Бесшумный ветер прибивал к его босым ногам опавшие листья; несмотря на свою яркую, теплую расцветку - красные, желтые - они ложились холодным ковром. И безжалостно давились в пыль, отмечая пройденный путь. Десять шагов вперед, поворот, ветер сдувает прах опавшей жизни, застилая все вокруг новым безупречным красно-желтым ковром. Еще десять шагов, остановка. “Почему здесь всегда осень! Почему не лето, почему не пустыня, почему не какой-нибудь нейтральный идиотский пейзажик. Ненавижу осень!” Он действительно всегда ненавидел осень, именно поэтому сбежал когда-то с родной планеты аж на урановые рудники в поясе астероидов. Солнце белой монетой висело где-то далеко в черном бесконечном ничто, узкие переходы рудников, работа, работа, работа, а потом отдых. Тупое убийство времени, банка отвратительного пойла и красивые картинки по визору. Сначала ему это нравилось, сплошное однообразие, никаких времен года, этих узаконенных природой смен надежды-любви-веры-смерти. Никаких изысков и воображения. Потребности у работяг простые. От смерти он сбежал, вот только жизни не нашел.

Шураф подкинул босой ногой листья. Они с еле уловимым шумом подлетели и вновь опали на красно-желтый ковер. Как давно он не слышал этого шороха, уже и забыл, как же нестерпимо хочется повертеть в пальцах настоящий живой листик. Сев на корточки, он зачерпнул листья рукой, никаких чувств… это всего лишь голографическая проекция. Вся жизнь – одна сплошная голографическая проекция. Шураф со всей силы раздавил листья, они распались на пиксели и осыпались на красно-желтый пол. В бессильной ярости он стал их давить ногами, сильнее, сильнее… пока вокруг него не осталось красно-желтое точечное месиво. Шумно выдохнул, заложил руки за спину и пошел дальше. Один шаг, два шага, три шага, и хоть все вокруг было проекцией, он ощущал этот ветер, он знал прекрасно, что картинка восстановится. Остановился. Повернулся. Так и есть, лишь безупречный ковер из опавших осенних листьев. Вот только ярости не осталось, лишь бессилье уходящей жизни. “Ненавижу осень!”

Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, остановка. Уперся головой в стену, впереди бесконечность, сзади бесконечность, а идти некуда. А почему руки за спиной? “Дурацкая привычка. На этом корабле стражников нет. Бежать некуда, до смерти осталось несколько часов. Так ли уж важно время? Что можно сделать за это время, если пространства только десять шагов и нет людей? А сам-то я кто? Выродок. Выродком родился, выродком был, выродком и умру. Какой смысл становится человеком, если никогда им не был. ” Поворот, и Шураф вновь начал свой путь в десять шагов. А корабль с кодовым номер ПН 162 продвигался в гиперпространстве, до точки выхода оставалась чуть больше часа. На борту было одиннадцать людей, все они преступники, приговоренные Высшим галактическим судом к заключению на планете Саммер. Вот только само заключение могло длиться там не больше четырех часов.

Среди бесконечного и безмятежного осеннего пейзажа возник черный провал. Мелодичный женский голос произнес: “Разрешенное время прогулки завершено. Пройдите в капсулу”. Пнув в последний раз ненавистные листья, Шураф прошел во тьму. Но без света он оставался недолго, автоматически включились лампы, освещая маленькое помещение. В центре, как трон, возвышалось кресло, справа к стене прикреплен скафандр, еще была скрытая панелью дверь в гальюн. Иллюминатор закрывали черные шторы, а на небольшом дисплее отсчитывалось время до выхода из гиперпространства. “Сорок минут. Зачем мне столько времени? Может прямо сейчас взять и повеситься. Вот только на чем, ни крюка, ни веревки. Все предусмотрели гады. Наказание такое придумали перед смертью вспомнить о своей никчемной жизни, было бы что вспоминать.” Шураф очень четко представил священника из церкви на родной планете, как он подходит к нему сейчас и говорит: “Сын мой, у тебя будет целых сорок минут, чтоб покаятся в грехах”. Безнадежность тяжелой ношей прижала к креслу. И вроде бы мебель была умная, принимала форму сидящего, вот все равно неудобно. Шураф повертелся и так и этак, в итоге лег, поджав к себе колени, как эмбрион. Не хватало только палец в рот засунуть.

