Запертые
Многосерийный триллер
Ник Трейси


Пролог

Сколько себя помню, меня всегда влекло все необъяснимое и загадочное. Начинал я с книжек о призраках и снежных людях, но уже в детстве одних слов мне было мало. В душе моей бунтовал исследователь практик. Нам с корешом Диманом было не больше семи лет, когда он впервые спровоцировал меня залезть в полусгоревший бревенчатый дом, где по слухам все еще догнивал труп старой хозяйки. Трупа тогда я не нашел, но какую-то известность в мальчишеских кругах завоевал. Диман же, пользуясь моими чистыми порывами, с тех пор все время подыскивал мне свежую цель, куда я с азартом первопроходца прокладывал девственный курс. В детстве я обшарил все близлежащие леса и старые деревни, а с возрастом начал ходить в самые отдаленные уголки нашей необъятной страны.
Да, кстати, в том году я по наводке все того же Димана поселился в заброшенной хижине в дремучих лесах северной России. Что там было и рассказывать страшно. Впрочем, я все записал и кому интересно, те могут открыть мои «Дневники в лесу».
Если вы их не читали, то придется заново с вами знакомиться. Звать Леха. Фамилия Виноградов. Я уже взрослый тридцатилетний балбес, которому давно пора заводить семью и кучу детей. Но семья меня никогда не интересовала. Волей судьбы я стал охотником до острых ощущений. Ну, а сидя дома с женой и детьми, я был бы вроде живого трупа, если вы понимаете, о чем я.
Ну ладно, теперь к делу. Этим летом Диман снова меня взбаламутил. Предложил на спор пожить месяцок в старой квартире его тетки, которая на днях умерла от приступа удушья. Тетка жила в заводском городке в трехстах километрах севернее наших родных мест. Диман в детстве часто уезжал туда погостить на несколько недель лета. А потом рассказывал пацанам, что и речка там шире, и леса страшнее, да и девчонки красивше. У него там даже своя банда друзей сколотилась. Тетка его любила, как родного потому, что своих детей у неё не было. После её смерти квартира по завещанию отошла к Диману, но только жить он в ней конечно не собирался. Этот хрыч недавно в Москве обосновался и теперь сюда в провинцию приезжал лишь на пару недель в году.
В глубокой лесистой России все пятиэтажки стоят коробками и отличаются они в основном цветом. Те, что из кирпича - чаще красные, а те, что из панельных блоков – светлые. Дом, о котором пойдет речь, построили из красного кирпича в тридцатых годах прошлого века. Этот кирпичный трехподъездный изгой сторонился в порядочном отдалении от микрорайона. Не знаю, как это получилось, но после того как дом уже вовсю строился, местные геофизики обнаружили, что другие дома поблизости возводить опасно из-за подвижного грунта. Вот так и вышло, что дом остался в стороне, а сам микрорайон разросся в километровом отдалении. За все время сюда так и не проложили асфальта. Весь километр от современной окраины приходилось идти пешком или ехать на кочках по грунтовой дороге.
Диман конечно не предложил бы мне пожить в этом доме только за его внешнюю странность. Почти все люди в округе, включая учителей и милиционеров, верили, что внутри старой пятиэтажки обитает жуткий полтергейст. Призраки или какая-то иная психокинетеческая сущность выживала жильцов на протяжении многих десятков лет. У кого-то не выдерживало сердце, кто-то умирал во сне, а некоторые просто пропадали. Никто не хотел покупать там квартиру или обмениваться даже на самых соблазнительных условиях. В итоге к лету 2013 года в проклятой пятиэтажке осталось только три жилые квартиры из сорока пяти.
Будучи в кратковременном отпуске по делам завещания, Диман передал мне ключи от теткиной квартиры, после чего пожелал приятно обделаться от страха и с тем отбыл в Москву.

Первая серия. 30 июня. Знакомство.

