http://zhurnal.lib.ru/g/gataulin_s/

"Москва 2310"

Чёрт, как спать хочется! Выныривая из небытия, я вытащил тяжелые ноги из-под теплого одеяла и пошевелил непослушными пальцами. С трудом отрывая чугунную голову от подушки, недовольно фыркнул. В мозгах шелохнулся громадный кирпич, появившийся там после вчерашней пьянки. Он, казалось, весь состоял из острых углов, которые топорщились во все стороны и, задевая мозги, вызывали резкие болевые спазмы.
Как эта заразная мразь живёт со своей болячками, если здоровый мужик, выпив на сон грядущий пару кружек перегона, с утра встать без головной боли не может.
Посмотришь на бродящих за колючей проволокой задохликов, и в жизнь не подумаешь, что каждый из них страшный агрегат, смертельная машина, живой инкубатор по производству вирусов, которые только и ждут, как бы вырваться наружу и поменять хозяина, умирающую мерзость на здорового гражданина.
– Сержант Белов, вас вызывает майор Дубинский, – противно зашипел висевший на стене кубик радио-информатора.
Я повернулся набок, выпростал руку из-под одеяла и пошарил сонными глазами по полу. Тяжелый ботинок, внезапно оказавшийся в моей руке, на секунду завис в воздухе, выцеливая источник мерзкого звука. Затем неприспособленный для полётов снаряд метнулся в направлении стены. Пластиковая коробка громко хрустнула. Радио хрюкнуло, издало короткий хрип и смолкло.
«Мастерство не пропьёшь», – подумал я, когда ненавистные динамики заткнулись.
За пять лет службы я дослужился до сержанта, но – это если лукавить. А если говорить честно, то пришел я на службу сержантом, и вот уже пять лет болтаюсь на служебной лестнице, то поднимаясь до лейтенанта, то опускаясь вниз. Нет, не так. Точнее будет: то опускаясь вниз, то возвращаясь в прежнее свое звание. По словам майора, я очень похож на Буриданова осла, топчущегося возле двух стогов сена.
Кто такой Буридан и зачем ему нужен осёл, а тем более – сено? Интересно.
За это время я два раза был разжалован, за излишнюю мягкость в отношении охраняемых, три раза восставал, значит, из пепла. Один раз читал про эту самую птицу – феникс, а моих подчинённых в это время воровали спидики. А может и не утащили их вовсе – может они сами дезертировали? Кто сейчас будет разбираться? Может и врут, те, кто доказывает с пеной у рта, что доходяги могут выкрасть крепких здоровых парней и утащить их к себе в подземные катакомбы, но разговоры ведутся и список исчезнувших бойцов растёт. Даже в моем подразделении из уже за сотню. И это при том, что сейчас у нас всего бойцов несколько сотен. Новобранцев и запасников много, а действующих с гулькин нос.
– Рожденный заградителем, не станет чистильщиком, – говорит Марта.
Марта – моя девушка. Мы познакомились пять лет назад, когда я спас её от заразных. Возвращаясь с курсов определителей, в соседней подворотне я услышал крики. Конечно же, я поспешил на помощь и в тот момент, когда прибыл на место происшествия, самый здоровый спидик... Чёрт, здоровый спидик – смешно получается!
В общем, я пришел на помощь вовремя. Эта мразь пыталась изнасиловать бедную девушку. Ну, я, значит, без труда раскидал ублюдков, неизвестно как проскользнувших за колючку. Не зря всю свою сознательную жизнь занимался рукопашкой. В наше время, хочешь жить, умей постоять за себя.
Злобные морды и сейчас стоят у меня перед глазами. Таких тварей я не видел ни до, ни после того случая. Синие опухшие лица, гниющие, покрытые отвратительными струпьями – как в дурном сне. Хотя и в самом страшном сне не увидишь столь отвратительных физиономий. Короче, судя по описаниям в старых учебниках, это были больные самой последней стадией. Дай бог памяти, а вот – термальной стадии! То есть амба сволочам, конец скоро должен прийти, а они гады, вместо того чтобы лежать где-нибудь в темном туннеле подземки, на поверхность лезут – к здоровым людям их тянет, значит.
Что же гонит их на открытый воздух? Ведь здесь можно запросто пулю в лоб схлопотать. Любой охранник, сдрейфив, запросто рванет курок. Да просто рука дрогнет! Конечно, по уставу в таких случаях должно проводиться расследование. Но уставу в обед триста лет, а в жизни – кому нужны эти гнусные разборки? Было бы из-за кого.
Попытка прорваться через колючку должна быть пресечена любым способом, говорит наш майор. Вот это я понимаю! Это по уставу!
Правила, инструкции. Главный принцип – локализовать заразу, а если очередная тварь сдохла, кто будет докапываться и выяснять, почему тело оказалось, так далеко от колючей проволоки, если нарушитель хотел лишь прорваться через периметр?
Умирая, отполз гад! Не веришь, поди обследуй труп, коли кишка не тонка.
Вот и я говорю, кому все это нужно?
А может свои, назло нам, подальше оттащили, чтобы, значит, наших бойцов запятнать. Кто знает, что у них, заразных, на уме.
Майор, тот улыбается, когда видит подобные шалости подчинённых.
Я и сам как-то стал свидетелем, как доброволец Зум на глазах Дубинского всю обойму в заразных выпустил, слегка поцарапавшись о колючее заграждение. Зло его видимо взяло за свою неосторожность, а на ком ещё кроме инфицированных пар сбрасывать? За колючкой в это время несколько стариков грелось на солнце.
И как эти гнилушки до старости умудряются доживать? Может лекарства где-то остались, ещё с тех пор как их лечить пробовали? Ведь не врёт же майор, когда говорит, что их раньше даже лечить пытались. Вот только им что-то не понравилось. То ли методы, которыми их пытались спасти, то ли лекарства, которые им давали. Мало кто сейчас знает, что именно. Наш доблестный майор, по крайней мере, говорит, что не знает. Хотя я с трудом верю. По мне, так он все о спидиках знает.
Выхватил, значит, Зум автомат из-за спины и давай греющуюся на солнце мразь свинцом поливать. Смачно так, с душой, курок на себя рвёт. В глазах огонь – боевой блеск, значит. Любо дорого посмотреть. А за спиной его майор стоит и задумчиво так колотит золотым набалдашником по начищенному до блеска сапогу. Кругом шум, гам – жадный до зрелищ народ собрался, а майор спокоен. Подтянут, пуговицы блестят, как на картинке. Стоит чуть позади и смотрит, значит, как новобранец душу свою отводит. Лицо отстраненное. Улыбается даже. Глаза, по крайней мере, точно ржут. Впрочем нет, ржут они у простых бойцов, а у майора, всё-таки, улыбаются. Постоял майор, посмотрел, потеребил отутюженный до болезненного хруста чёрный мундир и только, когда все трухлявые гнилушки на землю трупами полегли, приподнял руку в белоснежной перчатке и, положив на плечо новобранца, громко рявкнул:
– От..ставить!
Зум вначале зло обернулся, собрался уже послать непрошенного указчика куда подальше, но наткнувшись на ледяной взгляд майора, моментально поник. Нос к земле и засопел виновато, как мальчишка в углу. Осталось только слезу пустить, да в носу пальцем поковыряться.
– Хватит землю патронами вспахивать, – улыбнулся наш боевой командир, и добавил, кивнув в сторону жмуриков. – За усердие, устная благодарность. Молодца новобранец! Так держать!
– Рад стараться! – выпучил глаза удивленный Зум, безуспешно пытаясь втянуть выпирающий живот, очень похожий на походный рюкзак, только одетый не на ту сторону. Со спины, впрочем, Зум также не казался особо поджарым.
Молодчага наш майор – суров к врагам и справедлив к подчинённым. Ведь зачем мы здесь? Чтобы гнусь заразная не распространяла свои вирусы среди здоровых людей. Не прорвалась, значит, в ряды здоровых членов общества. В наши, то бишь, ряды. С этими гадами только так и нужно, а то они на такое способны.
Сам я, конечно, не видел, на что они способны, но вот слышал не один раз. Случаев много, а еще больше рассказчиков. Недавно к нам приходил один такой сказочник, Вонючка – с соседнего, Беляевского кордона. Под утро пришел. Весь в крови – словно со скотобойни. Руки трясутся, автомат дымится.
– Ночью, – говорит, – когда застава спала, проникли два десятка вичеватых за нашу колючку и всех заградителей шприцами – раз! Двоих, что помоложе, утащили с собой в подземку. Видимо, чтобы насиловать потом. Мужиков эти твари, говорят, больше жизни любят. Уроды! Что с них возьмёшь? Извращенцы! За это их бог руками генерала Кожемякина и наказал.
Рассказывает Вонючка, а сам руками за пазухой елозит, словно проверяет что-то.
Стоявший неподалёку Ус, приблизился к рассказчику, взял героя за грудки, да как встряхнет от души.
– А ты об кого так автомат нагрел, поганка, коли их всего пару десятков было? – рявкнул сержант. – Со шприцами! – кривляясь, передразнил он Вонючку.
– Может и больше, – выдавил Вонючка, вытаращив глаза. – Я что, их считать буду? А насчёт шприцев – это ты зря улыбаешься. Сам знаешь, что оружие у них не хуже нашего. – Кое-как отбился, – продолжил Вонючка, в очередной раз пошарив рукой под заляпанной кровью курткой.
– От больных со шприцами? – в очередной раз зло прошипел Ус, продолжая потряхивать очумелого рассказчика.
Вонючка безвольно болтал головой, но полы куртки плотно сжимал обеими руками.
– Когда поняли, сволочи, что не взять им Вовчика, под землю рванули. Знают твари, что там их преследовать не станут. Оно и понятно. Кто же в здравом уме в подземку полезет? – продолжал он.
Ус бросил Вонючку на землю и брезгливо отряхнул руки, словно к заразе прикоснулся.
Никто не заметил, но я-то вижу, что знает он что-то о Вонючке, что-то такое, чего никто знать не может. Знаю, когда у него такой взгляд – он чувствовалку свою включает. А когда он её включает – ничего от него не утаишь.
Разозлился я.
– Трепло! – кричу. – Как два десятка никчёмных тварей могут одновременно полусотне обученных бойцов шприцем кровь ввести?
Заерзал Вонючка тут, заелозил, как змея на раскаленной сковородке.
– Они, тех, кого не успели уколоть, тут же пристрелили, – завопил он, пряча глаза.
Глянул я на сержанта, в надежде получить подсказку, а тот отвернулся.
Ну и гад же ты, Ус!
Ус же, кажется, потерял интерес к происходящему, опустился на мешок и устало прикрыл глаза.
– А что стало с теми, кого они укололи? – резко повернулся я к Вонючке.
Краем глаза вижу приближение командира, а взгляда от Вонючки оторвать не могу. Что-то странное с ним происходит. Побледнел мужик, затрясся. Глаза навыкате, окровавленные руки сжимают автомат до синьки. Смотрю на указательный палец, а он медленно к курку тянется.
Ах ты, сволочь! Похоже, это ты своих… Думаю, что-то не поделили, а сам автомат из под локтя тяну.
И тут майор наш показался.
– Отставить! – кричит, приближаясь.
Сбоку Ус кряхтит и едва слышно шепчет:
– Оставь ты это дерьмо. Пока он от страха и тебя не пристрелил. Страшны не героя в рядах противника, страшны трусы среди своих.
– Разговорчики! – выдохнул майор, упираясь тростью в грудь вытянувшегося во фрунт сержанта Вонева. – Боец, зааа мной! – рявкнул, и больше мы Вонючку не видели.
Зато, очень скоро услышали о назначении командиром Беляевского гарнизона, лейтенанта Владимира Вонева. Лейтенант и командир гарнизона. За проявленную, значит, доблесть.
Вот такой вот компот получается. Герой значит. Не знаю, может оно и так.

Бойко. Но с иронией перебор на мой вкус.
И вот, например, по полу шарят все-таки взглядом, а не глазами...

Спасибо за замечания. Иронии действительно много, но это именно то, что мне понадобилось, чтобы обыграть тему.
Касаемо "шарить глазами". Вы меня смутили. Поначалу я был уверен, что Вы правы и нужно менять выражение. Я помню как мой "Вирус" впервые подвергся редактированию и там подобные языковые вольности беспощадно выкорчевывались. Но! Подумав, я понял, что очень часто сталкивался с применение глагола шарить именно в таком сочетании и с учетом того, что представить написанное несложно, решил отыскать хоть один пример в литературе.
Долго искать не пришлось. Ддя меня неприрекаемым авторитетом являются АБС и...
"Рэдрик отшвырнул журнал и пошарил глазами по номеру, ища что-нибудь выпить." Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий.
И еще...
Семантические свойства. Шарить...
Значение
беспорядочно ощупывать в поисках чего-либо ◆
последовательно просматривать, оглядывать в поисках чего-либо ◆

Еще раз спасибо. Буду рад новым замечаниям.

Ходят слухи, что в последние дни инфицированных обуревает жажда мести, якобы вирус, пожирающий изнутри их организм, гонит их к здоровым людям – чтобы жертв побольше, значит, было. Как же, скопом помирать, значит, проще.
Послушаешь таких бойцов как Вонючка и вздрагивать при каждом шорохе начинаешь. Как ни прикидывай, жутковатая картина получается. После этого и Зума поймёшь – кому же хочется в туннель в роли спидика?
А майор, он нам всем как бог и родной отец, одновременно. Он своих ребят в беде не оставит, из любого дерьма вытащит. И если сказал, что Вонючка герой, значит так тому и быть. Кто мы такие, чтобы его решения обсуждать.
Вонючка? Да и чёрт с ним!
Ус – хоть и неплохой парень, но добрый слишком и думает много, мусолит каждую мысль, как с автоматом возиться. Это ж надо до такого додуматься: спидиков, больными называть или положительными. Вот у меня, когда голова с похмелья трещит, я страдаю – я больной, значит.
А они? Положительные?! Ха, ха, ха! Они, значит, положительные. А мы тогда, что – отрицательные? Положительные – хорошие, а мы значит плохие. Дурак Ус! Так он до цугундера договориться. Нашел, тоже мне, положительных.
Налюбится, значит, эта мразь друг друга, нажрётся галлюциногенных поганок из заброшенных туннелей и кайфует день и ночь без перерыву. Говорят, они после этих поганок в темноте сами светиться начинают, сволочи. А ещё рассказывают, что бабы у них отдельно живут и тоже только друг дружку любят. Оно и понятно: и те, и другие – извращенцы! Что с них взять с заразных?
Вроде все на местах и докопаться не до чего, но и здесь Ус у меня в башке сомнения посеял. Умеет он задавать вопросы с подковыркой, от которых в голове чесаться начинает, пока ответ для себя не придумаешь.
– Как же, – говорит он, – они детей рожают, если только друг дружку того?
Вот уж – вопрос на засыпку. Получается, они не только друг друга ... Тьфу ты – ну ты! Погань какая! Только за одно это застрелил бы любого из них.
Злюсь я на вопрос Уса и понимаю, что надолго засел он в моей башке, как гвоздь ржавый в доске.
Ведь действительно, уже лет двести прошло, ну сто-то точно, как они под землю спустились, а до сих пор ведь не вымерли, гады. Как так? Размножаются, значит.
Правда, наш майор утверждает, что вместе с вичеватыми и спидиками в метро ушли жалеющие их родственники, сочувствующие ученые, тогда их называли странным словом – спидиссиденты, и просто идиоты, которым нравиться возиться с живой грязью.
Нравиться им в дерьме ковыряться. Майор их гумиками называет, от слова – гуманисты. А заразных – гомиками, уж и не знаю почему. Умный мужик наш майор – не нам дуракам, необразованным, чета.
– Вот от них и пошёл мутировавший приплод, – говорит майор, – который и поныне в подземке проживает.
Не знаю, может они и мутанты, но неувязка всё же остаётся. Даже после объяснений образованного майора.
– Если они больные, то почему не умерли? – возмущается здоровенный Ус, когда я пытаюсь с ним поделиться сомнениями на этот счёт.
Дубинский говорит, что в Метро сейчас живут приспособившиеся мутанты, которые, являясь носителями вируса, сами могут долго не болеть. Слово он какое-то даже к ним применил. Сложное слово, не наше. Я его сразу полюбил, как только услышал. Крепкое такое словцо, армейское, жесткое. Вот только вспоминается с трудом. Нон.. п..
Нонпрогрессоры! Вот!
Живут, значит, эти нонпрогрессоры так долго, что за это время успевают народить бесчисленное потомство. Большая часть выродков конечно же погибает, но что-то остаётся. Да и здоровых людей утаскивают под землю довольно часто. Не только же как секс игрушки. Может они их применяют для своих экспериментов? Может они предназначены для продолжения рода. А ведь это мысль!
Недавно майор сказал, что эти нелюди могут из пробирки детей делать, но я не верю. Откуда у них в подземке оборудование для этого. Да и вообще эта технология уже лет сто как забыта, а может и больше. Это он наверное придумал, чтобы я меньше об этом думал. Он-то сам наверняка знает, почему они все не сдохли, но нам не говорит. Правильно! Может это секрет? Военная тайна! Точно.
Чёрт! Голова лопнет, если долго об этом думать будешь. Нужна тебя эта гнойная мразь? Пусть себе живут. Пока они в подземке, бояться нечего.
Как бы оно не было, но именно спидики помогли мне встретить Марту. И хотя она до сих пор утверждает, что тогда в подворотне они просто пытались отнять у неё сумку с продуктами, но я-то знаю, что этим сволочам от неё нужно было. И что бы стало с бедной девушкой, не проходи я мимо. Естественно, либо изнасиловали её, либо просто вогнали несколько кубиков своей заразной крови. В любом случае результат был бы один и тот же. Я же видел у одного из них в руках что-то очень похожее на шприц. Опять же зачем им девушка, если они любят мальчиков? Твою же за ногу!
Конечно шприц! Что же ещё? Не иголку же для штопанья штанов. Ха.
Ведь все знают, что инфицированные везде таскают с собой шприцы, чтобы колоть здоровых граждан. Завидуют сволочи здоровым чёрной завистью.
Здоровье! Вот чего у них никогда не будет, а у некоторых никогда и не было. Вернее, у большинства, а ещё точнее – у всех. Они ведь уже родились больными. Интересно, кто позволяет заразным матерям рожать?
А кто им там, в темноте, запретит?
Марта всегда спорила со мной, когда мы вместе вспоминали происшествие в подворотне. Это ты, говорит, со страху напридумывал себе и морды, и иголки в руках, а может есть просто хотели. Я поначалу пытался убедить её, но только поначалу. Со временем понял, что скромной девушке неудобно даже представить себе то, что могло произойти в той подворотне. Ну да ладно! Главное, успел я! И теперь мы с моей голубоглазой скромницей и красавицей вместе. На всю оставшуюся жизнь вместе. До последнего вздоха. Навсегда.
Хотя, до сих пор меня терзают смутные тревоги и сомнения. Почему, например, Марта не заразилась. Ведь они её касались, руками хватали, но не один тест не дал положительного результата. Я сам ей тестирование провёл, и по всем показателям отрицательно. Тестер, как был прозрачным, так и до сих пор остаётся таким. Ничего не пойму, хотя и рад, что так получилось. Иначе бы ничего у нас с ней не было. Я скорее сдохну, чем с заразной дело иметь буду.
Скорей бы стать лейтенантом, тогда можно будет просить отдельную квартиру. И жить на постоянку, не в маленькой комнате в казарме, а в хоромах с мебелью.
Говорят, что квартир, с обстановкой и предметами обихода, после великого исхода заразных в городе было необычайно много, но со временем они странным образом опустели. Исчезло всё, что могло представлять хоть какой-то интерес. Наверняка бывшие хозяева пробирались сквозь заградительные кордоны и уносили свои пожитки, а что не могли унести сжигали. Поначалу и кордонов-то не было. Рассказывают, что пожары во времена исхода вспыхивали каждый день. Иногда по несколько раз на день. Город беспрерывно полыхал. Сгорали целые кварталы, оставляя после себя черные пепелища, в районах, которых сейчас даже днём никого не встретишь. Даже команды зачистки туда не заходят.
Жалко было нелюдям оставлять своё имущество. Кому ещё может понадобиться их заразное барахло? Какой здоровый гражданин потащит к себе в дом вещи, которых касался инфицированный человек?
Хотя в то время, когда на поверхности ещё оставались сочувствующие вичеватым и спидошным, неоднократно обсуждались слухи о якобы имевшем место массовом мародёрстве здоровых людей.
Ну кто ж этому поверит? Слухи смолкли, когда сочувствующие последовали за своими заразными друзьями в подземные шахты метро.
Ещё бы не последовать, если после введения обязательной проверки большинство из них также оказалось спидиками.
– Продукты ты знаешь где. Люблю тебя, моя девочка, – продиктовал я сообщение информатору, запоздало соображая, что разбил скрипучку. Правда, этот хитрый прибор уже не раз побывал на полу, прикидываясь бесполезной грудой железа, но всякий раз после проверки оказывался исправным.
– Меня вызвали. Может наконец-то звёздочки дадут? – добавил я в надежде на то, что рекордер не разбился.
Хлопнув хлипкой, едва державшейся на расшатанных петлях дверью, я не спеша двинулся к командному пункту. Благо идти не далеко. Бывшая станция метро в двадцати минутах ходьбы. Придумают же люди небылицы. Одна из них о том, что в подземке раньше поезда ходили, соединяя различные части большого города. Как бы, человек мог жить в одной части города, а работать в другой. Глупо конечно, но кто знает, может так оно и было? В обществе, в котором большая часть заразные твари, всё могло быть.
Каждодневный маршрут, от дома до места службы – каждая труба знакома, каждый кирпичик родной. И не надо лезть под землю. Брррр!
Сравнивая в голове картинку вчерашнюю с видом сегодняшним, я не заметил ничего необычного. Вроде ничего не изменилось. Развалины, когда-то бывшие человеческим жильём, всё также выпячивают бетонные разломы, цепляясь за взгляд редкого прохожего развалившейся кирпичной кладкой, железными штырями и крюками, торчащими из разрушенных стен. Потемневшие обломки повсюду. На треснувшем бетоне, на траве. Большие и маленькие. Закопченная плоть большого города – руины, как следы былой яркой жизни. Говорят, было время, когда можно было ходить по городу без оружия, не опасаясь нападения. Врут, наверное. Нужно спросить у майора.
Сейчас трудно в это поверить, как и в то, что в этом городе когда-то жили миллионы граждан. Не упырей со шприцами, не заразных полуживотных-полулюдей, а здоровых сограждан. Были конечно и больные, страдающие обычными человеческими болячками. Это потом, после массовых обязательных проверок оказалось, что большинство из них только казались нормальными гражданами, а на самом деле инфицированные твари расплодились настолько, что их оказалось больше здоровых. Гораздо больше здоровых. Если бы у них тогда оказалось побольше мозгов, то парились бы мы сейчас на их месте в шахтах метро, и они бы нас наружу не пускали. Но, так или иначе, мы – здесь, а они – там.
Множество городов за МКАДом, оказавшись вне доступа лекарственной помощи, предпринятой правительством, стопроцентно провалились в вирусную воронку. И если бы не вовремя принятое решение уничтожать заразных, то и город бы вымер.
Люди в основе своей слишком добры и привыкли надеяться на лучшее. Еще до того, как для них выставили лекарственные «кормушки», находились добрые доктора, которые, разделяя оптимизм больных пациентов, пытались лечить заразившихся людей сами. Когда те, поплевывая на все человеческие законы, жили в греховной грязи друг с дружкой, интеллигентные докторишки пытались их лечить, но эти сволочи отказались даже от этого. Они отвергли помощь, предложенную им медиками.
– Они не виноваты, они просто больные, нуждающиеся в помощи, – утверждали идиоты-гуманисты, едва не погубившие человеческую цивилизацию.
Борьба с вирусом шла не один десяток лет и в конце концов стало ясно, что человечество проигрывает беспрецедентное сражение. Больные тогда ещё могли сами выбирать способ существования в этом мире. Они могли принимать лекарства, а могли отказаться от него и, заражая других, ждать смерти. Майор говорит, что против вируса не было средств, но были таблетки, которые хоть и не сильно, но могли сдерживать распространение эпидемии.
Так было, до тех пор, пока наиболее умный из здоровых граждан нашей страны – генерал Кожемякин не нашел истинного виновника эпидемии – инфицированного человека. Бывший военный ученый, разработавший наиболее действенную сыворотку от различных вирусов, иначе говоря, главный вирусолог очень быстро убедил оставшееся здоровое население страны, что возможность выбора для инфицированного человека, не является абсолютной ценностью.
С этого момента каждый гражданин был обязан каждый месяц сдавать анализы и проходить тесты. Однако, этого можно было тем или иным образом избежать. Инфицированные обязаны были принимать лекарства, строго по расписанию и, что самое главное, стараться ограничивать количество контактов со здоровыми людьми. Поначалу под контактами подразумевались половые сношения, но потом решили, что заразным лучше вообще воздержаться от общения со здоровыми людьми. Постепенно передвижение пациентов ограничили до квартиры больного. Эта мера называлась тогда домашним арестом. Затем генерал предложил переселять заразных людей из дома в дом, из района в район, создавая изолированные зоны с высокой концентрацией инфицированных. Ну, и как следствие, здоровых из этих резерваций, как ветром сдуло. Кому ж жить возле вирусоносителей захочется.
С момента, когда борьба с вирусом закончилась и началась борьба с распространителями вируса, у общества появилась реальная возможность победить смертельную заразу.
История умалчивает о темном периоде, начавшемся после смены врага. Но отдельные документы того времени свидетельствуют, что инфицированные не желали мириться с уготованным им положением. Одни не соглашались на переселение, другие отказывались от лечения. Начались массовые волнения и всеобщая смута.
Странные эти вичеватые. Им лекарство, а они?
У них, по-видимому, мозгов не хватает больше чем иммунитета.
– Удирали, как дети, – рассказывал майор так живо, как будто сам видел их бегство, – прятались, лишь бы избежать лечения.
Слава генералу Кожемякину! Хватит ложного гуманизма – война заразным! Приказ войскам войти в город и закончить беспорядки и самодеятельность инфицированных.
Всю ночь, говорят, думал генерал, оставить в живых заразных, наглухо запечатав районы их проживания, или всё же уничтожить? Всю ночь думал, пока не решил. Нужно спасти мир любой ценой! И всё было бы хорошо, как и задумано, но нашлась какая-то продажная тварь среди командования армией.
Проснулись люди с утра, а город пуст. Кругом оцепления. Военные охраняют дома, в которых никого нет. Стоят бойцы и ждут приказа штурмовать пустые здания.
А вся эта спидовая толпа, оказывается, ушла под землю и забаррикадировалась в Метро.
Ну не идиоты ли? Уж лучше сдохнуть под солнцем, чем гнить заживо под землей. А им, видишь ли, детей своих жалко, стариков да бабок. Раньше о детях думать надо было, когда от лечения отказывались.
И надо-то всего ничего, живи под надзором в своем районе, получай лекарство из кормушки и глотай его строго по графику. Колючая проволока? Так где ж ее нет? Как говорит Ус, колючка, она в наших головах. Так нет же, придурки!
Подумали военные, взвесили все за и против и решили, что может так и лучше.
Так тому и быть, решило командование. Отменить уничтожение, пусть сидят в метро. Проголодаются – выйдут, либо сдохнут, что ещё лучше. Вот тогда и решим, что с ними делать.

