4.

Малозаметные манипуляции над дверью – прочь силовое поле. И, переступив порог, задвинув символический деревянный засов – опять восстановить свою Особую Защиту. На всякий случай.

Всё. С возвращением, сестра Вайрика. Моя келья – моя крепость. Можно вздохнуть свободнее.

Непривычно, утомительно: постоянная опаска, оглядка; не предусмотрительность, но подозрительность... да что стесняться в словах – попросту гнусно. Но сама для себя избрала место, время и род работы. Терпи, уживайся; соответствуй. Не Галактическая Конфедерация здесь – средневековые социальные джунгли с выживанием. Не до привычных, будничных с рождения формул вежливости и доверия: «Моё сознание открыто для вас, достойные этши». Здесь – далеко не все ещё достойные этши; расти и расти юному человечеству Элкорна. Иная реальность: дикое, исконное, твоими согражданами давно преодолённое «есть или быть съеденным». Стоит ли сетовать, что в таких условиях имеешь возможность не есть – просто эффективно защищаться?

Конфедерации нужна достоверная информация, а не мёртвые гуманисты-великомученики. Так сказали бы в галактической Академии Прогресса, да и в Совете Чести и Права тоже. Так сказала бы и Старейшина Вахишта – Наставница. Так сказал бы и Костя – старший брат, умудрённый опытом, вполне сложившийся исследователь...

Вот он, лёгок на помине! сидит за грубо сколоченным столом. Ждёт, привычно сосредоточенный. Странно, как она сразу телепатически не ощутила присутствия брата. Настолько иным голова забита?

– Костя? Мой сумрачный брат... Зачем ты здесь?

Такое знакомое лицо: крупное, загорелое, чуть отрешённое, на первый взгляд даже неприветливое. И такая знакомая, тёплая улыбка тронула его губы, когда он поднялся навстречу. Огромный, светловолосый – богатырь святорусский. Серебристый комбинезон как влитой сидит – и всё же кольчугу бы брату, да шелом, да щит ростовой, да меч-кладенец. Только при кольчуге да при мече – она, не он. А она вся в маму, семитку.

Несть числа парадоксам твоим, Вселенная. Особенно в таких местах, как докосмические планеты. Впрочем, при чём здесь парадоксы? этюды из сравнительной антропологии – к чему? Просто радость встречи. Такой долгожданной – и, как обычно, нечаянной-негаданной. Или вовсе разучилась Суламифь здесь, в немощной и загрязнённой ноосфере подопечной планеты, бескорыстно радоваться?

Но и настроение Кости далеко не радостно. Здесь они не только (и, может, не столько) сестра и брат, но – сотрудники. Для элкорнцев – представители землян, цивилизации-опекуна... разве что сами элкорнцы не подозревают (не должны подозревать!) о том. И каждое свидание – прежде всего работа, обмен информацией. И дружеские советы, и почти родительские наставления, не без того.

Но пока – брат лишь ласково сжал ладонями плечи сестры.
– Привет, Суламифь! Привет, вояка, – произнёс негромко, на галакто.
– И ты туда же.

Тихая печаль в голосе. Не от этого ли, уже подзабытого имени? Сколько имён у неё сейчас? не много ли – для одной? Сестра Вайрика, аризианка-воительница; в миру – Вайрика фер Ламбет, младшая дочь эркассара Ламбетского... в Конфедерации Миров – просто Суламифь Драгобич.

Историк Суламифь Драгобич, чей дом – Вселенная, а семья – Человечество; по национальности – землянка. То есть, как у всякого конфедерата-гуманоида, в жилах её течёт кровь многих народов галактики, но преобладает земная... Нет, не время теперь – для таких простых, естественных истин; для родного, привычного; своего. Всё у неё сейчас с чужого плеча... как эти мечи и кольчуга, ставшие на миг неподъёмно-тяжёлыми. Чужое имя, и титул чужой. Есть даже (вспомнилось невпопад) чужой кровный враг. Чужое прошлое, и призрачное настоящее, и нескорое конфедеративное будущее твоей подопечной цивилизации, будущее, хранителем коего ты приставлена. «Легенда», в общем. Как у всякого наблюдателя. И, как зачастую бывает, далеко не безупречная. Ведь Вайрике Ламбетской, настоящей, давно полагается быть – мёртвой.