Тридцатого июня далеко за полдень, имея на плечах ноут для записей и рюкзак с провизией, а на поясе охотничий нож в ножнах, по пыльной дороге, прыгая через глубокие колдобины, я добрался до зловещего дома.
Вокруг простирались дикие поля с полынью, одуванчиком и чертополохом. Напротив трех подъездов приютилась унылая детская площадка с двумя качелями, с покосившимся столиком и дырявым железным навесом, когда-то похожим на зонтик. От скамеек остался только железный скелет, все доски давно растащили.
На одной из качелей сидел типичный подросток североуральских широт. Несмотря на разгар лета, он был в кожаной курточке по-фраерски нараспашку, в грубых ботинках с толстой подошвой и в отцовских брюках, которые ему когда-то укоротили умелой рукой. Все эти детали туалета были мне хорошо знакомы потому, что в этих краях так одевались все гопники из малообеспеченных семей.
Мальчишка держался за поручни подвесных качелей и, по сердитому сдвинув брови, не спускал с меня глаз. Темные волосы на его голове давно не знали ножниц и мыла, что придавало подростку бомжатской суровости. Должно быть я привлек его внимание издалека своим хипстерским видом. В то лето я носил джинсовые капри и красную рубашку в клетку. Из обуви не признавал ничего кроме кед и никогда не расставался с охотничьим ножом.
Я увидел парня не сразу, а когда заметил, свалил рюкзак рядом с качелями, решив поздороваться.
- Сигареты есть? – первым здоровается мальчишка.
Такой способ приветствия считается типичным в наших краях. Возможно столичный житель посчитал бы этот наглый выпад наездом, но я и ухом не повел.
- Не курю – здороваюсь я в ответ, падая на соседнюю качель – Ты с этого дома?
Хмурый вид подростка никак не прояснился. Он продолжал буравить меня взглядом.
- Ну, может, а чо?
-Да так, ничо – пожимаю я плечами – Я просто собираюсь тут у вас пожить немного.
Подросток демонстративно сплюнул и небрежно бросает:
- Репортер?
- Да не, я сам по себе.
- Ага. – парень снова сплюнул и резко спрыгнул с качели – Я тоже.
Я понял, что он собирается уходить и поспешил узнать, как его зовут.
- А ты чо мусор? – отвечает он мне встречным вопросом.
- Не, я же сказал. Сам по себе.
-Виталя меня зовут, а чо?
- Ну, а я Лёха, будем соседями значит.
Но мальчишка больше не удостоил меня взглядом, лишь через плечо буркнул «Ага» и поплелся куда-то в поля. Я не стал больше тревожить неразговорчивого отрока и с каким-то тяжелым предчувствием посмотрел на грязно-красный дом с темными немытыми окнами. Одинокий, окруженный полями он походил побитое кирпичное чудовище, брошенное умирать вдали от живых людей.
Пришел я до сумерек, поэтому свет еще нигде не горел. Однако в окне второго этажа, прямо над бетонным козырьком среднего подъезда я увидел овал женского лица с длинными растрепанными волосами. Это определенно была молодая женщина моего возраста. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, а когда я приветливо кивнул, она поспешила скрыться за тюлью.
Взяв рюкзак, я двинул к центральному подъезду. Жильцы поставили здесь железную дверь от нарколыг и пьяниц, но сейчас она оставалась открытой. Внутри было сыро. Зеленая штукатурка отваливалась от стен, обнажая красный кирпич. Пахло плесенью и кошачьей мочой. Шприцов и пустых бутылок я не заметил.
С последними силами я поднялся на третий этаж, свалил рюкзак на бетонный пол, прислушался. С верхних этажей доносилось бубнение телевизора, где-то внизу гудели трубы. Со слов Димана я знал, что все соседи живут в этом самом среднем подъезде. Позже я собирался познакомиться со всеми, но сначала хотел осмотреть квартиру. С волнением я всунул плоский ключ в английский замок.
Три проворота ключа и деревянная дверь, обитая по старомодному дермантином и плюшем, открыла пыльные покои недавно умершей хозяйки. На какую-то секунду, открывая парадную дверь, мне показалось, что все звуки в подъезде исчезли. Ощущая холодок вдоль позвоночника, я схватил рюкзак с бетонного пола, вздохнул поглубже и вступил в сумерки прихожей.
Пока рука лихорадочно нащупывала на стене выключатель, из квартиры раздался жуткий хлопок, похожий на взрыв петарды. Почти сразу из глубины коридоров донеслась стремительная, но короткая, дробь шажков, словно некто пробежался от стены к стене. От неожиданности я упал спиной на стену, чуть не разбил зеркало, повалил этажерку с обувью и случайно затылком задел выключатель. На потолке вспыхнула электрическая лампочка. Бледный свет озарил зеленые выцветшие обои и разноцветный половик вдоль прямого коридора с ответвлениями в разные части квартиры.
Машинально я взялся за рукоять ножа, вытащил его на волю и, пока еще совсем не ослабел от страха, побежал в сторону хлопка. За ближним поворотом направо открылась кухня. В нос ударил терпкий душок маринованных огурцов.
Причина шума нашлась под небольшим обеденным столом. Это была трехлитровая банка солений, взлетевшая от скопившихся газов. Рядом теснились еще штук десять таких же банок. Рассол разлился по линолеуму, кусочки огурцов и укропа раскидало по сторонам.
Кухня в бежевых тонах была маленькой, но плотно заставленной по советским стандартам. На глубоком подоконнике на старых газетах высыхал укроп и зеленый лук. Чуть ли пятую часть площади занимал большой холодильник. Открыв его, я обнаружил кучу еды, еще вполне годной к употреблению. Ближе к окну в углу громоздилась большая газовая плита, к ней примыкал еще один стол для готовки, который дальше продолжался раковиной. Над столом висел буфет, где я так же нашел немалый запасы полуфабрикатов.
Осматривая все это, я поначалу проглядел одну важную деталь. На поверхности обеденного стола, застеленного клеенчатой синей скатертью, была просыпана соль. Хотя «просыпана» не совсем удачное слово. Соль просыпалась в несколько не очень приятных, но четко видимых слов, которые приведу дословно. Вот они:
«Сваливай домой, ГАНДОН»
Именно так, последнее слово отсыпали в самом низу более крупным соленым шрифтом.
Я сначала конечно на Димана стал грешить. Ну, пошутил, чувак видимо. Сейчас где-то в Москве помирает со смеху. Я уж сотовый достал, чтобы ему позвонить, но связь тут оказалась мертвая. Ладно, думаю, позже на улицу выйду позвоню.
Но позвольте, пожалуйста: что за бегуна я слышал пару минут назад? В ответ на мои недоуменные мысли, в прихожей с диким грохотом захлопнулась парадная дверь. Я нож сильнее сжал и кинулся обратно в коридор.
Так и есть: дверь закрыта, но лампочка горит пока. Пальцы у меня дрожат от паники, а я пытаюсь ими замок английский открыть. Раз, два, три проворота….. и замок открылся. По мне волна облегчения сразу пошла. Я дверь нараспашку, голову наружу высунул и давай с жадностью вдыхать свежего воздуха с привкусом плесени.
Дышу я так, наполовину высунувшись в подъезд, а сам думаю, что в квартире не пробыл и десяти минут, а уже свалить отсюда хочу страстно. Ладно, надышался я плесенью с кошачьим духом, и снова взял себя в руки. Живут же эти соседи с бубнящим телевизором наверху, а значит и я справлюсь. Убрался обратно в квартиру и даже дверь закрыл. Замок сердито щелкнул запирающим механизмом, словно грозя мне, что не собирается открываться туда-сюда по каждому пустяку. Ну и черт с ним, думаю. Пойду распаковываться и дальше осматриваться.
Теткину спальню я вычислил сразу. Она дальше по коридору, за кухонной стеной расположилась. Умерла тетка в почтенном возрасте далеко за девяносто. Её кровать, как у всех старух, была заправлена кучей одеял, придавленных сверху огромными подушками. Напротив кровати возвышался гигантский шкаф похожий на гроб, под подоконником горбился высокий железный сундук, прикрытый детским покрывалом. Стена над кроватью закрывалась ковром. Вместе с ковром тут же висели две черно-белые фотографии. На одной - мужик в пенсне, похожий на Дзержинского, на другой - круглолицая девушка в крестьянском платке, смахивающая на Димана. Видать, то были его дед с бабкой.
Молодая бабушка в платке смотрела на меня как-то чересчур пытливо, словно не нравилось ей, что я в покои мертвой особы забрел. Смотрел я ей в глаза минут пять, чтобы показать, что не струхну. Я готов был и дольше смотреть, но бабка первой сдалась. На моих глазах соскочил портрет в рамке прямо в щель между стеной и кроватью. Я к этим резкостям не привык еще, потому за сердце снова схватился, затем пот со лба ладонью убрал и медленно на колени опустился, чтобы под кровать залезть и портрет обратно на место повесить.
С железной кровати на высоких ножках почти до самого пола свисал край узорчатого покрывала. Прежде чем его откинуть и под кровать заглянуть, я все жутики вспомнил, а потом еще недавнее в голове всплыло. Бегун тот ведь как раз за стеной кухонной бегал. Может здесь он щас сидит, под кроватью? А что если это - тварь какая чудная с зубами острыми, как лезвие и глазами страшными, как смерть? А что если оно мне в лицо вопьется?
Все эти мысли нагнали на меня такого страху, что бабка снова взяла верх. Фиг, думаю, с тобой, не полезу я тебя доставать под кровать. Лежи там в пыли, если тебе так нравится. Я уже и снова на ноги встал, повернулся, чтобы остальные комнаты смотреть, но так и не смог смириться с тем, что страху уступаю. С резкостью психа развернулся, прыгнул на колени и руку глубоко под кровать запустил.
Хлопаю рукой в неизвестности, чтобы портрет нащупать. Раз хлопаю об пол, два… и тут в ладонь вонзается куча мелких острых зубов. Боль просто дичайшая! Я как заору благим матом, руку обратно вытащил и смотрю сбоку на ладони след полукруглый от укуса. Кожа порвана, кровь на пол капает, будто томат давят.
Я сразу рану в рот засунул и давай кровь отсасывать. Помню, что крысы переносят такую заразу, что потом помирать устанешь. Отпил крови из себя, наверное, на полкружки и побежал к рюкзаку своему, где у меня на этот случай и антисептик и бинты с ватой. Промыл рану в ванной, обработал как мог, замотался по-быстрому и потихоньку успокоился.
Сижу я такой на краю ванной и на себя в зеркало смотрю. Черные волосы как обычно в стороны торчат. Рубашка в красную клетку вся в брызгах, а местами и в крови. А потом зеркало слегка запотело и на моих глазах на нем надпись появляется:
П-Р-О-В-А-Л-И-В-А- Й
-Ага, щас – говорю – Не дождетесь.
Я конечно снова на Димана подумал. Он постарался, а кто еще? Написал на зеркале пальцем перед тем, как свалить из этих гиблых мест навсегда.
Беру и стираю забинтованной лапой все это графоманство. На мои действия кран водопроводный по-злому два раза чихнул и плюнул в раковину рыжей водицей. Я от греха подальше решил ванную покинуть, тем более, что в квартире где-то опять что-то грохнулось.
