Автор: Елена Турбина
Жить нельзя умереть
Николай Петров по прозвищу Глыза был подлецом. Но даже подлецы не заслуживают мучительной смерти.
Колька умирал. Страшный удар и взрыв боли, рвущей тело, не отключили его сразу. Он закрыл глаза и стал кричать. Вопить, дико, по-звериному выть, как будто крик мог вынести душу из тела и прекратить его невыносимые мучения. И мир погас. Избавление пришло в виде бесконечной глухой тьмы.
***
Николай плыл в мягком мерцающем мраке. Это было хорошо, очень хорошо. Он слышал торжественные гимны, но они не звучали, а просто были в нем, как шум крови или как дрожь воздушной волны при ударе близкого грома. Он ничего не видел, не ощущал и не помнил. Он просто был. И знал, что он – это он.
Радость гимнов начала истончаться и таять, вместо этого в шелестящем белом шуме оформлялось нечто новое, какие-то цельные и почти осмысленные созвучия. Наверно, именно так звучали бы мысли, если бы в мире не было ни слов, ни образов. Гармонии накатывали мерными ритмическими волнами и постепенно складывались в смыслы.
- В нас вечное - и мы в вечном! Великий Экзоонный Генератор приветствует пробуждение нового малого гома в экзооне - великом и многомерном пространстве бытия! Ты открыт. Скоро ты получишь новые инфобаты и узнаешь, что такое разумный мир и обитаемый экзоон двухтысячного эподия. После этого ты выберешь и представишь Генератору общий принцип своей экзоориентации и тип личного корполуса. Дальнейшее реконстрагирование сделает тебя свободным сунгомоном - высшим идеальным разумным созданием, способным к экзовитации в плотном, внутреннем, внешнем, бозонном и любом ином экзооне. Ты выберешь Цель и начнешь свой свободный Путь.
Смыслы затихли, расплылись, смялись, снова превращаясь в белый шум.
Он чувствовал, как сквозь него сначала неторопливо, потом все быстрее и быстрее течет радужный мир, в сияющей бездне которого, как в мягкой колыбели, мерно покачивалось его сознание. Образы и смыслы этого мира проникали в него и оседали внутри, как оседает в чреве кита питательный планктон, когда тот всасывает в себя насыщенные жизнью воды мирового океана.
Его глаза открылись. Впрочем, глаз пока еще не было, открылось особое внутреннее зрение. Колька знал и помнил все. Он помнил, кем он был, и понимал, кто он есть. Он знал все, что случилось, и видел и осознавал мир, который его ждет. Он чувствовал, что скоро будет все и будет именно так, как должно быть, как захочет он сам. Страшная его смерть была лишь микроскопической точкой в бесконечном океане самознания. А задача – его вечная задача в новом мире и в новом бытии – заключалась теперь только в одном: выбрать путь и свободно и бесконечно идти по нему от цели к цели, от желания к желанию, от мира к миру.
Перед ним появился силуэт, напоминавший далекий конус заснеженного Эльбруса на фоне фиолетового неба.
- Процесс передачи инфобатов закончен. Теперь у тебя есть образ мира и все необходимые знания. Ты готов сообщить Модератору желаемый вид твоего корполуса и принцип экзоориентации?
- Готов. Я хочу в точности походить на свою предкопию – на Николая Андреевича Петрова. Второе имя – Никол, ориентация – мужчина, способность к репродукции сохранить. А вид корполуса …
… Колька отчетливо вспомнил себя в 27 лет, когда он ходил в секцию восточных единоборств и готовился к городским соревнованиям: он был плотный, широкоплечий, мускулистый, среднего роста. Именно тогда в него влюбилась юная манекенщица Рита. «Вот роста надо бы чуть-чуть добавить…» – подумал он и представил, что кудрявая, пахнущая миндалем головка Риты доходит до его подбородка, а не до глаз.
Возникла пауза.
- Нестандартный случай. Ты сохранил память предкопии, что бывает один раз на несколько сот миллионов. Модератору открытия малых гомов и их дальнейшего реконстрагирования необходимо время для принятия решения.
Николай снова погрузился в поток смыслов.