Примеряем, благодетели человечеств, к себе чужое, зачастую меченое смертью, имя. Жестокое, лживое настоящее – ради разумного, просвещённого, благоустроенного будущего. Не опекуны, даже не подопечные – сама объективность Истории ставит столь бесчеловечные условия. Изощрённая система взаимных мучений и уничтожений, то тщательно сбалансированных, то вовсе бесконтрольных, – вот реальность для детства каждой цивилизации. Так легко переплавляется звериный инстинкт выживания во всеобщую ненависть, стоит только животному стать разумным. Но так трудно, долго учится каждое новое человечество основе основ – любви. К ближнему; к миру; ко всему сущему...

...Научимся смотреть за горизонт, и слышать во Вселенной братский зов, и вольной мыслью в вечности парить, и звёзды человечествам дарить... Вот новый век – рассвет, зенит, закат, а человек всё ж человеку брат... А впрочем – ни прибавить, ни отнять: когда-то мы умели убивать...

Константин обвёл скудную монашескую келью жестом несоответственно щедрым.
– Как же – не вояка? – пошутил вновь.

Нет нужды следить за движением руки брата. Без того знаешь: каменные стены просто ломятся от орудий смерти, трудно свободную пядь найти. Мечи, кинжалы, копья, щиты, части доспехов в ассортименте. Просто оружейная лавка.

Да, орден святой Аризии – воинствующий. Да, на подопечной планете Элкорн нынче – в разгаре эпоха религиозных распрей, походов во славу Веры Истинной. Да, монахини-воительницы заставили считаться с собой правящие дворы всего материка. Посредством меча и богатства, добытого мечом. Заслуживать авторитет иначе здесь почти и не умеют ещё.

И Суламифь Драгобич – гражданка Галактической Конфедерации – одной верёвкой повязана с этой мрачной славой, с кровавым золотом. Ныне, присно и вовеки веков, аминь. Пусть Конфедерация и не место для войн, но и конфедераты были докосмическими. Ныне же цивилизация планеты Элкорн обретает свой суровый исторический опыт. Без которого элкорнцы никогда не станут – конфедератами.

Простые, очевидные истины... но от простоты, от истинности ничуть не легче историку-наблюдательнице Суламифи Драгобич.

Стремясь отвлечься и настроиться на деловой лад, Суламифь коснулась кольчуги на груди. Там, за гербом аризианок (скрещённые факел и меч) скрывалась миниатюрная телестереокамера. Лёгкое мысленное усилие – на ладони, извлечённый телекинетической силой, образовался сверхъёмкий энергокристалл размером чуть больше ногтя.

– Ты ведь за ним пришёл, Костя?
– В том числе. Позволь...

Бережно, двумя пальцами подхватив хрупкую вещицу, Константин переместился ближе к окошечку-бойнице. Сдвинув брови, вгляделся в прозрачную глубину кристалла. Чтобы схватить суть записей, он не нуждался в видеофоне. Брат, как и сестра, владел Силой.

– Так, так... вот какие дела. – Полминуты спустя он уже вошёл в курс последних событий в королевстве Льюрском. Составив необходимое впечатление о таковых, убрал кристалл в нагрудный кармашек комбинезона; взглянул испытующе. – Каковы твои соображения о будущем?

