1.1
Вступление.

Он стоял неподвижно, подобно безмолвному одинокому изваянию спокойствия и равнодушия, брошенному жестоким скульптором не понятно зачем на просеке, среди густых зарослей ветвистых деревьев и пышных кустарников. Полностью погруженный в себя, мальчик стоял отрешенный от этого мира. Он лишь дрожал крупной дрожью, время от времени резко, совершенно неожиданно, сильно вздрагивая, желая ударить невидимого обидчика. В его теле волнами, будто приливами и отливами плескались гнев, злоба и обида, кидая его от одной крайности в другую. Его кровь бурлила, душа терзалась в муках, как если бы её ошпарили кипящим маслом, но рассудок был чист как ясное весеннее небо.
-Либальз! – звонкий и тонкий, как комариный писк, до него донесся голос девочки, со всех ног бежавшей к нему сквозь колючие заросли, с широко открытыми от испуга заплаканными глазами. Она кричала его имя изо всех сил, которые только могут быть в столь крохотном и хрупком тельце.
– Либа-альз!
Её слезы, гроздьями орошали траву, хрустящую под её шагами. В легких летних башмачках, одетых поверх белых порванных гетр с красными пятнышками крови, дечушка бежала, постоянно спотыкаясь и неловко размахивая руками, чтобы удержать равновесие. Ее любимое нежно-голубое кружевное платье, сшитое на заказ, словно для фарфоровой куклы, было разорвано в клочья. Шелковистые волосы, так легко обычно развивающиеся даже при малейшем дуновении ветерка, слиплись и засохли от грязи, щедро размазанной по ее шее и локонам, украшенных парой тройкой семян репейника. Лоб, испачканный темной пылью, отлично дополнял ярко зеленый в крапинку пластырь на щеке, в спешке налепленный заботливым дворецким.
-Либа-альз! – обернувшись, он лишь легко улыбнулся на долю секунды. Он был немногим старше ее. Стройный темноволосый мальчишка семи лет, с необычно-малиновым оттенком глаз и с ничуть не менее необычной для таких ранних лет манерой поведения. Он был искренне рад её видеть, ничто иное кроме этой белокурой девчушки никогда не радовало и даже не забавляло его. Только когда его глаза улавливали ее силуэт, в них могла загореться искорка души.
Уже два года прошло с тех пор как он живет в её семье, и на протяжении всех этих двух лет они почти никогда не расставались. Она была единственным существом, которое селило в нем луч надежды на то, что он не одинок. Кроме нее у него совершенного не было ни друзей, ни родных, ни хотя бы тех, кто его понимал или поддерживал. Никого. Совсем. Он был абсолютно одинок. В целом, точно так же, как и она…
Они редко разлучались надолго, и каждый раз, когда они встречались вновь, она точно так же с заплаканными глазами и неотесанным видом кидалась бежать ему навстречу, но уже через пару мгновений она останавливалась, не добегая пару шагов, вытирала слезы, и кое-как отряхнувшись, уже гораздо медленнее, приближалась к нему. Однако сейчас она и не думала останавливаться. Она неслась прямо на него, наклонившись всем телом вперед и вытянув руки. Стоило ей спотыкнуться и она, пролетев пару метров, рухнула бы на землю, как самолет без шасси, неплохо пропахав пару сантиметров земли своим маленьким носиком.
Забыв про недавнюю ярость гнетущую его, все его внимание было направленно на неуклюжие движения девчонки сломя голову мчавшейся к нему. Один неловкий шажок, и вот уже она висит в воздухе, подобно марионетке. Он хотел окликнуть её, но откуда-то сверху, ударил грозный утробный гудок поезда и звук скрежетавших металлических колес.
В ужасе застыв на месте, он не мог даже перевести взгляд. Подобно огромной железной крепости выросшей из-под земли, на него несся громадный состав. В гневе убежав из дома, он не заметил, как забрел в эту просеку, не заметил, как встал на путях, скрывавшихся под слоем густой травы, он даже не слышал надрывистых, полных отчаяния и горя дрожащих криков машиниста. Он лишь хотел убежать, укрыться от той не справедливости, что ждала его позади. Гул и скрежет, острой болью отдавались у него в голове, и лишь ее голос смог перекрыть стоны металлического монстра.
-Филизия… - свет мощной диодной фары ослепил глаза, что-то толкнуло его, и сильно ударило об землю. Последнее, что он увидел, это проносящиеся мимо огромные стальные диски и траву, орошенную чьей-то кровью.
1.2
Мир «Черной цапли»

