Глава 1
В которой с неба идет дождь, а я иду на работу
Хмурым будничным утром я вышел на улицу и тут же угодил в лужу. Не наступи я в лужу – может, и утро показалось бы мне не таким хмурым, кто знает? А так мой день начался с мокрой неприятности. Персональная катастрофа подкралась незаметно: я поднял взгляд в осеннее небо, пытаясь оценить угрозу вероятных осадков в первой половине дня, а моя правая ступня тем временем погрузилась в прохладную жижу по самую щиколотку. Я мысленно выругался подобающей в таких случаях фразой – Ёшкин кот! – и, через шаг по-собачьи дергая ногой, заковылял по привычному маршруту к станции метро.
Мой мозг, изрядно отравленный философиями, твердил о том, что промокшие ноги это плохой знак, и неприятностям сегодня не будет конца, но я ему не поверил. В голове вертелась мелодия простой песенки, которую я услышал по радио за завтраком, и жизнь казалась простой и незамысловатой, как серые панельные многоэтажки московского района Братеево, где я уже год с небольшим снимал квартирку-однушку. Как и положено человеку, которому всего двадцать пять, я чувствовал, что меня ждут великие дела, много денег, девушек и, вероятно, всемирная слава, – а такое сильное чувство обманывать не может.
В сегодняшнем дне для меня особый смысл: я уезжаю в свою первую рабочую командировку. Полгода обучения и практики завершены, и вот, наконец, мне доверили серьезный заказ – настроить матрицу для глубинной шахты где-то в сибирской глуши под Красноярском. Нужно лишь было заехать в офис и забрать бумаги и оборудование. Одним словом, приятная суета перед отъездом в увлекательное путешествие.
От мыслей о работе я обычно делаюсь сосредоточенным, как олень на водопое, то есть, ничего вокруг не замечаю. Вот и теперь я не заметил, как столкнулся лицом к лицу с Алиной Ивановной, моей бывшей преподавательницей физики.
– Михаил! – вскрикнула она. – Достаевский!
Я сделал невозмутимое лицо и вежливо поздоровался. Да, такая у меня фамилия – ДостАевский, через букву «А». Сколько у меня с этой фамилией проблем – за неделю не расскажешь. Каждый документ мне приходится в среднем по три раза переделывать, ведь каждый чиновник или чиновница с детства знают, как правильно писать фамилию классика мировой литературы, и им плевать, что у меня фамилия другая. У Достоевского фамилия произошла от слова «достойный», а у меня, очевидно, от слова «достал».
– Как ваши дела, Михаил? Работаете? – спросила она и приветливо улыбнулась, откинув пестрый зонтик за спину, чтобы лучше меня видеть.
– Ага, работаю – ответил я с осторожностью.
Почему-то мне вспомнилось, как года три назад Алина Ивановна отчитывала меня за халтурно исполненную курсовую. При этом она использовала весьма изысканную и убедительную лексику, интеллигентно намекая на факт моего откровенного разгильдяйства, а я молчал и соглашался с каждым ее словом. Это конечно было давно, но неприятный осадок остался.
Мы стояли в тридцати шагах от спасительного входа в метро, куда торопливо спускался непрерывный людской поток. Первые капли дождя упали мне на затылок. Я бы, наверное, наплевал на вежливость и распрощался, сославшись на спешку, но тут моя слегка поднадоевшая собеседница задала вопрос, отвечать на который – одно удовольствие!
– По специальности устроились? И кем, если не секрет?
– Инженер матриц переключения, – сказал я ровным голосом и, сделав короткую паузу, добавил: – Компания Тау-Транзит.
Алина Ивановна суетливо переложила зонтик из одной руки в другую, и на ее лице изобразилось отчаянное движение мысли. Кажется, мне никогда не наскучит наблюдать за эффектом от этой фразы.
– И вы... те самые переключения? – Она неопределенно взмахнула рукой. – Что именно вы делаете?
– Боюсь, что не могу рассказать всех деталей. – Я позволил себе улыбнуться. – Если вкратце, то я создаю адресные матрицы для трансперсональных переключений. Те самые, что используются в адресных списках на каждой станции.