В десятом эподии – приблизительно в сотом тысячелетии по летосчислению первой плотной Земли – человечество общими усилиями науки, искусства, религии, философии и изотерики установило связь с Великим Экзооннным Генератором. Затем был найден алгоритм его постижения, еще через несколько эподиев люди научились ставить Генератору конкретные задачи. Все это изменило разумную жизнь до неузнаваемости, дало людям – единственным существам экзоона, не имевшим до этого времени связи с Великим Генератором - необозримые возможности. А главное, это сделало реальным выполнение программы воскрешения во плоти всех умерших людей, которую задумал россиянин Федоров – великий философ и ученый, человек первого эподия разумной жизни первой плотной Земли.
Экзоонный Генератор анализировал первоглину гомного биона и находил в своем инфополе соответствующее ему сознание и самознание. По первоначальному проекту предполагалось сохранять воскрешенному память - осмысленную часть сознания, приобретенного в краткий период телесного существования (биоэкзовитации) на первой плотной Земле. Правда, лишь в том случае, если его гомон выразит такое желание. Впоследствии выяснилось, что память по какой-то причине неустойчива. У большинства открывался лишь абрис личности, содержащий ключевые обобщенные образы самознания.
Генератор вливал в эту, практически, чистую структуру сознания гома информацию об экзооне, образ разумного мира последних эподиев и создавал новый корполус вместо прежнего несовершенного тела. Это позволяло вновь открытому начать свой путь с нуля, с чистого листа, в совершенной материальной форме гомона, а позднее и сунгомона. Это высшее, совершенное, унифицированное и во всех отношениях идеальное разумное существо было в состоянии свободно перемещаться между мирами и имело почти неограниченные возможности. Корполус сунгомона способен был к бесконечной экзовитации в любой сфере экзоона при условии периодического восстановления в виталадах.
И все же некоторые малые гомы сохраняли полное сознание, самознание и память. По существующим законам ее можно было оставить. Но в некоторых случаях память оставляли не в том виде, в каком она попадала в инфополе Генератора после разрушения биотела предкопии. Например, некоторые обитатели первого эподия плотной Земли - психологи и шаманы, преподаватели и учителя, сочинители рассказов о будущем и их критики - должны были, прежде чем реконстрагироваться в полноценного сунгомона, пройти болезненную процедуру коррекции памяти. Иначе им грозил эмоонный удар и неуправляемая психотравма от встречи с мирами и пространством экзоона.
Поток смыслов прервался, перед ним в фиолетовом мраке опять замаячил темный конус с серебристой вершиной.
- Подумай еще раз, Никол. Тебе известны возможности сунгомонов и их корполусов, и ты не будешь их лишен – таковы правила. Ответь, зачем тебе нужен облик древнего тела? В твоей памяти есть огромное количество образов – выбери для корполуса любой, потом сможешь его совершенствовать на свое усмотрение. Нелепые репродуктивные органы и другие детали также бессмысленны. За последние несколько эподий в экзооне не было ни одного случая открытия малого гома путем корполусного взаимодействия репродуктивных органов. А возможность получать тончайшие ощущения и редкостные эмооны у тебя будет в любом случае.
Ты имеешь право сохранить память своей предкопии. Но гораздо лучше отказаться от нее и избежать многих проблем: мы сотрем все, что было до твоего открытия. Зачем тебе давнее сознание и самознание? Есть ли там хоть что-то, пригодное для нового Пути сунгомона? Загляни туда еще раз, прежде чем дать правильный ответ.
И Николай погрузился в свое прошлое времен первого эподия плотной Земли.
***
Колька Петров был подлецом, и подличать он начал с детства. Когда учился в младших классах, старшеклассники, проходя мимо, пинали его и обзывали соплей и глызой. А он прятался в раздевалке под навешанными друг на друга пальто и подставлял им ножки. Бродячие собаки кидались на него и рвали штаны - он начинял мелкими гвоздями столовские серые котлеты и бросал им. Мать избивала его скрученным полотенцем – он рассказывал отцу, что когда тот ездит в Сосновку на крестины или именины к сестре, к мамке приходит дядя Вася.
Старшеклассники с воплями грохались на цементный пол. Собаки с воем подыхали. Мамка орала и ревела, дергаясь под отцовскими кулаками. А он только сопел, наблюдая, и приговаривал про себя: «Так вам и надо, сволочи, зачем меня трогали, сами потом пожалели, а поздно!»
К шестнадцати годам Колька накачал бицепсы, научился пить в пять глотков бутылку водки, завел свиту из шестерок, кто покрепче. В семнадцать он убил человека - бомжа, доходягу и алкаша. Ни за что почти… Бомжара пьяный брел мимо да и выругался на него грязно, по матери.
После этого случая всем стало понятно, что Глыза - отмороженный.