«Во второй половине XXI века, человечество постигла страшная катастрофа. 21 июля 2056 года все мировые информационные сети на протяжении 40 часов беспрерывно вещали о исчезновении озонового слоя. Людям настойчиво рекомендовали полностью избегать контактов с солнечным светом, во избежание необратимых последствий. К времени, когда трансляция была прекращена, оборвались жизни сотни миллионов человек. На улицах городов экстренно ввели режим самоотчуждения. Дабы обезопасить жизни собственных граждан, правительства стран всего мира отдало приказ Вооруженным Силам полностью взять под контроль улицы мегаполисов и остальных населенных пунктов и оказывать всякую поддержку гражданскому населению. Спустя четыре дня после происшествия, страной-председательницей Японией был экстренно созван саммит большой восьмерки на острове Окинава. Спустя некоторое время, мир был извещен о том, что руководители стран «Группы Восьми» погибли в страшном цунами обрушавшемся на остров. Чтобы избежать паники, ООН, совместно с МККК, известила мировые СМИ о намерении взять ситуацию под собственный контроль. Началось строительство подземных городов под общим кодовым названием «Туман». В 2087 году началась массовая эвакуация крупных городов мира, поделенных на блоки…»
- вырезка из учебника «История XXI века» 2178 г.

1.2.1
Гадкий тепловоз.
Вечернее красное солнце, медленно, точно обиженное, уходило за горизонт, посылая густые знойные лучи. Воздух и без того горячий как пар, плавился от ужасно высоких температур. Сопровождающийся тяжелым равномерным постукиванием прогибающихся рельс, ржавый и пыльный тепловоз неспеша катился к городу. Локомотив еле-еле преодолевал каждый новый десяток метров разбитой железной дороги, натужно волоча за собой двойку почти пустых вагонов. Внутри поезд выглядел ничуть не привлекательней чем снаружи: пошарканные стены, исписанные нецензурными выражениями и ругательствами, глядя на которые не только дети, но порой и их родители начинали задаваться вопросами о значении некоторых слов. В вагонах этого поезда сидений не было. Люди группками сидели на грязном липком полу, который казалось, собрал на себе все несчастья и оскорбления какие только может перенести пол. Здесь и мерзкий, с кусочками пережеванной пищи кровавого цвета свежий след отхарканного плевка, и слишком плохо вытертое машинистом желтое пятно, оставшееся от чьего-то завтрака, дважды прошедшего сложным путем пищевода. А в конце вагона, в темном пыльном углу, были расстелены белоснежные простыни на мягком матраце, испачканные темными разводами запекшейся крови и гнойной сукровицы, прилипшей к пододеяльнику.
Укутанные с головы до пят в плотную непроницаемую для света ткань, насквозь промокшую потом, невольные путешественники изнывали от жары. Уставшие и измученные, люди занимались каждый своим делом: кто-то дремал, свернувшись калачиком в углу, подальше от отвратительных матрасов, кто-то был страстно увлечен романом, кажется собственного произведения, кто-то перебирал свои небогатые пожитки, в надежде найти что-то новое. Две мамаши, сидя одна напротив другой, душевно о чем-то друг с дружкой переговаривались, изредка интересуясь у своих чад, каким делом те заняты, дети же спокойно занимались ровно тем, чем и положено заниматься детям.
Среди пассажиров особо выделялись шестеро, вооруженные, в военной форме. Они сидели возле одного из двух выходов с автоматическими дверьми, крепко прижимая винтовки к себе. Несколько долгих минут в вагоне царила тишина и неподвижность, даже дети пытались занять себя каким-нибудь, обязательно тихим, незаметным делом. Наконец, один солдат, видимо, не в силах более терпеть жару, раздвинул одну из жутко скрипящих створок дверей, нарушив тишину скрипом и скрежетом отпираемой двери. Сев, придерживая пневматическую дверь ногой, чтобы она не закрылась, он пытался поймать хоть малейшее дуновение ветерка. Где то впереди, через образовавшийся проход, были видны очертания бывшего Па***. Его руины, выглядывающие из-под песка, принесенного сюда сильнейшими песчаными бурями, печально кренились и осыпались прямо на глазах.
Лиц пассажиров было совсем не видно, все прятали их под шалями и шарфами, обвязанных вокруг головы, но по не облегченным вздохам сразу становилось понятно, что охлаждающий поток ветра добрался и до них. Посвежевший воздух в вагоне приободрил и прибавил сил пассажирам. Вагон оживился в одно мгновение, озаряясь теплым светом. Кто-то проснулся с громким довольным зевком, до хруста в спине разводя в стороны руки, кто-то, закончив наслаждаться волшебным миром сладкого романа, отложил книжку в сторону и вернулся к разговору со своим приятелем. Словно почувствовав поднявшееся настроение вокруг, молодой человек, державший на коленях средних размеров светло-бежевый чехол, достал гитару, немного приподнялся и заиграл. Его красивый баритон, какой бывает у темнокожих певцов, будто магия, заставил пассажиров забыть обо всех своих печалях и тревогах. Лиц не было видно до сих пор, но на каждом отчетливо сияла счастливая улыбка. Казалось сам поезд, воодушевившись, стал чище, и гулко набрав обороты, рывком ускорил свой ход.

