- Ухожу! – решительно сказал Иван Николаевич, стоя на пороге курятника. Жена выпрямилась, сжимая в каждой руке сразу по три яйца, смерила его долгим взглядом, а потом отвернулась и дальше продолжила копаться в соломе, выискивая гнезда непоседливых кур.
Иван Николаевич потоптался на пороге, хотел что-то добавить, но передумал, махнул рукой и пошел собираться. А что говорить? Повторять все те же слова, что и прежде? Прощай! Я ухожу навсегда, и больше ты меня не увидишь! На этот раз я точно ухожу, не так, как раньше…
И каждый раз вспоминалось ему, как давно, очень давно, первые несколько раз, она плакала. И после этих слез неоднократно были уходы не для того, чтобы действительно уйти, а чтобы вернуть ощущение нужности – необходимости остаться – хотя бы для одного человека.
Но сейчас все по-другому. Во-первых, не было пустоты и горечи. Даже более того: сам Иван Николаевич не очень-то верил в то, что уйдет. Во-вторых, ему стало просто интересно проветриться, прошвырнуться, как иногда говаривала мама, по окрестностям.
Иван Николаевич сложил в самодельный рюкзак запасную одежду, от исподнего до хорошей, всё ещё непромокаемой «брезентухи», положил пару колючих свитеров, два бурдюка со спиртом, разных трав в мешочках, набор костяных игл и обсидиановый нож. Усмехнулся – и сунул в наружный карман иконки. Пристроив к упакованному рюкзаку брезентовый тент, поставил его на лавку у двери, а рядом утвердил свою любимую палку-посох. Вздохнул и перекрестился.
Пришла жена, накрыла на стол, и они хорошо поужинали. Потом, хотя такое бывало в последние годы не часто, она пришла к нему, и они долго занимались любовью. Почувствовав сладкую истому и прилив сил, какого давно не случалось, – и растратив то и другое, в сонном забытьи он услышал, как она спросила: «Надолго?..», но не захотела обижать его и не договорила: «…в этот раз». И он, разомлевший, ответил: «Недельки на три, не больше».
«Не забудь купить внукам сладкого!»

Утро выдалось тихое. Над лугами, между перелесков, висел метровый слой тумана, и звуки таяли в нем, скрадывались. Как обычно, перед восходом солнца, будто кто-то включал желто-белый цветной фильтр, и все становилось приятным глазу, то, что хотелось назвать непонятным старым словом «пастораль», которое обозначало вот такую благостную картину сельского бытия, в противовес городской жизни.
С глухим стуком закрылась дверь, потом опустилась в свои ямки калитка на веревочных петлях. Так и не выгнав в этот раз курей – было слишком рано – Иван Николаевич направился неспешным шагом строго на юг. Туда, где в семидесяти километрах отсюда, и тридцати годах назад от этого момента, погиб его родной город Киев.
Слева и справа тянулись его огороды, еще правее и еще левее – огороды дочери. И вроде бы и земля была южнее лучше, и леса меньше, но будто кто-то черту провел в километре от его хаты: отвоевывать у природы землю севернее было можно, а вот ниже, в сторону солнца, – нет.
Всего пятнадцать минут понадобилось Ивану Николаевичу, чтобы миновать территорию, которая составляла южную часть его личной вселенной. Пройдя это расстояние, он остановился у края узкого поля и обернулся назад. И так защемило у него в груди, и таким сладким был воздух, и такими красивыми далекие яблони, посаженные рядом с хатой, с пёстрыми от зрелых плодов ветвями, что ему нестерпимо захотелось вернуться, бросить у порога рюкзак, и снова залезть по одеяло, в уютное тепло жены, и сказать себе: «Не сегодня! Не сейчас!»
Но вместо этого он последний раз вздохнул, оперся на посох, подвигал, приноравливаясь, плечами под лямками, потуже затянул поясную поддержку рюкзака и зашагал по краю акациевой посадки туда, где начиналась растрескавшаяся и узкая асфальтированная дорога.