Я небрежным жестом указал на логотип Тау-Транзит, который украшал входные двери станции черным сдвоенным «Т» на желтом фоне.
– Это так любопытно! – воскликнула Алина Ивановна. – Но я вас, видимо, задерживаю. Идемте, нам же по пути?
Я кивнул, и мы вошли в подземное царство московского метрополитена. На эскалаторе я занял нижнюю ступеньку и все равно оказался немного выше собеседницы. Что ж, я не виноват, что вырос под метр восемьдесят. Алина Ивановна молчала, будто прислушиваясь к назойливым рекламным объявлениям. Очевидно, из-за новой обстановки ее любопытство куда-то улетучилось.
– Как странно меняется время, – вдруг сказала она. – Совсем недавно мы и подумать о таком не могли. Переключения... Садишься в кресло, одеваешь наушники и – через мгновение ты уже на другом конце Земли. Ни поезда, ни самолеты больше не нужны. Прогресс принимает поистине ужасающие масштабы. Вам так не кажется, Михаил?
– Нет, – бодро ответил я. – Все идет своим чередом. Если технология полезна и экономически выгодна, то вся инфраструктура строится очень быстро. За восемь лет после изобретения трансперсональных переключений только в одной Москве построены три десятка станций.
Последнюю фразу я позаимствовал из рекламных буклетов нашей компании. Никогда бы не подумал, что она мне когда-нибудь пригодится.
– Верно, – согласилась Алина Ивановна, – только все равно это очень странно, просто уму непостижимо! За многие годы напряженной работы научный мир и близко не подошел к проблеме телепортации, а тут приезжает этот Радищев, который пятнадцать лет жил в пещерах с тибетскими монахами, и за полтора года, грубо говоря, из деталей кассетного магнитофона собирает уникальный прибор для переключений, перевернувший всю фундаментальную науку вверх тормашками. И что теперь делать людям с изобретениями паровой машины, двигателей внутреннего сгорания, реактивной тяги? Они просто оказались за бортом прогресса.
Она выглядела действительно озабоченной, как будто все проблемы человеческой цивилизации враз свалились на ее плечи. Я решил ее успокоить.
– Ну, положим, машины, самолеты и железная дорога никуда не денутся, – сказал я. – Ведь переключения переносят только человеческое тело, а любые предметы, грузы, оборудование по-прежнему необходимо перевозить по старинке: по дорогам, рельсам, по воздуху.
Мы спустились к развилке между мужским и женским отделениями гардероба, где пассажиры оставляют свою одежду перед тем, как зайти в камеру переключения, испариться, и возникнуть где-нибудь на Сретенке, или на Сахалине. Группа молодых парней в ярко-желтых плащах с символикой Тау-Транзит торопилась войти внутрь, и нам пришлось посторониться. Алина Ивановна остановилась у мужского входа, очевидно, подумав, что мне нужно именно туда.
– А я брезгую вашей фирменной одеждой, – сказала она. – Да и вы, я вижу, тоже не носите эти желтые вещички. Все-таки своя одежда привычнее, уютнее, что ли. И к своему мобильному телефону я очень привязана. Я арендую ячейку для дубликатов здесь и у станции Университет. А вы?
– Собственно, я вообще не пользуюсь переключениями, – сказал я, заранее предчувствуя эффект от своих слов. – Я езжу на поездах метро.
– Но вы... почему?
– Синдром трансперсональной блокировки, – ответил я. – Мой организм не может переключаться. Вы меня извините, Алина Ивановна, мне пора идти.
Наивно надеясь, что неприятности на сегодня закончились, я зашагал туда, где у платформы грохотали и лязгали поезда из стали и пластика – такие привычные, простые, понятные – последние мамонты уходящей эпохи электрических машин на колесах.
Глава 2
В которой мы с напарником отправляемся в командировку
Пожалуй, можно сказать, что мне очень повезло с работой. Я попал в Тау-Транзит благодаря рекомендации своего однокурсника, Гришки Полесько, которого туда устроил его отец. Я понятия не имел, как такому оболтусу, как Гриша, удавалось удержаться на работе в крупной, известной компании, ведь обычно от него кроме проблем не было никакой пользы. Но зато с ним никогда не соскучишься, а это серьезный факт.