– О будущем – королевства или планеты в целом? Или – о моём лично? – Чуть улыбнувшись, Суламифь подошла ближе, присела на один из жёстких, спартански сработанных табуретов у стола. – В самой ближайшей перспективе, завтра буквально, – большая осенняя охота отца Одольдо. Показатели экономического, политического, культурного значения сего мероприятия для дальнейшего развития цивилизации: нулевые. Участие в нём наблюдателя: нецелесообразно.

– Полагаешь? – Константин присел напротив. – А вот в Академии Прогресса считают, что твоё участие в охоте весьма целесообразно. И крайне показательно для будущего... твоего.

– Ты всё о том же, Костя?

– Да, Лами. – Во взгляде брата укор странно смешался с сочувствием. – Не устану напоминать: ты ведёшь себя слишком... как гражданка Конфедерации, как достойная этшивин. Вовсе не так, как подобает средней аризианке.

– Я и есть достойная этшивин. – Излишне, быть может, резкое возражение. – Аризианка – только «легенда». Если смешивать «легенду» с кодексом чести конфедерата... какими застанут нас наши подопечные элкорнцы? Столетия спустя, когда придёт им пора Присоединиться? Не увидят ли они Конфедерацию – во всём подобной их миру?

– Опека младших цивилизаций существует испокон веков; и всегда Конфедерация оставалась Конфедерацией. «Легенда» призвана служить надёжным прикрытием в работе, но не средством подрыва нравственных устоев Конфедерации. Да что я прописные истины разъясняю.

Слегка прикусив губу, смотрела Суламифь в окошко. Солнце клонилось к закату, пятнами выхватывало из тени часть замшелой крепостной стены со сторожевой башенкой. Под башенкой располагался плац: там усердно звенели клинками, перекрикивались азартно. Высоко в небе истошно, по-вечернему визжали тайры, небольшие, лёгкие на крыло птахи, вроде земных стрижей. Неожиданно в келью бреющим полётом вломилась крупная, ошалелая осенняя муха... или как бишь эти назойливые насекомые зовутся здесь? не было настроения вспоминать. Пометалась, непрошеная гостья, из угла в угол, вспыхивая синеватой искрой; потыкалась в стены с возмущённым жужжанием. Отыскав наконец выход (там же, где и вход), растворилась в закате.

Почему-то Суламифь долго провожала её взглядом.

Во всём прав Костя. Удел наблюдателя – вечно балансировать на зыбкой грани, меж нравами докосмических и кодексом чести конфедерата. Разделять образ жизни подопечных – и не принимать его. Вживаться в эпоху – оставаясь человеком своего времени. Видеть творящиеся вокруг бессчётные несправедливости – и бесстрастно исследовать их, принимая их историческую необходимость для самих же подопечных.

Но значит ли это – мириться? Даже сами подопечные, лучшие из них, не остаются равнодушными; и стремятся очистить свой мир от скверны лжи, вражды, ненависти; и тем творят будущее.

Почему она должна вести себя – как худшие из подопечных? Только ради собственной безопасности?

– Есть и не беспринципные аризианки. – Суламифь досказала свою мысль вслух. – Сестра Иммер...

– Которой ты прилюдно открылась – в наличии у тебя крамольного произведения искусства, – напомнил Константин тут же.

– По-моему, это естественно – поделиться интересным открытием. Об одном жалею: что Иммер не прочтёт окончательный вариант пьесы. Ведь Гандар и Виальда всё же завершили её, будучи уже среди нас.

– И в последнее время ты увлекаешься трансатомной физикой, – продолжал Константин подчёркнуто бесстрастно. – В частности, превращением песка в золото.

– Для Сиарам... я обещала Виальде присмотреть за ней.

– Когда-нибудь, Лами, тебя обвинят здесь и как фальшивомонетчицу.

– Многие наблюдатели так поступают, и ничем не подрывают мировую экономику. И в результате никто не даёт им уроков эгоизма.

На часовне пробило шесть. Рыжий с краснинкой закатный луч пробился в келью. Один из висящих на крюке мечей поймал его обнажённым клинком, рассыпал по противоположной стене багряные блики. Словно кровью обрызгал камень.