Однако и тут своё мужественное и решительное слово сказал генерал Кожемякин:
– Враг в наших рядах. Никаких возвратов. Оцепить станции метро, и места выхода туннелей на поверхность обнести колючей проволокой. Чтобы не один заразный, значит, не мог прорваться наружу. Не выпускать инфицированных к здоровым людям и не давать им лекарств – пусть дохнут. Почувствуем реальную угрозу, зальём выходы бетоном. Нет им больше пути назад.
Колючка впереди, подземелье позади. Всех оставшихся подвергнуть принудительной проверке на вирус. В случае неповиновения – расстрел, в случае обнаружения вируса – в метро.
– Уф! – облегченно вздохнул я, приблизившись к стене, образованной несколькими рядами мешков, забитых песком. – Наконец-то кордон.
Судя по тому как беспечно растянулся на мешках сержант Ус, сегодня вылазок заразных не было. Беспечно посапывает здоровяк, и это дает основание всему гарнизону охраны расслабиться. У него чувство опасности, как у зверя. Чувствует он эту мерзость каким-то внутренним чутьём. Если бы спидики что-нибудь задумали, он бы за несколько часов до того узнал об их намерениях. Не спал, бродил бы, как собака, принюхивался, высматривал. Непонятно как, по словам майора, с виду полный дебил, может обладать таким нюхом на опасность.
Кто-то, правда, говорит, будто у него один из близких ушёл в Метро. Мол, иногда родственник поднимается на поверхность и предупреждает Уса, но я в это не верю, не люблю слухов, тем более не проверенных.
Ус – неплохой. О заразных слишком печется, ну так у каждого свой недостаток. Простоватый конечно, но это когда как. Иной раз смотрю на него и начинает мне казаться, что он только дурака валяет, а на самом деле, поумнее других будет. Но вот чего у него не отнимешь, так это его тупой прямоты, и абсолютной надёжности. Знаю – сдохнет, но не подведет. Такие ребята сейчас редкость. Вокруг всё больше говнюки, от которых доброго слова не услышишь, не то что сигаретку покурить за разговором, или стаканчик перегона на дармовщинку выпить.
– Привет, Серж. Чой-то видок у тебя сегодня не ахти, – Ус растянул губы в дурацкой улыбке. – Прозрачная? – спросил он и тут же сам ответил: – Нет, вижу не она.
Двухметровый детина перестал улыбаться и уже серьёзно пробормотал:
– Будь внимательнее. Воняет от тебя. Бедой воняет.
Пожизненный сержант поднялся с мешков и, встав передо мной, упер руки в бока, пристально посмотрел в глаза.
– Нет – не нравишься, – засопел он, потирая лоб толстыми пальцами.
Гигантская пятерня неожиданно сгребла грязные взлохмаченные волосы и рванула тугой пучок кверху. Рыжая шевелюра заскрипела, но выдержала. Ус крякнул.
– Ладно, друг, прорвёмся, – успокоил я его, однако себя, как не старался, успокоить не сумел.
Груз неприятных слов сержанта повис на моих плечах, прижимая к земле, заставляя вибрировать каждую жилку, тревожа мысли.
– Сержант, вы где пропадаете? – завизжал за спиной голос майора Дубинского. – Я уже два часа как за вами послал.
Майор кисло осмотрел меня с ног до головы и дёрнул плечами, словно не смог сдержать отвращения.
– Перегон? – съязвил он, сдвигая брови к переносице. – Многие из них, – Дубинский яростно ткнул длинным тощим пальцем в каменный пол, как будто хотел достать им до самого метро – только и ждут, когда рядом появиться пьяный охранник, чтобы воспользоваться его неадекватным восприятием действительности.
«Что это – неадекватное восприятие? – подумал я, но промолчал. – Похмелье, наверное».
Лишь вытянулся в струнку, стараясь показать своё рвение и выправку. Ремень скрипнул, захрустела отглаженная накрахмаленная коричневая рубаха.
«Молодец Марта!» – мелькнула приятная мысль, оставив после себя лишь лёгкую грусть.
– Ну да ладно. Пьяный – ещё не заразный! – продолжил майор, заметив мои старания.
– Так точно! – вдруг выпалил я, лихо так, вскинув руку к голове.
Майор подозрительно покосился.
– Ты чего скалишься, Белов? – удивился он.
Не знаю, что на меня нашло, но я заорал, восторженно упираясь глазами в покрасневший кончик командирского носа:
– Перегон затмевает разум. Враг ждёт наших ошибок!
За окном что-то грохнуло. Задребезжали стёкла. Загомонили в коридоре испуганные голоса. Взвыл ревун механической сирены.
Ввалившийся в комнату ординарец майора Тюля застыл с выпученными глазами, беззвучно разевая рот, прижал руки к вздымавшейся груди.
– Т.т.треввога, – с трудом вытолкнул он, застрявшее в глотке, шершавое слово. – Т.т. там…..
Майор, несколько секунд ожидавший продолжения сообщения, сплюнул под ноги волнующемуся заике и бросился к выходу.
– Белов, за мной! – рявкнул он мне.
Но я и без него не остался бы в каптёрке. Выскочив на свежий воздух, я тут же заметил Уса, сидевшего между мешками. Здоровяк сжимал голову руками и тихо, как побитая собака, скулил. А вокруг выло и гудело, содрогался отяжелевший воздух.
Из-под земли протяжно дохнуло теплом, вспыхнул синий мерцающий свет, лениво выползая из трещины в бетоне. На землю пополз необычный густой туман.
Громкий всхлип, донёсшийся из-под земли, мгновенно уложил замерший воинский гарнизон лицом в землю.
Ярко-синий шар протиснулся сквозь расширяющееся отверстие в бетоне, на мгновенье завис над землей и резко бросился в небо, стремительно уменьшаясь в размерах.
– Они уходят! – прошептал Ус, кивая в сторону выхода из подземки, где мелькнули и исчезли в темноте человеческие тени.
Но его никто не слушал. Весь воинский контингент, за исключением майора Дубинского, лежал на сырой земле. Зрелище, нужно заметить, было ещё то. Четыре десятка тощих тел, вжимаясь в землю, замерли в ожидании удара.
Кое-кто, правда, смог оторвать голову от земли и, борясь с ужасом, всматривался в серое небо.
Меня не волновали летающие сферы, не трогал наползающий на заставу туман и яркие мерцающие вспышки. Это, судя по всему, был отвлекающий маневр, с помощь которого обитателям подземного мира удалось просочиться на поверхность. Четыре силуэта, судя по очертаниям, двое мужчин и две женщины, прикрываясь туманом, скрылись в темноте. Мне даже показалось, что одна из них прижимала к груди какой-то кулек.
Куда они направились и что задумали? Вот что волновало меня сейчас больше всего, вот что полностью занимало мои мысли.
Неужели опять диверсия. Кто не знает эпидемии 2222 года? Тогда десятки тысяч единовременно-инфицированных с большим трудом были изолированы от общества и в дальнейшем стали создателями новой колонии спитуберкулёзников. Сотни тысяч гепатитчиков, ушедших в метро в 2135 и это только в городе, а что за кольцом. Наверняка несколько миллионов. Реальные масштабы катастрофы удалось оценить только тогда, когда с улиц исчезли последние отбросы общества с любыми признаками, любых болезней.
– Отсутствие признаков, не есть отсутствие заразы, – говорит майор, всякий раз демонстративно уничтожая перебежчиков, замаскировавшихся под здоровых членов общества.
У него полномочия чистильщика. Это дает ему право уничтожать распространение инфекции на корню, без суда и следствия. Это дает ему право на ошибку, на тот случай, если потом оказывается, что у врага нет вируса в крови. Враг есть враг, даже если он выглядит здоровым.
– Когда-нибудь мы сдохнет последний спидик, вымрут тубики, гепатитчики, скрипушники. Останутся только здоровые. И больше ни-ко-го – любит повторять майор. – Вот тогда-то перебьем Тепловиков, скрытников. И заживем!
Умеет командир настроить людей, поселить в их душах надежду. Слушаю я его и верю, что скоро всё будет именно так, как он говорит. Умный мужик наш майор.
– Так куда они двинулись? – который раз рявкнул майор, разглядывая насупившегося Уса.
Сержант поник головой, как нашкодивший ребенок.
Сжимая здоровые кулаки-кувалды, он что-то невнятно бормотал.
– Четверо взрослых и, – сумел различить я.
Но майора, по-видимому, не устраивал ответ не по уставу. Он шипел, не скрывая своего гнева.
– Скажи мне, сержант, почему ты в этот раз заранее не предупредил о прорыве кордона?
Ус хмуро разглядывал сжатые кулаки.
– Я кричал! – попытался оправдаться он, но майор был не особо настроен выслушивать невнятные оправдания.
– Лейтенант! – обратился он ко мне. – Сержанта Усова задержать до выяснения. Беглецов разыскать и доставить для допроса. Чувствую я, что это не просто беглецы. Что-то задумали спидики. Может опять путь за кольцо разведывают. Обязательно живыми! – вдруг добавил он. – Лейтенант? – Я вздрогнул от неожиданности и тут же забыл, что хотел вступиться за бедного сержанта.
– А если они не захотят подчиниться, мне что их на аркане тащить? Они ведь заразные!
Дубинский вытащил из кобуры здоровенный револьвер и, не задумываясь, начал палить под ноги двухметрового сержанта. Ус удивленно попятился, отступая и подпрыгивая.
– Главное задать правильный вектор, – улыбнулся майор. – Впрочем, откуда тебе знать, что такое вектор?
– Исполняй! – приказал он жестко.
Не люблю, когда на меня давят, будь это родной отец, командир, да хоть даже Марта. Хотя нет! Марте можно всё. Она особая. За неё я глотку любому перегрызу. Зубами.
Неспокоен майор – что-то надвигается. Ох, прав был Ус. Беда идёт.
– Ты за меня не переживай, Серж, – буркнул сержант, укладывая свое двухметровое тело, на бетонный пол камеры заключения. – Отдохну, пока ты охотиться на больных будешь.
Я раздраженно мотнул головой – не люблю, когда он заразных больными называет. Как-то погано получается – охота на больных.
– Да ты не сердись. Ты меня слушай, – прошептал он, приподнимаясь на локте. – Впрочем, нет, ты лучше сердце своё слушай. Оно не обманет. У тебя оно есть, – сказал так и отвернулся.
Странный всё-таки Ус. Иной раз, как произнесет слово, неделю в мозгах не разгребёшь, но приятно. А иной раз от одного слова с души воротит и не один день. С виду, если не знаешь его, дурак дураком. Но не дурак – добрый. Не был бы таким добрым, давно бы до лейтенанта дослужился. Сейчас добро не в почете.
– Вернусь – помогу! – громко заявил я, покидая мрачную камеру, но ничего не услышал в ответ.
Хотел бы – уже помог, буркнул в душе тонкий предательский голосок. Видел же, как он кричал. Почему не сказал майору, на звание купился? Трус ты, Белов!
Сколько задохликов прорвалось – четверо? Значит на поиски пойдём впятером. Пытаясь отвлечь себя от бесполезных мыслей, я в уме прикинул, кто из моего подразделения пойдет со мной.

Текст понравился. Читал отрывками. Изложение хорошее, но кое-где конечно слишком намудреный или же непонятный. Критиковать легче чем писать, но я Вам предлагаю все-таки доработать и сделать текст более легким.

Руслан, для меня текст слишком простой. Повествование от первого лица, язык "от солдата", понятный и незамысловатый. Если Вы укажете сложное место, я бы смог сориентироваться, что Вас напрягло. Благодарю за отзыв.

Коллега, ну начните, пожалуйста, не с момента просыпания главгероя. Это так обыденно, тривиально и скушно.

Коллега, я каждое утро начинаю с того, что просыпаюсь - это так скучно и тривиально, но это жизнь

– Барсук, Доберман, Щекан, Колобок – на выход! – выкрикнул я, ввалившись в казарму, где спала моя группа после ночного дежурства.
Вгляделся в напряженные невыспавшиеся лица.
– Дополнительный боекомплект не забудьте.
Бойцы шумно зашевелились, быстро забрасывая необходимые вещи в мешки.
– Пойдём налегке, спальники не брать! – предупредил я и, замечая вопрос во взгляде подчиненных, пояснил: – Если они хотели покинуть город, они бы с окраинных кордонов прорывались. Интерес их где-то здесь, недалеко расположен. В пределах одного кордона. Да, и не забудьте приказ майора – брать живыми.
Мужики мои вдруг замерли, медленно повернулись ко мне.
– Как живыми? Они же заразные!
– Да не гоните вы, разберемся! – бодро произнес я, всем своим видом давая понять, что меня их вопрос нисколько не волнует.
Не думаю, что поверили, но шушукаться перестали и снова вернулись к своим вещмешкам.
Ребятки мои, проворные – быстро собрались. Через пять минут группа уже двигалась в том направлении, в котором исчезли беглецы, когда я их видел в последний раз. Эта дорога мне хорошо знакома, благо я каждый день здесь хожу и знаю каждый камень, каждую колдобину. И ведет она к моему дому. К нашему, то есть с Мартой жилищу.
Задумавшись, я споткнулся, полетел вперед и громко рухнул в кучу мусора. Откуда здесь этот камень.
С утра его не было. Это след. И это хорошо. Ясно, что кто-то прошел.
Вот только перед подчиненными неудобно, подумал я, шумно выбираясь из приютившейся на обочине дороги большой кучи мусора.
Я оглянулся и заметил стоящего на пороге командного пункта майора. Он провожал нашу группу внимательным взглядом. Внимательным и тревожным. Маленькое препятствие не задержало движения отряда, но заставило меня быть более внимательным.
Разрушенные временем, почерневшие от огня здания мрачно взирали закопчёнными дырками окон, на крадущихся посередине пустынной улицы людей. Многоэтажные бетонные каркасы, нависшие над широкой потрескавшейся от времени асфальтовой дорогой, следили за каждым движением моих бойцов. Засаленные двери покачивались на холодном ветру, притащившем откуда-то с севера тяжелые тучи.
Прижавшиеся к земле ржавые металлические конструкции чем-то напоминали скамейки в казарме. Небольшой, заросший густой зеленью, прямоугольник скрывал детские качели, поскрипывающие в зловещей тишине металлической цепью.
Неприятная мокрая взвесь игнорировала любые попытки бредущих по дороге человечков избежать соприкосновения с влагой. Она проникала под одежду, пропитывая ткань, неприятно холодила тело.
Сзади громко ойкнул Барсук, и я мгновенно припал телом к земле. Воздух со свистом разрезала длинная стремительная тень, мелькнувшая над головой. Барсук взревел, вскидывая приклад автомата к плечу. Длинная очередь гулко ударила по ушам, дробью застучала по стенам домов, взрываясь на рыхлом бетоне мелкими пыльными фонтанами.
– Отставить! – заорал я, чувствуя приближающееся дуновение раскаленных металлических пчёл. – Своих покрошешь!
– Что это было? – поинтересовался лежащий за бетонным обломком Щекан, поглаживая спусковой курок кончиком указательного пальца.
Я покачал головой, давая понять, что ничего не успел разглядеть.
Барсук молча прошел на несколько шагов вперед и, наклонившись, вытянул из кучи битого кирпича что-то продолговатое серое и мокрое. Это что-то безвольно висело на длинном скользком шнурке.
– Крыса! – бросил Барсук, держа мокрую тварь за тонкий голый хвост.
Мелькнуло розовое мягкое брюхо и крыса, покачнувшись, выгнула ожившее тело и мгновенно вцепилась длинными зубами в стальной ствол автомата. Раздался противный хруст. Барсук, не задумываясь, сжал курок белеющим от напряжения пальцем. Пули метнулись по стволу, но натолкнувшись на препятствие, вставшее на их пути, мгновенно разорвали деформированный ствол, выстреливая металлическими осколками в лицо удивленному вояке. Окровавленная физиономия жутко ощерилась. Кровавая пена громко булькнула на месте бывшего рта Барсука, освободила место щётке выбитых зубов, торчащей выщербленными осколками во все стороны. Засипел втягиваемый сквозь красную юшку воздух. Барсук выпучил удивленные глаза, поднял трясущиеся руки к лицу, сжал его мгновенно покрасневшими от крови пальцами, стараясь собрать разорванные куски плоти растопыренной пятернёй. Маленькие металлические звери быстры и беспощадны. Боец захрипел и медленно завалился набок. Некоторое время его сердце ещё билось, но грудь уже не вздымалась.
Жуткая тварь, продолжая крошить закаленный стальной ствол острыми зубами, медленно подняла треугольную голову. Маленькие бусинки глаз уставились на приближающегося Колобка. Зверек, почувствовав опасность, дернул хвостом, но в следующее мгновенье на него обрушился большой кусок бетонной стены.
– Попробуй вот это, тварь! – выкрикнул Доберман, появляясь из плотного облака пыли, взметнувшейся с места падения обломка.
– Что это было? – вновь поинтересовался Щекан, встряхнув огненно-рыжей шевелюрой.
– Крыса! – кивнул Доберман на изломанное тельце смертельно опасного хищника. – Пожирающая сталь крыса…

***

Тело Барсука решили оставить здесь до тех пор пока не выполним задание. Времени на похороны не было, и его затолкали в большой обломок бетонной трубы, торчащий из земли. Затем завалили отверстие металлическими листами, валяющимися повсюду, и двинулись дальше. На обратном пути, если получится, заберем. А вот всеядное чудовище решили взять с собой, чтобы показать головастикам из научного ведомства. Такого экземпляра они наверняка никогда не видели. Пусть повозятся.
Одна минута – и дорога удлинилась в разы, бойцы стали больше оглядываться и, останавливаясь на каждом шагу, прислушивались к каждому шороху.
Оно и понятно – как вспомнишь Барсука, так вздрогнешь. Поганая смерть.
До леса идти без спешки – минут десять, а мой отряд уже больше часа потратил, пробираясь по открытым местам, обходя кучи мусора и канавы, стараясь не приближаться к полуразрушенным зданиям. Кто его знает, что там нас ждет. Сколько разговоров вокруг мертвых брошенных зданий. Не захочешь – испугаешься. Вон мои герои, хоть и бодрятся, но я то вижу, что трухнули по полной программе.
Да и меня впервые мандраж взял, в этот район я никогда не заходил, каждый день рядом с другой стороны дороги, но не здесь. Там, с левой стороны улицы, безопасно, а здесь уже лес и темень, как ночью. Ветер гонит темные свинцовые тучи по небу, гудит в деревьях.
– А кто вообще сказал, что они в лес попрутся? – возмущенно зашипел Доберман, как только впереди показалась темнеющая стена гигантских дубов. Уж очень ему не хотелось к деревьям приближаться.
Качнулись колоссы, зашуршала листва и вдали, на пределе слышимости, вдруг раздался детский смех. Нехороший такой смех, жуткий, словно зовущий в темноту.
– Вопросы есть? – поинтересовался я, всматриваясь в испуганные лица своих подчиненных.
Нет, они конечно не трусы. Если в бой то без вопросов, но здесь. Да ещё этот смех. Давно вы смех в наше время слышали? А в лесу?
То-то же! Вы в лесу вообще никогда не были, как и мои ребята. А Тропарёвская чаща, меж тем, не пара ёлок, да десяток берез. Не простой лес, а резервация. Ее ещё пятьдесят лет назад заняли скрипушники.
Сейчас уже никто и не помнит, как они выглядят, известно лишь, что скрипит у них что-то в груди, когда они говорить пытаются и, когда дышат, тоже скрипит.
И ещё говорят, они распространяют по воздуху опасный вирус, не смертельный, но то, что не лечиться он совсем – это факт.
Как только этих самых скрипушников армейцы в метро загнать решили, чтобы здоровых от них оградить, они все, значит, в Тропарёво и рванули. Раньше бы их оттуда за день вышибли. Но это раньше, а сейчас настоящих людей слишком мало осталось, да и скрипушники не дураки. Они не с пустыми руками в лес ушли, большинство из них служивые были, полиционеры, так их, кажется, тогда называли. У них там целая община была. Всю улицу они занимали. Вот всем кагалом они там, в Тропаревском лесу, и окопались.
Тогда еще подземные емкости с горючкой до конца не опустели, подумало наше командование подумало и решило: пусть живут, только из лесу носу не показывают. Согнали остатки техники и, как могли, огородили Тропарево громадными плитами. Как уж они там жить будут и где жратву брать – их дело. Но вот что странно, скрипушники вроде как и не против оказались. Даже договор согласились подписать, по которому ни мы к ним, ни они к нам соваться не должны. Вот что значит служивые люди, а не какая-то рвань, гражданская. Даже у заразных дисциплина остается. Только помимо дисциплины у них еще и оружия на всех нас здоровых (и даже больше) осталось. Так и оказались они за бетонным забором наедине с собой. Заразные и злые, значит.
Кого-кого, а здоровых идиотов, которые за заразной швалью, куда глаза глядят, тащатся, я никогда не смогу понять. Что им-то не на свободе не живется.
Вспоминаю я всё, что слышал о скрипушниках, а руки сами сумку распаковывают. Защитную маску достал, ремешки подтянул, герметичность проверил и только тогда вздохнул свободно. И то ладно. Теперь можно не бояться, только не пораниться бы случайно. Бойцы мои на меня глянули и без разговоров за масками. Один Колобок остановился, глазам хлопает, рот открывает, а сказать ничего не может. Пропил сволочь маску из боекомплекта. Ну ничего, пусть поволнуется, а потом я ему свою, запасную отдам. Моя сумка побольше, в ней всё с запасом, на все случаи жизни, значит. И маска в запасе, и спирт для обработки ран.
Но вначале пусть потрясётся гаденыш, чтобы в следующий раз думал.
Лес, меж тем, не такой уж и страшный оказался. Но это только вначале. Небольшие деревца, окружающие развалины домов, метров через сто пятьдесят – проржавевшая железная решетка, а дальше зелень навалилась сплошной стеной, ни впереди, ни сверху ничего не видать.
Хоть глаз коли. Тьфу ты!
Накаркаешь, выколют, буркнул я мысленно, живо огляделся, выискивая глазами Колобка. Смотрю, заместитель мой плетётся сзади кое-как, трясётся весь, руки ниже колен, созрел видать – пора. Покопался я в сумке и тяну ему маску.
– Прибудем в казарму – вернёшь, – говорю.
Он аж крякнул от радости, маску схватил и засветился весь. Только и осталось, что засмеяться. А это уж, извиняюсь, совсем никуда. Два раза за один день. С ума сойдёшь. Кто ж в здравом уме ржёт в лесу.
– Смирнаа! – зашипел я на него, а он хоть и вытянулся струной, но на роже солнце светит – яйца жарить можно. Протянул я руку к маске, заберу мол, тут он и побледнел, забегал глазами, затрясся весь.
– Вот так-то лучше, – буркнул я, смягчившись, и в этот момент сбоку громко хрустнула ветка.
– Хррр, – раздалось прямо в ухе и на месте испуганного глаза Колобка возникло большое бурое отверстие. Он даже рот закрыть не успел, постоял мгновение уже мертвый и рухнул в траву.
Его тело еще не коснулось земли, как бойцы мои исчезли, растворяясь в темноте. Видимо рухнули на землю вместе с Колобком. Я за ними. Выглядываю из травы и вижу только стволы торчат. Вот, что такое реакция и выучка.
Подползаю к Колобку, присмотрелся к дырке, значит, и тут меня, как молнией по башке. В глазнице, вместо глаза, торчит гайка, ржавая, на проволоке привязанная. Глубоко, зараза, погрузилась – дырка с кулак. Жутко стало мне – это ж с какой силой надо ее запустить, чтобы она кости разбила и внутрь черепа погрузилась. Жалко Колобка, мочи нет, а грустить некогда. Только расслабься, тут же вторым рядом ляжешь. Пращник засел где-то совсем рядом.
Полежал я, послушал тишину вокруг и, поднимая голову к небу, только сейчас понял, что вечер настал уже. Как время идет. Луна на секунду показалась между туч и снова пропала.
Черта с два до утра шевельнусь, решил я. Окочурюсь от холода, но не шелохнусь, пока день не придет и солнце не появиться.
Только я о солнце подумал, как сбоку, раздвигаясь, зашуршала трава и между стеблями показалась сосредоточенная физиономия Щекана.
– Лейтенант, кранты нам, пора назад валить, – зашептал он, прижимаясь ко мне боком.
Посмотрел я на него и едва шевелю губами.
– Где Доберман? – говорю.
– Здесь я, – донеслось из травы, и с другого боку показался Доберман. – Что делать будем, командир? – спросил он, замирая совсем рядом.
Я прижал палец к губам:
– Ждать утра, – прошептал и, видя, что он открыл рот, шикнул злобно. – Молча! Ждать.
Так и лежали мы втроем. Прижались друг к другу боками, то ли спасаясь тем самым от страха, то ли борясь с наступающим ночным холодом.
Прислушиваясь к шуршащему в высоких кронах деревьев ветру и разглядывая мелькавший между фиолетово-черными тучами багровый диск луны, я все думал о Марте. Ждет, поди, меня, волнуется девочка. Вот закончится эта канитель, поселимся мы с ней в одном доме с офицерами, в отдельной квартире – я ж теперь вроде как лейтенант, мне по чину положено. Задумался я, замечтался, как мы будем жить поживать.
– Лейтенант, а вы хотели бы на море побывать? – неожиданно поинтересовался Щекан, прикрывая рот рукой.
– Море! Кто тебе вообще сказал, что оно есть? – зашептал Доберман с другого края.
– Я фото видел, бабка моя на нем, волны, солнце – красотище. Говорят, пока МКАД наглухо не закупорили, и горючка в баках была, машины ездили, а самолеты летали. Тогда и море доступно было. Это потом, когда весь мир от нас отказался, ни бензина, ни газа, какое тут к черту море. Выжить бы.
Расслабились мерзавцы, заговорили, думаю я, а сам зубы сжимаю. Забыли Колобка! Нужно было его к нашей компании подтащить и уложить рядом – четвертым.
– Молчать! – шиплю, а сам хруст неподалеку слышу, словно ветка под ногой у кого сломалась.
И тут же:
– Хррр!
Бродят гады где-то неподалеку, хрип слышен, кажется, прямо над головой. И непонятно ведь, какого черта они нас еще не повязали? Ведь их наверняка здесь в сотни раз больше чем нас. Рисковать не хотят? Правильно, мы ведь тоже не трубой деланные, и калаши наши не деревянные, дадим жару, мало не покажется.
И вот ведь какая история: на улице холодрыга, рядом скрипушник бродит, а в голове у меня солнце светит, волны теплые на берег набегают, и Марта моя босиком по воде как по суше идет, улыбается. А я на берегу лежу и чувствую, как вода к ногам подбирается. Теплая такая, даже горячая, кипяток…
– Хрр, – захрипело над головой и, ощущая раскаленную боль в ногах, я открыл глаза.
Черт! Утро уже!
Попытался дернуться, но тут же почувствовал, как веревочные петли на руках и ногах, еще туже затянулись. Присмотрелся, вижу, веревки, обвивавшие запястья и лодыжки, тянутся к ближайшим деревьям. Так и лежу, распятый меж невысоких, но достаточно прочных стволов молодых березок. И пошевелиться ведь, блин, не могу.
Только и остается, что вертеть башкой из стороны в сторону.
Огляделся. Рядом никого. Ни моих ребят, ни скрипушников. Зло меня взяло, ощущение такое, будто птичка я безмозглая, залетевшая по дурости своей в охотничьи силки. А чувствовать себя добычей я не привык. Знаю, дергаться бесполезно, но и лежать без движения не могу. Туда, сюда – петли с каждым рывком все туже затягиваются. Порыпался я порыпался и успокоился.
Какого лешего силы тратить? Все равно кто-нибудь появиться за мной должен. Не вялиться же они меня оставили. Уф! Как только в голове эта мысль мелькнула, стало мне братцы не по себе, ну невмоготу как гадко. А вдруг они и впрямь меня того… сожрут. Ведь с пропитанием у них, должно быть, не ахти. Да и что взять с заразных, разве ж они люди, сожрут, не задумываясь. Рассказывают – в метро пожиратели человечины не редкость, отчего же не допустить, что и скрипушники не прочь полакомиться здоровым врагом. Хотя, какой я им враг. Я у Тропарева пару раз в жизни бывал. Правда, если следовать букве закона, то враги мы непримеримые.
Лежу так и думаю. Час лежу, значит, два. Солнце сквозь тучки иной раз протискивается, но тепла много не дает. Серо в воздухе так, пакостно на душе. Земля холодная. Да оно и понятно, осень ведь, ешкин кот. К обеду, правда, раскочегарилось так, что даже жарко стало. Только ни снять брезентовую с теплой подкладкой куртку, ни расстегнуть – не могу, вот и потею. Ну да ладно, это я перенесу, а вот… Только бы не сожрали.
И чего тянут?
После обеда с той стороны, откуда мы пришли, послышался шум: зашуршала трава, затрещали ветки. Треск такой, что, если закрыть глаза, можно подумать, лось сквозь кусты ломится. Хотя, откуда здесь лосю взяться? Зверей здесь давно нет и быть не может – сожрали всех. Нет, думаю, это по мою душу.
Запрокидываю голову, смотрю на перевернутый кверху ногами мир. Вижу, кусты над головой раздвинулись, и появилась между ними громадная человеческая фигура. Темно у меня в глазах от притока крови к голове стало, да и трудно узнать человека, когда у тебя ботинки перед глазами (над головой), а сам человек где-то снизу. Но даже через это силуэт человека кажется мне знакомым.
– Серж, это я, Ус!
И только тут понимаю, что с таким шумом по территории противника может перемещаться только наш сержант. Ну и хорошо, думаю, погодим пока умирать.
– Фу, ты! Что смотришь, освобождай быстрее, здесь заразные где-то совсем рядом бродят.
А он улыбается и пальцем куда-то перед собой тычет.
– Нет никого, – говорит, а сам веревки ножом режет. – За забором они.
Отряхнулся я, замлевшими ногами и руками подвигал, чтобы кровь застоявшуюся разогнать. Оглянулся и только тогда понял, что мы ведь совсем близко к бетонному забору подошли, еще несколько метров и уперлись бы в старую покоробившуюся от времени надпись: «Стой, опасная зона! Карантин!»
Присмотрелся я и вижу в плите дырку размером с голову взрослого человека. Стоило только заметить ее, как сработал гадкий рефлекс: знаю, что нельзя близко подходить, а ноги, словно сами собой, к дыре несут.
– Хрр! – донеслось через отверстие, и тут до меня дошло. Вот, значит, откуда ночью звуки доносились.
Вспомнил я Колобка, поежился – мороз по коже, мураши по спине с кулак величиной. А в башке вопрос: как можно гайкой через дырку запустить, чтобы находящемуся с обратной стороны забора человеку точно в глаз попасть? Да не просто попасть, а с такой силой, чтобы череп проломить.
Плюнул на любопытство, прикинул наше вчерашнее расположение и ходу от дырки, зигзагам, выискивая в траве следы моих ребят. Пошарил глазами по земле и вижу ноги в армейских ботинках. Подошел поближе – Колобок лежит. Лицо почернело, кровь засохла, кожа вокруг дырки лохмотьями висит, а из нее проволока торчит. Жуть!
Да уж! В одном тебе, Колобок, подфартило – быстро ты умер, подумал я, наверняка даже не понял, что произошло, не успел, значит, испугаться. Раз, и гайка в мозгах.
Вот только погоди, думаю, а сам мысленно поднимаю мертвое тело на ноги и к забору подвожу, если бы болт прилетел из дырки, тогда угодил бы он в затылок, но никак не в глаз. Это, что же выходит, ему гайку кто-то с нашей стороны в глаз запустил?
Я пока свои следственные эксперименты проводил, совсем про Уса забыл. А он, придурок, между тем, вплотную к бетонной плите подобрался и физиономию в отверстие сует.