До страшных событий тридцатилетней давности Иван Николаевич никогда особо не задумывался, откуда и куда течет Днепр, где вливается в него Десна, да и где находится Чернобыль, признаться, представлял себе очень смутно. Помнится, он испытал некоторый шок, когда решил съездить в Белоруссию с друзьями на рыбалку. Оказалась, что она, эта самая Белоруссия, находится всего лишь в полутора часах неспешной езды от Киева. Всю дорогу проболтав с одноклассниками, Иван Николаевич – тогда просто Иван – страшно удивился, завидев пограничный пункт. Потом, после возвращения на родную украинскую землю, он постарался более внимательно смотреть в окно джипчика и отмечать в серых сумерках короткую обратную дорогу. Как знать, может, именно потому он выбрал направлением своего бегства север – из-за лесов, рек, перелесков и странной сохранности чистоты Белоруссии. Правда, до памятных рыбачьих мест под Гомелем он тогда не дошел, заблудился. Что, может быть, и к лучшему.
Вот ведь странно: всю жизнь прожил в Киеве, там же родился, но географию Одессы и Днепропетровска, где жили его бабушки, он представлял себе гораздо лучше, чем окрестности родного города. Его отправляли то к одной, то к другой бабушке на все лето, а иногда делили это лето пополам – между дачей на Орели и берегом Хаджибеевского лимана. Но это все было в детстве, еще до института. А в институте приключений хватало и без того, в пределах Киева.
Его мама, переехав в Киев из Днепропетровска, однажды призналась, что кроме рынка, центра и магазинов, она только и знает «их поляну» рядом с Ржищевым, куда они выезжали, пока был жив отец, к друзьям на ночной шашлык с рыбалкой. Когда папа умер, он ездил только на «работы» в разных районах Киева, пока не устроился на постоянную – менеджером по продаже химреагентов в небольшую фирму, совсем рядом с домом. Два раза бывал в командировках и один раз на похоронах у бабушки, в Одессе. Мама уже тогда себя плохо чувствовала, да и не особо в ладах она была со своей свекровью, и он поехал один. На похоронах только и понял, что дом и бабушка сильно уменьшились в размерах со времен его детства.
Вот и весь список его путешествий по земному шару.
Ему было двадцать шесть, когда в два часа дня седьмого августа две тысячи тринадцатого года, в среду, исчезла цивилизация Земли, которая в тот момент находилась в стадии развитого постиндустриального капитализма на заре цифровой эры.
Он вышел из дому, плотно пообедав. В одной руке он сжимал мусорный пакет, а в другой рюкзачок с ноутбуком. Подойдя к мусорному баку, пакет он бросил в вонючее алюминиевое брюхо бака-пингвина, рюкзак накинул на плечо. Сделав несколько шагов от бака, Иван почувствовал что-то странное. В первый момент ему показалось, что у рюкзачка оборвались лямки, он сдернул его с плеча, но тут его внимание отвлеклось на алюминиевый мусорный бак: тот стал краснеть, как бы превращаясь на глазах в картонный, и вдруг лопнул, вывалив на асфальт смрадное содержимое, в котором преобладали остатки херсонских арбузов с характерным запахом.
Отскочив от мусорной волны, Иван едва не угодил под падающий фонарный столб. И, уже испугавшись по-настоящему, он побежал дальше по дороге. Выскочив между домами на берег Солнечного озера, он опять чуть не попал под удары фонарных столбов и, не задумываясь, бросился в озеро. Только забежав по грудь в темную мутную воду, он оглянулся, чтобы увидеть, как ближайшее к нему шестнадцатиэтажное здание задрожало и рухнуло с протяжным стоном, подняв вокруг огромное облако пыли. Внезапно потемнело, и сквозь бетонный туман он не смог увидеть падения собственного дома, в котором прожил двадцать шесть лет.
Пыль ровным слоем осела на его голову и плечи. Он закашлялся и, практически ничего не соображая, нырнул, потом всплыл. Рюкзак, который он так и не бросил во время своей сумасшедшей стометровки с препятствиями в виде бетонных столбов, плавал рядом, видимость не превышала одного метра. Дышать было совсем тяжело, и он, стянув с себя футболку, попытался дышать сквозь мокрую ткань. Получилось. Внезапно, будто кто-то включил звук, он услышал крики и стоны людей, где-то рядом и бесконечно далеко. Голова работала в какой-то пустоте, и в этой пустоте билась единственная мысль о землетрясении. И еще одна мысль гвоздем сидела в этой пустоте, прямо в середине ее, – мысль о маме, которая могла выжить под завалами шестнадцатиэтажного дома.
Он надел мокрый рюкзак на голое тело, повязал мокрую футболку вокруг головы и начал медленно взбираться по песчаному склону, помогая себе руками.
Потом, сразу за асфальтовым кольцом набережной, начался странный пологий холм, состоявший из каменного крошева и обломков дерева. По-прежнему было очень плохо видно, все терялось в пылевом мареве, без единого намека на ветер.
Он брел, стараясь не подвернуть ноги на скользких останках санузлов, удивляясь отсутствию стекла. Одby раз под ногами он почувствовал что-то мягкое, ему сразу сделалось плохо, но это оказался не человек – он потянул за ткань и вытащил грязное старое пальто.
Что было странно, стоны и крики раздавались отовсюду, но ни по пути к своему дому, ни во время блужданий по его останкам он не встретил ни единой живой души.
Он отыскал только свои старые ботинки и труп соседской кошки. Мамы он так и не нашел.