– Хорошо бы не началась новая Священная война, – проговорила Суламифь задумчиво.

– Если не на войну, то в паломничество тебе идти предстоит. Чтобы встретиться с Джошуа. Скорректируете данные по вашим странам, и проясните обстановку во Святой Земле.

Джошуа... Странно, она почти позабыла о нём. Давний друг детства. Неизменный товарищ по играм в наблюдателей. Первая любовь, наконец... Где они теперь, двое подростков-землян с деревянными мечами? Где та девчонка, которой аризианки представлялись сплошь Опередившими Время, хранительницами знаний и человечности посреди тёмного мракобесия?

Много воды утекло с тех пор.

– Предполагаю, вскоре от града Ранаира мало что останется. – Неприкрытое сожаление сквозило в словах Суламифи. – Не только для паломников, но даже для археологов. Вот и вся обстановка. Вечная история: неповторимый памятник культуры, превращённый в стратегически важный объект... А в целом – пока стабильная политическая атмосфера на всём континенте. Не считая привычных клановых усобиц, пограничных стычек, общего упадка экономики, повсеместного невежества, охоты на ведьм, крепостничества, подпольной работорговли, и прочая, и прочая. Количественные накопления переходного возраста, в общем. Лет через сто есть реальный шанс увидеть качественный прорыв. В виде буржуазной революции в Льюре. Или в Ширдене, или в Торне. Вот уж будет колоссальный выброс негативной энергии в ноосферу.

– Какая же смена общественных формаций без революции? исключения крайне редки. Современность докосмических цивилизаций, как она есть. И какой должна быть.

– И Меранские острова, если будет на то воля Истории, будут порабощены. Не теперь, так ещё в один прекрасный век. Хотя сейчас партия королевы выходит в зенит могущества; а король уже далеко не столь силён, как ему хотелось бы; а лимийки ещё далеко не столь сильны, как им хотелось бы...

– Но лимийки набирают силу. Скоро именно они станут задавать тон церковной политике далуорского мира. Детская болезнь под названием инквизиция не минула ещё ни одно человечество Вселенной.
Вновь прописные истины, известные каждому конфедерату со школы перв
ой ступени. Инквизиция – важнейший и неизбежный этап в процессе взросления человечества. Фашизм – ещё важнее, и ещё неизбежнее. На историческом пути любой цивилизации щедрой рукой рассыпаны даже не тернии – грабли. И на каждые доведётся наступить не раз, не два – многократно.

Дискотека на граблях – вот что есть любая докосмическая история.

Никто не вправе и цивилизацию Элкорна лишить её собственного опыта, собственного исторического пути. И не в воле опекунов – повзрослеть вместо своих подопечных.


...Будет вновь и вновь армагеддон,
Будет бойня – тьма со всех сторон,
Будут честь и совесть на кону...
Станем ли взрослее на войну?

Вновь пройдёт лихая полоса,
Лучших растлевая и кося –
Так уж повелось с предавних пор...
Станем ли взрослее на террор?

Выжжем, разорим себя дотла,
Разбазарим души и тела...
Только долго, долго не решим:
Стать ли нам взрослее на фашизм?..


Тяжкое и нескорое дело – взросление. Шаг – вперёд, два – вбок, десять – назад. И Виальда фер Эксли знала это, будучи ещё не социопсихологом Конфедерации, но Вильдой Крамольницей, гениальным менестрелем Элкорна... Вслух ли произнесла Суламифь эти строки, или только мысленно? И услышал ли их Константин?

– На твоём месте, Лами, я принял бы участие в осенней охоте, – только и посоветовал брат.

– И убил бы? даже не противника, равного себе, но слабейшего? Цепочка известна, Костя. Сперва переломишь себя и убьёшь зверя на охоте. Завтра уже без особых угрызений совести пойдёшь в наёмники. А дальше – что? Путь Тёмной Силы?