Я ждал Гришу в аэропорту, у стойки регистрации, ничуть не беспокоясь о том, что он опоздает. Собственно, я был уверен, что он опоздает – иначе и быть не могло. Но не в моих правилах беспокоиться раньше, чем это действительно нужно. До конца регистрации на рейс оставалось чуть больше десяти минут, а моего напарника по командировке нигде не было. Я не застал его в офисе, где забирал документы по заказу, он не отзывался на телефонные звонки, из-за него мы могли опоздать на самолет, но это настолько было в духе Гришки Полесько, что я бы скорее насторожился, если бы он появился вовремя.
Очередь на регистрацию совсем иссякла, и девушка за стойкой уже несколько раз посмотрела в мою сторону. Я не отвечал ей взаимностью. У меня есть такое правило: девушки, первыми обратившие на меня внимание, автоматически попадают в разряд неинтересных. Вдруг за спиной послышалось натужное сопение, и я ощутил несильный толчок в плечо. Гришка нарисовался внезапно и в самом обычном образе: взлохмаченные мокрые волосы, мятая футболка, джинсы неопределенного цвета. Коренастая, невысокая фигура моего напарника дополнялась выпуклым пивным брюшком.
– Халоу, мачо! – сказал он, едва переводя дух и неуклюже перехватывая подмышкой плоский чемоданчик с аппаратурой для записи и тестирования матриц.
– Где был? – спросил я, не особо надеясь на ответ. – Что-то случилось?
– У кейса ручка оторвалась. Подержи. – Гриша сунул мне чемоданчик и полез в карман за сигаретами. – Ну что, накатим по сотке для смелости?
– После регистрации, – согласился я, зная, что с ним бесполезно спорить про выпивку: все равно найдет способ добраться до алкоголя.
Я подал девушке у стойки свой паспорт и вежливо улыбнулся.
– Сдаете багаж? – спросила она.
– Нет. Мы всего на один день, путешествуем налегке. А это берем с собой, – сказал я, показывая кейс.
– Пожалуйста, рейс до Красноярска, выход номер пятнадцать.
Подавая посадочный талон, девушка улыбнулась мне в ответ. А в следующую минуту выяснилось, что у Гриши нет с собой паспорта. Причем, казалось, что самого Гришу этот факт нисколько не огорчил. Его не могли зарегистрировать на рейс и ни за что не пустили бы в самолет без документов, которые он, растяпа, забыл дома, но это не мешало ему высказывать искреннее возмущение трем работникам авиакомпании и двум охранникам, сбежавшимся на шум скандала.
– У меня куплен билет. Вы не имеете права! – говорил он с праведным гневом в голосе, время от времени оборачиваясь ко мне. – Они не имеют права!
Но они имели.
– Я личность. Как можно меня ущемлять? – продолжал Гриша, повышая голос. – Это что такое, когда везде паспорт носить? Я что, похож на террориста, что вы меня не пускаете?
После упоминания о террористах, охранники напряглись лицом и мускулами, и я понял, что у Гриши нет ни единого шанса.
– Моя фамилия Полесько, вот хоть у него спросите! – Напарник ткнул в меня пальцем. – У нас командировка, мы в Тау-Транс работаем, можете позвонить и проверить!
Но никто не собирался никуда звонить. Я тронул Гришу за плечо и мы отошли подальше от настороженных взглядов охраны аэропорта. Девушки за стойкой выключили табло с номером рейса, объявили, что регистрация закончена, и немедленно исчезли из виду.
– Вот уроды, да? – процедил Гриша. – Привыкли жить по инструкции.
Я понял, что план действий придется изменить.
– Ты давай, выкладывай все ценное – я возьму с собой. А ты найдешь паспорт и переключишься в Красноярск. Мне туда пять часов лететь, так что успеешь.
Я был уверен, что Гриша за пять часов успеет сделать много разных вещей, но будет ли среди них поездка в Красноярск – на это можно только надеяться.