Я сначала в теткину спальню снова проверить. Там вроде все чисто. Тогда я в спальню напротив. Здесь я еще не был, но сразу понял, что в этой спальне Диман гостил. Здесь и школьный стол и книжки приключенческие и карта мира во всю стену. На полу вроде ничего не упало. В последнюю очередь я с гостиную вошел. Обставлена она была по-обычному. Стены в бледно-голубых обоях. Стенка-шкаф с сервантом и телевизором с одной стороны и диван с креслами с другой. Над диваном репродукция какого-то пейзажиста, изображающая озеро в лесу. Во весь пол старый, но целый ковер, у дивана журнальный столик…. лежит на боку…. Вот оно! Столик кто-то опрокинул. Я поставил столик на ножки, подобрал с ковра кипу упавших газет, почирканных шариковой ручкой. После сел на диван и по-хозяйски ноги на столик закинул. Да, думаю, здесь и заночую. Только от крыс надо что-то придумать.
В тишине чужой квартиры я расслышал тяжелую поступь верхних соседей. Почти сразу где-то снизу послышался еле различимый плач. Я решил, что нужно как-то объявить о своем присутствии, поэтому взял пульт и включил старый теткин телевизор, всунутый в центр стенки-шкафа. Гостиная оглушилась голосом ведущей новостей. Я сразу сделал потише, после чего ощутил ветерок, который всколыхнул плотные горчичные шторы.
За шторами скрывалась окно и дверь на лоджию с видом на бескрайние поля. Я вышел наружу подышать свежим воздухом. На лоджии валялся всякий советский хлам, включающий валенки, лыжи и стопки макулатуры. Солнце впереди на западе раздулось тяжелым красным пузырем, который поджигал на горизонте сухую траву. Там вдалеке на фоне багрового заката я различил маленькую фигурку человека. Судя по всему, это был мой новый знакомый Виталя. Наверное, он возвращался с долгой прогулки. Я не стал дожидаться, когда он подойдет ближе. Мне хотелось принять душ, приготовить ужин и записать первые наблюдения в ноут.
Я вытаскивал полотенце со дна рюкзака, как снова услышал посторонний звук. Я понимал, что к новому месту нужно привыкнуть, а потому первое время эти странные шумы будут меня нервировать. Но звук исходил из ванной. Это был самый неприятный звук для тех, кто въезжает в квартиру впервые. В ванной что-то капало.
Босиком, в одних трусах и с полотенцем, включив в коридоре свет, я добрался до ванной с тяжелым предчувствием. Открыл дверь и тут же сокрушенно чертыхнулся. На белом потолке расходилось гигантское мокрое пятно, из центра которого сбрасывались, словно бомбы, тяжелые капли с примесью белил.
Ну, вот и повод познакомится с верхней соседкой! Наспех натянув джинсы и рубашку, я вышел в сумерки лестничной площадки. Лампочки здесь не работали, поэтому поднимался я практически на ощупь. Вскоре, преодолев два лестничных пролета, ориентируясь на бубнение телевизора, я встал напротив мощной металлической двери без опознавательных цифр.
Я позвонил в звонок, который не работал, затем постучался громко, но вежливо. За дверью послышался скрип половиц под тяжелой поступью. Несколько секунд меня разглядывали в глазок.
Затем слышу неприветливый женский голос:
- Чего надо?
- Простите, я ваш новый сосед. Вы меня, кажется, заливаете – выпаливаю я возбужденно на одном дыхании.
- Что еще за сосед? – с той же грубостью обращается голос.
- Друг племянника Елизаветы Николаевны, покойницы. Я тут на время. Пожить. Вы не могли бы проверить свою ванную?
Я замолчал, ожидая реакции. Прошло несколько долгих секунд в темноте, пока я не услышал скрежет многочисленных замков.
Наконец дверь широко отворилась, являя мне высокую крупную женщину в розовом и наспех завязанном халате. Её длинные рыжие волосы были растрепаны, а в правой руке, прижатой к мощному бедру она сжимала громадный мясницкий нож с кривым лезвием. От её вида я несколько оторопел. Этим ножом она свободно могла вспороть мне кишки.
От неожиданности и (чего уж там) от страха, я отступил в темноту лестничной площадки, но сноп света из открытой прихожей прочно поймал меня в свои сети. Я рефлекторно потянулся к тому месту на поясе, где обычно носил нож, но как назло в этот раз в спешке натянул джинсы без ремня с ножнами.
- Ты репортер? – спрашивает женщина строго.
Ей, наверное, было немногим за пятьдесят. Она когда-то была красива и след этой красоты еще не совсем остыл на её длинном скуластом лице. Большие голубые глаза, вероятно, не так давно сражали мужчин наповал, но сейчас они стали затравленными и усталыми.
- Да никакой я не репортер – слегка взвинчено отвечаю я – Вы не будете так любезны проверить свою ванную?
- С ванной все в порядке. – спокойно отвечает женщина.
- Но меня заливает! – не унимаюсь я, забывая, что у неё нож.
- Хорошо, можешь проверить. – женщина открыла дверь шире и прижималась к стене прихожей, чтобы пропустить меня.
Я смотрел на её нож и медлил. Женщина поймала мой взгляд и усмехнулась.
- Да не бойся ты. Тут по ящику про маньяка передавали, я теперь никому без ножа не открываю.
- Хорошо – говорю и шагаю вперед.
В прихожей меня окутали запахи земляничного варенья. Густой горячий дух вареных ягод шёл из кухни. Женщина, впустив меня, тут же закрылась на три разных замка. Я вежливо стоял, ожидая, когда она меня проведет в ванную. Женщина повесила нож на крючок в стене прихожей и разрешительно кивнула по направлению коридора.
- Ну чего стоишь? Ванная там.
Я снял обувь и двинулся по коридору прямо. Это была квартира точно такой же планировки, как и моя новая обитель. Машинально повернув голову влево, в сторону кухни, я увидел обеденный стол, заваленный горой ягод. Затем оглянулся направо и…. замер столбом. Лицо мое исказила гримаса ужаса. В гостиной соседки лежали красные гробы. Их было штук шесть или семь. Они лежали друг на друге, как элементы конструктора для возведения башни. На меня накатила паника.
- Это мужа моего – слышу я позади себя голос и слегка вздрагиваю – Он гробы делал. Надо продать, а все никак не могу.
- А где он? – спрашиваю я дрогнувшим голосом.
- А ты что, прокурор?
- Нет, я просто…
- Нету его, ясно – женщина закрыла двери гостиной – Помер он. Уже пару лет прошло. Ты иди в ванную то.
Кроме чулок и другого пикантного белья в ванной не было ничего, что я мог бы предъявить хозяйке. Для верности я даже опустился на пол, просунул руку под ванную, затем обследовал пол под стиральной машиной и раковиной. Все было сухо.
- Ничего не понимаю.
Женщина с невозмутимом видом стояла за мной и раскуривала сигарету.
- Ты точно не репортер? – дымящая сигарета направилась на меня.
Я встал и тут же закашлялся, отмахиваясь от дыма.
- С чего вы это взяли?
- Сюда по своей воле никто жить не едет. Разве только пронырливые репортеры.
- Вас что достал какой-то репортер?
- Нас он не достал – женщина глубоко затянулась – А вот ему досталось здорово.
- О чем это вы?
- Приехал тут один узнать, правда ли в доме призраке водятся. Ходил тоже, все нас расспрашивал, слышали ли чего, видели ли кого. В двадцатую он заселился. Так и до утра не продержался. В окно выпрыгнул, ладно этаж второй только. Он потом, хромая, так до города и бежал.
- Отличная байка – киваю я саркастично – Только не собираюсь я никуда бежать. И никакой я не репортер.
- Ну а кто ты тогда? – и снова меня струя дыма окутывает.
- Лёха. То есть Алексей.
- И чего это ты приперся в наши края, Алексей?
Я открыл рот и запнулся. Вот чертовка, подловила меня! Я хоть и не был репортером, но приехал сюда именно для того, чтобы разузнать про всякую нечесть, а потом все в блог выложить.
- Мы поспорили с другом – говорю я совершенно честно - Он сказал, что я не смогу тут прожить месяц.
- На что спорили?
- Это принципиальный спор. На один рубль.
- Ну, хоть не обеднеешь – усмехается рыжая бестия и на ладонь перевязанную кивает – А что с рукой то?
- А, долбанная крыса. – отмахиваюсь - Въехать не успел. Укусила вот.
- Крыса говоришь? – глазенки у рыжей сузились так по-хитрому – Где тебя укусили?
- В квартире под вами пару часов назад.
- Это не крыса – уверенно заявляет женщина и показывает на край ванной – Сядь здесь. Я сейчас.
- Что это значит?
- У тебя может быть заражение – бросает мне тетка через плечо, удаляясь в спальню – Я поставлю тебе укол.
Я послушно сел, отодвинув чулки в сторону, а сам думаю, щас она меня накачает, а потом на части нашинкует и сварит в большом тазу вместе с вареньем.
Тетка пришла очень быстро вместе с ампулой и одноразовым шприцом. Она попросила меня размотать бинты, а после всадила иглу прямо в рану. Боль была еще сильнее, чем от укуса. Я самоотверженно прикусил губу и вытерпел вливание трех кубиков мощного антибиотика.
- А теперь может объясните ? – спрашиваю.
Тетка выбросила шприц в ведро под раковиной, закурила новую сигарету.
- Грыничкин тебя затопил - отвечает соседка, дымя мне в лицо сверху вниз – И укусил тоже он.
-Что? – не понимаю я.
- Так мы его зовем. Его наш покойный Федор Палыч Грыничкин обнаружил лет десять назад. Он учителем биологии в школе работал. Его эта тварь укусила и через пару недель он умер в страшных мучениях. Я сама видела, как у него кожа пузырилась, а потом вытекал зеленый гной. Ладно хоть перед смертью предупредил нас, чем от укусов зверя колоться надо.
- И как это выглядит?
- Отвратно. Как будто человек гниет заживо от какой-то экзотической заразы.
- Нет, я про существо.
Голубые глаза тетки буравили меня взглядом.
- Маленький,- отвечает она нехотя - не выше колен. Похож на обезьянку с голой мордой. И челюсть у него выступает вперед, как у пса дворового.
От её слов спина моя взмокла. Тетка увидела мою бледность и улыбнулась.
-Не бойся, с уколом тебе ничего не будет. Но лучше убирайся отсюда, потому как людей новых дом не терпит.
- Вы о доме, как о живом существе. – усмехаюсь я - Видать правду про призраков брешут. Да что мне ваш дом сделать сможет?
- Лучше тебе не знать – мощная грудь тетки вздулась на глубоком затяге - Но если решил остаться послушай моего совета.
- Я весь внимание – говорю, а сам все пытаюсь от дыма отмахнуться.
- С Грыничкиным не шути – продолжает серьезно соседка - Я тебе дам щас варенья в банке. Отливай ему в блюдце и ставь на ночь в угол. Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом.
Я поблагодарил тетку за совет, прошел с ней на кухню, где на плите в огромном тазу булькало земляничное варенье. Тетка набрала половником двухлитровую банку, обмотала тряпкой, чтобы не обжечься и вручила мне.
- Спасибо – говорю – Вы очень добры.
- Ладно, сосед – отвечает – Хватит тебе выкать. Зови меня Серафима. Не знаю, что ты за фрукт, но на репортера вроде не похож. А теперь иди домой, у меня еще без тебя дел не переделать.
Она проводила меня до прихожей, снова открыла всю эту кучу замков. За открытой дверью темнота вновь разинула пасть. Но прежде чем выйти я задержался еще на секунду.
- Извините – говорю – а что это за женщина внизу?
- А что она тебе сделала? – с настороженной заминкой спрашивает тетка Серафима.
- Ничего, - пожимаю плечами - просто она, кажется, плачет.
Мой ответ сразу снял напряжение с лица халатной соседки.
- Ольга бедовая это – махнула она рукой, словно речь шла о собачонке - Библиотекарша. Она вечно плачет. Не обращай внимания. Покойной ночи. Сосед.
Как только я вышел, дверь за мной резко закрылась. Послышался скрежет запираемых замков.

Кинулась читать "Дневники в лесу"... Здесь пока интереснее

"Дневники в лесу" - тоже ужасно интересно )) Там правда такой неожиданный уход в сплаттерпанк и в трэш получился.
Здесь разрабатывается посерьезнее сюжет, но думаю тоже со сплаттерпанком.

