Дом колдуньи
Под гончарную отведено одноэтажное строение в глубине сада за главным корпусом художественной школы. Город отдал будущим Серовым брошенные ясли, и мастерская есть не что иное, как прачечная. Под узким, как бойница, окном кто-то нацарапал: «Вован».
– Идем. Ты должен это увидеть, прежде, чем уедешь в командировку, – дочь бежит по усыпанной листьями тропинке.
Я думаю о том, что студийцам для воспитания вкуса полезно заниматься в здании позапрошлого века с высокими потолками и колоннами, а не в убогой развалюхе. Но сад мне нравится. Голые ветки ранета усыпаны красными ягодами.
Здесь хорошо должно быть весной, когда деревья окутаются белой дымкой цветов, но я все равно люблю лес. Скорей бы уже. Командировка – спасительная ложь. Пока еще дочь верит в это. Хотя мне кажется, что только делает вид.
Остановившись перед дверью в мастерскую, она критическим взглядом окидывает меня:
– Ботинки чистые, пальто красивое. Только вот щетина на лице. Ладно, сойдет за небритость. Это даже модно.
Переступив через порог, я сразу оказываюсь в классе и начинаю нервничать. Мне все труднее находиться в замкнутом помещении. Сквозь нарастающую тревожность замечаю, что столы стоят вдоль стен буквой «П». Над ними полки с керамическими изделиями. А еще в классе необычайно тепло. Такое может быть только от печи.
Я ищу печь взглядом, но она в другой комнате. Там же, наверное, и круг. Дверь открывается, и из помещения, где производится обжиг, выходит женщина тридцати лет. Очень высокая, почти с меня ростом. Длинные темные волосы рассыпаны по плечам. На ней мужская клетчатая рубашка с закатанными рукавами и джинсы, перепачканные глиной. Я знаю ее, но в первые секунды она кажется мне чужой. Запахи глины и краски сбивают с толку.
Она ловит мой взгляд и, чуть улыбнувшись, здоровается.
– Анна Аркадьевна! Можно папе показать глиняный дом? – дочь переводит хитрые глазенки с Анны на двух мальчиков, которые сидят за столом.
Женщина с любопытством смотрит на меня.
– Это хорошо, что вы интересуетесь успехами дочери. Обычно отцам некогда. Конечно, можно, Маша. Проходите.
Она кладет мне руку на плечо, подталкивая к тому месту, куда нужно идти. Ладонь излучает спокойную энергию. Под ее воздействием напряжение начинает отпускать. Испытываю разочарование от того, что она убирает руку, когда я оказываюсь у стола, на котором стоят поделки.
Но дольше – было бы неприлично.
Неприлично… Разве это имеет значение? Я оглядываюсь: мальчишки за столом читают журнал. Больше никого нет.
– Ты не смотришь, – дочь дергает меня за рукав.
Вспоминаю, зачем я сюда пришел и пытаюсь сосредоточиться.
– Конечно, смотрю.
Дом представляет собой конструкцию из глиняных плашек, в которых прорезаны цветочные узоры. Возле каждой прорези стеком продавлен узор. Похоже на кружева. Крыша крыта настоящей черепицей. Огромный, далеко недетский труд вложен в глиняную модель.
¬– Это ты сама сделала? – в моем голосе удивление.
Был в моей жизни момент, когда после трехмесячного отсутствия, я обнаружил, что дочь сильно подросла. Желая убедиться в верности впечатлений, предложил ей встать возле ростомера и отчертил карандашом. Вышло, что от последней отметки, которую я сделал на косяке незадолго перед тем, как покинуть дом, до новой – ровно три сантиметра. Эти сантиметры выпали из совместной жизни, и восполнить их было нельзя. Дочь научилась хорошим вещам, а я не заметил, и не участвовал. И снова много пропущу.
– Тебе нравится? – Маша пытливо смотрит на меня.
– Да, – на душе воют волки.
Она расплывается в улыбке. Радуется, что я смог оценить.
– Мишка помогал делать черепицу.
Один из мальчиков, что сидит за столом, машет мне.
– Анна Аркадьевна придумала поставить вокруг дома деревья. Она предложила выставить глиняный дом на городской конкурс.
Модель похожа на мастерскую, а еще на дом, в котором я живу. Иногда живу.
Женщина произносит:
– Нужно подобрать изделию имя.
– Дом колдуньи, – говорю я.
– Хорошее название.
– Это не название.
Дочь внимательно всматривается в наши лица, пытаясь, что-то уловить. В глазах мелькает тревога. Я начинаю отступать к двери, зов гонит меня прочь.
«Дом колдуньи», – повторяю я, пока иду сквозь сад.
«Дом колдуньи», – тихо говорю я ночью.
Рядом со мной спит она. От волос исходит легкий запах глины, смешанный с холодным ароматом духов. В черном окне висит огромная луна. Пора. Встаю с постели и иду в детскую, чтобы попрощаться.
Над Машиной кроватью горит ночник. Тянусь, чтобы выключить, но дочь вдруг хватает за руку. Приходится сесть на постель.
– Правда, смешно, что мама не разрешает называть ее мамой при других учениках?
– Я бы тоже не разрешил, если бы был учителем.
– Все равно все знают, – хихикает дочь. – И ты не учитель.
– А кто?
– Волк?
– С чего ты взяла?
– У тебя глаза изменились.
Она строит рожицу и печально спрашивает:
– А полуволкам тоже надо убегать в лес? Мне совсем не хочется там жить.
Вернувшись в спальню, я задергиваю шторы, чтобы спастись от безмолвного света луны. Терпимо. Заползают под одеяло и прижимаю к себе жену.
– Скоро пройдет, – бормочет она сквозь сон.
Я вспоминаю женщину в мастерской, которая целый миг была для меня чужой, и чувства, которые она заставила меня пережить.
Она здесь, и пока снова не уплыла на волнах сна, спрашиваю:
– Как ты это сделала?
По изменившемуся дыханию, какое бывает у спящего, понимаю, ответа не будет.