– Зачем вообще убивать? Главное для тебя – участие. И неудача полезнее будет для твоей «легенды», чем успех. Не выделишься из общей массы – и не вызовешь ничьей зависти. Нажила ведь здесь врагов, сама того не желая. И всего хуже...

– Бариола? – завершила Суламифь мысль брата.
– Да, Бариола.

Не сказано было куда больше, чем высказано. Оба достоверно знали, по каким причинам матушка Бариола, глава ордена аризианок, с первого взгляда невзлюбила послушную дочь свою, сестру Вайрику.

Много причин, хороших и разных.

В задумчивости Суламифь провела пальцами по своей кольчуге. Даже от незначительного движения раздался звон – на грани восприятия, но долгий и чистый. Титан, никель, магний, даже тэдлий... ну к чему тэдлий, с его сверхстабильной атомарной структурой, на докосмическом Элкорне, где ещё лет семьсот не предвидится ни лазерного луча, ни расщеплённого атома? И разве тэдлий – достойная защита от интриги, клеветы, злого навета? Только и годится, что на кожухи реакторов, да на корпуса звездолётов, и на прочие столь же мирные, безобидные вещи.

– Не забывай, у Бариолы врождённая телепатическая блокировка сознания, – только и добавил Константин. – Малейшее постороннее вмешательство в её психику, и – полная деконструкция личности. Слишком радикальный метод для ключевой исторической фигуры. Следовательно, не только ты сама, но и Наставница твоя... даже Р’рингроулт-Старейший не в силах внушить ей, чтобы оставила тебя в покое.

– Значит, продолжаю обороняться своими силами. Если по моей вине здесь погибнет хоть кто-то...

Неожиданно Суламифь осеклась, её взгляд сделался отрешённым: она сканировала окрестности.

– Извини, Костя. Сюда скачет Эрихью, – мгновенье спустя сообщила она.

Что-то, похоже, не понравилось ей в реакции брата.

– Знаю, наши чувства друг к другу не нравятся ни тебе, ни Наставнице, ни Академии Прогресса, – проговорила она, хмурясь. – Но я верю непреложно, что Хью – один из Опередивших Время. Как Иммер, как – тем более – Тарла Кудесник или отец Одольдо.

– Приказывать твоим чувствам никто не вправе, Лами. – возразил Константин примирительно. – Я хочу только, чтобы ты берегла себя. Слишком живо ты напоминаешь Наставнице Арешу Хаффеш.

– Не ей одной. – Суламифь слегка улыбнулась. – Томиреле тоже.

Вставая из-за стола, Константин ласково взъерошил волосы сестры.
– Если Томирела увековечит тебя для потомков, в том беды не будет. Главное, чтобы до костра не дошло. Будь предусмотрительна. И обращайся, если понадобится.

В задумчивости Суламифь Драгобич – наблюдательница на Элкорне, по национальности землянка – проводила глазами брата, исчезнувшего в синеватой вспышке. Затем – с видимым удовольствием сняла перевязь с мечами и пристроила на свободный крюк в стене. Следом настала очередь кольчуги.

С возвращением, сестра Вайрика...


5.

В дверь постучали. В последний момент Суламифь поймала себя на непроизвольном желании – отомкнуть замок посредством телекинеза. Опомнившись, вышла навстречу гостю. Даже наедине с Хью едва ли разумно демонстрировать свои «колдовские» способности столь открыто.

Некто в кольчуге и шлеме с опущенным забралом шагнул в келью. Тщательно задвинул засов, стащил шлем, открыл лицо – юнец безусый, почти мальчишка. Пригладил ладонями каштановые, до плеч волосы; широко улыбнулся.