Скрывшись, наконец, за горизонтом, последний луч трусливо покинул этот край земли, храбро ринувшись сражаться с тьмой где-то в другом месте. Не в состоянии больше терпеть, ночь жадно накинулась на лакомый кусочек. Словно саранча, быстро поглощая огромные территории земли, всю долину охватила тень, настолько плотная и густая, что люди порой, не понимали, открыты ли их глаза. Единственным источником света в этой траурной дымке, было тусклое сияние крупных мерцающих звезд, подобно бусам, рассыпанных по небу, но все равно не дающих никакого освещения.
Пару раз, треснув и мигнув, засветились линейные лампы, подвешенные под потолком поезда. Мерно и тихо загудев, они источали теплый желтоватый свет, озаряющий вагон и лица обеспокоенных людей суетящихся над своими сумками.
Поезд постепенно сбавлял скорость, медленно приближаясь к своей цели. Впереди уже были видны яркие огни вокзала Ау***. Пересекаясь, сливаясь и вновь расползаясь, змеились вокруг поезда уже десятки рельс. Длинная платформа, покрытая ровным слоем растрескавшегося асфальта, плавно поскользила вдоль правого борта.
Встав по команде своего капитана, бойцы быстро выстроились в шеренгу друг за другом перед выходом. Натянутые словно струны, их нервы казалось, скоро лопнут от напряжения. Впереди их ждало нечто страшное. Остальные пассажиры встали один за другим возле бойцов. Все они уже успели узнать, что такое Атероспес, и отчетливо понимали какие ужасы, придется увидеть этим медикам. Одна из мамаш – красивая женщина 20-ти с лишним лет, с бездонными серыми глазами и страшным шрамом на щеке, держа в руке странной формы молитвенный крестик, одного за другим благословила бойцов. Подойдя к последнему, она наткнулась на резкий отказ, в виде останавливающей грубой ладони.
-Не стоит… Я… Не верю.
Не став ничего говорить, девушка опустила свои руки и медленно возвратилась к своей дочери. Наконец, тепловоз, сильно встряхнув своих пассажиров, остановился, открыв свои двери. Не дожидаясь команды капитана, бойцы один за другим начали выбираться из поезда на запылённую платформу. Вдруг, быстрым движением выхватив черненький крестик из рук матери, девочка встала на пути того самого безбожного солдата, не давая ему пройти.
-Возьми! - грозно сдвинув маленькие бровки, и надув щёчки, она устремила свой пронзающий взгляд точно на солдата. Вытянув руки перед собой, она упорно протягивала в них крестик.
-Возьми! Возьми, Сейчас же! – её упорству не было границ, казалось, если солдат не возьмет этот странный подарок, она сама, насильно засунет крестик ему в какую-нибудь дырку.
-Кристина… - её мать, стеснившись, покорно опустила голову, стыдясь и прося прощения.
-Ну же! Возьми! Возьми немедленно!
Все остальные бойцы, включая командира, уже вышли наружу и удалялись от вагона.
-Группа, стоп! – грозный голос командира прогремел над платформой, - Где, мать его, Монтез!?
Немного запаниковав, солдат постарался обойти девочку, но та настойчиво не желала пропускать его.
-Возьми! – она все так же нагло протягивала ему тот маленький крестик.
-Но я же уже сказал, что не верю в подобную чепу… - кривая улыбка явно выдавала его волнение.
-Но Я верю! – из глаз девочки трусливо упало несколько капель,- Я верю! Поэтому, пожалуйста, возьми!.. Возьми…
Плаксивыми, дрожащими глазками она умоляла солдата взять её маленький подарок.
-Ну…Хорошо… - он не знал больше, что сказать или сделать. Он просто аккуратно взял его из рук девочки и мягко отодвинул её с пути. На бегу одевая и пряча цепочку под форму, он не сводил взгляда с девочки, по имени Кристина.
1.2.2.
Вокзал Ау***.

