В связи с ремонтом раскопал своих подвалов и обнаружил рукопись пятнадцатилетней давности. Надо обнародовать в конце концов.

К Парфенону мой служебный лимузин подкатил в начале девятого (ай-яй-яй, какой пассаж — опоздал-таки). Упругой походкой, но не спеша (с какой стати?), поднимаюсь по лестнице, прохожу мимо пятнистых кариатид, застывших у входа с автоматами на шеях. Знакомые рожи дежурят. Они вообще все на одно лицо, эти птенцы Фельдмаршала — морды хоть прикуривай, лапы в цыпках, щёки на погонах, затылки в складочку — боевой авангард Службы Охраны. Орлы! Навозные. Косятся, но молчат, пропуск не требуют.
Верно мыслите, юноши! А то тут на днях потребовал один, дурашка неуклюжий — поскользнулся и стукнулся лицом об кулак проходившего мимо молодого симпатичного полковника. Где-то раза три подряд. Неловкий такой.
Вообще-то пропуска предъявляют все. Даже Командор, такой вот маразм. Как будто нашего Командора никто ни разу не знает и ни разу по телевизору не видел. С одной стороны — дебилизм, конечно, а с другой — традиция. То есть — порядок. Парфенон есть Парфенон, не пивнуха какая, организация серьёзная, со своими правилами, танцами, песнями и показыванием пропусков на входе.

Но я-то другое дело. Я-то герой. Я — полковник Хаскульд Чёрный, кавалер «Звезды Славы» с мечами и «Знамени Отважных» всех трёх степеней (плюс куча значков от дружественных держав, не считая именного оружия), начальник Департамента Особых Поручений, свой-в-доску-парень, весельчак и добрая душа. Для тех, кто понимает, разумеется.
И надо понимать, что по карманам шарить за пропуском мне не с руки, у меня костюм не предназначен. У меня костюм от Витковски, серый такой, с отливом. Как я буду пропуск искать в таком костюме? Это же форменное свинство, и раз ты не понимаешь такого факта — судьба твоя получить в грызло. И гордиться этим. Ибо в грызло ты схлопотал не от какого-нибудь захудалого генштабиста, а от самого полковника Хаскульда Чёрного, настоящего полковника, боевого и орденоносного.

В фойе Парфенона из-за кадок с пальмами выскакивает дежурный, штабс-капитан, пытается догнать меня меня строевым шагом, бормоча форму доклада: «Господин полковник, дежурный по штабу…»
Отмахиваюсь «Да ладно. Началось уже?» «Так точно!» — бодро сообщает тот.

Вот ведь — мой ровесник. Но — штабс-капитан. А я — полковник. Судьба!
Однако время — шесть минут девятого, надо бы наддать, а то Командор шибко не любит «опоздунов». Совещание утром понедельника — святое совещание. Каждый сотрудник обязан присутствовать на Святом Совещании утром понедельника. Даже если он с похмелья. Даже если он болен, ранен и не выспался. Даже если он умер, но не проведён по штатному расписанию как мёртвый — обязан присутствовать. Подняться из могилы и прибыть к установленному сроку, имея на руках блокнот и ручку для записывания устанавливаемых задач и умных мыслей начальства.

Кстати, о блокноте. Как это я упустил…
На третьем этаже Парфенона безлюдье и тишина, захудалую тетрадку спросить не у кого. Святая святых, здесь пасутся мамонты. Кругом ковры, хрустальные люстры, двери морёного дерева — кабинеты Командора, замов Правой Руки, Левой Ноги, Советников по Волнующим Вопросам и прочей шушеры. Ччерт, но не возвращаться же, мне бы хоть бумажку какую для отвода глаз.
Заглядываю в Приёмную — слава богу, Лолка здесь, на месте. Лолочка-референт, губки бантиком, глазки синие «хлоп-хлоп» — скучает, радость, за рабочим столом по-над журнальчиком.
Увидела меня, глазки округлила, закричала шёпотом:
— Ты где пропадаешь? Уже началось давно!

Строгая девочка, это я помню ещё по Рио-де-Пальма — дня три её уламывал, не соврать. Сработало то, что я тогда из госпиталя только выписался — суровый воин в порезах и в ранах, на солнечном взморье, один как перст, всеми покинутый и в душевном страдании. Ведь пожалела, снизошла — поначалу с робким трепетом, а потом с таким пылом, что мне впору обратно в госпиталь отправляться по причине измождения. Огонь-девка.
Такие в душу западают надолго.
И ведь не бросил же её тогда, принял участие. Нажал нужные рычаги, представил кому надо, а дальше она сама-сама-сама. Талантливая девочка. Теперь вот у самого Командора в референтах с окладом двадцать штук в год, плохо ли. На трусишки с помадой хватает, ещё и остаётся, должно быть.

— Лолка, у тебя нет какой-нибудь тетрадки? Ну, или папочки для имиджа?

Мне сейчас плевать чего, хоть книжку по макраме, лишь бы не с пустыми руками в зал заходить. С пустыми руками умный вид не получается. А Командор требует от подчинённых умного вида.
Лола пожимает плечами и достаёт из стола шикарную папку жёлтой кожи с золотым брелоком-вензелем:
— Вот, Фельдмаршал оставил на сохранение. Пойдёт?
— Ух ты. Ай да Фон Пильц, сразу видно — фельдмаршал, не босяк какой. Серьёзная вещь, с такой можно ходить по совещаниям. Спасибо, солнышко, опять ты меня выручила!

