Ну, вот, Монк решил встряхнуть залежалый раздел мистики и выложить одну вещицу.
Выкладывать буду по частям, ибо рассказ довольно велик, две "алки".
Итак...

Старенький «ЗИЛ» трясло и раскачивало на ухабистой проселочной дороге. Димка Кожин сидел рядом с водителем, одной рукой придерживая глухо позвякивавшую сумку, другой упираясь в «бардачок», чтобы при очередном толчке не вмазаться носом в стекло.
- Как зовут-то тебя, служивый? - водитель, маленький жилистый мужичок, всю дорогу молчал, а теперь, когда подъезжали к Покровке, вдруг обрел дар речи.
- Дима.
- Митька, значит. Был у меня брат Митька...
- Дима я, - недовольно поправил Димка.
- На побывку или насовсем?
- Насовсем, - выдавил Дима. Родина встречала неприветливо. Едва он сошел с поезда, полил дождь, автобус уехал, и пришлось изрядно помокнуть, пока не удалось поймать попутку до Покровки. Предвкушение праздника, на котором он будет героем, так долго лелеянное в дороге, куда-то испарилось, чертов непрекращающийся ливень и мелкие неприятности испортили настроение. Дима смотрел на мокрые сосны и думал о Наташке. Сколько раз она являлась, голая и податливая, в тревожных армейских снах, сколько писем он ей написал, сколько передумал, стоя на посту или слушая нудные политинформации замполита. И вот, когда дембель стал близок, как крах капитализма, она перестала отвечать на письма. Это могло означать только одно. "Узнаю кто, ноги ему выдерну!" - пообещал себе Дима, но спокойней от этого не стало.
- Далёко служил-то?
- Далеко.
- Десант, что ли? - косясь на самодельные аксельбанты, спросил водитель.
- Пограничник, - поправил Димка. - Что, погон не видно?
- А что мне твои погоны, - отмахнулся мужик. - Я еще тогда служил, когда и погон-то не было. А про десант подумал, потому как из нашей округи парней только в десант и берут. Здоровые, значит, не то, что городские!
Водитель замолчал, а Дима увидел знакомый изгиб реки, и сердце забилось чуть сильнее. Вот и дом! Приехали.
Дорога стала чуть лучше, деревья расступились, открывая глазу ничуть не изменившиеся одноэтажные дома-пятистенки, кирпичное здание магазина, школу и накренившуюся, как знаменитая Пизанская башня, старинную деревянную церковь. Дождь утих, и водитель выключил "дворники". Машина подъехала к магазину и остановилась.
- Мне сюда, - сказал водитель, - ну, бывай, служба! - он протянул Диме крепкую сухую ладонь.
- До свидания, спасибо, - Дима вяло пожал ладонь, нахлобучил фуражку, открыл дверцу и спрыгнул на расползавшуюся от влаги землю.
В еще подергивавшихся рябью лужах отражались куда-то несущиеся рваные облака. Полоса ливня уходила, и где-то коротко пропел петух, объявляя конец дождя. Стараясь не запачкать начищенные до блеска сапоги, Дима аккуратно перескочил через лужу и пошел по заросшей травой обочине к дому, одергивая на ходу парадную форму. Выглядел он на все сто, и ждал восхищенных, удивленных или, на крайний случай, заинтересованных взглядов, но село как будто вымерло. Дима даже сбавил шаг, надеясь, что пока он подойдет к дому, хоть кто-то оценит его выправку, но тщетно. На улице было пусто, не считая копошащихся в канаве гусей. Тем не менее - и Дима сам этому удивился - дурное настроение прошло, едва он открыл родную калитку. Лохматый Борька выскочил из-под крыльца, оглашая округу истошным лаем, потом замолк, признавая хозяина и завилял хвостом.
- Иди сюда, Борька! - улыбаясь во весь рот, позвал Дима. Пес подошел, на всякий случай принюхиваясь к димкиным рукам, которые через секунду цепко схватили его в охапку. - Вы-ырос, кобель!
Вдоволь потрепав пса за уши и загривок, Дима, наконец, отпустил его и поднялся на крыльцо. Борька семенил следом, радостно скалясь и вывалив язык. Толкнув дверь, Дима вошел в дом. Как же хорошо пахнет внутри! Хлебом, луком, топленым молоком и сосной... Наверно, отец принес сосновые поленья на растопку. Димка заглянул за печку: так и есть! Он вернулся на веранду и тщательно вытер ноги, потом снова зашел в комнату. Все было как и раньше - будто он не исчезал на два года. Там же стоит телевизор, там же цветы, так же сложены книги на полке...
Он поставил сумку на кровать и вытащил бутылку шампанского, две поллитровки "Столичной", блок дефицитных болгарских сигарет, пару матерчатых мешков с сушеной курагой и изюмом, и завернутого в полиэтилен, истекающего прозрачным жиром копченого толстолобика. Послышались шаги, и в дверях появилась мать.
- Димка! - улыбаясь, он обнял ее, - вырос-то как! На фотографии-то совсем другой. Чуяла я, приедешь ты скоро, а сердце-то не обманывает! Ох, слава Богу, вернулся! Сынок...
- Ну ладно, мам... чего там... не на войну же ходил, чего плакать?
- Ничего, Димочка, это я так... по-матерински. Кушать хочешь?
- Да нет, - Дима усадил мать на табуретку, и достал из сумки сиреневую кофту:
- Это тебе, мама.
- Что ты, сынок, зачем? Дорого, поди.
- Ничего не дорого, - отмахнулся Дима. - Я и отцу кое-что привез.
- Отцу? Вон те пол-литры?
- Нет, это я так, отметить...
- Да отцу больше ничего и не надо, разве не знаешь? А мне Макаровна прибежала и говорит: твой Димка весь при параде домой идет! Ну, и я побежала. Ты, может, все же покушаешь? Я быстро щи сготовлю. Голодный ведь с дороги.
- Да не голодный я. Вот отец придет с работы, вместе и поедим. Я пойду прогуляюсь.
Димка спрыгнул с крыльца и вышел на улицу. Борька успел протиснуться сквозь закрывавшуюся калитку и увязался следом.
У реки сидел мужик с удочкой.
- Здорово, дядя Вася!
- О-о! Димка приехал! - сосед привстал и, осторожно перешагнув через край качнувшейся лодки, оказался на берегу. - Молодец!
Он оглядел невольно расправившего плечи дембеля.
- Ну, как служба?
- Нормально. А как улов?
- Тоже неплохо. Садись, порыбачим.
- Спасибо, дядя Вася, я в Орешники хочу смотаться. Лодку не дадите?
- Отчего же не дам? Бери.
- Спасибо, дядя Вася, - Дима отвязал цепь от столбика и взял в руки весла.
- Слышь, Дима, а зачем тебе в Орешники?
- Дело у меня там.
- Ты... Смотри, не заплутай. Осторожнее.
- Чего там плутать, сто раз ходил!
- Так то раньше,- старик махнул рукой и, не замечая дергающийся поплавок, долго смотрел Диме вслед.
Сделав с десяток взмахов, Дима выплыл на середину реки. Течение медленно сносило лодку, но дембель не спешил, точно зная место, где надо начинать грести. Пора! Он снова сделал ровно десяток сильных гребков, и лодка уткнулась носом в песок там, где и было рассчитано. Димка ухмыльнулся: с точностью до миллиметра! Не забыл! Здесь начиналась тропинка в Орешники. Да Димка и без тропинки знал, куда идти, мало ли было здесь хожено.
Лес ничуть не изменился. Да и что будет ему, простоявшему века? Могучие, в два обхвата сосны и кедры устремлялись ввысь, мощью и статью вселяя уважение у всех, кто когда-нибудь ходил по тайге. И что бы ни делал человек, как ни возносился выше этих крон, они всегда оставались истинными хозяевами здесь.
Дима шел по знакомой тропинке и думал о Наташке. Как она там, что делает, почему не писала? Он остановился и постоял, пытаясь привести мысли в порядок. Закурил, пнул шишку и пошел дальше. Что делать, если она там не одна? Если с кем-то? Бить морду? Как-то это... глупо. И ничего уже не изменишь. А, что там думать, придем - увидим.
Оп-па! А Орешники изменились! Дима с удивлением увидел, что домов в поселке прибавилось, а ведь когда он уходил в армию, говорили, что орешниковцы скоро переедут в Покровку, потому как деревня хирела, молодые уезжали в ту же Покровку или в райцентр, оставались одни старики да охотники, живущие лесом.
Дима вошел в поселок. Вот ее дом...
- Здравствуй.
Дима обернулся. Позади стоял незнакомый мужик в кирзовых сапогах и клетчатой рубахе. В руках он держал топор.
Отчего-то он сразу не понравился Диме, не понравился настолько, что он не стал отвечать на приветствие.
- Ищешь кого?
- Ищу, - ответил Дима и двинулся к Наташкиному дому.
- Кого ищешь? - крикнул вослед мужик, но Дима даже не обернулся. Он подошел к дому и вошел, спиной ощущая чужой взгляд. В доме не было никого. Димка огляделся. Наташкина комната неуловимо изменилась. Он точно помнил: раньше что-то было не так, но что не так, не понять. Все стало строже, что ли. Впрочем, Наташка всегда любила порядок. Дима посмотрел на старый сервант с раздвижными стеклянными дверцами и увидел между стеклами фотографию. Он подошел ближе: на него смотрел тот мужик, что встретился ему на улице. Фото было черно-белым, мужик стоял среди деревьев, а вокруг фигуры разливалось белое свечение.
- Забавный эффект, - проговорил Димка. В детстве он некоторое время занимался фотографией и знал, что пленка может вытворять и не такие фокусы. Особенно черно-белая. - Архангел Гавриил. Только крылышек не хватает...
Неясная тревога зашевелилась под сердцем. С чего бы ей хранить эту фотографию? А его фотки нигде не видно, хоть он посылал ей не одну...
Дима вышел. Мужик с фотографии, не торопясь, постукивал топором по бревну.
- Где Наташа, знаешь? - Димка подошел к нему. Мужик выпрямился, поднимая удивительно ясные голубые глаза.
- В лесу она, шишки собирает. Вечером вернется.
- А ты кто такой? - нагло спросил Димка. Фотография жгла глаза, и злость всколыхнула сердце. - Я раньше здесь бывал, а тебя не видел.
Он ждал, что мужик ответит аналогично, и это был бы повод для драки. Но тот лишь улыбнулся:
- Я здесь недавно. Поселился тут. Помогаю вот людям.
Димка смерил мужика взглядом. Крепкий. Очень даже крепкий. А разговаривает, как чухан. Подробно отвечать на вопросы и не замечать, что на тебя наезжают - признак слабости. Часто достаточно недолгого разговора, чтобы понять, кто перед тобой: равный по силе или слабак - этому в армии быстро учили.
- Ладно. Я пошел. Увидишь Наташу, скажи: Дима приехал. Пусть придет. Понял?
Мужик улыбнулся и кивнул:
- Конечно, понял.
Но Наташка не пришла. Не пришла и на следующий день. Впрочем, и Димке было не до нее. Вечером с работы явился отец, и праздник по поводу дембеля затянулся за полночь и продолжился почти до утра.
Выйдя во двор покурить со старым друганом Пашкой, не служившим из-за какой-то болезни, Дима спросил:
- Слушай, что там с Орешниками случилось? Я чего-то не догнал, что там говорят? Какая-то секта там, что ли?
- Да не, это так, бабки болтают.
- Я вот был там вчера. Никого не застал. Куда все делись?
- А кого ты там хотел застать? А-а, Наташку, что ли? Так она, действительно, того...
- Чего? - Дима взглянул на приятеля. Тот лениво повел белесыми глазами:
- Сдвинулась по фазе, вот чего. Все девчонки - как девчонки, а она сидит в своих Орешниках, ни в кино, ни в клуб не ходит. Никуда.
- А почему?
- А хрен знает!
- Понятно, - на самом деле Дима ничего не понял. - А ты в Орешниках давно не был?
- Да был как-то. А что?
- Не видел там мужика такого странного? Вежливый такой... до отвращения.
- А-а, знаю. Пришлый он. Приехал откуда-то, и поселился в Орешниках. А кто говорит: в тайге его нашли. Да мне пофиг. Рассказывали, он и по-русски-то не говорил. Потом научился.
- Так он что, иностранец, что ли? - удивился Димка. Незнакомец прекрасно говорил по-русски. Нет, иностранец, разве что шпион. Хе!
- Да черт его знает. Тебе-то что?
- Да так, - Димка бросил окурок под крыльцо и вернулся в дом.
Наутро Димка подошел к матери:
- Мам, что за мужик новый в Орешниках объявился?
- Зачем ты спрашиваешь? - мать странно посмотрела на него.
- Да вот, встретил там. Не припомню, чтобы он там раньше жил.
- Ты с ним говорил?
- Говорил.
- И что он тебе сказал? - глаза мамы блеснули неподдельным любопытством. Дима пожал плечами:
- Да ничего. Странный он какой-то. Кто он такой?
- Просто человек, - мать повернулась и пошла на веранду. Дима опешил. Ему не понравился ее тон. Кажется, она очень хотела услышать, что говорил незнакомец, но не хотела говорить о нем самом.
Мать взяла ведро с объедками, оставшимися от застолья, и вышла во двор. Дима догнал ее:
- Мама, почему ты не хочешь говорить о нем? - мать остановилась.
- А почему я должна о нем говорить?
- Мне интересно.
- Тебе интересно, так и спроси у него сам, - мать толкнула дверь сарая, и поросенок довольно захрюкал, узнавая хозяйку. Дима вышел на улицу. Путь до магазина занял не больше минуты. Еще с детства Дима знал, что продавщице тете Варе известно все (или почти все) про всех в деревне. Все слухи, сплетни и новости неизменно проходили через нее. Он толкнул давно не крашеную, обшарпанную деревянную дверь и вошел.
Грузная, в белом халате и ярко-красной помадой на губах - за два года она ничуть не изменилась.
- Димочка! Наконец-то зашел! Дай-ка полюбоваться на тебя.
- Здравствуйте, тетя Варя, - поздоровался он.
- Ну, ты молодец. Изменился, сразу видно, мужиком стал! Армия, она любому мужику только на пользу - правильно я говорю?
- Правильно, тетя Варя.
- Ну, чего зашел? Надо чего-нибудь?
Димка глянул на прилавок и усмехнулся: действительно, ничего не изменилось. Разве что цены.
- Просто так зашел. Показаться. Поговорить.
- А я видела, как ты приехал, - разулыбалась тетя Варя. Половина ее зубов блистала золотом. - Такой красавец! Так в форме и будешь ходить?
- Похожу пока. А что нового в округе? - небрежно спросил Дима.
- Да что у нас может быть нового? Живем, как можем. Вот если работу надумаешь искать, так лучше езжай в Земское. Там точно тебя возьмут.
- Кем?
- Водителем, например. Чем плохо?
- Да нет, нормально. Лучше чем шишки в лесу собирать.
- Ну, это уж кому как.
- А что, в Орешниках все так же живут?
- Мало кто там остался, молодежь вся уехала.
- А Наташка Фокинина почему осталась?
- Вот ты о чем, - тетя Варя облокотилась на прилавок и, подперев щеку пухлой рукой, посмотрела на Диму. — Не знаю, почему она осталась...
- Тетя Варя, - как мог, проникновенно, сказал Дима, - вы все знаете. У ней что, жених объявился? Я хочу знать.
- А что случилось?
- Перестала она мне писать уже давно. И встречаться, похоже, не хочет.
- С чего ты взял? - продавщица доверительно наклонилась к нему.
- Был я в Орешниках. Наташу не видел, просил передать, чтобы пришла, и нет до сих пор! А ведь раньше... - Димка прикусил язык. Незачем трепаться о том, что было раньше.
- Раньше и Орешники другими были.
- Как это "другими"?
- А вот так. Бригадира хромого помнишь? Ну вот: раньше не было недели, чтобы он ко мне за водкой не бегал, а теперь не приходит. Заходил как-то, так я его не узнала! Раньше через слово мат в перемат, а теперь - как подменили! Чудеса прямо. А Татьяна Ивановна, помнишь, какая была?
Димка невольно усмехнулся. Еще бы не помнить! Как гнала его ухватом до брода, прознав, что они с Наташкой...
- ...так представь себе: приходит, здоровается, вся вежливая такая, аж противно. А раньше ведь не такой была. Не пойму, может, она издевается? На днях в церкви она батюшке такое сказала, что тот чуть ее не выгнал! И с твоей Наташкой тоже не пойму. Все девки на нормальную работу устроились, кто уехал, кто замуж выскочил - а она сидит в Орешниках, носу не кажет. Я думала: тебя ждет, а теперь-то чего?
- А что за мужик в Орешниках появился? Молодой такой. Что он там забыл?
- Никто не знает, откуда он появился, - продавщица перешла на тихий, доверительный тон, точно рассказывала страшную тайну. - Орешниковцы говорят: из лесу пришел. Говорят, память человек потерял, кто он и что он - не помнит. Участкового вызвали. Он забрал его сперва, думал, беглый уголовник. Отвез в район, проверили там. Сказали: не судим и в бегах не числится. Ну, и отпустили. Правда, сперва к докторам свезли, но те тоже ничего не нашли. Сделали ему документы, он и живет теперь в Орешниках. Хороший мужик, говорят, не пьющий. Ты, Дима, водочкой-то не балуешься?
- Да нет, - ответил Дима, смиренно опустив глаза на стеклянный холодильник с одинокой горкой плавленых сырков.
- Смотри, водка до добра не доведет. Мой-то от водки помер...
Димка вышел из магазина неудовлетворенный. Ну, их к черту, эти слухи! Только запутаннее становится. Надо сходить в Орешники и разобраться. Самому.