Ау*** было не узнать. Хотя некоторые детали все же и остались прежними, он почти полностью утратил свой облик. Вокзал был поистине громадным - просторное помещение, было окружено толстыми стенами, украшенными пышной скульптурой и барельефами, с огромными широкими окнами, старательно забитыми металлическими пластинами. Стеклянная крыша, держащаяся на стальных арках, была залита толстым слоем темной краски, так, что не пропускала ни единого луча света. Весь вокзал освещался исключительно огромными прожекторами. Шесть длинных платформ, четыре из которых были разрушены, тянулись под сводами крыши. По одной из оставшихся, быстрым шагом передвигался отряд спасения.
Они были направлены сюда для оказания помощи раненным и больным, перед их отправкой в подземное убежище Туман-34. У начала платформы их уже ждал человек, ответственный за этот блок. Небольшого роста, с зализанными назад хорошо вымытыми волосами и аккуратно постриженными ногтями, он производил впечатление очень чистоплотного джентльмена. Единственное, что никак не вязалось с его внешним видом – его одежда, издающая кислый запашок. Засаленный, с огромным количеством самых разнообразных пятен и дырок, халат джентльмена висел как на приведении. Щуплый господин стоял к подходящей группе спиной, сморщившись, держа руку в руке, пытаясь перебороть дрожь, бегущую по всему его телу.
Услышав грозный тяжелый топот сапог, он немного вздрогнул, придя в себя и повернувшись, оглянул прибывших медиков. На них смотрел бледный молодой человек, с яркими голубыми глазами, словно сапфирами светящиеся сквозь тщательно протертые линзы очков. Покрытая тонким слоем седины двухдневная щетина облепила его подбородок и скулы и ничуть не влияла на его солидность.
-З-здравствуйте, - немного заикаясь от волнения, он не уверенно протянул свою холодную тонкую руку сержанту,- Вы, я так понимаю, мои новые подопечные из центра МККК?
-Да. Нас прислали сюда, чтобы мы оказали срочную помощь больным, так что давайте без формальностей и сразу приступим к делу.
-Отлично, именно это я и хотел услышать, – немного криво улыбнувшись, произнес в ответ, джентльмен в халате, - Следуйте за мной.
Он уверенным шагом повел их прочь от путей, узкими хорошо освещенными тоннелями, в зал ожидания, переделанный под временное жилище для людей.
Зал напомнил солдатам тот самый грязный вагон, такой же душный и пыльный, как этот холл, который был хотя бы чище, да и без отвратительных предсмертных матрасов. Здесь были лишь свежие и уютные спальные мешки, валяющиеся тут и там, одни свернутые, другие расстеленные, манящие уставших путников прилечь и отдохнуть. Вполне вероятно такая чистота царила здесь только благодаря чистоплотному любителю грязной одежды. Вокруг, возле стен и скамеек, собирались такие же группки людей, только больше. Здесь даже было что-то на подобии детского сада – благодушные морщинистые старушки, которым нигде не находилось дела, сидели на металлических с выбитыми дырками-горошинами стульях, вяжа какие-то кружевные шапочки и шарфики, и приглядывали за кучей озорных ребятишек. Не обошлось здесь и без заведения для старших, в дальнем углу, гостеприимно расположился уютное подобие бара, с настоящей стойкой, барменом и посетителями. Наливали там, кажется, бесплатно, но только тем, кто работал или заботливо помогал своим «соседям». Ну, а недалеко от бара, расположилась, пожалуй, самая любимая обитателями этого убежища часть всего корпуса - столовая.