Не знаю, что такое "сплаттерпанк". Темный человек)))
Одного в "Дневниках" вы добились точно: когда ГГ стало плохо - и мне заплохело))) Но читать их дальше не буду: стало скучно, когда Камилла в поцелуе внедрила в ГГ какой-то шар-"путеводный клубок"... А может, и буду
А продолжения "Запертых" жду

Вторая серия. Ночь с 30 июня на 1 июля. Грыничкин.

После упоминания о Грыничкине я, конечно, был не в состоянии сохранять полное хладнокровие и прежнее присутствие духа. Однако я все еще планировал принять ванную, а после уже готовиться ко сну. Желая задобрить кусачее существо, я тут же разлил еще горячее варенье в несколько голубых блюдец из сервиза покойной хозяйки. Одно блюдце я оставил в теткиной спальне, другое на кухне, еще одно в прихожей и, наконец, в углу гостиной, где собирался провести ночь.
Я снова разделся, накинул на плечо полотенце, но по пути к ванной остановился посреди коридора с чувством тревогу. Свет горел во всех комнатах, в гостиной работал телевизор и все же ощущение дискомфорта не покидало меня. Для верности я вернулся в гостиную, взял нож и вместе с ним отправился в ванную, которая располагалась в самом конце коридора напротив парадной двери. К моему удивлению с потолка здесь больше не капало, хотя мокрое пятно оставалось на месте.
Закрывшись на щеколду, я оставил нож на полке перед зеркалом, затем залез в ванную, включил душ, отрегулировал воду и намылил голову шампунем. Внезапно холодная вода отключилась, меня обдало кипятком. С криком я отпрыгнул назад, поскользнулся и едва не сломал себе копчик. Со злостью, в пене, матерясь, я отключил воду и тут же замер с полуоткрытым замыленым глазом. Где-то там за дверью, в квартире, что-то глухо падало, бегало, затихало и снова бегало.
- Гадство – сказал я очень тихо потому что мне было страшно.
Очень медленно и осторожно я вылез из ванны, вытер пену полотенцем, натянул трусы, взял с полки нож и, скрипя сердцем, отодвинул щеколду на двери. Все звуки в квартире сразу стихли.
С тонким жалобным писком дверь отворилась в темный коридор. Свет отрубился во всех комнатах, кроме ванной.
Прежде чем выйти наружу я с неким подобием мужества изрек в пустой коридор:
- Оставь меня в покое! Слышишь? Я тебе варенья налил! Чего еще надо?
Собственный голос слегка приободрил меня. Нож в руке не казался таким уж страшным оружием, однако лучше с ним, чем без него. Пользуясь языком света из ванной, я быстро добежал до прихожей и вновь зажег лампочку. После прошелся по каждой комнате, возвращая свет и проверяя блюдца с вареньем. Все они оставались не тронутыми. Однако журнальный столик в гостиной снова лежал на боку. Я поднял его на место, собрал все выпавшие газеты и кинул их на лакированную столешницу.
Ладно, думаю, посмотрим, чья возьмет. После поднимаю с пола пульт и обратно включаю телевизор. Обычно я смотрю канал центральных новостей, но тут случайно попал на местную программу.
Яркопомадная дикторша в прикиде 80-х с сильным уральским акцентом рассказывала, в каком жутком страхе находится город после череды загадочных убийств….
- Местные правоохранительные органы просят соблюдать бдительность – чеканит тетка с героическим самообладанием – Пока маньяк не пойман людям рекомендуется воздерживаться от прогулок после девяти вечера. Напоминаем вам, что пятнадцатого мая на берегу речки Утоя был найден обезглавленный труп мужчины. Жертва была иссечена в районе брюшной полости. Вскрытие показало отсутствие сердца и желудка. Несмотря на то, что голова так и не была найдена, жертву удалось опознать по одежде и найденным в кармане документам. Погибшим оказался тридцатипятилетний слесарь В.Волков. У него осталась жена и двое детей. По отзывам друзей и родственников Волков вел здоровый образ жизни и был хорошим семьянином. Никто в городе не сомневался, что убийца – душевнобольной. Этой версии придерживалось и следствие, тем более, что в районе работают целых три психиатрических лечебницы. Однако тщательная проверка всех вышеозначенных учреждений не дала никакой зацепки. Тем временем, спустя всего два дня, на городской свалке обнаружили другой обезглавленный труп. Второй жертвой стала сорокадвухлетняя женщина, работавшая инженером-контроллером на трубном заводе. Из тела женщины было так же извлечено сердце. Имя жертвы по просьбе родственников не разглашается. После второго убийства следователи жестко засекретили все детали дела. Однако, по не подтвержденным данным, после убийства на свалке в разных районах городах, преимущественно на окраине, нашли еще четыре трупа. Если это правда, то на сегодняшний день можно говорить о шести жертвах: четырех мужчинах и двух женщинах. Следователи не сомневаются, что это дело рук серийного убийцы. В настоящее время из областного центра направлены дополнительные силы для помощи следствию….
Я переключил канал на длинноногую певицу и постарался вытряхнуть из головы эту чернуху. Да, думаю, ещё маньяков мне здесь не хватало. Ну, теперь, по крайней мере, ясно, почему тут гостей с ножами встречают.
В свете последних новостей мои соседи приобрели еще большую ауру загадочности. Я сделал телек потише, опустился на пол и прислушался. Девушка внизу по-прежнему плакала, но кроме плача я к своему ужасу расслышал звон цепей. Обладая от природы диким воображением, я запретил себе думать о том, что происходит внизу. К счастью тут в животе у меня заурчало и я вспомнил, что хочу есть. Я знал, что вряд ли засну на голодный желудок, поэтому в полночь попёрся в кухню сварить макарон с тушенкой.
В кухне было что-то не так. Я пока не понимал, что именно, а просто стоял и слушал, как сгорает газ, который нагревал кастрюльку с водой. Затем из капающей раковины хлынул резкий поток. Я уже привычно по-быстрому закрыл кран и огляделся по сторонам. Мои глаза вдруг увидели деталь, прежде незамеченную. На синей скатерти стола у самой стены лежала опрокинутая солонка, но соли вокруг почему-то не было. Я искал её глазами, потом зацепился взглядом за жужжащую муху, затем обратил взор на потолок и обмер…..
Множество белых крупинок соли парили под самым потолком, образуя некое подобие звездного скопления в миниатюре. Впервые в жизни я наблюдал подобное чудо левитации. Соль висела в воздухе не больше пяти секунд, после чего разом упала на стол с характерным сыпучим звуком. Я подошел к столу ближе и уже не так сильно удивился, когда понял, что соль просыпалась в слова:

«НЕ ТУПИ»

Теперь я точно знал, что это не Диман. Но кто бы это ни был, я начинал на него злиться.
- Да иди ты – говорю – Сам не тупи – после чего сгребаю всю соль со стола и бросаю её в кипящую воду.
Поужинал без особых происшествий.
В стенке-шкафу нашел свежее белье, застелил постель на диване, спрятал нож под подушку и перед сном решил записать все события дня в ноут.
Сижу, значит, в постели по-турецки, клацаю по клавиатуре, про Виталю гопника пишу, про соседку Серафиму, а сам нет-нет да в угол гостиной поглядываю, где блюдце с вареньем стоит. И спать ухе охота, а ложиться все равно страшновато.
Часы над дверями показывали почти два ночи, когда я решил лечь. Я закрыл ноут, положил его на стол, подвинул подальше от края и случайно сбросил кипу газет.
- Чертовы газеты – говорю, а после встаю и поднимаю их, чтобы выбросить на лоджию.
По чистой природной любопытности к печатному слову, я взглянул на верхнюю газету. Называлась она «Коммунистический вестник». На первой полосе синей шариковой ручкой было обведено название статьи « В тупиковом доме на …оской улице снова пропал человек». Я посмотрел на черно-белую фотографию под названием и едва не поперхнулся от удивления. Это была моя верхняя соседка, которую фотограф поймал в момент безудержного рыдания. Статья рассказывала о том, что некий Георгий Сергеевич Ханжонков из 27-ой квартиры ( как раз надо мной), известный в городе мастер-гробовщик, безвестно пропал несколько дней назад. Следователи опросили всех соседей, включая безутешную супругу. Никаких следов преступления в квартире не найдено. Случай бы не имел такой огласки, будь это первая пропажа. В печально известном доме, говорилось в статье, подобным образом пропали уже более десятка человек. Эта цифра может быть больше, поскольку неизвестно, что стало с теми, кто якобы переехал в другой город. Местные следователи, следуя стандартной процедуре, проверили на причастность к пропаже всех знакомых исчезнувшего и в первую очередь саму супругу. Никаких следов борьбы в квартире не обнаружено. Это пропажа кажется тем более странной, ведь товарищ Ханжонков ( по словам коллег из ритуальной конторы) планировал на неделе взять отпуск и скататься на море.
Я с ужасом стал перебирать еще выпуски «Коммунистического вестника». Вскоре нашлись статьи с фотографиями других соседей. Все они были обведены синей шариковой ручкой. Газета осветила шестнадцать случаев исчезновения людей в этом самом доме, где я решил прожить целый месяц! Не удивительно, что тут так не любили репортеров! Кроме соседки Серафимы на одном из снимков я узнал замкнутого подростка Виталю. В газете он получился угрюмым и каким-то обиженным. В статье писали, что подросток клянется, что его родители уехали в гости к родственникам в Астраханскую область, а его оставили дома, чтобы приучить к самостоятельной жизни. Его слова подтвердила Серафима Федоровна Ханжонкова, которая официально осталась за ним присматривать, пока родители не вернулись из поездки. Репортер высказывал мнение, что родители Витали уже никогда не вернуться и дело здесь нечисто. Я перечитывал эти статьи раз за разом, пока не понял, что последний случай исчезновения произошел примерно год назад. Пропал сожитель Ольги Николаевны из 21- ой ( как раз подо мной). Таким образом, в доме оставалось только три человека. «Кто из них пропадет следующий?» – риторически спрашивал местный газетный писака. Однако за два года никто больше не пропал и видимо со временем газетчики оставили тему в покое.
Время уже перевалило за три ночи. Возбужденный до крайности я разложил газеты на полу. Почти на всех газетах, кроме двух выпусков, заголовки статей были обведены синей пастой. Каждая помеченная статья была о пропаже людей. Я пересмотрел даты исчезновений. Выходило так, что люди стали пропадать где-то спустя месяц после смерти учителя-биолога Грыничкина. То есть после появления того самого существа. Исчезновения фиксировались не реже, чем раз в полгода. Почему же тогда они прекратились в последние два года?
Неожиданно я вспомнил слова рыжей соседки: «Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом».
Что она имела ввиду? Может, я должен опасаться не зубастую тварь под кроватью, а своих странных соседей?
Не зная ответов на эти вопросы, я на всякий случай еще раз проверил замок на парадной двери, затем запер выход в лоджию на щеколду.
Перед сном я погасил в гостиной свет, но оставил гореть лампочку в коридоре.
Ну, думаю, одну ночь я уже почти продержался. А с летающей солью и с падающими столами я вполне справляюсь. Жаль, что не взял камеры, чтобы заснять всё это, а то ведь ни одна сволочь потом не поверит.
Пытаясь заснуть, я лежал на боку, рука под подушкой сжимала рукоять ножа. Эта полированная рукоятка из слоновой кости успокаивала меня. После того, что со мной случилось в лесу, я научился орудовать ножом вполне сносно.
Мои веки тяжелели, я думал о соседке Серафиме, пытаясь представить её в роли жестокого убийцы. Потом вспомнил про гробы в её гостиной. Зачем она их держит так долго? Затем мысли перескочили на газетные статьи….Елизавета Петровна…тетка Димана…выходит, она собирала эти статьи. Может, ей что-то было известно? Затем я вспомнил о местном маньяке…
Вскоре мозг мой почти отключился, утомленный бесчисленными вопросами, но в какой-то момент двустворчатая дверь гостиной скрипнула. Я прикрыл эти двери на ночь как раз на этот случай. Чтобы услышать вторжение. С безмолвным воем внутренней сирены я раскрыл глаза и уставился в темный экран телевизора в центре шкафа-стенки.
Дверь скрипнула еще чуть-чуть, и стало ясно, что вошедший ступил на мягкий ковер.
Рука сжала нож под подушкой сильнее. Я прикрыл глаза, прикидываясь спящим, надеясь, что вошедший двинется к блюдцу с вареньем и не пойдет ко мне. Меня съедало жгучее желаннее подорваться и взглянуть воочию на зверя, но я медлил. Страх тормозил меня. Моя реакция могла спровоцировать нападение, а я не знал на что способно существо.
Через несколько секунд невидимый интервент ступил на голый паркет. Я услышал легкий скрип и почти испытал облегчение, полагая, что существо идет к блюдцу. Но оно не пошло к блюдцу. Шаги приближались к изголовью дивана. От страха я промок насквозь. Капли пота катились со лба, пропитывая подушку солью. Рука слилась с ножом в одно целое.
Существо добралось до изголовья, и я услышал, как оно закарабкалось по обивочной ткани дивана наверх. Вот, оно забралось на верх диванной спинки и теперь встало прямо надо мной. Я почти видел его в отражении темного экрана телевизора. Серафима не соврала. Это было нечто похожее на обезьянку. Я не сомневался, что это тот самый Грыничкин, от укуса которого можно умереть в страшных мучениях. Существо вытянуло лапы над собой, готовясь прыгнуть мне на голову.
Я знал, что ему конец. Я рассчитал несколько траекторий удара задолго до того, как существо поднялось на спинку дивана. В последнюю секунду я ловко извернулся с бока на спину, моя рука с ножом выскочила из-под подушки, как мускулистое жало со стальным наконечником. Меньше чем за секунду я проткнул нападающего насквозь, пригвоздив его к стене острым широким лезвием. В момент удара я кратко вскрикнул. Это был единственный звук схватки. Полный напряжения, скрипя зубами, я продолжал держать нож, плотно всаживая его в стену. Мохнатое существо, которое я проткнул, дергалось в конвульсиях, исторгая из себя невероятное количество вязко-красной жидкости. Кровь или что-то на это похожее выливалась плотным потоком изо рта, из смертельной раны, а так же из коротких ушей. Теперь, видя его так близко, я не был уверен, что оно похоже на обезьянку. Существо представлялось таким странным и страшным, что сравнивать его с представителями животного мира значило выказывать неприкрытую лесть. Тетка Серафима видимо видела его вскользь. Морда существа действительно была лишена растительности, но вместо волос на нем сочились гнойные язвы с белыми личинками, которые дергались в отвратительных желто-розовых выделениях. Но больше всего поражали не язвы, а выпученные желтоватые глаза. Даже умирая, эти глаза испепеляли желчной ненавистью.
Грыничкин истекал густой кровью около минуты, затем его тело обмякло, глаза закрылись. Одновременно с этим пол подо мной вместе со стенами и потолком мощно тряхануло, словно от землетрясения. Толчок был такой сильный, что я упал на пол, отпустив нож. В серванте попадала посуда, я услышал, как в кухне что-то разбилось. Однако толчок был единичным. Я подождал на полу еще несколько минут, затем встал, опасаясь, что Грыничкин ожил и скрылся. К счастью мои страхи не оправдались. Грыничкин лежал в окровавленных простынях с торчащим из брюха ножом, весь залитый собственными выделениями. Его глаза, наконец, закрылись и теперь со стороны труп походил на бесформенный кусок меха, из которого торчали маленькие антропоморфные конечности. Борясь с рвотными позывами, я вновь схватился за рукоять ножа и, поддерживая труп рукой в простыне, вытащил нож из мертвого тела. На этом, к моему удивлению, метаморфозы Грыничкина не закончились. Я заметил, что изо рта и из раны снова засочилась жидкость, только теперь желтоватого оттенка. Тут язвы на лице стали лопаться, выпуская жуткий вонючий запах. Вскоре мертвый организм начал вулканировать гнойной кровью по всему телу. Видимо в нем запустились какие-то некротические реакции, сопровождаемые выработкой едкой кислоты. Это привело к тому, что за пару минут Грыничкин буквально испарился. Мне ничего не оставалось, как собрать всю кроваво-желтую постель в большой комок и с отвращением выбросить его в стиралку.
Не буду приводить то количество мата, которое я высказал по поводу этого грёбаного дома с мохнатыми уродцами, но ругань меня немного успокоила. В итоге я просто перевернул диванные подушки обратной стороной, которая оставалось сухой, застелил новое белье и с тем заснул, держась под подушкой за нож.