Мне очень понравилось. Хороший расказ. Образ отлично проработаны. И мистика я вижу присутствует, наконец. Буду ждать продолжения.

Спасибо, silverrat, дождался хоть одного отзыва. Конечно, продолжение будет. Прямо щас.

Дима шел по тропе, пиная попадавшие под ноги шишки. С дерева вниз головой проворно сбежала белка, посмотрела глазами-бусинами и так же стремительно скрылась в зеленой хвое.
Подойдя ближе, Дима услышал стук топоров.
Строили дом. Странный дом, похожий на египетскую пирамиду, только из бревен. Если б не мужики, которых он помнил, Димка подумал бы, что у строителя "не все дома". Но все вместе с ума не сходят. Он подошел ближе и сразу признал чмыря без памяти и хромого бригадира. Улыбаясь, тот кивнул Димке:
- Здорово, солдат!
- Отслужил уже, - буркнул Димка, наблюдая, как мужики ловко обтесывают свежесрубленный, сочащийся смолой, ствол.
- Какими судьбами? - спросил бригадир, не прерывая работы.
- Да так.
- Помочь не хочешь?
- Не-а.
- Ну, как знаешь, - кивнул мужик, остальные даже не подняли голов. Топоры продолжали стучать.
Дима пошел к Наташкиному дому. Подошел к крыльцу, дернул за ручку... Наташка была дома. Ничуть не изменившаяся, как показалось ему, она обернулась и встала из-за стола, за которым что-то читала.
- Димка! - Димка ждал, что она подойдет и повиснет на шее, как это бывало два года назад. Он помнил ее жар, помнил мягкую грудь, нежно прижимавшиеся к нему. Он ждал.
Она подошла, но остановилась, не дойдя два шага. Легкое платье, перевязанное в талии узеньким пояском, подчеркивало крутые бедра и красивую полную грудь.
- Привет, Дима, - голос был тем же, приятным и добрым, и Дима воспрял духом Он все простит, если все будет, как прежде...
- Здравствуй, Наташа! Как приехал - сразу к тебе пришел, а ты все пропадаешь где-то. Чего не писала?
- Да все как-то... Не могла, Дима.
- Почему это вдруг? - спросил он. Радость уходила, в груди наливался свинцовый шар. - Писала, писала, а потом - ни ответа, ни привета! В чем дело-то?
- Помнишь, разговаривали мы, - тихо сказала Наташка, поправляя темный локон, упавший на щеку, - раньше... Мечтали, что будем жить вместе. В общем, не получится у нас ничего, Дима. Все изменилось. Прости меня, если сможешь.
- Да что изменилось? - выкрикнул Димка.
- Все. Я изменилась, Дима.
- Значит, пока я там... ты изменилась? Ты не изменилась, ты изменила! То, что обещала ждать, забыла? То, что в письмах писала, забыла?
- Я все понимаю, Дима, прости. Я виновата перед тобой, и... Хорошо, что ты зашел. Вот, возьми, мне он больше не нужен. Извини, - она разжала ладонь, протянув Димке серебряный кулон с тельцом, ее знаком Зодиака, подаренный им до отъезда на призывной пункт.
- Ну... - Дима не знал, что сказать, но брать кулон не стал, а ударил по раскрытой ладони, так что серебряный бычок улетел куда-то на пол. Он развернулся и вышел, в душе надеясь, что сейчас Наташка окликнет его. Вот сейчас... Не дождался.