Иван Николаевич прошел по дороге семь километров. Этот путь, судя по солнцу, занял у него почти два часа. Становилось жарко, поэтому он снял брезентовую штормовку и засунул ее под клапан рюкзака. Впереди была развилка. Если повернуть на ней направо, а потом пройти около десяти километров, то вскоре можно было выйти к берегу Днепра. Там, на берегу, проходили редкие встречи выживших, на которых можно было вести простой мен и выбирать себе жен.
Нашелся один парень, который на третий год после События обошел все хутора и предложил встречаться в июне, во время самой короткой ночи. Иван Николаевич туда не ходил, но когда жена расхворалась совсем серьезно – пришлось. Нужен был врач, нужны были лекарства.
Потом он ходил на встречи ежегодно, отдавая дань уважения полученной помощи. Когда выросли сыновья, они ходили туда дважды, подыскивая им жен. Потом перестали – пусть дети ходят.
Сейчас путь Ивана Николаевича лежал налево. Подальше от воды, от неудобных балок и распадков, притоков и заводей одичавшей реки. В прошлом свой уход он убедился в том, что мысль достигнуть Киева идя вдоль Киевского моря обречена на провал: болота, поваленные деревья, отсутствие дорог в местах отступившей воды – все это заставляло идти вначале на запад, на равнину, а потом уже, выходить к Киеву со стороны Борисполя. И, хоть об этом не хотелось думать, – повторять путь, которым он попал в эти края.
Он снял сапоги, перемотал ноги и повернул налево. Впереди его ждала встреча с Десной.

Ноутбуки плавают?



Опечаточка

Сцена землетрясения впечатляет

Вот и до Киева добрались!


Наверное на восток?

просто "продолжила"


то, те, это, так, такой, как... - многовато их у вас, весь текст пестрит


и штампы, и вообще неудачное предложение


Чьи огороды: Киева или героя?





и штампы, и слишком пафосно


просто "повернуть направо"


подыскивая СЕБЕ жен

Успехов!

Очень занятная фабула. Не читал ни разу о таком варианте апокалепсиса. Это что - результат взрыва ваккумной бомбы? Хотя нет - ГГ ведь выжил. Странно, пока непонятно, но весьма интригующе.

Есть мелкие описки - нашел, что мог.

...акациевой посадки... - думаю, удачнее было бы " зашагал по небольшой роще акаций"
...Одby раз ... - опечатка
...Сейчас путь Ивана Николаевича лежал налево... Как-то режет слух, напрашивается аналогия с "походами налево".
....Иван Николаевич прошел по дороге семь километров.... - это он откуда точно узнал, что именно 7 км - у него что - шагометр был?
...Он снял сапоги, перемотал ноги и повернул налево....- опять налево. Он что, левша? Обычно, при движении по незнакомой местности, правши подсознательно смещаются в правую сторону.
А вообще интересно. продолжение будет, Автор?
С уважением
Штольц

Понравилось. На мелкие ошибочки и слова-сорняки внимания обращать на стал, тем более что их уже заметили. Начало интригующее, соглашусь с Штольцем. И тот же вопрос: продолжение будет?

К слову, название какое-то необычное. Поясните, может, почему так?

