
Еда оккупантом быть не может
Во-первых, начну с того, что лично я, совершая какие-либо покупки, не обращаю ни малейшего внимания на пометки а-ля «Не содержит ГМО». Кроме того, я без каких-либо сомнений покупаю продукты, на упаковке которых прямо указано, что они произведены с использованием ГМО – генно-модифицированных организмов. Потому что эти модифицированные организмы принципиально не могут причинить другому организму никакого вреда, кроме того, какой может причинить любая другая пища при ненадлежащих условиях ее хранения и употребления.
Часто в средствах массовой информации, в интернете, да и просто в разговоре с каким-нибудь сельским родственником можно услышать такую точку зрения, что ГМО безусловно вредны, что они влияют не только на нас, но и на наших детей, и вообще мы все умрем очень скоро и, как правило, в страшных мучениях. Подобные эсхатологические прогнозы следуют за ГМО, как родовое проклятие. Давайте посмотрим, чего же, как правило, боятся авторы таких предсказаний.
Самый главный и самый нелепый, антинаучный по сути своей довод, который принято высказывать в описанных выше случаях – что, дескать, эти продукты, будучи съеденными, каким-то образом способны не только перестроить генотип взрослой особи, но и как-то передать свои признаки будущему потомству человека, которого угораздило съесть консервы, содержащие модифицированную сою. Поэтому у всех нас скоро отрастут рога, щупальца, чешуя, жала, ботва и прочие ложноножки – если только мы немедленно не начнем бить тревогу и не объявим крестовый поход против нечестивых модификаторов самого святого – нашей пищи. То бишь, существует некая презумпция виновности ГМО – они плохие потому, что плохие, и все тут. Такое вот складывается оригинальное и в высшей степени драматичное ощущение мира.
Почему же это все – чистой воды профанация научного знания, если не сказать более сурово? Да хотя бы потому, что такое масштабное изменение, в сущности – мутация, для человека, прошедшего эмбриональную стадию развития, уже само по себе невозможно. Иммунная система ни в коем случае не потерпит наличия в родимом организме столь огромного количества совершенно чужого генного материала – ведь клетки, зачем-то включившие в свой механизм воспроизводства чужой генетический код, для нее ничем не отличаются от вирусов-захватчиков. Так что последовал бы экстренный иммунный ответ, и «испорченная» клетка (да хоть и группа клеток) была бы немедленно уничтожена, как чужеродный объект. Задолго до того, как смогла бы оказать хоть сколь-нибудь заметное влияние на организм в целом.
А еще у наших клеток есть одна очень приятная для нас особенность – они, в отличие от нас, не привыкли запускать на выполнение неизвестно откуда взявшийся, так скажем, «информационный файл». Ни одна клетка никогда самостоятельно в себя чужой генный код не встроит, даже если бы этот код до нее каким-то чудом добрался из пищеварительного тракта. Хотя как же он может оттуда добраться?
ГМО – это не вирус. Это еда, самая обычная еда. У еды нет свойства всеми правдами и неправдами преодолевать естественные защитные барьеры организма, чтобы затем коварно встроиться в его генотип. Это – свойство паразитов, вирусов, но никак не еды. Зачем обычной пище понадобилось бы такое свойство? Понятно, зачем оно вирусам – они хотя бы умеют воспроизводиться, воруя и используя копирующие механизмы более сложных организмов-носителей. А зачем самовоспроизведение уже переваренной еде? Чтобы колоситься в селезенке? Даже если так – увы, никакой еде это не суждено, если даже неведомый злой гений наделит ее собственным разумом.
Каждый, кто изучал в школе биологию, наверняка помнит, что в нашей пищеварительной системе содержится весьма агрессивная химическая среда: раствор соляной кислоты определенной концентрации, который разлагает поступающую органику на простейшие соединения. Кислоте в этом помогают все, кому не лень – различные виды ферментов разной степени едкости, энзимы и всяческая микрофлора, в обилии обитающая в кишечнике. Процесс пищеварения длителен и безжалостен, от органики в конечном итоге остаются только самые простые вещества, которые потом и вовлекаются в образование наших собственных тканей и органов. А теперь задумайтесь, какие шансы имеет сложнейшая молекула ДНК дойти неповрежденной ото рта до кишечника?
