Когда я вхожу в комнату (неважно, где и в какую), люди отодвигаются подальше. Или стараются поскорее покинуть помещение, если есть такая возможность. Я уже привык и не осуждаю их: быть неприкасаемым, изгоем – это часть моей профессии. Профессии палача. Никому не хочется быть рядом со мной, а многим – так просто невыносимо. В нашем высокогуманном и человеколюбивом обществе профессия палача популярностью явно не пользуется. Как можно лишать человека жизни?! Пусть даже самого последнего мерзавца и негодяя.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что мои клиенты редко бывают отъявленными мерзавцами и полными негодяями. Чаще всего – это люди, случайно совершившие непоправимый поступок и приговоренные за это к смерти. Расследование по их делу обычно бывает очень долгим и дотошным – чтобы, не дай бог, не допустить ошибку. Но если все суды и инстанции пройдены, а апелляции отклонены, то решение вступает в силу. И тогда и зовут меня - привести приговор в исполнение. Или приглашают кого-нибудь другого из нашей компании, кто более подходит.
Без палача не может пока обойтись ни одно общество, даже самое человеколюбивое. За смерть у нас все еще наказывают смертью, хотя мне лично кажется это не совсем правильным. Гораздо логичнее оставить человеку жизнь – чтобы страдал и мучился. Долго, очень долго… Но нет: принцип человеколюбия требует, чтобы преступника непременно казнили, но при этом ему должна быть предоставлена возможность защитить себя. Такой вот парадокс – приговоренный к смерти имеет право драться за свою жизнь. И даже отстоять ее.
Эта грустная мысль в очередной раз пришла мне в голову, когда я летел до Саулы. Дальняя, провинциальная планета находилась на самой окраине освоенной нами Вселенной, но, тем не менее, входила в Галактический союз и, следовательно, попадала под его юриспруденцию. И на ней действовало юридическое правило - «убей палача». Преступник, приговоренный к смерти, мог выбрать дуэль, чтобы сражаться за свою жизнь. А правительство обязано было предоставить ему оружие и достойного соперника. И проследить, чтобы все было по-честному.
На этот раз моим клиентом оказался некий Боб Дорел, примерный отец и отличный семьянин. Но однажды он не вовремя вернулся с работы и застал свою жену с молодым любовником. И убил обоих, а затем хладнокровно зарезал пятерых своих детей – чтобы не страдали без мамочки. И еще застрелил двух полицейских, вызванных бдительными соседями. За что его и приговорили к казни. А исполнителем приговора должен стать я.
Мне приказали прибыть на Саулу и совершить процедуру казни. Билеты на межпланетный лайнер и шаттлы были уже заказаны, мое имя внесено в список пассажиров, а потому я отправился в путь немедленно: быстрее сделаешь, быстрее освободишься. Если останешься жив, конечно. Добрался на аэропоезде до космопорта, затем на шаттле – до орбитальной станции, а уже с нее – на сам космический лайнер. Две недели в стазисе – и вот я почти на месте.
Я вошел в планетный катер и занял место в последнем ряду. Рядом со мной имелись свободные кресла, но их никто не занял. Пассажиры осторожно косились в мою сторону и делали вид, что не замечают. Хотя не заметить меня довольно сложно – из-за белого балахона, который я постоянно ношу. Он закрывает меня целиком, оставляя лишь щелочки для глаз и прорезь для рта. Балахон выполняет две функции – скрывает меня от посторонних взоров и предупреждает: «Не подходите, это убийца!»
Все верно, так и есть. Я убийца и одновременно – приговоренный к казни. И мои белые одежды – напоминание о том, что я уже совершил и что еще совершу. Я обязан носить его до конца своей жизни, пока кто-нибудь не убьет меня. Когда это произойдет, спросите вы? Может быть, через год, а может, сегодня, если мой противник окажется хитрее и удачливее меня…
Между рядами пошли стюардессы, разнося напитки. Они вежливо просили пассажиров не отстегивать раньше времени ремни и не вставать с кресел. Одна девушка, стройная симпатичная блондинка, почти подошла ко мне, но, заметив мой балахон, резко повернулась и двинулась назад. Я невесело усмехнулся – в принципе, я имел те же права, что и все прочие пассажиры, но на самом деле… Белые одежды делали меня неприкасаемым. Впрочем, иногда так было даже выгодно – никто не лез с нудными разговорами...
Пока шаттл летел к Сауле, я просматривал местные новости. В них, как я и думал, не было ничего интересного. Это была самая заурядная планета, бывшая колония, но чрезвычайно теперь гордящаяся своей независимостью. Самым серьезным преступлением на ней считалась неуплата налогов.
Страшное преступление, совершенное Бобом Дорелом, наделало в свое время много шума, но вскоре о нем забыли. Правильно - люди не хотят помнить о плохом и страшном, предпочитают жить сегодняшним днем. Поэтому казнь никакого ажиотажа на планете не вызвала. Да и вообще не привлекла ничье внимание. Кроме соответствующих служб, конечно.
Перед посадкой наш шаттл попал в вихревой поток, его несколько раз сильно тряхнуло, но все, к счастью, обошлось. Пассажиры радостно захлопали в ладоши – слава богу, сели. Все засуетились, потянулись к выходу. Я сидел и ждал. Наконец в салон вошли двое местных стражей порядка – в серой униформе и при оружии. Первый, высокий, седой мужчина лет пятидесяти, проверил сканером мой браслет и убедился, что я – это я. После чего сухо кивнул и попросил следовать за собой. Второй, молодой белобрысый парень, откровенно меня разглядывал – судя по всему, видел палача впервые. Нас уже ждал аэрокар – чтобы доставить прямо в тюрьму. Быстро и удобно, и главное – скрытно. Незачем людям знать, что на планету прибыл палач. Это не та новость, о которой будут кричать в новостях. И интервью у меня тоже никто брать не будет…
Мы сели в аэрокар, пилот мягко поднял машину в небо. Внизу промелькнул какой-то город. Много я их уже повидал, и почти все – вот так же, с воздуха. На экскурсии меня не водят и местные достопримечательности не показывают. Зато всегда сопровождают блюстители закона. То ли меня охраняют от людей, то ли их - от меня...