– Идиот! – ору я ему, а сам испуганно озираюсь. – Назад!
Забыл я про свой страх и рванул к забору. Тяну его за пояс, а он рукой машет, отстань мол, задницей меня отталкивает и голову из дыры не вынимает. Постоял, постоял, да как заржет! Спина трясется, руками живот обхватил. Я чуть язык от удивления не проглотил. Что за бетонкой может быть веселого? Если только мертвые заразные, и то, что ж тут смешного?
Насмеялся сержант вволю и неспешно так голову из дыры достал. Оглянулся, а на лице улыбка до ушей.
– Что, – говорю, – ты там увидел?
А он рукой махнул и вразвалочку меж берез. Как будто рядом дом родной, а не резервация скрипушников.
– Нужно найти твоих бойцов, пока они глупостей не натворили.
Я бы тоже не прочь заглянуть в дырку (не люблю загадок), да только страшновато – лицо Колобка перед глазами стоит, не исчезает. Придвинул голову к отверстию поближе, но решиться не могу, а тут еще смех из-за забора, детский. Это уже ни в какие ворота. Сплюнул я и бегом за Усом. Обгоняю, заглядываю в глаза и уже рот открыл, чтобы спросить, как он здесь оказался.
– Майор за тобой послал, – сержант словно услышал невысказанный вопрос. – Велел передать, чтобы без беглецов не возвращались. Под трибунал пойдете! – прорычал он изображая нашего командира. – И еще. Сказал, что они наверняка попробуют за МКАД прорваться. Интересно, зачем им это? Если даже предположить, что они сумеют перебраться через десять рядов колючки и столько же рвов, выкопанных перед кольцом, то как им пройти через бетонку? Там же пулеметные расчеты через каждые пятьсот метров.
Ус уверенно шагал вперед, не оглядываясь, как будто хорошо знал эту местность, а я опять отстал и плелся за ним, на негнущихся ногах. Ночь на сырой земле, не лучшим образом сказалась на моем состоянии. Ноги, перетянутые веревками, затекли, и сейчас противно зудели – к пальцам приливала раскаленная кровь, а вместе с ней, возвращалась болезненная чувствительность.
Впереди, за деревьями, вдруг, раздались странные звуки, похожие на сопение борца или сдавленное мычание.
– Щекан! – воскликнул я, замечая казенные ботинки с выпуклой буквой Z на рифленой подошве, а вместе с ними и торчащие из травы ноги.
Цепляясь за протянувшуюся от ближайших деревьев веревку, я поспешил к бойцу.
Ус оказался проворнее и, взмахнув ножом, освободил мычащего Щекана. Через несколько секунд тот уже стоял навытяжку передо мной. Руки подрагивали – перенервничал бедолага, пока вялился, как рыба, на солнце.
– Ищем рядового Добермана! – приказал я.
Еще через пару минут, беспомощный Доберман, опираясь на локоть Уса, выбрался из-за деревьев, без вещмешка и без оружия. Уж и не знаю, что с ним случилось, но выглядел он отвратительно.
– Все в сборе? Двигаемся дальше! – приказываю я, а сам жду, когда же мои ребята в себя придут. Смотрю энтузиазму во взглядах никакого, дай, думаю, подбодрю.
– Спидики, – говорю, – что-то серьезное планируют. И наш майор всерьез надеется, что только мы сможем их остановить.
Щекана при последних словах аж перекосило, сморщил он рожу, как будто собственной мочи глотнул. Доберман же громко икнул и затрясся, словно неожиданно оказался раздетым на улице в сорокоградусный мороз.
– А ты, лейтенант, сам-то в это веришь? – дрожа и клацая зубами, спросил он.
– Верю, не верю, это дело третье! А нашего майора мы подвести не можем. Если для дела нужны беглецы, мы их доставим. Так что, вперед – на мины! Поймаем спидиков и сразу назад. Их четверо, и нас теперь четверо, – высказался я, кивая на недовольного сержанта.
Кивают и мои бойцы, вроде согласны со мной, а сами головы опустили, сопят, как дети малые, руками одежду теребят. Оружия нет. Я и сам себя вроде как голым без автомата чувствую. А они?
Думаю, если бы не я сейчас стоял перед ними, разбежались бы мои вояки. Меня они боятся, а может, если верить Усу, уважают. Ну да ладно, их понять можно. Очухаются, отойдут от мандража, двинем дальше.
А вот Ус, гаденыш! Вместо того, чтобы поддержать меня, он, мерзавец, задумчиво головой качает и как-то с сомнением бормочет:
– Уж и не знаю, зачем больных ловить? Пусть себе за МКАД пробираются. Там ведь и без них спидиков хватает.
– Ты что это, гад, делаешь? – шиплю я на него и взглядом испепеляю.
А он лоб наморщил и на забор машет.
– Там они сейчас, у скрипушников, и если им нужно к МКАДу, то мы их не задержим. Если, конечно, напрямки не рвануть через бетонку.
– Ты ничего не путаешь? – поинтересовался я. – Не думаю, что полиционеры их к себе пустят. У скрипушников и своих болячек хватает.
– Я их лично видел, – улыбнулся Ус, в очередной раз кивая на забор.
Вспоминая, как он смеялся, заглядывая в дыру в заборе, я с трудом сдержался, чтобы не влепить ему оплеуху.
– Смирнаа! – заорал я непонятно зачем. Достала меня его идиотская улыбка. – Отставить разговоры и за мной, шагом марш! – рявкнул, боясь, как бы мои бойцы не усомнились в разумности моих приказов.
Впрочем, до сих пор они не разу не оспаривали мои решения, какими бы глупыми они не казались на первый взгляд.
Шагая вдоль забора, (на безопасном расстоянии от него) я не мог не смотреть на бетонку. Мыслями перепрыгивая через нее, я старался ответить на один вопрос. Интересно, как эти скрипушники живут и почему не вымирают?
– Странно, почему они еще не сдохли все? – Доберман озвучил мои думки, и это мне почему-то ужасно не понравилось.
Тревожная мысль сверлила мое сознание, оттесняя все остальные на второй план. Самый неприятный вопрос, который может зародиться в испуганном мозгу любого чистильщика – так ли опасны заразные, как мы их представляем? Противный вопрос. Ведь если допустить, что они не опасны, тогда чем мы…
«Отставить!» – зашипел я мысленно, только теперь моя злость была направлена внутрь себя. Нельзя сейчас, когда нужно быть предельно внимательным, расслабляться. Враг вокруг. Заразные – со всех сторон. Они только и ждут, как бы отомстить нам за то, что не мы сидим за бетонным забором, за колючей проволокой. Хотя, если подумать, не мы же загнали их в Тропаревскую чащу, не мы затолкали их в метро, не мы вытеснили их за внешнее кольцо – они сами выбрали для себя такую жизнь.
– Лейтенант, ты никогда не думал, почему больные люди предпочли жизнь в подземельях нашему здоровому соседству? – Ус, видимо, решил добить меня и выбрал для этого самое надежное средство.
Очередной его заковыристый вопрос вогнал невытаскиваемый кол в мою и без того переполненную заботами голову. Ну, ни гад ли?
Скрипя зубами от злости, я попытался прогнать ненужные мысли из головы. Понимая, как трудно думать о чем-нибудь другом в таком соседстве, боялся, что сомнения, поселившиеся в моей голове, заберутся и в мысли моих подчиненных.
Пока измученные и недовольные бойцы с кислыми минами тащились за мной, небо потемнело. Редкие облачка, пробегающие по небосклону, собрались в одну жирную, занявшую полнеба свинцовую тучу, из которой к земле метнулась яркая ветвистая молния. На мгновение мир превратился в черно-белую картинку. Пока в глазах плавали светлые круги, грянул гром, и пошел мелкий противный дождик, накрывая меня и моих спутников влажной серой пеленой.
Прорезиненная куртка быстро потяжелела, а ботинки, собравшие на себя громадные комки грязи, превратились в большие земляные калоши, покрытые желтой опавшей листвой. Настроение окончательно испоганилось. В голове накопилось столько вопросов, что плевать на них уже не получалось. Почему, например, скрипушники впустили спидиков на свою территорию, и как вообще беглецам удалось перебраться через трехметровые бетонные стены?
Моросящий дождик очень быстро превратил почву в скользкий ковер из мокрой травы и раскисшей земли. Вместо шелеста листьев под ногами противно хлюпало, а холодный ветер бросал водяную взвесь прямо в лицо.
Продолжая переваривать скопившиеся в голове вопросы, я все реже смотрел под ноги и не заметил глубокого рва, пересекающего наш путь. А когда заросший травой край неожиданно возник перед глазами, едва не съехал со скользкого обрыва вниз. Туда, где ждали меня и других, таких же задумчивых болванов, заостренные полусгнившие колья, торчащие из земли.
Ров этот вырыли давно, чтобы предупредить людей, проживающих в окрестностях Тропаревской чащи, что за ним начинается территория бандитского клана Тепловиков. Лихие ребята уже лет тридцать не давали никому прохода и потому, чтобы хоть как-то обозначить ареал их обитания и пусть условно сдержать их в пределах выделенной зоны, в старую канаву забили острые березовые колья. Поначалу у рва дежурили чистильщики с нашего кордона, но со временем людей не стало хватать даже для охраны мест содержания заразных, и посты убрали. Бандиты они ведь здоровые. Со временем ров зарос травой, вертикальные стены местами обвалились, березовые пики подгнили, но все же это была граница, за которой существовали неписанные законы, и всяк, кто хотел перейти условную границу, должен был подчиниться им – или умереть.
Всяк входящий в «Мертвый стан» должен заплатить – первый закон.
Тепловики взимали солидную мзду, но все, чем можно рассчитаться за проход на их территорию, осталось в вещмешках. Получалось, что пути вперед у нас вроде как не было, а дорогу назад отрезал приказ майора. Да и без него я не смог бы подвести своего командира.
Итак, если мы пойдем в обход Мертвого стана, нам ни за что не догнать беглецов до кольца. А платить нам нечем. Остается только неоплаченный проход в зону на свой страх и риск, а это уже не заурядная экспедиция через нежилой район с полуразрушенными домами и рассказами об оборотнях, и не преследование заразных но неопытных в воинском деле спидиков, а гонка с преследованием. И гнать нас будут маститые убийцы, профессионалы своего дела.
Дождь усилился, и мелкая взвесь превратилась в сплошную водяную стену, падающую с неба. Прохаживаясь вдоль глубокого рва, я размышлял, перебирая всевозможные варианты нашего дальнейшего поведения; но сколько не соображал, ничего лучшего, чем двигать напролом через территорию Тепловиков, не придумал.
Только как сказать об этом моим ребятам? Пока я соображал, Щекан с Доберманом устроились под одним из деревьев недалеко от канавы и молча наблюдали за моими душевными терзаниями. Идти или не идти, решал я, поглубже вдыхая холодный, напитанный влагой воздух.
– Идем через зону! – решился и приказал, замечая недовольные взгляды своих бойцов, энергично шагнул к самому краю небольшого обрыва. Да видать слишком резко шагнул. Земля под ногами неожиданно обвалилась и, теряя опору, я рухнул на спину. Мелькнула перед глазами испуганная физиономия Уса, холодная земля коснулась горячей головы и я заскользил на заднице по раскисшей земле вниз, стараясь руками задержать стремительное падение. Осторожный спуск готов был превратиться в экстренное погружение, (ров быстро заполнялся водой) но в последний момент метнувшийся на помощь Ус поймал меня левой рукой за шиворот, а правой перехватил мое запястье.
– Держись, командир! – выкрикнул он, без особого труда опуская меня как можно ниже к залитому грязной водой дну.
Как только ноги мои погрузились в размокшую жижу, торчащий над головой сержант отпустил мою руку и, оглядываясь куда-то за спину, резко поторопил:
– Следующий!
В ответ на громкий призыв, сквозь падающую с небес серую водяную мглу протиснулась голова Добермана. С другой стороны, рядом с плечом Уса показался возбужденный Доберман, и через несколько секунд рядовые месили грязь на дне глубокого рва.
Пока я расчищал полосу для прохождения своих бойцов, расталкивая гнилые колья в стороны, физиономия Уса, торчащая над головой, исчезла, а на ее месте показались громадные рифленые ботинки. Громко сопя, сержант перевернулся на живот и, вонзая растопыренные пальцы в раскисшую землю, шумно поехал вниз. Доберман и Щекан, вытягивая руки, пытались придерживать сержанта за ляжки, чтобы приостановить его падение. В последний момент он оторвал руки от стены, покачнулся и, потеряв равновесие, рухнул на Добермана, утягивая Щекана за собой. Нырнули мужики в мутную воду по самые уши. Расталкивая барахтающихся бойцов, Ус поднял голову над мутной поверхностью, выплюнул грязную юшку, а губы до ушей.
Никак не привыкну к его закидонам. Грязюки полон рот, а он ржет, довольный, как будто сладкого чего обожрался.
Схватил я громко матерящегося Добермана за грудки, рванул на себя и, зажимая рот мокрой ладонью, зашипел:
– Жить надоело?! Услышат – каюк всем нам.
Замерли мои бойцы, оторопь их взяла, глаза по сторонам бегают, губы сжимают.
Нет, думаю, мало этого, и для пущего страху поднимаю глаза к противоположному краю рва; делаю вид, что услышал какие-то звуки сверху, испуганно расширяю глаза, а сам осторожно продвигаюсь к стене. Вижу Добермана проняло, обмер бедолага от страха и Щекана под воду толкает.
Ну вот, теперь достаточно. Ну буду больше пугать моих архаровцев, они и так созрели. Только рукой машу, изображая, что ослышался.
– Вперед! – шепчу, пропуская вперед сержанта, как самого здорового и высокого.
Прошел он с отвесной стене, прижался спиной и, сцепив руки в замок перед собой на уровне живота, слегка присел. Доберман не стал ждать моего приказа. Первым воспользовался получившейся ступенькой. Вставая не нее ногой, он вдруг взлетел вверх – это Ус распрямился и выбросил его из канавы. Вторым в полет отправился Щекан.
– Теперь я, – прошептал Ус и поднял руки. – Мужики, держите!
Поднять стокилограммового здоровяка на высоту двух с лишним метров – не спидика престрелить. Сверху упирались Доберман с Щеканом, а снизу пыжился я, изображая подставку на четырех ногах и собирая на себя всю грязь, стекающую с мокрого сержанта. Сопел и толкал спиной, потом плечами, пока грудь здоровяка не исчезла за земляной кромкой.
– Быстро за мной! — приказал своим бойцам, как только Ус выдернул меня наверх. Задерживаться никак нельзя, рано или поздно нас засекут.
Оставалась надежда на то, что ливень в ближайшее время не утихнет, и под его прикрытием мы успеем обойти Тропаревскую чащу. Не знаю, почему я так решил, но уверенность, что беглецы выйдут из леса в ближней к МКАДу точке, вытолкнула все остальные предположения из моей головы.

Очень рекомендую http://www.klikin.ru/txt/naumenko.html

Некоторые советы начинающим авторам
или
как сделать так, чтобы твою рукопись рассмотрели
(беседа-семинар с Николаем Науменко, главным редактором издательства АСТ)

В целом, весьма интересно. Способом подачи - в том числе. Но в начальных главах очень уж нарочито пережевывается это самое отвращение главгероя и его социальной среды к зараженным, некое пробуксовывание мысли есть, как по мне. Мол, а вот такие вот они уроды, да они вот такие уроды, ох, да какие ж они все-таки уроды!... Я бы несколько сократил и смягчил, потому что выглядит немного показушно.
А, и еще мне термины как-то не глянулись, неправдоподобные. Ну, это я так, мои личные диалектологические заморочки, издержки учебной программы. "Спидики" - звучит как-то уменьшительно, без нужной коннотации презрения и отвращения, "вичеватые" - чересчур диалектно построенное слово... "Спидошные" или "спидозные" звучало бы грубее, к примеру. Еще, мне кажется, закрепилось бы сленговое обозначение "вичи" (по аналогии с "бичами", т.е. бомжами). Повторю, это просто мысли вслух, не принципиально.

Пока не допишу, ни смягчать не ужесточать не буду. Но это не значит, что я Вас не услышал. Начальный вариант был именно Спидошные и спидозные, но почему-то (не помню почему) отказался от этих вариантов и умышленно смягчил термины. Возможно откачусь назад. Но только по окончанию книги и после одобрения моим консультантом. Громадное спасибо за замечания.
Буду править обязательно учту все, что Вы написали.

Да не за что, читать интересно, почему бы и не высказать мнение.
Понял, почему еще мне "спидики" не понравились. Первая ассоциация была с чем-то сленговым, образованным от англицкого "speed". Т.е. либо какие-нибудь экстремалы-анархисты, либо наркоманы, которые соответствующие вещества используют. Сразу, разумеется, понял, что имелось в виду совсем другое, но ассоциация такая была. "Спидошные" и "спидозные" бы верную ассоциацию вызвали.
Вновь, конечно, не настаиваю, просто вспомнил впечатление.

Благодарю, Dimson, за ваше участие. Прочитал, признаюсь, не в первый раз. И вот, что хочу сказать.
О своей книге:
Главная задача на сегодняшний день, закончить переложение мыслей на бумагу. После этого настанет время, когда вопросы, как и кому подать рукопись, выйдут на первый план.
О книгах вообще:
Я сам читатель и имею свою точку зрения, приходя в магазин, никогда не открываю первую страницу. Заглядываю в середину и в конец. И не для того, чтобы увидеть о чем книга. Знакомлюсь со стилем изложения и логикой языка. Очень хорошо знаю принцип "захватывающего начала". В нынешних книгах первые страницы зачастую с трудом увязываются с общим содержанием. Как будто разные люди писали. Думаю, читатель уже давно заметил эту закономерность и статистика господина Науменко не совсем точна.
Спасибо.

Оказавшись наверху, мы уперлись в плотный строй невысоких молодых березок. Шум от нашего передвижения заглушали звуки дождя, и я решил идти напролом. Ус больше всего подходил на роль тарана и, пропуская его вперед, я забрал у него автомат. Это было наше единственное оружие, если не считать длинной арматуры, которую Щекан отыскал в траве, пока Ус извлекал меня из заградительного рва. Был правда нож и тяжелый тесак, который в руках сержанта, превратился в мачете и сейчас выписывал петлеобразные зигзаги, оставляя за собой широкую просеку.
Мы молча двигались за сержантом, пугливо поглядывая по сторонам и периодически подталкивая друг друга. Думаю, если бы не деревья и кусты, мои ребята рванули бы через зону бегом, хотя уж кому-кому, а им-то должно быть известно, что спешка и суета на незнакомой территории ни к чему хорошему привести не может. Тех, кто об этом забывал, быстро расставались с жизнью. Осторожность и спокойствие – залог успеха и долгой жизни.
Березовый молодняк закончился и идти стало гораздо легче. Боясь, что мои вояки бросятся вперед бегом, я приказал всем остановиться и пошарил по карманам. Натыкаясь на брикет сухого пайка, непонятно как оказавшегося в куртке, едва не сел на задницу. Как еда могла уцелеть после того, как наше оружие и вещмешки перекочевали в руки скрипушников. Я порылся по карманам куртки в надежде отыскать еще что-нибудь полезное, но больше ничего не обнаружил.
– И все-таки я не пойму, зачем майору понадобились больные, если у него под боком их видимо невидимо? – поинтересовался Ус, устраиваясь на почерневшем от времени пне. – Подожди пока солнце выглянет и бери любого, – продолжал он развязывая свой вещмешок.
Доберман посмотрел на сержанта, и пожимая плечами, достал из кармана сухой паек.
Я в немом удивлении вытаращился на запечатанный брикет. Неужели скрипушники, отнявшие у нас оружие и вещмешки, не удосужились проверить наши карманы и проворонили продукты? Вот только, как я ни старался, но понять, каким образом мой сухпай из вещмешка перекочевал в карман куртки, никак не мог. Если, конечно, не предположить, что его туда переложили скрипушники. Поверить в это я не мог, да и не хотел. Это что же значит, пожалели они меня что ли? Ха! И Добермана, значит, пожалели.
– Последнее забирают друг у друга только звери, – заявил Ус, разглядывая мою вытянувшуюся от удивления физиономию.
– Ты думаешь, они оставили нам еду, чтобы убедить в том, что они не звери? – раздраженно спросил я. – Зачем им это?
– А что если они так живут? – вопросом на вопрос ответил Ус.
– Люди да, но не скрипушники же? – я замолчал, стараясь не смотреть в его сторону.
Злила сама возможность допустить, что враг может быть милосерден даже там, где любой из нас без малейших сомнений всадил бы пулю в лоб любому переносчику заразы. С другой стороны, я не находил другого объяснения, каким образом продуктовый брикет мог попасть в мой карман. Если только допустить, что мои с Доберманом пленители невнимательно осматривали наши пожитки. Я с надеждой посмотрел на Щекана и медленно спросил:
– А твой сухпай, где?
Тот похлопал себя по карманам брезентовой куртки и с удивлением на лице полез за пазуху.
– Твою же мать... – вырвалось у меня, когда перед глазами появился запечатанный брикет. – Это что же получается?
– Получается, что они вас от самих себя защищали, – буркнул Ус и раздраженно продолжил. – Оружие отняли, а жратву оставили. Будь у вас автоматы, вы бы вынудили их убивать. А им этого не хотелось. Иначе…
Я раздраженно отмахнулся, не желая соглашаться с добродушным и легковерным сержантом. Жратву оставили? Как же, как же!
– Приступить к приему пищи! – приказал, ощущая себя полным идиотом. Сунув обломок сухого брикета в рот, стал ожидать когда слюна растворит безвкусный спрессованный сухпай. – Больше привалов не будет. На марше не спешить. Всем понятно? – повернулся я к Усу, замечая отстраненную улыбку на его задумчивой физиономии.
Наверняка, уверяет себя в своей правоте, подумал, с трудом проглатывая противную кашу, имеющую привкус пригоревшей гречи с кусками хрустящего на зубах прогорклого сала.
Короткий привал закончился, и наш маленький отряд продолжил движение. Первым шел Доберман. Щекан и Ус следовали за ним, едва не наступая на пятки.
В голове моей рождались странные мысли, появлялись неприятные вопросы.
А если заражусь, что тогда буду делать? Спрашивая себя и, не найдя ответа, я злобно скрипел зубами. Оставаться одному наедине с тревожными мыслями не хотелось, и я догнал сержанта.
– Если они такие добрые, то зачем маски сняли? – спросил с вызовом, и тут же вздрогнул, понимая, что же меня все это время угнетало. Если они лазили по нашим карманам, а мы в это время были без масок, то они передали нам свою заразу.
Прогоняя страшное предположение, я не выдержал и застонал. Безумный крик, стоило вспомнить где мы находимся, застрял в моем горле.
Ус, не обращая внимания на мой стон, скоро ответил, поворачиваясь на ходу:
– Думаю, они хотели только одного – чтобы мы побыстрее оставили их в покое и вернулись туда, откуда пришли. А насчет заразы, – сержант секунду помолчал, как бы решаясь, говорить или нет, и только после этого уверенно добавил: – Не думаю, что они вообще являются носителями.
Я даже остановился.
– Как это? – выдавил, и в это время Ус замер как вкопанный и, прижимая палец к губам, длинно зашипел, призывая всех к тишине.
Свистящий звук раздался где-то недалеко.
– Лежать! – взвизгнул я, но было поздно. Из мокрой серости выскользнул небольшой камень и ударил Добермана в висок.
Падая на землю, я откатился в сторону. Сжимая холодный и влажный рифленый рожок, повел стволом калаша из стороны в сторону. Глупо палить в невидимого противника, но, чтобы предупредить Тепловиков, что и мы не беспомощны, я все-таки пальнул одиночным наугад, примерно в том направлении, откуда снайперски бил пращник.
Сквозь шелест дождя послышались чавкающие звуки удаляющихся шагов. Судя по звукам, снайпер один и, понятно, не решится показаться нам на глаза. Будет ждать поддержки, подумал я и, подползая к Доберману, вгляделся в неподвижную бледную физиономию, залитую алой кровью. Яркая кровь на белом неподвижном лице. Розовеющие под струями дождя ручейки быстро стекали на землю.
Вначале гайка Колобку, теперь камень-кругляш Доберману. Что же это получается, ров этот – только для нас, чтоб не совались в Мертвый стан? А бандитам он не помеха – свободно убивают и с той, и с другой стороны.
– Нужно уходить, пока подмога не прибыла, – прошептал я и, поворачиваясь к Усу, кивнул в сторону плотной кучки невысоких кустов, сгрудившихся неподалеку.
Не успел я договорить, а Щекан уже полз к сгустку переплетенных веток и стеблей, вжимаясь мордой в мокрую грязную траву и быстро вихляя тощей задницей.
Двинул и я следом, но на середине пути остановился, слыша возню за спиной. Поворачиваясь, коснулся взглядом Добермана, и возмущенно уставился на Уса, нависшего над неподвижным телом. Сержант приноравливался поудобнее перехватить неподвижное тело.
Он что, мертвяка тащить на себе собрался?
– Брось! – зашипел я. Замахал рукою, гневно сдвигая брови и грозно тараща глаза. Неужели он не понимает, что далеко уйти с такой обузой не получиться?
Я вдруг вспомнил нашего майора и, подражая его манере отдавать приказы, рявкнул:
– Сержант Ус, оставить! Ко мне… – И чуть было не добавил: «бегом марш», но вовремя остановился.
Дождь неожиданно прекратился, стих шелест падающих капель, а вместо него со стороны тепловиков послышался знакомый свист – так звучит раскручиваемая праща.
– Ко мне! – рявкнул я.
Не целясь, выстрелил на звук и в тот же миг вздрогнул, локоть обожгла раскаленная боль, напрочь парализовавшая руку. Меткий чертяка попался, точно бьет. Такому и автомата не нужно.
Только почему не убивает?
Ус с большой неохотой подчинился моему приказу, понял, что будет следующим в кого пращник уж точно не промажет; бросил Добермана и, что-то бормоча, неуклюже пополз за мной. Когда густые заросли сомкнулись за его спиной, он в отчаянии замотал головой из стороны в сторону.
– Он был еще жив, лейтенант! – Делая ударение на моем звании, он, казалось, хотел отползти подальше от меня, тем самым демонстрируя свое отношение к моим приказам. Желтеющие листья надежно скрывали нас от снайпера-пращника, но несмотря на это Ус не решался подняться с земли.
– Мы его бросили! – повторял он, беззвучно барабаня кулаками по мягкой земле.
Я начинал злиться и, хотя мне самому это не нравилось, раздраженно процедил:
– Ты хотел остаться с ним и лежать рядом – с дыркой в башке?
Не найдя что ответить, Ус виновато уткнулся глазами в мокрую землю и едва заметно пожал плечами.
– Ладно, отставить сопли! Если его до сих пор не убили, то, нужно думать, не убьют и дальше. Вытащим! – пообещал я, хотя сам не верил тому, что говорю.
Что можно сделать с одним автоматом на троих?
Единственное место, где нас не должны искать, находится здесь, решил я. Никто не поверит, что мы, имея силы, не вступили в бой, и уж тем более никто не подумает, что, не имея их, мы не удираем со всех ног, чтобы оказаться как можно дальше отсюда. Однако отсиживаться в кустах у нас не было времени. Я осторожно подполз к самому краю нашего укрытия. Высунул голову из кустов. И именно в этот момент впереди мелькнула одинокая фигура человека. Низкорослый мужик тащил за ноги безвольное тело Добермана. Пока я ловил пращника на мушку, он исчез за деревьями. Чертова рука! Локоть ощутимо опух, и она с трудом подчинялась моим приказам.
Сзади заскрипела трава. Не дожидаясь, пока Ус подползет ближе и обнаружит исчезновение товарища, я метнулся ему навстречу. Теперь можно было подняться на ноги – пращник еще некоторое время будет занят Доберманом.
– Вперед! – кивая перед собой, скомандовал я.
Ус на мгновение заглянул мне в глаза и, как показалось, все понял. Молча кивнул и, проворно вскакивая, двинулся за мной. Теперь все зависело от времени, которое понадобится пращнику, чтобы добраться до своих товарищей.
Убеждая себя, что поступаю правильно, оставляя Добермана врагу, я вспомнил приказ майора Дубинского.
Конечно же, как я мог сомневаться?
Выполнение задания – прежде всего. Важнее жизни умирающего бойца, важнее даже моей жизни. Стараясь сдерживать себя, все-таки перешел на бег. Мокрые ветки больно хлестали по лицу, но я не обращал на них никакого внимания, все мои мысли были заняты беглецами. Нужно догнать заразных, иначе…
А что, собственно, иначе?
Ну проберутся они за кольцевую дорогу, ну перенесут туда свой вирус. Можно подумать там его, без них не хватает. Нет, прав Ус. Что-то здесь не так, не простые, значит, это переносчики. Не зря ведь майор приказал доставить их живыми. Размышляя на ходу, я совсем забыл об осторожности и, когда резкий рывок оборвал мой бег, не сдержался и, выкрикнув «Черт!», ощутил резкую боль в стопе.
Что-то (или кто-то) с громким щелчком схватило меня за ногу, впилось в ботинок и, разрывая кожу, дернуло назад. Инерция бросила тело вперед головой, и если бы не железная хватка Уса, остановившая мое падение, лежать бы мне с разбитой мордой в грязи. Вынужденный остановиться, сержант опустил голову. Разглядывая громадный капкан, в пасти которого торчала моя нога, укоризненно покачал головой и, наклоняясь, с трудом разжал железные тиски с большими острыми треугольными зубьями, на которых осталась моя кровь.
Несколько красных пятен – несерьезно. Да и боль, стоило только холодной воде проникнуть через рваную дырку в ботинок, тут же стихла.
– Нужно осмотреть рану, – заявил Щекан.
– Потом! – отмахнулся я и осторожно пошевелил стопой. – Времени нет.
Боль нехотя вернулась, обожгла мокрые пальцы и, разливаясь по ноге, двинулась к щиколотке.
– Все потом! – повторил я бодро и зашагал мимо берез, окружавших нас со всех сторон.
Высокие белые стволы заляпанные черными пятнами стояли так близко друг к другу, что плотная крона накрывала нас непроницаемым для света зонтом, и только когда мы проходили небольшие поляны, мрак у их оснований на какое-то время рассеивался.
Метров через триста, пришло ощущение что мы не одни. Вглядываясь в полумрак чащи, я попытался определить откуда исходит угроза, но как не старался никаких движений различить не смог. Только шорох листвы и редкий хруст ветки вдалеке. Вот еще один, теперь гораздо ближе и сверху. Кажется, что прямо над головой. Медленно поднимая глаза, я столкнулся с внимательным взглядом испуганного мальчишки. Тот прятался среди густой листвы, на высоте нескольких метров над землей. Понимая, что его обнаружили, паренек заорал благим матом и полез по стволу еще выше, к самой верхушке березы. Искаженное криком лицо смотрело в одну сторону, как будто малолетний наблюдатель ждал сигнала от своих старших товарищей.
– Ах ты, дрянь! – вскидывая автомат, я попытался совладать с непослушной рукой. Онемевший палец коснулся курка, но в тот же миг перед лицом возникла разъяренная физиономия Уса. Громадная ладонь закрыла дуло автомата.
– Ты что делаешь? – зашипел он, и мне показалось, что сержант с трудом сдерживает себя, чтобы не дать мне по морде.
– Это ты, что делаешь? Если этот уродец сейчас же не заткнется, то через десяток минут здесь будет весь Мертвый стан.
Ус нахмурился.
Понимая, что я прав, он никак не хотел соглашаться с необходимостью убивать мальчишку. А тот продолжал заливаться соловьем. То завывая, то переходя на свист, он словно напрашивался на пулю.

Может, статистика Науменко и не совсем верна, но выбирать для себя рукописи он будет руководствуясь именно ей. Так что не стоит пренебрегать.

Согласен с Вами. Тем более что переделать вступление, как правило, совсем не трудно.
А если трудно, тогда придеться не отправлять рукопись в АСТ

Тогда успехов!