Нет, не получится соблюсти ритуал очищения и повторить тот – первый! - самостоятельный путь, подумалось Ивану Николаевичу. Он шел в эти места четыре дня, причем почти сутки блуждал по перелескам за Десной, а сейчас, не успело солнце перевалить за полдень, – и вот она, быстрая, узкая, глубокая, полноводная! Все дело в поступательном движении, думал он, раздеваясь догола, в том, что между действиями, неторопливыми и осторожными, просто нет пауз. Вот сегодня – он вышел около шести часов утра, а сейчас – уже за полдень. Сколько он прошел? Даже если брать по три километра в час, да умножить на восемь, – получится двадцать пять километров. Но на самом деле здесь около тридцати пяти. Дороги, хоть и заросли, но все же были проходимы, и шел он быстро, а более-менее точное расстояние он прикинул по атласу автомобильных дорог. Многие месяцы он водил по его страницам пальцем, пытаясь понять, как шел и куда в итоге попал. Пока примерную географию с геополитикой ему не разъяснил главарь банды, под конец первого года робинзонады…
Иван Николаевич застыл на месте от воспоминания, но потом встряхнул головой и стянул с себя рубашку.
Тюк с вещами и рюкзак он туго обмотал брезентовым тентом, затем хорошенько перетянул образовавшийся сверток веревкой. Получилось плотно и добротно. Потом, не торопясь, спокойно зашел в быструю воду и, дойдя почти до половины реки, поплыл, толкая и поддерживая тюк и посох перед собой на вытянутой руке.
Хоть реки было всего ничего, его успело отнести по течению метров на сто вниз, и выбираться пришлось через кустарник, по едва заметным кабаньим тропам.
Где-то выше и левее оставался город Остер, в котором он никогда не бывал, а расстояние до Киева осталось прежним – около семидесяти километров, но поворачивать на юг Иван Николаевич не спешил.
Он вышел на поляну, развязал сверток с рюкзаком и одеждой, с удовольствием оделся в сухое, не дожидаясь, пока тело высохнет. Развесил на небольшом дубке полотнище брезентового тента, подмокшего в красивом геометрическом порядке. Снова нырнул в заросли прибрежного кустарника, вытащил пару сухих веток валежника, быстро поломал их и, выкопав палкой небольшую ямку в траве, соорудил простое кострище. В рюкзаке нашелся фарфоровый чайник, давно приспособленный под походный котелок на одну персону. Наломав мелких веток и сорвав пук прошлогодней травы, Иван Николаевич лег рядом с кострищем и стал ловить лучи солнца в большую линзу.
Когда костер разгорелся, Иван Николаевич не убрал ее обратно в мягкий мешочек из бархатной ткани, а достал атлас и, положив линзу плоской стороной на страницу, стал разбираться в дальнейшем маршруте.