Дома легче не стало. Прошел день, другой. Охи и ахи кончились, даже деревенская мелюзга уже не обращала на Димкины значки и неуставные шевроны внимания. Теперь только делом можно было показать, чего ты стоишь, и Димка чувствовал это молчаливое ожидание. Но делать ничего не хотелось. Не лежала душа. А все после того случая в магазине...
Утром он отправился за пивом. Подходя к магазину, через стеклянную витрину Дима увидел Наташкину мать. Та разговаривала с тетей Варей. Димка помедлил, раздумывая, светиться ли с пивом перед Татьяной Ивановной, но потом махнул рукой: черт с ней, вперед, погранцы! Он вошел в двери и услышал:
- А уж она-то как его любит... - Татьяна Ивановна осеклась, увидав вошедшего, и тут же попрощалась:
- До свиданья, Варвара, тороплюсь я. Пойду.
Подхватив сумку с покупками, она прошла мимо Димы и поздоровалась:
- Здравствуй, Дима.
- Здравствуйте, - машинально ответил он. Дима хотел передать Наташке привет, но стоял, как оглушенный. А может, не о ней речь была? О ней, он сердцем чувствовал - о ней!
- Дима, ты чего? - спросила замершего в дверях дембеля продавщица.
Дима очнулся. Пива ему уже расхотелось.
- Да так... Зашел, - неопределенно ответил он.
- А-а, о Наташке думаешь? - участливо сказала продавщица. - Я же вижу. Ну, ты же солдат, борись!
- Ничего я о ней не думаю! - отрезал Дима. - И не ваше это дело!
Хлопнув дверью, он вышел, так ничего и не купив. На душе было мерзко. Да что же это? Он, местный парень, дембель, отличник боевой подготовки, пограничник - и пасует перед каким-то безродным! Любит? Ничего, узнает, какое тот чмо - разлюбит!
Дима едва ли не бегом вернулся домой, переоделся и вышел на улицу в обычном деревенском: штанах, заправленных в смятые кирзовые сапоги, и рубашке с засученными рукавами.
Лодка была на привязи, дяди Васи не наблюдалось, ну и отлично! Он прыгнул в лодку, едва не перевернувшись, это лишь прибавило злости. Он меня надолго запомнит, думал Димка, берясь за весла. Он быстро переплыл речку и двинулся к Орешникам.
Странный дом, что строили в деревне, стал выше, напоминая пирамиду с усеченной вершиной.
- Что это за дерьмо? - зло процедил Димка, - они, что, здесь все гребанулись?
Как кстати! Из недостроенного дома вышел тот чухан. Не медля ни минуты, Димка подошел к нему:
- Ты чего к Наташке подкатываешься, а? Кто ты такой? Откуда ты здесь взялся? Запомни, козел: она - моя девчонка, усек?! Моя! Ты понял?!
- Подожди, - мужик ничуть не испугался, но забазарил, как настоящий чмырдяй:
- Я ничего не понял. Чего ты хочешь?
- В морду тебе дать! - не выдержал Димка. Он размахнулся и ударил в ненавистное лицо. Мужик свалился наземь. Потом встал.
- Зачем ты бьешь меня?
Он не набросился на обидчика, и Димка удовлетворенно хмыкнул: точно, чмо!
- Потому что ты не понял! - и снова удар, под ложечку. Сразу не встанешь!
Пришлый упал на колени и закашлялся. Димка стоял над ним. Сейчас последний удар!
- Дима-а-а! - из дома выскочила Наташка. Она бежала изо всех сил. - Дима, не смей!
Он промедлил. В следующий миг его рука была перехвачена. Один из орешниковцев, парень немалого роста, играя желваками, молча смотрел на Диму, сжимая его руку, словно в клещах.
- А ну, пусти! - Дима попытался вырваться, но верзила молча скрутил его. С этим парнишкой не совладают и трое таких, как Дима!
Подходили люди.
Когда Дима устал вырываться, его отпустили. Наташка помогла избитому подняться и мокрыми от слез глазами взглянула на Диму:
- Зачем? Зачем ты его бил? Что ты доказать хочешь? Дурак! Какой же ты дурак! Уходи!
Дима огляделся. Орешниковцы молча смотрели на него, и в их глазах он не видел ни капли злобы, лишь сожаление. Они жалели его! Почему?
- Зря ты это, Димка, - сказал хромой председатель, - совсем зря...
Нет, так просто он не уйдет!
- Наташа, ты посмотри на него! Он же не мужик, он чмо болотное! Он даже ударить меня не может! Зачем тебе такой нужен?
- Такой, как ты, мне тоже не нужен! Что ты доказал? Что сильнее? Не в кулаках сила!
- Да, не в кулаках! А здесь! - Димка хлопнул себя по груди. - В личности!
- Ты... Личность? Это ты - личность? - несмотря на слезы, она рассмеялась. - Ой, Димка, не могу... Да что ты сделал в жизни, личность? Для людей что сделал?
Димка опешил. Он не знал, что ответить, и потому проигрывал. А проигрывать было нельзя.
- Что мне люди? Для тебя я мало сделал? Ну, вспомни!
- Спасибо, Дима, но это все прошло. Да ведь почти ничего и не было...
- Как "не было"? Как целовались - не было? Как трахались - не было?
Он услышал, как охнула Наташкина мать, но ему было все равно. Наташа подошла к нему и... Он ожидал пощечины, но Наташка не ударила. Она только посмотрела в глаза, и он понял, что проиграл. Однозначно, как говорил один знакомый.
- Прости, если чем обидел, - сказал Наташкин хахаль. Под его глазом наливался здоровенный синяк.
Димка сплюнул ему под ноги и пошел прочь. Он еще посмеется последним.
Он тихо сидел в кустах и ждал. Быстро темнело. Верхушки сосен и кедров пропали в надвигающейся ночной мгле, но орешниковцы все не расходились. Они собрались в новопостроенной пирамиде, Димка слышал их голоса и смех. Что они там делают? Эх, посмотреть бы, да спалиться можно! Надо ждать.
Наконец, дверь открылась, и народ стал расходиться. Димка приготовился. Сколько же там людей! Наверно, все жители собрались внутри пирамиды. Ладно, кое-кто надолго запомнит этот вечер!
Кажется, все. Ушли. Он подождал с полчаса, потом приподнялся и, согнувшись, перебежал к пирамиде. Из приготовленной канистры плеснул на свежеотесанные, сочащиеся смолой бревна бензина и чиркнул спичкой. Пламя мигом полезло вверх, жадно охватывая стену строения. Теперь отступаем.
Искушение остаться и посмотреть было слишком велико. Он залег на том же месте и стал ждать.
- Пожар! - закричал кто-то. - Скит горит!
"Скит? - подумал Димка. - Что это?"
На пожар сбегался народ. Орешниковцы тащили ведра с водой и заливали пламя, но потушить было непросто. Дима трясся от возбуждения, наблюдая за ними. Ему хотелось хохотать во все горло, но не стоило выдавать себя.
- Куда ты, Наташа?! - крикнул женский голос. Димка насторожился, вглядываясь в разрезаемую оранжевыми всполохами огня темноту и мечущиеся вокруг скита тени.
- Держи ее!
- Назад беги, Наташа, куда ты, назад беги!!
Скит затрещал. Пламя с гулом рвалось вверх, и Дима невольно сжался. Что там делает Наташка?!
- Ей не выйти!
- Лей в проем! Где вода, воду несите!
- Помогите, кто-нибудь! - это был Наташкин голос, и Диму словно дернуло током. Она зачем-то вбежала в пирамиду, а теперь ей не выйти - жар слишком силен! Что же он наделал!? Разум Димки бежал назад, к берегу, садился в лодку и уплывал прочь, но удерживаемое волей тело осталось. Не в силах двинуться, он ждал развязки.
- Иван, что ты!! - крикнул кто-то. Чья-то тень метнулась к дверям, и Дима не глазами - чем-то другим узнал: он! Чужак прыгнул в охваченный пламенем проем. Несколько мгновений - и он выскочил с Наташкой на руках. Люди бросились к ним, и Дима услышал, как заголосила Татьяна Ивановна. Надо бежать, но он вновь пересилил себя и остался, наплевав на алиби.
Девушку опустили на землю недалеко от кустов, за которыми скрывался Дима. Люди обступили обожженную девушку, а пришлый склонился над ней. Наташка молчала, и Дима понял, что она без сознания. - Доктора надо, Иван! - послышался голос. - Давайте ее в лодку! Потащили!
- Да погоди ты, может, нельзя ее тащить! Надо доктора сюда звать! Семен, беги в Покровку за доктором!
- Ага! - мимо Димы с шумом сквозь кусты ломанулся здоровяк, крутивший Димке руки.
- Смотри, сколько кожи обгорело! Что же делать-то? - застонал кто-то.
- Помрет.
- Молчи, дурак!
Дима понял: пора сматываться. Он подумал, что Семен, побежавший к реке, обнаружит там его лодку и, без сомнения, ею воспользуется. А ему придется перебираться вплавь... А потом всполошится весь поселок. И если его обнаружат в мокрой одежде...
Дима осторожно выполз из кустов и помчался по знакомой тропинке, еле угадывая повороты в полной темноте. Пару раз едва не поцеловавшись с деревом, он добежал до реки и в ярости топнул ногой - лодки и впрямь не было. Он услышал удалявшиеся частые всплески - Семен греб, как сумасшедший. Дима осторожно вошел в воду и поплыл. Через две минуты он выбрался на берег у села. Теперь быстрее домой, и желательно никого не встретить.
В Орешниках было тихо. Молчали все. Потому что на их глазах вершилось чудо.
Склонившись над неподвижным телом, Иван что-то зашептал, провел ладонями поверх него, и стоявшие рядом увидели крохотные голубые искорки, бегущие из кончиков его пальцев. Затая дыхание, взбудораженные люди наблюдали за странными движениями. Наконец, Иван остановился и, не вставая с коленей, медленно распрямил спину.
- Все, - тихо сказал он, - можете нести ее в дом. Она здорова.
Наташку подхватили на руки.
- Господи! - заголосила Наташкина мать, заламывая руки. - Спасибо тебе! Прости, Господи, что не узнала тебя!
Она повалилась перед Иваном на колени, истово крестясь. Люди с изумлением смотрели, потом кто-то подхватил женщину под руки, поднимая с колен.
- Ты что, Ивановна? Что ты? - испуганно спросил председатель.
- Истерика, - сказал один из мужиков, - понятное дело.
- Не надо этого делать, - сказал Иван. Он шагнул к ней и положил руку на голову. - Успокойтесь. Идите домой.
Татьяна Ивановна умолкла и пошла в дом.
- Тушить надо, - сказал Иван, и его слова разбудили застывших сельчан. Они принялись растаскивать полыхающий остов и поливать его водой. Но каждый нет-нет, да и поворачивал голову, с изумлением глядя на коренастую фигуру Ивана, трудившегося наравне со всеми. Странное, доселе неведомое чувство владело ими. Каждый понимал, что стал свидетелем небывалого, в то же время оставался внутренне спокоен, словно зная, что это не все, что многое еще будет.
На следующий день вся Покровка говорила о пожаре в Орешниках, но Диму интересовало одно: что с Наташкой? Но спросить прямо он не решался.
Лишь поздно вечером, когда отец, как всегда пришедший с работы навеселе, уснул, Димка подошел к возившейся на кухне матери.
- Мам, что там про Орешники говорят? Пожар какой-то случился?
Она посмотрела на него:
- А ты не знаешь?
- Откуда? - он повел плечами.
- А ты там не был? - прямой вопрос сбил с его лица легкую полуулыбку.
- Я? Что мне там делать? - их взгляды схлестнулись, но Димка давно умел лгать прямо в глаза. Жизнь научит.
- Люди говорили: ты к Наташке Фокининой приходил, да с пришлым подрался. Правда?
- Неправда! Не подрался, а пи... - он осекся, не решаясь ругаться при матери, - а побил его. А этот чмошник мне даже сдачи дать не мог!
- Зачем ты это избил, Дима? Из-за Наташки?
- Нет, просто так? - Дима вспыхнул. - Мать, ты что? Не знаешь, что у нас с ней было? Что переписывался я с ней? Что любили мы друг друга?
- "Было" или осталось? - тихо переспросила мать. Дима отвел глаза. Он думал, что не сможет простить ее, но если у них ничего не было... Ведь может это быть? "Ты что, совсем дурак, одернул себя Дима, они что, в куличики вместе играют?" Сердце полыхнуло огнем.
- Осталось, мама.
Она покачала головой:
- Плохо ты сделал, Дима. Он хороший человек.
- Да ты-то откуда знаешь?! Ты что, знаешь его?
- Знаю. И разговаривала с ним. Он добрый человек, ему сила дана от Бога, он людей лечит, понимаешь?
- Кого он там лечит? - воскликнул Дима и осекся, вспомнив, что говорили о чуде в Орешниках. Что обгоревшую Наташку пришлый Иван одним движением рук исцелил. Да, мало ли что болтают! Может, она почти и не обгорела? Просто показалось, темно ведь было! Вон в газетах про летающие тарелки пишут, а кто их видел?
- Он людей лечит, Дима. А главное - души он лечит.
- Какие души, мама? Ты это видела? Экстрасенс, что ли? Да таких экстрасенсов в городах как шишек в лесу! Наверно, жулик, гипнотизер хренов. Была бы у него сила, как ты говоришь, разве смог бы я побить его? Вы тут все обалдели от пары фокусов! Души он лечит! Деньги, небось, не забывает брать?
- Ты поговори с любым человеком, Дима, расспроси об Иване. Никто про него плохого не скажет. Зато про тебя...
- Что говорят? Кто говорит? - взбеленился Димка. Мать подошла и сжала его руку:
- Димочка, сынок, я знаю, что тебе плохо, но не будь таким, ты же не был таким раньше! Прости Наташу, всех прости, тебе легче станет.
- Прощают, мама, только слабаки, потому что не могут дать сдачи! Этому нас хорошо учили, крепко учили! - Дима повернулся и ушел. Мать уронила руки на клеенчатый стол и вздохнула.
Сосед, как всегда по вечерам, сидел с удочкой.
- Здорово, дядя Вася, - проговорил Дима, останавливаясь рядом.
- Здорово, - вяло проронил сосед, почти не глядя на Димку.
- Слушай, дядя Вася, вот мать говорит, в Орешниках экстрасенс появился, людей, типа, лечит. Ты его знаешь?
- Его многие знают. И не только в Покровке. Многим он помог. И никакой Иван не экстра... этот, как его, тьфу, заморское словечко! Он знахарь, он больше, чем знахарь! А тебе какое дело? - сосед посмотрел на Диму из-под кустистых бровей.
- Да, никакое. Дядя Вася, дай лодку в Орешники сплавать?
- Не дам.
Дима опешил.
- Почему?
- Хватит, наплавался уже.
- Да в чем дело-то?
- Чего кричишь? Не хочу я давать тебе лодку. Ты и так неплохо плаваешь, вчерась в один миг речку переплыл! Чего это ты так торопился?
- Ну, и пошел ты...
Дима развернулся и пошел прочь. Что они все, с ума посходили? Он шел по улице, пиная подвернувшиеся под ноги камешки, и думал. Нельзя сдаваться без боя! Надо действовать. А чтобы победить, надо узнать как можно больше.
Осторожные расспросы дали немного информации. И то, что Димка узнал, было столь странно и противоречиво, что он сам не знал, чему из услышанного верить. Говорили, что орешниковцы - настоящая секта во главе с Иваном. Что пришлец - колдун и знахарь, могущий одним прикосновением излечить человека, но лечит он не всякого, а только тех, кто сам верит. Что однажды Иван пришел в церковь, и это обернулось каким-то скандалом. Что в Орешники приезжают люди из района лечиться у чудесного "целителя". Но главное чудо - исцеление Наташи Фокининой, обгоревшей на пожаре в Орешниках. Правда, кроме самих орешниковцев, этого никто не видел.
Дима подумал и отправился в церковь.
В последний раз он бывал здесь мальчишкой, когда отпевали какого-то мужика из Покровки, по пьянке утонувшего в реке. С той поры остались смутные воспоминания: малопонятный, заунывный голос попа, полумрак с коптящими свечками, крестящиеся люди, и подзатыльник, полученный от бабки, усмотревшей непотребство в засунутом в нос пальце.
Подходя к церкви, Дима увидел попа, возившегося со старым мотоциклом.
- Здравствуйте, - поздоровался Дима, останавливаясь рядом. Во дела, поп с мотоциклом ковыряется! К священникам у него было двоякое отношение. С одной стороны, они чокнутые - разве может быть нормальным человек, добровольно отказывающийся гулять с бабами, выпить, когда захочется, молиться надо все время... В то же время Дима испытывал к ним и какое-то уважение, понимая, как трудно сдерживать себя и жить по законам, написанным тысячи лет назад. Такое дано не каждому.
- И ты будь здоров, - ответил поп, на миг оторвавшись от своего занятия, и повернул к Диме узкое прыщавое лицо с жидкой бородкой.
- Может, помочь? - спросил Дима, опускаясь рядом на корточки. Священник посмотрел с интересом:
- А что, разбираешься?
- Запросто!
- Тогда действуй, сын мой, - ухмыльнувшись, поп уступил Диме место у техники.
- Есть, святой отец! - ответствовал Дима. - Так в чем проблема?
- Не святой отец я, а батюшка, - поправил священник. - Не заводится что-то. А в технике я не силен.
- Да, молитвами здесь не справиться! - усмехнулся Дима, разглядывая наполовину разобранные внутренности железного коня.
- Откуда ты знаешь? - прищурился священник. - Вот я помолился Господу, он мне тебя и послал. Или ты думаешь, что от молитв все само починится? Не все так просто, сын мой.
- Хм, пожалуй, - согласился Димка. Поп ему понравился. Дима не думал, что тот вот так запросто станет с ним разговаривать. - Тут просто надо свечи подрегулировать, я думаю, зазор выставить и все. Остальное вроде все в норме, не надо было так разбирать.
Он скоро закончил, и мотоцикл завелся, оглашая округу сухим треском двигателя.
- Ну, вот. Руки есть где помыть? - спросил Дима.
Руки он помыл в пристройке возле церкви. Поп выдал хозяйственное мыло и полотенце.
- А вообще вам лучше свечи поменять. Плохие они, - сказал Дима.
- Понятно, - сказал священник, - пошли-ка со мной.
Они вошли в церковь со стороны пристроек, а не главного входа, как все прихожане, и остановились возле алтаря.
- Веруешь? - неожиданно спросил поп. Здесь, среди развешанных на расписных стенах икон и потемневших от времени медных подсвечников, в чуть душноватом воздухе было что-то не от мира сего. Дима чувствовал себя неуютно, и вопрос был задан слишком резко. Конечно же, он не верил, но ответить попу так здесь и сейчас он не посмел и потому неопределенно мотнул головой.
- Понятно, - сказал поп, - все вы такие сейчас, молодежь, ни то ни се. Раньше в бога все веровали, и была страна. Потом в коммунизм веровать стали, и что толку? Вот ты комсомолец, наверное?
- Ну да.
- А есть у тебя вера в комсомол?
- Чего?
- Вера должна быть в идею, юноша. Тогда она живет. Наша вера живет века. Все проходит, а Он - непреходящ, - поп перекрестился.
Дима спорить не стал. Хотелось свалить побыстрее - еще проповедей не хватало, но оставался один вопрос.
- Ты подумай: если бы ты не верил, что можешь починить мой мотоцикл, разве взялся бы за дело? Ведь нет. Значит, вера для любого дела необходима, никуда без веры-то. А сейчас народ пошел: не верят! Ни в бога, ни в черта, прости Господи, ни близким, ни родным. Никому не верят. Даже себе. И в себя тоже.
Поп вздохнул, и Дима воспользовался паузой:
- А я вот хотел спросить...
- Спрашивай, сын мой, - с готовностью отозвался поп.
- А чудеса всякие, исцеления разные... Как вы к этому относитесь?
- Ну, это смотря какие. Не все от Бога бывает, даже исцеление.
- А вот в Орешниках, говорят, один человек живет. Лечит людей. Одни говорят: он колдун, другие - что хороший человек, потому что лечит. А вы как думаете?
Священник замер. Дима не ожидал такой реакции. Поп просто молчал, взгляд его был устремлен куда-то мимо Димы.
- Что вы молчите? - спросил Дима.
- Мне нечего сказать, - произнес поп.
- Неправда, - возразил Дима, - вам есть что сказать. Только вы почему-то молчите. Боитесь, что ли? Кого боитесь? Этого экстрасенса? Чего его бояться - я его недавно разукрасил, так он и не пикнул!
Дима дерзко посмотрел на попа. Тот, наконец, сконцентрировал взгляд на парне. Глаза его были пугающе осмысленны, зрачки неподвижны:
- Я боюсь не его, я боюсь, что это может оказаться правдой. Но этого не может быть.
- Чего не может быть?
- Ты же не веруешь, к чему тебе... Будет нужда, заходи. Спасибо за помощь.
Поп повернулся и направился куда-то мимо алтаря. Дима посмотрел вслед и пошел домой.