Или имя надо полностью написать или просто фамилию. Это же диктор говорит?



двадцать седьмой

3 серия. 1 июля. День. Соседи

Проснулся я от грубого барабанного стука в парадную дверь. Обычно сон крепко держит меня по утрам, но в этот раз я подорвался по какому-то тревожному животному рефлексу с такой силой, что грохнулся на пол.
«Бум- бум- бум!» - продолжали долбить в дверь.
За какие-то несколько секунд я вспомнил всю вчерашнюю ерунду. Рука моя по-прежнему сжимала нож, часы показывали полдень. Черт, ну и вырубился я. Давно уже так не спал…
Стук, тем временем, ни на йоту не прекращался, а только усиливался.
- Алексей! – слышу голос Серафимы – Открывай давай, разговор есть!
- Да иду я, иду – кричу громко, а сам наспех натягиваю джинсы и бросаю взгляд на газеты старые. Я их вчера так на полу и оставил.
С ножом расстаться не рискнул. Так с ним к двери и пошел. В глазок глянул: там моя рыжая соседка в розовом халате дубасит по двери тяжелым кулаком, а левая рука у неё за спину спрятана. С чего бы это?
- Да чего вы так стучите то? – кричу, отпирая замки – Открываю же сказал.
Дверь я открыл не на всю катушку, а так, в легкий просвет, чтобы нож свой не показывать.
- Что случилось? – спрашиваю, как невинный агнец.
- Что случилось? – грозно переспрашивает Серафима и теперь я вижу, что в другой руке у неё тот самый кривой нож. – Кто ты такой, черт тебя возьми?
- Я не понимаю …- говорю и язык у меня к небу присыхает. Думаю, закрыть дверь уже не успею, а с такой теткой тягаться ножами себе в убыток. И почему в подъезде до сих пор темно?
Мой недоуменный вид рассердил тетку не на шутку.
- Ах ты, гаденыш, - начинает она кипешевать и нож мне в шею направляет - будешь делать вид, что ничего не знаешь? Говори, кто ты такой!?! - в конце она уж кричала в открытую, как психованная.
- Эй, успокойся, тётя – говорю, а сам назад чуть отступаю. – Я же сказал, я просто пожить приехал…
И тут слышу, в подъезде кто-то сверху энергично спускается. Серафима даже ухом не повела, просто испепеляла меня глазами. А шаги скоро в Виталю угрюмого выросли. Только теперь он был не угрюмый, а какой-то злобный, да еще в руке сжимал тяжелую монтировку.
В этот раз Виталя со мной даже не поздоровался. Просто чуть отодвинул тетку в сторону и с ходу зарядил мне железкой по черепу.
Очнулся я от голосов, связанный по рукам и ногам, лёжа на старых газетах и щурясь от яркого света люстры. На лбу горела шишка, к груди прижималась какая-то нервная девка, которая ( как я скоро понял) пыталась меня защитить от насильственной смерти. Сквозь туман в глазах я узнал её. Это была та самая девушка из окна на втором этаже. Ольга бедовая. Её худое вытянутое лицо с подтеками под глазами было словно создано для рыданий. Русые непослушные волосы, собранные сзади в пучок, волнисто свисали по сторонам и щекотали меня по лицу. Она буквально лежала на мне своей маленькой грудью, спрятанной под строгим серым платьем с застегнутыми пуговичками на крошечном декольте. Прямо над ней возвышалась крупная розовая фигура Серафимы с мясницким ножом, который пока был опущен острием вниз.
- Не дам! – кричит на мне нервная Ольга, выкидывая одну руку вверх и назад – Он нам поможет! Убери нож, Серафима, заклинаю тебя Богом Христом, убери!
- Уйди, Ольга, по-хорошему – более спокойно отвечает грозная соседка – Говорят тебе, уйди! Это Он. Тот, кого мы должны убить! Я дура, сразу его не признала. Но теперь знаю. Мы должны отсечь ему голову и спустить прямиком в ад.
-Нет!? – с нервным надрывом орет моя защитница и плотнее ко мне прижимается грудями то и обнимает меня, как живое покрывало – Не тот это! Нету в нём дьяволова! Я бы увидела! Убери нож, Серафима, или меня заколи!
Вдруг к дамской беседе присоединился посторонний голос.
- Он очнулся – говорит голос.
Я не сразу узнал в голосе Виталю. Каким-то он был слишком вдумчивым для обычного гопника. Но тут я головой повертел и вижу – точно он, всё в той же куртке и в отцовских брюках. Даже ботинки не снял, наглец. Сидит на диване с монтировкой и с серьезным видом на меня смотрит.
Тут все на меня давай пялиться: и та, что на мне лежала и та, что надо мной стояла.
- Какого хрена тут происходит? - говорю сдавленным голосом. Девка на мне хоть и была щуплой, а к груди плотно прижалась, не продохнуть.
-Иш ты, кто у нас тута заговорил – Серафима давай снова молнии из глаз в меня метать – Темная твоя душа!
- Я ничего не знаю – говорю, а потом к девушке обращаюсь – Извините, говорю – не могли бы вы приподняться?
Она к моему удивлению не приподнялась.
- Ага, щас – говорит – Я встану, а Серафима тебе тут же бошку отсечет. Нет уж, потерпи, пока мы всем советом не решим, что тебя не тронут.
- Хорошо – киваю, а сам думаю: хорошо хоть я джинсы успел одеть.
Тут Виталя сверху нарисовался. Холодный угловатый конец монтировки ко лбу моему приставил и спрашивает:
- Ты, правда, не знаешь, что случилось?
- Я читал про вас в газетах– отвечаю, подумав немного – В этом доме пропадали люди, но вы почему-то остались. У меня больше вопросов к вам, хотя я и не репортер.
- Черт! – Виталя убрал монтировку от лица и ботинком рядом притопнул – Не он это! Городской пижон, мать его, я сразу понял, что он левый какой-то.
- А я что говорила! – воодушевленно восклицает моя защитница – Не тот! Этот пришел спасти нас, а не губить!
- Спасти нас? – ехидничает громадная Серафима, ножом размахивая – Да он себя спасти не способен! Вчера его Грыничкин покусал, так и то я укол поставила. Зря только. Сейчас бы помер уже и проблем бы не знали!
- Да что случилось то!? – кричу я, совершенно сбитый с толку.
- Ладно – говорит Виталя, в глаза на меня сверху глядя – Ольга уйди, не тронем мы его.
А девка все равно лежит на мне, как супруга страстная и в пол оборота опасливо на Серафиму поглядывает.
- Слово даешь? – у Витали спрашивает.
- Даю.
Видимо, этот гоповатый подросток пользовался среди женщин авторитетом. Во всяком случае, девушка после этого с меня слезла.
Виталя моим же ножом перерезал веревки на ногах и руках, а после даже помог подняться. Я встал и руку к нему протягиваю.
- Нож верни – говорю невозмутимо.
Виталя хмыкнул только, но нож вернул.
- Итак, - говорю с чинностью свободного человека – Что я должен узнать?
На мой вопрос Виталя ответил наглядно. Подошел к горчичным шторам, что закрывали лоджию, и в сторону их отодвинул. За оконным и дверным стеклом я увидел аккуратную кирпичную кладку. В увиденное я поверил не сразу. Подошел, открыл дверь на лоджию и ладонью потрогал шероховатый красный кирпич, толкнул его от себя…Ничего. Стена.
- Мать вашу…- говорю в сердцах – Что за….Кто это сделал?
И назад оборачиваюсь. А они все трое на меня смотрят. Подросток посередине, а по бокам барышни.
- Это дом…. – говорит Виталя, с меня глаз не спуская, - Точнее его дух. Макруб…Вопрос в том, почему он это сделал именно сейчас... Сейчас, когда ты( тут он монтировку мне в грудь ткнул) сюда въехал.
- Может это чей-то прикол? – плечом пожимаю – Это везде или только здесь?
- Это везде, подлец ты этакий – отвечает Серафима и уже снова сигареткой дымит – Мне из-за тебя теперь за сахаром в магазин не выйти! Как я теперь варенье варить буду?
- Ой, можно не дымить – интеллигентная Ольга кашлять давай и рукой махать.
- Хочу дымлю, хочу нет. Ты, Ольга, лучше ко мне не лезь. Иди в свою конуру и скули там себе, сколько вздумается.
- Погодите, погодите – говорю – Что значит, не можете в магазин выйти?
- Дом закрылся – отвечает невозмутимо Виталя – И закрылся он плотно и со всех сторон.
- А вы пробовали чем-то разрушить стены?
- Хрен ты их разрушишь, если Макруб так решил – усмехается Виталя – Мы и у меня и у Серафимы долбили стены битый час. После кирпича слой железа там.
- Стойте, стойте – я глазами хлопаю, а верить в происходящее еще не совсем верю – Что за нафиг Макруб такой?
Тут Ольга вплотную ко мне подходит, за плечи хватает, наклоняет к себе, будто целовать собирается и в ухо мне говорит:
- Демон.
Я в глаза девушке смотрю, а там страданий целый океан. Затем на Виталю взглянул, затем на Серафиму курящую. Их выразительные взгляды были полны красноречия. Эта троица знала что-то страшное об этом доме.
- Демон? – переспрашиваю, на Ольгу глядя – Это он тут людей губил?
- Тише – говорит она шепотом, палец к губам своим приставляя – У Макруба есть глаза и уши. Он не любит, когда о нем говорят за спиной.
- Какие это глаза и уши? – спрашиваю с заминкой.
- О Грыничкине слышал?
-Угу - киваю, а сам весь холодный от страха.
-Ну так он повсюду – продолжает шептать Ольга – Демон через него нас изучает.
- Да что сейчас-то шикаться? – без стеснений высказывается Серафима – Если мы теперь заперты здесь на неопределенный срок.
Виталя в это время по кирпичной кладке монтировкой водил, все думал о чем-то.
- Что-то произошло…. – говорит погодя, к нам поворачиваясь – Что-то произошло именно этой ночью.
И на меня вдруг смотрит, а я глаза в сторону отвожу. Это и Ольга сразу заметила, но говорить ничего не стала. Чувствую, что сказать все равно придется о Грыничкине. Я отошел от женщин подальше, и, собираясь с мыслями, затылок чешу.
- Куда это ты собрался?- Серафима уже сразу нож на меня направляет.
- Ладно – говорю, руки вверх вскидывая - Произошло кое-что, но не думаю, что это из-за меня.
- Говори! – тут же Виталя требует и глаза у него искрятся аж все.
- Как и сказала Серафима, - продолжаю рассказывать - вчера меня укусила эта тварь… и я сделал все, как мне велели. Налил на ночь варенья, но он, то есть оно, пошло сразу ко мне… - рассказываю я так, а сам ножом в руке жестикулирую. И Серафима сразу прочухала , чем мой рассказ кончится. Смотрит на мой нож и лицо у неё белее снега.
– …. А я спать с ножом лёг – продолжаю рассказывать - Ну, не хотел, чтобы меня ночью кто-то кусал. И он напал на меня! Клянусь! Она прыгнул на меня и я ..я..я его убил.
- Святые угодники! – Ольга вскрикивает и за голову хватается.
- А я что говорила! – взрывается буйно Серафима - Виновный он! И теперь с ножом еще. Ну, да я как-нибудь справлюсь!
И на меня дурная идет. Не как тетка идет, а как натренированный палач. Нож кривой в правой руке она высоко над собой задрала, а левую ладонь ко мне вытянула, словно приманку. Я конечно назад отступаю, пока в стену спиной не врезался. Нож вперед выставил, приготовился встретить смерть свою. Так вот она какая. Не костлявая с косой, а дородная рыжая в розовом халате…
Виталя на всё это смотрит, а останавливать тетку не торопиться. И тут худышка снова в мою защиту встает. Не то чтобы встает даже, а прыгает на Серафиму, как разъяренная амазонка. И плевать, что весу у неё раза в два меньше, но тетку она здорово к шкафу-стенке пресанула. Серафима мощным плечом в стеклянные дверцы антресоли въехала. Там все сервизы громом загремели, стекло разбилось и обе женщины оказались на полу. У меня от увиденного глаза на лоб полезли. Не ожидал я, что столько силы может быть в такой худобе. Серафима с порезанными плечом на лопатках лежит, а Ольга победно её оседлала. Волосы русые сзади водопадом распустились, руку Серафимы с ножом она к полу прижала. Изворотливая девка, ничего не скажешь.
- Слезь, сумасшедшая! – пыхтит Серафима, пытаясь мощными бедрами наездницу скинуть - Поднимусь, точно тебя придушу.
- Не лезь к нему, ты старая тупая деревенщина! – кричит Ольга.
- Ладно, хватит вам! – громко кликает Виталя.
Но Ольга уж в азарт вошла и своей худой ручонкой начинает душить огромную Серафиму. Витале пришлось самому вмешиваться и еще меня просить о помощи.
Я нож в ножны убрал и тоже бросился разнимать бойцовский клубок. Виталя нож у Серафимы выбил. Я Ольгу сзади за грудь обхватил и легко в воздух поднял. Весила она не больше молодой пумы.
Несмотря на горячность схватки, женщины отошли удивительно быстро. Серафима лишь порычала несколько секунд, сетуя на порванный халат.
- Его смерть не решит нашу проблему. – говорит Виталя, встав между Серафимой и Ольгой ( та стояла рядом со мной и, насупившись, завязывала волосы обратно в пучок.) - Макруб выбрал нас для другого. Серафима, ты же знаешь. Мы все знаем.
- Откуда ты знаешь, что он не тот другой? – отзывается недовольная Серафима.
- Да потому что… -начала говорить Ольга и тут, вскидывая руки, падает плашмя на живот, словно у неё кто-то ковер из под ног выдернул.
Я сначала подумал, у неё обморок или что-то вроде того, но это было другое. Оказавшись на животе, с невероятной быстротой девушка ногами вперед заскользила из гостиной в прихожую. От изумления и страха я поначалу натурально онемел. Ольга не кричала и не просила о помощи, потому как глаза у неё закатились. Все, что она делала – так это вяло выставляла в стороны руки, безвольно цепляясь сначала за двери гостиной, затем за стены коридора. Что-то невидимое и жуткое тащило её прямиком в кухню, пока не упёрлось там в несущую стену под подоконником.
Виталя с монтировкой бросился за ней первым. На какое-то время мы с Серафимой остались наедине. Свой нож из ножен я не поднимал, просто смотрел тетке в глаза, а она смотрела на меня.
- Иди вперед – говорит она, но без прежней злобы – Хочу тебя всегда видеть.
С некоторой опаской и совсем без Виталиной прыти я прошел на кухню. Ольга лежала на животе и дергалась в каком-то эпилептическом припадке. Виталя сел рядом на колени, перевернул девушку на спину, затем приложил ладонь к её лбу и, закрыв глаза, что-то зашептал. Я сел на колени с другой стороны. Серафима с ножом встала в кухонном проходе, словно охраняла нас от чего-то.
Кухонная лампочка на потолке заморгала синхронно с лампами из прихожей и гостиной. Я мысленно приготовился к тому, что сейчас квартира погрузится в полную тьму. Но мигание прекратилось, а свет остался.
Так же внезапно, как упала, Ольга перестала дергаться. Её зрачки вернулись на место, и она вполне осознанно посмотрела на нас всех.
- Он хочет говорить – выдает она так, будто ничего не произошло.
- Кто? – спрашиваю, глотая комок в горле.
- Макруб. – отвечает и тут же вырубается.