Жизнь выплевывала в память картинки. “Начнем каяться, что ли?” – Шураф беззвучно истерически смеялся. “Грех первый – ненависть! Ненавижу все.” Первым объектом ненависти была мать – обычная портовая шлюха, она родила его осенью, и прятала в кладовке, когда приходили клиенты. Он мог орать от голода сутками, но уставшая мать с сигаретой в зубах доставала его только под утро. “Ну что орешь выродок?” – спрашивала она его, посыпая пеплом, потом кормила, меняла пеленки и засыпала. А он не спал, он ненавидел, и еще не имея в запасе и месяца жизни, мечтал ее убить. Но не убил, она была настолько жалкой спившейся и больной, что он просто сбежал. Хотел начать новую жизнь, там, где все равно где ты и как появился на свет. Но вот людей на урановых рудниках он ненавидел тоже за их примитивность, за то пойло, что они варили из фиг знает чего, за их смех над идиотскими сальными шутками, за то, что здесь не было жизни, а только тупое бытие. Для простых работяг он тоже остался выродком, потому что, отработав пять лет по контракту, улетел на Гилай-4. Все кто сбегал с урановых рудников, для оставшихся переставали быть людьми, а только сопляками.

Но Шурафу было все равно, жизнь, наконец, закрутила его в водоворот, он начал с краж, потом перешел к убийствам, пока его не поймали, кажется на Перевае, вот только приговор не был приведен в исполнение. Его выкрали пираты: “Такие парни нам нужны!”, - кажется, так сказал капитан. Только об этих словах ему пришлось пожалеть: через четыре года Шураф поднял бунт и перерезал горло своему спасителю. Теперь он стал капитаном. И каким! Гроза трех галактик! Он давно потерял счет разграбленным кораблям, что уж говорить о каких-то людях. Но ненавидел всех и никого не жалел. Шураф перевернулся в кресле на спину и расслабился, глубоко вздохнул. “Какой там у меня второй грех?” – спросил он у потолка, - “По-моему, и одного достаточно, чтобы сдохнуть!” Шураф сел сгорбившись, и посмотрел с надеждой на дисплей, тот отсчитывал последнюю минуту до выхода из гиперпространства. Цифры будто приклеились и менялись явно с периодичностью больше секунды. Наконец, последняя единица, бесконечно долго мигая, сменилась нулем. Корабль слега тряхануло. Тело переставшее чувствовать свой вес медленно оторвалось от кресла, но Шураф схватившись за подлокотник, подтянул себя обратно, пристегнулся, только руки остались свободно болтаться в воздухе. “Ну давай, давай”, - подгонял он автоматику. Бесшумно ушли вверх черные шторы, закрывавшие иллюминатор. И Шураф наконец увидел место своего последнего заключения.

Среди миллиона маленьких белых точек в пустоте висел шарик, величиной с апельсин, покрытый красно-коричневой спекшейся коркой. Чуть ниже экватора расплылся уродливый пупок – Мертвый вулкан, и хоть выглядел он плоским, на самом деле имел высоту в 12 километров. Выше экватора, огромным синяком зиял кратер, прозванный “Глотка дьявола”, а справа от него грубым шрамом перечеркивала всю планету горный хребет. “Красотка”, - скалился Шураф. Его всего трясло, а может это вибрировал корабль? Руки упали, опять появилась гравитация, корабль, сменив гиперпространственные двигатели на маршевые тронулся в путь. На дисплеи появилась новая запись: “До выхода на орбиту осталось 59 минут 59 секунд”. “Что, целый час?” – разъяренный Шураф вскочил с кресла, чуть не сломав ремни. – “Что за мука такая! Зачем еще целый час! Зачем столько времени!” Когда-то в пьяной горячке недели пролетали за минуту, а теперь у него был еще один час жизни в запасе – и он был бесконечен. Шураф попытался что-то отодрать, чтоб перерезать себе горло, но ничто не поддалось. Тогда в безумной злобе он бился головой об стенку, но мягкая пружинящая облицовка не давала даже почувствовать силу удара. Яростный порыв закончился как-то слишком резко, он рухнул на пол, посмотрел на дисплей, таймер показал, что прошло всего лишь две минуты.