– Да у меня ничего такого нет, – сказал он и тут же добавил: – Слушай, денег на переключение дашь?
– А ты разве командировочные не получил?
– Тебе жалко что ли? Я верну, – заверил Гриша.
– Держи.
Я отсчитал полторы тысячи и протянул их напарнику, отчетливо понимая, что эти деньги мне никогда не вернуть. Хорошо, что стоимость билета на переключение намного меньше, чем на авиаперелет в Сибирь, потому что она не зависит от расстояния, а скорее служит искуственным ограничением спроса.
– Даже не волнуйся, все будет путем, – сказал Гриша бодрым голосом, от которого у меня возникло ощущение будущих неприятностей.
– Встречаемся в красноярском аэропорту, в девять вечера нас забирает вертолет. Паспорт-то найдешь?
– Да он у меня с собой, – ответил Гриша, похлопав по заднему карману брюк, и его карие глаза заблестели от избытка хитрости. Он сделал шаг назад и поспешно добавил: – Ты же знаешь, я терпеть не могу летать. Эти хреновины с металлическими крыльями, мне от них тошно становится.
Я сделал презрительное лицо и обреченно махнул рукой вслед наглой усмешке своего напарника. Чемоданчик с аппаратурой показался мне тяжелым, и держать его подмышкой было неудобно. До посадки на самолет оставалось пятнадцать минут. Я потратил их на размышления о тех капризных потоках судьбы, которые сближают бесстыжих прохвостов и великодушных флегматиков.
Глава 3
В которой обнаруживаются технические проблемы
Гришка не опоздал к вертолетной площадке, и этот удивительный факт нельзя обойти вниманием. Кроме того, в форменной одежде Тау-Транс, которую обычно выдают в гардеробах станций переключения, он выглядел много лучше, чем в своих джинсах и футболке. То, что он успел изрядно принять на грудь «для смелости», не было сомнений. Мы погрузились в вертолет и взлетели. Кроме нас с Гришкой других пассажиров не было.
Мой напарник немедленно познакомился с пилотом и не умолкал ни на минуту. Он называл вертолет «винтокрылой тварью», спрашивал, какая у «этой твари» мощность двигателя, с какой скоростью она может лететь, просил пилота спуститься «реально пониже» и время от времени снисходительно похлопывал его по спине. Минут через десять он успокоился и уснул, прислонившись виском к боковой стенке.
К чести пилота, он выдержал словесную атаку Гришки с завидным спокойствием. Я выглянул в иллюминатор. В наступившей темноте не было видно ничего кроме редких далеких точек света. Мне стало скучно, и я заговорил с пилотом.
– Долго нам лететь до шахты?
– Будем на объекте через два часа, – ответил он.
– Часто туда летаете?
– Не очень.
– Завтра мы настроим там адресную матрицу, и на шахте будет свой узел переключения, – сказал я. – Так что вряд ли вам еще придется возить туда пассажиров.
Пилот едва заметно пожал плечами, но ничего не ответил. Парень попался неразговорчивый, сосредоточенный, зато лететь с таким человеком за штурвалом намного спокойнее. Я поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, но постоянный гул двигателя и вибрация не дали мне заснуть. Я завидовал Гришке – тот спал, как убитый.
Постепенно меня охватило волнение. Первый рабочий заказ, первая командировка – я чувствовал груз ответственности за выполнение заказа, будто бы от этого зависело мое будущее, карьера и многое другое, о чем я еще понятия не имел. Конечно, на моем счету уже десятка два отлично исполненных адресных матриц, но все они создавались для тренировки и обучения и тестировались с точек входа в том же здании, что и новый адрес. И хотя я знал, что процедура переключения нисколько не зависит от расстояния между входом и выходом, все же мне явно не хватало уверенности в своих силах.