На районе его боялись. Пацаны признали авторитетом и повиновались без разговоров. Отморозки рангом повыше поручали местные разборки с вышибанием мелких долгов. Девчонки давали в шалаше на старом болоте, потому что знали: у него в кармане ножичек с кнопочкой и наборной рукояткой – тот самый. Домой шлюх он не водил, хоть и выселил мамку из своей комнаты на кухню, а отец еще в 90-е уехал на заработки, да так и сгинул.
Первые бабки он сделал на крышевании киосков и палаток местного рынка. Потом сопровождали с братвой «товар» через границу. Со временем подкопил денег и организовал легальный бизнес: таможенную контору. Женился на местной модельке, родил дочь и вроде как стал уважаемым человеком. Но жизнь текла скучно. Перестали радовать редкие вина, обрыдли отели и сауны с проститутками, не возбуждали шикарные замужние бляди.
Хорошие деловые люди подкинули мысль: пора во власть. Кстати подоспели и подходящие выборы - заворовался и провинился в куда более тяжких номенклатурных грехах мэр невеликого, но стратегически важного городка при местном аэропорте. И Петров Николай Андреевич, 42 лет отроду, прикинув расходы, посоветовался с верными людьми и партнерами по бизнесу – пацанами из бывших шестерок – и выдвинул свою кандидатуру.
Выборы шли негладко. Пара кандидатов из бывших врачей и военных, привлеченных для оттока голосов и замутнения мозгов окрестного электората, в счет, конечно, не шли: не тот калибр. Но действующий мэр, надеясь на реабилитацию от властей, давил на административный ресурс и выжимал все возможное из давних связей и подведомственных учреждений.
Он лично ездил в школы и дома культуры пожимать руки учительницам и библиотекаршам. Те восторженно благоговели перед господином мэром, и от этого еще шибче воняли застарелым потом их синтетические блузки с воротниками ришелье. За небольшое вознаграждение и «уважительные» разговоры от начальства о пользе книг, о великом труде педагогов и опытных работников культуры, они были готовы на многое.
Вечера напролет самозабвенно ходили они по дворам и квартирам, разнося листовки и сплетни. Общий смысл тех и других заключался в том, что сам дьявол со всеми мыслимыми и немыслимыми пороками в лице бандита Петрова хочет разграбить родной город, процветающий под опекой заботливого мэра, который уже почти начал строить прогрессивные планы, культурные учреждения и новый микрорайон с социально доступным жильем.
Петров библиотекарш презирал, а учительниц, натерпевшись в школе от их нудных нотаций и фальшивой заботы о его благе, ненавидел лютой ненавистью. Поэтому он напирал на спорт, народные праздники и заботу о здоровом досуге молодежи.
В пятницу за неделю до окончания агитации он сидел в своем предвыборном штабе злой и недовольный. Конкуренты не просто раскопали его былые грехи, но и добились публикации фактов и документов в местной прессе. А ведь еще на прошлой неделе, упрятав в ящик стола толстенький конверт, редактор газеты пообещал отдать две полосы под очерки о мероприятиях его Общества любителей семейного здорового образа жизни. И отдал.
Петров достал номер недельной давности и перечитал еще раз восторженные восхваления спортивных праздников, описания новопостроенных детских площадок и даже стихотворную балладу, которую написал про него простой горожанин-пенсионер. Помнится, он испытал странное ощущение, взяв эту газету в руки в первый раз. Несмотря на то, что он сам же и проплатил «простому горожанину» этот стишок, ему было чрезвычайно приятно читать посвященное ему, Кольке-Глызе, печатное поэтическое слово.
И хоть не все у нас в порядке –
Живет российская земля!
Над новой детскою площадкой
Роняют листья тополя.
Нашелся человек толковый
Он людям помогать готов
С такой фамилией – знакомой
Как поле русское: Петров!
«Стараюсь… все для людей, себе ничего не надо – пусть молодежь растет, не болтается по подъездам с пивом…» - поймал он себя на каких-то чужих, но почему-то ноюще приятных в этот момент мыслях. «Вот же чёрт!» - Колька спохватился, и его рот привычно поехал в сторону в злой усмешке. «Да сдались они мне, эти простые горожане! Калек каких-то вонючих наделял вчера пледами и пуховыми платками, чуть не стошнило. Ну и вонь у них там стоит, в этом доме инвалидов…»
Петров бросил газету на пол. Кажется, дело шло к провалу. Но отступать, не получив своего, Глыза не привык. Он еще раз покосился на рассыпавшиеся листы, злобно ругнулся и набрал номер на мобильнике.