“Как бы хорошо взять и прямо сейчас умереть! Вот бы все обломались.” Только обламываться было некому, человечество избавилось от своих выродков и на самом деле ему было все равно, как и в какой момент они умрут. Шураф сел и посмотрел на свои босые ноги, пусть людям и насрать на него, вот только негоже грозе трех галактик умирать босиком. Он достал носки, натяну один на ногу, а со вторым задумался: “Какая, впрочем, разница, никто меня не увидит, вот что я вообще превращусь.” И сразу же в памяти всплыла картинка скелета, с полусгнившей плотью, и червяками, поедающими мертвую ткань. “Такому все равно, есть у меня носок или нету.” Он отшвырнул носок подальше, тот подлетел и закрыл таймер, стало немного легче. “Эта планета давно мертва и принимает только мертвых, там даже нет червяков, никто меня грызть не будет. Скукота!” Он представил себя как мумию: как постепенно он усыхает, превращаясь в желтое, худенькое тельце с выдающимися суставами, тонкой натянутой пергаментной кожей, которое очень медленно плавится превращаясь в жировоск. Дальше представлять не хотелось. Шураф сильно потряс головой, попрыгал возле кресла и снова на него рухнул, заложил руки за голову. “И все-таки надо выбрать свою смерть!”

Вариантов масса, самый простой после приземления открыть капсулу. И из-за разницы давлений тело разорвет на мелкие ошметки. Но становиться кашей Шурафу совершенно не хотелось, уж лучше превратиться в жировоск. Можно остаться в капсуле и смотреть на мертвую планету в течение двух часов, пока не кончится воздух в капсуле. Можно надеть скафандр и еще два часа гулять по планете. “И так четыре часа, как отвратительно много времени!” – Шураф вытянул ногу и скинул носок с таймера, осталось полчаса. “Четыре часа, ха! Я не знаю, куда мне деть полчаса, а тут целых четыре. Этот вариант отпадает.” Как ускорит свою смерть? Можно дойти до Глотки Дьявола и броситься вниз, тебя разобьет в лепешку, вот вроде и не ошметки, и даже если превратишься в жировоск... “Да что ж это такое! Почему меня волнует, как я буду выглядеть после смерти. Никто и никогда сюда не прилетит и ничего не увидит. Я всегда ненавидел людей, почему же сейчас после смерти мне важно их мнение о своем трупе.” Он долго лежал вообще ни о чем не думая и глядя в потолок, потом неожиданно подскочил радостный: “А это идея! Я знаю, что буду делать! Устрою последнюю кровавую тризну по себе. Со мной на корабле есть еще 10 человек, убью их всех!” Шураф рухнул на кресло и лихорадочно смеялся, пока резкий звуковой сигнал не оповестил о выходе на орбиту.

Веселье растворилось моментально. Сердце оглушительно стукнуло один раз и замолкло, нестерпимо захотелось в туалет. Трясущимися руками Шураф застегнул ремни безопасности. Кресло пришло в движение, повинуясь командам бортового компьютера, оно буквально утопило в себе пассажира. В животе заныло, опять наступила невесомость, очень медленно за иллюминатором стала приближаться планета. А сердце все не стучало, Шураф пытался глубоко дышать, но получалось лишь судорожно вздохнуть и не выдохнуть. Скорость увеличивалась, кресло сжимало сильнее, снимая нагрузку. Наконец капсула дрогнула всем корпусом, включились тормозные двигатели, она приземлился на планету и затихла. Кресло вытолкнуло Шурафа наверх и вернулось в обычную форму. Наступила тишина. Все конечная остановка – смерть. Минут двадцать Шураф пытался в своей голове поймать хоть маленький обрывок мысли, но все куда-то утекало, он только слышал, как бешено в ушах гремит пульс. Ударив себя наотмашь ладонью по лицу, он осознал, что находится в капсуле на планете Саммер, и вообще у него был план, постепенно образы восстановили память, вернулись чувства.