– Святой Эрихью храни тебя, Вайрика. Я вовремя?
– Знаешь ведь: матушка в отъезде, – обнадёжила Суламифь.
– Являться сюда в её присутствии – самоубийство. А самоубийство – грех. Не станем лишний раз гневить Единого. Без того многогрешны, верно, Вайрика?

Лёгким движением брат Эрихью – в миру фер Барнел, шэммун-наследник – бросил в шлем кольчужные перчатки, аккуратно пристроил всё это на проржавевший крюк у двери. Суламифь улыбнулась в душе. За что полюбила она молодого элкорнца – на то причин множество; отчасти – и за аристократически-небрежное изящество манер, коему он был верен неизменно. Даже теперь, когда, по неведомым миру соображениям, укрылся от означенного мира в монашеском ордене имени божественного своего покровителя – святого Эрихью Первопророка.

Непростительная слабость для наблюдателя?
Пусть так.

– Разумею, – ещё более философски заключил гость, – что мужчине куда безопасней встретиться на ристалище с дюжиной противников разом, нежели с одной матушкой Бариолой в стенах её монастыря. Существуют менее болезненные пути в Чертоги Горние... Впрочем, о драконах ни слова.

– Полно, Хью. Проходи, присаживайся.

Объятье и долгий поцелуй были ответом наблюдательнице с Земли. Чистый, ничем не замутнённый миг свиданья, когда нет ни опекунов, ни подопечных, ни стены Закона о невмешательстве между ними. Есть лишь извечное таинство – священнейшее из всех, ибо равны перед ним и конфедераты, и докосмические.

– Как всегда, доспех между нами, – шёпотом посетовал Эрихью.
– Эх, наша жизнь военная, кто был – того уж нет, – отшутилась Суламифь стихами. – Поднимем чаши пенные, как завещал поэт.

Очень нежно убрала она с лица любимого непокорную волнистую прядь. Усадила юношу рядом с собой на грубо сколоченную лежанку, покрытую лишь тощим соломенным тюфяком.

– Кстати о ристалищах, – вспомнил Эрихью. – Точнее, о нашем ежегодном турнире в столице. Знаешь ли ты, что орден выставляет меня одним из зачинщиков?

– Рада за тебя, Хью. – отозвалась Суламифь искренне.

И неподдельным обожанием расцвело лицо Эрихью.

– Догадайся, кто выступит вторым зачинщиком от эрихьюанцев? Учитель самолично!

– Что ж, отец Одольдо – воин прославленный. Но значит ли это, что зачинщицей от аризианок непременно должна выступить наша матушка?

– Никуда от политики не деться, будь она неладна, – сразу поскучнел Эрихью. – Не с руки батюшке ссориться с главой аризианок. Впрочем, где наша не пропадала! куда приятней иметь дело с Бариолой, когда она дерётся, а не проповедует. Особенно, если сражается она не против тебя, а наоборот.

Он помолчал, глядя в окно; ласково провёл ладонью по щеке Суламифи.

– Любовь жизни моей – тоже не последняя в воинском искусстве. Учитель уж намекает вашей матушке: кто более уместен, когда требуется отстоять честь ордена? – Он усмехнулся с плохо скрытым злорадством. – Пари держу – бушевала матушка долго и страшно, прежде чем примирилась с очевидным. Да пусть её. В конце концов, вчетвером мы неплохо проведём время, вываливая в пыли цвет льюрского общества!

– Мальчишка, – мягко укорила Суламифь.

– А ты – девчонка, и что с того? – Эрихью нисколько не обиделся. – Знаешь, Бариола доселе прислушивается к батюшке. И ревновать его продолжает бешено, ко всякому движущемуся предмету, включая неподвижные. Хотя со времени их разрыва ни много ни мало – лет двадцать минуло.

– Несчастные люди. Любят друг друга, и не в силах поступиться собственной гордостью. Как печально... и несправедливо.