Хорошо, допустим, она туда дошла – хотя это сродни тому, как если бы человек дошел пешком от Земли до Марса и остался бы жив. И что же?
Почему-то никто, поев на ночь картошечки и закусив ее какой-нибудь креветкой, не боится, что станет синтезировать крахмал в ногтевых пластинах, а на голове у него отрастут живописные антенны. И правильно делает, что не боится, потому что это – редкостная глупость, способная прийти в голову только крайне нездоровому человеку. Однако при этом почему-то считается очень опасным съесть на ночь картофелину, модифицированную геном лангуста.
Вообще, «ген лангуста» в данном случае – некорректный термин. Пересажен картофелю был не какой-то исключительный ген именно лангуста, а просто ген устойчивости к потере воды из клеток. Чтобы в засуху весь другой картофель, как и полагается, засох, а этот чуть-чуть подсох, но остался бы жив и здоров. «Геном лангуста» данный ген в данном случае называют только потому, что он был выделен именно из этого животного. Поэтому, по бытовой логике, бояться следовало бы не отрастания антенн, а обретения нездоровой устойчивости к жаре. Но не суть.
Интересно следующее: чем в данном случае отличаются для нашего организма эти две ситуации? Что изменилось бы, если бы мы вместо картофелины с пресловутым «геном лангуста» съели бы вначале картошку, а потом лангуста? Ну, или наоборот, в произвольном порядке. Я, конечно, понимаю, что далеко не каждый у нас ест на ужин лангуста, да и я лично даже не представляю, каков он на вкус, но, тем не менее, в чем же здесь кроется качественное отличие?
Для нашего желудочного сока, желчи и ферментов – ни в чем. Что там, что там – одни и те же вещества, разлагающиеся до одних и тех же простейших соединений. Потому что «ген лангуста» – не вирус и потому что ферменты его специально щадить не будут, а клетки – не будут его специально вылавливать и встраивать в себя. Так что для организма отличий нет. Но люди почему-то все равно их упорно пытаются придумать.
Мало того, пищеварению, к тому же, совершенно безразлично, расщепляет ли оно участок ДНК, отвечавший в картофеле за синтез крахмала, либо же расщепляется модифицированный участок, содержащий информацию об устойчивости к засухе. Никаких исключений для искусственно измененных продуктов оно делать никогда не станет, это аксиома – примерно как «все прямые углы равны между собой». Потому что участвуют во всех случаях одни и те же химически активные вещества, не обладающие, в отличие от умного человека, знаниями о том, что еда-то, оказывается, модифицирована была.
Думаю, уже не имеет смысла говорить о том, что в генотип потомства у модифицированных генов доступа уж тем более нет. Опять-таки потому, что они – не вирусы и потому, что половые клетки заниматься подобной самодеятельностью тоже не обучены.
Вообще-то, процедура включения чужеродного гена в ДНК модифицируемого организма чрезвычайно сложна. Для нее ученые создают специальные транспортные вирусы, которые и доставляют фрагменты ДНК туда, куда их планируют встроить исследователи. И результат достигается далеко не с первой попытки. А генная модификация организма возможна только таким насквозь искусственным образом – только так, никак иначе. «Заражение чужими генами через пищу» – фантастика, причем совсем не научная.