А зачем вам отзывы? Вы же сами ощущаете, что вы прекрасно написали. Профессионально, выверено. Откровенно говоря, завидую, когда человек так умеет писать. Это не комплимент.

Я-то ощущаю, но как и артисту, мне приятно признание публики. Пишу ведь для людей.

Я не профи, я любитель. Профи у нас Фрост - он филфак заканчивал. А я на своих ошибках учусь, переписываю, перечитываю, правлю... Вот щас немного перечитал и вижу: тут не очень, там не очень... Да и литературности у меня маловато. В смысле описаний, воды. В этом аспекте я не силен, не мой конек, да и не люблю. Обычно описываю кратко и сухо, для меня главное - процесс, что происходит, а во что там одеты герои и под каким деревом стоят: под буком или вязом - мне это неважно. Кто-то считает это минусом, но вот я и сам с трудом читаю сверхописательные книги, считаю, что автор должен оставлять читателю место для фантазий, а не вываливать кучу, как правило, неиграющих подробностей...

Я вторую часть пока не дочитала еще. Завтра дочитаю внимательно. Но у вас с описаниями по-моему, очень здесь хорошо. Они все на месте, и все по делу. И сухости я здесь не вижу. Для персонажей даны яркие, запоминающиеся детали. Природа тоже описана хорошо, и по делу. Перебивка - описание - диалоги тоже дано сбалансировано. Мне к примеру не нравится, когда одни диалоги. Или когда идет много описаний подряд. А здесь и описания по делу, и диалоги живые.
Из всех ваших рассказов, что я здесь читала на форуме, этот мне нравится больше всех.

Вроде помнила этот рассказ, а начала читать - как заново)) И подозрение у меня, Андрей, что ты сам его не перечитал Немного повредничаю

Первый отрывок.


Без комментариев


Авторская ремарка путает читателя: это ведь мать говорит, а не Димка...


Такое впечатление, что с отцом что-то случилось: заболел или еще чего? Как-то настораживает

Второй отрывок.


Учитывая, что ГГ собирается поджечь, не самый подходящий вариант


Он же любит Наташку! Откуда такое равнодушие?


Не слишком быстро? В первой части, когда Димка плывет на лодке, кажется, что речка пошире:



Его? Это сделал?


Когда он успел узнать, "о чем говорили"? Вроде только что приплыл с того берега? Или уже несколько дней прошло?

Fotka профессиональным взглядом всегда видит больше, чем я.



Кстати, меня эта фраза тоже заставила напрячься. Так обычно говорят, когда человек умер.

Странный диалог. Какая разница водиле, как зовут пассажира? Сам он так и не представился.

Почему "выдавил"? Не рад что ль?

Странный автобус. В советские времена расписание составляли так, чтобы пассажиры поездов успевали сесть в автобус. Поезда, конечно, опаздывали (в тексте об этом ни слова), но автобусы для того и пускали к станциям, чтобы возить оттуда людей, а не порожняком гонять. У нас даже трамвай ждал людей, не то что автобус.

Погоны ввели во время ВОВ.

А у родного дома выйти тщеславие помешало?

Так дождик же!

Обычно в деревнях Борькой называли борова...

А сразу вытереть ноги было нельзя?

Прыгать после дождя чревато. Скользко, сыро и грязно...

Мужик с удочкой и сосед дядя Вася - два разных человека? Сосед - по дому, улице, реке...?

А как же рыбалка?

Типа, волновался за парня, что ль? С чего бы? Опасности там его не ждали. Рыбак, проигнорировавший дождь, вряд ли наплюёт на дёргающийся поплавок ради того, чтобы долго смотреть вослед взрослому парню.

Деревня и посёлок - не одно и то же.

В обеих?

Повтор и опечатка в одном лице.

У них там замков вообще нет? Никто двери не запирает?

Зачем?

Отлично, Монк! Придираться к отдельным словам и фразам не хочется, потому что тут есть главное - живые, некартонные персонажи и живой язык, хороший замысел (который - это чисто моё субъективное, люблю интриги подпустить - возможно, зря досрочно раскрыт "говорящим" названием). Жду продолжения.

В таких деревнях - обычное дело.

Почему придирки? Всегда можно сделать еще лучше - для того и тексты выкладываются...


Совершенно согласна: значительная часть интриги из-за этого потеряна

Каких таких? У автора то посёлок, то деревня, то лес, то тайга. Кто-то шишки собирает, кто-то рыбу ловит. Вот и все ориентиры.

Вы не поняли немного. Я очень уважаю ваше стремление помочь автору улучшить текст. Тем более что мне это делать лень.

Странная придирка. Ну захотелось вдруг со скуки узнать имя попутчика, кто едет в его деревню. Придает живость и непосредственность поездке.


Чепуха. Я сама живу рядом с ж/д станцией и прекрасно знаю, что этого никогда не было. Ни в советское время, ни сейчас.


Ну да, автору надо было обязательно корову назвать Зорькой, борова - Борькой, а собаку - Шариком. Так бы вам понравилось.


Человек влетел в родной дом, потому что дико соскучился. Хотел увидеть. Потом вспомнил, что не вытер ноги.


Спасибо адмирал ЯсенПень.


В одном предложении информация об одном человеке.


Психолог.


А вы никогда топор в руках не держали?


Видать в деревнях вы не жили никогда.

В ваших придирках не вижу ни капли смысла. Талантливо написанное живописное полотно надо не с лупой изучать, а отступив назад, чтобы видеть его все, ощутить его энергию и красоту. А вы, простите, чепухой занимаетесь. Лишь бы придраться.

Глухих таёжных

Благородство и великодушие.

Да-да, пусть автор учтет все замечания. Изобразит "снега, и лед, и Нил, и дуб, и огород, и даже мед! (На случай, если вдруг Медведь придет картину посмотреть...)" (с)

Особенно текст станет лучше после того, как автор назовет собаку Шариком, а ГГ не опоздает на автобус.

Если б они были из одной деревни, то знали бы друг друга. Насчёт живости и непосредственности: сначала представился бы сам, а уж потом бы спрашивал чужое имя. Но водила пассажиру в отцы годится, а может и в деды. Судя по незнанию погон. Первым представляться западло. У автора местные жители вообще дикостью считают любое проявление вежливости.

А я сужу по собственному опыту.

Вот видите, вы сами подтвердили мою правоту. В деревне называть собаку Борькой при наличии в хлеву поросёнка - глупо.

Не очень-то он спешил "влетать" в родной дом. Мимо проехал.

Кушай на здоровье, юнга!

Я это и без вас понял. Просто указал автору на корявость.

Хотите об этом поговорить?

Нет. Одной управлялся.

Видать, у вас проблемы со зрением.

Видать, у вас проблемы со зрением.

Из чего оно следует, глухота эта?

Пусть хотя бы внешность ГГ и его невесты хоть как-то изобразит. Безликие у него все какие-то, кроме коренастого мужика с голубыми глазами.

А куда вы предлагаете эту внешность всунуть? Типо Димка подошел в большому зеркалу, оглядывая себя. Отражение демонстрировало широкоплечего парня со стрижкой под горшок и пронзительными зелеными глазами.
Это же рассказ, не роман.

Это проблема автора.

Название слишком громкое.

А как ещё она могла сбежать?

Зарылась, что ли?

Ближе к чему/кому? Зарывшейся белке?

Дом не похож на пирамиду, а пирамида - на дом.

А каким боком знакомые мужики к строителю?

А до этого только "мужиков" узнавал...





Врёт. Не хотела.

А что плохого в таких мечтах? Лучше в монашки пойти, что ль?

Почему прямо не сказать парню, что полюбила другого? Они ж там, в секте, все такие "правильные до тошноты".

Обычно, в армии вырастают из прежней одежды.

Он что, действительно такой тупой?

В армии отслужил. А что ещё он мог успеть сделать?

Отвечаю:

Большой толковый словарь
СКИТ, -а; предл. о ските, в скиту; м.
1. В православных монастырях:
жилище монаха-отшельника, расположенное в некотором отдалении от монастыря. Подземные скиты. Скиты монахов-отшельников. Монахи жили в скитах.
2.
Старообрядческий монастырь или поселение монастырского типа в глухой пустынной местности. Раскольничий с. < Скитский, -ая, -ое. Правила скитской жизни.

А что имел ввиду автор, только он знает.

А действительно: чего её в горящее здание понесло?

Воду-то откуда носили?

Раз здорова, чего её на руках-то таскать?

То бишь, до этого Иисуса никто не узнавал? И сейчас посчитали узнавание истерикой. За кого ж тогда этого Ивана в секте держали?

Что за вопрос? Нет, это не американцы тупые, а жители этих двух таёжных селений.

Вы уже прямо не знаете, к чему прицепиться. Ну ладно там вниз головой у белки можно убрать. Но это-то почему вас не устроило?


К звуку стука топоров.


Дом не может быть [внешне] похож на египетскую пирамиду (то есть быть в виде большой пирамиды)? Почему?



Дальше у вас идет невнятный поток сознания. Девушка говорит, что мечты не исполнились с этим парнем, Димой. А исполнились с другим мужчиной. А вы несете простите непонятно что. Может хватит? Конструктива в ваших словах все меньше и меньше.

Мы об одном и том же тексте говорим? Цитатку приведите в подтверждение своих слов.

Что ж делать, я уже говорил, что мой ай-кью до вашего не дотянется. Уж больно ваш велик...

А вы-то тут причём? Или при чём? Не ваш же текст.

Там цитата стоит, выделенная вами.


Да, потому что выглядит это весьма подозрительно. Мне этот рассказ понравился, а вы пришли и стали придираться именно к нему. Хотя на форуме тьма-тьмущая рассказов, над которыми можно также измываться. Я не верю в совпадения.

ЗЫ А чего вы ссылку на ваш сайт с вашими рассказами не поставите в подпись?

Нет такой.

Это ответный визит. Вы тут совершенно ни при чём.

Потому что подпись - это подпись. В ней перечислены некоторые эпитеты, которыми меня наградили оппоненты. Перечислил, чтобы новые обиженные особо не напрягали свою фантазию.

Пока меня не было, тут вот что происходит.))
Я не дома, пишу с планшета, а потому сложно делать ссылки. Поэтому буду краток.
Да, некоторые моменты, обнаруженные любезным Эктосом, мне и самому не понравились, и кое-что действительно можно и нужно исправить. Но большинство выловленных цитат приведены исключительно из желания насолить, после того, как я позволил себе легонькую критику рассказа Эктоса. ))) Вот так и узнаешь, кто есть ху.
Абсолютное большинство придирок - это именно придирки, причем высосанные из пальца - будьте же честны, дружище Эктос и признайте это! - и высосанные по вышеуказанной причине. То есть такая маленькая мстя. ))
Ну, да мне не жалко. Ковыряйте текст, вы же мне только услугу оказываете. А на беспочвенную критику я все равно не обращаю внимания. Монк достаточно умен и толстокож.))
И да, вечерком выложу продолжение.

Моё дело ткнуть обсосанным пальцем. Ваше - проигнорировать, отнеся к мсте, или прислушаться.

Что-то не помню, чтобы я его тебе давал читать.

Да, пожалуй что так. Но умному, как говорится, достаточно.

Именно. Я верю в умного читателя, который это понимает.

В точку, silverrat. А если бы я пса Наполеоном назвал - это вызвало бы у критиков бурю негодования? Не могут так собаку назвать, потому что не могут. Поверьте, собаки и не с такими кличками бывают.

Спасибо. Название говорящее - это так. Но что в этом плохого? Разве этим оно не вызывает интерес? А что еще нужно от названия? Раскрывает сюжет? Как же оно раскрывает? А вот попробуйте угадать, что дальше будет - и поглядим, как раскрывает.

Скрылась - зарылась... Странные у вас ассоциации.

Я прислушиваюсь только к действительно ценным советам. Прочее игнорирую. Тем более - написанное не из лучших побуждений.

А тут дело не в уме))) В следующий раз буду писать прямым текстом...

Это угроза? Фотка, я тебя не боюсь!

Это паранойя, Монк?

Нет, это продолжение истории!