- Привет, Коля! - услышал он негромкий усталый голос - ну, давай, жалуйся!
Петров кратко обрисовал положение.
- Я дал тебе денег, помогу еще раз, так и быть. Не из благотворительности, конечно, а потому что рассчитываю на тебя. За расходы потом отчитаешься. И отдашь… чем сможешь. Думаю, ты помнишь, что долги надо отдавать.
Глыза законы помнил и чтил.
- Народная мудрость нас учит, что коней на переправе не меняют – продолжал его собеседник – но мы-то с тобой знаем, что когда жизнь ставит тебя раком, нужно поставить раком всю народную мудрость и действовать по обстоятельствам. Разгони к чертям всех, кто там сейчас на тебя работает, я пришлю тебе своего политтехнолога. Ты дай всю информацию, не таись. Пусть вникнет. Жди, через три часа у тебя в штабе.
Через два часа пятьдесят пять минут у входа в единственный в городке бизнес центр, в одном из офисов которого был обустроен предвыборный штаб, резко тормознула спортивная бэха цвета «серый шелк». Мигнула сигналка, и человек в черном коротком пальто и шляпе взбежал по ступенькам. Петров быстро отошел от окна и сел в кресло у стены, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. В этой позе он обычно встречал тех людей, от которых хоть в чем-то зависел.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла невысокая худая женщина в черном пальто и шляпе. В руке она несла маленький портфель.
- Добрый вечер, Николай Андреевич! – она протянула ему ладонь в лиловой перчатке.
- Здрасьте – буркнул Петров.
Он был несколько ошарашен. Неловко пожимая ее пальцы, он изумился ощущению живого тепла и гладкости: казалось, что рука была голая.
- Меня зовут Инга Дольник. Я прошу Вас ответить на мои вопросы.
Женщина, огляделась, стягивая перчатки, и, не найдя вешалки, сбросила пальто и шляпу в соседнее с Колькой кресло. Прошла к столу, заваленному листовками и папками, поморщилась, убирая с бумаг чашку с засохшими остатками растворимого кофе, и села на крутящийся стул. Положила на стол диктофон и нажала кнопку.
Через час с небольшим Инга выключила диктофон, сунула в портфель несколько листовок, газет и промежуточных отчетов, надела пальто и шляпу и исчезла. Колька видел в окно, как легко сорвался с места и скользнул за угол хищный серый силуэт автомобиля. Он прикрыл глаза, восстановил в памяти линии ее фигуры, движения бедер… Хмыкнул, прикидывая, как она будет выглядеть голая на черных шелковых простынях, и достал из сейфа бутылку водки.
На следующий день Глыза проснулся от телефонного звонка. За окном была промозглая хмарь, шел дождь, голова гудела тупой болью. Женский голос в трубке предлагал ему через полчаса встретиться в кафе на центральной площади города. Он уже прочистил горло, чтоб послать подальше наглую тварь, посмевшую разбудить его. Но в последний момент сообразил, с кем разговаривает, и сказал хрипло, что будет через 40 минут. До центра еще нужно было доехать.
То, что предложила ему Инга Дольник, не просто не входило в его планы. Это было западло. Она обстоятельно разъясняла ему, почему его кампания полностью проиграна. Говорила, что времени на новую стратегию нет и что он должен использовать оставшиеся ресурсы на то, чтоб закрепить наработанный имидж и наладить отношения с властями, что нужно уйти со сцены до следующих выборов и постепенно зарабатывать очки у населения округа.
Глыза резко отодвинул в сторону чашку с кофе. Коричневая жидкость выплеснулась на стол, Инга вздрогнула и замолчала. Кольку душила ярость. Что эта овца там блеет про какой-то проигрыш? Да она вообще знает, кто он?
В этот раз Глыза не стеснялся в выражениях. Он объяснил этой самоуверенной бабе, кто в том городе всегда был и останется хозяином, даже если придется замочить всех конкурентов вместе с их штабами!
Баба матам не удивилась, морщиться на них, как на грязную кофейную чашку, не стала. Наоборот, глаза ее блеснули злой холодной сталью, и, дождавшись, когда он выдохнется, она заговорила - негромко и очень спокойно.