Она занимала около шестой части всего помещения и представляла собой горсть разбросанных столов и стульев, всех форм и размеров какие только может принять мебель. Между рядами бродила не молодая, да и судя по сигарете в зубах и желтовато-бурому цвету кожи, не здоровая женщина, тщательно протирая побитые и расцарапанные деревянные столешницы грубой вонючей тряпкой. За столами сидело примерно с десяток мужчин. Громко чавкая и раскатистым басом разговаривая о предстоящей работе, они шумели, как только могли: били кулаками по и так натерпевшимся столикам, не нарочно роняя вилки и ложки, падающие на пол со звоном, и оглушительно смеясь, над только что рассказанным в шестой раз анекдотом. Среди всего этого беспорядочного хаоса и неразберихи, витал жидкий, какой-то кисло-сладкий запах, доносящийся сюда с кухни через стенку.
Видимо несколько убедившись в адекватности и благоразумности своих новоиспеченных коллег, относительно местного мужского населения, джентльмен успокоился и стал гораздо увереннее в своих движениях. Однако хоть он уже и не заикался, слабая дрожь в голосе все-таки никуда не девалась.
-Прошу прощения, но я, кажется, так и не представился,- встав возле очередного дверного проема, он обернулся и продолжил, - Моё имя – Жеррар д’Арлей. До вашего прибытия сюда, я оставался здесь единственным медиком во всем блоке. На этом объекте сейчас находится порядка тысячи человек, триста из них – в тяжелом состоянии. Естественно один я бы не смог справиться со всеми пациентами, некоторые добровольцы и близкие пострадавших, помогали мне ухаживать за ними, но им сильно не хватает опыта и знаний. Хорошо, что в основном все наши пациенты – жертвы недавней песчаной бури обрушившейся на нас. Большинство из них и сами прекрасно смогут о себе позаботиться. Проблема состоит в больных атероспесом. Таких бедолаг здесь чуть меньше сотни, вчера скончались двенадцать. Ваша задача относительно них – сделать их смерть максимально спокойной и безболезненной. Мы не знаем больше как можно помочь этим страдальцам. Итак… Ах да…Простите мне мою грубость, я так и не услышал ваших имен господа...
-Я капитан Амадо, это сержант Иварлов, и рядовые: Ирдер, Крауз, Андора и Монтез. – представляя своих товарищей по очереди, командир не был многословен и протянул свою руку Жерару. Беззвучно, сделав вид, что не заметил руки капитана, и лишь слегка кивнув головой, Жеррар развернулся и толкнул легкие металлические двери.
Как только они зашли в следующее помещение, режущей болью в горле, им в лицо дыхнула страшная вонь, щиплющая глаза. Пришедшие вместе с затхлым и горячим воздухом, запахи гари, гнили и разложения, проникая в дыхательные пути, попадали в рот и оседали на зубах и языке отвратительным на вкус тошнотворным налетом. Немного свыкнувшись с ощущениями и закрыв рот и нос ладонями, пришельцы смогли более-менее осмотреться.