И лупа, и атлас автомобильных дорог были первыми приобретениями молодого Вани в далеком две тысячи тринадцатом году. Лупу и атлас он нашел, как только вышел на бориспольскую трассу. Все еще было очень пыльно, но ветер, который теперь не останавливали дома, делал большие прорехи в клубах бетонной пыли.
Подобрав на останках своего дома зимние кроссовки и сунув их в рюкзак, Иван вернулся обратно в озеро, справедливо полагая, что там его не достанет ни возможный пожар, ни еще какие-нибудь обрушения.
Ясно было только одно: через некоторое время в городе возникнут проблемы с санитарией… и не только с ней. Каким-то образом Ваня сразу понял, что надо уходить из города. Он стоял по грудь в грязной воде озера, и видел, как верхний ветер пытается разогнать серые сумерки. Домов вокруг не было, только странные, темные холмы тянулись, исчезая, в пылевой мгле.
Первой его мыслью было выйти на железнодорожную колею, которая тянулась от нового Дарницкого моста на одноименный железнодорожный вокзал, а там – на Бровары и Чернигов. Воображение рисовало заторы на мостах через Днепр, и идти туда Ване совершенно не хотелось. Но потом он подумал, что можно зайти по дороге на работу, взять кого-нибудь с собой. После мысли о работе он вспомнил о складе химреагентов, потом подумал о фармацевтическом заводе «Дарница»… и содрогнулся!
Он посмотрел в ту сторону, где находился вокзал и завод, и ему показалось, что к едкому запаху бетонной пыли примешался запах аммиака.
Еще раз смочил футболку и сообразил, что надо набрать воды. Пошел к берегу и сразу нашел пустую двухлитровую пивную бутылку без крышки, чуть дальше обнаружил еще одну, полулитровую, из-под воды, но с крышкой. Подумал, погрузил бутылки под воду пониже, наполнил их обе, большую засунул между парой кроссовок, а маленькую понес в руках.
Даже сейчас, прокручивая в памяти, хоть и отрывочно, свой исход из Киева, Иван Николаевич не мог вспомнить звуков. Все было с каким-то звоном в ушах. Он помнил, что старательно обходил крики о помощи, прятался от людей, ускорял шаг. На пересечении Ревуцкого с проспектом Бажана он подобрал два пакета с футболками (потом оказалось, что они были малы ему – детские) и рассовал по рюкзаку несколько маленьких бутылок с водой. Консервов – не было, хотя он и искал их глазами, смахивая какой-то тряпкой густую пыль с предметов, рассыпанных, как казалось, по самой середине дороги.
За все время перехода от Солнечного озера до выхода на Бориспольскую площадь, не попалось на глаза ни одной машины. Мобильный телефон он выронил еще в самом начале своей пробежки к озеру, даже помнил, как тот ударил его по ноге, поэтому, увидев чей-то мобильник не самой дешевой модели, поднял. Экран был мертв, телефон не подавал никаких признаков жизни. Когда он нажал на кнопки, те провалились в корпус. Но даже тогда он еще ничего не понял.
Всю странность произошедшего События, он начал понимать лишь на самой лучшей трассе Украины, соединяющей аэропорт Борисполь и Киев.

Когда он вышел на трассу, сразу заметил, как земля просела там, где внизу проходило метро; по какой-то причине до этого провалов в земле он не замечал. Пересекая один из таких провалов, на самом дне он увидел россыпь очков и линз. Воображение сразу нарисовало торгующего на выходе из метро разной дребеденью мужчину. Самого мужчины – не было. Прихватив с собой несколько линз в мешочках, Иван вскарабкался по осыпи вверх и вышел на трассу.
Поначалу он не понял, что идет вдоль трассы, был просто пыльный тротуар и лес с поседевшими стволами сосен, но вот впереди туманная мгла стала рваться. Показалось солнце. Еще несколько десятков метров – и он вырвался под палящие лучи.
Странная картина открылась перед ним: до горизонта уходили две цветные ленты асфальта, отбойник между ними, как и по краям дороги, – отсутствовал, только с некоторой угадываемой закономерностью валялись блестящие на солнце красные и белые светоотражатели.
Шоссе сплошь было завалено мусором. Тряпки, ящики, бутылки. Совсем недалеко от Ивана обнаружилась плоская груда сырого мяса, вокруг которой растекалась вода пополам с кровью, и он постарался обойти ее по обочине. Мясо валялось вперемешку с белыми пластиковыми ящиками.
Его кто-то окликнул; повернув голову, он увидел мужчину с перевязанной клетчатой рубашкой головой:
- Ты из Киева?
Иван кивнул и побрел дальше, не вступая в разговор. Мужчина что-то спросил еще, потом что-то прокричал в спину, но Иван не слышал, упорно глядя вперед и размеренно шагая, переступая и перепрыгивая.
Вероятно, это его и спасло. Потом, обсуждая с женой ее тернистый путь к спасению, он много узнал о том, во что превратились крупные города и мелкие селения. Истерики, убийства, болезни. Особенно тогда, когда продукты начали портиться, а кишечные инфекции в отсутствии канализации распространялись подобно пожарам.
А пока он шел, перепрыгивая порой через вещи и трупы вдоль дороги, которые превратились в припорошенный пылью, никому не нужный мусор.
Только однажды, увидев скатившиеся к обочине побитые тела детей, он остановился и долго блевал желчью, что, в общем-то, тоже было очень полезно, так как он очистил желудок и легкие от пыли.
Возле трупа со счесанным до половины черепом он увидел толстый автомобильный атлас и заставил себя подобрать. Валялось много покрышек, панелей от автомобилей, кресел, тряпья, но он не видел ни единого, пускай побитого, автомобильного кузова. И только проходя мимо рухнувшего на дорогу электронного щита-указателя, Иван вдруг понял: исчезли все металлические предметы. Не было ни отбойников, ни столбов, ни указателей. Груды бумаги, пластика заполняли мир, кое-где валялись абсолютно целые лобовые стекла в окантовке резинового уплотнителя, воняло бензином и соляркой, но металла не было нигде.
Металл исчез.
Иван раскрыл свой рюкзак, достал ноутбук и уже не удивился его легкости. Раскрыл его и, увидев ввалившиеся кнопки, отбросил в сторону.
И вот тогда уже проявились черты, которые привели его к выживанию: он не сел, чтобы подумать, не рефлексировал, а просто двинулся дальше, глядя прямо перед собой. И шел, не останавливаясь; иногда, правда, он брал в руки тот или иной предмет, нес его некоторое время, а потом или совал в рюкзак, или бросал за ненадобностью.