– Ладно, уходим, – кивнул я, сжимая кулаки.
Довольный Ус хлопнул глазами, одобрительно качнул головой и рванулся вперед, торопясь увести меня подальше от визгливого малолетнего наблюдателя.
Черт, нельзя же так. Ведь скоро совсем хребет потеряю. И что тогда, в рядовые? Майор наш не потерпит соплей и сантиментов – сразу разжалует, не посмотрит на наши с ним давние дружеские отношения. И прощай тогда мечта о квартире со всеми удобствами, с бойцами возле подъезда и высокой изгородью перед домом, через которую ни одна тварь при всем своем желании не перелезет. Прощай спокойная жизнь, прощай долгожданный ребенок. Ну уж нет. Больше не позволю Усу помыкать собой, даже если передо мной будет его мать, без колебания нажму курок. И пусть идет он со своей совестью куда подальше. Сердце, видишь ли, у меня есть. Сердце в наше время – орган ненужный, жить мешает.
– Правильное решение, лейтенант, – оборачиваясь на ходу, Ус взмахнул громадным тесаком.
– Иди, давай!
Я злился и не мог понять причин своего раздражения. Может, это были ошибки, следовавшие одна за другой и превратившие наш поход в сплошную череду бестолковых решений, а может крамольные мысли, беспрестанно появляющиеся в моей голове. Не привык я столько думать, а здесь, как заведенный.
Соберись, а то затянувшийся поход окончится скорыми похоронами и будет лежать твое тело в какой-нибудь трубе, как и тело Барсука. Одергивая себя, я поторопил товарищей – крикливый мальчуган уже замолчал. Дождался гаденыш своих, а может устал орать – это нам еще предстоит узнать в самое ближайшее время. Хотя лучше бы не знать вовсе.
Как назло, разболелась нога, и каждым шагом боль становилась все сильнее, пока – через полкилометра – не превратилась в нескончаемый поток невыносимых пульсаций, раскаленным гвоздем пронзающих конечность от кончиков пальцев до самого колена. Нужно осмотреть рану и, если требуется, обработать рану, но где взять для этого время – тепловики уже, наверняка, знают о нашем появлении. Впрочем, даже без осмотра я знал, что без перевязки не обойтись, ощущал, что пальцы распухли и с трудом помещаются в свободные армейские ботинки.
Дело дрянь, подумал я, когда через полкилометра на смену обжигающей боли, пришел леденящий мандраж. Очевидно, случилось худшее, и в рану попала инфекция. Липкий холодный пот крупными каплями полз по спине, озноб накатывал волнами, всякий раз превращая тело в некое подобие живого трясущегося студня. Но я все еще пытался бежать, хромая и постанывая.
– Лейтенант, с вами все в порядке? – робко поинтересовался Щекан, когда я в очередной раз остановился, чтобы передохнуть.
Бежавший впереди Ус резко остановился и, поворачиваясь, вперил испуганные глаза в мое лицо. Знал бы кто, как мне не понравился его взгляд. Хотя, могу предположить, что так же, как ему не понравилось мое лицо.
Приближаясь вплотную, сержант приложил руку к моему лбу, нахмурился и недовольно покачал головой.
– Нужно было сразу обработать рану?
– Это я и без тебя знаю, но когда? – огрызнулся я. – Лучше скажи, в твоем вещмешке есть аптечка?
Ус еще больше нахмурил брови и исподлобья посмотрел на мою ногу.
– Антибиотиков точно нет. Только бинты и немного перегона для обработки ран. Только тебе это уже вряд ли поможет, нужно что-нибудь убойное. Вон с тебя как бежит, хоть выжимай.
Лихорадка накатывала волнами, вот и сейчас холодный вал вновь прошелся по телу, заставляя дрожать каждую мышцу, каждую клетку обессиленного организма. Ноги, точно ватные, подкосились и я провалился в беспамятство.
Не знаю, сколько времени я был в отключке, но когда очнулся, ощутил затылком мокрую землю, а когда открыл глаза, увидел над головой темнеющее небо и взлохмаченную шевелюру Уса, который, шумно сопя, колдовал над моей ногой. Опуская глаза, я в ужасе замер, разглядывая свой носок, покрытый скользкой сине-зеленой слизью. Он валялся около разорванного ботинка. Сквозь влажные бинты виднелась фиолетовая раздувшаяся нога, гнойный зеленый нарыв выполз из-под марлевой повязки и, похоже, не собирался на этом останавливаться.
Ус, замечая, что я пришел в себя, тяжело вздохнул и виновато развел руками.
– Нужно было сразу обработать рану, – в очередной раз повторил он.
После этого достал из вещмешка пузатую фляжку и зачем-то обильно смочил рану перегоном. И тут я окончательно струхнул – стопа, пока я был в отключке, напрочь потеряла чувствительность. Да и лихорадка теперь не давала расслабиться ни на секунду. Тело тряслось, зубы клацали без остановки.
– Заражение крови! – выдохнул я, вспоминая курсы по оказанию первой помощи. Каждый чистильщик должен был знать признаки основных заболеваний. Хотя, кто нынче их не знает. Вот и я знал, что недуг мой не передается от человека к человеку, но легче от этого не становилось. В наших условиях – это смертельный приговор.
– Ты это, – пробормотал, глядя на Уса, – не переводи добро на говно, лучше давай внутрь. Замерз я.
Смотрит сержант на меня, а в его больших влажных глазах плещется жалость.
Добрый, зараза! Ну нельзя быть таким в наше время!
– Плохо, что задание провалили, не оправдали, значит, надежды нашего командира, – шепчу я, а он только пренебрежительно отмахивается. Оно и понятно, не любит он майора. И этого я тоже никогда не понимал. Ведь командир для нас все, он как отец.
– Не об этом нужно думать, – раздраженно хмурится Ус. – Если срочно, прямо сейчас, ничего не предпринять, кранты тебе Серж, – говорит а сам со злом тесаком себя по колену лупасит.
Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Дай, думаю, помогу.
– Предпринять? – повторяю за ним и вымученно улыбаюсь, как могу, пытаясь справиться с трясучкой. – Ты что же, предлагаешь мне ногу тесаком отрубить?
Сохраняя виноватое выражение лица, Ус дергается, как ужаленный.
– Скрипушники, они больные, – сказал и замолк. – И потому должны серьезно заниматься медициной, чтобы выживать, – закончил сержант после секундной паузы, поглядывая при этом куда-то вверх и за мою спину.
– Ты соображаешь, что несешь? – захрипел я, не давая ему продолжить. Я так разозлился, что даже клацать зубами перестал. – Просить о помощи скрипушников, – не досказал и оглянулся, чтобы понять, куда же это он смотрит.
А он глаза отвел и пялился на дырку в бетонной стене, расположенную на высоте человеческого роста. На какой-то миг мне даже показалось, что это – то же самое отверстие, возле которого убили Колобка. Вот только не было там заросшей травой канавы, ограждающей бетонку, на дне которой я сейчас лежал.
– Ты тащил меня сюда, чтобы отдать скрипушникам? – удивился я, с трудом ворочая распухшим шершавым языком.
Пошевелил ногой, ощущая наполняющий тело жар, пришедший на смену липкому и холодному ознобу. Заледенелое тело, быстро нагреваясь, раздулось до размеров Вселенной. Мысли, путаясь, выталкивали на поверхность сознания злобные рожи, покрытые гнойными язвами. Из темноты небытия всплыли лица мертвых бойцов: Колобок, с рыхлыми кусками мяса на месте лица, Барсук, с гайкой вместо глаза и окровавленной проволокой торчащей из щеки. Один Доберман явился без крови, постоял перед глазами и, криво улыбнувшись, стал медленно удаляться, а вместе с ним уходили ощущение собственного тела и мир окружающий меня.
Я умер. Хотя, какое-то время еще различал чьи-то глухие голоса, то удаляющиеся, то приближающиеся тусклыми фонариками из бесконечного темного далека.
– Тащим к забору? – мигнул один.
– Но, сержант?! – запротестовал другой.
– К забору, я сказал!
– Ты как хочешь, а я не пойду.
Голоса переговаривались и препирались где-то в темноте, в стороне – там, где находилось мое мертвое тело.
– Хррр, – донеслось удивительно рядом, прямо в голове, и кто-то большой и сильный выключил свет...

***

От души сделано. Читал и читаю на СИ. С чем и поздравляю автора ))

Спасибо, я рад.

Нужно было открывать глаза, но я боялся пошевелить ресницами, чтобы не разбудить дремлющую где-то глубоко внутри боль. Сквозь сомкнутые веки протиснулся солнечный лучик и лица коснулся прохладный ветерок, словно где-то открылась дверь. Влажная прохлада коснулась моего лба, холодная вода омыла лицо.
– Хррр, – донеслось над головой и я, чувствуя прикосновение мягких рук, испуганно рванулся в сторону и тут же, открывая глаза, полетел в пропасть, чтобы через мгновенье приземлиться на утрамбованном земляном полу. Сквозь полупрозрачные окна пробивался солнечный свет – значит уже утро на дворе. Долго же я был в беспамятстве.
Уж и не знаю, что они со мной сделали, за это время, но пробудившаяся от падения боль полоснула по ступне, метнулась вверх по ноге, но дальше колена не пошла. Я ощущал свои распухшие пальцы, пятку жгло нещадно, как будто нога приклеилась к раскаленной плите, чуть выше жжение переходило в зуд, а у колена и вовсе исчезло.
– Ты не бойся, солдат, – произнес низкий женский голос, и перед глазами появились голые крепкие ноги. – Я сама тебя боюсь.
Я нерешительно поднял глаза. Взгляд коснулся округлых коленей, уцепился за нелепое белое платье с большими карманами, поднялся выше. Надо мной стояла молодая светловолосая девушка и, глядя прямо в глаза, широко и открыто улыбалась. Белоснежное одеяние, чистое красивое лицо, шелковистые волосы – ангел, да и только. Слишком чистая и слишком красивая, чтобы быть реальной.
– Хррр, – раздался хрип из ее груди и я, забывая вдохнуть, испуганно отпрянул. Рванулся назад, отползая попятился на руках, сгреб спиной грязные бинты, разбросанные по полу громадной брезентовой палатки.
– Поля, отключи хрипунца, а то он сейчас на одной ноге в бега удариться, – низкорослый мужчина в легкой цветастой рубахе сидел на стуле, у самого входа.
Покачивая ногой, он с противной улыбкой наблюдал за моими попытками, превращаясь в гигантского краба, отползти на четырех конечностях от хрипящей девицы. Только сейчас я обратил внимание на небольшую пластиковую коробочку с красным огоньком в середине, висевшую на шее у девушки.
Поля, соглашаясь, качнула головой, хлопнула большими глазами. Удерживая миниатюрный прибор перед собой, стараясь, чтобы я увидел, что она делает, вдавила большую кнопку на его панели. Противный хрип резко оборвался и я понял, что хрипела странная коробка.
Выпучив глаза, я таращился на девушку, пытаясь придумать подходящее объяснение происходящему. Мой мозг перебирал множество самых невероятных гипотез, но остановился только на одной – самой правдоподобной.
Всё окружавшее меня – есть результат болезненного состояния с полагающимися в таких случаях галлюцинациями, рожденными воспаленным воображением, – решил я и расслабился.
А что зря напрягаться, если все это не взаправду. Откуда, например, в Тропаревской чаще ногастые девицы, расхаживающие в белоснежных одеждах. Да где вы вообще видели, чтобы женщины в наше время постоянно улыбались и ходили с голыми ногами. Ведь кожа – это ворота для инфекции и различной заразы, ломящейся в наш организм со всех сторон. Так зачем же увеличивать риск заражения? Видел я, конечно, на старинных фотографиях, оставшихся от бабушек, женщин в блеклых платьях. Но те почему-то больше походили на техников в серых балахонах, носивших вместо штанов толстые чулки. Яркие цвета, в том числе белый, давно не в почете, слишком заметны они на фоне серых развалин и мрачных трущоб. А кто и зачем в своем уме и здравой памяти захочет красоваться? Чтобы схлопотать пулю в лоб? Обитающие в нежилых домах одиночки частенько постреливают по движущейся мишени. Ну а кого, вы думаете, он выберет, когда увидит эдакое сверкающее чудо?
Нет, точно бред! Чтобы убедиться в своей правоте, пришлось сильно – так, что выступила кровь – ущипнуть себя за ляжку. Но воображаемая Поля даже после этого, хотя я отчетливо ощутил боль, не пожелала исчезнуть. Не переставая улыбаться, она не торопясь приблизилась ко мне.
– Прилягте на стол, – попросила девушка и кивнула на лежак, с которого я пару минут назад экстренно катапультировался.
Я нехотя подчинился. Усаживаясь на плоскую лежанку, вытянул ногу и, чуть касаясь тугого бинта, потрогал распухшую ступню. Акробатические нырки разбередили рану, и нога снова разболелась, горячая волна метнулась вверх, только на этот раз не остановилась перед коленом, а покатилась дальше.
Чтобы они не делали до этого, оно больше не действует, подумал я, на секунду прикрывая глаза. А когда услышал резкий плач, торопливо раздвинул веки.
Где-то совсем рядом, за занавеской, кричал маленький ребенок. Совсем еще грудной.
– Черт! Да что здесь происходит? – рыкнул я и из последних сил рванулся к тряпичной перегородке.
То, что я увидел за ней, ввергло меня в немой стопор. На столе, покрытом белой простынею, лежало розовое тельце. Подергивая миниатюрными ручками, маленькая девочка, широко разевала рот и громко, надрывно кричала. В ее розовом животике торчала игла громадного шприца. А рядом со столом стояла (Нет только не это!) спидошница с лицом, покрытым подсыхающими язвами.
– Доченька моя, – похлопывая гниющей рукой по маленькому пузику, она вытащила длинный шприц и, глядя куда-то за мою спину, заявила:
– Можете забирать, все готово.
Затвердевший воздух тяжелым комком застрял в моей глотке, стараясь вдохнуть, я широко разевал рот, но напрасно, спазм сдавил грудную клетку а голову заполнил парализующий душу страх.
«Что же вы делаете, твари?!» – хотел заорать я, но вместо этого лишь захрипел, ощущая себя умирающим скрипушником. Боль из ноги растеклась по всему телу, горячие волны, сменились холодным ознобом, с каждой секундой вытягивающим из моего организма последнюю энергию. Я терял все больше сил. Ноги больше не держали меня, сознание на мгновение покинуло тело и я рухнул на пол. А когда через секунду пришел в себя, обнаружил себя лежащим на месте маленькой девочки.
Страшное лицо приблизилось ко мне, и трескающиеся губы приоткрылись в кошмарной улыбке.
– Не бойся, мы хотим спасти тебя, – сквозь нарастающий гул в ушах, донесся приятный женский голос и перед глазами мелькнул шприц, наполненный пенящейся алой жидкостью.
Кровь! Они хотят ввести мне зараженную кровь. Я бился в конвульсиях, пытаясь сбежать от жуткого лица, спрятаться в беспамятстве от переполнившего меня состояния неприязни и страха.
Маленький шприц перекочевал в руки Полины.
– Нет! – выкрикнул я, из последних сил вскидывая руку для удара. – Лучше сдохнуть!
– Хррр! – раздалось от входа, и низкорослый охранник лишь слегка дернулся, а громадное дуло большого пистолета уже смотрело мне в лицо.
Безвольно опуская руку, я заметил улыбку на лице мужчины.
– Значит все же не лучше. Жить хочется всем. Видишь, Поля, как на них действуют наши хрипунцы, – не отрывая взгляда от моего тела, он покачал головой и свободной рукой вжал светящуюся кнопку на своем приборе, и только после этого скривился. – Я всегда говорил, хороший здоровый – испуганный здоровый.
Полог палатки откинулся и на пороге появился Ус, в сопровождении древнего мужчины. Длинные белоснежные волосы старика были перехвачены на затылке узкой тесемкой. Сморщенная, высохшая, как древний пергамент, кожа казалась почти прозрачной и сильно отдавала синевой. Тонкие руки, не переставая, мелко тряслись. Частый тремор на какой-то момент прекратился, и бегающие глаза ожившей мумии остановились на моей ноге. По лицу пробежала едва заметная тень, и старик вдруг сломался пополам. Хватаясь за грудь сухими руками, тяжело и громко захрипел, становясь похожим на восставшего из могилы мертвеца.
Переминающаяся с ноги на ногу Поля громко кашлянула, стараясь обратить на себя внимание.
– Думаю, у него нет шансов, – произнесла она, неуверенно погладывая на старика. – Или он умрет в ближайшие несколько часов, или мы все же попробуем кровь Дианы.
Старик наконец затих и, еще раз взглянув на мою ногу, качнул головой, как будто соглашался, то ли с диагнозом, то ли с возможностью влить в меня зараженную кровь.
– Что ж, – захрипел он. – На нем и проверим, так ли хороша малышка.
Нет, нет, нет, нет! Только не это, лучше я умру от сепсиса, лучше убейте меня, лучше… Слова рождались в моей голове, но застревали в сжатом спазмами горле. А может я все это придумал, и прав охранник, когда говорит, что я предпочту жизнь спидика быстрой и мгновенной смерти.
Слов больше не было, все они застряли в голове, мысли каким-то образом действовали на организм, мешая дышать, вынуждая безуспешно ловить ртом воздух. Если бы не нога, занимавшая по моим ощущениям весь стол, я бы постарался достать охранника. Хотя, шансов и со здоровой-то не особо много – мужик бывалый, сразу видно. Ноль внимания на старика, девицу тоже не видит, только я и пришедший Ус – туда и обратно глазами зыркает.
Нет, но Ус-то о чем думает? Неужели не видит, что они собираются со мной делать?
«А может именно для этого он меня сюда приволок», – страшная мысль на мгновение родилась в голове. Я даже забыл о шприце мелькавшем перед глазами и готов был прыгнуть к сержанту, чтобы вцепиться в его горло, но не успел – очередная волна всепроникающей боли прокатилась по всему телу, выворачивая внутренности наизнанку. Когда она достигла головы, я уже ни мог ни о чем думать, погружаясь в состояние полнейшей прострации, не сопротивлялся наступающему беспамятству.

***
PS^ Хочу предупредить что СИ переехал на другой домен и теперь я ючусь на
http://samlib.ru/g/gataulin_s/

«Конечно, скажу я вам, как я себя чувствую, – думаю, а сам смотрю на ее дурацкую улыбку, и чувствую, как губы сами к ушам тянутся.
– Бывало и лучше, – говорю.
Вот идиот, нужно было как можно дольше из себя тушку беспомощную изображать. А то, глядишь, они еще какие-нибудь испытания на тебе задумают проводить. Думаю я так, а тело словно само собой встает. Ну невмоготу как пробежаться хочется, мышцы аж чешутся, сердце в груди стучит призывно, гонит горячую кровь к конечностям.
Вскочил я на ноги и пулей из палатки, только брезентовый полог по лицу – хлоп. И свобода.
Огляделся. На дворе осень, а погода, как летом. Солнышко припекает, необычайно высокие сосны тянутся к небу раскидистыми ветками. Голуби и те с ума сошли, воркуют, не переставая.
Я уж и не помню, когда в последний раз такие напевы слышал. Если только в детстве. Сколько же здесь возбужденных «летающих куриц»? Десятки, сотни, тысячи. Эх сейчас бы на супчик штук сбить. Как будто все они поселились здесь за забором и никогда в город не вылетают. Среди городских развалин их почему-то совсем мало осталось.
Выскочил я, значит, из палатки, и вроде только что был готов ко всему, но так и застыл с открытым ртом в двух метрах от порога, разглядывая утоптанную, посыпанную золотистым песком дорожку, ползущую мимо высоких сосен, выстроившихся строго на одном расстоянии от забора, метрах в двух. Вправо линейкою и влево. Видно, что они здесь появились не по прихоти природы, а посажены человеком. Слишком ровная линия и слишком плотно друг к другу подогнаны стволы. У земли ветви спилены, а на срезах – зеленая краска. Коричневые цилиндры, покрытые шершавой корой, торчат до верхней кромки бетонной изгороди, там где колючка. Стратегически верное решение – полностью простреливаемая полоса. А выше, над забором – сплошная стена зелени, поднимающаяся на высоту двух с лишним десятков метров. Отвернулся я от бетонных плит и уткнулся взглядом в еще одну изгородь – кирпичную, прочную и сплошную, метрах в десяти от первой и раза в полтора выше ее. С одной стороны золотистая дорожка четкой линией отсекает перекопанную запретную полосу, с другой – высокая кирпичная стена с длинными (до нескольких метров) бойницами возле самой крыши. Посередине запретной полосы колючка в два ряда и метра полтора высотой. В стене – небольшая железная дверь, дальше (через двадцать) еще одна, и еще. И влево, и вправо. Наверное и дальше двери, но я их уже не видел, как не различал краев нескончаемой стены. Это что же получается: не мы от них отгородились, а они от нас.
– Здесь у нас карантин для вновь прибывших, – раздался за спиной спокойный голос.
Обернулся, Поля за спиной. Только что вышла из палатки и, судя по беззаботному виду, не особо спешила – знала зараза, что деваться мне некуда.
А может рвануть по просеке в какую-нибудь сторону, направо например.
– Не советую, – заявила девица, словно прочитала мои мысли. – И бежать, не убежишь – сюда же вернешься, а если попробуешь на забор полезть, наши ребята не дадут. Мы миролюбивые, но не беспечные, – взгляд ее мимоходом коснулся окрашенной в зеленый цвет кирпичной стены
Глянул я на ближайшую бойницу и понял, что она имеет в виду – длинный ствол сопровождал меня в моих перемещениях, а миниатюрное дуло выцеливало, как мне показалось, мой зад.
– Нет-нет, человеческая жизнь слишком ценна, чтобы… – Поля кивнула в сторону бойницы. – Духовое ружье с парализующими стрелками. Очень болезненно, но не смертельно.
– Зачем я вам? – спросил, а сам смотрю на дуло.
Видимо, стрелок понял, что я не побегу, или Поля ему какой сигнал подала, но ствол больше не шевелился, а через минуту и вовсе исчез.
– Вернитесь в палатку, я все объясню, – ответила девушка и скрылась за брезентовым пологом, уверенная в том, что я последую за ней. И она была права. Я шагнул следом.
Все, что нужно знать в моем положении, я уже выяснил. Хорошо охраняемый пленник – вот кто я теперь. Или, если быть точным, плененный подопытный кролик.
После яркого солнечного света в глазах гуляли световые пятна, где-то в полумраке за занавеской слышались голоса, затихшие с моим появлением. Первым, кого я увидел после того, как мои глаза привыкли к сумраку, был охранник, сидевший на легком стуле у выхода. Его не заинтересовали мои «бега по пересеченной местности», видимо, в его задачу входила лишь опека вичей, находившихся в глубине палатке.
– Зачем я вам? – повторил я свой вопрос.
– Мы хотим, чтобы вы стали нашим переговорщиком, – ответила Поля, кивая на занавеску.
– Мы, это? – нахмурился я, чувствуя, что меня не обрадует ее ответ.
– Вы правильно поняли. Люди Метро с нами.
Воздух в очередной раз неприятно загустел – ни вздохнуть, ни выдохнуть.
– Вы в своем уме? – возмутился я.
– Да не переживайте вы так. Вне зависимости от вашего желания, вы сыграете роль переговорщика. Ведь по прибытию вы так и так все сообщите своему начальству. Единственное, что нам необходимо – ваша лояльность.
Лояльность? Как же, как же! Заранее продумали все и ввели мне инфицированную кровь, чтобы я стал на вашу сторону.
– И о чем я должен буду вести переговоры с моим начальством?
– Возможно о том, что у нас есть вакцина от всех болезней, – Поля с интересом наблюдала за моей реакцией.
– Это понятно, а что конкретно вы хотите? – улыбнулся я, принимая ее правила игры. Она шутила, я изображал, что верю ее байкам об универсальной вакцине.
– Мы хотим, чтобы нам дали возможность вакцинировать всех живущих в Москве. Хотим снести ограду и жить там, где пожелаем. Хотим заняться восстановлением города.
– Скромные желания. И вы действительно надеетесь, что наше командование станет обсуждать ваши планы? А что будет, если я не соглашусь?
– Ваше право. Поживете у нас, пока полностью не восстановитесь. Точнее… – Поля замялась и уточнила. – Пока мы не поймем, что вы полностью здоровы и наше лечение не дало никаких побочных эффектов и нежелательных реакций. А потом уходите, в любое время, запросто. Вы все равно свою роль выполните, так и так расскажите своему начальству о том, что здесь услышали.
– С чего вы взяли? Вы же знаете, что меня ждет в случае возвращения? Изгнание в подземку. А если я плюну на все и спрячусь в «Мертвых кварталах», как тогда?
– Вы же идейный, Белов. Верный своему долгу солдат. Вы не станете прятаться. Уж не обижайтесь, но я вашего брата хорошо знаю, – видя, что я собираюсь задать очередной вопрос, девушка, прислушиваясь к негромкому свисту за тряпичной стеной, прижала палец к губам. – Некогда мне, наблюдатели передают, что ваш товарищ, Щекан, все же решился проникнуть за периметр. Нужно чтобы его не убили и без эксцессов определили в карантин, – продолжила она через несколько секунд.
«Щекан? Живой!» – обрадовался я, но, вспоминая хорошо просматриваемое пространство за забором, загрустил.
– У него автомат и, боюсь, он может вынудить наших людей убить себя. А жертв нам не нужно. И еще: мы не хотели бы, чтобы он виделся с вами. А потому, – Поля шагнула к порогу, на ходу поворачиваясь к охраннику, досказала. – Стас прямо сейчас проводит вас во внутреннюю зону. Поживете там, осмотритесь, может тогда все-таки согласитесь с нашим предложением.
– Вы же сказали, что вам все равно, соглашусь я или нет, – съязвил я ей в спину.
– Вы меня неправильно поняли. Если мы не сумеем убедить даже вас в благости наших намерений, тогда о чем говорить с вашим начальством? – она выскользнула из палатки.
Дремавший на выходе охранник поднялся со своего стула.
– Не отставай!
«А вот теперь, Серега, началось самое главное. Смотри во все глаза и запоминай!» – взбодрил я себя, выскакивая вслед за Стасом не перепаханную запретку.
Ближайшая бойница ощерилась несколькими трубками, а над кромкой крыши показался крупнокалиберный пулемет.
Круто ребятки вы нас боитесь, если одному Щекану такую встречу подготовили.
Стас подбежал к колючке, сдвинул распорку удерживающую на весу мотки зубастой проволоки, кивнул мне, проходи мол. Скользнул я в узкую щель. Пока он закрывал образовавшийся проход, попробовал сам сдвинуть следующую распорку, но не смог – что-то прочно приковывало ее к земле. Что уж с ней сделал мой сопровождающий, я не знаю, но только через несколько секунд и второй ряд заграждения пропустил нас к кирпичной стене. Ближайшая железная дверь распахнулась и из нее опустилась и уперлась в землю лестница около метра длинной.
Над головой что-то зашелестело, взгляд непроизвольно дернулся вверх. Раскрывающаяся в воздухе сеть мелькнула перед глазами и исчезла где-то за спиной. Ощущая резкий толчок в задницу, я ввалился в длинный коридор. Дверь за спиной тут же захлопнулась, и непроглядная тьма мгновенно заполнила вытянутый кирпичный мешок без остатка.
– Двигай вперед! – потребовал глухой голос за спиной. Вытягивая правую руку, я нащупал шершавую стену ладонью и шагнул в темноту. Тяжелое дыхание преследовало меня, пока я, пройдя несколько метров, не уперся в невидимое препятствие. Прикасаясь к холодной поверхности, я понял, что передо мной стальной лист. Словно почувствовав мое присутствие, снаружи заскрипел засов, и железная дверь распахнулась. Яркий солнечный свет, больно ударяя по глазам, на секунду ослепил меня, а когда ощущение реальности вернулось, я различил перед собой вспаханную полосу, точную копию той, которую мы недавно пересекли. А за ней выстроились в ряд двухэтажные деревянные бараки, выкрашенные в нелепые яркие цвета.

***

Прошло три дня с тех пор, как я поселился во внутреннем периметре, а все не могу привыкнуть к окружающему меня буйству красок. Какой идиот догадался раскрасить все общественные и жилые здания в розовые, салатные, красные и даже фиолетовые цвета? И, главное, зачем? Если для того, чтобы подчеркнуть разницу между внешней серостью окружающих Тропарево развалин и яркими красками внутри, то он явно достиг намеченной цели. Вот только зачем все это тем, кто не видит жизни за бетонной оградой? Или видит? Не знаю. Да и не думаю уже. И без того есть о чем поразмышлять. О том, например, зачем скрипушники оставляют в живых калек. Ездит тут десяток безногих в инвалидных колясках. Бесполезные же существа, куски мяса, дармоеды, толку от него никакого, а глотка – лишняя. И ведь кормятся наравне с теми, кто работает, как проклятый, с утра до вечера. Вот что-что, а работают полиционеры до одури. С утра встаешь, глядь, а они уже везде: таскают что-то, роют, одни деревья пилят, другие – пересаживают. В общем, как муравьи, с ранней зари и до темна в делах.
А как отдыхают. Это ж сумасшествие какое-то. Собираются скопом человек тридцать-сорок на берегу пруда, костер разожгут, выпьют перегона на палец в стакане и давай песни горланить, смеются, дурацкие истории рассказывают, танцуют. Подуркуют и расходятся в обнимку по баракам. Вспоминаю я истории про извращенцев и понимаю, что-то тут не то, ведь бабы жмутся к мужикам, а мужики только улыбаются друг другу. Хотя, это истории про вичей, а эти, получается, не извращенцы.
Я первый день, когда увидел это массовое гуляние даже испугался, мало ли, может действительно психи. Поселили меня неподалеку от этого самого пруда, в доме охраны рядом с небольшой то ли мельницей, то ли электростанцией. Я так и не понял. Вижу только старое кирпичное здание, под окном небольшой канал, по которому, минуя небольшую плотину, стекает вода, вращая большое (в человеческий рост) водяное колесо.
Из окна только это деревянное колесо видно, но когда на улицу выходишь, понимаешь, что и над крышей тоже лопасти вертятся. Только легкие совсем. Сбоку, значит вода вращает, а сверху – ветер. Стас хоть и отвечает на мои вопросы, но вдаваться в подробности не жаждет. Когда мимо проходим, он всегда меня от него отсекает. Даже на порог не пустил. Оно и понятно, не зря же у них пулемет прямо под ветряком торчит. Видимо слишком ценное для них здание, чтобы по нему посторонние бродили. Ведь кто я для них? Враг.
Питаются они в одном месте. Столовой называется. Я когда увидел, как они бригадами на обед заходят, обрадовался. Вот, думаю, где я вас всех и пересчитаю. Да не тут-то было, сменяют они друг-друга, человек по сорок за раз. И так весь день – одни выходят другие заходят. Не стал я долго сидеть возле столовой, чтобы подозрения у моего сторожа не вызвать.
Ожидания, что меня хоть на секунду оставят одного, не оправдались. Внимательный и немногословный Стас всюду следует за мной. Правда и от него есть польза – на прямые вопросы он отвечает. Ну а мои абстрактные размышления о жизни он попросту игнорирует. Поначалу я злился, но потом привык, а сейчас даже зауважал – дело делает профессионально, без лишних эмоций.
Попробовал я выяснить куда мне можно, а куда нельзя и удивился, что пускают меня практически везде, кроме двух трех мест. Там уж мой бдительный сторож с каменной рожей встает на моем пути и стоит, пока я в другую сторону не поверну. Однако в самый первый раз я все-таки успел зайти чуть дальше и увидеть снующих людей, толкающих перед собой тележки с землей. Роете что-то, ребята, и очень не хотите, чтобы я об этом узнал, подумал я тогда и решил во что бы то ни стало наведаться в запретную зону. И судя по тому, что место это не ограждено, запретное оно только для меня.
Нужно будет обязательно узнать, что они там роют. Что я расскажу майору по возвращению? Не про столовую же и не про то, что вода в пруду у них ночью светиться так, что на десятки метров вокруг все видно, как днем. А все потому что вырастили они какую-то особую водоросль, которую рыба любит, но всю сожрать не может – растет она слишком быстро, и ничего ей кроме солнечного света не нужно.
Не получилось у меня в столовой подсчитать сколько людей в Тропарёво проживает, и тогда я решил посчитать количество койко-мест в бараках. Пусть и приблизительно, но все же хоть какая-то цифра. Вдруг нам воевать с ними придется, как без этих данных обойтись. Решил так и стал ждать прихода Поли, чтобы напроситься на экскурсию. Хочу, мол, посмотреть, как народ у вас живет.
Не знаю, может зря я так заморачиваюсь, изображая шпиона. Думаю они и без этого меня в бараки пустят. Но лучше обойтись без подозрений, а то не ровен час не захотят меня отпускать.
Поля заходит ко мне по нескольку раз в день, раздеваться заставляет и осматривает с ног до головы. Я вначале смущался. Как на ее коленки голые посмотрю, у меня даже волосы на голове дыбом встают. Пытаюсь убедить себя, что она враг, заразная, но всё без толку – плоть не хочет мириться с таким зрелищем. Теперь, как только она в комнату заходит, я тут же начинаю думать о том, что меня ждет по возвращению в гарнизон. Что я Марте скажу? Как все шарахнуться от меня, когда я тестер свой сдам. Рисую я самую страшную картинку в своей голове и чувствую, как настроение падает, ну и все остальное тоже.
А она улыбается.
– Как вы себя сегодня чувствуете? – спрашивает.
– Когда я смогу уйти? – вопросом на вопрос отвечаю.
– Еще пару дней, – обещает она и, с интересом заглядывая в глаза, продолжает. – Вы подумали о нашем предложении? Как вам у нас?
– Так я еще ничего не видел, – реагирую я. – Мне бы посмотреть, как ваши люди живут.
– Стас, проведи нашего гостя по всей территории, пусть в бараки заглянет, ну, в общем все, что захочет… – попросила или приказала, сразу и не поймешь. А потом повернулась ко мне и опять улыбается. – А завтра будьте готовы к разговору, – сказало и вышла, задумчиво глядя в пустоту перед собой.
Только она за порог, как Стас поднялся с лежанки, на которой сидел, пока ждал окончания осмотра и, потянувшись, предложил:
– Ну что, не будем ждать, сразу и пойдем.
Вышли мы на улицу. Смотрю, ведет он меня к баракам, возле которых мы внутрь периметра проходили.
– Там мы уже были, – недовольно ворчу я.
А он мне в ответ:
– Какая разница, бараки со всех сторон, ближе к внешнему периметру, на равном расстоянии друг от друга, все одинаковые, посмотришь один и достаточно. Или ты думаешь, что я для тебя буду выбирать тот, что получше?
Опешил я от непривычного многословия моего сторожа. Смотрю на него и жду, что улыбнется, но нет – серьезный, как мой инструктор по рукопашке. И показалось мне, что не врет он. Дай, думаю, рискну все же, поинтересуюсь, как будто между прочим. Морду делаю беспечную.
– И много у вас бараков? – спросил и отвернулся.
Ощущая как воздух в груди предательски застрял, терплю. Не хочу, чтобы он заметил мое волнение.
¬– Пять сотен по сорок койко-мест, – сообщает мне Стас, не моргнув глазом.
«Твою за ногу! – взвизгиваю я мысленно. – Это ж… двадцать тысяч. У нас, даже если все соседние гарнизоны привлечь, вполовину меньше не наберется».
Видимо заметил он мое удивление – рот довольно скривил и так издевательски добавляет:
– В бараках у нас живут только трудяги, кормящие себя и бойцов-полиционеров, обитающих внутри периметра.
Вспомнил я кирпичную (кажущуюся бесконечной) ограду и вздрогнул. По высоте – два этажа, по ширине – метров шесть. Если в ней живут воины, то их там может быть гораздо больше чем тружеников в бараках. Плохи наши дела, если начнется настоящая свара.
Подходим к баракам, а мне уже вроде и не нужно к ним, присматриваюсь к прохожим и вдруг меня прямо, как обухом по голове, вижу, мелькнула меж деревьев знакомая форма. Наш! Я бегом за ним, думаю, кто это может быть? Смотрю, Тофик идет, и не узнать сразу. Морда довольная, улыбается кому-то. Вот же блин, и он перенял у скрипушников привычку улыбку на лице постоянно носить, как будто жизнь – нескончаемый праздник. Так я и не понял, почему они беспрестанно улыбаются. Больные же все. С этим не поспоришь. Коробочки у них хрипят, или в груди скрипит, но ведь зачем-то их в Тропаревскую чащу согнали? И плитами ее тоже неспроста огородили.
Подошел я поближе, посмотрел на Тофика. Улыбается гад, узнал, рука в карман тянется. Ну, думаю, сейчас достанет ножик и…
Хотя, я-то ему что сделал? Это же он свой пост покинул и к скрипушникам подался. Напрягся я, но не боюсь. Слабак он и в Африке слабак, ему хоть нож, хоть автомат в руки дай. Покопался Тофик в кармане и мне что-то круглое сует. Синее и упругое.
– Попробуй, не бойся! – говорит. – Слива это.
С чего бы мне бояться. Куснул. Вкусно – слюной захлебываюсь.
А он скалиться:
– Ну?!
– Угу, – бурчу, а сам злюсь: на него, на себя, на всех заразных. Особенно – на заразных. Сливы жрёте, значит.
– Ты, наверное, никак не можешь понять, почему я ушел, – Тофик заглянул мне в глаза. А потом кивнул на мою руку. – Это одна из причин.
– Что ты сказал? – Я чуть не подавился. ¬– Ты согласился стать предателем и жить с заразными из-за… слив?
Тофик улыбнулся и утомленно покачал головой:
– Не из-за слив, а из-за людей, которые думают о том, чтобы их вырастить.
Как заговорил! Полгода не прошло, как двух слов связать не мог, а сейчас – умничает. И смотрит прямо в глаза, по всему видно, не боится. А был ведь зашуганным рядовым – не видно, не слышно.
– Ты когда-нибудь задумывался, почему мы не выращиваем ни сливы, ни …
Не дослушал я его, не выдержал. В глазах багровый туман, руки трясутся, убить готов.
– Зачем нам сливы?! – рычу. – Ты предлагаешь бросить нашу борьбу с заразою, и всем фрукты-овощи выращивать.
А он смотрит на меня, будто я новобранец неотесанный, и продолжает, снисходительно улыбаясь. Как будто не замечает моего раздражения.
– Конечно, некогда вам, вы же только и заняты, что войной с больными людьми. А им почему-то хватает времени, – махнул Тофик рукой, (что, мол, с тебя взять) развернулся и побрел прочь.
А я остался. Стою, как дурак, на пересечении золотистых дорожек. Мимо народ туда-сюда шастает, а мне не до него. Мыслишка поганая так и вертится в голове, пытается найти себе место и застрять в памяти. А ведь действительно, почему бы нашим ребятам не попробовать посадить вокруг казармы какие-нибудь… да хоть сливы например. Только, зачем они нам, видимость ограничивают, а кругом неприятель. Да и не вырастут, почва давно уже мертвая.