Всё-таки забываю Лолку, забываю, а зря. Хорошая ведь баба, отзывчивая. Надо бы ей подарок принести. Шоколадку там, или цветов каких-нибудь. А лучше духи. Вот именно — импортные духи, которые Сёгур с таможни притащил. Целая упаковка, таможенный конфискат.
Хотя, нет. Духов уже нету. Их тёлки вчерашние упёрли…
Стоп, а где мы их подцепили? Не иначе — в «Розовой лагуне». Четыре валькирии, четыре цветка, как знак траура. Потом поехали домой, Сёгур внезапно упал и уснул, а валькирии оказались дьяволицами и до утра изощрённо мучили молодого полковника. Вдобавок сожрали весь десерт и спёрли упаковку духов, таможенный конфискат. Нет, ну а кто? Не выпил же я духи эти несчастные. Это цинизм — пить духи, когда в стране трудности с зубной пастой, колготками и прочим необходимым. Нонсенс.

Последний взгляд в ростовое зеркало на стене приёмной — поправить галстук, придать нужную задумчивость лицу. Но глаза красные — это заметно. И разит теперь на гектар, надо полагать.
— Опять пьянствовал, — морщится Лолка.
— Отнюдь, душа моя, мы с Сёгуром всю ночь проверяли караулы. Сама знаешь, служба. Обстановка неспокойная, требует постоянного контроля.
— Да уж знаю я вашу обстановку, — сварливо говорит Лола, — пьянки-гулянки. От тебя даже пахнет падшими женщинами, фу!
— Не «фу», а «мняка», — улыбаюсь в ответ, — Это у меня одеколон такой, дурочка. И не злись, тебе не идёт.

Подхватив папку под мышку, направляюсь к конференц-залу.
Эх, Лолка, разве ж я виноват, что Командор тебя не пользует? Он тут никого не пользует, кроме своих замов, образно говоря. Уж больно круто ты замахнулась, дева моя хитромудровымудренная. Крутила бы ты аншеф-генерала Вериго, он мужичок покладистый, ради тебя спляшет как нужно. И супругу свою кинет запросто ради такой принцессы, и небо в алмазах устроит в пределах должностного оклада, на всё пойдёт. Но Командор — нет, не вариант, определённо. Он же службист, моральный истукан, одним словом — сволочь ещё та.

Слегка постучав, влетаю в зал:
— Господин верховный…
Командор обрывает меня взмахом руки и указывает на свободное место за бескрайним совещательным столом.
Большая Коллегия в разгаре. Стена увешана «простынями» тактических карт, сводными таблицами расчётов и разноцветными графиками. Вдоль неё бродит с указкой наперевес начальник оперативного планирования и невнятно бубнит что-то, периодически протирая потную лысину платочком. Народ вокруг зачарованно слушает.

Я бесшумно сажусь на место, кладу папку на стол. Сидящий напротив Фон Пильц почему-то сразу меняется в лице. Явно краснеет.
Да не жмись ты, старичина, верну я тебе твою папку в целости. Что за народ — одно жлобьё вокруг, за грошовую шмотку удавятся.
А мне сегодня повезло — по правую руку от меня Лада Остич, Ладушка-лебёдушка, сахар сердца моего — начальник группы анализа и прогностики, женщина мечты и вечное «динамо». То есть, печаль неизлечимая. Глянула искоса из-под длинных ресниц холодно-мельком и отвернулась, неприступная моя. Эх и рассказал бы я тебе сейчас, эх и выплеснул бы…
Но это потом, потом. Сейчас нужно вникнуть, про что поёт наша филармония.

Начопер уже закончил свою арию и Командор донимает его вопросами. Что там у нас сегодня в повестке? Опять Аномалия. Вечная, неуничтожимая, зловредная Аномалия — дизентерийная амёба на здоровом теле великой страны.
Хотя мы её постоянно побеждаем. То есть, «имеем успех» по выражению оперов. Но Аномалия не сдаётся, что удивительно. Её можно облагородить колючей проволокой по периметру, обваловать бульдозерами, поставить санитарные кордоны с пулемётами — и всё равно, она будет волновать сердца и жрать бюджетные средства. А у нас будет повод посовещаться, обсудить — какую такую очередную гадость она выплюнула на этот раз, и что нам теперь с этой гадостью делать.
А всего делов-то — кинуть бомбу. Одну. Харррошую такую бомбочку, и забыть лет на сто.
Так нет — опасаются. Чёрт знает, как она на это отреагирует. Вдруг отрыгнёт что-нибудь эдакое, что пулемётом не возьмёшь и дустом не отравишь. Страшновато. А вот я бы рискнул. У меня свои счёты с этой Аномалией — из-за неё имею проблемы с чердаком. В смысле — память отшибло, практически инвалидом стал после тех грёбаных испытаний. Угораздило же меня на полигоне оказаться о ту пору. Теперь мозги набекрень, зато карьера попёрла. Всё-таки герой, как ни крути. Уважаемый человек с тех пор.

Закончивший выступать начопер отпущен с миром. Собрав свои бумажки, он усаживается слева от меня, кряхтит, воняет луком и валерьянкой. Поворачиваюсь к нему спиной и созерцаю милый профиль Лады — розовое ушко без серьги, тёмные волосы, шея лебедицы… Мой взгляд словно щекочет её, Лада поворачивает голову, равнодушно смотрит серыми глазами. Я делаю бровями «ах», изображая губами поцелуй. Она невозмутимо отворачивается. Вот же, блин — какая женщина… Просто трагедия, а не баба.