- Если вы хотите драться, господин Петров, я помогу вам. Это будет гораздо интереснее и веселее, чем сейчас отползти при своих, а потом работать над имиджем и ждать следующего раза. Мы не победим, конечно, но можем неплохо развлечься и изрядно потрепать нервы мэру и его свите. Мочить никого не придется. Половина из них - жирные пьющие неврастеники, поэтому они и так будут после выборов валяться по больничкам с инфарктами разной степени. Но я должна напомнить, что на Вас сделали ставку и готовы ждать эти четыре года. В общем, договаривайтесь сами.
Она встала из-за столика и глянула на Кольку сверху вниз из-под косой пепельной челки. Тот сидел над коричневой растекающейся лужей, борясь с глухим звоном в ушах, с мутной похмельной тошнотой. Перед ним стояло лицо того, кто сделал на него ставку. С кривой ухмылкой он поднял на Ингу тяжелый взгляд. Ее глаза сразу потухли, на миг в них мелькнуло разочарование и презрение, но она быстро отвернулась и сказала, глядя в окно:
- Впрочем, я думаю, что Вам лучше быть благоразумнее и последовать моим первым рекомендациям.
Затем не спеша натянула перчатки, взяла портфель и ушла.
Колька посидел минуту, потом поспешно достал бумажник, не глядя, выдернул оттуда купюру, бросил ее на столик прямо в темную лужу и ринулся к выходу из кафе.
Мокрый и поджарый, как волк, икс-третий стоял на парковке у противоположной стороны улицы. Инга, не прячась от дождя, шла по пешеходному переходу. Следя боковым зрением за фигурой женщины, которая уже садилась в свой автомобиль, Колька, метнулся за угол кафе. Он запрыгнул на сиденье припаркованного прямо на тротуаре гелендвагена, крутанул ключ зажигания и нажал на газ. Мерс послушно рванул, набирая скорость.
Эта стерва уйдет тогда, когда захочет он!
Глыза гнал, вылетая на встречку. Ему хотелось сейчас только одного: чтобы она лежала на черных простынях и смотрела на него… смотрела не так, как в кафе. А с восхищением и страхом, как смотрят все эти суки!
В глубине души Колька понимал, что все не так. С ней все будет не так. Но сейчас это было неважно – только бы не упустить, только бы догнать.
На центральной улице субботним утром не так уж много машин. Впереди мелькнул серый бампер бэхи...
…По зебре шла тетка. И к чертям бы тетку, но в какой-то момент ему показалось, что сквозь дождь идет его мамка: точно такая скованная неловкая походка, одно плечо выше, сутулая спина, опущенная голова. И Колька резко вывернул руль, затем крутанул его еще раз, уворачиваясь от мигающего повороткой автобуса, и ударил по тормозам. Мерс развернуло на мокром асфальте, он зацепил крылом какого-то нисана, перелетел через ограждение бульвара и врезался в белый каменный угол часовни святого Николая Угодника – покровителя всех, кто в пути.
***
Сунгомон Никол, пожелавший сохранить память, приближался к Острову. На третьей плотной Земле - наследнице и копии плотной Земли первых эподиев - больше не было городов или иных поселений. Существовало лишь несколько туристических крайсов, которые посещали любители экзовитации во внутреннем экзооне, да были проложены несколько скоростных трасс для художественного пилотирования диопуль.
Остров был местом отдыха палеогомов - сунгомонов, сохранивших память и внешний корполус предкопии. Страдая синдромом экзистенциальной тоски, от которого можно было избавиться только в обстановке, близкой к месту аутентичного обитания, они время от времени возвращались во внутренний экзоон на плотную Землю, чтобы восстановиться для продолжения пути.
Николу нужно было время. Вместо того, чтобы зависнуть на границе внешнего экзоона и погрузиться в бозонную медитацию, необходимую для осознания Цели и Пути, он выразил желание посетить остров и пообщаться с себе подобными. Модератор не возражал, хотя до окончательного решения Никола он был обязан контролировать действия неопытного сунгомона, чтобы тот не получил случайной боли, которой не пожелал бы сам.
Со скоростным флайером типа «диопуля» Никол управлялся еще не совсем уверенно. Не подумав, он выбрал для него форму удобного кожаного кресла, в котором, бывало, любил сидеть у себя в кабинете, закинув скрещенные ноги на стол. Для нижнего обзора это была не самая удобная конфигурация. Чтобы как следует прицелиться и приземлиться в нужном месте, он сделал несколько плавных концентрических кругов над маленьким клочком суши, зеленевшем последи бирюзовой глади центрального моря Земли. Но убежища палеогомов сверху он так и не разглядел.
