Из рожка по куску пакли текло молоко. Новорожденный щенок тыкался мордочкой то в руку, которая держала рожок, то в столешницу, где белела молочная лужа. Он пытался лакать, чихая и фыркая. Дрожащие лапы разъезжались. Чтобы удержать равновесие, он раскрывал крылья, опушенные серым подшерстком. Если бы не два отростка на загривке, больше похожие на обрубки, щенок ничем бы не отличался от обычного песьего детеныша.
Рядом с молочной лужей на столе валялась пустая баклажка. Ее хозяин, подперев обвислую щеку правой рукой, левой – кормил щенка. Возраста муж был непонятного, звали его Жмых, и был он звездочетом при дворе князя Волчилы.
Хотя Жмых сидел прямо, а глаза его были открыты, сознание его пребывало далеко. Попросту говоря, Жмых спал. Если бы сейчас в комнату зашел князь Волчила или отец Нестор, они бы решили, что Жмых верно несет службу, для которой его наняли, отказав иноземному звездочету.
Хоть и пьянь, но не дурак, к тому же – свой, и тем самым уже лучше самого талантливого иноплеменника.
Надо отдать должное, три дня и три ночи Жмых провел возле небесного зеркала, которое на трех дубовых ногах стояло у восточного окна. Зеркало по Жмыховым чертежам сварганил кузнец. Скрепленные вместе металлические лепестки составляли полусферу. При помощи системы колес и шарниров зеркало можно было вращать, чтобы осматривать небо.
И Жмых вращал. Под страхом смертной казни он искал Турову звезду, с появления которой должна была начаться кончина света.
И если щенок с крыльями птицы проявлял подлую дивью сущность лужами по углам, то звезды не было.
Отец Небесный, где ты ее прячешь?
На исходе третьей ночи, перед самым рассветом, отчаявшийся звездочет отпихнул ногой трехногое зеркало и, подняв продавленную половицу, вытащил баклажку. При тусклом свете плошки он принялся справлять день рождение «дивова отродья», а заодно и собственную кончину. Не нашел он Туровой звезды в небе. Не помогли небесные зеркала, сварганенные по его чертежам.
– Слышишь ты, дивье семя? Скажи мне, зачем ты появился на белый свет! Теперь мировая ось скрипит, мои поминки справляет.
Жмых всхлипнул:
– Не сносить мне головушки разнесчастной! Зря хвастался князю небесными зеркалами. Увижу, мол, звезду раньше срока, обставлю Черноярского звездочета. Увидел!
Щенок жадно лакал из рожка, и до Жмыховых горестей ему не было дела.
– Да ты весь княжий двор объел. Куда в тебя столько лезет?! Кормлю тебя на свою голову, вот вырастешь и окажешься людоедом, – Жмых уже забыл о том, что голова его в закладе у князя.
Когда баклажка опустела, сознание Жмыха покинуло башню. Тело оставалось на посту. Случилось это перед самым рассветом, когда солнце, обогнув землю, приближалось к точке рождения, озаряя восток бледными красками.
Отчаявшись, человек бросает дело, а зря. Если бы звездочет не спал, то заметил, что природа за окном неуловимо изменилась. Ни шелеста листьев, ни шороха ночных животных, ни таинственного поскрипывания мировой ярги – время остановилось на границе ночи и утра. Возможно, где-то там, на изнанке мира, решался главный вопрос, взойдет сегодня солнце или нет, и если взойдет, то какая по счету это будет заря.
И вот решение было принято. Вместо алых утренних всполохов из-за горизонта поднялась тьма. Пядь за пядью она съедала небо, потом накрыла реку и подобралась к городу, который спал в ранний час. На княжьем дворе заскулила и умолкла собака, заплакал ребенок в доме кузнеца, фыркнула кошка на крыльце постоялого двора. Больше никто не почувствовал нависшей над городом беды. Человеку, не отмеченному дивьей печатью, не дано чувствовать кончину света.