Следующий вопрос повестки — борьба с сепаратизмом в восточных округах. На эстакаду загоняют главкома с очередной легендой о славных подвигах сэра Ланселота в последней операции по умиротворению. И попрёт из него правда, одна только правда и ничего кроме правды, клянусь своей треуголкой. Что-нибудь эпическое, вроде: «В ходе ночного рейда тактическая группа столкнулась с овечьей отарой. В условиях ограниченной видимости кинжальным огнём с флангов было уничтожено двадцать три барана, включая командира формирования. Интернированы два пастуха. Ведётся дознание».
И Командор будет тупо кивать и верить, и даже что-то там умное высказывать в плане поддержания беседы, а ему будет вполголоса поддакивать местный начальник восьмого отдела полковник Травор — Лорд Охранитель Тайн и чёртов прихлебала.
Какого хрена Командор таскает за собой всюду этого урода восьмерика? Готовит его в Первые Замы вместо пенсионера Ионыча? Но глупо же, глупо! Есть же в Управлении прекрасная кандидатура — боевой офицер, молодой полковник, энергичный, преданный делу, который способен занять эту должность, а со временем сменить и самого Командора.
Так нет же. Сдружились, мать иху… Сладкая парочка — Командор и этот чмошный Траворушка. Что ни говори, а есть в этом что-то не совсем обычное, противоестественное что-то. Определённо, Командор стареет. И глупеет. Да чего там — болван наш Командор развесистый, на пенсию бы ему. А я бы Парфеноном порулил как надо, это уж без вопросов.
Во-первых с сепаратистами решил бы сразу и навсегда. У нас есть для этого и силы, и, главное, средства. Шарахнули бы так, что всем этим «Чёрным барсам» кирдык приснился бы мгновенный и окончательный, а Великое Международное Сообщество пошло бы лесом, громко протестуя в тряпочку.
Во-вторых, закрыл бы проблему с Аномалией. Вообще, кто виноват, что чёртова машинка неправильно сработала семь лет назад? Что теперь там жить нельзя, и на берег пустынный под пулемёты санкордона периодически выползает всякое гадкое в чешуе? Виноваты наши яйцеголовые, то есть — департамент перспективных разработок. Ну а кто же ещё-то?
Вот как наваляли там делов, так пусть и разгребают последствия. Посадить всех этих шибко умных на строгий режим с диетой «баландейро», в одном помещении, с нарами, с чётким распорядком, чтоб напряжённо думали весь день — с утреннего построения и до вечерней поверки. Они бы у меня через месяц всю проблему с Аномалией решили. Никуда бы не делись, решили.
Мне бы в руки Парфенон — я бы такую жизнь устроил! Но ничего, мы ещё посмотрим, как оно повернётся.

А Командор уже допрашивает главного финансиста. Тут ясно что будет — все кинутся ковырять старику козюльки: «Где деньги, июда!», такая уж традиция. А потом скорее всего выйдет с речью Фон Пильц и станет совсем скучно.

Глаза прямо слипаются, всё-таки третью ночь толком не спавши. Может, вздремнуть втихаря? Так вот облокотив лицо на руку в позе мыслителя, более-менее удобно и со стороны не видать. Пожелайте мне приятных сновидений, господа, невтерпёж мне ваша ахинея. Пусть мне приснится Лада Остич, добрая такая, отзывчивая и без одежды… Такая вся загорелая, на морском берегу среди песчаных дюн… И небо такое синее, а солнце такое яркое, и жара-а-а…
Жара…
Аж дышать нечем. Аж в горле першит на вдохе. И глаза слезятся — дерёт глаза от пота так, что дороги почти не видно.
Надо бы снять перчатки, стянуть с головы шлем и хотя бы рожу сполоснуть слегка, а то ощущение такое, будто лицо сейчас растрескается. И попить хотя бы немного. Совсем чуть-чуть можно разрешить себе попить — воды в обрез, до вечера вряд ли хватит. Конь-то выдержит, он «пустынник», а вот самому как бы не словить «шершавчика» в таком пекле.
Поднимаю забрало, пожевав губами, пытаюсь сплюнуть — не тут-то было. Язык сухой и шершавый. Нехороший знак, определённо пора освежиться водой из фляги. Не успеваю натянуть поводья, конь останавливается сам.
Впереди тропу загромождает куча выбеленных солнцем черепов. Ничего особенного — обычное дело для местного пейзажа. Только эти черепа как-то необычно жизнерадостно улыбаются. Прямо в лицо смотрят и улыбаются, по всему видать — довольные чрезвычайно. И ещё шипят, что характерно. То есть, не шипят, а шепчут что-то ласковым шепотком неразборчиво. Тянусь к седельной сумке за флягой, а в ушах невнятный шелест-шёпот начинает складываться в слова: «Остановись, чёрный Рыцарь, твой путь окончен, ты нашёл, что искал, теперь можешь отдыхать, можешь прилечь и расслабиться, мы расскажем тебе всё, всю правду, потому что только мы знаем Истину, только мы познали Вечность и ты увидишь эту Вечность в наших глазах, в нашей улыбке; если только останешься, если разрешишь себе, если позволишь себе, Чёрный Рыцарь… чёрный… чёрный… чёрный…»

—…полковник Чёрный!
— М-м, да-да? — я уже на ногах и весь внимание.
— А вы считаете такое решение целесообразным? — Командор смотрит на меня, вертя в пальцах ручку с золотым пером.
— Вполне, но при условии тщательной проработки всех нюансов.
— Хорошо, спасибо, — он кивает и делает какую-то пометку в своём гроссбухе.

Я сажусь на место. Чего это они тут обсуждают? Ага — «все силы на борьбу с Аномалией». Да ради бога, разве ж я против. Хоть завтра все вместе возьмём ящики с песком и пойдём присыплем эту Аномалию, чтоб не воняла. Всем Управлением. А что? Вариант.