Он встал с кресла, ноги совершенно не гнулись, как деревянная кукла добрался до скафандра, кое-как залез, но, еще не застегнувшись, он вдруг стал лихорадочно вспоминать, что-то ведь забыл, что-то ведь надо еще сделать. Пришлось прислониться лицом к холодной стенке, и так постоять: “Ну что можно здесь забыть!” Шураф собрал всю волю в кулак, заставил себя не думать, не дышать, не слышать, очень медленно он застегнул скафандр на все застежки, просунул руки в рукава и только тогда разрешил себе выдохнуть. Он оглянул в последний раз капсулу – прямо посередине валялся носок. “Чертов носок, чтоб ты сдох!” – прокричал он и отвернулся. Теперь предстоял еще один трудный шаг открыть капсулу. Шураф подошел к рычагу, и навалившись всем телом сдвинул его вниз. Сначала что-то зашипело, а потом с громким чпоком отлетела крыша, только из-за магнитных подошв Шураф не улетел вслед за ней. Сначала яркими вспышками паника гнала его ловить воздух: “Воздух, улетает воздух, я задохнусь.” Он слышал только свое дыхание и сердцебиение, потом когда пришло осознание того, что весь воздух из капсулы вышел, а он дышит, только тогда Шураф смог пошевелиться.

Опершись ногой о дисплей, он поднялся наверх капсулы и перепрыгнул на планету. Где-то километрах в трех прямо перед ним возвышался Мертвый Вулкан. “Чертов корабль не мог сбросить к Глотке Дьявола! Вряд ли я успею забраться на вулкан за два часа. Хотя, может, это прикольно умереть на восхождении, памятник последней надежды!” Он развернулся, на черном бесконечном звездном небе умирала звезда. Выглядело это так, будто на раскаленную сковородку с усилием бросили яйцо, белок разлетелся в разные стороны и слегка помутнел, а вместо желтка вставили тусклый белый теннисной мячик. Такую картину могла нарисовать только смерть. Эта звезда родилась только для того, чтобы медленно умирать миллиарды лет, и осталось какие-то несколько лет, и она остынет окончательно, превратившись в огромный алмаз. Это еще меньше чем два часа, оставшиеся для Шурафа. Но наблюдая за этой чарующей, поразительной картиной он вдруг осознал, что для него время не важно. Можно просрать всю жизнь, главное перед смертью понять, что ты человек.

Он медленно пошел навстречу своей мертвой звезде. Где-то справа отлетела крышка еще одной капсулы, забрызгав планету красной ледяной крошкой. “Не выдержал!” – только отметил Шураф и продолжил путь дальше среди капсул старых и новых, среди скафандров по мертвой планете. Вот теперь он только понял, что сделал свой первый шаг как человек, а все, потому что у него есть надежда. Пусть все безнадежно, абсолютно! Но надежда есть, вот например та звездочка, почему она мерцает? На мертвой планете нет атмосфера, а звездочка мерцает! Всю свою жизнь он проживал как выродок, без надежды, без веры, без любви, уничтожая все вокруг, просто потому что внутри была пустота! А теперь пустота вокруг, все здесь мертво, вот звезда, она умирает всю свою жизнь, она умирает, и не осознает это. А он человек и он не умирает, пусть он не жил еще ни разу, но он не умирает и тем отличается от всего мира, от всей вселенной, он не умирает – у него есть надежда. Еще один шаг и он обретет веру. Не важно, что до смерти осталось только два часа. Время не имеет смысла, важен только один шаг, и он успеет его сделать.