Тьма добралась до башни, где спал звездочет, влилась в келью через окно и подползла к ногам Жмыха. Нечто гибельное для всего живого, заворочалось в ее глубинах и жадно потянулось на стук человеческого сердца.
В плошке затрепетал, умирая огонек.
И тут Тьма почувствовала своего сына. Маленькое сердце крылатого щенка бодро стучало.
«Приветствую тебя, Сеймур», – позвала его Тьма.
Но щенок раскрыл крылья и бросился вперед, защищая того, кто все три дня называл его «подлым дивом». Жмых, конечно, ругался, но при этом нежно щекотал брюхо и кормил молоком. Маленький сеймур рычал. Он смотрел бесстрашным взглядом в прореху между двумя мирами, готовый умереть ради того, кого считал своим хозяином. Порождение тьмы – сеймур, был стражем, призванным защищать мир от нее самой. Только она об этом забыла.
Тьма дрогнула и в замешательстве отступила. В плошке снова вспыхнул огонек. Как знать, может поступок сеймура, качнул чашу весов в пользу этого мира, но финалу была дана небольшая отсрочка.
В глубине тьмы вспыхнула и засияла точка.
– Мать богиня! Минует меня чаша твоя, – пробормотал Жмых, пробуждаясь.
Ему приснился жуткий сон. Чья-то когтистая лапа сжимала сердце, не давая ему вдохнуть. Жмых жадно глотнул воздух и схватился за левую сторону груди. Сердце было на месте, хоть и не такое резвое, но еще постучит. Он обвел мутным взглядом келью и остановился на небесном зеркале. На краю блестела точка. Тьма, повинуясь голосу того, кто гораздо старше ее, подарила этому миру предупреждение. В глубине звездной бездны родилось новое светило.
– Рек-рагнарек! – ругнулся Жмых и, опрокинув стул, бросился к металлической чаше.
Он покрутил подставку, пытаясь найти в небе точку, из которой исходил свет. Ничего не получалось. Тогда он схватил зеркало и принялся толкать. Краем глаза он улавливал, как в черной глубине зеркала среди звезд шевелятся дивные животные. Жмых никогда не слышал о таких. Он видел радужную чешую, звездную гриву, очи, полные огня. Только сейчас предсказатель заметил, что небо черно, и кроме звездной тьмы за окном нет ничего – ни города, ни полей, ни реки Утьмы. Башня висела над черной бездной.
– Рек-рагнарек!
Жмых силился вспомнить слова молитвы. Он жмурил глаза, но какая-то сила тянула его смотреть в глубь зеркала. Жмых понимал, что больше никогда ему не доведется видеть то, что он видит сейчас.
Но вот нежно-розовый луч отразился от металлического лепестка, разлился по дну зеркала, уничтожая тьму, и ударил в глаза предсказателю.
Жмых отлетел в угол кельи и крепко ударился головой о стену. Перед тем, как глаза его закатились, Жмых увидел гигантское розовое светило в черном небе.
– Она взошла, отец Нестор, – прошептал он.
Вместо солнца на востоке сияла Турова звезда, предвещая кончину света и в то же время неся людям надежду. Сознание второй раз за столь короткое время покинуло звездочета.
Но все это были мелочи, главное - предсказание сбывалось.

Главным образом интересует стиль. Буду благодарен отзывам.

--------------------------------------------------------------------------
– Турова звезда! – пронеслось над княжьим двором.
Жмых выскочил из башни, пристроенной к палатам, и снова закричал:
– Турова звезда-а-а! Отец Нестор, Турова звезда взошла.
Он скатился по лестнице и, путаясь в широких штанинах, помчался через княжеский двор.
Из детинца выбежал дружинник.
– Эй, что случилось? – спросил он. – Баньши наступают?
Жмых отмахнулся. За воротами он чуть не сбил с ног кухарку Вышеня. Она несла на постоялый двор горшок сметаны.