Тут только, невесть с чего, смутился Эрихью. Устыдился ли злословья своего в адрес матушки Бариолы? Неловко убрал руку с плеча землянки, поднялся, выразительно указал на свой доспех.

– С твоего позволения, Вайрика... Мне ведь можно остаться на ночь?

– О чём речь, Хью.

– Всё ж грех отрицать, что правление вашей матушки – драконово. – Стягивая кольчугу, Эрихью продолжал балагурить, стремясь загладить смущение. – С каждым приездом сюда нахожу всё больше тому подтверждений. Кажется, в прошлый раз твоё, с позволения сказать, ложе было застелено вполне добротной шкурой дикого турана. Неужто ревностная матушка выискала в уставе ордена параграф, запрещающий держать на ложе покрывала?

Отыскав свободное местечко на стене, он развесил кольчугу; вернулся к Суламифи, доверительно заглянул в глаза, вновь усаживаясь рядом.

– Коль скоро речь зашла о той шкуре... ты ведь примешь участие в завтрашней охоте? Блестящей тактический ход, верно? И потеха, и добыча, и лишняя оказия насолить матушке.

– Вовсе я не стремлюсь насолить матушке, – отозвалась Суламифь несколько растерянно. – И охотиться не особенно люблю.

– Я тебя приглашаю, Вайрика. С твоей-то удачливостью кому, как не тебе, стать новой королевой охоты. Вот когда матушка позеленеет от бешенства, как Эрихью свят!

– Ты третий, кто настаивает сегодня на моём участии в охоте. Наверное, это судьба.

Диковатая идея для существа её расы – но, действительно, не лишённая здравого смысла в иных условиях. Особенно, если разыграть, как советовал Костя, неудачу, избежав таким образом убийства. Впрямь, без политики никуда. Один дипломатический ход – и не обидим возлюбленного, и успокоим брата, и расположим к себе, хоть сколько-нибудь, местное общественное мнение. Как иначе выпутаться? Разве что разъяснить Хью открытым текстом: убийство-де несовместимо с кодексом чести конфедерата.

Но Закон о свободе информации не так скоро здесь изобретут, Закон же о невмешательстве – не так скоро отменят.

Эрихью осторожно коснулся её плеча.
– Знаешь, Вайрика, батюшка отнюдь не в восторге от нашей очередной попытки отвоевать гробницу Пророков. По его разуменью, разорение от этой распри давно превысило доход. И Её Святейшество, и Её Величество того же мнения. Только король да лимийки, по обычаю своему, глухи к голосу разума.

– Аризианки тоже любят битвы...
Суламифь отозвалась несколько рассеянно, поскольку одновременно, усилием мысли, заносила сообщённые Эрихью сведения на инфокристалл. Ради пущей достоверности, не мешает побеседовать на эту тему и с Одольдо.

– Всякому своё. Сам я предпочёл бы удел мыслителя и открывателя новых земель, но не воина, – мечтательно сообщил Эрихью. – Повидать мир, и постичь тайны его... как учитель. Религиозные же распри, равно как и всякие войны – глупость величайшая.

– Ты прав, Хью. Величайшая глупость. И всё же...
Суламифь осеклась, опустив голову.

И всё же – для нормального взросления цивилизации недостаточно одних лишь блестящих умов, доброй воли да бескорыстной радости открытий. Не менее необходимы всякому человечеству собственные ошибки – лучшие учителя. Величайшие глупости, если угодно, не меньшую роль играют, нежели величайшие достижения. Право именоваться Человеком и Человечеством – почётное, нелёгкое право – должно быть осознано. А значит – выстрадано.

Чтобы научиться беречь мир – нужно изведать войны. Чтобы предпочесть в своём развитии эволюционный путь – необходимо пройти кровавое горнило революций. Чтобы оценить дар чистого воздуха – никак не миновать экологических катастроф. И чтобы наглядно убедиться, что всякое новое открытие есть великая ответственность – немало доведётся извратить прогрессивных идей, и то, что замышлялось во благо людям, обратить им во зло.