Если это преднамеренный повтор, то неудачный. Никак не работает на авторский замысел, а потому - излишество.

Дочитал. Замысел хорош (не важно, сколько у тебя времени осталось, главное - жить и быть человеком), реализация хромает. От героя ждёшь Последнего Поступка, а в конце много словесного пафоса и ничего вразумительного именно в плане Действия.

Плохая астрофизика. Несколько лет для звезды - не срок.

Буду прерываться - работы много.
Вначале пройдусь по тексту, как бы сам написал.


Бесшумный ветер прибивал к его босым ногам опавшие листья. Несмотря на свою яркую, теплую расцветку - красные, желтые - разные листья. Они укрывали все вокруг и безжалостно давились в пыль, отмечая пройденный путь: десять шагов вперед, поворот.
А ветер! Ветер сдувает прах опавшей жизни.
Еще десять шагов, остановка.
”Почему здесь всегда осень! Почему не лето, почему не пустыня, почему не какой-нибудь нейтральный идиотский пейзажик с вечнозелеными соснами на переднем плане. Ненавижу осень!”
Он действительно всегда ненавидел осень, именно поэтому сбежал когда-то с родной планеты сюда, на урановые рудники в поясе астероидов.
Солнце белой монетой висело где-то далеко в черном бесконечном Ничто, и в этом безбрежном океане Осени помещалось все: узкие переходы рудников, листья и работа... Работа, работа, а потом - отдых.
Тупое убийство времени: банка отвратительного пойла и красивые картинки по визору. Сначала ему это нравилось, сплошное однообразие, никаких времен года, без этих узаконенных природой смен надежды-любви-веры-смерти. Никаких изысков и воображения. Потребности у работяг простые.
От смерти он сбежал, вот только жизни не нашел.

Вы начали с очень сложного стиля. Планка, конечно, высока и вызывает уважения, но работать вам придется очень много. Где-то вычитал, что каждое тире, точка с запятой и двоеточие уменьшают количество читателей газетной статьи в два раза.
Начало рассказа должно быть и с конфликтом.
Конфликт - есть. С легкостью чтения очень большие проблемы

Красивый абзац ни о чем. Ну сдувал ветер красно-желтую листву из красных и желтых листьев. Ну какой-то мужик шел по листве. Чем мне интересен этот мужик? Тем, что сбежал на урановые рудники?
Кстати, если хотите разнообразить названия цветов, советую использовать яндекс. Если напишите там слово желтый к примеру, выйдет цилиндрик с надписью цветов оттенков желтого: грушевый, шафрановый, темного золота, лимонный, латунный
или красный - коралловый, морковный, ализариановый, малиновый, карминовый, алый.

Первое. Тут не один абзац, а несколько
торое. Как "ни о чем"? А настроение, вводная часть жизнеописующая героя? Прилетел человек... гастрабайтером на рудники

Я вижу, что автор позиционирует это как один абзац, судя по красной строке. То, что какой-то чукмек прилетел на урановые рудники, меня почему-то не вдохновило. И дальше по тексту никакой симпатии он не вызвал. А описание осени вызывает у меня только тоску. Я говорила, описание природы для меня всегда лишнее. Оно нужно, если скажем - мне было так мерзко на душе, несмотря на яркое солнечное утро. И тогда я задумаюсь, а почему у человека депрессия? Или - я ощущал себя самым счастливым человеком на земле, несмотря на унылый, мелкий дождь, барабанящий в стекло.

"Пусть он не жил еще ни разу" - не звучит. Может лучше: "Пусть он так и не жил по-настоящему"

Честно говоря я не поняла почему вся вселенная-то умирает, ну, этот мир - понятно, а вселенная?

В последнем предложении стоит заменить слово "смысла" на "значения"

А в общем рассказ весьма своеобразен, но интересен.

Еще раз такое слово увижу - банить буду надолго!