4 серия. 1 июля. Вечер. Макруб.

Ольга была медиумом. Только через неё Макруб мог говорить с оставшимися жильцами странного дома. Всё это я выяснил немного позднее. Весь ритуал проходил в ольгиной квартире, поэтому нам пришлось тащить её вниз, на второй этаж. Точнее не нам, а Серафиме потому она была самой сильной. Тетка закинула худую девушку на плечо, как мешок с костями. Виталя вытащил из кармана Ольга ключи от квартиры и пошел вперед открывать двери.
В квартире Ольги пахнет фруктами, ванилью и подгоревшим жиром. Серафима принесла её в гостиную, вид которой вызывает во мне еще больший шок, чем гробы из квартиры повыше. Здесь нет ни диванов, ни кресел, ни даже телевизора. В комнате, лишенной мебели, с потолка свисает пара цепей. Эти цепи крепятся к двум металлическим штырям с кольцами, вбитыми в потолок почти у самых стыков противоположных стен. Стальные широкие браслеты на концах цепей болтаются над полом на полутораметровой высоте. Место с цепями большим полукругом окружают толстые потухшие свечи. У линии свечей я замечаю медный таз с водой на расправленном белом полотенце. Электрического света в гостиной нет. Весь свет падает от лампочки в прихожей. И от этого повсюду танцуют страшные тени.
Серафима аккуратно ставит Ольгу на ноги между висячими цепями и после этого поддерживает её в вертикальном положении, пока Виталя нацепляет на запястья девушки стальные браслеты. С прилипшим к нёбу языком, скованный ужасом, я стою у свечей и рассматриваю боковые стены. Взору открываются большие красные пентаграммы с латинскими надписями в разных секторах, нанесенных прямо на бежевые обои.
Какое-то время в комнате слышится только лязганье цепей и грузное сопение Серафимы. Вскоре стальные браслеты смыкают хрупкие запястья. Серафима отпускает девушку и та безжизненно повисает на вытянутых, как у Иисуса, руках. Её согнутые колени не достают до пола еще сантиметров пятнадцать.
Тем временем, Виталя зажигалкой подпаляет все свечи на полу. На стенах, на полу и на потолке оживают гигантские тени. Как я понял, полукруг из свечей отмечает некую границу, которая отделяет нас от медиума. Моя догадка подтвердилась, когда Виталя велит мне не переступать линию свечей, пока Ольга будет контактировать с духом Макруба. Однако на свечах приготовления не заканчиваются.
Виталя садится перед тазом с водой на колени и вдруг со дна достает бронзовую пластину размером с ладонь. На одной стороне влажной пластины блестит барельеф китайского дракона. Виталя кладет эту штуковину на полотенце рядом, а таз отдает Серафиме, чтобы та сменила воду на свежую. Когда таз поднимается, я замечаю на полотенце еще один предмет -ритуальный нож с тонким лезвием.
Завороженный освещением, я сажусь рядом с Виталей на колени и интересуюсь насчет бронзовой пластины с драконом.
- Печать это – отвечает Виталя, сосредоточенно глядя на Ольгу, чье лицо закрывают длинные волосы -Ты её не трогай. Сейчас вообще ничего не трогай.
- Господи, у вас тут что, клуб сатанистов?
Виталя и ухом не повел.
- Нельзя недооценивать такого могущественного демона, как Макруб – спокойно так говорит, продолжая на Ольгу смотреть – Нам понадобилось время, чтобы найти способ общаться с ним без вреда для здоровья.
- Понятно – говорю со скепсисом – А можно еще вопрос?
- Что ещё? – нетерпеливо бросает Виталя.
- А за кого вы меня приняли, когда хотели голову отсечь?
- За его брата – отвечает Виталя.
- За чьего брата?
- За Дэниэла, брата Макруба.
Здесь наш увлекательный разговор прерывает Серафима, вернувшаяся с тазом, в котором плескается свежая вода из-под крана. Её крупное лицо окутывает сигаретный дым. Она ставит таз на прежнее место, затем садится на колени рядом с Виталей и, продолжая курить, выдыхает густую струю дыма на обездвиженную Ольгу. Клубы дыма разрастаются на пентаграмных стенах причудливыми извилистыми тенями.
Виталя бесцеремонно берет изо рта тетки дымящую сигарету и молча глубоко затягивается.
- Ну что, готова, Серафима? – спрашивает, передавая сигарету обратно.
Я слышу в его вопросе легкое волнение.
Серафима тушит сигарету между большим и указательным пальцем, затем демонстративно лязгает лезвием ножа об пол.
- Начинай – говорит – За меня не тревожься. Ты соседу вон скажи, чтобы не учудил чего.
- Ты все понял? – еще раз меня Виталя спрашивает.
- Да понял, понял – говорю, а у самого все нутро горит страшным предчувствием.
Виталя опускает бронзовую печать на дно таза с водой. После берет в правую руку ритуальный нож и резко рассекает им свою левую ладонь. На его лице появляется и исчезает гримаса боли. Он сжимает порезанную ладонь в кулак, капает кровью в таз. Вода в тазу мутнеет, затем начинает пузыриться.
Вот, блин, думаю, что за…
Через минуту или около того Виталя достает из кармана куртки платок, заматывает порез и вновь извлекает печать. К моему величайшему восторгу печать горит алыми очертаниями дракона. Наверное, в тот момент глаза мои горят с той же яркостью, ведь я впервые вижу такой необычный фокус.
В самом фокуснике, однако, не наблюдается никакой радости. Достав печать, он быстро поднимается на ноги. Серафима встает с ним почти одновременно. Я тоже было рыпаюсь, но Виталя тут же шикает, чтобы я оставался за линией свечей.
Невысокий подросток и тетка, которая на полторы головы его выше, обступают привязанную девушку.
Первой над Ольгой колдует Серафима. Она быстро расстегивает пуговицы на небольшом декольте старомодного платья. Там, на белой обнаженной груди розовеют рубцы шрама круглой формы.
- Держи её – говорит Виталя строго, смотря на шрамированную грудь.
Серафима заходит Ольге за спину, наматывает её длинные волосы на мощный кулак и слегка натягивает на себя. Голова Ольги закидывается вверх. Её глаза закрыты, лицо кажется мертвым.
Виталя, тяжело дыша, встает перед Ольгой за два шага от неё и после протягивает печать к шраму. Со стороны может показаться, что он собирается кормить с руки тигра.
Как только печать касается рубцеватой кожи медиума, Виталя тут же отдергивает руку назад. Печать с горящим алым барельефом дракона остается на её груди. Из-под нагретой бронзы шипит и дымится кожа. На бледном лице и шее Ольги вздуваются и начинают пульсировать синие вены. Когда она открывает глаза, я чуть не падаю от страха на пол. В этих глазах нет ничего человеческого. Они огромные, с желтыми кошачьими зрачками. В них горит ярость.
Демон резко дергается вперед, гремит цепями, пытается схватить Виталю за шею, но кулак Серафимы натягивает накрученные волосы сильнее.
Виталя для большей безопасности отступает на пару шагов и громко обращается с вызовом:
- Макруб! Ты слышишь меня?
В ответ звучит чудовищный грудной рык, близкий к львиному, но намного громче. Этот рык обволакивает, проникает во все мои внутренности и поднимает все волоски на теле.
Демону не нравится, что его заковали и держат за волосы. Совсем, как зверь, он начинает трясти головой из стороны в стороны. Серафима, напрягая бицепс, старается не выпустить из кулака копну русых волос. Она хорошо справляется, пока демон внезапно не отрывается от пола, прыгая к потолку. Одновременно с этим Серафиму лягают ногой в живот, отчего она отлетает на самый подоконник, где своей мощной спиной проламывает стекло. Она без сомнения упала бы прямо в лоджию, если б не кирпичная кладка, выросшая в минувшую ночь.
Это все происходит так быстро и неожиданно, что я не успеваю придумывать для себя объяснения происходящему. Я просто смотрю наверх. Мы все смотрим наверх.
Демон прилепляется спиной к потолку, а после скользит вперед. Цепи мгновенно натягивается. Сила Макруба едва не вырывает закованные руки из тела. Демон яростно рычит, пытаясь неистово вырваться из цепей, но скоро снова валится на пол, где цепи возвращают его в вертикальное положение.
Мы слышим повторный рык. Сквозь длинные пряди волос желтые глаза демона обретают осмысленный взгляд.
- Макруб? – повторно обращается Виталя.
- Как ты смеешь сковывать меня, жалкий червь? – отвечает демон громовым басом, исторгая страшное зловоние.
Я не знал, чувствует ли сейчас что-то сама Ольга, но я точно не хотел оказаться на её месте. В лице девушки не осталось ничего человеческого. Скулы заострились и заметно выступили вперед, кожа на лбу натянулась, нос вырос и загнулся крючком. Ногти отросли в длинные когти. Чудовищная сила внутри хрупкого тела чувствовала себя тесно.
- Я сковал тебя для нашей общей пользы – говорит Виталя и в этот раз голос его не дрожит. – Ты же знаешь, что не можешь себя контролировать.
Слова Витали действуют на демона. Он перестает дергаться и даже выдает некое подобие улыбки.
- Ты слишком умен для человека, червяк.
- Что случилось, Макруб? – дальше спрашивает Виталя. – Почему ты нас запер?
- Время пришло, червяк. Теперь отсюда никто не выйдет, пока дело не будет сделано.
- Я тебя не понимаю.
- Дэмиэл внутри – с мягкими нотками удовлетворения изрекает демон – Он попался в мою ловушку. И теперь вы убьете его!
Виталя достает сигарету из кожана, поворачивается к демону спиной и на корточках прикуривает над свечей.
- Вот как? – он дымит и поворачивается к демону – И где он?
- В подвале – на страшном сине-белом лице щерится ряд кривых черных зубов. – Видел последние новости, червяк?
- Маньяк, отсекающий головы – кивая, вспоминает Виталя – Я видел его следы недалеко от дома пару дней назад. Я подозревал, что это он.
- Мой брат. – порывисто выдает демон и страшное лицо искажается улыбкой – Он пришел за чистой душой, которую я храню для него.
- За чистой душой?
- Калека, которого я держу в укромном месте.
- Что ты хочешь от нас?
- Спусти калеку в подвал. Пусть Дэмиэл сожрет его.
- Зачем нам отдавать калеку? – не понимает Виталя – Мы убьем Дэмиэла сами.
- Не сможете – демон резко вскидывает голову и натягивает до предела цепи – В калеке особый яд, который страшнее острых мечей. Этот яд моё изобретение. Сейчас яд струится в кровеносных руслах приманки, но отравлять начнет только после того, как сердце замрет.
- И что это за калека?
- Он в этом доме, червяк. Он здесь много лет, просто ты о нем не знал.
- Ты можешь сказать, где он, точнее?
- В ванной. Я подключил его к протеиновому питанию и поместил в сладкие грезы. Он не знает ни боли, ни страданий. Он ничего не подозревает.
- В какой квартире?
- Не знаю – тут демон недовольно шипит.
- Что значит, не знаешь?
В ответ демон впервые взглянул на меня. Я думал, умру от этого взгляда.
- Спроси у своего нового друга. – говорит демон, продолжая выжигать меня желтыми зрачками.
- У него? – Виталя удивлено оборачивается ко мне. – Он мне не друг. Что он сделал?
- Он убил мое тело, червяк.
- Он говорит, что защищался. – отвечает Виталя за меня, поскольку я теряю дар речи. – Ведь так?
Последний вопрос адресован мне.
- Так– отвечаю я и сам не узнаю свой голос.
- Зачем ты хотел его убить, Макруб? – спрашивает Виталя демона. – Зачем ты хотел убить постороннего человека?
- Ты задаешь слишком много вопросов для червяка.
- Хорошо, можешь не отвечать, но я все равно не понимаю, почему ты не можешь вспомнить, где эта чертова ванная?
- Я не могу хранить данные пространственных координат без тела, червяк.
- Но ты сказал, что Дэмиэл в подвале.
- Потому что подвал здесь один, глупый человек.
- Ты предлагаешь нам проверить каждую квартиру?
- Есть и другой способ… - заискивающе говорит демон.
- Какой?
- Убери цепи и я сам найду калеку.
Виталя улыбается во все зубы, глубоко затягивается и выдыхает демону в лицо густым дымом.
- Даже не надейся. Ты же знаешь, ослаблять поводок нельзя.
- Тогда ищи его сам!
- Я найду его, Макруб, но обещай… Обещай, что после всего освободишь нас.
- Не торопись, червяк…
- Что-то ещё? – тяжело вздыхает Виталя.
- Яд не убьет, если калека не согласиться принести себя в жертву по доброй воле.
- Что? – на лице Витали смятение. - Кто же согласится пойти на это добровольно?
- Я вас выбрал не просто так. – искусительно-сладким голосом напоминает демон - Прояви красноречие. Убеди! Иначе вы сгниете в этих стенах!
Виталя, оглушенный последней просьбой, опускается на пол и хватается за голову.
- Подлый демон, ты просишь слишком много.
- Не знал, что ты сентиментален – загоготал Макруб и цепи залязгали в унисон его смеху. – Но и это еще не все.
Тут демон перестает смеяться, вновь натягивает цепи так, что сыпется штукатурка.
- Когда убьешь Дэмиэла, - продолжает Макруб - разруби его на шесть частей. Собери все части в мешок и спусти через подвал в канализацию. После этого вы все получите свободу. Даю слово. Слово Макруба.
- Хорошо, я понял – Виталя медленно встает на ноги – Это всё?
- Это всё… И помни червяк, ваше время ограничено. Дэмиэл не будет сидеть в подвале вечно. Я придавил его трубой, но это не надолго и я чувствую…. – тут Макруб шумно вдыхает ноздрями – ….я чувствую, что кровь демона уже питает зубастых тварей. Ты знаешь, что бывает с теми, кто отведает крови демона, червяк? Подумай, сколько их будет здесь скоро, чтобы исполнять его волю.
Виталя демонстративно спокоен. Он вдыхает последнюю затяжку и бросает бычок в таз.
- Сколько у нас времени?
- Меньше, чем ты думаешь. Надеюсь на твои таланты, червяк.
- Хорошо, я понял. – тут Виталя едва заметно кивает той, что стоит за спиной демона. - До встречи в аду, Макруб.
Серафима выплывает из тьмы позади демона большим розовым призраком. Её огромный кулачище молотом опускается на спину медиума.
Бронзовая печать немедленно отлепляется от белой груди. Дымясь, она прилетает прямо в ладони Витали. Тот чертыхается, перебрасывает её из рук в руки, после чего швыряет обратно в таз.
Тело Ольги, лишившись буйной силы, повисает на цепях, как использованный маскарадный костюм. Медленно к ней возвращаются прежние человеческие черты.
- Он ушел? – спрашиваю в напряженной тишине, поскольку никто не торопится снимать Ольгу с цепей.
- Да, - после паузы кивает Виталя – Теперь, думаю, ушел.
Мы все вместе освобождаем Ольгу от цепей и опускаем на пол. Серафима слегка шлепает её по щекам. Наконец, Ольга открывает глаза. В этот раз они карие и совсем не кошачьи.
- Как ты? – спрашивает Виталя.
- В порядке - звучит в ответ слабый голос. – Унесите меня отсюда.
Виталя тушит свечи. Серафима взваливает Ольгу на плечо и мы покидаем жуткие сумеречные покои.