Опыт – сын ошибок трудных; исторический опыт цивилизации – в наибольшей мере. «Так уж повелось с предавних пор»... от Начала Начал, ни много ни мало.

И не ей, наблюдательнице, идти наперекор объективным историческим реалиям, – если только желает она добра подопечным. Ни одну войну, за исключением разве что ядерной, Конфедерация предотвращать не вправе. Если Истории угодно, юное человечество должно стать взрослее: на войну, на террор, на фашизм. Тут тысячу раз права Виальда фер Эксли.

Эрихью ласково обнял землянку за плечи. И, благодарно улыбнувшись, она прильнула к его груди. Почему Костя, многознающий старший брат, так несправедлив к Хью? С какой чуткостью любимый способен поддержать в нужный момент её, гражданку Конфедерации, взрослую и мудрую. Почти всемогущую – и такую бессильную в своём всемогуществе.

Последний луч заката скользнул по сторожевой башенке, брызнул в глаза багряным отсветом на доспехе дозорной.


6.

– Итак, – со змеиным хладнокровием заключила преподобная матушка Бариола, – сёстры здесь штудируют трактаты Тэдью Иконоборца, и Барны Рэсской, и Канеша Тоушенского. Да с таким усердьем похвальным, что порою пропустят и час молитвы... Может статься, взамен Откровений они саги сарнийские распевают? Либо же – предаются ритуальным оргиям во славу меранских богов плодородия?

Молодая матушка Алур, настоятельница Реватской прецептории, чувствовала себя едва ли уютней, нежели в обществе палача, в кресле «Миг Откровенья». Глава ордена налетела с инспекцией негаданно-неотвратимо, аки поветрие моровое – и теперь вовсю выказывала недовольство своей ставленницей.

Очень сильное недовольство.

Все мы немощны, ибо человеки суть. Сам Его Величество, король Льюрский, имеет фавориток с дюжину, и гарем из рабынь-язычниц; да и мальчишками-рабами отнюдь не гнушается. И сёстры аризианки – не в одной Реватской прецептории – почитывают «Ученье о Любви Животворящей», и песенки фривольные горланят, и предаются разврату, не больно оглядываясь на святую Аризию. Естественный ход вещей, и разумней всего – закрыть на него глаза.

Многие и закрыли бы. Только не матушка Бариола.

Вот она, сидит напротив, безмятежность во плоти; и каждое бесстрастное слово бьёт без промаха, и каждый взгляд – не взгляд, клинок беспощадный. И весь Реватский монастырь аризианок словно вытянулся в струнку в едином порыве, вслед за главой своей. По коридорам сёстры прошмыгивали на цыпочках, на плацу, напротив, рубились с удесятерённым рвением. Как знать: может, иные ожидали бури с упованьем тайным. Полетит-де голова настоятельницы, а свято место пусто не бывает – отчего бы и мне не покрасоваться на нём?!

Коль не подыщет она сейчас же в своё оправданье истинно весомого довода...

– Видит Первопророчица, – набожно возведя очи горе, тронула матушка Алур свой амулет, – иные из трудов сих богохульных уж и во Льюрском монастыре хожденье имеют. (Только поморщилась преподобная Бариола: может статься, раздражал её в собеседнице слишком явственный реватский акцент? или молодость непростительная?). Не лишне бы вам, святая мать, расспросить с пристрастием послушную дочь вашу Вайрику, в миру фер Ламбет...

Есть. И её удар цели не миновал. Вспыхнул холодно серый взгляд-клинок; засветился интересом – и сменой гнева на милость.

Что за счёты у преподобной Бариолы с полузнакомой сестрой Вайрикой – в подробности вдаваться излишне. Главное, свою выгоду извлечь. Довести главе ордена: рано-де списывать в расход Алур Реватскую.

Ещё послужит она верой и правдой...