– Все воюешь, командир? – послышался голос из-за спины, и, поворачиваясь, я обнаружил на тропинке между деревьями идущего ко мне Уса.
Улыбка на всю морду. Смотреть тошно.
Сжал я зубы, рванулся навстречу, но на полдороге понял, что без оружия я против сержанта, как камушек против стены. Биться можно сколько угодно, да толку с того – здоровый гад.
«Как же вы меня достали, – думаю. – Кругом либо враги, либо предатели, либо заразные».
Стоило мне только подумать об инфицированных, как мысль о собственном здоровье закрутилась в голове, будоража сознание, подняла на поверхность все мои сокрытые страхи. Зажали, сволочи! Думают, раз укололи они меня, я на их сторону перейду, своим товарищам заразу передам, а потом, когда все станут инфицированными… Здесь моя мысль забуксовала – сколько не думаю, а представить, что будет потом, не могу. Оглядываюсь вокруг и не нахожу, зачем скрипушникам стремиться в наш мир. У них все и без нас не так уж и плохо. Чисто, зелено, птахи щебечут – все как в раю. Сливы, вон, даже растут!
А у нас?
Развалины, грязь, мутирующие крысы, бандиты, ждущие, когда ты расслабишься, чтобы тебе гайку в мозг встроить. Да уж, стремиться, прямо скажем, не к чему. До чего докатился, так недалеко до братания с хрипушниками дойти.
«А болячки как же?» – ухватился я за спасительную мысль, любыми средствами пытаясь разрушить благодушную картину, вырисовывающуюся в моей голове.
Болячки? Так они уже есть, от них никуда не денешься. Нет, если и есть в чем нужда у них, так это в месте под солнцем. Места у них очень мало. А народа много. Если верить Стасу тысяч сорок. А вичей в подземке может быть в разы больше. Поэтому им и нужен наш город, да и просто... Тьфу ты! Смотри-ка и я уже их народом в мыслях называю. Просто заразные они. А значит – враги!
Решил так и быстро успокоился. Гляжу на Уса и молчу.
– Ты как, командир? – спрашивает он.
А я продолжаю молчать. Пусть поймет, что я о нем думаю.
– Говорить не хочешь? – не успокаивается он. – Да, ты сам посуди. Если бы не эти ребята, твой распухший труп лежал бы сейчас за забором. А так.
Не выдержал я, по морде Уса костяшками пальцев хрястнул и ору в исступлении:
– А так, я из-за тебя к вичам на вечное поселение отправлюсь. Ты, сволочь, об этом не подумал, когда меня сюда волок?
– Именно об этом я и хотел сказать, – восклицает сержант, а на мой удар ноль реакции, словно я его дружески по щеке похлопал. – Эта кровь...
– Пошел ты! – рявкнул я на него, не желая выслушивать его объяснений.
Ощущая, что пугающая мысль готова заполнить мою голову без остатка, повернулся и попробовал уйти.
Но Ус не собирался так просто сдаваться и меня отпускать. Хватая за плечи, повернул к себе и, глядя в глаза, уверенно заявил:
– Выслушаешь, уйдешь!
Дернулся я, стараясь освободится, но не тут-то было – хватка у сержанта, железная.
– Больше доставать тебя не буду, – пообещал он.
Сдался я, хлопнул глазами, соглашаясь. Понял, что от него так просто не отделаешься. Ладно, послушаю, лишних сведений о врагах не бывает. Мысль остаться на службе не, взирая на инфекцию, зародилась на задворках моего подсознания и сейчас вызревала, раз за разом всплывая на поверхность сознания.
– Да не расстраивайся ты так, командир. Кровь, которую тебе ввели, она вроде, как сыворотка. От всех болезней.
Смотрю я на него, а сам понять не могу. Он что, меня за дурака держит? Сыворотка?! Ха! Привили меня, значит, от всех болезней сразу. Ну да, конечно, мертвые уже ничем не болеют.
Вокруг народ шастает туда-сюда, все по делам спешат, пичуги заливаются, а мы стоим, как идиоты, и друг друга взглядами расстреливаем – смешное должно быть зрелище.
– Присядем! – предложил он, кивая на торчащие неподалеку пеньки и, не дожидаясь моего согласия, устроился на самом большом. – За последние триста лет, – начал неспешно, как только мой зад коснулся коротких обрубков, оставшихся на месте берез, – мы очень много работали над созданием универсальной вакцины.
«Мы?! Он сказал, мы? – возмутился я, на некоторое время переставая слышать его голос. – Правы были те, кто утверждал, что сержант – предатель, засланный к нам врагом».
– И вот у нас появился реальный шанс, – услышал я, с трудом сосредотачиваясь на его словах. Только сейчас я вдруг понял, что речь его больше не напоминает простяцких разговоров добродушного увальня. – Девочка, которую к нам доставили люди Метро, обладает уникальным даром. Ее организм мутировал и не просто приспособился жить с вирусом иммунодефицита, как у большинства инфицированных обитателей подземки, но и сумел заставить его сотрудничать. Пока мы не знаем, как у нее это получается, но Эльза, мать девочки, утверждает, что вирус в ее крови убивает все известные вирусы, бактерии и даже микробы. Он агрессивен, соприкасаясь с чужой кровью, проникает в клетки реципиента и изменяет ДНК хозяина. Ее кровь и есть лекарство. Панацея от всех современных болезней.
Твою же за ногу! И куда девался простоватый здоровяк? Разинув рот, я вцепился взглядом в его чересчур серьезную физиономию. Вот единственно возможная роль, о которой я могу мечтать в нынешнем положении, вот какую роль я готовил себе, в своих еще не созревших планах. Роль шпиона, засланного в ряды противника и вжившегося в образ врага, каким был сержант у нас. То, что я сейчас инфицированный, вовсе не значит, что пользы от меня никакой. Может даже больше, чем от десятка здоровых вояк. Осталось, правда, заручится поддержкой майора.
– Откуда ты все это знаешь? – только и смог вымолвить я.
– Я вообще-то и психолог и иммунолог, отчасти. У нас все совмещают по несколько специальностей, – оправдался Ус, замечая мое удивление, и только после этого продолжил. – Клетки-захватчики начинают активно реплицировать себя, до тех пор, пока во всех клетках человеческого организма не происходит необходимая замена.
– И ты все это время прикидывался моим другом? – не обращая внимания на его мудрствования, перебил я.
– Я и сейчас твой друг, – Ус смотрел прямо в мои глаза. – Ты, похоже, меня не слушаешь. У нас не было другой возможности сохранить твою жизнь. Кровь Дианы, которую тебе ввели, очень скоро сделает твой организм невосприимчивым ни к одному виду инфекций, ей не страшны ни сегодняшние вирусы, ни те, что только могут появиться в будущем. Это панацея от всех болезней! Как ты не поймешь?! – Он вскочил с пенька, схватил меня за шиворот и заорал, заглядывая в глаза. – Это, черт возьми, может спасти наш мир!
–Это вичи тебе сказали? – поинтересовался я, когда он успокоился и отпустил мою куртку. – Идиот! – Я едва сдерживался, чтобы не заржать ему в лицо.
Не понимая многих слов, я все же уловил общий смысл того, что он пытался до меня донести. Вот только не поверил и не стал даже на секунду задумываться. Вакцина от всех болезней. Не может этого быть. Сколько умнейших людей билось над лекарством от СПИДа в те времена, когда с ним еще пытались бороться лекарствами, сколько….
А действительно, откуда я знаю, что их было много? Нет, майор сказал много, значит много. Если и ему не верить, то кому тогда можно доверять в этом мире.
Нет! Нет! Нет! Ерунда все это. Ученые не додумались до лекарства, а грудной ребенок-мутант, значит, так вот запросто. Как он сказал? Приручила?
Сержант смущенно опустил глаза.
– А ты не подумал, что они просто хотят всех нас заразить? И вас, кстати, тоже. Ведь тогда не будет нужды держать их под землей. Как же, все кругом спидозные! Это у вас здесь рай, – я вскинул голову к небу. – Солнышко, видишь, светит, сливы жрете. А у них в туннелях мрак и голод, им о сливах думать некогда. Они там выживают.
– Причем здесь сливы? – удивился Ус. – И откуда тебе-то знать, как там у них в подземке?
– Неужели все психологи, такие тупые? Что они вам предложили такого, что вы так запросто поверили?
– Постой, постой! – прервал меня сержант. – А ты не веришь?!
Он удивлялся так искренне, что на мгновенье я чуть было не усомнился в своих умозаключениях.
– Если не веришь им, то посмотри на себя! Ты – лучшее доказательство правдивости слов Эльзы, матери девочки. Прислушайся к своим ощущениям! Ты же, считай, умер там на столе, в палатке, от сепсиса. А сейчас? Ходишь, споришь, права качаешь, нас дураками обзываешь. Ты должен им жизнь, а только и делаешь, что оскорбляешь всех больных. Сколько с того момента, как ты в капкан угодил, прошло времени? Три дня, или больше уже? Ты ногу свою давно осматривал? Поля говорит, у тебя на месте шрама даже рубца не осталось.
– Думаю, антибиотики вы мне вкололи, лошадиную дозу вместе с кровью этой девчонки, чтобы убедить меня в той бредятине, которую ты мне тут нес, – на одном дыхании вытолкнул я, чувствуя, что такое объяснение в глубине души не устраивает даже меня.
– И зачем нам это? Зачем врать, зачем рисковать тем, что мы с таким трудом создали? – восклицал сержант, как с листа, читая мои сомнения – Ты же сам говоришь, у нас и сливы, и солнышко светит и мы даже можем… – он неожиданно замолчал, сжимая губы, словно боялся, что невысказанные слова сами собой просочатся наружу. По его лицу можно было понять, что ему с трудом удается сдерживать себя, чтобы не выболтать что-то очень важное.
– И что… даже? – спросил я, затаив дыхание. Не мог не спросить, уж больно испуганным выглядело его лицо.
Пока ждал ответа, успел обдумать его слова. Прав ведь гад. Зачем им вичи, если они не так уж и плохо живут? Взять того же Тофика. Ведь неспроста же он предпочел жизнь за забором званию заградителя.
С тех пор, как мы оказались внутри резервации скрипушников, я много размышлял, даже слишком много для солдата.
Вопросы обычно рождают ответы, а когда ответов нет, мысли в голове не могут разложиться по полочкам, и теряется уверенность в правдивости созданной нами привычной картины мира, тает она, как кусок льда, брошенный в горячую воду.
Я задавал себе вопросы и не находил ответов. Это бесило меня, но чем дольше я думал, тем менее опасными казались мне прежние враги. Сейчас я уже не так доверял своей убежденности в том, что все заразные – чудовища. По крайней мере скрипушников я из этой категории, похоже, вычеркнул и уже не в первый раз в мыслях называл больными. Ну, хоть убей, не казались они мне страшными монстрами, жаждущими нашей крови. А если уж быть до конца откровенным, (хотя бы перед самим собой) то и жизнь за бетонной оградой не казалась мне больше карой, постигшей их за грехи своих родителей, бабушек и дедушек.
– Ты мне вот что скажи, – неожиданно для себя, попросил я его. – Тестер будет показывать, что я инфицирован?
Ус удовлетворенно улыбнулся.
– Ну, наконец-то ты пришел в себя, командир. Ваши, будут, – замечая рывок моих бровей к переносице, он поспешил успокоить. – Да пойми ты! Тесты, которыми вы пользуетесь, давно уже не имеют никакого отношения к вирусу иммунодефицита. Они и на обычную простуду среагируют и после прошедшей болезни дадут положительный результат.
– Правильно! – обрадовался я, думая, что поймал его на слове. – Они и должны любую заразу определять. Будь то гепатит или туберкулез. Ведь это все – смерть, пусть и не мгновенная, но болезненная и страшная.
Отвлекся я на мгновенье, отрешился от своих слов, смотрю на себя со стороны и удивляюсь. Сидим мы на пеньках, орем на всю округу, а мимо народ спешит, и никто на нас внимания не обращает. Все заняты. У всех своя задача. Как муравьи в муравейнике, не останавливаются, спешат, кто мешки тащит, кто с инструментами торопиться куда-то. И старики и совсем молоденькие. Все в деле. Хотя, оно и понятно, зима скоро.
Посмотрел на меня Ус, как будто первый раз видел, и нахмурился:
– Ты что же человека за простуду готов под землю запихать, за колючку отправить, если он закашляется?
Теперь пришло мое время хмуриться.
– А может проще поступить, как Вонючка, перестрелять всех от страха. Только патронов не хватит. Сильно вы постарались, чтобы себя родимых обезопасить. В подземку половину здоровых загнали.
– Врешь ты все! Майор говорит, что ошибок в тестирование не бывает. А если и случаются, то … – задумался я, сморщил лоб, вспоминая слова Дубинского. – Статистическая погрешность, незначительная, не больше десяти процентов.
– Десять процентов! – Ус, как ужаленный, подскочил с пенька и, обхватывая руками голову, зашагал передо мной взад и вперед, взад и...
Я опять на секунду отвлекся, огляделся и чувствую, ветерок прохладный по земле стелется, а небо темнеть начинает – пока только отдельные тучи ползут, но дождь, наверняка, будет.
– Врет ваш майор о средней погрешности, но даже если верить его цифрам, то получается, что каждый десятый человек, отправленный вами в подземку, здоров? Десять процентов – это сто человек из тысячи.
¬«Сам ты врешь!» – хотел заорать я, но слова застряли в горле.
Ведь прав он, как ни крути. В очередной раз прав. Я до этого момента не задумывался, что значит эта вроде безобидная цифра. Если каждый десятый – здоровый, то скольких же невиновных мы толкнули к инфицированным? Хотя, как говорит наш майор: «лучше перебдеть, чем недобдеть». И жертвы эти не напрасны. Сколько жизней благодаря им остались здоровыми! А ведь действительно сколько? Сколько здоровых осталось в городе, десятки, сотни тысяч? Нет, нельзя расслабляться, нельзя поддаваться на провокацию. Он же специально пытается тебя с пути истинного сбить, запутывает дурацкими вопросами.
Врет он все!
Решил я и в этот раз воспользоваться старым приемом – прикинулся, что поверил в его вранье. Пусть думает, что убедил меня. А я тем временем выведаю все, что может быть полезным мне и нашим ребятам. Ну очень нужно мне что-нибудь, что я смогу предложить майору в обмен на обещание не отправлять меня в подземку.
Врет, не врет?
– Скажи, сержант, а сколько народу внутри периметра? – спросил я неожиданно, хоть и понимал, что не смогу определить его искренность.
Видимо сомнения отразились на моем лице, потому, что Ус громко засмеялся и ответил вопросом на вопрос.
– Зачем спрашиваешь, если думаешь, что совру? И судя по всему пришел ты сюда с одной целью, выяснить количество бойцов противника. Так ведь?
Я пожал плечами, не желая признаваться, что он в очередной раз попал в десятку.
– Двенадцать тысяч взрослых, – ответил он через несколько секунд.
Если и врет, то более правдоподобно, чем мой страж. Может все-таки обойти весь периметр и посчитать бараки? Хотя и в этом случае цифра будет неточной. Кто знает, все ли барки заняты? Скорее всего врет Стас. Хочет запугать. «Кстати, а где он сейчас?» – я осмотрелся в поисках своего сторожа и заметил его за своею спиной. Он сидел на пеньке в трех метрах от нас и внимательно слушал наш разговор. Точно, врет! – решил я, замечая хитрую улыбку, мелькнувшую на его лице.
Врет, ни врет. Какая разница? В обоих случаях слишком много. Если скрипушники пожелают покинуть резервацию, мы не сможем их остановить. Сил не хватит. Тогда возникает другой вопрос, зачем им понадобились переговоры и наше разрешение на выход из зоны. Пыль в глаза пускают, чтобы наше командование думало, что они и дальше готовы подчиняться нашим требованиям и выполнять условия старого договора.

Написано неплохо, стиль чувствуется, но меня почему-то ни один постапокалиптический роман не задел из-за своей откровенной безграмотности. Люди совершенно не интересуются темой. Не налегайте на мутантов. Уже практикой доказано, что мутанты не жизнеспособны и не смогут создать полноценную популяцию. В Чернобыле мутанты, как появлялись, так и исчезли, не оставив после себя и следа. Авторы почему-то считают, что самое главное в этом жанре написать как можно противнее и как можно страшнее, а получается неубедительно и смешно. Если Вас заинтересует мой совет, то посоветую Вам налегать на чувства персонажей и через них постараться передать весь ужас происходящего - это задержится в голове надолго, а бесконечные мутанты уже всех ещё с голивудских ужастиков задолбали. Но, опять таки, повторяю, стиль есть, читать интересно. Успехов.

А вот тут я с Вами полностью согласен. Нужно писать про эту проблему и постоянно напоминать о ней, чтобы люди задумались, что их ждет в будущем. Все откровенно говоря начхать! Это меня больше всего раздражает. Ну представьте себе мир, который мы сами описываем... Мы же и правда можем оказаться в нем. Достаточно нажать красную кнопочку..

Я рад, что Вы посетили меня, только если Вы читали, что я написал, то где Вы увидели мутантов? Очень заинтересован...
В моей книге нет ни одного мутанта и быть не может. Я достаточно хорошо ориентируюсь в предмете эволюции видов. И не смотря на то, что мутанты все таки могут быть в любом поколении и здоровых и больных, естественно крайне мало вероятно, что они окажутся жизнеспособны. Если только их мутация на дает им приемущества перед другими видами и не способствует увеличению выживаемости, но это уже не мутация а закрепленние видового признака - эволюция.
Будущее население моей Москвы делиться на три вида:
Больные и их большинство ( в частности виЧи, скрипушники, и другие - о которых я упоминаю только всколзь) Это обычные больные, многие из которых и вовсе здоровые, но живут в резервациях только потому, что обратной дороги в здоровое общество нет ни у кого из них.
Здоровые - ( в большинстве своем потомки военных) или нынешние военные, обычные люди, только очень испуганные болезнями и возможностью заразиться - это условно такие же люди, как и половина населения нашей страны в прошлом году, когда возбужденную публику напугали свинным гриппом в угоду наживы фармокологическим корпорациям. Это точно такие же люди, только еще более испуганные. Готовые загнать любого заразного под землю.
И здоровые бандиты ( те кого не устраивает жизнь по правилам казармы) - грубо говоря лихие люди.
При этом, больны ли те, кого загнали в резервации - вопрос открытый.
Если, говоря о мутантах, вы имели в виду дискисию на СИ, где я упопинал о том, что постоянно тянет сползти к мутантам, но я там же и отмел эту возможность. У меня не было ядерных катаклизмов, чтобы быть мутантам.
Если говорить о виЧах, то я уже признался на СИ, что меня консультирует хороший человек, написавший на эту тему книгу и, к великому сожалению сам имеющий этот диагноз. Под впечатлением от прочтения его книги я начал писать Москву 2310.
Если (как в том фильме) мутанты прокрались в мою книгу с сусликом, которого ни я ни другие читатели не видят, но все знают, что он есть, тогда с этим я ничего поделать не могу.
Проясните ситуацию, а то я в растеряности: где мутанты?

А если говорить о вашем совете, то считаю его очень здравым, и если честно главная нить моего коварного плана, это вынутрений мир Сергея Белова, и не просто его переживания, но и динамика их с последующей трансформацией в ......
Но если писать только о душевных мытарствах, то будет пожалуй скучновато, поэтому главная нить переплетается, по ходу действия, со вторичными - содержание которых стоит отнести к так называетмому экшену. Как-то вот так. Спасибо за пожелания. И за то, что потратили время на знакомство с моим трудом.

Книга преследует вполне конкретную цель - способствовать тому, чтобы люди не оказались в таком мире, и в таком положении, в котором оказался мой главный герой. При этом ситуация, описанная на страницах моей пока еще повести, вполне возможна. Иногда мне кажется, что мы можем к ней прийти. Точнее не мы, а наши потомки. Но очень не хотелось бы.

– Слушай, Ус, а какого черта вы мне со Щеканом не дали встретиться? – спросил я, матеря себя за то, что совсем забыл о своем подчиненном.
– Чтобы ты не мешал ему сделать свой выбор, – улыбнулся Ус. – Ведь он бы смотрел на тебя и ощущал себя предателем. А нам не нужны сомневающиеся. Тем более неуверенные в себе воины. Ты ведь не согласишься с нашим предложением? – он смотрел мне прямо в глаза.
Я не стал разуверять его.
– Долго вы меня держать намерены?
– Никто тебя не держит!
– А этот, зачем здесь? – кивнул я на Стаса.
– Чтобы уберечь тебя от глупых поступков.
Хорошо. – Продолжал я напирать. – Значит я могу уйти прямо сейчас?
– Конечно! Только у нас с тобой одно незаконченное дело осталось?
Я вскинул глаза и, не скрывая удивления, поинтересовался:
– Ты о чем это?
– Нужно вытащить Добермана.
«Черт! – взвыл я мысленно. Совсем забыл о своем боевом товарище».
Стыдно, конечно, вот только долго мучиться угрызениями совести было не в моих правилах.
– Ты думаешь он до сих пор жив? – спрашиваю.
– Уверен! Тепловики пленников не убивают. Ведь всю работу за них делают рабы.
– Когда выходим? – поинтересовался я, решая в уме несколько задач сразу.
Как освободить Добермана, как вместе с ним уйти домой и как захватить с собой беглецов? Ладно, беглецов пока откинем, но Добермана я им не оставлю.
– Когда? – я готов был действовать.
– Ночью, в три часа.
– Состав группы.
– Стас, Щекан и мы с тобой.
– Не густо, – буркнул я недовольно, оглядываясь на демонстративно зевающего Стаса, подумал, что и этому нужно радоваться.
– Хватит! – заявил Ус уверенно и тут же оправдался. – Не можем мы рисковать жизнями людей. Все, хватит разговоры разговаривать, пора отдыхать.