Дорога в Орешники казалась участковому длинной и трудной. Давненько он не бывал здесь. Да и не было нужды: за более чем двадцать лет работы участковым он не помнил, чтобы в Орешниках случалась драка или какое-нибудь безобразие. Это было тихое, спокойное место, и люди, живущие там, отличались радушным и незлобивым нравом.
Велосипед пришлось оставить в Покровке у Василия, у него же взять лодку, а теперь топать километров пять по кривой полузаросшей тропке. Все же, несмотря на длинный путь, участковый наслаждался выпавшей возможностью пройтись по земле предков. Отец его был из этих мест, и участковому до детского восторга нравились огромные кедры с играющими на коре солнечными пятнами, прыгающие в полумраке крон белки-летяги, и запах, чудесный, неописуемый запах этого леса.
Странные вещи стали болтать про Орешники. Будто там секта. Что чужак, поселившийся там, творит чудеса и лечит всех, кто к нему обращается. Есть и другая сторона дела. Потому-то он и здесь.
Его взгляду открылся свежесрубленный дом, и участковый невольно остановился. Он не ожидал увидеть в Орешниках копию египетских пирамид. Но в пирамиде была дверь и окна, значит - не гробница. Уже легче.
- Степаныч? Здорово! Ты чего здесь? - из-за пирамиды показался хромой председатель.
Участковый подошел. Они поздоровались. В молодости они были друзьями.
- А что это у вас такое? - милиционер кивнул на пирамиду.
- Дом, - сказал председатель.
- Странный дом какой-то. Кто в нем живет? Чего нормальный дом не построили?
- А чем он ненормальный? - обиделся председатель. - Стены есть, крыша есть, не каплет. Дверь есть, вон окна тоже. Чего тебе еще надо?
- Так... странный он какой-то...
- Ну, заладил! Так это кому как. Мне - не странный, а тебе - странный. На всех не угодишь, - старик хитро прищурился. - Зачем пожаловал? У нас спокойно, никаких нарушений порядка и всего такого.
- А где ваш новый? Ну, экстрасенс ваш? В пирамиде этой?
- Нету его, - негромко сказал хромой. - Ушел в лес. Когда будет, не знаю.
- Не надо обманывать, - раздался голос Ивана, - здесь я.
Он вышел из скита.
Участковый с интересом рассмотрел его. Он видел пришлеца раньше, когда тот объявился в Орешниках, голодный, ободранный, говорящий на непонятном языке. Да, он здорово изменился. Иван Лесин - так его теперь зовут по новым документам. Говорить стал так, словно здесь родился. Странно, конечно, что языку так быстро выучился, способный, видать. Одет обычно, как все, лишь лицо... Вроде открытое, глаза честные, но лицо нездешнее, чужое. Сразу видно: не в этих краях человек родился. А где - бог весть...
- Жалуются на вас, - повернулся к нему участковый. - Незаконной лечебной деятельностью занимаетесь. Есть у вас разрешение на целительство? Вы вред людям можете нанести.
- Я лечу людей. Это правда. Но никому не вредил, - сказал Иван. Глаза его смотрели прямо. Да мало ли таких глаз на скамье подсудимых, подумал участковый.
- Какой вред, Степаныч? - встрял председатель. - Кто это болтает?
- У меня есть бумага. Заявление. Между прочим, не анонимка какая-нибудь, а с подписями, так что обязан принять меры. И предупредить, - он посмотрел на Ивана.
- У нас, между прочим, свобода вероисповедания! - сказала Наташка.
Участковый внезапно обнаружил, что его окружили все орешниковцы: человек двенадцать.
- Свобода свободой, а закон уважать надо, - сказал он, поправляя фуражку.
- Я знаю, кто говорит всякое про меня. Это неправда, - сказал Иван.
- Хм. А почему я должен верить тебе, а не им? - спросил участковый.
- Загляни в свое сердце, - сказал Иван, - захочешь - увидишь.
Участковый опешил.
- Скажи, кто это тренькает, - пробасил здоровенный парень, чуть выступив вперед. - У меня быстро язык проглотит!
- Эх, Семен, - Иван повернулся к верзиле, - то, что они делают - их беда, не наша...
Он посмотрел на участкового:
- Прости, я не могу отказать тем, кто просит о помощи.
Милиционер посмотрел ему в глаза и отвел взгляд.
- Я вас предупредил! Официально.
Председатель подскочил к нему, взял под локоток и увел в сторонку.
- Степаныч, замни, а? Ведь хорошему человеку жить мешают! Не слушай ты этих... - губы председателя ясно дали понять, что он думает о жалобщиках, но вслух он не выругался, хотя раньше слыл отчаянным матерщинником.
Милиционер покачал головой:
- Не могу, Кузьмич. Я и так...
- Замни, как друга прошу! - председатель, прихрамывая, шел за участковым. Тот все ускорял шаг, желая, чтобы проситель отстал. Они скрылись за деревьями, орешниковцы смотрели им вслед, и никто не проронил ни слова.

