжал функционировать. Как-то так...

Из-за "спецпеска"? Почему именно капитан?

Вот, скоро придёт врач-патолог и всё объяснит.

Судмед.

Ещё лучше!

Я сам конечно грамотей ещё тот. Но когда встречаю слово "колесо" и в хвосту и в гриве - начинает дёргать. Разворачивать можно судно, рулон бумаги, или перевод допустим - толкование. По семантике слово не подходит к "колесу". нужно - проворачивать, вращать. И "колесо" здесь неуместно. Штурвал - запорный штурвал.
А в общем я бы выразился так "с трудом вращая запорный штурвал"


Тоже слово неудачное. Можно - но лучше бы "задеревенелый".
Побурчав по мелочам скажу - рассказ всё таки неплох. Мне лично - понравилось.

Автора, автора! Пусть объяснит всем, чего произошло-то? Это все произошло в мозгу мертвого капитана?

Та нормально. Есть драма. Мало сюсюканья. Динамика в наличии. Написано не худшим слогом. Шо ещё нужно для полного счастья. И почему капитан мёртвый? Из чего это следует. Или я шо то попутал

Так вот же! Из-за этого мы все в недоумении...

Отличный замысел, настоящая классическая фантастика! Причесать, умыть, пройтись кое-где напильником - и Синдерелла готова к встрече с принцем читателем.

Та нет - конец не в счёт. Ну маленький трюк. Я ещё раз перечитал. Есть всё таки какой то алогизм. Специально или нарошно?

Ну как не в счет? Как раз финал-то самый важный. Журнал кто-то вел до последнего дня, а капитан был мертв уже как 3 недели.

Да, действительно. Всё, перехожу на приём. С НОВЫМ Годом!

Имелся ввиду контраст состояния. Потому что механический голос не имеет никакой эмоциональной окраски, он всегда одинаков, в любых условиях. Меняется восприятие человека в момент опасности, одно дело слышать это скажем на тренажере, а другое дело слышать это когда падаешь, поэтому здесь лишь показано состояние самого капитана, как он слышит механический голос, это ему кажется, что тот в истерике, хотя конечно он абсолютно безэмоционален.

По-поводу истерики. Вообще-то у нее несколько стадий и принято скорее это называть, как истерическое состояние которое может характеризоваться, как эмоциональным выбросом, так и полным ступором, когда абсолютно не реагируешь на внешние раздражители.
На счет разворачивать учту... Но запорный штурвал? Штурвал на двери? Тем более есть технически бытовое название запорное колесо.
Ну вот и подскажите, как причесать, что умыть, где пройтись напильником, автор то не разумеет.

Теперь на счет разгадки, раз уж вы хотите... как это увидел автор.
Первым умер капитан, случилась авария, по какой-то причине при выходе из гиперпространства, корабль попал в совершенно неизведанную часть вселенной и прямо рядом с планетой началось падение. Поэтому никто ничего не смог сделать, но капитан умер первым, он по сути и падения не видит. Песок здесь не при чем. Это рассказ про силу человеческого духа: он ведь капитан, он не может уйти с корабля первым, он не может оставить свой экипаж, поэтому он даже не замечает, что умер. И экипаж не плод его воображения, он же мертв, поэтому и видит мертвых. Но когда он видит приближающуюся бурю, он понимает, что вся его борьба самим с собой бесмысленна, ведь после этой бури они все умрут окончательно, ведь не так страшна смерть человека, страшно когда о нем не будут помнить. Поэтому он улетает, только для того, чтобы передать их историю, чтобы люди помнили о них. И когда он выходит из гиперпространства рядом с Млечным путем, то его миссия завершена и он может позволить себе умереть окончательно. Теперь он знает, что его экипаж не потерян в неизвестности, что вот такая маленькая и незначительная по сравнению со Вселенной песчинка жизни - не потеряна, она обязательно обрастет своим перламутром, даже после их гибели.

Я в общем, так и поняла.
Сбивает с толку, то что есть иллюзия "твёрдой НФ", потому думала, что может тут есть какое-то "рациональное объяснение".

Из текста рассказа это понять невозможно. Автор по-моему, никогда не должен забывать, что его рассказ всегда меньше его замысла и то, что у автора было в голове, его идеи и мысли, читатель, у которого совершенно другое, рациональное мышление, не поймет. Тем более, зачем хранить память о людях, которые по сути ничем примечательным не отличились? Только по какой-то причине погибли. Если бы они спасали кого-то и погибли, тогда было бы понятно. А так. Сколько космос принял уже жертв даже сейчас и мы мало кого помним.
У меня, кстати, давным-давно был похожий рассказ. "Звездный странник" назывался. Я тоже хотела показать эту мысль. Но там я все откровенно объясняла читателю все "мистику". И там память хотели сохранить о звездных первопроходцах, смелых, мужественных людях, которые ценой свой жизни проложили новые пути во Вселенной.

Есть такой автор Рей Бредберри, который очень хорошо совмещал Научную Фантастику и Мистику.

Знаете мне лично абсолютно фиолетово, что вы там и когда пытались показать в своих рассказах. То что вы не умеете читать, вы это уже давно доказали. И еще раз повторю, не бывает не примечательных людей, каждая жизнь оставляет свой след во вселенной. Особенно для близких.

Читать и понимать ясно изложенные мысли я умею хорошо. Ваш рассказ, кстати, я поняла, речь шла исключительно о нюансах, которые никто толком не понял, судя по всему.
И ваши неадекватные вспышки грубости в мой адрес, честно говоря, некоторым образом удивляют и напрягают.


Глубокая мысль. Очень удобно проявлять уважение к жизни каких-то неведомых людей теоретически. И демонстрировать наплевательское отношение к тем, кто рядом с вами.

Вспомните обсуждение дуэльного рассказа, что вы тогда мне написали, хватит придумывать смысла которых здесь нет, а что ответил тогда автор рассказа? Так что читать вы не умеете.
Понимаете, если я говорю, что каждая человеческая жизнь важна, я не подразумеваю, что мне как человеку надо любить уважать каждого. Даже ваша христанская религия говорить возлюби ближнего, не каждого, а ближнего! Я против того, чтобы человек оценивал других людей - эта жизнь ценная, он первопроходец, он открыл людям космос, а это безграмотная домохозяйка ничтожество, она ничего не сделала для человечества. Это оценивать ни вам, ни мне, ни кому-то другому. Это будет делать только Аллах. Вот во что я верю. Я как Маяковский считаю, что если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Поэтому и ваша жизнь конечно важна, но оценивать ее буду ни я, ни кто-то еще. Мне как человеку, просто фиолетово до вас и вашего мнения.

Все пипец.
Христианство, Аллах...
Сейчас крестоносцы с моджахедами набегут...

А ведь, как интересно все начиналось, и рассказ нетривиальный и обсуждение.

ВСЕХ С НОВЫМ ГОДОМ!

а почему фиолетово то до чужого мнения?
я думал сюда и выкладывают чтоб чужое мнение о рассказе узнать.
а получается что мнение то и не интересно.
а мне например интересно когда со стороны обсуждают мой рассказ. даже с жесткой критикой.

Мне казалось, "если звезды зажигают" - слова Экзюпери.

Казалось. Это Маяковского.

Меня фиолетово именно до мнения silverrat, я уже тут пообщалась с ней на форуме, и понимаю, что это не тот человек мнение которого, я хотела бы услышать. Ничего ценного она для меня не несет.

Может быть.. утверждать не берусь... Но я посмотрела в Вики книги Экзюпери выпускал в 20-х годах, а я имела ввиду это стихотворение Маяковского, написанное в 1914 году:
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!