***

Проснулся я за час до назначенного срока. Внутренние часы не подвели. Стас еще спал и я осторожно пробрался к окну. Громадная серебряная луна торчала в небе, невысоко над деревьями, лишь иногда скрываясь за темными тучами. Неплохой расклад – выберемся за периметр при свете, а когда окажемся на месте, она уже скроется за лесом. Тогда нам свет только мешать будет.
Оглянулся на своего спящего сторожа и вдруг вспомнил слова Уса. А может действительно не врет он, и я сам себе страшилок напридумывал. Может не держит меня здесь никто. Думаю так, а сам, не отрывая взгляда от Стаса, к двери потихоньку сдвигаюсь. Шаг, другой. Спит голубчик. Дверь уже рядом. Потянулся к ручке, оступился я и, теряя равновесие, всплеснул руками.
– Хррр! – отвратительный резкий звук разорвал тишину. Стас, словно подброшенный мощной пружиной, вскочил с кровати и мгновенно оказался рядом. Свежий, как огурчик, будто и не спал вовсе.
– Подышать захотел? – спрашивает.
– Угу, – сконфуженно улыбаюсь и качаю головой, а сам глазами на коробку, висящую у него на шее, зырк. – Слушай, а зачем вам эта штука?
– Хрипунец? – улыбнулся он. – Так это ж просто индикатор движения. Ты дернулся – он среагировал.
– Хочешь сказать, что он чувствует мои движения? – удивляюсь я, а сам рукой над головой дергаю. – И на каком удалении срабатывает?
– Это, как настроить, – отвечает Стас, а сам кривится. – Не спрашивай, как это работает, я не технарь.
Понимаю, почему ему не хочется ничего мне рассказывать. Знает, что я враг, и если встретимся где в бою, не пощажу я его. Сам бы он слова не вымолвил, если бы ему не приказали те, кто здесь рулит. Уважаю я таких людей – толковые бойцы, не привыкшие болтать попусту.
– Хррр! – не успокаивался хрипунец, вторя скрипящему звуку открывающейся двери.
– Ну что, бойцы, готовы? – улыбается Ус, появляясь на пороге, словно тень. Стоит весь в черном, и шапочка черная на брови надвинута, а глаза – одни белки в темноте видны. – В арсенал? – спрашивает, а сам не меня смотрит.
У меня аж в груди завибрировало от радости, но виду стараюсь не подавать. Неужели покажут место где прячут оружие? Эта информация дорогого стоит.
–Хррр! – задребезжал хрипунец, возвещая о появлении Щекана.
– Да выключи ты его! – возмутился я, привычно повышая голос. – Нам лишний шум ни к чему, – пояснил, глядя на мгновенно среагировавшего Стаса, кивнул. Молодец, мол.
Щекан, словно ожидая моих указаний, вытянулся, но скалиться не перестал. И тут до меня дошло, что руководить операцией они доверяют мне.
– Чего ждем, в арсенал! – коротко выдохнул, а сам доволен, как будто впервые в жизни командование группой получил.
В небе луна светит, над землей зеленоватое сияние от пруда и… (ничего себе!) светящаяся дорожка под ногами. Не успел я подумать, почему она может светиться, как Ус уже рядом возник и на пруд кивает.
– Водоросли, – шепчет. – Даже сухие, они на солнце вбирают энергию, а когда стемнеет – отдают.
Прошли мы мимо мельницы, вдоль пруда, мимо двухэтажной столовой и, выйдя на посыпанную песком дорожку, исчезающую между деревьями остановились. Осматриваюсь, вижу, Стас хрипунца своего включил и ждет. Минуту ждет, вторую.
Не выдержал я.
– Чего стали? – спрашиваю. Имею право знать, командир я.
А он мне в ответ:
– Идентификацию проходим.
Нет ребята, странные они, полиционеры. С виду простые мужики, но как слово скажет не знаешь о чем подумать, то ли обматерил он тебя, то ли что-то заумное выдал. Сразу не поймешь. Идентификацию, значит? А про датчик движения, выходит, он мне лапшу на уши вешал.
Засветился хрипунец, замигал разными огоньками и хлоп! – почва в двух шагах перед нами провалилась. Светящаяся тропинка тут же разорвалась надвое. Одна половина начиналась в нескольких метрах впереди и, отдаляясь, исчезала между деревьями. А вторая сползала по наклонному пандусу вниз, освещая вход в широкий туннель, медленно уходящий под землю. Метра три в ширину – ни меньше, и пару в высоту. Нет, больше даже. Вон Ус, не сгибаясь, уверенно шагает.
Оглядываюсь и вижу, что Стас ждет пока мы со Щеканом зайдем в туннель.
«Вот так фокус, – подумал я, справляясь с удивлением. – Каждый день ходил бы и никогда бы не подумал, что под ногами арсенал».
– Ну что, командир, пошли? – тронул Щекан меня за руку. Подождал, пока я сойду с пандуса и только после этого поспешил за мной.
Поджидавший впереди Ус коротко махнул рукой.
За спиной раздался громкий щелчок, и пандус медленно поехал вверх. Луна мелькнула в сужающейся над головой щели, и с глухим хлопком на ее месте вспыхнули неяркие электрические светильники, едва справлявшиеся с насыщенной темнотой хозяйствующей в подземелье.
Пол заметно опускался вниз. Метров через двадцать мы уперлись в железные ворота, в которых различалась встроенная стальная дверь, выкрашенная в зеленый цвет и больше напоминающая люк с большим колесом посередине.
– Добротно сделано, как в бомбоубежище, – похвалил я, наблюдая, как Ус накручивает штурвал.
– Это и есть бомбоубежище, – подтвердил он. – По крайней мере было им, пока мы не пришли в Тропарёво. Ну, а сейчас и мастерская, и склад, и арсенал – одновременно. – Ус наконец-то справился с тяжелой дверью и, приглашая нас за собой, нырнул вперед. – Хотя при желании можно и как бомбоубежище использовать, – донесся из темноты его голос и через секунду в проеме вспыхнул свет. А вместе с этим погасли огни в туннеле.
«Смотри-ка, везде у них электричество, – подумал я. – Неужели это все мельница дает?» Пропуская вперед Щекана, я постоял, дождался пока Стас исчезнет за дверь и только тогда с замиранием в сердце глотнул сухого воздуха и шагнул следом. Вдохнуть-то вдохнул, а выдохнуть забыл. Чего здесь только не было!
Высокие длинные стойки, ровными рядами вытягиваясь вдоль громадного зала, держали на себе сотни, тысячи, десятки тысяч стволов. Ряды всевозможных автоматов, покрытых толстым слоем смазки. Были здесь и привычные нашему брату большие калаши, и совершенно фантастические миниатюрные пистолет-пулеметы со снайперскими прицелами, с подствольными гранатометами и непонятными прибамбасами, назначения которых я, как не пыжился, понять не мог. За стойками с автоматами прятались стеллажи поменьше, на которых были разложены различные пистолеты с рифлеными рукоятками, тонкими и толстыми стволами. Ножи, тесаки, самострелы и даже луки – продолжали выставку чудес, от которой надолго захватывало дух. Глаза мои разбегались, взгляд летал по залу не в силах остановиться на чем-то одном. Будь моя воля, я бы все забрал с собой.
Взгляд мой скользил все дальше и дальше, пока не коснулся темной тени, прячущейся в затемненном углу.
– Твою ж за ногу! – вытаращив глаза, я торопливо прошел через весь зал и стянул брезентовый полог.
Передо мной предстал самый настоящий бронетранспортер, фотографии которого я неоднократно разглядывал в старых учебниках. Вот только вживую боевой машины мне не доводилось видеть ни разу в жизни. Натыкался пару раз на проржавевшие обломки, но здесь совершенно неповрежденный, смазка в палец толщиной кругом. Восемь мощных колес, рубленный угловатый корпус, длинный ствол пулемета сверху. Чудеса да и только!
Ус поглядел на меня со стороны, замечая блеск в моих глазах, грустно улыбнулся и как-то нелепо пожал плечами.
«Нашел чему радоваться», – говорили его глаза.
Да ребятки, вооружение у вас, стоит только позавидовать. Хотя наш майор не раз уверял меня, что в случае большой бойни мы можем расконсервировать такие арсеналы, что черту мало не покажется. Только, кто тогда воевать будет. Здорового народу совсем мало осталось.
– Зачем она вам? – чувствую, как душа моя успокаивается, а взгляд уже не мечется, как у ошалевшего новобранца. – Горючки-то все равно нет.
– С чего ты взял? – отвечает Ус. – Биотоплива у нас хватает и на обогрев бараков зимой, и, если понадобиться, на этого монстра.
Задумался я, морщу лоб, вспоминая все, что знаю о горючке. Вот только пусто в голове, ничего не слышал о биотопливе. Мотаю непонимающе головой.
– Ну… – Ус задумался. – Это такая смесь. Делается из человеческих фекалий и пищевых отходов.
Смотрю я на его попытки объяснить то, что и сам, видимо, не особо знает, а у самого в башке картинка неаппетитная стоит.
– Из говна?! – удивляюсь и, не в силах сдерживать смех, громко ржу. Только эхо по арсеналу покатилось.
– Ладно, заканчивай трепаться! – говорю, а сам к стойкам шурую.
Приглядываюсь к медным табличкам, прикрученным к полкам. Читаю названия, а руки непроизвольно тянутся к машинкам, пахнущим смертью, железом и смазкой.
Снизу на табличке – «Гроза», а чуть выше ряд маленьких, почти игрушечных автоматов, с подствольными гранатометами, с трубками оптического прицела и длинными глушителями. Вытянул один из шеренги, взвесил в руке, прицелился. Красота, хоть и непривычных для рук форм, но на душу греет.
– Бери «Вихрь»! В следующем блоке, – подсказал Стас, подбирая себе пластиковый арбалет. Сложил обоймы со стрелками в сумку и ко мне. – Легче и шума меньше.
Шагнул я к соседней стойке и понял, что прав он. Маленькие, больше похожие на пистолеты, автоматы «Вихрь» идеально, как ничто другое, подходили для нашей операции. Легкие, миниатюрные, приклад откидывается сбоку, оптика, глушитель, обойма большая. Прикинул я – патронов на тридцать не меньше. Это хорошо.
– Возьми одну обойму с бронебойными патронами! Вдруг пригодиться, – Стас приблизился и подтолкнул коробку с надписью «СП-6». Поворачиваясь к Щекану, громко возмутился. – Зачем тебе пулемет, бестолочь?
Я кивнул, соглашаясь.
¬– Идем налегке, берем только бесшумное оружие, – подтвердил специально для Щекана.
Тот громко вздохнул и нехотя выпустил громадную многоствольную вертушку из рук.
Повесил я свой «Вихрь» на шею. На ногу ножны. Здорово! Душа поет. Уверенность возвращается, грудь распирает, словно все это время голый был, а теперь оделся. И прилично, нужно сказать, оделся, в люди выйти не стыдно с такой экипировкой.
Стас на стеллажах порылся, достал пистолет, в кобуру вогнал и мне тянет:
– Это «Глок», может стрелять очередями.
Смотрю я, а у него на поясе такой же висит. Взял кобуру, укрепил под мышкой, обойму проверил, хотел было арбалет подобрать, но понял, что это уже перебор. Ничего лишнего брать нельзя. Может Добермана тащить придется, и тогда каждый лишний килограмм, как цепь на ногах.
– Все! Время! – выдохнул Ус и кивнул в сторону выхода.
– Двинулись! – подтвердил я, не упуская возможности подчеркнуть, кто руководит операцией. Выходя из арсенала, в очередной раз оглянулся и вздохнул. – Молодцы вы все-таки.
Ус повернулся и безразлично пожал плечами.
– Вот только глупо было показывать это мне, – я поймал его заинтересованный взгляд.
Все это время одна мысль не выходила у меня из головы. Зачем ему понадобилось тащить меня сюда?
– Мы не враги вам, – сказал сержант и тут же улыбнулся, как будто смутился собственных слов. – На самом деле нам нечего бояться. Сверху пруд. Нужно несколько минут, чтобы все здесь затопило донным илом, – теперь уже серьезно добавил он. – И тогда выкопать все это барахло, будет сложнее, чем найти новый схрон. Законсервированных хранилищ, я думаю, в городе очень и очень много. И подозреваю, что Дубинский в курсе.
Я понимал, что он прав, но только отчасти. Тут ведь главное не то, что это оружие может понадобиться нашему начальству. Главное то, что подобные арсеналы не должны находиться в руках заразных. Ведь их гораздо больше, чем нас. И им… Черт, черт, черт! Им, нас, мы, они – привычные границы стерлись, и я уже больше не понимал, к какому лагерю отнести себя. Мой разум пребывал еще в стане здоровых товарищей, а тело уже переместилось в лагере больного неприятеля. Тьфу ты, заразного врага!
Оставшуюся часть пути до внутреннего периметра мы прошли молча, каждый думал о своем. Я размышлял о странном жизнеустройстве, существующем в Тропарёвской резервации. Лишь в последний день я обратил внимание, что внутри периметра существует четкое разделение жителей на просто граждан и полиционеров. Последние представляли особый клан. Это были профессиональные бойцы, такие как Стас, и хотя все они не имели никаких привилегий ни в пайке, ни в жилищных условиях, (жили в кирпичном периметре) но обязаны были подчиняться решениям гражданского большинства и если нужно рисковали своей жизнью. Что, впрочем, позволяло им избежать каждодневной изнуряющей работы, занимающей все свободное от сна время оставшейся части граждан. Странные однако порядки – профессионалы на службе у гражданских. Надо ж до такого додуматься, неорганизованные слабаки указывают наиболее сильным особям, как им жить. Маразм!

Сергей, что случилось, почему замолчал. Или здесь больше не будешь выкладывать?

Творческий кризис. Москва 2310 не пишется. Мир тяжелый нужно погружение, только вынырнешь и по новому нужно настраиваться. А долго удерживать себя в нужном настроении очень сложно. Каждый день разрушать город, который тебя окружает - не получается. А без этого никак. Либо продолжу на днях, либо начну следующий проект.

– Надеюсь, ваши ребята наверху в курсе нашего похода, – высказался я, когда впереди показалась высокая кирпичная стена, совмещающая в себе качества укрепления и казармы. – Не хотелось бы повиснуть распятым на колючей проволоке со стрелкой в заднице, – пояснил, замечая вопросительный взгляд Уса.
Сзади хмыкнул Стас. А через пару секунд в стене распахнулась железная дверь, к моим ногам упала металлическая лестница. Еще несколько секунд, и дверь хлопнула за спиной, а темнота мгновенно охватила нас со всех сторон. Впереди вспыхнул едва заметный светляк, выхватывающий небольшое светлое пятно на полу, точнее четкий светящийся контур. Приближаясь к нему, я понял, что вижу под ногами небольшой люк, по краям которого просачивается тусклый дрожащий свет. Тут же из темноты выдвинулся Стас и, поднимая железную створку, кивнул в освещенный пламенем факела подземный ход.
Первым в земляной норе скрылся Ус. Снимая факел со стены, он, не торопясь, прошел вперед. Нависающий над головой земляной потолок вынуждал его нагибаться. Видимо те, кто рыл этот ход, рассчитывали на ходоков поменьше – таких, как я. Но и моя лафа продолжалась недолго – вскоре мы вышли в прямоугольный короб, обшитый бетонными плитами, изрезанными глубокими трещинами и готовыми в любой момент обвалиться нам на головы. Здесь мне пришлось припасть на четвереньки и дальше пробираться в раскоряк. Короб, по всей видимости, раньше использовался как технический коллектор для различных кабелей, остатки которых и сейчас торчали на стенах. Где-то впереди с истерическим писком разбегались крысы, испуганные подрагивающим светом факела.
Напрягая зрение изо всех сил, я пялился в полумрак перед собою, пытаясь различить визгливых хищников – уж очень не хотелось мне разделить участь Барсука, у которого похожая тварь выжрала лицо. Хотя, наверное, здесь обитали менее кровожадные хвостатые. Пробираясь все дальше и дальше по узкому ходу, я начал уставать – напрягали плиты над головой, сужающееся пространство, угнетал затхлый воздух и крысиный визг. Ощущая себя заживо похороненным, я вдруг захотел упасть на пузо и уснуть навсегда. Но именно в этот момент впереди послышался громкий вздох сержанта, и мелькающий перед глазами факел внезапно исчез. Я активно зашевелил конечностями и через пару-тройку метров вывалился в земляной мешок с высоким потолком. Над головой различался деревянный люк. Рядом хрустел костями Ус. Сгибаясь и разгибаясь, он пытался вернуть подвижность своим суставам.
– Уф! Я думал уже все, каюк, – обрадовано пропыхтел Щекан, выпадая из прямоугольного отверстия в стене.
Один только Стас не выказал никаких эмоций – спокойно выполз из бетонного лаза, выпрямился и без слов кивнул Усу. Тот живо передал факел Щекану и наклонился, упираясь руками в сырую земляную стену. Они словно выполняли привычный ритуал. Стас быстро забрался на плечи сержанта, повернулся к нам и, прижимая палец к губам, едва слышно зашипел:
– Тсс.
После этого он осторожно приоткрыл деревянный люк, приник к образовавшейся щели ухом и замер. Не шевелились и мы, даже дышать старались как можно тише.
Стас ткнулся в расширяющуюся щель головой, подтянулся, уперся руками в пол и исчез в темноте. Заскрипели пересохшие доски потолку, прогибаясь под весом человеческого тела, и настала тишина, прерываемая лишь возней крыс под ногами. Прошла минута. Снова скрипнули доски, шаги приблизились, распахнулся люк, и в проеме появилась голова.
– Поблизости никого нет, – Стас мотнул головой в темноту перед собой.
Я быстро взобрался на плечи сержанта и ухватился за протянутую сверху руку. На подъем Уса ушло гораздо больше времени, но через несколько минут вся наша группа собралась наверху. Дом, в котором мы оказались, состоял из одной большой комнаты. Три заколоченных широкими досками окна, остатки деревянной мебели, развалившийся от времени стол, торчавший посередине, и покрытый окаменевшей пылью пол – удручающая картина. Стас достал откуда-то из кармана клочок бумаги, вытащил обломанный стержень свечи и, щелкая кремнем, ткнул пальцем в нарисованную карандашом карту.
– Тоже на говне? – улыбнулся я, кивая на зажигалку.
Стас одарил меня презрительной улыбкой и вернулся к рисунку.
– Что мы имеем? – поинтересовался я у моих спутников.
– Мы здесь! – указал Стас на маленький прямоугольник, нарисованный на бумаге. – Здесь пятиэтажка, в которой расположились Тепловики. Между нами мелкие домишки, полутораметровый бетонный забор, куча капканов и ловушек.
– А это? – спросил я, замечая множество мелких квадратиков, окружающих большой прямоугольник пятиэтажки.
Стас глянул на Уса и закатил глаза, словно знал, что последует за этим.
– Это собачьи будки.
– Что? Собаки?! – я не смог сдержать крик.
Ус кивнул, хлопнул съежившегося Щекана по плечу.
– Да не бойтесь вы! Это не сенсы, просто брехливые шавки, – успокоил он.
Я облегченно вздохнул. Сам никогда не встречал собак-телепатов, но ни один раз слышал страшные рассказы о четвероногих людоедах. Неуловимые зверюги чувствуют намерения человека и потому всегда опережают его на шаг. Подстрелить такого зверя практически невозможно, и если он решит напасть на тебя, готовь чистое белье и тапочки. Увидеть пса можно, но как только он почувствует ваши мысли, только вы соберетесь навести на него прицел, он тут же исчезнет. Охотятся они по одному, максимум вдвоем. Правда, идут разговоры о том, что кто-то встречал стаи в пятьдесят особей, состоящие из простых диких псов, ведомых одним-двумя вожаками-телепатами. Я неоднократно слышал жуткий вой в темноте развалин, пару раз мне даже казалось, что я вижу их светящиеся в темных проемах глаза. Но стоило только подумать о том, чтобы шевельнуть дуло в их сторону, как они замолкали и беззвучно исчезали. За последний год не меньше десятка разорванных человеческих трупов с рваными ранами по всему телу – и это только в нашем гарнизоне. Иногда остаются лишь части тел. Собаки ли съедают мертвечину или крысы, сказать трудно, но факт остается фактом. Судя по всему, стремительные хищники поджидают свои жертвы в темноте и набрасываются сзади. Намертво впиваясь в затылок громадными клыками, они больше не отпускают свою жертву.
– Даже мимо простых шавок трудно пройти без шума, – заявил я, зябко передергивая плечами. Страшные картины, нарисованные моим воображением, стояли перед глазами и никак не хотели исчезать.
– Для этого у нас есть Сыч, – шепнул Стас.
Опустив ладонь на дуло моего автомата, он тихо позвал:
– Заходи, мой хороший, не стой на улице.
Только сейчас я обратил внимание на громкую возню за дверью. Что-то тяжелое опустилось на деревянную створку.
– Твою же за ногу!
Пытаясь задрать дуло своего «Вихря» вверх, я ощутил железную хватку Стаса, гнущего мой автомат к полу. Волосы на голове встали дыбом, по спине побежали противные мурашки, холодный пот скользнул меж лопаток. Из темноты показалось громадное чудовище. Упираясь в деревянную створку двумя лапами, лохматая гора заняла весь дверной проем без остатка. Даже когда здоровенный пес опустился на четыре лапы, он не перестал пугать своими размерами. Больше метра в холке – с ума сойти можно! Большая голова медленно повернулась в нашу сторонку и собака открыла глаза. Внимательный взгляд коснулся моей руки, сжимающей автомат и посиневшей от напряжения, перекочевал на мою испуганную физиономию. Зверюга оскалила треугольные зубы и шагнула вперед.
– Иди ко мне, мой маленький! – голос Стаса, пресыщенный ласковыми нотками, задрожал.
Увитый веревками мышц черный теленок прикрыл глаза и, яростно колотя хвостом по воздуху, рванулся к бойцу. Грубая морда уткнулась в лицо мужчины, и пес, повизгивая от нетерпения, заплясал на месте. Стас вытащил откуда-то из кармана брезентовой куртки дохлую крысу и, протягивая ее счастливому зверю, потешно причмокнул языком, как будто и сам был не против полакомиться хвостатой тушкой. Глядя на странную парочку, я сумел преодолеть страх, заполнивший мою душу, и, когда пес в очередной раз посмотрел мне в глаза, попробовал улыбнуться. Заглатывая крысу целиком, Сыч довольно рыкнул и, как мне показалось, сделал движение навстречу Усу.
– Нет, дружище, только не сейчас, – отстранился сержант. Но пес, не обращая внимания на протест двухметрового здоровяка, поднялся на две лапы и, дотягиваясь до лица Уса длинным розовым языком, лизнул того прямо в нос.
– Ну! – протянул сержант, вытирая лицо рукавом плаща.
Пес шагнул навстречу и, склоняя голову, подставил мне мощный широкий лоб с глубокой бороздой посередине. На секунду бывшие страхи вновь заползли в мои мысли. Зверь вздрогнул, но головы не убрал. Касаясь жесткой короткой шерсти ладонью, я погладил угловатый горячий череп, коснулся больших надбровных дуг. Сыч поднял глаза и лизнул шершавым мокрым языком мои пальцы. После короткого знакомства он посмотрел на Щекана, но тот, встречаясь с горящим взглядом, отошел на пару шагов назад. Зверь оскалился и гулко зарычал.
– Не показывай страха, а уж тем более не думай ни о чем плохом! – стискивая зубы, прошипел Стас и хлопнул себя по ляжке. – Пойдем, мой мальчик. Без тебя нам не пройти твою неразумную, брехливую родню.
– Ты собираешься тащить его через собачий заслон? – Хмурясь, я одарил Стаса подозрительным взглядом.

Сергей, рад, что ты снова в строю.

Хорошо читается. Есть свой авторский стиль, работа выдержана в рамках жанра. Очень достойно. Чуть меньше мыслей ГГ, а больше действий. У Вас получается, Автор. Так держать!

Боец кивнул и, улыбаясь, пояснил:
– В присутствии генерала, солдаты молчат. Не одна шавка не подаст голос рядом с Сычом. Наш щенок-переросток очень убедителен, не смотря на то, что среди догов сенсы встречаются крайне редко.
– Но, как вы, узнали и? – я не договорил.
– Нашли с ним общий язык? – предугадал Стас мой вопрос. – Это все он, – боец кивнул на Уса и, поворачиваясь к собаке, замолчал. – Все в порядке? – спросил он через секунду.
Пес дернул узким, как у крысы, хвостом и, приоткрыв пасть, шумно задышал. Я недоуменно покачал головой.
– Ус – добряк по натуре. Он привык видеть доброту в других людях и даже в псах, – пояснил Стас. – Он первым из нас сообразил, что собаки по своей природе не кровожадны. Они лишь чувствуют наше к ним злобное отношение и отвечают тем же, хотя очень нуждаются в нашей любви. Да, мой мальчик? – улыбнулся он псине, пристроившейся у его бока.
Я слушал его размышления и не мог отделать от двойственного впечатления. С одной стороны я не привык к любым проявлениям нежности со стороны мужиков, с другой – слюни и сопли в отношении громадного зверя не казались мне чем-то извращенным. «Может они и правы, только не стоит на все сто доверять этому монстру, – подумал я, а вслух сказал:
– Время не ждет, двинули за Доберманом!

***

Читается легко, с атмосферой постапокалипсиса тоже все впорядке. Спасибо!

***

И ведь действительно, прав оказался Стас – ни одна собака не подала голоса. Сыч, пока мы перебирались через забор, убежал вперед, и когда впереди показались деревянные будки, мы увидели, как он важно шествует перед ними, пристально разглядывая прячущихся внутри обитателей. Не знаю, каким образом он действовал на своих сородичей, может, внушал им страх, может, мысленно приказывал молчать. Как бы то ни было, но ни одна из собак (пока мы не прошли мимо) не залаяла. Мало того, никто из них даже не высунул морды из конуры. Только на секунду из одной показалась длинная лапа, но Сыч недовольно рыкнул в сторону четвероного смельчака, и тот мгновенно исчез, а из будки еще долго доносилось тихое поскуливание.
Метрах в пятидесяти впереди возвышалось пятиэтажное здание, блестели в темноте окна, сквозь которые просачивался дрожащий свет. Многие из них были попросту заколочены досками и фанерой, некоторые закрывали тонкие листы жести. Присматриваясь к полуразрушенному строению, я заметил, что светильники внутри него мигают, как будто поступающее к ним электричество то появляется, то исчезает, и, лишь когда мы подошли поближе, понял, почему это происходит. Прямо напротив входа, на двух массивных подставках лежало громадное колесо, внутри которого, словно какие-то зверушки, бежали два человека. Точнее они пытались забежать на деревянные полки, из которых состояло колесо, но те быстро скользили вниз. Люди оставались на месте, а колесо вращалось под ногами. Из массивных металлических коробов, в которые уходил стержень, поддерживающий спицы деревянного колеса, торчали толстые провода, исчезающие в дверях здания. Видимо по ним в пятиэтажку поступало электричество. Вот только бегуны еже давно устали и временами засыпали на ходу, переходя на шаг, а то и вовсе останавливались. Тогда свет замирал и начинал гаснуть. Но крутильщики приходили в себя и вновь взбирались на сползающие под ноги ступени. Свет, дергаясь, вспыхивал с новой силой. Но так продолжалось недолго. Колесо снова останавливалось, ходоки роняли голову на грудь, и так без конца. Несколько минут вращения, несколько минут сна, опять бегом и снова сон стоя. Один из крутильщиков после очередной остановки повернулся к нам.
– Доберман! – ахнул я.
Изнеможенное лицо, опухшие глаза, обмотанная грязной тряпкой голова. Блуждающий взгляд скользнул по моему лицу и боец вздрогнул, широко распахивая глаза, открыл было рот. Я быстро прижал палец к губам, приказывая ему молчать. Оглядываясь по сторонам, пошел вперед, но в тот же момент длинная тень мелькнула в воздухе, и я ощутил грубый толчок спину. Какая-то сила рванула за ноги, сжала со всех сторон, скрутила позвоночник в дугу. Руку опалила режущая боль, и я понял, что лечу вверх в крупноячеистой сети, а рядом со мной барахтается громадный Сыч, безжалостно полосуя меня длинными когтями. Хотя нет, порвал мою руку он один раз, а как только я мысленно взвыл от боли, он тут же прекратил барахтаться. Негромко стукнулись друг о друга привязанные к сети жестяные банки.
«Поймали, как кролика, в силки», – сдерживая крик в груди, возмутился я. Чтобы банки больше не гремели, постарался не шевелиться. Хотя, сеть, и без того плотно сжимавшая мое тело, не давала возможности шевелиться, я медленно сдвинул руки. Нащупал нож на бедре, но вытащить с первого раза не смог. Тяжелая собачья туша придавила руку, и я боялся, доставая нож, поранить зверя. «Черт! Если бы Сыч не мешал… – не успел я додумать свою мысль. Собака в тот же момент выгнулась дугой и непонятным образом оказалась за моей спиной. Рука, сжимающая нож, на мгновенье почувствовала свободу, а затем и вовсе провалилась в крупную ячейку. Теперь я мог действовать.
Пока я висел на дереве, дозревая в сети до нужной кондиции, мои бойцы откупорили колесо. Доберман шагнул наружу, и в этот момент спящий на пороге охранник открыл глаза и потянулся. Заспанные глаза остановились на моем лице, рот начал открываться и... Тренькнула тетива арбалета и короткая стрелка, вошла между раздвигающихся челюстей в мягкий язык. Охранник успел только выкатить испуганные глаза, как вторая стрелка пробила его маленький лоб. Медленно заваливаясь набок, он задел железный лист, прислоненный к стулу, и тот громко загремел о бетонные ступени. Не обращая внимания на бряканье жестяных банок, я взмахнул ножом и, взрезая одну за другой веревочные ячейки, рухнул к подножью громадного дерева. Если бы скулящий от страха Сыч упал на меня, он сломал бы мне позвоночник. Но тяжелое тело в последний момент вывернулось и шумно плюхнулось рядом, лишь слегка коснувшись моего плеча. Но и этого хватило, чтобы я на мгновенье потерял ориентацию. Мир качнулся и поплыл перед глазами. За спиной заблажил противный визгливый голос. Зашуршали открывающиеся окна. На порог центрального входа посыпались сонные Тепловики. Замечая, что мои товарищи приближаются к забору, я рванул за ними. Сыч исчез, за моей спиной раздался выстрел. Ощущая взвизгнувшую возле самого уха пулю, я живее задвигал ногами. Громкий вой донесся сзади, и ему вторил многоголосый лай – десятки разъяренных собак бросили свое жилище и неслись сейчас прямо на меня. Я сжался, но скорости не сбросил. Взбешенная свора пронеслась мимо и, судя по человеческим крикам, доносившимся со стороны крыльца, бросилась на своих хозяев.
У забора сухо защелкал автомат. Это Стас перебрался через бетонную ограду и сейчас поливал выскакивающих на крыльцо Тепловиков свинцовым дождем. Щекан с Усом не останавливались, подбегая к забору, я видел их спины. При этом Ус тащил Добермана на себе, а Щекан прикрывал его отступление.
Прыжок с упором в край бетонной ограды, и я на свободе. Темная тень мелькнула сбоку, обогнала, и перед глазами нарисовался летящий над землей Сыч.
Мне бы такую скорость, – позавидовал я, прибавляя ходу. Сзади продолжали греметь выстрелы. Возмущенные крики отдалились, и я уже стал надеяться, что Тепловики не решатся преследовать нас ночью. Вот только мои надежды не сбылись. Бандиты не собирались так просто отпускать своего пленника и уж тем более не думали прощать дерзких гостей. Непонятным образом они опередили нас и ждали сейчас именно в той избушке, что приютила вход в подземный коллектор. Стоило Усу приблизиться к ветхому дому, как из окна раздался выстрел. Сержант метнулся к ближайшему дереву, затем к следующему, и так перебегал от ствола к стволу, пока не исчез из виду.
Мы со Стасом прикрывали его отход, поливая заколоченные окна непрестанным огнем. Подземный ход стал недоступен, и нам пришлось переть по верху. Петляя между березами, огрызаясь короткими очередями, мы бежали от бандитов. Где-то рядом несся Сыч. Я не видел его, но чувствовал дыхание и решимость помочь нам.
Погружаясь все дальше в березовую чащу, мы старались не сбавлять скорость и лишь когда оказались возле бетонки, немного расслабились. Здесь нас уже ждали. Веревочная лестница, переброшенная через забор, качалась в свете факела, а из знакомой дыры в плите торчал громадный ствол пулемета, незнакомой мне конструкции.
– Наверх! – рявкнул Стас, сжимая в руке пистолет.
– Я прикрою! – выкрикнул я, не отрывая взгляда от его лица.
Пусть не думает, что он может мне приказывать.
Стас скривился, поворачивая голову, посмотрел сквозь меня и испуганно расширил глаза. Хватая за шиворот, он рванул меня в сторону. Падая, я услышал над головой свист рассекаемого воздуха, его злобный рык, и следом – грохот выстрела. Уже лежа на земле, поймал озлобленный взгляд, опуская глаза, увидел тонкий стержень, торчащий из его плеча, и понял, что задолжал ему жизнь. Не слишком ли много долгов я накопил за последние дни? И кому?
Настроение окончательно испортилось, вспоминая события сегодняшней ночи, я уже не был уверен, что могу считать себя профессионалом. «Слишком много ошибок», – думал я, перелезая через высокую изгородь и стараясь не порвать колючкой живота.

***

***

Весь следующий день я просидел в палатке карантина, не отходя от постели Добермана. Мысль о том, что его должны были обязательно заразить, уже не казалась мне такой пугающей и очевидной как раньше, но лучше, как говориться, перебдеть, чем получить в подчинение инфицированного бойца. Хотелось быть уверенным, что Доберману не введут ничью кровь, даже под видом лекарства. Ведь, по словам Поли, которая осмотрела бойца сразу после нашего возвращения, его здоровью ничего не угрожало.
– Он просто крепко истощен, но… здоров, – улыбнулась докторша перед тем как покинуть палатку.
Доберману вручили железную миску с дымящимся варевом и запретили вставать. Но он не нуждался ни в каких запретах. Быстро вычерпав еду, как будто не ел все эти дни, с довольной физиономией откинулся на подушку и мгновенно захрапел.
После разговора с Усом я твердо решил не задерживаться и, как только увижу, что Доберман восстановился, покинуть периметр. Каждая минута пребывания среди скрипушников катастрофически отражается на моих убеждениях. Это я понимал и потому боялся любых, даже маломальских, задержек. То, что несколько дней назад казалось мне естественным, уже сейчас стало сомнительным, а то, в чем я и раньше сомневался, вовсе выветрилось из моей головы. И самое страшное, что меня больше всего пугало, заключалось в том, что мне начинала нравиться их жизнь – упорядоченная, спокойная, без убийств из страха, без паники при виде незнакомцев, без презрения к болячкам и их носителям. Идиотская улыбка, как зараза, прилипла и ко мне. И это больше не злило меня так, как раньше.
Я разлагался. Вирус благодушия проник в мою кровь вместе с кровью маленькой Дианы и постепенно перекраивал мое сознание. Он готов был превратить меня в морального урода. Нужно было срочно что-то делать, и я решил проверить утверждение Уса, что меня никто не держит, и я могу в любое время уйти.