Следующий день Димка провел в компании другана Пашки и пришлого Вовки, приехавшего в Покровку навестить родственников. Вовка был плечистый, крепкий парень с черными, блестящими и длинными, до плеч, волосами. Он носил кожаную проклепанную куртку с вышитым на спине раскинувшим крылья черным вороном, тесно обтягивавшие ноги потертые джинсы и невиданную в округе обувь - "казаки", как он их называл. Приехал он на большом, внушавшем уважение к владельцу, байке с широко раскинутым рулем, блестящим хромированным баком и подножкой в виде когтистой птичьей лапы. Они легко познакомились и быстро нашли общий язык.
С ним было интересно: Вован часами рассказывал истории о своих похождениях, и парни слушали его, развесив уши. Если верить хотя бы половине рассказанного, Вовка исколесил всю страну, выпил не меньше цистерны спирта, сотни раз сидел в милицейском КПЗ, знаком со "крутыми и авторитетными" людьми, и любые проблемы может решить на раз. Он был байкером, пацифистом, сатанистом, металлистом... Многих его "титулов" Димка просто не понимал, это лишь больше укрепляло ореол таинственности и крутизны нового товарища.
- А чей ты родственник, к кому приехал? - спросил у Вовки Паша, разливая по стаканам водку.
- А-а, - Вовка неопределенно махнул рукой в сторону домов, - бабка вон там, знаешь, живет?
- Алексеевна, что ли? - моргнул Пашка.
- Ну!
- А ты кто ей? Внук, что ли?
- А ты кто, прокурор, что ли? - Вовка рассмеялся, и ребята вслед за ним.
- Ладно, давай дернем, - он потянулся к стакану. Водку Вовка умел пить мастерски. Ребята не без зависти смотрели, как он ловко опрокинул в горло полный стакан, шумно выдохнул и потянулся за помидором.
- Ну, а вы чем здесь занимаетесь? Дурью маетесь? - усмехнувшись, спросил он.
- Дурью, - признался Пашка.
- Это плохо. Делом надо заниматься, делом! - Вовка посмотрел на Диму так, словно впервые увидел его - пристально и изучающе.
- Да, какие здесь дела? - сказал Дима, опуская глаза на почти пустую бутылку "Столичной".
- Дело всегда можно найти, - сказал Вовка, - вот нормальных пацанов - труднее. Слабаков вокруг много, гнили всякой, дел делать не с кем... Вот ты! - он указал пальцем на Пашку. - Ты способен взять от жизни все? Способен играть с судьбой? Можешь поставить на все, что имеешь, и рискнуть всем?
- Чего? - переспросил Пашка, моргая белесыми ресницами.
- Так, ясно, свободен. А ты? - теперь вопрос был адресован Димке.
- А я могу! - заявил Димка, поднимая глаза. Их взгляды встретились, и в этот момент он вдруг осознал, что где-то видел это волевое лицо, а может быть, и знал этого человека.
- Молодец, - равнодушно сказал Вовка. Он сочно вгрызся в помидор, роняя похожие на кровь капли. - Учись, студент! - кивнул он ничего не понимавшему Пашке.
Они посидели еще немного. Бутылка опустела, и Вовка встал.
- Ладно, парни, - сказал он, подавая приятелям руку, - у меня дела. Скоро увидимся. Если какие проблемы, подходите - помогу.
Он сел в седло, звонким ударом сапога поднял подножку, завелся и скрылся в клубах поднятой пыли.
- Да-а, - протянул Пашка. По его лицу было заметно, как он завидует Вовке и представляет себя на его байке. Дима видел эту неприкрытую зависть, и ему стало противно. Лично он не завидовал никому. Зависть - удел слабых. А он не слабак, и никогда не будет слабаком!
Когда Вовка уехал, стало как-то скучно. Раньше им не было скучно вдвоем, а если и было, значит, мало водки. И сейчас можно пойти и взять еще бутылку, но не хотелось. А хотелось Диме не кататься на байке, а заглянуть в другой мир, изведать нового, вкусить запретного, стать другим человеком...
И от мысли, что всего этого с ним может никогда не произойти, что он можно остаться никем и ничем, душу Димы заволокло черным тоскливым облаком. Он так глянул на Пашку, что тот испуганно заморгал:
- Ты чего, Дим?
- Ничего, - Дима подумал, что Вовка посчитал его нормальным пацаном, а он даже не может отбить свою девчонку у пришлого! Так быть не должно.
- Паша, я помню, у тебя ружье есть?
- Ты чего, Дим? - друг аж привстал. - Зачем тебе ружье?
- Да, не боись, - Димка внезапно нагнулся и схватил друга за руку. - Принеси мне ружье, слышь? Сегодня принеси!
- Зачем? - похоже, Пашка испугался не на шутку. "Гниль" - равнодушно подумал про него Дима.
- Кассу брать буду! - сделав зловещее лицо, сказал Дима. Он усмехнулся, глядя, как дружбан трезвеет на глазах. - Да, пошутил я! Пострелять хочется по белкам.
- Правда, по белкам?
- Да, правда! Ты чего, Пашка, сбрендил совсем? Шуток не понимаешь? Пошли за ружьем.
В Орешниках с ружьем показываться не стоило, и Димка, недолго раздумывая, оставил его недалеко от тропинки, у засохшего, когда-то разбитого молнией, дерева. Теперь осталось выманить пришлого из пирамиды.
Как и той ночью, он кустами приблизился к скиту и некоторое время наблюдал за деревней, пока не увидел Наташку, выходящую из дома. Она направлялась к пирамиде, и сердце Димки замерло. Наташка прошла в нескольких шагах от него, открыла дверь и вошла. Дверь закрылась, и звук громом отозвался у него в ушах. Что она делает там так долго? Что там происходит?
Он еле сдержался, чтобы тотчас не ринуться к дому, но дверь вновь отворилась, и Наташка вышла. Диму поразило ее лицо: такого счастья в ее глазах он не видел никогда.
Она пошла к лесу и исчезла за деревьями. Дима чуть помедлил и отправился следом. Сначала поговорю с ней.
- Наташа!
- Это ты? - она обернулась. Счастье в ее глазах медленно угасало.
- Наташа, ты... прости меня. За то, что было... тогда. Я часто думаю о тебе. Мне больше не о ком думать.
- Конечно, я прощаю тебя, - сказала Наташа. Губы Димки невольно раздвинулись в улыбке, однако следующая фраза повергла его в шок:
- Иван говорит: надо всех прощать. Даже тех, кто причинил тебе боль. Ибо не ведают, что творят. И ты не ведал, Дима, когда скит поджигал.
- Ты... С чего ты взяла? - Он мог соврать, что это не он, но отчего-то не смог. Слова застряли в горле.
- Знаю, Дима. И не сержусь на тебя. Только мне не хочется тебя видеть. Извини.
- Подожди! - Димка преградил ей путь. - Мы еще не поговорили!
- Я знаю, что ты скажешь, Дима. Я многое теперь знаю и понимаю.
- Тогда давай отбросим слова, - Димка улыбнулся и обнял Наташку за талию. К его удивлению, она не отстранилась, лишь замерла, как солдат по стойке "смирно". Ничего в ней не осталось от прежней Наташки, и Дима отпустил ее.
- Что он с тобой сделал? - зло спросил он.
- Научил любить. Всех нас научил. И тебя научит, Дима, если ты захочешь! Ты станешь счастливым, как я. Мы вместе будем счастливы.
- Разве нельзя быть счастливым без всего этого? - Дима помахал рукой подле виска. - Жить, как нормальные люди?
- Ты думаешь, люди живут счастливо? - Наташа посмотрела на него широко раскрытыми глазами. - Ты сам счастлив?
- Нет! - выкрикнул Дима. - Потому что ты... с ним, а не со мной!
- Счастье всегда с тобой, Дима, и я тут ни при чем.
- Значит, ты его выбрала?
- Прости, Дима, он лучше тебя...
Дима замер. Потом махнул рукой, повернулся и пошел прочь. В сторону Покровки, чтобы Наташка ничего не заподозрила. Через метров двести он развернулся и, на всякий случай сделав большой крюк, вновь вышел на тропу, ведущую в Орешники.
Подобравшись к скиту, Дима огляделся: вроде никого вокруг. Он подошел к двери и дернул за ручку. Внутри было хорошо и уютно. И удивительно пусто.
Сквозь усеченную верхушку, закрытую куском стекла, на застеленный домашними половиками пол падал столб солнечного света. Пахло хвоей и смолой. Димка протянул вперед руки. Свет упал на ладони, и они ощутили тепло.
Дверь скрипнула, и Дима обернулся. Он!
- Хорошо здесь? - сказал, улыбнувшись, Иван. Он смотрел на Диму, как на старого знакомого, будто и не было ничего!
- Нам поговорить надо! - как можно тверже проговорил Дима. - Пойдем.
Он прошел мимо, едва не задев плечом, и вышел наружу. Иван следовал за ним. Дима углубился в лес. Он шагал молча, наклонив голову, с наслаждением давя попадавшиеся под ноги мухоморы. Хорошо, что пришлый идет за ним - проблем меньше... Вот и дерево с раздробленным почерневшим стволом. Ружье было спрятано здесь. Что ж, вторая часть Марлезонского балета, она же последняя, подумал Дима. Он взял двустволку и повернулся к Ивану.
- Что тебе нужно, добрый человек? - спросил Иван. Он словно не видел ружья.
- Чтобы ты встал на колени! - зло сказал Дима, поднимая стволы. - Ну!
- Зачем? - искренне удивился Иван, и Дима с изумлением заметил, что ружье Ивана ничуть не пугает. Он смотрел на Диму так, словно тот был ребенком с веточкой в руках. Дима почувствовал странную уверенность, что, если он попросит вежливо, этот больной на голову с удовольствием станет на колени... Но вежливо просить он не станет!
- Затем, что я сейчас тебя убью! - пообещал Дима. Он почувствовал возбуждение и дрожь в пальцах, сжимающих цевье. То была сладкая дрожь. Что-то похожее он испытывал и раньше, в темной казарме пиная провинившегося «духа». Тот ползал по полу, стараясь заползти под кровать и спрятаться от ударов. Но "дух" боялся смотреть ему в глаза, а этот - ничуть. Взгляд Ивана был пронзителен и ясен, он бил, как луч света, и Дима отвел глаза. "Гипнотизер хренов! Меня этими штуками не возьмешь!"
- За что ты хочешь убить меня?
А-а-а, понимает все-таки!
- За то, что ты с Наташкой сделал! Она была счастлива со мной, письма мне писала, пока ты не появился! А теперь она с ума сошла, молится на тебя, придурка! Да кто ты такой, чтобы на тебя молиться?! Подумаешь, чудотворец, исусик таежный! Скажи, ты спишь с ней? Давно спишь?
- Я не делал того, что ты говоришь.
- Слушай, даю последний шанс! Убирайся, откуда пришел! И нам всем будет хорошо!
- Не будет.
Дима замер. Он не ожидал такого ответа.
- Почему это?
- Никому не будет хорошо. И тебе тоже.
Дима потерял дар речи.
- Она не любит тебя, - сказал Иван, и - странное дело! - в голосе его мелькнуло сожаление. - Просто твоя любовь не от сердца, потому и силы не имеет.
- После того, как ты умрешь или исчезнешь, у нее не останется выбора, ведь так? - сказал Дима, взводя курок.
Время потекло медленно-медленно, обволакивая и обходя их тягучими, как сосновая смола, струями столетий. Деревья, обступившие их, напряженно замерли, едва шевеля листвой, и невесть откуда взявшийся ворон, раскаркавшийся было хриплым и тоскливым голосом, внезапно замолк, следя за ними черными бездонными глазами.
И Диме показалось, что все это было. Он отчетливо увидел вместо ружья стальной наконечник копья, упиравшийся в грудь человека в грубой домотканой одежде. Человек был с бородой, закрывавшей половину лица, но взгляд! Взгляд этих пронзительно-голубых глаз был таким же кротким и сильным, суровым и любящим, как холодный лед айсбергов и теплая синева неба.
Дима мотнул головой, и видение исчезло. Время потекло по-прежнему, но теперь он ЗНАЛ.
Знал, что и сейчас, и тысячу лет назад у него и у таких, как он, был выбор. И он, и такие как он, всегда выбирали смерть. Он поднял глаза на сидящего над ними ворона:
- Разве с тех пор что-то изменилось? - спросил ворон. - Разве не такие, как ты, правят миром и берут, что захотят, по праву сильного? Разве его любовь смогла хоть что-то изменить в людях, а его прощение хоть кого-то исправить? Нет, все осталось, как прежде, а они были отторгнуты миром и уничтожались, как сорная трава...
Курок медленно поддавался.
Но ведь он безоружен! Мысль мелькнула, подобно падающей искре от костра и сгинула во тьме глаз ворона.
- Не смей! Дима! Не надо!
Дима вздрогнул и увидел Наташку.
- Ты что! - она вцепилась в оружие. - Отдай ружье!
- Не отдам, не твое! - отрезал Дима. Он понял, что выстрелить не сможет. Время было упущено. Потревоженный ворон, тяжело взмахнув крыльями, снялся с ветки и улетел.
- Отдай! - она боролась, но Дима держал оружие намертво. Наташка ударила его по лицу, Дима вскинул руку, не выпуская ружья. Ладонь девушки с силой врезалась в стальное дуло.
Наташка ойкнула и согнулась от боли. Иван подошел, взял за предплечье, и гримаса боли быстро сменилась улыбкой.
- Ты сама виновата, - сказал он.
- Я поняла, - она смотрела на него так, что... Грохнул выстрел. Они обернулись. Дима тяжело брел прочь, волоча за ремень дымящееся ружье. Иван подошел к дереву с развороченной тяжелой дробью корой и нагнулся, поднимая оторвавшиеся кусочки. Он прижал их к стволу и некоторое время стоял рядом. Когда он отнял руки, кора приросла к дереву так, что не осталось и следа.
Прошла неделя, а Димка все не находил себе места. Отец и мать порядком достали, требуя, чтобы он взялся за ум и устроился на работу. Заходил участковый, намекал, что недоволен их с Пашкой пьянками и бездельничаньем... ну и так далее. Надоели! А может, действительно уехать подальше отсюда, начать новую жизнь, и жить свободно, как Вовка...
А Вовка пропал. Димка ждал его появления, думая, что только с ним он сможет выбраться со всеобщего тягомотного пути: работа, женитьба, дети... А жизнь где? Они, что, не видят, что живут как быдло, как животные, довольные тем, что им дают? Есть что-то - хорошо, нет - ну и ладно, переживем. Димка не хотел так жить. Но как жить по-другому, он пока не знал.
Он думал о Наташке, о всем случившемся с тех пор, как приехал домой. Иногда его терзала злоба, он злился, что не сумел ничего изменить, не смог доказать Наташке, что он лучше этого Ивана. Но не он, а Иван спас ее из горящего скита...
Еще он думал о пришлеце, не понимая, как можно так жить и любить всех, даже тех, кто набил тебе морду... Дима не мог понять этого. Не понимал, как Наташка, умница, отличница, клюнула на удочку этого исусика, целителя-исцелителя? Как он смог запудрить ей мозги?
Еще повезло, что сектанты не заложили его, как поджигателя, ведь Наташка знает, что это сделал он. Но откуда - вот вопрос! Но больше всего бесило то, что он должен быть благодарен ей и им за молчание и прощение, а Ивану - за то, что исцелил Наташку.
А может, секта в Орешниках (или община, как стали говорить в Покровке) - и есть один из способов вырваться из скучного мирка, только способ дурацкий и такой же скучный. Вовкин способ интереснее и веселее. Но Вовка пропал.
- Дима, гости к тебе! - крикнула с веранды мать. Дима нехотя оторвался от телевизора и поднялся с кровати.
Пришел Пашка. На его лице читалось, что случилось нечто особенное. Едва войдя, Пашка притворил дверь.
- Здорово.
- Здорово. Слушай, Димыч, я чего узнал! Наш Вовка в Орешниках! Вступил в ихнюю секту!
- Че ты болтаешь? Ты что, нажрался спозаранку?
- Да нет же! - Пашка возбужденно взмахнул рукой. - Мой отец ходил в Орешники, ну, по делам каким-то, ну и видел там Вовку.
- Откуда он его знает?
- Вовку-то? Он его и не знает, просто сказал, что видел парня, здоровенного, в черной кожаной куртке с вороном, с длинными патлами. Ну, кто же это, кто еще?
Пашка был прав. Никого похожего на Вовку у них в Покровке отродясь не было. Но что он мог там делать?
- А с чего ты взял, что он в секту вступил?
- Так он там давно уже живет!
- Интересно. Надо бы сходить, поздороваться.
- Вот и я говорю - интересно, - поддакнул Пашка, - пошли сейчас!
- Пошли.
У Пашки была своя лодка. Приятели в два счета переплыли Комаровку и высадились на другой стороне. До Орешников тоже добрались быстро. Едва расступились деревья, Дима увидел знакомую черную куртку. Неужели правда? Но этого не может быть, потому что... не может! Но вот же Вовка. Стоит и говорит с хромым председателем.
Вовка обернулся. Ничуть не удивляясь, он улыбнулся и помахал им рукой.
- Здорово. Собирался к вам зайти, да все некогда было, - сказал он, когда друзья подошли ближе. Дима и Паша поздоровались с ним и с председателем.
- Каким ветром занесло, ребята? - спросил председатель. Дима застал еще время, когда этот мужик через слово сыпал матом, даже на собраниях трудового коллектива не сдерживая дурной привычки. Говорили, когда об этом узнали в райкоме, было указание снять косноязычного председателя, но орешниковцы стояли насмерть за Кузьмича, и других кандидатур не желали. Районное руководство прислало стажера, но стажер сбежал, встретившись на лесной тропинке с медведем. Откуда знать городскому, что медведей в округе не было, а был Кузьмич, натянувший на себя шкуру давно убитого косолапого. В райцентре плюнули, и Кузьмич остался председателем.
Даже не вспоминая слов тети Вари, Дима видел, как тот изменился. Ни мата, ни худого слова, лишь прежний хитрый прищур остался. Даже хромать стал меньше.
- Да так, зашли, - буркнул Димка. Он не хотел разговаривать с Кузьмичем, и тот это понял.
- Ладно, толкуйте, молодежь, пошел я.
- Что, удивились? - усмехнулся Вовка. - Вижу, что удивились. А? - он подмигнул и улыбнулся.
- Ты что, живешь здесь с этими? - спросил Паша.
- Конечно, - серьезно сказал Вовка, потом вновь усмехнулся. - А что, интересно здесь...
- И давно ты здесь? - спросил Дима.
- Третий день. А ты как, созрел для дела?
Что он имеет в виду? Дима промолчал.
- Какого дела? - не выдержал Пашка.
- Не тебя спрашиваю! - отрезал Вовка. Он пристально вглядывался в бывшего дембеля, словно решая что-то. - Я слышал, ты с этим... Иваном подрался? - спросил он. Спросил серьезно, без тени улыбки.
- Да, - нехотя ответил Дима, теперь ему не хотелось вспоминать о том случае.
- Это ты зря. С ним так нельзя. Он же не простой человек, ты понимаешь?
Дима не понял, издевался Вова или говорил серьезно.
- Думаю, понимаешь. Это хорошо. Так вот, время пришло, - сказал Вовка. - Завтра ночью. Идешь со мной?
- Иду!
- Я так и знал! - ухмыльнулся Вовка и добавил непонятно:
- Если не с ним, значит - со мной.

Целый кусок ни о чём. Пережёвывание уже сказанного. Штампы о любви и всепрощении.
Хромой бригадир вдруг стал хромым председателем. Бригадир чего? Председатель чего? Почему его Иван не исцелил? То автор устами персонажей говорил, что Иван лечит только тех, кто верит. Во что/кого верит? Теперь оказывается лечит всех подряд...

Ну, это кому как. Кто понимает, а кто нет.

Самые лучшие штампы на свете!

Как говорится, в каждом вопросе есть и ответ.

Димка никогда еще не крался ночью по своей деревне, и если бы не компаньон, ловко притаившийся в тени забора, все происходящее напоминало театр комедии.
- Все, пошли! - две темные фигуры неслышно пересекли узкую улочку. Странно, но даже брехливая собака Репкиных, живших напротив магазина, не почуяла ночных гостей.
Навесной замок сопротивлялся недолго. Проникнув внутрь, Вовка и Дима прикрыли дверь, оставив замок висеть на одной проушине, так что случайно проходящий человек вряд ли заметил неладное, тем более в темноте.
- Ну, как, а? - Вовка раскинул руки и повернулся к Диме. - Что чувствуешь?
- Надо брать, что решили, и валить, - тихо ответил Дима.
- Брать, валить, - передразнил Вовка. - Эх, ты... Кайф надо ловить! Кайф от того, что посмел! Смог одолеть комплексы, эту вонючую мораль, которой тебя пичкали всю жизнь. Твари мы дрожащие, или право имеем, а? Читал классику? Я думаю: мы с тобой право имеем! - добавил он уже серьезно. - Да не ссы, Димыч, никто нас не видел и не увидит. И вообще, Дима, теперь никогда и ничего не бойся! Те, кто со мной, никогда и ничего не боятся. А теперь давай веселиться!
Вовка подошел к витрине-холодильнику и ударом ноги проломил стекло. Зазвенели осколки, и Димка инстинктивно втянул голову в плечи. Услышат же! Вовка вытащил длинную связку сосисок и одним взмахом зашвырнул на люстру. Расквасил о стену банки с майонезом.
- Чего стоишь? Я же сказал: ничего не бойся! - произнес Вовка. В полумраке блестели белки его глаз. Он повел рукой:
- Бери, что пожелаешь!
- Лучше взять деньги, остальное слишком заметно, - рассудительно сказал Дима.
- Хорошо, деньги твои! - легко согласился Вовка, - а я займусь магазином. Не нравится он мне. Скучный какой-то. Надо его украсить.
Ударом кастета, зажатого в кулаке, он разбил следующую витрину, вытащил несколько яиц, одно выпил, остальные расквасил о стену. Все это время Дима безуспешно пытался открыть кассу.
- Что, проблемы? - Вовка подошел, взял кассовый аппарат и с силой грохнул об пол. - Ноу проблем!
Димка вытащил деньги из разбитого в хлам аппарата. Поначалу ему было не по себе. Было страшно не потому, что их могут застать за грабежом, а оттого, что об этом могут узнать родные. Но магия вовкиного голоса была сильна, и страх ушел. Дима уже ни о чем не думал. Он хотел доказать, и он докажет, что не слабак и не гниль!
Меж тем Вовка что-то писал на стене огромными кровавыми буквами, размазывая по пожелтевшей штукатурке томатный соус из литровой банки.
- Зачем это? - спросил Дима.
- Автограф на память! Деньги взял?
- Да.
- Отлично. Сейчас я прихвачу кое-что и пойдем, - Вовка отбросил банку и раскрыл огромную сумку, принесенную с собой. В ее черной бездонной пасти исчезали бутылки водки, какие-то консервы, печенье и всякая всячина.
Наконец, Вовка остановился.
- Уходим! - объявил он. - Финита ля комедия.
Дима вздохнул с облегчением. Ноги просто чесались - пора линять! Парни вы-скользнули из магазина в темноту, и Вовка повесил замок на место.
- Теперь разбегаемся, - сказал он. - Я взял, что хотел, ты тоже. Прощай, Димыч.
- Подожди! Мы что, больше не встретимся? - спросил Димка.
- Мы обязательно встретимся, - пообещал Вовка, - если ты не будешь бояться никого и ничего. Тогда мы встретимся!
И он растворился во тьме. Как он умудрялся беззвучно нести огромную сумку с булькавшими и звенящими бутылками, Димка понять не мог. Ладно, надо идти домой, и так, чтобы никто ничего не заметил.