– Прочь с дороги, – закричал он, вращая воспаленными от бессонницы и вина глазами.
Кухарка взвизгнула и послала вслед проклятие:
– Лявы тебе в уши, пьянь кабацкая!
Потрясла кулаком:
– Опять всю ночь бражкой зенки заливал. Зачем тебя наняли только! Заморский звездочет куда остроумнее был.
– Вот получишь от князя пинка, – пообещала она.
– Не каркай, ведьма, – огрызнулся звездочет.
– Ну-ну, придешь ко мне на шкалик занимать, – мстительно сказала женщина и отвернулась.
Крепче прижав к себе горшок, с привязанной крышкой, пошла к постоялому двору.
Жмых тем временем разогнал стаю гусей и получил довольно чувствительный щипок под коленку от гогочущего вожака. Птицы тоже были против него. Поминая кухаркины слова, он с чувством пнул гуся.
«Эк, пинка! Тут пинком не отделаешься», – он всхлипнул, но сдержался. Позже.
Прихрамывая, полез на Волчью гору. Там над самым Днепром открывалось всем стихиям Волосово капище. Держась за пучок травы, втянул хилое тело на самый верх. Осипшим голосом позвал:
– Отец Нестор! Бачко Нестор.
Из хоромины, стоящей рядом с капищем вышел седой старик с заплетенными в косу волосами.
– Что? Баньши Проклятого леса?
– Нет, – замотал головой Жмых. – Отец Нестор, она взошла. Две минуточки назад, как взошла. А может, чуть поболее. Упустил момент. Задремал.
– Кто? – не понял Нестор.
– Турова звезда из предсказания Семаргла. Та, что указывает на третий элемент.
Волхв поднял глаза, на утреннем небе была лишь легкая белая рябь.
– Невооруженным глазом пока не видно, – пояснил Жмых. – Но это она.
Он вдруг рухнул на колени и пополз к старику. Широкие штанины шаровар елозили в пыли. Звездочет бил челом о землю и драл куцую бороденку.
– Потеряли фору, отец Нестор! Виноват я, виноват. Месяц без сна. Водка проклятая! Но не в мочь без нее на небо глядеть. В глазах от звезд рябит, мысли разные в голову лезут: про мировую ось, как ярга вертится и почему? Даже слышу, как она скрипит. От скрипа с ума начинаю сходить. Пока шкалик не выпью, так и скрипит…
Отец Нестор брезгливо поморщился и отстранился.
– Землю буду есть в наказание, – заскулил Жмых.
Забрал пригоршню пыли и сунул в рот.
– Убейте меня. Принесите в жертву ящеру болотному, – запричитал он.
– Невелика жертва. Сколько до того, как она засияет? – спросил он.
– С полчаса, – сказал, сплевывая землю, Жмых.
– Ах ты, паскуда! – изумился волхв. – Ты же пару часов форы обещал. Клялся, что раньше черноярского звездочета звезду увидишь. Небесные зеркала у тебя волшебные.
– Зеркала волшебные, – подтвердил Жмых. – Только задремал я, отец Нестор. Месяц без сна.
– Что ж ты сюда побежал, паскуда. К князю надо было!
– Я кричал на весь двор.
– Бей в колокол, – велел старик звездочету, – Не до тебя сейчас, а то бы в кипятке сварил.
Волхв стал спускаться с горы.
Жмых проводил его взглядом. Кажется, обошлось. Сразу не прибили, а сейчас такое начнется, что будет не до него. Он поднялся с колен и, отряхивая шаровары, поплелся к колоколу. Фора все равно была. Черноярский звездочет увидит звезду лишь, когда она засияет.
Жмых исполнился гордости за небесные зеркала, собранные им лично, и дернул колокол за шнур. Над посадом поплыл гулкий голос набата, неся весть о рождении Туровой звезды.