«Скажите, сэр, вы на самом деле умеете убивать голыми руками?» – обратился ко мне молодой полицейский. Старший товарищ неодобрительно нахмурился – с палачами разговаривать не принято. Хотя и не запрещено. Я усмехнулся – сколько баек ходит о нас, палачах! «Нет, - покачал я головой, - я не мастер по рукопашному бою, скорее, специалист по стрелковому оружию. Потому меня и пригласили».
На лице парня отразилось разочарование. «У каждого палача своя специализация, - стал объяснять я, - кто-то, допустим, мастер по ножам и кинжалам, кто-то – по боевым лазерам и бластерам, а кто-то, как я, по старинным пистолетам. Никто ведь не знает, какое оружие выберет приговоренный, это его право, чем защищать свою жизнь. Правительство обязано предоставить ему выбор и дать соперника. Вот и все. А дальше – его дело. Если победит палач, то приговор считается приведенным в исполнение, а если победит приговоренный – то сам станет палачом. И получит право жить и одновременно – обязанность убивать других. Таковы наши законы. Но все равно от смерти еще никому не удавалось уйти – рано или поздно, но она настигнет любого из нас, палачей».
Парень удивился: «А нельзя убежать, скрыться? Вы живете свободно, и деньги за работу хорошие получаете. Улетели бы куда-нибудь подальше и спрятались…». Я показал свой браслет: «Видишь? С ним меня не пустят ни в один космопорт, а попытаюсь скрыться - найдут и убьют. Снять браслет нельзя – сразу получишь нервный паралич. С ним меня и похоронят. Вернее, кремируют - палачей не принято предавать земле, такова наша традиция». Парень понимающе кивнул и замолчал.
До места мы добрались довольно быстро. Внизу я увидел большое, серое, ничем не примечательное здание тюрьмы. У входа нас встречал сам начальник – рыхлый, толстый дядька в черной форме. Меня проводили внутрь и разрешили снять балахон. Начальник ознакомил меня с условиями боя. Боб Дорел выбрал дуэль в полной темноте и шестизарядные револьверы. Довольно необычное оружие. Думал, наверное, что специалиста по такому старинному оружию нескоро найдут, он еще поживет… Но ошибся – я как раз был мастером по револьверам.
По условиям поединка, мы будем драться в темноте, но через определенное время будет включаться свет - на две-три секунды. Стрелять можно, когда хочешь, – хоть сразу, хоть в конце. Схватка продолжается до тех пор, пока один из нас не будет убит. Я кивнул – все понятно, и попросил банку черного гуталина. Начальник тюрьмы понимающе хмыкнул и приказал принести. Я разделся догола и тщательно намазал все тело. Немного неудобно было со спиной, но тут помог один их охранников – добрая душа! С его помощью я стал черным, как негр. Через полчаса все было готово, и нас с Бобом проводили к месту дуэли – одной из офисных комнат тюрьмы. Поставили у разных входов, дали по заряженному револьверу, и вперед!
Охранник распахнул дверь, я нырнул в комнату. Перекатился, замер на полу, привыкая к отсутствию света. С противоположной стороны тоже послышался шум – это ввалился мой соперник. Он тяжело дышал – видно, сильно нервничал. Еще бы, он дрался за свою жизнь! Как и я, впрочем.
Я приготовился стрелять, но тут внезапно вспыхнул яркий свет. Да такой сильный, что я почти ослеп. Незамедлительно грохнул выстрел – это вступил в дело мой соперник. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от моей головы, я инстинктивно нырнул за какой-то канцелярский стол. Но успел заметить, что Боба был в черных очках. Вот черт, об этом я не подумал! Стало понятно, почему Боб решил сражаться в полной темноте. При свете он имеет явное преимущество передо мной...
Лампы погасли, я осторожно пополз вперед – туда, где стояли стулья. На ощупь нашел один из них, сильно толкнул, сам резко отпрянул в сторону. Грохнули два выстрела, оба, к счастью, мимо. Боб в темноте мазал… Я ответил на звук и, кажется, попал – раздался короткий крик. Так, уже легче. Тут вновь зажегся яркий свет, и мне пришлось опять прятаться за столом. Боб пальнул, но промахнулся. У него осталось два патрона…
Боб почти не дышал - боялся, что я его услышу. Он ждал включения света - чтобы выстрелить наверняка. Медлить нельзя, и я стал осторожно подбираться вдоль стены. И этот момент вновь зажглись лампы, Боб выстрелил, его пуля содрала кожу с моей головы. Черт, больно-то как! Зато я точно знал, где он находится. И когда свет погас, я выстрелил. Три пули вошли в его тело, а четвертую я выпустил прямо ему в голову. Контрольный выстрел.
Все было кончено. Зажглись лампы, вошли тюремные охранники, началась нудная процедура составления протокола казни. Местный врач осмотрел тело Боба и подтвердил, что тот мертв. А я в это время сидел на полу рядом с его телом и тянул старинную, заунывную песню, называемую у нас «Плач палача». Ее поют, когда провожают в последний путь убитого. Жертву или его палача. Как получится. Когда-нибудь ее пропоют и над моим бездыханным телом. Грустную песню нового палача.