Поутру к Димке вбежал Паша:
- Ты слышал, ночью магазин грабанули!
- Нет. И что? - стараясь оставаться спокойным, спросил Димка.
- Как - что? Милиция понаехала, следователи! Короче... - не докончив фразу, он возбужденно взмахнул рукой. - Офигеть!
- Понятно, - проронил Дима.
- А Вовка где?
- А я откуда знаю?
- А ты разве не... - Пашка осекся, глядя на выходившую из дома Димкину мать. - Здравствуйте.
- Здравствуй, Паша. Чего ты такой всклокоченный?
- Так, это... Слышали? Магазин ограбили!
Мать всплеснула руками.
- Вот ведь ироды! Сколько живем, отродясь такого не было! Что же делается на свете? Чтоб у них руки поотсыхали, у воров этих.
Дима промолчал. Деньги надежно спрятаны, ночью его никто не видел. Теперь он действительно ничего не боялся.

Следователь по особо важным делам Пилатов сидел у изгаженной неизвестным вандалом витрины и думал. Вроде простое дело: ограбили сельский магазин. Такое случалось и раньше. Вот только здесь впервые. Местные уверяют, что это заезжие, свои, дескать, испокон веков не воровали. Пилатов скептически хмыкнул: все когда-нибудь случается в первый раз. Странно не то, что ограбили, а то - как. Мастерски вскрытый замок, разбитая вдребезги касса, взятый джентльменский набор - водка, закуска, сигареты, всякая мелочь... Вроде понятно: "работали" обычные воры, но сосиски на люстре, без причины разбитые витрины, заляпанные яйцами стена и надпись на ней говорили скорее о неуравновешенных подростках. Мда. Детективы в кино все смотрят и знают, что милиция находит людей по меньшим уликам. Так зачем их оставлять? Зачем куражиться? В неуловимого Фантомаса поиграть захотелось? Если бы так просто...
Пилатов подошел к стене. На добрых три метра по ней тянулась любопытнейшая надпись: "Поистине, говорю вам: добра и зла, которые были бы непреходящими, - не существует!"
Снова он, вздохнул Пилатов. Интересно, что ему здесь понадобилось... Следователь знал, что подобные надписи появлялись в разных уголках страны, после похожих ограблений, нападений и убийств. Всякий раз неуловимый преступник оставлял после себя погром и надписи на стенах, и никогда удивительным образом не находилось ни одного свидетеля. Единственной зацепкой, связывавшей эти преступления, был неизвестный парень в черной кожаной куртке и на черном же мотоцикле. Он появлялся незадолго до происшествия и исчезал после. Но пострадавшие не утверждали, что это делал именно он. Внятно описать парня никто не мог. Еще более странным было то, что даже находившиеся в нескольких шагах от места преступления люди ничего не слышали, хотя преступник громил все вокруг.
Вот и здесь, едва он спросил про парня на мотоцикле, все вспомнили: был такой. И в магазин захаживал. Приметы? Ну, здоровый такой, рослый, в черной куртке, лицо такое... Вразумительно никто описать не мог. Никто не помнит. Мистика, да и только. Пилатов уже знал, что составлять фоторобот бесполезно: и раньше пробовали, да все впустую. Все рисовали совершенно разных людей.
Была еще деталь, которую Пилатов подметил сам: маршрут таинственного парня - а преступник он! - складывались в одну длинную линию, пролегающую через всю страну. Он куда-то ехал. Куда? Где и чем окончится его путь?
Пилатов побеседовал с местными парнями, которых видели вместе с рокером. Кожин и Панкратьев. Они ничего определенного не сказали, но Панкратьев упомянул Орешники - небольшую деревню за рекой, где он видел парня на черном мотоцикле. Когда видел? "Да вчера днем". Вчера днем...
Пилатов уже заглянул в карту: Покровка и Орешники не связаны дорогой, лишь тропой, дальше же Орешников никакой дороги вообще не было. На всякий случай следователь уточнил это у старожилов и местного участкового. Все подтвердили: дальше идут леса, на мотоцикле по ним не проедешь. Получается, преступник угодил в ловушку. Или решил уйти лесами? В любом случае, пока не поздно, надо нагрянуть в Орешники!
- Николай Степанович, - Пилатов подозвал участкового, крутившегося неподалеку. Тот быстренько подошел. - Как бы нам побыстрее попасть в Орешники? Прямо сейчас.
- Так, это... на лодке. Сейчас все сделаем!
Пилатов подошел к старшему оперуполномоченному Петухову, записывающему что-то в записную книжку.
- Абдуллаев где?
- Да здесь, рядом, - Петухов неопределенно мотнул головой.
- Быстро ищи его, поплывем в Орешники.
- Поплывем.
- На лодке, - пояснил Пилатов. - Давай быстрее. А то вплавь пойдете.
Петухов вышел на улицу. Пилатов в последний раз взглянул на надпись и вышел следом. Интуиция подсказывала: надо спешить.
Лодку участковый действительно нашел быстро. Пилатов, двое оперов и участковый погрузились в деревянную замшелую посудину, и с тягучим скрипом в проржавевших уключинах выплыли на середину Комаровки. Крепыш Абдуллаев несколько раз взмахнул веслами, и нос лодки ткнулся в противоположный берег.
- Здесь тропинка есть, - сказал участковый. Он первым выскочил на берег и придержал лодку, пока остальные выбирались на сушу. - Сейчас покажу.
Он резво вскарабкался на невысокий крутоватый обрыв, и исчез за деревьями. Пилатов последовал за ним. Сзади сосредоточенно пыхтели опера.
Следователь невольно ускорял шаг, ему нравилось предчувствие "момента истины", а в том, что этот момент настанет в Орешниках, он почти не сомневался.
Пилатов никогда не видел ничего подобного: маленькие симпатичные домики-пятистенки сгрудились на уютной лесной поляне, а напротив стояла настоящая пирамида, правда, маленькая и деревянная. Как же дико видеть подобное здесь, в сибирской глуши! Рядом с пирамидой стоял черный мотоцикл.
Сдерживая волнение, Пилатов направился к пирамиде. Опера переглянулись и зашли к странной постройке с двух сторон. Их предупредили, что преступник опасен, и оружие было наготове. Участковый остался на площади. Пилатов дернул дверь скита. Никого. Внутри аскетически чисто и пусто - ни мебели, ни вещей. Лавка, стол, табурет. А в углу - огромная черная сумка. Нагнувшись, Пилатов расстегнул молнию: так и есть - внутри "набор", украденный накануне. Улики налицо. Где же хозяин? Неужели опять искать по всей стране, но его мотоцикл здесь...
- Абдуллаев! - не поворачиваясь, позвал следователь. - Найди понятых и сюда.
- Понял, - послышался шум удалявшихся шагов.
- Петухов!
- Здесь, - отозвался опер, появляясь в дверном проеме.
- Вот что, Жорик, оставайся тут и приглядывай за мотоциклом. Интересно, как он его сюда приволок, на лодке что ли?
- На плоту, - высказал догадку Петухов.
- Хм... Может быть.
Пилатов подошел к участковому:
- Значит, здесь живет ваш этот... пришлый?
- Точно, здесь.
- Где ж весь народ, Николай Степанович?
- Не знаю, товарищ следователь, ходят где-то... Ну, может, на охоту подались.
- Все? И женщины?
- Они иногда так уходят, - замялся милиционер, - говорят...
- Что говорят? Куда уходят?
- Не знаю. Куда-то уходят, а потом приходят. Они придут, не сомневайтесь!
- Что у вас тут творится? - жестко спросил Пилатов. - Люди куда-то пропадают всей деревней, а вы не знаете, куда и зачем они ходят. Плохо работаете, товарищ участковый.
- Виноват.
- Ну, не стойте столбом, - сказал Пилатов, - поищите кого-нибудь. Может, они недалеко.
В подтверждение его слов из леса раздались веселые голоса, и показались орешниковцы, плотной стеной обступавшие пришлого Ивана. Наметанный взгляд Пилатова сразу выхватил из толпы чужака, о котором рассказывал участковый. Еще взгляд уловил Абдуллаева, заходившего к подозреваемому сзади. Но тот, похоже, не собирался бежать.
Увидав участкового и незнакомца в хорошем костюме, вся группа остановилась. Смех и голоса затихли.
- Товарищ Лесин, прошу вас подойти сюда! - крикнул Пилатов своим знаменитым голосом, от которого дрожали отпетые уголовники, и представился:
- Я следователь по особо важным делам Пилатов.
Иван подошел и протянул руку:
- Здравствуй, добрый человек.
- С чего вы взяли, что я добрый? - ответил Пилатов, не обращая внимания на руку.
- Все люди добрые, улыбаясь, сказал Лесин. Улыбка его была открытой, не верилось, что этот человек на такое способен. Но Пилатов никогда не полагался на чувства. Они только мешают найти истину.
- Не уверен, - ответил следователь и сделал характерный жест рукой. - Пройдемте с нами.
Стоявший за спиной подозреваемого Абдуллаев напрягся, но Лесин не пытался бежать.
- А в чем дело? - меж ними втиснулся хромой старик с изрезанными морщинами лицом.
- Вы кто такой? - осведомился следователь.
- Председатель артели, - пояснил участковый.
- Товарищ председатель, мне нужно поговорить с гражданином Лесиным на предмет его причастия к краже из сельхозмагазина. Слышали, наверное? Кстати, нам нужны двое понятых.
Орешниковцы молча переглядывались.
- Какая кража? - переспросил председатель. - Какое причастие? Да он крошки чужой не возьмет!
- Валерий, не надо, - сказал Иван, но орешниковцы, как по команде, сгрудились вокруг него, оттеснив в сторону стушевавшегося Абдуллаева. Пилатов удивленно посмотрел на них:
- Вы что, не поняли? Я - следователь по особо важным делам! А ну, разойдитесь!
"Было бы неплохо позвать и Петухова, - мелькнуло в голове Пилатова, но их глазах это могло сойти за трусость, а Пилатов никогда не проявлял слабости.
- Николай Степанович, наведите порядок! - ледяным голосом обратился он к участковому.
- Кузьмич, ты это... Граждане, разойдитесь! - выдавил милиционер. Пилатов посмотрел на него с презрением.
- Идите по домам, - сказал Иван, - и не бойтесь. Все будет так, как должно быть.
Орешниковцы медленно разошлись. "Похоже на организацию или секту, - подумал Пилатов, - ничего себе, таежный уголок!" Он провел Ивана к скиту, где поджидал Петухов.
- Николай Степанович, где понятые?
Участковый потупил взор.
- Никто не хочет идти понятыми, - сказал Абдуллаев.
- Так, понятно, - Пилатов повернулся к участковому. - Видите, что у вас происходит: советские люди отказываются выполнять свой гражданский и человеческий долг! Ни одного сознательного человека! Ладно, с этим потом разберемся.
- Ваш мотоцикл? - спросил он Лесина.
- Нет.
- Понятно, - Пилатов кивнул. Пошел в отказ. Ничего, не таких раскалывали. - Тогда объясните, каким образом в вашем доме оказались украденные вещи? Пройдемте, - они прошлись до пирамиды. Опер открыл дверь и указал на сумку.
- Это не мои вещи, - сказал Иван.
- Понятно, что не ваши. Они украдены из магазина. А мы нашли их у вас. Что скажете?
- Я не брал эти вещи.
- Уже теплее. А кто брал? Как они оказались здесь? Ведь это ваш дом, не так ли? Если вы знаете, кто их принес, вы обязаны сообщить об этом следствию!
- Я знаю, кто их принес.
- Так, - оживился Пилатов. - Кто же? Жора, записывай! Имя, фамилия?
- У вас его называют сатаной.
Петухов фыркнул. Пилатов замер. Он не любил, когда над ним смеялись.
- Шутите? - произнес он с плохо скрываемой угрозой. - Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Тебя допрашивают органы следствия, ты на сегодняшний день - основной подозреваемый. Или ты внятно объясняешь, откуда здесь эти вещи, и кто их сюда принес, или на явку с повинной можешь не рассчитывать.
Он выразительно посмотрел на Ивана. Тот спокойно выдержал взгляд. Глаза Лесина светились чистотой и спокойствием. Он не прятал взгляд, не моргал, не потел, не отворачивал лицо. "Он не похож на преступника, - подумал Пилатов, - не то у него лицо. Странно. Кажется, этому взгляду можно верить, как себе".
Но он был профессионалом и не мог полагаться на чувства. Есть улики...
- Ну! Ты принес эти вещи? - строго спросил Пилатов.
- Нет.
- Тогда кто?
- Еще его зовут князем мира сего.
- Твою мать... - Пилатов едва не выругался, но сдержался, заметив раскосую усмешку Абдуллаева. Перед подчиненными лицо терять нельзя. Опер стрельнул глазами в Ивана и выразительно покрутил пальцем у виска.
- Ладно, - сдержанно проговорил следователь и снова перешел на "вы". - Я понимаю одно: от сотрудничества со следствием вы отказываетесь, несмотря улики, свидетельствующие против вас. В таком случае, я вынужден задержать вас, гражданин Лесин. Вы поедете с нами. Абдуллаев!
- Я!
Пилатов кивнул. Опер понял, что это означает. Он взял Лесина за руки и мигом надел на них наручники.
- Петухов, опись вещдоков готова?
- Почти.
- Николай Степанович, распишитесь как свидетель, - участковый кивнул.
- Я слышал, у вас тут секта, - сказал Пилатов, расхаживая возле задержанного. А вы главный основатель. Это так?
- Они все свободные люди. Они просто любят меня, - сказал Иван, - а я их.
- Да, конечно, - с сарказмом сказал Пилатов, - я видел. Отличное прикрытие. Только алиби вам они не обеспечат. А?
- Ты так говоришь.
- Послушай! - терпение Пилатова лопнуло, он снова перешел на "ты". - Я тебе вот что скажу: я вижу, что ты не дурак, хотя им и прикидываешься. Так вот, за этим мотоциклом тянется длинный след из преступлений. В последний раз подобное преступление было совершено в Горноилимске примерно три месяца назад. Как раз тогда ты и объявился в этих местах. Идем дальше. Преступник оставлял на стенах домов надписи религиозного содержания. Ты основываешь здесь секту! - Пилатов внимательно следил за лицом задержанного, но оно совершенно не менялось. - Сегодня мы находим мотоцикл и вещи, украденные в магазине, у тебя в доме. Что скажешь, гражданин Лесин?
- Я сказал, а ты слышал.
- Я ведь чувствую, что это не ты! - возбужденным шепотом сказал Пилатов. - Иначе бы разговаривал с тобой в другом месте! Если дашь показания, пойдешь под суд всего лишь как соучастник...
Иван молчал. Пилатов вздохнул:
- Ладно, я умываю руки. Молчи, молчун.
- Я не молчу. Кто хочет услышать - услышит.
- Все, пошли.
Он взял подозреваемого под руку и вывел наружу. У черного мотоцикла ждали Петухов и участковый.
- Сержант!
- Да, товарищ следователь? - немедленно отозвался участковый.
- Помогите проводить задержанного. И еще... - скулы Пилатова заиграли желваками. - Если не можете поддерживать порядок на вверенной территории, так хотя бы докладывайте о том, что здесь происходит! Анархия у вас в Орешниках. Сегодня понятых не найти, а завтра... Им дурят голову, а вы мер не принимаете!
- Они - свободные люди, - сказал Иван. - Они могут сами решать...
- Вы их этому учите? - резко перебил Пилатов. - Они прежде всего граждане, и только потом - свободные люди! Свободные... - усмехнулся следователь. - Что есть свобода?
- Ты можешь стать свободным, - сказал Иван. Голос его словно просветлел. - Если захочешь.
- Оставь свои проповеди для них, - кивнул головой в сторону домов Пилатов. - Когда тебе предлагали говорить, ты молчал. А теперь заткнись!