Иногда я думал, что лучше бы работал техником, как Гришка. Работа у него простая: подключил датчики, настроил сигнал, проконтролировал запись, прогнал тесты и можно паковать вещи в обратный путь. Правда, тогда пришлось бы вечно играть на вторых ролях, обслуживая инженеров. А инженер по созданию матриц, как ни крути, должность уникальная, ответственная. Людей, которые могут мысленно генерировать интегральный образ любого места в пространстве, не так уж много – по статистике, их не больше, чем один на сто тысяч. Ученые еще до сих пор не решили, является ли способность к созданию интегрального образа врожденной или ее можно развить специальными упражнениями.
Чтобы успокоить нервы, я решил почитать методичку под редакцией Радищева. Эта книга в мягком переплете, объемом в шестьдесят страниц, была издана нашей компанией под грифом «исключительно конфиденциально, только для внутреннего пользования». На страницах методички изобретатель переключений делился своими соображениями о том, как создавать стабильные и безошибочные адресные матрицы. Мне нравилось перечитывать Радищева, особенно разделы про эффективное настроение агента – человека, создающего интегральный образ.
«Агент уверен в успехе. Сомнение агента – причина неудачи.»
«Агент мыслит позитивно, избегает логических конструкций с отрицаниями»
«По сигналу синхронизации агент берет под контроль все мысли, все эмоции. Любая мысль о сомнениях, любая степень неуверенности или страха приводит к аварийному сбросу процедуры.»
Я пролистал страницы с описаниями аварийных сбросов – не хотелось забивать себе голову мыслями о возможной неудаче. Следующий раздел касался внутреннего тестирования образа.
«Агент тестирует созданный образ с закрытыми глазами. Достижение третьего уровня восприятия – глубинных чувств – обязательный признак качественной проверки.»
«Агент регистрирует эффект узнавания места по образу, отраженному адресной матрицей. Качественный образ вызывает безоговорочное интегральное узнавание.»
Вот с этим пунктом у меня всегда были проблемы. Я абсолютно не умел «узнавать» отраженные образы только что записанной матрицы. Мой инструктор из Тау-Транс говорил, что причина в синдроме трансперсональной блокировки, который не позволял мне пользоваться переключениями. Он говорил, что во время синхронизации моя психика блокирует внешние, «чужие» сигналы с образами, даже если эти образы создал я сам. Тем не менее, эта специфическая проблема не мешала мне выполнять учебную программу – производить на свет стабильные адресные матрицы, которые успешно проверялись приборами и практическими испытаниями.
Чтение методички Радищева вселило в меня уверенность. Я решил попробовать свои силы прямо сейчас: войти в синхронизацию, находясь в полете, испытать, что при этом получится. В своих методиках Радищев недвусмысленно указывал на невозможность полной интеграции образа, когда агент находится в движении. Любопытство распирало меня. Я положил кейс с аппаратурой на колени и открыл его.
Изнутри резко пахнуло спиртом, а если быть точным – коньяком. Я заметил рассыпанные по поверхности матричного генератора мелкие бутылочные осколки. Прибор был мертв. Он не реагировал на кнопку включения, равнодушные индикаторы смотрели на мир черными пятнами безысходности.
Я вышел из себя всего лишь на мгновение. Вот же Гриша! Вот напарничек! Спрятал бутылку в кейсе, а потом умудрился оторвать ручку и уронить прибор. При этом бутылка, очевидно, разбилась, и коньяк залил и сжег микросхемы. Хотя в случае с Гришей точную последовательность событий узнать было невозможно. Он мог сначала продать генератор налево, пропить вырученные деньги, а уж потом вложить заведомо неисправный прибор в кейс и полить его остатками коньяка и стеклянной крошкой. Я дважды пнул Гришку по ноге, и хотя он никак не отреагировал, меня это немного успокоило.
Что ж, посмотрим, как мой напарник объяснит неисправность аппаратуры начальству компании и нашему клиенту. На душе было противно. Обидно испортить репутацию в первую же рабочую командировку. Будущее рисовалось мне в мрачных тонах. Я вспомнил лужу, в которую угодил, выйдя утром из дома, и мне на секунду показалось, что в правом ботинке по-прежнему сыро.
Глава 4
В которой мы прибываем на шахту
Пилот объявил, что мы снижаемся. Через пять минут вертолет коснулся земли, и я вышел на круглую бетонированную площадку. В скупом свете прожектора от площадки вдоль стены здания тянулась узкая дорожка, огороженная колючей проволокой. Все остальное скрывала туша вертолета и ночная темнота.