Наконец Никол выбрал место на берегу и опустил диопулю. Осмотрелся и направился по тропе в глубину острова. За первыми же зарослями кипарисов и оливковых деревьев он обнаружил невысокий дом с плоской крышей, сложенный из грубо обтесанных глыб желтоватого известняка. Рядом с крыльцом под навесом был устроен гончарный круг, на котором виднелся светлый силуэт амфоры. Никол постоял. У дома никого не было, и он зашагал дальше.
Через несколько десятков метров он вдруг остановился, резко подавшись назад, как будто налетел на невидимую стену. Прямо перед ним метнулся ввысь сияющий на солнце цилиндр небоскреба. За ним виднелся нарядный квартал, застроенный такими же светлыми невесомыми на вид высотками. Улица, размеченная оранжевыми и зелеными штрихами, была заполнена велоскутерами, которые неторопливо двигались, издавая негромкие мелодичные сигналы. Между высоток легко скользили прозрачные разноцветные капсулы флайеров. Некоторые, как гроздья воздушных шаров, висели на парковках, устроенных на разных уровнях небоскребов, видимо, у входов в офисы или жилые помещения.
Никол потрогал теплый гладкий бок ближайшего здания и двинулся дальше. Не успел он пройти и ста метров, как тропа опять начала виться между стволами деревьев. Он оглянулся – за спиной не было и намека на город. Только пальмы легонько качали в вышине огромными полосчатыми крыльями да чуть шевелились темно-зеленые колючие глыбы сосен. На остров опускались сумерки.
Время шло, а он все не мог найти то, что ему было нужно. Потребности в еде и питье он не испытывал. Корполус мог обходиться без биоджелина минимум 40 суток, а при включении резервного энергорежима - до полугода. Правда, после этого корполус самостоятельно, независимо от планов сунгомона, отправлялся к ближайшему виталаду для восстановления и подпитки, чтобы его забывчивый владелец смог завершить дело и продолжить Путь.
«Не может быть, чтобы среди палеогомов не было никого из моего времени, а еще лучше – из России» - думал Никол. Но ничего знакомого пока не встречалось. Он миновал группу бревенчатых домиков, беспорядочно сгрудившихся на берегу неторопливой речки. У дальнего леса виднелась толпа людей, которые, кажется, волокли по полю огромное суковатое дерево. Вдоль тропы все время попадались странные деревянные строения типа больших скворечников на двух столбах. Заглянув в щель, Никол увидел на небольшом помосте, устроенном посредине «скворечника», глиняные горшки, какие-то черные засохшие куски и груду грязных костей с клоками полуистлевшей плоти. Он отшатнулся и быстро пошел по тропе, стремясь снова попасть в теплую, пронизанную солнцем сосновую рощу.
Никол бродил по странному острову, раскинувшемуся, видимо, сразу в нескольких измерениях, уже трое суток. Он не устал, просто приуныл, решив, что своих не найдет. Ему нужно было остановиться на время и подумать о том, что делать дальше. Рощи оливковых и фиговых деревьев постепенно редели, и скоро он вышел к заливу.
Воздух на берегу был чист до хрустальности, море неторопливо перекатывало к берегу небольшие темные волны, тугие и тяжелые, как расплавленное стекло. От них веяло ледяной свежестью. Скалы на левой стороне залива местами были покрыты снегом, береговая линия мысом уходила в море. «Это фьорд» - понял Никол, которому приходилось бывать в Норвегии. У самой воды стоял низкий длинный дом из темного бруса, накрытый двускатной крышей и всего с двумя окнами. Из трубы, увенчанной остроконечной, как у мухомора, шляпкой, шел дым.
Никол помедлил минуту – и постучал в дверь. Уловив разрешение войти, он вступил в темные сени, а затем в просторную квадратную комнату. Переднюю ее часть занимал низкий белый диван, стоящий против камина, сложенного из серых камней. На полу перед камином лежала телячья шкура, по которой были разбросаны небольшие подушки. У стены пристроился светлый комод, на нем массивные часы-ходики. Окно было задернуто занавеской – желтой, в бледную лиловую полоску. На стене над маленьким письменным столом висел календарь с ярким фотопринтом. В комнате никого не было.