На меня с ехидной усмешкой смотрит Лада. Я склоняюсь к ней и вполголоса бормочу: «Лада Станиславовна, извините ради бога, но нам надо обсудить вчерашнее. Как-то неловко вчера получилось…»
Командор обламывает всю беседу:
— …и послушаем, что скажут наши аналитики. Госпожа Остич, пожалуйста.
Лада, усмехаясь, разводит руками «не судьба», поднимается с места, идёт к трибунке докладчика.
Красиво идёт! Гибкая, грациозная, в чёрном облегающем платье. Бёдрами так — оп-оп-оп, но при этом сдержано, официально, практически по-военному. А у старичья местного всё равно глаза мутнеют. Нет, господа пенсионеры, это сокровище не для вас. Ваши сокровища дома вас ждут, не нужно пускать здесь слюни.
Нет, всё-таки молодец баба. Так себя в форме держать. Нигде ничего лишнего не свисает, можно даже сказать слегка тощая, но при этом вполне даже сисястенькая. Лично я отчётливо ощутил, когда с ней танцевали вчера. Блин, угораздило же меня.
А ведь просто хотел безобидно пошутить, без задних мыслей.

Столкнулись с ней вчера в фойе, а тут как раз восемнадцать ноль-ноль, конец рабочего дня и из динамиков по всему Управлению Гимн заиграл. Это генерал-аншеф Вериго такое придумал — чтоб гимн государственный транслировался в начале и в конце рабочего дня для патриотичности настроения. Вериго же находчивый, клиническая картина его мышления до конца не изучена.
Гимн играет, Лада навстречу идёт, и тут меня как пронзило — подбегаю, говорю ей: «Девушка, вы танцуете?» Она мне: «Хихи, разумеется». Развеселилась, то есть.
И я её беру аккуратно руками, и начинаем мы романтично танцевать прямо в фойе среди пальм и фикусов. Я ещё разговор какой-то затеял светский для скорейшего сближения, в общем — романтика.
И что-то я сплоховал где-то. То ли слишком тесно её взял, то ли руку не туда положил ей, сейчас не помню уже. Но результат такой — она немножечко отстранилась, подол поддёрнула и ка-ак возьмёт меня в «ножницы». Причём, с места. У меня в глазах пол-стена-потолок, краткий миг полёта и падение плашмя с высоты своего немалого роста. Аж стёкла в окнах зазвенели.
Лежу в шоке, наблюдаю разноцветные артефакты в поле зрения. Лада Станиславовна верхом на мне, практически по-свойски, нежно улыбаясь. Композиция у нас в духе — «этот разнообразный секс», только мне не до того — я дышать заново пытаюсь начать.
Лада спрашивает проникновенно: «Ещё станцуем?» А я ей практически шёпотом: «Слезай, дура, кончилися танцы». Грубо, да, но потому что в шоке. Даже голоса лишился от потрясения, вот как.
Она хмыкнула, поднялась с меня, платье одёрнула и уцокала.
Я вставал дольше.

(интересно штоль? а то буков до чёрта)

Именно роман. Потому что по такому маленькому отрывку сюжет вообще никак не понятен! Выложите все, пожалуйста. Что такое "Аномалия"? Как-то на Зону АБС похоже, отчасти, нет?

Лексикон отчётливого прапора.
Если за 15 лет он не утратил своего очарования, тогда всё в порядке.



Во-истину, до чёрта

Вы тоже заметили, да?
Если совсем честно, то и для меня сюжет до сих пор не совсем понятен. Тут надо пояснить.
В общем, как я уже говорил, мы решили с приятелем написать полное масштабной глубины неоднозначное и многоплановое Произведение, насыщенное аллюзиями, ассоциативными связями и философским подтекстом.
В целях этого приятель курил траву и говорил свои озарения, а я записывал (сам я не могу курить её, потому что на меня она парадоксально действует). В результате был набран разнообразный материал. Неоднозначный. Который я пытался свести в одну более-менее приличную сюжетную линию. Но до конца у меня это не получилось. Поэтому и вынужден отдавать в добрые руки, у меня как-то не выходит закруглить сюжет.

Нет, это определённо не «зона». Вообще, АБС я постоянно неосознанно копирую, у меня все герои похожи либо на Кацмана, либо на Банева, либо на Экселенца, такая беда. Но тут вроде старался не подражать. Наверное, не получилось.

Ладно, пойду дальше набирать.
Спасибо, Тафано.

Хм... Я здесь больше "Рукопись найденную в ванной" увидел. Но может я и не прав.

Нет, на "лилейную белизну" здесь ни одна баба не тянет.

А я и не помню такую. Скорее всего читал, но в детстве. Надо освежать, однако. Но Лема в магазинах нет! Всё есть, а Лема нет. Парадокс. «Армстронга навалом, с порошком перебои».

Да, наверное. А должны? Я просто не знаю.

Хех. Косяки ловлю походу. Чёрный поругался с Ладой не «вчера», а «позавчера». Такой анахронизьм. Лиха беда.


Я вставал дольше. И хромал до вечера, до первых двухсот грамм обезболивающего. Если б я знал, что она так умеет — в жизни бы не полез. Хотя, нет, всё равно полез бы. Это даже интересней, когда баба вся такая натренированно-опасная. Очень сильно влечёт. Это наверное, как с ядовитой змеёй целоваться — смертельный кайф с мурашками.
А посему будем налаживать отношения после вчерашнего инцидента, будем даже извиняться. Вот именно — извиняться! Перед бабой! Лада того стоит. Лада — это просто загляденье; вон что вытворяет, голуба сизокрылая, как поёт! «Резкий рост нецелевых расходов», «процент потерь превысил прогнозируемое значение», «угрожающее положение с ресурсами», «снижение эффективности управления» — так их, родная!
Врежь им, ты ж к вранью непривычная. Руби их, сволочей, по ведомствам, по службам, по родам, по чинам, по мозгам, наотмашь — так, чтоб сопли веером! Вот вам, господа, свежайшую аналитику, нюхайте, чтоб вас раскорячило. Смотри, Командор, до чего ты довёл наш уютный Парфенон. Даже девы трепетные из департамента аналитики смотрят на тебя с укоризной. Восхитительно нежные девы, мастерицы рукопашного боя.