5 серия. Ночь с 1 на 2 июля. Крысы. ( фрагмент пятой серии)

В виду новых обстоятельств Виталя решил, что будет лучше подняться в его квартиру. Это было соображение безопасности. Он жил на пятом этаже в максимальном отдалении от подвала. Кроме того дверь в квартиру представляла собой сплошной десятисантиметровый слой железа. Я сомневался, что такую крепость создали предки, опасаясь местных воров. Наверняка, парнишка готовился к чему-то самостоятельно с тех пор, как остался один. Дверь открывалась от цифрового замка по коду, который вводился на сенсорном дисплее. Вот, думаю, тебе и провинция.
После того, как он ввел нужные цифры, дверь фыркнула и медленно открылась. Первой вошла Серафима с девушкой, перекинутой через плечо. Я задержался на пороге, обернулся и увидел, что Виталя прилип ухом к противоположной двери. С монтировкой в руке он походил на малолетнего домушника.
- Слышно чего-нибудь? – тихо спрашиваю.
Он лишь мотнул головой и к другой двери прислонился. Но там он тоже ничего не услышал. Зато в последний момент, когда он уже заходил в квартиру, снизу раздалось такое жуткое «бум», что это услышали все мы. Звук напоминал глухие удары по толстому железу. Этот звук шёл из подвала. Эхо ударов многократно множилось, отражаясь от подъездных стен. Тьма внизу тотчас ожила. Мне показалось, что уже повсюду шуршат крысы, клацая когтями по гладкому бетону лестниц.
- Быстрее внутрь – толкает меня Виталя и вваливается со мной в прихожую.
Тяжелую дверь мы закрыли вместе, навалившись плечами. Как только она встала на место, электронный замок пикнул, оповещая, что квартира заперта. С той стороны по металлу заскребли чьи-то когти. Значит, не показалось…
- Дьявол – со злости Виталя бьет кулаком по двери и оборачивается к нам.
Бледная Серафима с малоподвижной Ольгой на плече застыла чуть дальше по коридору.
- Что там? – спрашивает она, опережая меня на полсекунды.
- Думаю это крысы…с подвала.. – как-то ошарашено отвечает Виталя и глаза у него бегают от волнения туда-сюда.
Видно, что он соображать быстро пытается, да всё у него думка с крючка срывается.
- Черт! – восклицает, мысль поймав – Грыничкины норы! Серафима, бросай тело на диван, займись норой на кухне. Я заделаю в спальне. Быстрее, быстрее!
И бежит такой мимо меня, сломя голову, словно я тут и не стою вовсе.
- Эй, - кричу – А мне что заделать!?
- Поможешь Серафиме – на ходу Виталя кидает – Пойдем, я дам тряпок!
Серафима сбросила Ольгу с плеча на диван в гостиной, как только что похлопанный ковер и рванулась на кухню. Я краем уха услышал, как наш медиум слабо, но емко, матькнулась. Ну, думаю, значит все в порядке. Не всю душу из неё демон выпил.
Я пока за Виталей нёсся, мельком успел заметить, что квартирка то у него вовсе не похожа на обычную халупу малообеспеченных уральских пролетариев. На глянцево-синих стенах коридора место семейных фото в рамочках занимала коллекция экзотического колюще-режущего оружия. Были там и самурайские мечи и турецкие сабли и индейские топоры.
Грыничкины норы в этом доме, как я позже разузнал, были повсюду. Это существо, до того как я его пригвоздил к стенке, имело неограниченный доступ в любую из сорока пяти квартир. Никто из жильцов не осмеливался чинить препятствия Грыничкину. Все эти годы он жил здесь хозяином.
В квартире Витали таких нор было две: одна в спальне предков, другая в кухне.
Родительская спальня сияла идеальным порядком. Куда ни глянь, все бело-розовое и накрахмаленное, как в кукольном домике. На заправленной двуспальной кровати по центру комнаты не единой лишней складочки. Розовые подушки с вышитыми цветочками скульптурно подпирают другу друга. Кровать Виталя не тронул. Встав на табуретку, он полез на верхние полки в новенький шкаф из светлого дерева. Вскоре сверху посыпались чистые простыни и покрывала.
- Неси это в кухню – мне с табуретки говорит – Заделайте дыру там поплотнее.
Я спорить с ним конечно не стал. Хочет свежевыстиранным бельем отверстия в полу заделывать – что ж, это его право. Беру, в общем, все белье в охапку и бегу в кухню.
Вбегаю, вижу: огромная взлохмаченная Серафима на четвереньках стоит и дыру в полу (прямо у плинтуса) крышкой от кастрюли закрывает. Не просто закрывает, а наваливается на крышку обеими ладонями. Причем нож она не выпустила и лезвие из-под верхней кисти торчит как продолжение руки. А кухня тут такая же тесная, поэтому габаритная тетка мощным торсом поневоле в газовую плиту справа упирается, а там сверху кастрюля с чем-то трясется от её телодвижений.
- Вот – говорю впопыхах, простыни к плинтусу бросая.
И рядом на колени сажусь.
– Там кто-то есть? – спрашиваю.
- Мне кажется, я что-то слышала – пыхтит Серафима.
И сама она так сильно старается крышку придавить, что не замечает, как халат у неё предательски сверху распахивается.
- И что теперь? – спрашиваю, стараясь не смотреть на огромные буфера.
- Я уберу крышку, а ты сразу конопать нору простынями.
Я простыню двумя руками натянул экраном, будто это сеть и я её собираюсь накинуть.
- Да сверни ты её сначала узлом - ворчит тетка – И толкай сразу вниз, как я крышку уберу.
Я скрутил простынь, как она сказала. Получилось нечто вроде короткого фрагмента толстого каната.
- Насчет три – говорит Серафима – Готов?
Киваю, что готов. Она начинает считать:
- Раз, два, три! – и резко отодвигает крышку.
Не знаю точно, замешкал ли я или всё действительно произошло так быстро, но как только Серафима убрала крышку из-под неё молниеносно выскочила здоровенная серая крыса с противным длиннющим розовым хвостом. Это атака по своей внезапности походила на выстрел живым снарядом.
Почти тут же раздался душераздирающий крик Серафимы. Крыса вонзила зубы куда-то в мягкое плечо тетки и продолжала висеть там, пока вся эта громадная женщина в откровенном розовом халате металась по полу, пытаясь её отодрать. Я в момент нападения повалился назад в другую сторону, испытывая шок, который едва не перешел в сердечный приступ.
Немного опомнившись, я выхватил нож из ножен и почти сразу застыл в ужасе от увиденного. При падении Серафима отпустила свой нож и теперь, отталкиваясь ногами, крутилась на месте, пытаясь голыми руками отодрать агрессивную тварь. Присосавшаяся к плечу крыса, тем временем, разбухала. Она натурально росла во все стороны, словно её надували, как воздушный шарик. На мохнатой спине уже отчетливо выпирал позвоночник с острыми позвонками. Серафима кричала и била животное по голове обеими кулаками. Она то садилась, то снова падала на спину. Её халат задрался и здоровые голые ноги дрыгались, как два белых отъевшихся питона.
В попытке отделаться от крысы, тетка с размаху врезалась пораженным плечом в стекло духовки. От удара кастрюля с красным свекольным супом опрокинулась на голые ляжки Серафимы. Ярко красный бульон с нашинкованной капустой и свеклой мигом растекся по полу кроваво-жирным пятном.
Однако крыса ничуть не ослабила хватку. Она продолжала расти. За минуту она выросла из размеров крупного енота до размеров разъевшейся росомахи. Из её пасти брызгала кровь, которая стекала ручьями по необъятным грудям боевой тетки, впитываясь в её розовый халат необъятным алым пятном. Поздоровевший крысиный хвост хлестал по сторонам так быстро, что не было никакой возможности поймать его.
Не зная, с какой стороны подступиться к этой куче-мале с кровью и криками, я все же полез с ножом прямо на крысу, но тут Серафима, брыкаясь, задвинула мне ногой в бок и сквозь боль прокричала: «Конопать!»
В ужасе я убираю нож в ножны, снова подбираю скрученную простынь и начинаю впихивать её в дыру рядом с плинтусом. Дыра оказывается несколько больше, чем я предполагал. Большая часть простыни уходит подпол за считанные секунды. Наконец я затыкаю отверстие плотно по всем щелям.
Я оборачиваюсь назад с твердым намерением всадить в растущую крысу всю сталь охотничьего ножа. Я поворачиваюсь уже с оголенным лезвием, но то, что открывается перед глазами, на время остужает мои порывы.
Крыса полностью утратила прежний облик. Теперь это не крыса, а страшная полутораметровая тварь с мускулистыми длинными ногами и несколько укороченными когтистыми лапами. По форме это нечто отдаленное похожее на мохнатое кенгуру с громадной вытянутой вперед мордой, усыпанной острыми зубами.
Эта тварь больше не висела на плече Серафимы. Она возвышалась над теткой в дальнем конце кухни, как хищник над сваленной антилопой. Розовый хвост, в предвкушении победы, извивался в сантиметрах от моего лица, ударяясь о посуду на столе. Тарелки с кружками летели на пол и бились на разноцветные осколки. Серафиму обездвижили, придавили крупной мохнатой стопой, встав ей на грудь. Тетка пыталась достать кривой нож, потерянный во время схватки и блестевший теперь под холодильником.
Будто в замедленной съемке я вижу, как страшная зубастая пасть тянется к женской шее, чтобы прокусить её. Я понимаю, что надо действовать и, пытаясь выиграть секунды, испускаю страшный вопль.
-Стоять твар-р-рь! – кричу во все легкие.
И это помогает. Крыса-кенгуру удивленно поворачивает голову в мою сторону. Красные глаза быстро ловят меня в фокус. Ну, думаю, иди сюда, сейчас я тебе втолкаю в глотку весь свой нож.
Но тут в кухню врывается Ольга с самурайским мечом, который она держит обеими руками высоко над собой. Зубастая тварь перехватывает мой взгляд, оборачивается назад.
Меч со свистом прорезает воздух и мастерски отсекает мохнатую голову, разделяя шейные позвонки. Крупная разорванная артерия из того места, где была голова, фонтанирует плотным красным потоком на белый холодильник. Отрубленная голова укатывается под раковину. Обезглавленное тело падает на Серафиму и заливает её лицо густой вишневой кровью.
Во время удара мечом кровяные брызги немного попадают и на мое лицо. Ольга, роняя меч на пол, смотрит на меня крайне беспокойным взглядом.
- Ты в порядке? – спрашивает она, порывисто шагая вперед, переступая Серафиму, готовая схватить меня, если я вот-вот упаду без сил.
- Господи, у тебя кровь на лице- она дотрагивается до моей щеки и размазывает крысиную кровь полосами, словно делая мне индейскую боевую раскраску.
- Я в порядке – отвечаю рассеяно, глядя, как Серафима с возгласами отвращения отталкивает от себя мохнатую тушу и затем, скользя в крови, пытается встать на ноги.
- Да дай ты мне руку! – и, сыпя проклятиями, тетка хватает девушку за худое запястье.
Под мощной силой Ольга заваливается в сторону, как березка на ветру и едва не падает прямо на Серафиму.
Совсем неожиданно на пороге кухни появляется Виталя со своей неразлучной монтировкой. На лице видны свежие царапины, куртка порвана в нескольких местах, коричневый свитер на животе разодран, там алеет свежая рана. С монтировки капает кровь.
- Заделали дыру? – спрашивает, не обращая внимания на безголовое чудовище на полу.
- Да – киваю.
- Нам нужно действовать быстрее – говорит он – Не знаю, как долго мы сможем удерживать этих тварей.
Виталя проходит в кухню, отпинывает труп животного подальше от Серафимы, просит её отпустить Ольгу и обращается к последней:
- Будь добра, принеси Серафиме чистую одежду и полотенце из предковской спальни.
Если не считать довольно глубокого укуса в плечо, Серафима серьезно не пострадала. Мы с пареньком помогли ей подняться и усадили на табурет. Первое, что она попросила, был её кривой нож. Я охотно достал его из-под холодильника. Серафима схватилась за оружие мертвой хваткой и ей, кажется, сразу полегчало.
Виталя на месте ввел ей в рану двойную дозу антибиотика, который здесь, похоже, хранили в холодильнике каждой квартиры. Одну ампулу он всадил себе прямо в живот.
Ольга принесла стопку одежды с махровым полотенцем и с бинтами.
- Сама перевяжешься или помочь? – спрашивает у тетки почти доброжелательно.
- Обойдусь – Серафима хватает белье и уходит в ванную.
- Так – говорит Ольга, когда мы остались втроем – А теперь кто-нибудь расскажет мне, что тут на хер произошло?
На её вопрос красноречиво, по всему подъезду, громыхнули протяжные отрывистые «бум-бум-бум». Это были глухие, но все же довольно мощные «бум». Эти «бум» напоминали таранные удары по самому основанию дома.
- Боже, что это? – от испуга Ольга прикрывает рот рукой и все еще ищет ответа в наших глазах.
- Это он – Виталя краток и неумолим. – Дэмиэл.
- Что?
- Что слышала. Он здесь.
- Не может быть. – Ольга хватается за голову.
..........................