Завтра выложу окончание.

Окончание...

Димка проснулся от шума мотоциклетного двигателя. Отчаянно протирая глаза, он встал и подошел к окну. На улице было темно, капал дождик. Не сразу в черном бесформенном сгустке за окном Дима угадал силуэт человека на мотоцикле. Вовка! Дима второпях надел штаны и босиком пробежал по дорожке, открыл калитку и выскочил на улицу.
- Здорово, - сказал Вовка. На голове его был закрытый шлем, и голос звучал глухо.
- Здорово, - без энтузиазма ответил Дима.
- Я приехал за тобой! - объявил рокер.
- То есть как?
- Ты же хотел новой жизни? Хотел стать другим, не таким как эти... Садись сюда, - Вовка похлопал ладонью по залитому дождем кожаному сиденью. - Едем вместе. Ведь нам по пути.
Дима опешил.
- Я... не знаю...
- Ты не понимаешь, так я объясню, - голос Вовки зазвучал жестко. - Оставшись здесь, ты останешься просто человеком, - последнее слово он произнес с нескрываемым презрением, - а разве ты этого хотел? Говорю тебе: не бойся! Признайся себе в том, что ты действительно хочешь от жизни!
Дима молчал. Да, еще неделю назад он мечтал уехать с Вовкой, но теперь... после того, как он так жестоко подставил Лесина. Об аресте Ивана говорили все. Кто верил следствию, кто нет, и лишь Дима знал правду.
- Если ты достаточно смел, чтобы заглянуть в себя и увидеть правду, ты поймешь, кто ты есть, и с кем тебе по пути.
- Я знаю, кто ты! - вдруг сказал Димка. Он не видел лица Вовки - его закрывал шлем, но почувствовал, что рокер улыбнулся:
- Хорошо. И что из того?
- Освободи его! - внезапно осипшим голосом потребовал Димка.
- Нет. Если ты знаешь, кто я, то знаешь, по каким правилам я играю. Сейчас мы говорим о тебе, а не о нем.
- Это же нечестно! Отпусти его, Вова! - уже просил Дима. Он чувствовал: если он не исправит все это, случится что-то ужасное...
- Нечестно? - рассмеялся Владимир. - Разве я не говорил: будь сильным? А сильный решает сам, что честно, а что нет! Он получит то, за чем пришел в этот мир. Зачем о нем беспокоиться? Это его путь. А ты подумай о себе. Кто ты есть, и кем ты можешь стать. Ну, кто ты?
- Я - человек, - произнес Димка как можно внушительнее.
- Этот звучит гордо, - съязвил рокер. - И глупо. Но ты еще молод, тебе простительно.
"А ты разве не молод?" - подумал Дима и сам нашел ответ.
- Я не тот, блаженный, - зло проговорил Вовка, - я не прошу тебя идти против себя самого! Ты что, думаешь: он - добро, а я - зло? Это настолько примитивно, что я даже не стану объяснять, почему. Он - идеал, недостижимый для тебя, поэтому не будь дураком, не иди по его пути, все равно не дойдешь. Он - не добро, он живой эталон, напоминающий всем и каждому, что человек - дерьмо! Я посмел не бояться и не стесняться того, что заложено во мне творцом! И стал тем, кто я есть. И разве ты не завидовал мне, когда впервые увидел? Разве ты не чувствовал силу, которую ты уважаешь? Ты получишь ее! Ты получишь еще больше! Едем!
Дима молчал. Какой же он был дурак!
- Ты же знаешь, какой он. Ты же видел. Ты презираешь таких. Это слабаки, ничтожества, трусы, подставляющие щеку, изгои, которых возвели в святые только потому, что никто не способен повторить и понять их вопиющие глупости! Разве они изменили мир хоть на йоту? Поверь, издревле сила руки и сила ума ценились превыше всего! Они правят миром, а не слова безумных философов! Ты похож на меня, и у нас одна дорога. Едем!
В голове была пустота, как внутри большого колокола, и слова существа в кожаной куртке били по его стенкам мучительным билом, рождая уверенность в том, что надо остаться. И тоску оттого, что придется остаться. Остаться человеком. Просто человеком.
- Я больше не могу ждать! - нога Владимира ударила по стартеру. Мотоцикл загрохотал на всю деревню, но Дима отчего-то знал, что их никто не слышит. Как и тогда.
- Ты едешь?
- Нет, - выдавил Димка. Никогда в жизни ему не было так трудно и страшно произнести одно лишь слово.
- Ну и дурак, человечек! - загремел голос. - Оставайся ничтожеством, таким же, как он!
Черный монстр рванул с места и растворился в ночи.
Дима не вернулся домой, а пошел к реке, уселся на пологий берег и стал смотреть на воду, подернутую рябью из-за дождя.
"Дождь капля за каплей, - подумал Димка, - так и жизнь день за днем".
Дождь кончился, когда рассвело. Последние его капли упали в воду, оставляя маленькие расходящиеся круги. И поверхность вновь стала ровной.
Оставят мои дни след, или растворятся, как эти капли?
Димка вдруг понял, что стал другим. Да, Вовка прав, подумал он, я - ничтожество. Я не знаю, что мне делать. Как жить?
Он чувствовал себя предателем, как Иуда, предавший Христа. Но ведь он же - не Он? Иуда тоже раскаивался, но Дима не знал, был ли он прощен.
Исправить положение могла явка с повинной, но это означало тюрьму, и Наташка осталась бы с Иваном. Но если бы он знал, что задумал Вовка, он, что - пошел бы в милицию? Дима знал ответ, и от этого было только хуже.
Когда достаточно рассвело, Димка направился к церкви. Приближаясь к ней, он шел все быстрее, и под конец едва не побежал, но, оказавшись в тени строения понял, что войти не сможет. Не сможет и все. Сидевшая на скате сорока насмешливо каркнула.
В этот миг ему захотелось броситься в Комаровку, нырнуть и остаться на заросшем водорослями дне.
- Пришел? - в дверях церкви показался поп. Он словно ожидал Димкиного прихода.
- Нет, я... не могу, - сказал Димка. Он попятился.
- Почему?
- Не хочу, - соврал Дима.
- Тогда зачем бежал?
- Не знаю... До свидания.
Священник долго смотрел ему вслед, потом перекрестил Димкину спину и скрылся в церквушке.
Днем стало известно, что все орешниковцы отправились в райотдел милиции ходатайствовать за Ивана, но им дали от ворот поворот. Говорили, что Лесина ждет суд.
Ночью Димка прокрался к магазину и повесил на ручку дверей пакет с украденными из кассы деньгами.
А на следующий день пришла Наташка. Увидав ее, Димка обрадовался: она пришла сама, и теперь они могли бы...
Но во двор Наташа не зашла, а осталась стоять у забора. Дима подошел, неуверенно улыбаясь. Лицо Наташки было каким-то отрешенным, голос тусклым и усталым. Мало что в ней теперь напоминало прежнюю жизнерадостную хохотушку.
- Привет, Дима.
- Привет.
- Дима, ты же знаешь, что Иван этого не делал!
Димка сжал зубы. Он думал, она к нему пришла, а а снова о нем! Жалобить пришла, вот что! А он надеялся...
- Дима, ты должен рассказать, как было. Ты же все знаешь, ты был с ним.
- С кем?
- С ним. С чудовищем на мотоцикле.
- С чего ты взяла?
- Он сам мне сказал.
Вовка? Сволочь! Он ей рассказал! Зачем?! Козел!!
- И что теперь? Пойдешь в милицию?
- Я уже была.
Дима обомлел. Призрак тюрьмы медленно воплощался в реальность. Сейчас за ним придут.
- Мне никто не поверил, сказали, что улик и так достаточно, что я просто не в себе. Но ты-то! - Наташка посмотрела Димке в глаза. - Ты как жить будешь? Ты можешь все исправить, грех снять с души, только приди и скажи правду! Дима, он же погибнет там!
- Ему, значит, нельзя погибать, а мне можно!
- Дима, я все для тебя сделаю, ты только пойди и скажи!
Дима покачал головой:
- Не-ет. За тебя бы пошел, а за него не пойду.
- Ты не понимаешь, Дима...
- Все я понимаю, не меньше твоего! Ты и представить не можешь, как я все понимаю!
- Нет, ты не понимаешь. Это Иисус. Он раз за разом приходит в мир, чтобы показать людям, что есть добро и свет. Теперь Он пришел к нам! Это огромное счастье, Дима, что Он появился у нас! Мы все должны хранить, беречь от князя мира...
- Наташа, ну, раскрой глаза! Ну, какой он Иисус? Ну, откуда ему взяться здесь? Да и зачем? Таежный Иисус! Ха-ха!
Он засмеялся, но смех звучал фальшиво.
- Ты знаешь, что это не так. И ты поступил как Иуда, предал его, Дима. Он сказал, что нужно любить всех, но тебя я ненавижу!
Она повернулась и пошла прочь, а Димка закричал вслед:
- Чтобы кто-то стал Иисусом, кто-то должен стать Иудой, поняла! - он сам не понял, откуда взялись эти слова и яростно дернул закрытую калитку. Она не знала, как он умолял Вовку отпустить Ивана! Не знала и не узнает. Пусть все остается, как есть. Только он не не останется здесь, где все напоминает о таинственном таежном пришельце.
Глядя вслед Наташкиной фигурке, Димка вспомнил надпись, сделанную Вовкой на стене магазина: "Поистине, говорю вам: добра и зла, которые были бы непреходящими - не существует!"
Он не понимал, что это значит. Но когда-нибудь узнает и поймет, как узнает и поймет самого себя.

Пока прочитал первый отрывок. Как кино посмотрел. Почему-то напомнило сериал "Время волков".
Интересно, что дальше будет, очень надеюсь не обычная развязка, которая сама собой напрашивается.

Спасибо. Вообще, все свои вещи я вижу, как кино.

Наслышан, но не смотрел. Про оборотней?

Мне тоже будет интересен ваш отзыв.

Сам в тайге не был, от деревни далек, интересно узнать, как люди живут.




Нет, про бандитов, просто прикрывались всякой чертовщиной. Там тоже дембель с фронта возвращается в деревню, девушка его изменилась, а тут еще убийства. Словом, интересно, хоть и не про войну.

Гм... Странно. А почему все, что после этого, у меня не было.

Или вы решили дописать?

А придирки Эктоса, действительно, в основном ниачОм.

Что? Вы имеете в виду - в посланном вам варианте?

Нет. Ничего не дописывал и мало что изменял. Странно. Может, сбой какой-то, и дошел не весь рассказ? Могу перепослать.

Ага ))

А я уже здесь тогда дочитаю.
Возможно.

Ну и славненько. Я уж не помню, что вам посылал, и вы все тихаритесь. Когда отзывы будут?

Я тоже так думаю.

Развязка разочаровала. Решительно все, кроме окончания, понравилось неимоверно. Персонажи, события, описания - все здорово. С первых строк появления Вовки стало понятно, кто он, зачем и что дальше будет. Некоторые диалоги как-будто убежали из Булгакова. Но это и хорошо, все они здесь очень кстати. Но вот развязка. Лично у меня в таком случае всегда возникает ощущение, что автор просто хочет поскорее завернуть повествование и пойти по своим делам. Очень уж скомканный финал получился, по моему мнению. А за все остальное - огромное спасибо. Очень атмосферно и очень интересно.