Гриша выбрался за мной следом, поежился от холода и шумно вдохнул.
– Надеюсь, нас тут покормят, – сказал он.
Из темноты появился солдат с автоматом на ремне. Он коротко поздоровался, сказал, что нас встретят и проводят и отступил назад, пропуская идущего по дорожке человека.
Человек в строгом костюме и с не менее строгой осанкой представился Максимом Воротковым и жестом предложил нам следовать за ним. Вдоль стены здания мы шли недолго, свернули за угол и вошли внутрь ярко освещенного помещения с гладкими стенами. Здесь не было ничего лишнего: простой диванчик у входной двери, турникет, загораживающий проход по узком коридору, и стеклянная кабинка охранника. Я ожидал увидеть на стенах плакаты с призывами к ударному труду, напоминания надеть каску перед спуском в забой, или что-нибудь подобное, но поверхности стен были свободны от любых попыток облагородить интерьер.
Максим попросил нас с Гришей подождать, с минуту пошептался с охранником в военной форме, и нас пропустили через турникет.
– Ваши пропуска будут готовы утром, – сказал Максим. – Я прослежу.
Он показался мне очень серьезным молодым человеком. Наверное, наш с Гришкой ровесник, но сдержанный голос и цепкий взгляд делали его старше своих лет. Мы пошли по коридору вслед за ним.
– Я думал, утром мы отсюда уже отчалим, – громко заявил Гриша.
– Это не исключено, – не оборачиваясь отозвался Максим.
Коридор поворачивал под прямым углом, открывая взгляду с десяток одинаково неприметных дверей по обе стороны. За первой же дверью оказалась комната для собраний, эдакий конференц-зал в миниатюре – плотно занавешенные окна, прямоугольный стол, видеопроектор, на стене экран. В центре стола я заметил поднос с яблоками и булочками, пару электрических чайников и несколько фарфоровых чашек.
Еще до того, как Максим успел договорить «чай, кофе, фрукты, выпечка», Гриша уже жевал булку и с полным ртом мычал: «Кормят. Уважаю».
– Господа, – сказал наш провожатый, – я буду признателен, если вы подождете десять минут в этой комнате. Наш руководитель хочет с вами познакомиться. Сейчас я его приглашу.
Максим поймал мой взгляд, едва заметно кивнул и вышел из комнаты. Этот человек вызывал во мне смешанные чувства. С одной стороны, его уверенность в себе и продвинутый самоконтроль были достойны уважения, а с другой – в его напряженном взгляде угадывался опыт противостояния неожиданным и порой опасным обстоятельствам, а именно такие люди часто вызывают у окружающих необъяснимый страх. Удобно иметь такого субъекта в качестве друга, но оказаться его врагом, зная, что противник заведомо сильнее тебя, – приятного мало.
Гришу, однако, подобные мысли не волновали. Он успел употребить две булочки и теперь разбирался с яблоком.
– Съешь чего-нибудь, – сказал он. – А то нам сейчас устроят конференцию, не до этого будет.
– А ты, надеюсь, уже придумал, как будешь объяснять, почему мы приехали с испорченным генератором матриц?
Гриша перестал жевать всего на секунду-две.
– Ну, и что? У нас техническая неувязка, у всех бывает, – ответил он. – Завтра закажем запасной генератор из нашего офиса в Красноярске, и всего делов.
На перевоспитание Гришки у меня не был ни сил, ни желания. И вообще, я считал, что совесть – она либо есть, либо нет, и воспитанию не поддается.
– Тебя не удивило, что здесь везде военная охрана и колючая проволока? – спросил я. – Странная шахта получается.
– Мало ли? Может, они алмазы добывают или еще что, – ответил невозмутимый Гриша, отхлебывая из чашки. – Пойду осмотрюсь здесь.
Он вышел, оставив меня один на один с перспективой объяснять клиенту наши технические проблемы.
Глава 5
В которой я знакомлюсь с Еленой и многими другими