Взрослых среди погибших было на удивление мало. Видимо, даже высокие скорости исчезнувших автомобилей не могли убить человека сразу. Люди умирали в тени деревьев. Или сразу, или истекши кровью. За время своего двадцатикилометрового перехода вдоль трассы, Иван насмотрелся на сотни сцен горя или радости, увидел сотни трупов, и его душа умерла, заснула на долгие месяцы.
Как только лес по левую руку закончился, Иван повернул налево, остерегаясь попасть в Борисполь. Почему так поступил, он не знал и до сих пор, вероятно, потому, что с правой стороны всё ему было незнакомо, а где-то слева, к северу, находилась Белоруссия с чистыми лесами и озерами, полными рыбой.
Наткнувшись на объездную дорогу на Бровары, Иван не пошел по ней, издалека заметив те же сцены с грудами трупов и мусора на асфальте, а пересек ее и двинулся по грунтовке в поля, к видневшейся на фоне слоеного вечернего неба лесной полосе.
Дойдя до нее, он сел прямо на траву, прислонившись спиной к древесному стволу. Прямо перед ним из-за леса, окружавшего Киев, вырастала огромная гора. Она высилась до самого неба, поднималась ввысь и там растекалась на слои облаков, будто превращалась в гигантское каменное дерево. Когда солнце зашло, раскидистая каменная крона озарилась багровым пламенем и горела так несколько часов на фоне звезд. А когда и звезды погасли, небо затянуло тучами, и пошел кислый дождь. Поднялся ветер. Когда дождь временами стихал, Ваня видел, как огромные светящиеся шары выныривали откуда-то у него за спиной и неслись в нескольких десятках метров над полем в сторону Киева. При проблесках молний он замечал, что несутся они между низкими облаками и землей, зависая над далекой дорогой.
Вот один шар, диаметром метров шести, точно неяркое желтое солнце, пролетел прямо над ним. Проскочил сотню метров вперед, потом, совершенно бесшумно остановился и медленно вернулся назад.
У Ивана не осталось сил удивляться, руки безвольно лежали вдоль тела, а ноги были ватные. Шар спустился ниже, приблизился и медленно подплыл к Ивану, земля срезала его у основания, поэтому, когда шар коснулся ног Ивана обжигающим светом, он больше походил на полукруглую, ослепительную арку. Иван закричал, потом сияние сделалось нестерпимым, и он потерял сознание.
Очнулся он утром. С серого неба капали редкие, холодные, будто осенние, капли дождя. Совершенно не кислые.

Спасибо за прочтение и комментарии, постараюсь учесть все замечания, но пока я еще не очень разобрался, как их вносить в текст на форуме.

Сочинитель, Название странное, потому что оно не совсем поместилось, и мне пришлось выбирать чем пожертвовать, но так по-моему даже лучше - интригующе! Обещаю, что когда дойду до второй части обязательно открою секрет.

Уважаемые Дина, Штольц - надеюсь второй эпизод первой части ответил на некоторые вопросы и задал следующие?

С уважением, Сергей

Сочно, Автор, сочно написано. И интересно. А куда весь металл подевался? Что это за шары такие, инопланетяне?
Нашел только один баг: ...полными рыбой.... - лучше: полными рыбы.
Реально интригующая работа. Жду продолжения.
С уважением
Штольц