Никол подошел к календарю, чтобы рассмотреть картинку. На фотографии была изображена аллея пламенеющих кленов. Красный пластиковый квадратик отмечал число: 19 октября 2014 года. Сердце Никола бешено забилось, но не в груди, а, может быть, у него в памяти. С тем сердцем, которое было у него сейчас, ничего подобного произойти, конечно, не могло. Просто Никол еще хорошо помнил, как это бывает.
Квадратик отмечал дату его смерти в том, прошлом мире. А на столе под календарем лежали лиловые кожаные перчатки.
- Добрый вечер, господин Петров! В нас вечное – и мы в вечном!
Кроме шума ветра и моря, Никол еще не слышал здесь ни одного живого звука.
- Откуда Вы знаете, кто я? – все еще не веря, спросил он и обернулся. На белом диване сидела женщина – с виду юная девушка лет 18. Но почему-то ему сразу же стало понятно, что она существенно старше. Сине-серые, как волны фьорда, глаза, светлая косая челка. И Колька окончательно узнал ее: это была Инга Дольник.
- Не очень-то Вы вежливы. Или еще не освоили местного приветствия? Здесь меня зовут Ингрид. А Вас как? Кстати, я рассчитывала на встречу, хотя вероятность, что память сохранится и у Вас, была ничтожно мала. Но я предположила, что нас откроют почти одновременно. Кстати, я здесь уже 80 земных лет.
- По Вас не скажешь! - натужно пошутил Колька, - а почему Вы решили, что откроют обязательно рядом?
От волнения он с трудом и невпопад шевелил губами и так и не понял – сказал он эту фразу или просто послал ей смысл.
- Я погибла в той же катастрофе. Меня зацепил нисан – он ехал слева позади меня. Мне удалось вырулить так, чтобы никого больше не задеть, но столкновения с часовней избежать не удалось, а пристегнуть ремень я еще не успела. Знала, что Вы погонитесь за мной и поэтому сразу тронулась, рассчитывая пристегнуться на ходу… Думаю, нас похоронили в одном месте и в один день.
Они сидели на шкуре перед камином и пили чай из северных трав с моченой брусникой. Занятие, конечно, бессмысленное, но Ингрид, как и Никол, сохранила почти все особенности своего прежнего тела. Не смогла только удержаться - взяла для корполуса образ себя 18-летней, о чем сейчас, кстати, немного жалела. Слишком юное лицо несколько не совпадало с ее самоощущением.
Она рассказывала Николу то, что узнала сама в дополнение к полученным при реконстрагировании инфобатам.
Бесчисленное множество гомных бионов хранится в первоглине, собранной и помещенной в специальные хранилища перед тем, как первая плотная Земля прекратила свое существование. Генератору хватит работы еще на несколько эподиев, к тому же скорость реконстрагирования невелика: одна седьмая часть миллидия или 4 земных года нужно для того, чтобы открыть в экзооне сознание малого гома и превратить его в гомона и затем в сунгомона. И еще одна седьмая часть нужна для последующего периода тишины, чтобы Генератор был готов к следующему открытию.
Несколько эподиев назад – по земному времени это несколько десятков тясячелетий – гомону нужно было ждать 33 миллидия, чтобы подготовиться к реконстрагированию в сунгомона. Но не все хотели получить сверхтело и почти неограниченные возможности. Таких называли фригомами. Они тоже обновляли корполусы с специальных экзоонных установках – виталадах, которые были напрямую связаны с Генератором. Но возможности выйти за пределы внешнего экзоона у них не было.
В текущем времени некоторые сунгомоны, выбравшие путь эмоонистов, ищут на плотной Земле немногих сохранившихся фригомов. Те по слухам еще обитают в окраинных парадианах внутреннего экзоона вблизи орбосвалок, где подбирают древние электобиолы или другие средства передвижения по старинным биобенотным магистралям Земли. Кроме того, они все время странствуют в поисках первых моделей виталадов, в которых могут восстановить части своего корполуса - какие повезет. Многие из них чудовищно трансмодированы. Именно при общении с ними можно получить мощный импульс эмоона.
Модератор считает, что почти все фригомы уже выразили желание и реконстрагировались в сунгомонов, хотя есть легенда о том, что некоторые из них предпочли… умереть. Правда, скорее всего, это домыслы арханистов. Им нужно идти по своему Пути, вот они и ищут доказательства существования невозможного – смерти.
Она с тоской взглянула на Никола.
- Знаешь, ведь мы никогда не сможем умереть, понимаешь? Никогда! Я даже не думала о том, что бесконечное время и неисчерпаемые возможности бытия могут пугать намного больше, чем страшила нас конечность жизни тогда, на первой плотной Земле. С тех пор Земля успела сгореть два раза... Эта – уже третья копия.