Крупное, затемненное помещение, напоминало больничный морг. Здесь лежали люди. Много людей. Живых, но умирающих. Некоторые стонали, другие лежали тихо, почти не дыша, словно уже умерев, третьи жадно хватали воздух ртом, так отчаянно, что казалось им совсем нечем дышать. Они не кричали лишь потому, что не чувствовали своей боли. Они не чувствовали боль лишь потому, что спали. Среди больных, не было ни одного бодрствующего. На ночь, их специально усыпляли, с помощью авто-капельниц, вводящих необходимые для сна анестетики. Днем, им кололи огромные дозы обезболивающего, чтобы прекратить мучения, вечером – наркоз, чтобы они могли заснуть.
Они лежали везде вокруг, на кроватях, кушетках, матрасах…Таких же, как и тот, что в поезде…Над каждой постелью висел тусклый фиолетовый светильник, называющийся лампой Вуда. Из них только и состояло все освещение комнаты, остальные источники света могли сильно навредить состоянию пациентов.
Пациенты…Нет. Это были чудом оставшиеся в живых смертники. Живые не выглядят так, словно чума выжрала их изнутри…Так выглядят лишь мертвецы…Могло подивиться, что на них вовсе не было кожи. Лишь язвы, обильно сочащиеся сукровицей, пачкающей простыни, покрывали обширные поверхности их тел. Остальные части тела, обычно, покрывали сильнейшие химические ожоги и красные гнойные опухоли. Порой, кожа была обуглена, как если бы ее жгли огнем несколько минут. Женщины и мужчины, разного цвета кожи и возраста…На последних стадия атероспеса, невозможно было отличить одного от другого…Лишь бирки на запястьях, говорили о человеке хоть что-то.
-Здесь лежит 93 пациента, -Жеррар протянул солдатам респираторы, те приняв их, и с благодарностью посмотрев на д’Арлея, незамедлительно натянули их на лицо,- 94-ый расположен отдельно от остальных, в специальных условиях.
-С какой стадией болезни нам придется работать? – с русским акцентом спросил тот, кого капитан представил Иварловым.
- Со всеми, я полагаю. Здесь есть и те, кто лишь недавно попал под воздействие солнца, но есть двое, которые находятся на 7ой стадии…
-Предсмертная…
-Боюсь, что так. Думаю, завтра мы с ними попрощаемся…
В комнате повисла тишина. Было видно, что отряд не был готов терять своих пациентов сразу же после прибытия. Они застыли на месте. Кто-то, держа историю болезни одного больного, кто-то, склонившись над другим, проверяя состояние пораженных участков кожи. Их глаза потускнели, и устремились в никуда. Шестеро товарищей, уже встречались со смертью. Каждый из них уже испытывал на себе полный надежды и доверия взгляд умирающего, которого не можешь спасти… Видели, как погасает эта надежда, и как стекленеет взгляд, направленный из-под не успевших закрыться век. Поняв переживания своих новых напарников, Жеррар незамедлительно постарался увести их из этого места.
-Что ж… Давайте я покажу вам ваши комнаты и кабинеты…