Нет, определённо, красивая баба с мозгами да с кулаками — это ошибка природы. Это нелепость. Красивая баба должна сидеть дома, холить и нежить своего мужчину — молодого очаровательного хищника с мёртвой хваткой, в звании не ниже полковника и с весомым послужным списком; встречать его у ворот, подносить бокал вина, омывать раны и осыпать влажными поцелуями чело и всё остальное. Ну и детей выращивать, само собой. Но не вырубать его морально и физически башкой о паркет! Это категорически не наша политика.
Ладу нужно воспитывать. С такими вывихами в сознании у неё просто не сложится жизнь, это очевидно. Спасать надо девку, спасать.

Доклад от департамента прогностики окончен, генералы кряхтят, морщатся, но возникать не решаются — аналитики у Командора на хорошем счету.
— Скажите, Лада Станиславовна, по Аномалии есть у вас какие-то прогнозы? Пробовали у вас моделировать ситуацию?

Ой, кто это? Глазам не верю — сам глава Восьмого Департамента господин Ян Травор подал голос. Оно ещё и разговаривает? Как интересно!

— Безусловно, — кивает Лада. — Ситуационная модель разработана, о точности прогноза судить сложно, прецедент единственный. Можно говорить только о данных анализа циклов активности Аномалии. По нашим расчётам очередной всплеск ожидается…
— Через три месяца, я в курсе. Нет, интересует другое — масштабы следующей пульсации. Выявлена какая-то закономерность? По вашим прикидкам, какой район подвергнется воздействию на этот раз?

Что творится, а? Травор не только разговаривает, он ещё и смотрит прямо в лицо собеседнику! Невиданное дело! А вот Лада, похоже, смущается из-за этого. Напугал девчонку, уродец. Э, отвалил бы, пока по-хорошему-то.

— Три-пять месяцев, — уточняет Лада, делая рукой неопределённый жест, — а по площади воздействия — от шестидесяти до двухсот километров на этот раз.
— То есть, теперь речь идёт о районах достаточно населённых…

— Господин Командор! — Фон Пильц прямо-таки вспрыгивает со своего места. — Докладываю: по эвакуации населения мероприятия спланированы, расчёты сил и средств подготовлены! Осталось согласовать с начальниками департаментов, нужна ваша команда!
— Хорошо, садитесь, — поморщившись, отмахивается Командор.
А Травор продолжает:
— Итак, можно сказать, что мы, наконец, всерьёз сталкиваемся с Аномалией и пора предпринимать что-то по-настоящему действенное, — он с довольным видом смотрит на присутствующих, как будто совершил некое открытие.

Разговорился Траворушка не на шутку сегодня. То ли съел чего, то ли служить начал наконец-то. Ну-ну, придурок, сообщи что-нибудь, чего я не знаю.

— А по-настоящему действенной будет только ручная работа, — торжественно провозглашает Травор, — то есть забрасываемые непосредственно в район Аномалии обученные люди. Только так можно заглушить энергоядро повреждённой «Машины Тюра» — ручками. Увы, больше ничего не остаётся. Дистанционно управляемая техника себя не показала, к сожалению.
— Но и люди тоже себя не показали, — возражает Лада. — У нас уже есть опыт направления «за туман» бригад техников. Результат нулевой. Аномалия определённым образом действует на психику людей.
— Это понятно, — кивает Травор, — но, смотря какая психика. Смотря каких людей мы будем направлять «за туман». Что если это будут не техники, а люди посерьёзней — стрессоустойчивые, не склонные к паническим реакциям, игнорирующие разного рода галлюцинации? Есть у нас такие люди? Ваш департамент наверное имеет какие-то данные мониторинга по личному составу ведомств?
Лада пожимает плечами:
— Разумеется, такие данные есть. Если говорить о результатах тестирования на психологическую устойчивость, то здесь лучшие показатели у ведомства господина Чёрного. То есть, в бригадах «порученцев». В департаменте особых поручений и специфика работы особая, потому отбор соответствующий.

Оп-па. Ну вот опять — «здрасьте вам». Что же ты, Ладушка ненаглядная, стрелки на моих «летучих обезьян» переводишь? Как это банально и пошло, госпожа Главный Аналитик, валить с больной головы на здоровую. Что за моду взяли — как где провал, сразу вызывают порученцев, мол, «спасайте», должность у вас такая — подчищать за другими. Ладно, с «чёрными барсами» Ата-Хана понятно — лучше нас никто не разберётся, это наше, профессиональное. Насчёт террора мы спецы: зачистка, прополка, посадка и корчевание — дела скорбные, но привычные.
А вот с вашими взбесившимися приборчиками разбирайтесь сами. Не наш это профиль, уж извиняйте. Не учёные мы, три класса за плечами и университет в подворотне.

А Травор доволен почему-то, аж светится. На меня смотрит, морда прыщавая. Бывает такое — чтоб тошнило от взгляда? Лично меня сейчас тошнит.