Серия 8. Квартира 25 ( отрывок)

...

Я вышел во тьму первым. Серафима позади прикрывала меня топором и живым пламенем.
Ольга пообещала, что засечет час и, если мы не вернемся к этому времени, то пойдет за нами, и пусть все горит синим пламенем.
На это нам нечего было возразить. Дверь в крепость грузно закрылась и нас осталось только двое.
Под светом факела, пролетом ниже, у шахты мусоропровода белел остов скелета мутанта, который еще не так давно покусал Серафиму. Крыс на нем уже было, а вот на бетонных ступенях валялось несколько серых трупов, отведавших моей шрапнели во время отхода из двадцать восьмой квартиры.
Я спускаюсь первым, опустив ствол ружья к ступеням. Яркое оранжевое пламя факела сгоняет тьму к стенам, делая её еще мрачнее и зловещее. Свет вырезает из мрака лишь небольшой кусок пространства, изрезанного страшными пляшущими тенями. На зеленых обшарпанных стенах проступают скабрезные подъездные надписи шариковой ручкой, на грязных потолочных белилах оголяются черные угольки выгоревших спичек, за подъездным окном краснеет кирпичная кладка нечеловеческого происхождения.
На пути к площадке с мусоропроводом Серафима велит мне подобрать мертвую крысу на случай хулахлопа.
- А лучше двух, – добавляет она, после того, как я с отвращением подбираю за хвост сорокасантиметровый меховый труп.
Обоих крыс я подвязываю хвостами к поясу и двигаюсь дальше. По стенам нас преследуют непропорциональные тени: одна худая – с ружьем , другая толстая – с топором. Я невольно вспоминаю предупреждения Ольги насчет нашей милой тетки.
Двенадцать ступеней и мы достигаем площадки с мусоропроводом. Здесь Серафима обходит меня, чтобы наперёд осветить следующий пролет, но тут внезапно факел гаснет.
Тьма накидывается внезапно, как быстрая смерть. Я ничего не вижу и чувствую себя так, будто мне выкололи оба глаза. Тьма настолько густая, что мне кажется, она вот-вот начнет проникать в меня.
- *лядство! – ругается Серафима и тут её рука упирается мне в грудь.
- Подержи факел, – небрежно бросает она. - Сейчас зажигалку достану.
Я хватаю факел и начинаю истерить:
-Как же он погас так? А?
- Откуда мне знать! – отвечает мне тьма взволнованным голосом Серафимы. – Ты не паникуй только, сейчас зажгу.
И слышу я, как она шуршит в одеждах своих, что-то там тихо матерится, по карманам шаря.
- Нашла? – нетерпеливо спрашиваю.
- Да подожди ты! – восклицает и тут же – А, вот она где.
Я уж радостный факел к ней протягиваю, но во мраке выбиваю зажигалку из её пальцев. Слышится железное бряцание, которое после повторяется еще два раза.
- Ну ты … - в приступе бешенства Серафима не находит подходящего эпитета.
По кожаному скрипу её сандалий я понимаю, что она спускается вниз. С возгласом «прости», я закидываю ружье за спину и в кромешной тьме спускаюсь на две ступеньки следом. Присев внизу напротив Серафимы, я ощупываю голый бетон в поисках драгоценной зажигалки. Наши пальцы сталкиваются, как слепые собаки-ищейки. Чтобы увеличить зону поисков я спускаюсь на одну ступеньку ниже, а потом еще на одну. В этом странном заброшенном доме пролеты сделаны без перил, поэтому я стараюсь прижиматься к стене, чтобы не свалиться через край.
Где-то в середине пролета, опускаясь на очередную ступень, я наступаю пяткой кеды прямо на зажигалку.
С возгласом «Нашёл!» я лихо, о бедро, высекаю долгожданную искру.
Во тьме, словно самый прекрасный цветок, распускается крошечный огонек. Появившийся свет мгновенно создает целую вселенную, наполненную существами. Одно из них это я, поднимающий над собой зажигалку с ликованием Прометея. Другое существо это Серафима с топориком. Она встает с корточек и лицо её пылает румянцем одобрения. А третье существо вырастает прямо над ней. Это мохнатое животное с огромной, чуть приплюснутой головой, увенчанной острыми ушками. У существа отвратительное розоватое рыло, где вместо носа две влажные хлюпающие дырки, с пастью, полной черных зубов. Поверх плеч за спиной у волосатой твари торчат заостренные сгибы кожаных крыл. Животное разинуло страшную пасть над рыжим вавилоном Серафимы, приняв его очевидно за диковинный улей.
По гримасе ужаса на моем лице Серафима понимает, что мы не одни. Я даже не успеваю ей что-то крикнуть. Без лишних слов она разворачивается назад, рассекая воздух индейским орудием. Изящным расширенным лезвием топор всаживается глубоко в лицо темной твари, разрубая уродливую голову чуть ли не надвое. На белую футболку с оттопыренным бюстом брызгает черная кровь. Тварь сразу оседает на колени, удерживаемая лишь топором. Серафима резко отдергивает топор в сторону и двуногое-двурукое существо, шурша крыльями, сваливается через край лестницы.
К нашему общему удивлению мы не слышим того звука, который бывает, когда тело сваливается на бетон. Более того, мы вообще не слышим звуковых признаков приземления.
Я быстро поджигаю факел в своей руке и света становится в разы больше. Пламя озаряет ближнюю стену, которая уходит вверх настолько, что её края теряются в колеблющихся черных разводах тьмы. Однако мы не видим стену напротив, ту стену , что должна быть вдоль соседних пролетов, как не видим самих пролетов и не видим потолка. Вместо них теперь один мрак, слегка отступающий при взмахах факелом.
Бетонные ступени лестницы, на которой мы стоим, уходят далеко вверх и вниз. Ступеней намного больше, чем должен вмещать один лестничный пролет.
В первые мгновения Серафима в панике решает повернуть назад. Мы взбегаем по ступеням вверх в надежде вернуться к площадке со скелетом мутанта, но вот пролетает двадцать-тридцать ступеней, а площадки все нет. Скоро мы выдыхаемся. Серафима садится прямо на бетон, чтобы передохнуть, привычно вытаскивает из джинсового кармана смятую пачку, закусывает очередную сигарету. Я снизу протягиваю ей факел, чтобы она прикурила.
- Вот и все, – говорит она, глубоко затягиваясь.
- Что значит «вот и все»? - её речи меня сразу настораживают.
- Мы в хулахлопе, – Серафима выдыхает мне в лицо дыма и выдает свою безумную улыбку. – Причем в каком-то изощренно-коварном, мать его.
- Откуда ты знаешь?
- Оттуда, – усмехается тетка, – Посмотри туда, – и она кивает в сторону тьмы, – Не бойся, посмотри.
Я протягиваю факел над краем лестницы, за которой шевелится вязкая тьма. Этот мрак, словно живой, послушно отступает от огня, но дальше все равно одна чернота, без оттенков и полутонов. Во всем мире остались только мы вдвоем, бетонная лестница, облезлая бесконечная стена и черная пустота.
- Боже, я ничего вижу,– говорю я и меня обжигает холодок вдоль позвоночника.
- А что там? – спрашиваю я, кивая во мрак.
- Жопа там беспросветная, – красноречиво объясняет Серафима, потягивая свою мощную шею в стороны. – Ты теперь, Алексей, заведи глаза везде, где можно. Эти твари нас теперь пока не сожрут, не успокоятся.
- И куда мы пойдем? – спрашиваю мрачно. – Вверх? Вниз?
-Тут особой разницы нет. Но пойдем мы вниз, поскольку так то оно всяко легче. Ты, дружок, пойдешь впереди с ружьем. Факел отдашь мне. Будем смотреть в оба. Стреляй только по необходимости и старайся не промахиваться. Когда-нибудь эта лестница должна кончиться.
Серафима выбросила горящий бычок в темный космос за краем лестницы, и я несколько секунд заворожено смотрел, как красноватый уголек безнадежно сопротивляется прожорливой ночи. После я отдал факел, снял со спины ружье, схватил его поудобнее за ложе и двинулся вниз. Серафима сверху позади меня освещала нам путь.
- Ну что, доволен теперь своим приключением? – спрашивает меня через пять или семь ступенек.
- Чего? – отзываюсь, не улавливая сути вопроса.
- Ну, ты же за этим сюда приперся. Хоть и не репортер, а все порода одна. Любопытный ты проныра, я это сразу по твоим глазкам прочла.
- А я думал, ты меня за брата демонского приняла, – напоминаю я своей компаньонше. – Не помнишь уже, как убить хотела?
- А ты не умничай, понаехали тут из столиц и умничают.
- Да не из какой и я не из столицы. Я чуть южнее вас живу.
- А какая разница? Все едино, пижон городской.
- Серафима, ты хочешь просто позлиться? – оборачиваюсь я с остановкой – Или решила случаем воспользоваться, чтобы избавится от меня?
Стоим мы так на ступеньках и смотрим друг другу в глаза и каждый с хитринкой.
- Вижу, тебе эта собака Ольга что- то про меня наплела, – выдает мне Серафима с укором.
- С чего ты взяла? – говорю, а сам как дурак взгляд в сторону на мгновение отвел.
- Вижу, вижу! Ах она зараза, бестолковая девка.
- Ладно, успокойся, – говорю. – Никто про тебя ничего не говорил.
- Ты мне зубы не заговаривай, – бойко отвечает Серафима – Напоили старую, а сами секретничали на кухне.
- Я спал, – говорю. – Так же крепко, как и ты.
Несколько минут мы спускаемся, продолжая легкую перебранку. Со временем я начинаю понимать, что возможно Серафима наезжает на меня специально, чтобы отогнать от себя весь ужас бесконечного мрака по соседству.
Но даже с разговорами тьма, хранящая неизвестность, напрягает меня. Время от времени, чтобы отвлечься, я бросаю взгляды на настенные записи шариковой ручкой – местное творчество тинейджеров или взрослых дебилов.
…. «Вова лох», «Атсаси паскуда», «Светка мандавошка», «Ибанатор Федя», «Здесь живет пидар», «Сам пидор»…..
Слова появляются одно за другим, извлекаясь из тени факельным пламенем. Надписи кажутся мне лучшими образцами непризнанного литературного жанра. В каждое слово вложена душа нерожденного поэта. Но главное, все эти пошлости полны человеческой жизни, оставшейся где-то за той стороной кирпичных стен. За той стороной хулахлопа.
- Стой! – вдруг, шипя, одергивает Серафима.
Я замираю, прижимаюсь спиной к стене, и инстинктивно прицеливаюсь в маслянистый мрак. Серафима жмется к стене рядом со мной, слегка опуская факел перед собой.
Чуть заметный порыв воздуха вытягивает пламя, колебля длинные тени.
Внезапно откуда-то из темных глубин вырывается крылатая тварь точь-в-точь той наружности, которая пыталась откусить Серафиме голову.
Тварь, обдав нас взмахом крыльев, быстро взлетает гораздо выше и я, запаздывая с выстрелом, лишь провожаю её взглядом. Мы все еще стоим без движения, ошарашенные недавним маневром, гадая, куда подевалась чудовище. И меньше через две секунды ночное существо, похожее на сильно эволюционировавшую летучую мышь, вдруг, пикирует на нас с левой стороны, кровожадно протянув мускулистые руки.
Чувствуя себя вылитым из металла, не дрогнув не единым мускулом, я разворачиваюсь и прицельно жму на курок. Заряд шрапнели сносит огромную мохнатую голову задолго до столкновения. Кусочки мозга и черепа окропляют стену, а после лениво скользят вниз. На ступеньки, чуть пониже нас, падает обезглавленное хвостатое тело. Оно сваливается со звуком кожаного мешка, набитого потрохами в собственном соку. Тело продолжает дергаться в конвульсиях, черный хвост изгибается в кольца, нервируя нас своей настойчивостью.
- Боже, ну и огромная эта тварь, – вздыхаю я с облегчением, когда опасность уже миновала.
- Я тебе говорила, будь внимателен, а ты на стену пялишься! – шпыняет меня Серафима. – Неужто не почуял, как холодом подуло? Ты…
И тут её тираду на полуслове обрывает детский смех из темной глубины. Это чистый смех ребенка, подобный журчанию горного ручья. Такой смех бывает у тех детей, которые еще не познали обид и горя. Смех звучит лишь несколько секунд, а потом исчезает.
Напуганные до смерти, мы смотрим друг на друга, не решаясь нарушить тишину.
- Откуда это было? – наконец, спрашивает Серафима.
Медленно и осторожно она подвигается к краю лестницы, протягивает факел в антрацитовую пасть ночи.
- Я не уверен, – говорю, вставая рядом. – Мне кажется снизу…
Внезапно смех возвращается, затем исчезает и снова появляется. В этот раз он отчетливее и точно снизу.
- Это там! – выкрикивает Серафима. – Ильюша!
И она бросается по ступенькам вниз.
- Подожди! – кричу я, кидаясь за ней вдогонку.
Большая тяжелая Серафима неожиданно обретает легкость молодой лани. Она перепрыгивает через тело убитой крылатой твари, легко приземляется на свободную ступень и бежит дальше, прыгая через пять, а то и шесть ступеней. Она бежит с факелом, поэтому мне приходится не отставать. И я прыгаю так же через несколько ступеней, уповая лишь на то, чтобы не подвернуть лодыжку. Огромный шар света, который окружает Серафиму и едва не ускользает от меня, уверенно вспарывает мрак, обнажая все новые и новые бетонные ступени вдоль зеленой облупленной стены с бесконечными надписями.
Пока мы бежим, детский смех то раздается очень близко, то внезапно отдаляется, словно падает в колодец. Оглушенный сердцебиением в висках, на бегу, я кричу Серафиме, что это может быть ловушка, что нам нельзя терять голову, но она словно обезумела.
Не знаю, сколько еще бы я выдержал этого марафона. К счастью через несколько минут Серафима почти так же внезапно остановилась. Я едва не врезался в её мощную спину.
- Ты совсем спятила? – говорю с одышкой, хватаясь за её здоровое плечо. – Это же развод, наверняка. Ты нас обоих погубишь!
-Тшшш! – шипит Серафима и в глазах у неё какой-то шизофренический блеск. – Слышишь? Теперь это там!
И в угольную тьму справа факелом указывает. И подходит к самому краю.
Я сразу же стойку с ружьем занял, прикрыть чтоб выстрелом в случае чего свою неразумную напарницу.
- Брось эти игры, Серафима, – говорю, покрываясь испариной. – Нету тут никакого Ильюши. Сама же знаешь, что нету.
Но тут сам слышу, как из эбеновых пространств доносится сладкозвучное многоголосье. Чуть погодя во мраке обозначились мерцающие желтые точки, которые беспорядочно двигались между собой. Еще через мгновение точки стремительно выросли в желтых бабочек, не больше обычных крапивниц. Эта была стайка из тридцати или сорока особей и все они в разнобой голосили одно и тоже: «Мы знаем тебя, мы знаем тебя, мы знаем тебя…».
В кружении, хаотичным клубком, бабочки разом облепляют огромную голову Серафимы. Агрессивные насекомые бьются об её лицо, продолжая долдонить свою песню. Они пытаются проникнуть в глаза, залазят в волосы, несколько исчезают во рту.
Бедная тетка закричала, отчего в рот сразу залетела новая охапка желтых паразиток. Она замахала руками, выронила факел и, отступая назад, врезалась в стену, а после сползла на бетонные ступени.
Благодарение небесам, факел не свалился в бездну. Я мигом кинулся к нему, подобрал и стал яростно им размахивать перед Серафимой.
- Пошли прочь, твари! – кричу бабочкам.– Оставьте её в покое!
Часть голосистых созданий отстала, но некоторые все еще копошились в волосах, наполовину зарывшись в рыжий вавилон.
- Убери их, убери! - паникует Серафима, царапая себя по лицу.
Мне ничего не оставалось, как дать ей здоровую пощечину, а потом силом её руки от лица убрать.
- Успокойся! – на неё кричу. – Это просто тупые бабочки. Вот и все. Ты меня слышишь?
Серафима выплевывает мне на колени несколько желтых трупиков и кивает, мол, слышит.
- Вот и славно, – говорю, - Ты, блин, чуть факел не потеряла.
После поднимаю топор со ступени (который она тоже обронила) и вручаю ей.
- Ты не можешь просто так дуру гнать, – говорю спокойно так, почти вежливо. - Ты мне нужна, как и я тебе здесь, в этой черной дыре.
Серафима до сих пор молчит и мне это не нравится, но приставать к человеку в такой момент со словами это как игра в русскую рулетку. Можешь чего-то не то ляпнуть и нет человека.
И пока я об этом думаю, у Серафимы снова черт в глазах заиграл. Раскрыла она зенки до предела и куда-то поверх моего плеча уставилась.
- Эй, – говорю со страхом. – Ты чего это?
Серафима на меня ноль внимания, встает как танк, в сторону меня толкает, и снова своего треклятого Ильушу вслух поминает.
Я на бок завалился, обернулся и вижу там, чуть ниже нас на три-четыре ступеньки, стоит белобрысый малыш лет пяти или шести в голубой пижаме с рисунком желтого дракона на спине. Дракон этот по изогнутым формам точно, как на печати бронзовой, которую Ольге на грудь прижигали.
- Ильюша! – вновь страдальчески скулит Серафима, все ближе к малышу подбираясь.
- Нет, не надо! – пытаюсь её остановить. – Это все обман!
Но она не слышит уже. Руку протянула и почти коснулась дракона то, но тут парнишка обернулся лицом к ней: и рот у него довольный от уха до уха.
- Ильюша! – навзрыд кричит Серафима, чуть на слезу уж срывается, а малыш возьми да и сигани в бездну с распростертыми руками.
Серафима рванулась к нему и такой крик пустила, что у меня волосы дыбом встали. Стоит, в общем, на самом краю, воет по-бабьи, а в ладонях только пуговица от пижамы осталась. Я потихоньку подкрался , её за талию свободной рукой закрутил и к стене назад оттаскиваю.
В это самое время зашуршала тьма, ожила. И со стороны верхних ступенек сразу две твари крылатых на нас набросились. Одна мигом мне в плечи вцепилась и давай крылами махать, будто заводная, а вторая Серафиму за вавилоны взяла и резко вниз по ступеням протащила, словно специально разъединяя нас.
Я от испуга не сразу понял, что ноги мои от бетона оторвались. Ружье у меня за спиной на лямке, там же меч самурайский, а в руке только факел.
- Серафима! – кричу и факелом наугад тварь над собой луплю.
И слышу где-то внизу в темноте возня, а видеть уже не вижу. Серафима за линию тени утащили и борется она там где-то, в темноте.
Секунда, другая и я уже метра на три над ступенями поднялся, а оттого, что огнем в рыло мохнатое бью, животное давай из стороны в сторону вилять. То в стену упрется, то вылетит в саму матку-тьму. Я когда под низом ночь увидел, так чуть сразу дух не испустил. Нет, думаю, не пойдет так. Вытаскиваю свободной рукой нож на поясе и всаживаю почти вслепую в плоть моего похитителя. Чую, лезвие аккурат в мясо вошло и теплая струйка мне на щеки закапала. Тварь отчаяннее крылами захлопала и снова в стену врезалась, а после по ней давай вниз сползать, как подбитая ворона. Плюхнулись мы, в общем, так вдвоем на лестницу. Я от когтей быстро освободился, в два счета глотку мохнатую перерезал и сразу вниз побежал, факелом мрак распугивая.
- Серафима! – кричу. – Серафима!
Через двадцать ступеней увидел силуэт сидящий. Вавилоны растрепались, белая майка порвана на плечах, могучая шея исцарапана до крови. Сидит Серафима на ступенях, как богатырь приунывший, а под ногами у неё труп крылатый, изрубленный топором до неузнаваемости.
- Ты как? – за плечи её по-дружески обнимая, рядом сажусь. – Господи, думал хана нам уже.
- Наказание это мне, – тяжко вздыхает тетка, топором в трофейном мясе ковыряясь. – Грешная я, Леша. Бог свидетель, грешная. Сатана меня изводит.
- Чего ты несешь? – успокоить пытаюсь. – Какие еще грехи? Мы все тут заперты, ты не одна, забыла?
- Ильюшеньку моего сволочи отобрали, когда мне и двадцати не было, – рассказывает она, носом шмыгая. Один кулак у неё сжат до белых костяшек, другой рукой она так же сильно рукоять топора сжимает. – У меня приступы тогда случались, но я никогда ему плохого не делала. Никогда! Я могла его сама воспитать. Бог свидетель, могла. Так меня разве спросили? Нет! Отобрали и бумажку вручили, что не годная я мать.
- Так это был он…? - спрашиваю, на малыша намекая.
- Он,– говорит, взгляда не поднимая. – Он это, он, и вот что мне от него осталось.
Серафима кулак разжала, а там пуговка белая с четырьмя дырками.
- Вот,- говорит, – что осталось от моего сынишки.
- Это был не он, – говорю. – Я тебе чем хочешь поклянусь, что не он.
- Не надо мне клясться, – она недовольно руку мою с плеча снимает и тыльной стороной ладони слезу под глазом вытирает. – Я знаю, что он. Я потом все бумажки по новой собрала, года два у меня ушло. Добилась, чтобы вернули, приехала к приемным, а он за пару недель до того умер от пневмонии. На этом кончилась из меня мать. Одна убийца осталась.

....

От автора. Эта история не так давно завершена. Заинтересованные могут отслеживать её в моем жж.