Помимо всего прочего, удивляет тот факт, что люди, старательно обходящие стороной упаковки с метками «Содержит ГМО», предпочитают им точно такие же, с соседнего прилавка, но зато этих самых ГМО не содержащие. Было бы еще понятно, если бы такие люди жили натуральным хозяйством и ели бы всю пищу в максимально естественном виде. Но нет. Они покупают продукты «без ГМО», а если без ГМО и произведенные массовым способом – это со стопроцентной вероятностью означает, что такие продукты были выращены при активном участии нитратов, инсектицидов, гербицидов и прочих достижений химической промышленности. Возникает вопрос: и чем же такая еда лучше?
Использование генетических модификаций как раз и позволяет избежать огромного количества всех этих химических благ цивилизации, потому что модифицированным растениям для успешного роста, борьбы с вредителями и сорняками, защиты от жары и более быстрого созревания всего этого уже не нужно. Они специально созданы таким образом, и нет никакого смысла тратить на них удобрения и пестициды.
Еще один крайне популярный аргумент против ГМО звучит как «Они еще не полностью изучены». Почему-то принято считать, что обычные редиска, сельдерей, фасоль и кукуруза изучены очень уж хорошо и полностью. И что ученые уже полностью разобрались в сложнейшем составе кисломолочных продуктов, да что там говорить – вот нитраты и гербициды изучены хорошо. Странно только, что до сих пор проводятся исследования в этих областях, особенным вниманием почему-то пользуется именно влияние как давно используемых, так и только что разработанных пестицидов на живых существ.
Конечно, это не значит, что следует сразу же после успешного внесения в продукт нового признака повсеместно внедрять его на рынки. В конце концов, он потенциально ядовит и должен пройти всесторонние испытания. ГМО в этом плане идентичны новому лекарству и несут ровно такую же опасность. Они могут вызвать аллергические реакции, могут содержать ядовитые вещества и прочие неприятные соединения, способные в сочетании друг с другом давать непредсказуемый эффект, у них могут отсутствовать некоторые важные свойства – например, способность производить определенные витамины. Я не отрицаю, что продукт может получиться совсем не таким, каким задумывался. Точно так же «не таким» может получиться и лекарство, и консервант-стабилизатор нового поколения, и витаминный комплекс. Для выявления их побочных эффектов и существуют клинические испытания. И они, разумеется, в каждом случае должны проводиться по всем существующим нормам. Однако модифицированные продукты, которые сейчас можно купить, такой контроль прошли, поэтому есть их не опаснее, чем обыкновенные. С таким подходом никакой «отложенной опасности» от ГМО существовать не может.
Я считаю генную модификацию чем-то вроде нового этапа селекции. Она в конечном итоге полезна для сельского хозяйства, и исследования в этой области неизбежны. Кстати, тоже любопытно: почему не происходило и не происходит такой демонизации селекции? Бабушки на дачах спокойно собирают яблоки искусственно выведенных сортов, потом спокойно варят из них варенье, спокойно едят и даже не задумываются о том, что едят то, чего в природе до человека никогда не было. Ну не было варенья, а яблоки были мелкие и кислые до тошноты. И при всем этом – налицо демонизация модификаций. Чем же эти явления различаются с точки зрения конечного продукта?
В принципе, совсем нет ничего удивительного в том, что сейчас существует такая реакция на ГМО. В конце концов, паровоз, электричество и прочие подобные технические новшества тоже далеко не сразу были приняты общественностью. Что уж далеко ходить за примерами – даже обычный картофель в свое время в России был категорически не принят. Возможно, тому виной были, в том числе, и способы его введения в быт людей. И вполне очевидно, что сейчас подобная реакция тоже активно подогревается производителями удобрений, гербицидов, инсектицидов и прочих пестицидов, а это огромная индустрия. Но, тем не менее, что бы они все хором ни придумали, ни один продукт повлиять на наш генотип никак не может, будь он хоть трижды модифицированным. Поэтому я предпочитаю не прислушиваться к бабушкиным сказкам про страшные мутации и стремлюсь покупать как раз именно модифицированные продукты – я уже сказал, почему. Еда оккупировать организм не может, а вот пестициды и нитраты вполне способны внести в него не совсем приятный диссонанс.