К Ладе вопросов больше нет и Командор кивает мне: «Докладывай». Поднимаюсь из-за стола: «Я коротенько, если позволите, прямо с места».
Итак, моя очередь петь Песнь. С докладом на тему «Лучшие люди эпохи» выступает заслуженный артист, эквилибрист, гуманист и филантроп Хаскульд Чёрный (полковник). Расправляю плечи, делаю глубокий вдох, раскрываю папку с «конспектом»…
Мать моя женщина…
В папке единственный «документ» — журнальчик «Хохотушка», экстравагантное порно для ценителей всего необычного и прогрессивного. Непроизвольно говорю «Гхм!». Фон Пильц интенсивно багровеет, начиная отдавать в синеву. Эдак его сейчас родимчик пробьёт какой-нибудь. Ободряюще подмигиваю Фон Пильцу через стол: «Фельдмаршал шалун!», потом обращаю преданный взор к Президиуму и начинаю: «Господин Верховный Командор! Господа Высокая Коллегия! В истекший период вверенное мне ведомство осуществляло свою деятельность по следующим направлениям…»
И пошёл, и почесал, как я это умею. Люблю поговорить Высоким Штабным Штилем — звучит красиво и ни черта не значит. В своём роде словесная эквилибристика: «более качественное решение текущих задач планируемого периода достигается за счёт усиления непосредственного влияния высшего командного звена на обстановку в подведомственных учреждениях, а так же личной ответственности руководителей соответствующих направлений деятельности при строгом соблюдении порядка отчётности согласно установленным параметрам в конкретные сроки…»
И все заслушались.
Только фельдмаршал, похоже, в коматозном состоянии. За журнал свой переживает, видимо.
Лада удивлённо смотрит то на меня, то на мой «конспект». А я шпарю, дай боже, странички перелистываю, пальцем придерживаю, время от времени «сверяясь с данными»: «…объём отработки директив на настоящий момент составляет… девяносто шесть и три десятых процента, что на две десятых превышает соответствующий показатель предыдущего квартала».
Отбарабанил за двадцать минут на одном дыхании. Лада, покачав головой, показывает большой палец: «Класс!» Учись, студентка, пока я жив.

— А вы как смотрите на перспективу участия вашего ведомства в работе по Аномалии? — Травору всё неймётся. — Может, есть какие-то предложения?

Свои предложения (насчёт бомбочки) я уже докладывал, кстати. Ну что ж, значит, проехали. Командор вроде бы поддерживает идейку Травора (вообще чёрт его разберёт, кого он сегодня поддерживает), поэтому отвечаю осторожно, при этом с должной мерой энтузиазма. Мол — о да, разумеется, мои рыцари рвутся в бой с Аномалией, они способны грохнуть кого угодно, только пусть Руководство Страны пальчиком покажет, но если по-честному, то проблема сия касается скорее безопасников и инженеров Перспективных Разработок, это их хлеб, как ни крути; хотя мои ребята рвутся в бой и безусловно готовы сложить свои головы на алтарь всеобщего блага и т.д. и т.п.
— А лично вы, как специалист, могли бы принять участие в подобной операции?

Не пойму, куда ты клонишь, Травор.
Почуял во мне конкурента и решил красиво подставить перспективного полковника Чёрного? Смешной ты какой-то. Дурак, наверное. Командор во мне души не чает. Я столько сделал для этой занюханной конторы, сколько ни один штабной не делал, придурь ты лагерная. Ничего у тебя не выйдет, Траворушка, скорее это я тебя крендельком загну.

Но, безусловно да, всенепременно и обязательно, если поступит соответствующее указание Руководства Страны, я, как специалист и патриот, могу принять личное участие в любой операции своего ведомства плечом к плечу со своими подчинёнными, хотя от полевой работы я уже несколько отошёл, да и странно заниматься подобными делами должностному лицу в ранге министра; но, если Родина скажет «надо», я, как специалист и патриот, готов простым солдатом с винтовкой в руках идти в окопы и там сложить голову на алтарь всеобщего блага и т.д. и т.п.

Смотрят на меня молча и задумчиво. Сладкая парочка. Командор сегодня необычайно молчалив, зато Травор наговорил на всю оставшуюся жизнь.
Однако, отвязался, похоже. Командор приступает к подведению итогов и постановке задач.
Чёрт, всё настроение испортилось! Какие-то непонятные вопросы, претензии гнилые какие-то, «а вы могли бы?» Могли бы! Только ну её на фиг. Ещё сон дурацкий приснился. К чему обычно снятся черепа, пустыни и лошади? Не иначе к поездке на лошади в пустыню. И к разговору с черепами. Чушь какая-то.
Нет, для поддержания настроения надо сосредоточиться на Ладе, вон как она весело смотрит, птичка моя. Договоримся до чего-нибудь сегодня? Записочку бы ей черкануть, а то вслух нельзя — начальник разговаривает, обидится. Проникновенную такую записочку, как в школе на уроке. Только для записочки нет бумажечки, один журнал Фон Пильца. Ну, что есть.
Полистав, нахожу более-менее свободное местечко и на фоне гигантской дебелой задницы пишу каллиграфически летящими буквами: «Молю о прощении. Богиня, разрешите мне жить!» Пододвигаю Ладе, та читает со всей серьёзностью, потом дописывает снизу: «Полковник, нельзя портить документы отчётности посторонними записями. Ладно, живи».

Блеск!
Чувствуется, не зря


Про "детей выращивать" - маловато.




К траве претензий нет

Она шутит! Как это прекрасно! Как это остроумно! Как это обнадёживает.
Чем чёрт не шутит, может и получится. Ну, попытка не пытка, во всяком случае, девушка уже не злится и это половина дела! А там, может статься, «небрежно сорву с её уст поцелуй, как нежный бутон нераскрывшейся розы…»

— Господа офицеры!