Никол молчал, попивал чай и смотрел на Ингрид.
- Сунгомоны существуют во многих мирах… в тех, которые они сами выбирают. Ты тоже пойдешь туда, куда поведет тебя Путь. Но нам, палеогомам, обязательно нужно возвращаться на Землю, чтобы не измучила тоска. И знаешь, что я поняла? Многие сунгомоны тоже тоскуют, но в отличие от нас у них нет возможности посетить Остров.
Некоторые подают заявку на возвращение в… небытие. В принципе, они имеют на это право. Модератор не скрывает, что можно выполнить обратный процесс – разрушить корпулос и отправить сознание в великое хранилище инфобатов – в инфополе Великого Генератора. Но без достаточно веских доводов такое прошение не может быть удовлетворено, а обосновать и объяснить, чем небытие лучше бытия, не смог еще никто.
Никол задумался, потом решительно моргнул и весело глянул на Ингрид.
- Кажется мне, что и Модератор, и Генератор чего-то темнят! Опять же, непонятки с этими фригомами... Я, честно, так до конца и не разобрался, почему и сколько малых гомов открывается с сохранившейся памятью? И чем гомон отличается от малого гома? А может, Генератор здесь ни при делах, а Модератор сам встроил функцию стирания памяти на первой стадии? Может, он или его компания не хотят, чтоб сунгомоны имели память, потому что им от этого будет какой-нибудь вред? Например, они боятся, что сохранившие память могут что-то такое знать про Генератора… что-то важное, усвоенное в прошлой жизни.
- Хорошо бы пообщаться с теми, кто налаживал с Генератором связи тогда, в десятом эподии первой Земли… Кто-то из них наверняка открыт.
– А что такое Великий Экзоонный Генератор – Бог, что ли?
– Это нечто, существующее извечно, обладающее полным набором инфобатов, способное управлять всем, создавать из себя все, хранить в себе все и познавать непознанное.
- Мощно! Чую, что надо со всем этим как следует разобраться. Скажи, а можно изменять избранный Путь и Цель?
- Можно, но это бывает редко, потому что Путь увлекает. Слишком велик соблазн получить самый лучший результат. Да и возможности для этого не ограничены. Ведь совершенствовать свое творение можно, практически, бесконечно, а любовь к идеальному Генератор закладывает в нас вместе с картиной текущего мира и знаниями об экзооне.
- Ладно, там видно будет. Говоришь – нужно сформулировать Цель и Путь? А ограничений на цели нет?
- Нет, нельзя только ставить перед собой цель Модератора. Она уже занята.
- Модератора-Генератора или, там, Бога, папу, и президента мы подменять не будем – пусть сами корячатся к своим целям. Но если нужна людям, то есть, сунгомонам, эта свобода выбора - жить вечно или помереть, когда захочется, – они ее получат!
Я, сунгомон Никол, ставлю себе Цель и определяю Путь: добыть свободное право на смерть для всех – сунгомонов, палеогомов, Модератора, Генератора и даже для этих, как их, фригомов, если они тоже не могут сами того-этого… уйти в инфополе. Никто не может заставить сунго… тьху, слово-то какое противное… заставить человека жить насильно! Хотя, сам я пока совсем не против немного пожить вечно!
Жаль, что у тебя уже есть Путь, а то прогулялись бы вместе. Кстати – какой твой?
- Ничего особенного. Я добиваюсь технического и художественного совершенства в вождении диопуль. Могу стать твоим личным водителем – это будет один из этапов совершенствования. Тебе же понадобится личный водитель?
- Еще как! – радостно хохотнул Никол. И на этот раз мы их всех победим – гадом буду!
Ингрид глянула на Никола.
- Говоришь, гадом будешь? Тогда я буду гадюкой. Все-таки мы поработаем в паре, я знала это. Я тоже считаю, что каждый имеет право уйти навсегда.
Она отставила в сторону чашку с чаем, поднялась со шкуры и посмотрела на него сверху вниз. Глаза ее блеснули холодной сталью – весело и зло.
- Знаешь, в том мире мы почти ничего не могли изменить. Здесь наши шансы еще меньше. Но мы попробуем?
- Ну… в крайнем случае, мы можем здорово попортить им нервы, а мочить точно никого не придется, скорее наоборот!
Никол с трудом сдержал победную улыбку. Все-таки он ее догнал!