– Командир, где это мы? – Доберман проснулся. Оторвал голову от подушки. Лицо его тут же вытянулось. Удивленно оглядев палатку и, вспоминая наши ночные похождения, он рванулся с кровати.
– Спокойно, боец! – проговорил я как можно тверже. – Ты в безопасности!
Вспоминая своё состояние в первые часы пребывания в Тропарёво, я прекрасно понимал что он чувствует – страх сковал каждую клетку его тела, страх читался в глазах, страх сквозил в каждом движении. Он истерически боялся. До нервного тика, до спазмов в животе и остановки дыхания его пугала перспектива заразиться.
– Прекрати трястись! – рявкнул я, но тут же пожалел. – Да не бойся ты, зараза там – за забором, – кивнул в сторону внутреннего периметра.
– А мы где? – клацая зубами, Доберман никак не мог справиться с паникой.
– Мы? – я на секунду задумался. – В карантине. На границе между нашим миром и их.
– И что делать будем, командир?
Доберман наконец-то справился с трясучкой, сел, свесив ноги с кровати. Заглядывая мне в рот, он ждал пояснений. Его реакция напомнила о моих планах. Придвигаясь поближе к кровати, я на секунду обернулся к входу в палатку и, никого не заметив, зашептал:
– Слушай, Доб! Майор вряд ли обрадуется нашему возвращению, если мы придем без беглецов. А потому наша задача остается прежней – доставить вичей в гарнизон во что бы то ни стало.
Доберман нахмурился, упираясь взглядом в землю. Видно было, как ему не нравиться вся эта затея, но, не решаясь ослушаться приказа, он нехотя кивнул.
– Я сейчас уйду, – начал я, но замолк, краем глаза замечая, как откинулся полог палатки – на пороге появился Ус.
– Очухался, красавчик! – глядя на наши заговорщеские физиономии, сержант улыбнулся и подошел к кровати. – А у меня к вам дело. Вы ведь решили уйти?
Я качнул головой, соглашаясь.
– Предлагаю вам проводить наших гостей. Они хотят переговорить с нашим… – Ус смутился и тут же поправился, – вашим командованием. Но если они пойдут сами, их схватят. Вряд ли тогда их намерения воспримут серьезно. Наверняка, решат, что они просто хотят выторговать себе жизнь. А если их приведете вы, то, возможно, с ними будут обращаться как с парламентерами. Единственное, о чем я хотел вас просить, не представлять их пленниками, – Ус слегка наклонил голову и кивнул в направлении выхода. – Уверяю вас, они не убегут.
В палатку робко вошел неприятный тощий мужчина в грубом длинном плаще и свободном капюшоне, накинутом на голову. Присмотревшись, я понял, что он прячет обезображенное жутким шрамом лицо. Багровая полоса пересекала его от правой щеки до левого виска. Зрелище, я вам скажу, муторное. Небольшие темные очки закрывали глаза.
Второй в палатке появилась Эльза. Увидев меня, женщина приветливо улыбнулась, отчего синюшные пятна на ее лице стали почти черными.
– Здравствуйте, – прошептала она и, замечая судорожное движение Добермана, рванувшего с кровати, отодвинулась к брезентовой стене.
Я на какое-то мгновение потерял дар речи. «Они сами решили нашу проблему!» – завопил обрадованный голос в мозгу. Стараясь не выдать охватившего меня возбуждения, я впился ногтями в больную руку. Сыч порвал когтями мое запястье, когда мы попали в западню Тепловиков, и оно жутко болело. Вернее, болело оно совсем недавно. Когда я в последний раз осматривал распухшую руку, воспаленная рана кровоточила и противно пульсировала, не давая ни на секунду забыть о себе. Совсем недавно – пару часов назад. А сейчас? Сейчас, сжимая порванный окровавленный рукав, я безрезультатно пытался нащупать под одеждой влажные края болезненного шрама.
– Черт! – Я не выдержал и закатил рукав до самого локтя. Выпучивая глаза на розовый, выпуклый и абсолютно чистый, заживающий рубец, заметил рядом еще один и еще.
Твою ж за ногу! Два часа и… Неужели Ус прав, и кровь девчонки действительно заживляет раны? Но ведь тогда это… Чушь! Стараясь выбросить из головы фантастические предположения, я вернулся взглядом к сержанту, который с трудом сдерживал торжествующую улыбочку.
«А ведь я тебе говорил!» – смеялись его глаза.
– Вы согласны? – Ус посерьезнел.
Я снова кивнул и повернулся к Доберману. Тот не сводил расширенных глаз с лица мужчины в капюшоне. Указательный палец его раз за разом сжимал воображаемый курок. Будь у него автомат, он сейчас бы с удовольствием выпустил в вича всю обойму.
– Это Эльза – мать Дианы. Ты ее знаешь, – Ус коснулся рукой плеча женщины.
Я вглядывался в его лицо, стараясь отыскать следы отвращения, но не находил.
– А это Те Макс, ее муж, – он мотнул головой в сторону доходяги. Тот кивнул. Мелькнул шрам, тонкие губы раздвинулись в тяжелой улыбке.
Я отвернулся. Знаем мы, какой он муж! Поди, только изображают семейную пару – извращенцы хреновы. Хотя, откуда-то девчонка взялась? И имя, какое-то – дурацкое.
– Те Макс – отец Дианы! – делая ударение на слове отец, Ус нахмурился.
Я преодолевая неприязнь, повернулся к вичу, посмотрел на его лицо, и вдруг почувствовал его взгляд где-то в середине своего черепа.
– По ходу познакомимся, – буркнул я, недовольно. Мне вдруг показалось, что кто-то ковыряется в моих мыслях.
В палатку шумно ввалился Стас, громко вздохнув, бросил на стол ворох брезентовых сумок. Морщась от боли, стащил с плеча три знакомых мне «Вихря» с откидными прикладами и глушителями на стволах, достал из громадных карманов куртки дополнительные магазины. Похлопав меня по спине, быстро пошел из палатки, но уже на выходе остановился.
– Выбираться за периметр лучше подальше от Мертвого стана. Лучше дольше идти, чем быстро умирать, – улыбнулся и исчез.
«Нет. Хороший все-таки боец этот Стас. Был бы не скрипушник, взял бы к себе, – вздохнул я, ощущая, что успел привыкнуть к своему серьезному охраннику. – Если у них все полиционеры такие, то нам лучше не соваться в Тропарёвскую чащу».
С выходом решили не затягивать – вечер на дворе. Самое удобное время для возвращения. Я настоял, чтобы Добермана не впускали во внутренний периметр – незачем смущать бойца.
Именно поэтому Ус повел нас по запретке, между бетонным забором и стволами высоких деревьев, за которыми начиналась вспаханная земля, ряды колючей проволоки и многометровая зеленая кирпичная стена. Трудно сказать, сколько мы прошли – справа стена, слева одинаковые, голые стволы – может километр, может чуть меньше. Я поглядывал на периметр сквозь деревья и замечал людей, дежуривших на крыше. Несколько раз мне казалось, что я вижу сзади нас какие-то тени. Словно кто-то шел следом, но старался оставаться незамеченным. Обернулся – раз, другой. Нет! Привиделось.
Через какое-то время впереди показалась странная деревянная конструкция, укрепленная на стволах деревьев и слившаяся с ними в одно целое. Обитая досками, будка, окрашенная в зеленый цвет, пряталась среди ветвей на высоте четырех с половиной метров. Деревянная лестница прижималась к стволу высокой ели и опускалась до самой земли. Металлическая балка, выходящая из отверстия в стене, нависала над верхней кромкой забора, над мотками колючей проволоки, исчезала в ветвях деревьев с обратной стороны бетонного ограждения. Стоило нам подойти поближе, как сверху на тросе опустилось небольшая люлька. Ус усадил Макса на маленькое сиденье и поднял руку над головой. Люлька быстро поднялась вверх, остановилась на мгновенье у самой балки и быстро заскользила над колючкой и бетонным забором. Подвесной механизм шустро и почти без шума катился на меленьких колесах по железной направляющей. Макс исчез, и через несколько секунд за оградой раздался тонкий свист.
«Какого черта, наши ребята старались? Зачем стаскивали громадный плиты, тратили последнюю горючку, если чертов забор ни для кого не является препятствием? – подумал я, разглядывая исчезающего в темноте Добермана. – И снизу, и сверху полно ходов, о которых одни только мы ничего не знаем».
– Ну все, Серж, дальше без меня, – Ус протянул мне громадную пятерню и скосил глаза за мою спину. – Мне теперь назад ходу нет. Да и тут дел много.
Мне вдруг показалось, что он смутился. С чего бы это? Какие могут быть ночью дела? Боится, наверное, что сдам я его первому встречному патрулю, когда окажемся за периметром. Вот только до патрулей еще идти и идти. Хотя, назад двигаться будем гораздо быстрее – наша территория. Кроме бандитов-одиночек да диких собак бояться некого. Хотя и этого достаточно, но, надеюсь, с ними мы как-нибудь справимся. Закидывая ремень миниатюрного автомата за спину, я устроился в люльке и едва заметно кивнул Усу. Он поднял руку. Земля быстро отдалилась, приблизился и исчез за спиною высоченный бетонный забор.
«Стоп! – вдруг мысленно заорал я, боясь упустить мелькнувшую в голове мысль. – А как же Ус все это время проходил тестирование? Ведь он же постоянно общался со скрипушниками! А если общался и не заболел, то значит он…» Я не успел додумать свою мысль: ноги коснулись земли, воздушная переправа закончилась. Теперь думать некогда, нужно быть предельно внимательным – прощай беспечная жизнь под крылом у вездесущих полиционеров. Это у них там, за оградой, все улыбаются. А здесь зевнешь – и гайка в башке. Лицо Колобка в очередной раз встало перед моими глазами. Интересно, как долго он будет преследовать меня в моих мыслях?

Написано хорошо, коллега. но чистить надо, в первую очередь избавляться от лишнего. Ну вроде:

Выделенное можно смело убрать.


Какое-то из "Хотя" лишнее.

Ну и т.д. Так, чисто по мелочи.

Давно правкой не занимался, не сразу сообразил, что не так) но все абсолютно в точку. Спасибо.

Оглядываясь, я не заметил ничего опасного – те же деревья вокруг, впереди, в нескольких метрах – остатки потрескавшейся от времени дороги с глубокими дырами колодцев по краям. Из них успели вырасти небольшие кусты, больше напоминающие колючую проволоку. Ржавые остовы громадных машин, остатки большой трубы, виднелись сквозь переплетенные ветви кустарника. А дальше – выгоревшая земля и развалины. Кучи мусора и грязь. В этом районе когда-то располагались больницы, может, поэтому именно отсюда в первую очередь уходили здоровые люди.
– Слушай, командир! А почему с этой стороны дороги деревья и кусты, а с той – ничего не растет, только черная, мертвая земля? – Доберман проследил за моим взглядом.
Удивляюсь я своим бойцам. Крепкие ребята, вроде не тупые, а послушаешь, как будто никогда не читали никаких книг. Хотя, где сейчас возьмешь книги? Меня-то майор иногда подогревает, у него целая библиотека дома. Правда, и он не все книги дает, но те, что разрешает брать, я читаю от корки до корки. И знаю, что после третьей волны эпидемии птичьего гриппа, когда все существующие вакцины доказали свою неэффективность, нашлись умные люди, которые предположили, что во всем виноваты птичьи какашки, перья и другое разбросанное по земле дерьмо пернатых. Страх перед пандемией был настолько велик, что проверять догадку ученых не стали. А только с тех пор каждый сезон стали обрабатывать землю в жилых районах особым раствором, после которого вскорости не то что вирусы гриппа, но и трава в городе исчезла. И не растет она до сих пор, через много лет после того, как посезонную обработку почвы прекратили.
Потом, уже другая группа ученых доказала, что предположения первых умников были ошибочны, но тогда уже поздно было что-то делать – вся зелень в жилых районах погибла, а земля настолько пропиталась ядовитыми химикатами, что и по сей день в городе ничего не растет. Хорошо хоть кое-где, особенно ближе к окраинам, остались зеленые островки. Впрочем, о чем сейчас размышлять? Что было, то было. Не стал я всего этого рассказывать Доберману. Некогда, да и незачем.
– Выгорело все! – говорю. – После великого исхода вичи всё свое добро сожгли. И город сгорел.
Забыл я совсем, что рядом вичи. Хотя, столько времени прошло, откуда им-то знать, как все было.
– Ага! Выжгли, и каждый год выбираемся из Метро и опять сжигаем то, что весной расти начинает, и так сотню лет подряд, – съязвил Те Макс, но то, что он издевается надо мной я понял только по какому-то внутреннему чувству, мелькнувшему, как мне показалось, чуть раньше его последних слов.
Странный у него голос. Казалось, что доноситься издалека, но при этом, как будто звучит прямо в голове. Не могу я этого понять. Гляжу на губы и не замечаю, чтобы они шевелились. Но стоило подумать об этом, как нет, вижу, двигаются. Но как-то неправильно.
– Разговорчики! – рычу, поворачиваясь, и гневно хмурю брови. Успеваю заметить лишь, как Эльза касается руки мужчины и укоризненно качает головой.
Молодец-баба. Молчал бы лучше, идиот, как и раньше, пока Доберман его прямо здесь, на месте, не шлепнул. Вон у того руки как трясутся, палец аж побелел от напряжения. Еще секунда и не выдержит.
– Отставить! – подтолкнул я Добермана в бок, чувствуя, что тот и впрямь готов палить во все стороны. – Без них нам нельзя возвращаться. Никак нельзя.
Поник мой боец, будто обиделся на кого, идет смурной, не оглядывается.
«Э нет, ребята, за вами глаз да глаз нужен, – думаю я, пропуская вперед Макса и его жену. – Уж лучше буду смотреть со стороны за всеми сразу, чем вернусь ни с чем».
Так и идем: Доберман впереди, следом Эльза и Те Макс, пошатываясь, как будто жахнул стакан перегону перед выходом. Как-то уж очень неуверенно шагает. Дальше, понятное дело – я. Замыкаю колонну и смотрю не только за своим отрядом, но и за обстановкой вокруг. Пока мы размышляли о зелени, она кончилась и с нашей стороны дороги – вышли к развалинам. Вот и первая высотка из рыжего кирпича. Смотрю я на нее и муторно на душе становиться. Громадные трещины по всей стене, обломки, ржавая арматура торчит повсюду – рассыпается старое здание, пялиться на мир пустыми темными провалами окон без рам и умирает помаленьку.
Отрываю взгляд от высотки. Глазами по земле зырк. Вижу, в куче мусора недалеко от подъезда что-то желтое блестит. Вроде как фигурка девушки. Красивая такая. Приотстал я, рыскаю взглядом по горе жестяных и пластиковых банок, бетонной крошки и непонятного хлама. А когда нашел, вздохнул разочарованно – безголовая красавица оказалась. Хотел подарить Марте, да без башки глупо выглядеть будет. Поворачиваюсь, чтобы догнать своих спутников, и тут вижу краем глаза, где-то сверху, над их головами, тень мелькнула. Поднимаю глаза и – оторвавшийся от балкона громадный бетонный кусок скользит вниз, ударяется о торчащую из стены балку, отлетает далеко и… к земле.
– Бойся! – ору, бросаясь к Доберману, хотя понимаю, что не успеваю оттолкнуть его в сторону. Если он сам не сообразит, откуда исходит опасность, кранты.
Доберман растерянно хлопает глазами, мечется испуганным взглядом из стороны в сторону, ничего не поймет. Время!
Только Макс, рядом с ним, вдруг повернулся ко мне и замер на миг, прислушивается. И мне даже показалось, что услышал он не только мой крик, но и беззвучное предупреждение. Не мешкая, рванул тощий одной рукой Эльзу в сторону, другой ударил Добермана в спину, а когда тот споткнулся и нырнул вперед, хотел броситься за ним. Но зацепился за выступающий из земли ржавый рельс и бухнулся лицом в мусорную кучу. Загремели разбросанные по земле, жестяные банки, и полуметровый бетонный обломок с глухим хряскающим звуком рухнул на его ноги.
Дикий крик хлестнул по ушам. Не в силах вырваться из-под здоровущего куска бетонной плиты, Макс извивался и орал от боли. Эльза бросилась к мужу и, упираясь ногами в землю, попыталась приподнять громадный обломок. Фиолетовые пятна еще больше проступили на ее коже, лицо посинело от напряжения. Лунный свет превратил его в неживую маску. Казалось, мертвец восстал из могилы и сейчас склонился над еще живым человеком. Растерянный взгляд Добермана перемещался от перекошенного лица Макса к его ногам. И обратно. Затем боец почему-то задрал голову вверх, медленно опустил глаза и внимательно осмотрел свои ноги. Громко выдыхая воздух из груди, плюнул и шагнул к елозящему по земле, выгибающемуся мужчине. Осторожно, как будто боялся чего-то, коснулся плеча Эльзы. Мотнул головой в сторону. Женщина дернулась, но, угадав намерения бойца, отошла. Доберман схватился за край обломка и напрягся, стараясь оторвать его от земли. Вот только сил не хватило.
Я стоял и смотрел на растекающуюся кровавую лужу, решая, стоит ли ввязываться в сомнительное дело. Макс, похоже, все равно умрет, грязь кругом, а раны, судя по количеству крови, вытекающей из-под камня, громадные. Вот только боец там, а я здесь.
Преодолевая страх и отвращение, я шагнул вперед, но Доберман, заметив мое движение, зашипел:
– Не нужно командир, я сам!
«Считаешь, что должен ему жизнь? А я, значит, заражусь? Эх, Доб! Знал бы ты, что со мной случилось, пока тебя не было, наверняка не смотрел сейчас таким преданным взглядом», ¬– думал я, а сам уставился на своего подчиненного, не понимая, как он сумел преодолеть свой страх перед заражением. Он упирается, а я, раззявив рот, стою, и все еще думаю, коснуться или нет забрызганного бетонного обломка. А мне-то чего боятся?»
Плюнул на страхи. Схватился за бетонную каменюку с другой стороны.
– Раз, два, взяли! – кричу.
И поддался обломок. Оторвали мы его от земли и в сторону оттащили. Бросили рядом.
Те Макс тем временем прекратил орать. Смотрю на его глаза и понимаю, что впервые вижу их без очков. Жуткие, зрачков нет. ¬Вообще. Закатил он, видимо, зрачки, когда отключался. Только белки торчат в глазницах. Да и на белки то не очень похоже, даже в свете луны желтизной отдают. Не двигается мужик. Выключился. Еще бы, столько крови потерял. Посмотрел я на его ноги и отвернулся. Тут все понятно – ранение, несовместимое с жизнью. Осколок раздробил ступни, переломал кости до самого колена, превратил конечности в кровавую кашу, смесь мяса, раздробленных костей и прорезиненной кожи ботинок. Здоровый человек в стерильных условиях может и выжил бы, а здесь – задохлик без иммунитета – грязь кругом, мусор, куски кожи, разорванные сухожилия, мясо вперемешку с кусками бетона – с таким фаршем ниже пояса шансов никаких. Если только ноги отрезать по самое немогу, и то, что осталось, в бочку с перегоном опустить. Только, поздно уже, наверное – инфекция знает свое дело.
Эльза приподняла мужа так, что спина его уперлась в злополучный обломок. Нашла очки, нацепила на нос мужчины. Расчистила площадку от камней, оторвала болтающиеся, порванные штанины. Уложила то, что осталось от ног, на непонятно откуда взявшиеся белые портянки. Порылась пальцами в кровавой каше, прищурилась и, поворачиваясь к Доберману, кивнула на большой тесак у него за поясом.
– Дай!
Доберман покосился на меня. А что я мог сказать? Пусть доходяга мучится? Что я зверь, какой? Он хоть и вича, но Добермана спас от верной гибели. Нет шансов – пусть умрет быстро пока в отключке и ни хрена не чувствует. Кивнул я, соглашаясь. Дай, мол, бабе за нас черное дело сделать.
Доберман нехотя протянул тесак женщине, а сам отвернулся. Вижу, жалко ему своего спасителя аж до слез.
Черт! Да куда же мы катимся, скоро обниматься к вичам полезем. Пытаюсь я разозлиться, подзадориваю бойца в себе. Но толку никакого. Не получается, сдохла во мне злость на зараженных, вместе с Максом почила.
– Пошли, пройдемся, пока она тут заканчивает дела скорбные, – потащил я задумчивого Добермана в сторону, пока он еще не заревел, как дите малое. Потом самому же стыдно будет.
Тащу я его, а сам боковым зрением вижу, как женщина вскидывает тесак над головой. Она что? ему башку рубить собралась?
– Дура! – только и успел воскликнуть, как сзади раздался ни на что не похожий звук, рождающийся, когда металлическое лезвие входит в человеческую плоть. – Твою же за ногу! – рванулся я к расчленителю в женском обличие. Рано, получается, решил я, что люди вы.
Вича, не обращая внимания на мое возмущение, в очередной раз вскинула тесак над головой и тут же рубанула мужа по второй ноге. Противно хрястнула кость. Эльза сморщилась. Бросила тесак. Быстро достала из брезентовой сумки бинт, порылась в кармане и вытащила прозрачный пакет с темно-зеленым порошком. Присыпала раны. Зажимая культю ногами, туго (изо всех сил упираясь в землю) замотала сочащийся кровью обрубок. Затем так же проворно расправилась со вторым. Скупые, выверенные движения – как автомат: раз, два, три. Закончила бинтовать и только после этого немного расслабилась. Осторожно, сложив розовые с небольшими белыми пятнами комки на брезентовую сумку, извлекла откуда-то маленькую фляжку, взболтнула, прислушиваясь к глухому бульканью. Отвинтила крышку, заполнила ее и прижала к губам мужа. Те Макс, по всей видимости, пребывал в шоке, на секунду открывая глаза, непроизвольно сглотнул. Приподнял руку, как бы говоря, что все в порядке. Откинув голову на бетонный обломок, снова отключился. Эльза тряхнула головой, шумно вытолкнула воздух из груди и надолго припала к узкому горлышку. Глотая, заухала гулко, как филин.
Сбоку шумно сглотнул Доберман, впиваясь жадными глазами в губы женщины.
– Подождем немного или сразу потащим? – спросил, поворачиваясь ко мне.
– Да вы что, совсем с ума сошли? – возмутился я. – Все одно сдохнет!
– Я без мужа не пойду, хоть убейте! – заявила Эльза таким тоном, что стало понятно – умрет, но не сдвинется с места.

Я поправил автомат, давая понять, что если понадобиться, можем и шлепнуть, хотя знал, что стрелять не стану. Слишком важны для меня сейчас эти два человека.
Ну вот! Они уже и человеками стали. Вздохнул я тяжело, безмерная усталость накатила. По мне, так лучше неделю в гарнизоне сопливый молодняк по плацу гонять, чем решать моральные проблемы.
– Командир, я сам его потащу, – Доберман хлопнул глазами и шагнул к Те Максу.
– Остановись!
«Да за кого он меня держит?! – возмутился я, и тут же подумал уже более спокойно. – А за кого еще ему тебя держать? Ты же всегда боялся заразных как огня. Боялся и ненавидел. Если бы это случилось несколько дней назад, ты бы даже думать не стал, пристрелил бы вича без размышлений. Или не пристрелил бы? Подумал? Нет? А чем же ты тогда от Вонючки отличаешься?»
Вопросы рождались в голове помимо моей воли, один другого паскуднее. С одной стороны – я знал, что и раньше, когда убивал заразных, поступал правильно. Зараза распространяясь убьёт в десятки раз больше людей. С другой… Да что говорить, теперь называть врагами людей, способных подставлять башку ради незнакомого человека, я не мог. В моей голове поселился дух противоречия, который постоянно спорил с моим прежним я, постоянно сомневался в его решениях. Нужно было что-то делать с этой проблемой, пока я совсем не сошел с ума.
– Ладно, перекур! Десять минут – и уходим, – согласился я и кивнул на ботинки Макса, с торчащими из них костями и болтающимися сухожилиями. – Уберите вы это! Смотреть тошно.
Эльза, взглянув на окровавленные ботинки, из которых торчали остатки ног мужа, без содрогания подняла их и зашвырнула за кучу мусора. Зверь-баба!
Доберман пошарил в своей сумке и удивленно расширил глаза.
– Молодцы скрипушники! – воскликнул он, вытаскивая небольшую зеленую фляжку. – Обо всем подумали.
Быстро открутив крышку, он поднес горлышко к носу, довольно сморщился и, резко выдохнув, с жадностью глотнул. «Неужели перегон»? – подумал я, ощущая колючую сухость во рту. Я бы и сам с удовольствием хапнул глоточек. Но не сейчас.
– Отставить! – рявкнул, внезапно чувствуя на языке горьковато-терпкий привкус сивухи.
Доберемся до кордона, нажрусь до одури. Устал я от всех этих передряг. От скрипушников и вичей. А еще больше – от дурацких вопросов, распирающих голову, от ненужных размышлений, выталкивающих наружу невозможные мысли. Кто враг, кто друг?
Да пошли вы все!
Где-то, совсем рядом, загремела жестяная банка. Звук резанул по ушам. Я замер. Боясь вздохнуть, покосился на Добермана. Луна в очередной раз выплыла из-за туч и осветила испуганную физиономию. Боец не шевелился, вытягивая шею, прислушивался к шуму, доносившемуся из-за кучи мусора, оттуда, где упокоились башмаки Те Макса вместе с остатками его ног. Ощущая, как в груди рождается пустота, высасывающая воздух из легких, я не мог вздохнуть. Тревога заполнила все мое существо.
Шум усилился, превращаясь в недовольное рычание, и через минуту на кучу жестяных банок, пластиковых бутылок и железных обломков выбрался большой, лохматый, грязный пес. Горящие глаза зверя осмотрели каждого из нас и остановились на окровавленных культях Те-Макса. Пес расширил ноздри, принюхался и злобно оскалился. С клыков, сверкающих в свете луны, стекала слюна. Сделав шаг в нашу сторону, он злобно сморщил узкую морду и зарычал. Вспоминая о невидимых сородичах, гавкнул. На куче тут же показалась еще собака, еще две и еще... Стая быстро росла, но пока не решалась нападать. Привлеченные запахом крови, со всех сторон собирались дикие псы. Они не просто бежали к добыче, они окружали нас подковой, стремящейся превратиться в сомкнутое кольцо. Это была явно управляемая стая, и где-то поблизости прятался вожак-эмпат.
Такой большой своры я еще не встречал, – переводя ствол автомата из стороны в сторону, я непроизвольно пересчитывал разинутые пасти. Но, когда миновал третий десяток, бросил бесполезное занятие.
– Отходим! – Я сжал курок.
Бесшумная короткая очередь вспорола нагромождение мусора, выбивая легкие банки и на какое-то время прогоняя почуявших добычу хищников.
Эльза, не дожидаясь возвращения псов, подхватила мужа на руки, перебросила на плечо и без особого труда потащила к ближайшему подъезду. Доходяга, наверняка, и раньше ничего не весил, а теперь, минус ноги – и для женщины не груз. И то хорошо – руки Добермана нам сейчас очень пригодятся. А девица – молодец, быстро сообразила, что для нас открытое со всех сторон пространство смертельно опасно. Не успеешь повернуться, как эти твари в затылок вцепятся. Если стаю людоедов ведет эмпат, нет у нас права на ошибку. А потому лучше, если за спиной будет стена.
Доберман, вглядываясь в темноту, водил автоматом из стороны в сторону, медленно отступая к стене высотки.
– Быстрее! – кивнул я на подъезд. Стоило на секунду отвлечься, как темная тень прыгнула в мою сторону.
Доберман дернулся на звук, щелкнул негромкий выстрел, раздался жалкий визг, и к моим ногам рухнула подрагивающая псина с маленькой дыркой в башке.
Отстреливаясь, мы отступили в темноту подъезда. И вовремя – стая возвращалась. Только теперь собаки не шарахались от приглушенных глушителями выстрелов. Щелкающие звуки, казалось, лишь еще больше злят разъяренных хищников. Не останавливаясь, они бросались прямо на стволы автоматов, которые теперь не замолкали ни на секунду. Темные тени взлетали в воздух и падали.
– Отходим, наверх! – приказал я, когда очередная тварь рухнула у наших ног, возле самого крыльца.
Грязные выщербленные ступени мелькнули под ногами, справа заскрипела проржавевшая дверь.
– Сюда! – выкрикнула Эльза, выглядывая из-за железной створки.
Доберман метнулся к женщине, заскочил в квартиру и захлопнул дверь ровно в тот момент, когда я пересек невысоких порог. Противный, визжащий звук, полоснул по нервам – острые когти царапали металл за спиной, а мне казалось, что скребут они эмаль моих ноющих зубов. Не в силах переносить нестерпимого звука, я отошел подальше от двери, огляделся и, замечая решетки на окнах, попробовал расслабиться.
Серые стены вокруг. Отсюда, из темноты, видна каждая пылинка, танцующая в ярком лунном свете, проникающем через окно. Белые прямоугольники на полу расчерчены ровными черными линиями – крупная клетка. Подойдя к решетке, я потянул бурые прутья на себя. Ощущая оставшиеся на ладонях крупные куски ржавчины, скрипнул зубами. Долго не выдержит. Черт! Знал же, что нужно бежать на верхние этажи.
И словно почувствовав мое сомнение, завыли собаки на улице, блеснули в лунном свете клыки, и в решетку ударилось напряженное тело зверя. Лапы провалились в просторные ячейки и яростно рванули воздух перед моим лицом. Я вскинул автомат, хлесткий, как удар кнута, выстрел отбросил лохматую бестию от окна. Выглядывая наружу, я обнаружил под окном полтора десятка зубастых тварей.
Мне бы сейчас умение Сыча ладить с вами. Вспоминая, как четвероногий эмпат усмирил своих собратьев, я вдруг подумал, что и нынешний вожак, проникая в наши мысли, ощущает лишь ярость и желание убивать. А что, если попробовать убедить его в том, что мы не враги.
– Где же ты прячешься, друг? – прошептал я, представляя добродушную морду Сыча. – Не бойся, выходи! Солдат собаки не обидит.
Я говорил еще какие-то нелепые слова, представляя, как из темноты выходит здоровенная псина и берет у меня с руки громадный шмат мяса.
– Командир, ты чего? – Доберман выпучил глаза, разинул рот.
Я прижал палец к губам, погладил воображаемого Сыча по крепкой холке, и в этот момент вдалеке, на пределе слышимости, раздался громкий лай. Беспородные озлобленные шавки под окном на какой-то миг оцепенели, поворачиваясь, злобно заворчали и нехотя потрусили прочь от развалин. А когда через несколько секунд из темноты выскочил громадный Сыч, самые дерзкие, те, что остались, с громким визгом кинулись в разные стороны. Торжествующий победитель неспешно приблизился к стене, взобрался на земляную насыпь возле окна и, поднимаясь на задние лапы, всем телом упал на решетку.
Истонченные, проржавевшие прутья не выдержали его веса и рухнули внутрь комнаты. Здоровенный теленок залетел в окно и метнулся ко мне навстречу. Прижимая к стене, громадная зверюга уперлась тяжелыми лапами в мою грудь, и, когда мокрый шершавый язык коснулся моего лица, я громко завопил.
– Нет, Сыч, не смей!
Я пытался выскользнуть из-под живого пресса, обслюнявленный, но довольный.
– Ну всё, мальчик, всё. Я тоже рад тебя видеть, – выдохнул, с трудом отодвигая тяжелого зверя в сторону.
Из соседней комнаты высунулся испуганный Доберман, но, заметив грозный оскал Сыча, мгновенно исчез.
– Подумай о нем, как о маленьком щенке! – посоветовал я.
– Ты на морду этого щенка посмотри, – донеслось из соседней комнаты. – Это же людоед, и он, похоже, сожрал ноги Те-Макса, а как только появится возможность, доест все остальное. Кровища на зубах.
Поглядывая на рычащего пса, я понял, что с фантазией у Добермана дела обстоят не ахти как. Не удается ему, судя по всему, представить ничего доброго. Хотя, он прав, морда у Сыча действительно красная. Не зная его, нетрудно испугаться. Вон как скалиться. Клыки, как острые лезвия, блестят в темноте. Шерсть в лунном свете переливается, как будто пес только что вылез из воды.
Порычал Сыч, порычал и успокоился, подошел к Эльзе, сунулся мордой в ее руки. Потёрся. Глядя на перекошенное от боли лицо Макса, заскулил. Удивительно, но безногий все же пришел в себя и, постанывая, осматривал приютившее нас убежище.
Лунный свет, заползая в окно, отражался от большой стеклянной панели, висевшей на стене. Он выхватывал из темноты остатки сгнившего шкафа у стены. Приглядываясь, можно было различить кучку ветоши в углу, которая, наверняка, когда-то была диваном или, на худой конец, креслом. Всюду разбросаны пластиковые и металлические предметы непонятного назначения, резиновые фигурки безобразных уродцев с большими головами и громадными ушами. Совсем нелепым казался торчащий в углу, абсолютно целый, деревянный стул, покрытый толстым слоем пыли. Почерневший граненный стакан погрузился в неё на палец. В голове замелькали странные картинки: неспешно бродили люди по квартире, бегали веселые дети, играли с резиновыми уродцами. Старушка на диване потянулась к стакану с водой и…
– Ноги зудят, сил нет! – послышался голос Макса.
Я снова удивился, что звучит он в моем мозгу. Повернулся к сидящему у ржавой батареи калеке. Непреодолимое желание почесать пятку, словно кипятком полоснуло по больным ногам. Жуткое ощущение. Я смотрел на Макса и не мог понять, что со мной происходит. Он протянул согнутые пальцы к окровавленным культям, то ли собираясь почесать отсутствующие ноги, то ли желая удостовериться, что их уже нет. А мои руки сами собой копировали его движения. Нервы вибрировали от боли и невыносимого зуда, исходящего из глубины костей стопы.
Сыч кинулся к Максу и лизнул воздух в том месте, где должны были находиться его ступни, поворачиваясь, посмотрел на мои ноги и жалобно заскулил.
Те Макс в очередной раз тряхнул головой. Вздрогнул и я, ощущая, что наваждение, охватившее меня, быстро развеялось. Разглядывая синие круги под глазами мужчины, увеличивающие темные пятна очков, его жуткий шрам, короткие обрубки на месте ног, я вдруг с удивлением понял, что где-то в глубине души начинаю чувствовать его боль, и испугался, когда осознал, что уже открыто жалею его. Как знать, может неплохой был мужик, пока не…
Почему был? Да потому, все равно не выживет! Я громко застонал, в очередной раз мысленно обзывая себя предателем всех здоровых людей на Земле, которые, как мне казалось, собрались за моей спиной. Стоят и осуждающе смотрят в затылок. Выталкивая навязчивые фантазии из головы, я выглянул в окно и удовлетворенно кивнул – ни одной собаки. Все четвероногое братство разбежалось. Хотя, если подумать, странно это. Ведь был же с ними вожак. Если он эмпат, то для него другой чувствовальшик – соперник, оспаривающий его превосходство. Неужели ушел без боя?
– Или это ты у них за главного? – я подозрительно посмотрел на довольного Сыча, шумно грызущего сухой паек Эльзы, и задумчиво покачал головой.
Зверь на мгновенье перестал терзать жесткий брикет мощными клыками и опустил голову – понял, о чем я говорю.
Ладно, зверюга, я тебя не виню! Ведь если разобраться, ты ничем не отличаешься от нашего брата. Хотя нет, отличаешься. Охотишься, когда хочешь есть, а мы, когда считаем, что нас кто-то хочет убить, или просто очень не нравится. И нам не важно, что нам не нравится, важно, что он – враг. Ты, брат, точно знаешь, кто для тебя представляет угрозу, а кто только изображает противника, а мы, увы, слишком часто ошибаемся. Вот именно, ошибаемся. Откуда Доберману например знать, что Сыч – очень большой и в общем-то добрый щенок? Он видит окровавленные клыки и тут же дорисовывает страшную картинку в своей голове. Именно поэтому не подходит Сыч до сих пор к нему, только косится, да порыкивает, когда боец приближается. Может, если не было меня, они поубивали бы друг-друга. Вот и получается, что страхи Добермана работают против самого же Добермана, превращая его во врага собаки. А Эльзу Сыч сразу признал. В Те Максе он вообще растворился, устроился (так и хочется сказать в ногах) в обрубках и точит сухой паек с таким удовольствием, словно кусок свежего мяса с голодухи. Лишь иногда подрагивает синхронно с Максом, как будто боль человека достает и его изнутри. Вот этого я никак понять не могу. Как может мужик, у которого только что оттяпали обе ноги, думать о чем-то хорошем? А может, не нужны псу-эмпату нарисованные в голове красивые картинки. Может достаточно, чтобы он знал: человек – друг, ну или хотя бы не враг.
Чем больше я думал, тем больше вопросов появлялось в моей голове. Почему Сыч не узнал меня, когда собрал свою команду для охоты на нас? Хотя, были у меня соображения и на этот счет. Если бы я умел заглядывать в чужую голову и хоть на секунду увидел свои мысли в тот момент, когда Эльза рубила ноги Максу, то я бы решил, что передо мной кровожадный злобный монстр, которого срочно нужно загрызть. И не важно, думал ли я о собаках, как о врагах. Хотя и это было, но чуть позже. Тогда я был рад тому, что Эльза решила убить своего мужа. Да, рад! Как бы сейчас не старался убедить себя в обратном. А эмпаты видят не то, что мы хотим им показать, а то, что мы есть на самом деле. Это у меня бардак в голове – то он враг, то он друг, а у Сыча с сортировкой на своих и чужих все в порядке. Кстати, нужно не забыть спросить у Добермана, что же он так не любит в собаках.
– Ну что, горемыки, передохнули? Пора! – кивнул я Эльзе и вышел из комнаты.
Пусть сами решают, что делать с Те Максом. Решат переть на себе – пусть тащат. Я в эти игры не играю. Я должен обеспечивать их безопасность и довести всю группу до кордона, передать беглецов майору, а там уж его дело, как с ними поступить.