Уф! Наконец-то! Все вскакивают с мест, провожая уходящего Командора, потом поднимается обычный бубнёж и шарканье стульями, я оборачиваюсь к Ладе, собирающей документацию в папку, но сказать ничего не успеваю.
Меня осторожно берут под локоть:
— Господин Чёрный, позвольте на пару слов.
Опять Травор. Да что ж такое сегодня…
Тянет меня в сторону. При этом такое лицо сделал, как будто сейчас в любви признаваться будет и замуж звать.
— Ну чего тебе?
— Надо будет сегодня обсудить кое-что насчёт Аномалии…
— Я всё рассказал в докладе. Слушай, землячок, потом поговорим, мне сейчас некогда.
— Это распоряжение Командора — обсудить в узком кругу. Где-то в районе обеда будьте в готовности прибыть на беседу.
— Без проблем, — я похлопываю Травора по плечу, — как скажешь, братишка. В обед, так в обед.

Прилип же, как банный лист…
Увы, Лада уже ушла. Чертыхнувшись, бросаюсь догонять, но за дверями конференц-зала натыкаюсь на Фон Пильца в компании начальника разведки — стоят, о чём-то переговариваются лениво.
Протягиваю фельдмаршалу его папку:
— Душевно благодарю, очень пригодились ваши наработки, Фон Пильц.
Тот каменеет лицом:
— Это не моё.
— Как это «не моё», когда очень даже твоё, — силком пихаю папку ему в руки, — не нужно стесняться, мы тут все свои.
— Что за наработки? — оживляется начальник разведки. — Это по поводу эвакуационных мероприятий? Расчёты, да?
— Они самые, — киваю. — Если хорошо попросить, фельдмаршал может дать посмотреть. Он вообще молодец. Лично меня поражает трудолюбие этого скромного человека — перелопатить такую уйму всего! Удачи вам, фельдмаршал, и радуйте нас почаще!

Ещё секунду любуюсь агонией на лице Фон Пильца и устремляюсь прочь по коридору.
Ладу я настигаю в холле третьего этажа. С минуту молча иду рядом, потом выскакиваю вперёд и бухаюсь перед ней на колени:
— Вот! Таким вот образом, э-э…

Ух, ты, какие у неё коленочки! Сейчас бы потрогать, погладить… Так, а что я хотел сказать? Забыл совсем…
— Да, это жест. Ценю,— серьёзно замечает Лада, глядя на меня сверху.
— Не нужно иронизировать, — укоризненно вздыхаю. — Я раскаиваюсь, как могу. На полном серьёзе, между прочим.
— Не верю. Где скупая слеза?
— В подушку ночью выплакал. Лада, в самом деле, прости идиота, а? Не знаю, что на меня тогда нашло, но клянусь — не нарочно. Ну гадом буду. Я себя таким подонком чувствую, ты не представляешь…
— Прямо-таки чувствуешь? Подонком? Поразительно! — Лада качает головой, но смягчается:
— Так и быть — вставай, танцы кончились. В конце концов, я тоже переборщила. Сильно тебя зашибла? Голова не болела потом?
— Нет, что ты! У меня голова крепкая, — с готовностью вскакиваю, пристраиваюсь рядом и мы неспешно гуляем по коридору.
— Вообще-то я не думала с тобой так резко. Как-то машинально получилось, — продолжает Лада.
— Вот именно! И у меня машинально! Как-то нечаянно, совсем и не хотел даже тебя обидеть, веришь? Похоже, мы с тобой — одного поля ягоды, спонтанные натуры, склонные к внезапностям. Слава богу, разобрались. Ну и теперь, в общем и целом — мир, да? Больше не дуешься на меня?
— Да какой смысл на тебя дуться. Обижаются для того, чтобы показать обидчику его неправоту, чтобы он осознал и сделал выводы. А ты на выводы не способен, Чёрный. Ты — подонок с принципами, непоколебимый и аморально устойчивый. Я давно за тобой наблюдаю, успела разобраться. Ой! Это ничего, что я тебя подонком назвала?
— Ничего страшного, наоборот — мне интересно. Кстати, я тоже к тебе неравнодушен — с первого раза, как увидел, и всё время о тебе думаю.
— Да? — Лада посмотрела с замешательством. — Ужас какой. Только не рассказывай мне о своих фантазиях, я не вынесу.
— Не буду. Да причём здесь фантазии, я о другом! Я увидел в тебе нечто такое… Нечто родственное, представляешь?
— О-бал-деть…
— Серьёзно! Ты приковала моё внимание раз и навсегда. Мгновенно. И я просто смотрел, молчал… Не знал, как подойти, с чего начать. Искал слова, и не находил.
— Поэтому начал с жестов.
— Не то! Я не знал, как поступить! Всё случилось моментально и не нарочно! И так глупо. Я две ночи не спал.
— Фестивалил.
— Думал! Искал способ исправить ситуацию. Так и не нашёл, решил — всё, конец нашим отношениям.
— Каким отношениям, Чёрный, что ты такое говоришь? — Лада изумлённо подняла брови. — Смотри не скажи кому! Нет у нас отношений, забудь, это всё фантазии! Вышел небольшой инцидент, разобрались, на этом всё. Коллеги по работе, и никто ни на кого не держит зла.
— Вот именно! Никакого зла! Ты не представляешь, как это прекрасно, как много это для меня значит! Поехали на море?
— Что? — Лада даже остановилась.
— На юга поехали? — я осторожно беру её за локоток. — На недельку? Позагораем, отдохнём. Командору скажу, он тебе по семейным неделю подпишет. Командор мне никогда не отказывает, уважает. Всего недельку на пляже, я спонсирую. Ага?
— Гхм. Ты извини, я пойду, меня люди ждут в отделе.
— Ладно, понимаю — служба. Отложим пока. Но поужинать-то мы можем в ресторане вечерком, чисто целомудренно? Для застолбления факта мирного урегулирования?
Лада некоторое время молчит, глядя устало, потом констатирует:
— Ты не отвяжешься.
— Никак нет, — энергично мотаю головой.
— Ладно, — вздыхает она, — целомудренный ужин. Деваться, похоже, некуда. Где ты там кормишься обычно?
— Не волнуйся, я за тобой заеду — в «Розовой лагуне».
— Где-е?
— Тьфу ты… То есть, в «Континентале», конечно. Не забудь вечернее платье!
— Да уж постараюсь не забыть.
— Тогда до вечера, — я галантно склоняюсь к её руке, но эта рука неожиданно изображает кукиш, который целовать как-то неудобно, поэтому отделываюсь лёгким пожатием.