Яркий пример той ситуации, когда автор пишет для себя, а не для читателя.

Хмм...Согласен в чем-то...Может есть какие-то советы тогда как изменить положение?

Сложно сказать. Когда человек писать не умеет, можно указать, на что-то конкретное. Вы же писать вроде можете, но письмо это предназначено для вас, а не для читателя.

И все же? Я просто не до конца понимаю что значит писать для читателя, а не для себя...

Это больше ощущение, чем какая-то претензия к чему-то конкретному. Если совсем грубо и примитивно, то слишком витиевато. Такое чувство, что вы, когда пишите, больше думаете о том, как бы похитрее всё завернуть, чем о том, как совершенно посторонние люди потом всё это будут читать. Не знаю, может это только мои проблемы, но обычно я довольно всеяден в вопросах стиля, лишь бы хорошо и интересно написано было. А тут, как пенопласт на воде. Не получается в текст погрузиться.

Чтож, спасибо. Наконец-то я дождался здоровой критики. буду стараться как-то изменить эту ситуацию.

какой крайности, кстати?

Зачем все эти сравнения? Блин, сравнения нужны для сравнения, а не для описания чувств. Тяжко все это читать.

Все это можно было описать одним коротким предложением: "Он стоял неподвижно, сжимая кулаки в гневе".

Еще один момент. То он у вас неподвижен, то он крупно дрожит, то он в гневе, но при этом рассудок ясный. Вы уж определитесь как-то...

Ну то что он неподвижен, не мешает ему дрожать от чувства ненависти. А чувства у человека не зависят от состояния его рассудка. Ведь, всегда можно сохранять трезвый ум, даже если вас что-то дико раздражает.

допустим. Хотя то бишь, в самом термине "дрожание" заложен термин "движение".

а вот это вы, батенька, ошибаетесь. Гнев и ясность рассудка не могут быть одновременно.

Понимаете, дело не в фактических ошибках, а в том, как вы это подаете. Я могу поверить и в яснорассудковый гнев и в неподвижное дрожание, если вы меня в этом убедите в своем произведении. Сейчас же все выглядит как набор штампов, не более.

Так господа, попытался учесть все данные мне замечание и немного отредактировал начало. Не совсем уверен правильно ли я ввел предысторию мира...Поэтому хотел бы услышать ваше мнение на этот счет и возможно, получить очередную порцию советов...Хотелось бы еще сказать, что это первая моя работа, поэтому-то все и может и выходит довольно нелепо. Но все же жду вашей критики, ибо где-то еще я вряд ли получу её в настолько здравом виде как тут. Проблема в том, что мне необходимо предоставить довольно скучную предысторию, но при этом хочется затянуть читателя, но как раз из-за предыстории это не получается.

Вам интересно писать? В смысле переживаете ли вы за своих героев? Верите ли вы во все это сами? Если у вас будут такие ощущения, то это самый верный признак, что что-то в этом есть.
А так если вы обтесываете это как плотник доску, на глазок, то шансы меньше. Хотя и таким способом немало хороших книг написано.
Это мое мнение. )

Попробуйте разные способы

Мне, очень интересна своя история, и, если так можно сказать, я в ней души не чаю. Даже уже зная, чем все закончится и что будет с моими героями мне интересны повороты их судьбы, но мне бывает сложно показать некоторые моменты, поэтому я пишу много лишнего, а иногда, не договариваю то, что нужно бы сказать.Однако у каждого свой вкус, и писатель нуждается в том, чтобы его произведение было "на вкус" как можно большему числу людей, но при этом стараться не потерять в в этом "количестве" свои ощущения, если он действительно хочет донести до людей свою идею. Я, например, вижу историю от начала до конца, но плохо представляю её части. Книга, по задумке, состоит из нескольких частей, в которых описывается разное время и разные люди, и я легко могу построить хронологию всех их действий, но мне нужно другое, так как начальные, они же основные действия книги разворачиваются под конец довольно обширной истории, и я не понимаю как расположить их в такой последовательности, в которой у читателя бы не пропадал интерес к главной линии сюжета, но при этом он бы постепенно узнавал предысторию не запутываясь какую часть он читает. Так же я испытываю проблемы в том, что мой герой (а значит и читатель) знает об окружающей обстановке, куда меньше чем знаю я, и потому мне бывает сложно не "ляпнуть" чего-то, что должно само раскрыться позже. Возможно, это все случается потому, что мне не хватает опыта, не спорю, но все мы учимся на своих ошибках и поэтому да, я как вы сказали пытаюсь постоянно возвращаюсь к тому, что я написал раньше и обтесываю написанное, как плотник доску, чтобы при чтении первых двух строк читатель не сказал "что это за ***?" и не выкинул мою книгу в ближайшую урну.