В принципе, идти нам осталось не больше километра, а первые посты и того раньше начнутся. Это если напрямую. А если между развалинами, обходя каждую яму, каждую кочку, осторожничая и оглядываясь, ожидая удара из каждого окна надвигающихся со всем сторон зданий, то не так уж и близко. Но идти надо.
Пока я спускался по щербатым ступеням, Сыч опередил меня и, выбежав на улицу, навострил уши; замер, устремляя внимательный взгляд в сгущающий перед собой сумрак. Вытянулся весь, задрожал, словно услышал чей-то зов. Я громко кашлянул и вздохнул, каким-то шестым чувством ощущая, что вот сейчас пес уйдет. Сыч подбежал ко мне, потерся о протянутую руку, повернулся и громадными прыжками понесся в темноту.
Сыч сделал свое дело, Сыч может уходить. Я мысленно улыбнулся и тут же услышал радостный лай. Многочисленные собачьи голоса вторили ему со всех сторон. И весь этот нестройный гам быстро удалялся. Теперь, если и засел кто в развалинах, еще долго высунуться не посмеет. Одно дело встретиться с людьми, другое дело столкнуться в темноте со стаей оголодавших организованных собак.
Из подъезда показался двухголовый Доберман. Широкий кожаный пояс стягивал его живот и живот Макса одновременно. Приковывая спину безногого к его спине и удерживая его плечи вплотную к плечам доходяги, толстый ремень для ношения автомата стягивал узкую грудь калеки и Добермана. Конечно, подвижность обоих участников живой спарки сильно ограничивалась, но теперь Доберман мог похвастаться, что имеет глаза на затылке.
Я одобрительно качнул головой. Осмотрел доходягу. Тот больше не выглядел умирающим. И хотя больше походил на средней величины походный рюкзак, висевший на плечах бойца, но все же мог принести реальную пользу. Прижимая маленький «Вихрь» к груди, он водил головой из стороны в сторону, словно прислушивался к окружающим звукам и ощупывал местность внимательным взглядом. Вот только много ли он видит ночью через темные очки. И зачем вообще ему очки ночью. На мгновенье перед глазами всплыла жуткая картинка – желтые глаза без зрачков, только выглядели они сейчас как бельма слепого. Я перевел взгляд на женщину. Эльза, готовая в любой момент подхватить автомат супруга, вышагивал следом, совсем рядом. Смотри-ка, спелись – прямо одна команда. Только, не забыть бы, перед кордоном забрать автомат у доходяги. А то объясняй потом, как оружие оказалось в руках у вича. Даже если он мнит себя парламентером, это вовсе не значит, что наши заградители примут его за своего. Впрочем, объяснять так и так много чего придется. И майору, и… знакомым, сотоварищам. Слава богу, не так уж много у меня товарищей. Объяснять им откуда автомат у вича, и почему он без ног и многое, многое другое.
Доберман – рисконавт, не испугался заразиться. Долг Те Максу возвращает. Я всегда знал, что ребята у меня правильные. Вот только можно ли считать себя обязанным вичу? Ну, да ладно! Жизнь покажет, кто прав. Разберемся. Я дождался, пока боец поравнялся со мной, и спросил:
– Ты уверен, что хочешь, чтобы тебя видели с таким грузом?
Доберман посмотрел в мою сторону, вымученно улыбнулся и устало произнес:
– Не гони, командир! Мне впору размышлять о том, что подумают жители подземки, а не наши вояки.
Задумался я и понял, что смысл в его словах есть. И мне неплохо бы об этом подумать, если желаю и дальше приносить пользу обществу.
– Слушай, а может быть так, чтобы ваша зараза не прилипла к нему? – кивая на Добермана, спросил я Эльзу.
Худое лицо женщины на мгновение вспыхнуло, синеватые пятна стали багровыми.
– С чего ты решил, что он заразился? – возмутилась она так откровенно, что я опешил.
– То есть… как это?
– Макс не инфицирован, – Эльза покачала головой, с трудом скрывая сквозившее во взгляде негодование. – Так что ты зря переживаешь за своего товарища.
– А ты? – только и смог выдавить я.
– Я, да!
– Но, как же вы родили Диану? – прежние опасения вернулись в мою голову. Фантазии об извращенцах, живущих в подземке, вновь поселились в моих мыслях. Неужели я был прав, и они действительно используют похищенных бойцов для рождения детей.
Глядя на мое вытянувшееся лицо, Эльза громко засмеялась и ее смех, отражаясь от голых бетонных стен, еще долго бродил среди унылых развалин.
– Дааа уж! Ваши представления о нас, похоже, на самом высоком уровне – в районе наших задниц. Все извращенцы, не так ли? – съязвила она, не прекращая улыбаться.
И что ржет? Что тут смешного? В очередной раз, после того как мой маленький отряд покинул привычный мир, я удивился способности некоторых едва знакомых людей (и нелюдей) проникать в мои мысли. Почему так? Может я такой простой? Эльза и даже Сыч, свободно могут понять, о чем думаю я, словно в открытой книге читать мои страхи и опасения, а я не всегда могу угадать даже настроение Добермана, хотя служу с ним не один год. Вот и сейчас, смотрю я на него и при всем моем желании не могу заметить ни испуга, ни сожаления. Как будто ему все равно, кто висит у него на спине: заразный скрипушник, вича, гепат или просто безногий инвалид.
– Пойми ты, ВИЧ – это не вирус гриппа. Им нельзя заразиться, просто находясь рядом, здороваясь, обнимаясь и даже разделив с больным пищу. У нас об этом знают даже малые дети. Только когда кровь с кровью, или… – Эльза вульгарно двинула бедрами, улыбаясь, посмотрела на меня, – при половом акте. И то, в последнем случае вероятность заразиться для такого мужика, как ты, с одного раза, значительно меньше одного процента. Уж и не знаю, что вы там себе напридумывали про нас, но большая половина тех, кого вы зовете вичами – неинфицированные люди. Количество безразличных к вирусу с каждым годом росло. Даже до того момента, пока не родилась наша девочка. Ну а сейчас.
– Нонпрогрессоры? – успел вставить я, стремясь блеснуть своими познаниями, не зря же читаю все, что попадается под руку.
– Если уж пользоваться подобной терминологией, то супернонпрогрессоры, – согласилась Эльза.
Ну-ну! Я скривился, показывая свое отношение к сказанному, но промолчал. Что-то насторожило меня. Я был уверен, что заметил едва уловимое движение в доме, мимо которого мы проходили. Точнее, на какое-то мгновение мне показалось, что дом скакнул, мгновенно убегая от меня. В одном из его окон мелькнула фигура человека, прижимающего длинную снайперскую винтовку к плечу. Но стоило мне повернуться к развалинам, как дом вернулся на свое место, и видение стрелка исчезло, а вместе с ним растаяло ощущением опасности. Словно кто-то на секунду включил и выключил изображение, рождающееся в чужих глазах, И совершенно случайно попавшее в мою голову. Я стоял неподвижно, борясь с острым желанием рухнуть на землю. Прекрасно понимая, что тем самым признаю реальность мелькнувшего перед глазами видения.
Прошло еще пару секунд, и я отчетливо осознал, что-то произошло за моей спиной, точно щелкнула плетка где-то за мусорной кучей. Над головой громко вскрикнул человек. Мои глаза скользнули на крик, взгляд уперся в распластавшуюся на подоконнике третьего этажа фигуру снайпера. Ствол длинной винтовки торчал из-под неподвижного тела, левая рука безвольно свисала вдоль серой бетонной стены.
Значит, не показалось. Не зная, радоваться мне или расстраиваться, я в очередной раз увидел, как серое здание мгновенно отдаляется, унося маленький труп стрелка. Я смотрел на него и ощущал, как испуг сменяется радостью, вот только это была не моя радость – слишком яркое, слишком необычное и чистое чувство. Таких эмоций я давно не испытывал, и это пугало меня больше, чем опасность, минуту назад угрожавшая моей жизни.
Эльза подозрительно покосилась на меня, распахнула глаза и обрадовано кивнула. Что уж она во мне увидела, не знаю, но обрадовалась – я уверен.
– Кровь нашей девочки превращает любого человека в нонпрогрессора не только для ВИЧ, но и для любого другого вирусного заболевания, – продолжила она, как ни в чем не бывало. – Да и с бактериями та же картина, – она говорила, а в голове моей зрела уверенность, что ее слова ничем кроме правды быть не могут. Не должны быть ничем кроме… Нет! – Я встряхнул головой, прогоняя назойливые мысли и чуждые мне ощущения. Я задыхался. Я сходил с ума. Я готов был броситься на стену, чтобы выбить их из своего черепа, пусть и вместе с мозгами. Я…
– Спокойнее, боец! – Эльза осторожно коснулась моего плеча. – Это очень скоро пройдет. Нужно только привыкнуть и принять, как должное.
Все мои страхи, приглушенные впечатлениями последних дней, моментально вернулись, мгновенно заполняя все мои мысли без остатка. Сознание изо всех сил боролось с посторонним вмешательством.
– Что вы со мною сделали? – заорал я, отпрыгивая от спидозной сучки и сжимая автомат так, что заскрипели побелевшие от напряжения костяшки пальцев. – Убью! Обоих! ¬¬
Пылающий ненавистью взгляд метнулся к спокойному лицу, перепрыгнул на безногого калеку. Мазнул по измученной физиономии. Макс дернулся, как будто получил удар в скулу, и отключился. Негромко ударился о землю автомат, руки безвольными плетями повисли вдоль тела, которое мгновенно превратилось в мешок с костями, притороченный к спине Добермана. Нащупывая дрожащим пальцем курок, я решительно шагнул к Эльзе. «Остановись! Они нужны тебе живыми! – вопил в голове голос разума, но тело не желало подчиняться его призывам. ¬И тогда в ход пошел последний аргумент. – Они нужны майору». Последняя мысль подействовала на меня отрезвляюще. Я готов был успокоиться, но в этот момент резкая боль пронзила мою правую руку. Напрягая указательный палец и представляя, как сжимаю курок автомата, я вдруг понял, что моя пятерня затвердела и совсем не шевелится. Все мои старания были напрасны – мои пальцы парализовало, они не слушались приказов моего мозга. Испуганный временной потерей контроля над своим телом, я еще больше разозлился, но вместо того, чтобы безрезультатно рвать курок на себя, решил попробовать иной способ борьбы со странным параличом – попытался расслабиться. И тут же мое тело обрело былую подвижность. Вот только желание стрелять вичей к тому времени напрочь улетучилось.
«Может они и не причем. Нужно, доставим!» – подумал я, фиксируя предохранитель.
– Мы – не враги, – ни с того ни с сего произнесла Эльза и кивнула на Макса. – Зачем ты так с ним?
– Его хоть кто-то пальцем тронул?! – рыкнул я грубо.
Оправдываясь, я нападал.
– Ты до сих пор ничего не понял. Макс один из самых сильных телепатов, и для него мысленный удар ничем не отличается от физического.
– Ты хочешь сказать, что любой идиот может свалить его с ног, только подумав? – упираясь взглядом в культи задохлика, я на секунду замолчал. – Вранье все это.
– Не каждый.
– Тогда почему он вырубился?
Эльзя внимательно посмотрела на меня, как будто решалась, и, качнув головой, продолжила:
– Ты, не каждый!
Вконец запутавшийся и возмущенный, я закатил глаза и хотел было открыть рот, но женщина предупредила мое движение, прижав палец к губам.
– Нужно найти место, где нас никто не сможет прервать, и я расскажу все, что ты рано или поздно узнаешь.
Я огляделся в поисках безопасного закутка и тут же неподалеку заметил трансформаторную будку с двумя громадными железными дверями, больше похожими на приоткрытые ворота. Понятное дело, внутри уже давно ничего не работало, электричество, черт знает с какого времени отключили, но стоявшее на отшибе строение могло защитить нас от случайного взгляда, избавить от ненужных ушей. И я решил, что укрытия, лучше этого, нам не найти. Пробираясь сквозь кучи мусора, поспешил к кирпичному строению. Эльза и Доберман двинули за мной.
Через пару минут громадные двери с невероятным скрипом закрылись за нашими спинами, а когда глаза привыкли к полумраку, мы столкнулись с идеальным беспорядком. Видимо будку разграбили еще в те времена, когда соседние с нею дома были заселены. Множество разбитых труб, скрывающих большие, в руку толщиной кабели, торчало из подземного канала. Металлические шкафы, сорванные со своих мест, валялись на растрескавшемся полу. Вдоль стен, с небольшими окнами-бойницами, через которые просачивался утренний свет, ютились перекошенные, разбитые жестяные короба. Длинные рубильники торчали из их боков, а маленькие пластиковые отверстия пялились на гостей осколками стекла, черного пластика и непонятными шкалами старинных приборов. От штукатурки остались лишь отдельные фрагменты, кое-как державшиеся на стенах в темных углах будки. В центре кирпичного склепа торчали массивные стальные короба, покрытые толстым слоем пыли и засыпанные остатками окаменевшей штукатурки. Лишь маленький уголок возле самой двери производил впечатление обжитого пространства.
Небольшой железный стол и пара алюминиевых ящиков вместо стульев – сносная обстановка для временного пристанища. Доберман попытался устроиться на краешке столешницы, но пришедший в себя доходяга за его спиной громко застонал – обрубки его ног уперлись в металлическую поверхность.
Эльза поторопилась к раненному. Помогая бойцу освободиться от скрипящей зубами обузы, отстегнула автоматный ремень, стягивающий грудь. Доберман расстегнул пояс и, громко скрипя суставами, потянулся. Макс, раскидывая освободившиеся руки в стороны, повалился лицом на стол; перевернулся и, тяжело вздыхая, заворочался. Женщина уселась рядом – на металлическом ящике. Взяла руку мужа в свою, прижала к лицу. Те Макс, мгновенно прекращая стонать, замер неподвижно.
– Нуу? – протянул я, располагаясь на одном из перевернутых шкафов. – Что же со мной не так?
Эльза скривилась, как будто я ляпнул несусветную глупость. Свободной рукой откидывая капюшон, очень по-женски, совсем как моя Марта, поправила сбившиеся в кучу волосы. Секунда, и женщина исчезла, уставший боец заглянул в мои глаза, по мужски ожег холодным презрением.
Мне вдруг стало не по себе. На какой-то миг я ощутил себя полным ничтожеством.
– Вы всегда печетесь только о себе? – начала Эльза, и, замечая, как напряглось мое лицо, быстро добавила. – Можешь не отвечать, – подумала секунду и продолжила. – Мы не одну сотню лет живем среди страданий и боли, и поэтому вынуждены постоянно прислушиваться к состоянию организма, как своего, так и чужого. Может быть именно поэтому, среди нас оказалось много людей, которые чувствуют чужую боль и наиболее яркие эмоции. С тех пор, как фашист Кожемякин запер нас в подземке, мы должны были…
Я не выдержал.
– Если бы не генерал Кожемякин, мы бы все… – заорал, вскакивая. – Только благодаря ему, мы до сих пор еще живы!

– Бедненький мальчик! – вздохнула Эльза. – Похоже, тебе забыли рассказать, что герой-генерал, прежде чем занять место на постаменте спасителей человечества, создал в своей лаборатории вакцину от гриппа. Её долго держали в секрете, а когда один из его учеников все же решил применить ее, результат превзошел самые смелые предположения. Сезонные вспышки эпидемии, каждую весну и осень изнуряющие население, прекратились на много десятилетий. Но позже оказалось, что прижившийся в человеческом организме вирулентный вирус, сталкиваясь с очередным лекарством от кашля, мутировал и превратился в монстра. В течение нескольких дней новый штамм пожирал легкие пациента. И если бы население громадного жилого района не изолировало себя, добрая половина города полегла бы в страшных мучениях, выхаркивая перед смертью свои внутренности. Тех, кто выжил, вы назвали скрипушниками. История с полиционерами, запершими себя в Тропаревской чаще, произошла через много лет после смерти героя, поэтому никто не стал вытаскивать скелет легендарного генерала из могилы.
Я больше не мог слышать ее бредни, зажимая уши руками, замотал головой. Она пыталась внушить мне то, во что я поверить никак не мог. Герой, спаситель города, по ее словам, загубил сотни тысяч сограждан. Зло распирало меня изнутри, будоражило мысли. Руки тряслись. Сердце ухало громко и часто, гоняя по телу разгоряченную кровь. Глаза затянула алая пелена. Как раненный зверь, я метался в полумраке между обломками аппаратуры, пиная и круша кулаками остатки приборов, выскакивающих из багровой темноты.
Вздрагивали, прогибаясь от моих ударов тонкие металлические двери, разлетались вдребезги висевшие на стенах полки, взлетала в воздух, забивая легкие, вездесущая невидимая пыль, а я все не мог успокоиться. Вичи нужны мне, и только поэтому я до сих пор не пристрелил их. Они нужны майору, нужны, нужны… – я, не переставая, напоминал себе об этом, а губы (между злобными ударами кулаков) самопроизвольно выплевывали короткие и жесткие ругательства:
– Спидозная сучка! Врешь, тварь!
Эльза спокойно взирала на мои попытки сбросить пар, не обращая внимания на крики, как будто точно знала, что стрелять я не стану.
– Ладно, боец, забудем генерала. Потолкуем о нас, – предложила она, примирительно улыбаясь, когда я наконец-то справился с бурей эмоций и, возвращаясь к поваленному шкафу, смахнул грязную дерюжку на пол. Усаживаясь на чье-то бывшее ложе, я кивнул и, сжимая кулаки, приготовился слушать.
– Все началось с того, что нам не хватало лекарств. Не каких-то дорогих, а обычных – обезболивающих. Мы пришли в подземку не умирать. Пока вы боролись с нами, мы воевали с болезнями. Без таблеток и микстур, врачевали исключительно сочувствием и любовью. Очень скоро стало ясно, что среди нас очень много эмпатов. Они чувствовали чужую боль, впитывая ее в себя, могли уменьшать страдания больных. С какого-то момента мы стали отбирать самых сильных эмпатов и самых здоровых нонпрогрессоров. Избранным предоставлялись самые лучшие условия жизни, какие были возможны в наших условиях. Взамен от них требовалось одно – потомство. Выбранные пары – благо их оказалось много – имели до десяти детей и больше. Остальным жителям рожать запрещалось, – в этом месте Эльза заметно погрустнела. – Мы не могли прокормить уже имевшиеся лишние рты.
– И вы? – я уставился на помрачневшую женщину.
– Уничтожали новорожденных? Да, да, да! Мы убивали младенцев, – вытолкнула она нервно и, с трудом успокаиваясь, продолжила. – Новорожденные без нужных свойств отбраковывались, а избранные вновь встраивались в детородящую цепочку. Поколение за поколением ¬– более двухсот лет мы лепили человека, способного не только противостоять вирусу, но и помогать другим. Одна беда – количество эмпатов в нашей программе постоянно уменьшалось. И мы уже готовы были сдаться. Но однажды на свет появился первый телепат. Мальчишка был очень слабым, постоянно и сильно болел, но непонятным образом все же сумел дожить до пятнадцати лет. Несмотря на свои ограниченные способности он не только понял, что свойства организма поддаются ментальному программированию, но и доказал это на практике. В пятнадцать – наш первенец подверг себя полной эмпатической стерилизации. Когда его спросили, зачем, он ответил: «Злейшему врагу не пожелаю таких ощущений. Как только я понял, что меня убивает чужая боль, а не своя, я решил избавиться от этой способности».
– И что вы с ним сделали? – Мне вдруг стало интересно, насколько далеко распространяются «врачевание любовью и сочувствием».
Эльза молча покачала головой из стороны в сторону и уперлась в меня задумчивым взглядом.
– Нельзя заставить человека сострадать.
– Вы хренову гору лет создавали своего супера, а когда он убил вашу мечту, вы?! – удивленный, я не мог даже закончить свою мысль. – Блаженные! – скривился. – А другие? – спросил, ожидая продолжения рассказа.
– Других не было. Трагедия состояла в том, что после этого ни один участвующий в программе отбора не стал ни телепатом, ни даже эмпатом.
– И?
¬– Если бы ни наш запрет на рождение детей, не включенных в программу, который мы всегда считали необходимым злом, не было бы ничего дальше. Наш телепат, по всей видимости, был исключением из правил. Отклонением от нормы. Мутантом-одиночкой. Это потом мы поняли, что ошибались в главном. В наших условиях – с болью и страданием, помноженной на десятки тысяч крат – телепат появиться не мог в принципе. Какое существо согласиться взять на себя столько боли и жить с нею? Только тот, которому этот дар будет жизненно необходим, то, кому он поможет выжить.
Где-то на улице загремел металлический лист. Я зашипел, прижимая палец к губам. Стараясь не задеть обломков, метнулся к громадным воротам. Осторожно выглянул наружу.
Холодный туман тонким, едва заметным слоем накрывал землю. Осеннее солнце еще не взошло, но верхушки разрушенных высоток уже пылали в густых оранжевых лучах. Раскаленная полоса ширилась, плавно сползала по мрачным развалинам к земле, превращая унылые параллелепипеды и цилиндры многоэтажек в ярко-горящие свечки.
Звук повторился. Дергаясь и оглядываясь, я ничего не увидел, только ощутил, как прохладный ветерок коснулся лица. Еще дуновение, и с грохотом рухнул на растрескавшийся асфальт жестяной лист, сорвавшийся с одного из балконов. Выдохнув задержавшийся в груди воздух, я расслабился.
– День настает, пора отправляться, – возвестил, возвращаясь в сонную темноту трансформаторной будки.
– Не терпится сдать нас своему начальству? – улыбнулась Эльза. – А тебе не интересно услышать окончания нашей истории?
Она права, если не услышу продолжения, буду весь оставшийся путь терзаться вопросами. И майор, наверняка, еще спит. Пока выйдем, пока доберемся до кардона, глядишь, проснется.
Я без труда нашел оправдание нашей задержке, а потому согласно кивнул:
– Хорошо, только давай короче! ¬
Эльза в очередной раз спрятала улыбку. Я почему-то был уверен, что она заранее знала мой ответ.
– Мы вынуждены были закрыть программу. Она и раньше вызывала недовольство наших жителей. А как же иначе? Слишком хорошо жили ее участники, по сравнению с большинством населения подземки. Попробуй, объясни постоянно голодающим людям, что благополучие сытого меньшинства необходимо для того, чтобы когда-то в будущем оно могло спасти не нас, а наших потомков.
Я согласно кивнул и на какой-то миг забыл о своем стремлении поскорее продолжить путь. Что-то неуловимо знакомое проскользнуло в нарисованной вичей картинке. Что-то такое, о чем я никогда раньше не думал. Перед глазами промелькнуло и исчезло ухоженное лицо майора, выплыл из небытия большой подбородок и заплывшие жиром глаза полковника Реутова. «Тогда и заживем» – зазвучал в голове его голос.
– И в тот момент, когда мы решили, больше не возвращаться к попыткам подстегнуть черепаху-эволюцию, из заброшенных туннелей появилась странная парочка – слепой едва стоящий на ногах молодой человек в сопровождении громадного черного как уголь дога. Вы бы видели, что произошло, когда они появились. Это было… пришествие Бога. Лежавшие в жилых вагонах повалили наружу, те, кого живая волна застала на платформе, ползли, протягивая руки, навстречу парню с мутными бельмами на месте глаз.
– Короче! – потребовал я, понимая, что Эльза может еще долго распинаться, описывая появление слепого божества.
– Это был очень сильный телепат, чувствовальщик и лекарь одновременно. И он пришел не один. Через некоторое время к нему присоединились еще двое. Такие же слепые, грязные и тощие, как собаки, в сопровождении которых они вышли в жилую зону. Больше никто из заброшенных туннелей не появился. Команда поисковиков, отправленная в нежилые шахты, нашла лишь множество скелетов, принадлежащих взрослым женщинам и грудным детям. Осталось только предположить, что это были останки тех, кто вопреки запрету рожать, уходил во мрак, чтобы спасти свое потомство. – Эльза замолчала и виновато потупилась.
– Ну и что? – не удержался я.
– Мы, потомки изгнанных под землю, заставили бедных женщин бежать еще дальше, в темноту одиночества. Какие цели могли заставить нас сделать это? – в голосе Эльзы плескалось отчаяние.
Просачиваясь в сознание, непереносимое чувство заставляло меня переживать ее эмоции, как будто они рождались во мне. Я знал, что она чувствует, и это страшно пугало меня. На какой-то миг я даже понял, что ощущал первый телепат, когда убил в себе ментальные способности. Стараясь как-то отвлечься, я задумался о слепцах.
– Как же они не померли с голода? И как общались между собой, как? – не договорил я – ответ пришел раньше, чем я успел до конца задать свой последний вопрос.