Нет, всё-таки какая женщина… Проводив Ладу до лестницы, вприпрыжку поднимаюсь к себе на шестой этаж, в голове звучит-летит вальс из «Обречённых» — трам-пам-парам-парам…
Сейчас сваливаю домой и спать. Выспаться надо хоть немножко, а то к вечеру буду срубаться наверняка. А срубаться нельзя! Сегодня надо быть в тонусе, чтоб шерсть дыбом, огонь во взгляде и плавность в движениях — трам-пам-парам-парам…
Отзвониться, дать команду Сёгуру (кстати, где это он пропадает?), чтоб притащил напитков и закуски — всё экзотичное, запоминающееся и деликатесное, не водку же кушать в ракурсе тет-а-тет. И никаких консервов, при свечах нужно кушать нечто тонко-соответствующее волнующей атмосфере и душевным порывам — трам-пам-парам-парам…
Сказать домоправительнице тёть Фае чтоб поменяла постельное бельё на, скажем… Красное! Алый шёлк. Вот именно — Пламя Страсти, Горение Жарких Тел, Битва Двух Саламандр; блин, я поэт! А кто ещё до такого додумается? Срочно звонить, пусть тёть Фая бежит по магазинам, ищет, чтоб к вечеру было. Ибо — трам-пам-парам-парам…

И главное, строго приказать Сёгуру — меня нет. Ни для кого. На весь сегодняшний вечер я умер, пропал, исчез. Даже для Командора. Даже для Президента. Даже для Господа Бога (прости меня, Господи, но так уж получается). И не звонить. Никому не отвечу. У меня сегодня будут гости. Вернее — Гостья.
Будет-будет, куда она денется. В первый раз что ли.

А Сёгур до сих пор на службе не появился, почему-то. Всё никак не опохмелится, что ли?
Пытаюсь по телефону искать его в батальонах, тут из «секретки» приносят кипу документов на ознакомление и подпись, забегает кадровик с ведомостями — всё, завал! И не отойдёшь. Полковник Чёрный нужен всем.
Ближе к обеду пытаюсь ускользнуть домой, но в фойе натыкаюсь на дежурного: «Вас вызывает Командор». Мда, не получилось.

Точно, Травор говорил — что-то по поводу Аномалии. Ну и разбирались бы сами, я-то им зачем. Очередная говорильня. Работать нужно, господа, работать, а не языком болтать! Может, всё-таки рвануть до дома? Сказать — неотложный вопрос вскочил в подчинённых частях. А, ладно, пойду поприсутствую, не буду расстраивать старика Командора. Он, всё-таки, ко мне со всей душой.
Возвращаюсь на третий этаж, прохожу через пустующую приёмную (Лолка уже умотала на обед), постучав, заглядываю в «командорскую». Кабинет почему-то пуст, только в углу в кресле торчит Травор, чертит что-то в блокнотике:
— А, это вы! Присаживайтесь, Командор сейчас будет.
— Благодарствуйте, мы тут, в уголочке. А где весь народ?
Травор отрывает взгляд от блокнота, поправляет очки, смотрит своими оловянными зенками:
— Больше никого не будет. Вы, я, и Командор.

Интересные пирожки. Что это за трио бандуристов затевается? А может и к лучшему — быстрей закончим, да я поеду до хаты.
Появляется Командор, весёлый, добродушный:
— А, прибыл! — хлопает меня по плечу. — Ну пойдём в гостевую, посовещаемся. Заодно и отобедаем.

Ну нормально. Как всегда у нас, три степени готовности — «к послеобеда», «к утру» и «к понедельнику». По-другому работать не умеем, только вместо обеда, сна и выходных. Тьфу!
А гостевой кабинет у Командора что надо, тут и жить можно, и послов иностранных держав принимать, и баб водить за милую душу — диваны, ковры, сервизы, аппаратура, даже ванная присутствует. Отсюда очень удобно руководить. Я бы не отказался поработать в такой обстановке.
Усаживаемся за стол, Травор прячет блокнот в карман, Командор достаёт портсигар и зажигалку. Чёрт, похоже, дело затянется, а у меня в голове всё летит и кружится вальс:
— Командор, вы не задержите меня надолго? Столько дел навалилось, что вздохнуть некогда.
— Надолго или нет, зависит от тебя, Хаскульд. А дела пока поручи заместителю, телефон в кабинете.

Прекрасная мысль. Сейчас пойду звонить: «Сёгур, поспи за меня часика три, пока я тут байки слушаю».
— Ничего страшного, дела потерпят, я думаю.
Грациозно входит командоровская секретарша, она же официантка, она же… Хотя вряд ли.
Порхает бабочкой, сервирует стол. Какая девочка! Белокурое самоубийство. Спрашивает меня (одного):
— Что бы вы хотели?
Тебя, моя радость! В ванне с шампанским и фруктами. Можно без гарнира.
Отвечаю подчёркнуто интеллигентно:
— Мне, пожалуйста, перловой каши с тушёнкой, будьте любезны.
Секретарша озадаченно смотрит на Командора, тот усмехается:
— Ему то же, что и нам.

Нам! Меня убивает это «нам»! Определённо, пора разбить этот тандем и утвердить здесь своё конкретное «я».