Автор: Антар Пэрэнлэй Челха (Homo ludens)


Станция с саркофагом
(рассказ системного администратора)


«– Дайте мне книгу про умного чукчу!
– Фантастика на втором этаже…»
один расистский анекдот.



I
Это произошло в … году, когда я работал на лунной станции «Баранбай». Четыре человека и два новых робота ЛДГ доставил сюда гигантский грузовой корабль «Есугей-багатура», забрал предыдущую команду, людей, уставших от полугодового сидения в замкнутом пространстве, и отбыл восвояси, оставив нас наедине с нашим будущим.
Луна – кладовая солнца. Впитывая его лучи, миллиарды лет послушно вращалась она вокруг нашей планеты, оставаясь недосягаемой для людей. А в лунном грунте постепенно накапливались мельчайшие частицы гелия-3 – неисчерпаемого источника энергии. А где энергия – там и человек со своими бурами, машинами и фабриками.
Международный договор разделил спутник на части, и все передовые страны человечества устремились сюда за сверхэффективным источником энергии. И в первых рядах находилась, как всегда, Монгольская Федерация.
Монгольская лунная территория разлеглась на плато «Баранбай», откуда и получила свое название сама станция. И скоро безжизненная мертвая поверхность спутника ожила, и повсюду на ней можно было увидеть монгольского ЛДГ – «лунного добытчика гелия».
Сначала этот стальной огромный монстр неповоротливо копошится на месте, вгрызаясь в поверхность своими титановыми бурами, и монотонно поглощает из нее тонны породы. Потом, собрав норму, неторопливо и важно возвращается на базу и долго выплевывает на конвейерную ленту свое нутро. И алгоритм повторяется вновь.
А на базе из тонн собранной лунной породы извлекают микроскопическое количество гелия-3, вещества, без которого не обходится ни одна термоядерная электростанция на Земле. Одной бочки гелия-3 хватит, чтобы обеспечить на целый год все потребности в энергии любого мегаполиса мира…
Один из членов нашего нового коллектива, Гыргол-гыргын Ловон, не прилетел на «Есугей-багатуре», как все остальные, а оставался здесь еще с прошлой смены.
Именно он и познакомил нас с нашей новой обителью. Хотя территория монгольского сектора простиралась на многие сотни километров, размеры самой станции были невелики. Всех ее площадей едва хватало на то, чтобы смена из пяти человек имела личное пространство и такой комфорт, какой вообще был возможен среди узких коридоров, тесных маленьких комнат да пустого мертвенного пространства Луны.
Монгольская станция имела форму буквы «C». Жилой сектор располагался в основании «буквы», а всю остальную ее часть занимали технические модули: биокомпьютер «Гыргольтагин», ионный охладитель, фабрика по выработке гелия-3, АЭС, вентиляционные камеры, а также сегменты жизнеобеспечения. На другом конце станции был ангар с ЛДГ, а посреди базы находилось большое поле, выровненное для посадки космических кораблей.
Что касается самого инженера Ловона, то он с самого начала показался мне странным. Это впечатление оставлял прежде всего пронзительный взгляд его немолодого лица, низенький рост, мускулистые плечи, делающие его чуть горбатым, но главное – его манера говорить загадками. К тому же он был всегда одет в поношенную серую шерстяную кофту да синие потертые джинсы, хотя в его распоряжении были удобный рабочий комбинезон и другая новая одежда.
Вскоре я проникся к нему глубоким уважением, когда он подробно, со знанием всех деталей рассказал мне о «Гыргольтагине» больше, чем знал я сам, специалист по обслуживанию биокомпьютеров.
Дело в том, что раньше я не имел дел с машинами такого класса. «Гыргольтагин» – уникальный суперкомпьютер. Достаточно сказать, что у него была четырехлитровая биокапсула, и за счет собственной АЭС он мог задействовать сразу четыре литра нейровещества. У обычных же машин в то время этот параметр измерялся в миллилитрах.
В первый же день после нашего прибытия Ловон поспешил посвятить меня в те нюансы функционирования систем «Гыргольтагина», которые я не мог изучить на Земле. Было видно, что он привязан к этой станции и знает о ней все.
– Запомни, – торжественно обратился он ко мне под конец своего мастер-класса, – «Гыргольтагин» – не просто машина! Она управляет всем на нашей станции. Она может работать и без нас. Но мы без нее – бесполезные Божьи твари. Люди веками придумывают себе религии и богов, но вот перед вами истинная длань Господня, частица Бога, новый Чингисхан, которому вы должны отныне поклоняться, а если потребуется, и принести жертву…


II
Среди новоприбывших был Токок Армол Ямахай, назначенный начальником станции, человек строгий и педантичный. Он даже тут носил свою бело-голубую форму космического офицера, которая на его статной фигуре выглядела впечатляюще и давала нам дополнительный стимул ответственнее относиться к нашим обязанностям. Он редко улыбался, любил порядок, вел жизнь строго по графику и в меру своих сил заставлял подчиненных жить также.
Другим новым членом команды был ученый Анграй Аттувьевич Алдзахгуй. За то время, что мы прожили на станции, я редко его видел, так как он, в основном, пропадал в лаборатории. Он не соблюдал никаких графиков, жил в эмпиреях своих научных экспериментов и теорий, поэтому иногда Ямахай делал ученому замечания, но на этом все и заканчивалось.
Моим главным собеседником на станции, с которым мы быстро сдружились, стал студент Космической Академии Санчигдан, высокий голубоглазый юноша, выбранный среди тысяч таких же, как он сюда на стажировку.
Однажды, изучая базу данных персонала станции, я наткнулся на личное дело Ловона и узнал неожиданные подробности его биографии. Держать это в себе я не мог, и решил рассказать об этом при случае Санчигдану.
В одну из наших с ним обычных ежедневных тренировок в спортзале, где мы разминали мускулы, застывшие от сидения в тесных комнатах, он сам неожиданно завел разговор о Ловоне:
– Не кажется ли он тебе довольно странным?
Подождав, пока Санчигдан закончит подтягиваться, я ответил:
– Семья Ловона погибла во время циклотроммы…
Студент остановился, и я рассказал ему все, что знал об этой истории.
Термоядерные реакторы – это огромные двадцатиметровые шары, внутри которых мощнейшим магнитным полем удерживается раскаленная до миллионов градусов плазма.
Когда в Монголии был построен первый экспериментальный термоядерный реактор, никто не предполагал, какие последствия это вызовет. Ловон участвовал в создании этого реактора.
Циклотромма – это направленная волна плазмы, которая может вылететь из несбалансированного реактора. Любой объект, находящийся на ее пути, практически мгновенно испаряется.
Хотя научный городок находился на значительном расстоянии от термоядерного реактора, циклотромма достигла и его. Почти все жители погибли, включая жену и дочь Ловона.
– Сейчас реакторы тщательно балансируют, а вокруг ставят защитные барьеры, поэтому сегодня термоядерные электростанции совершенно безопасны, но тогда… Ты, наверное, знаешь, теперь там установлен мемориальный комплекс погибшим ученым и их семьям, – рассказывал я…


III
Через несколько дней нас на совещание собрал Ямахай. Повестка дня включала обсуждение общего состояния станции и некоторые другие второстепенные вопросы, связанные с перебоями в электроснабжении.
Мы все, кроме Алдзахгуя, который был занят в своей лаборатории, расселись по своим местам. Первым выступал Ловон.
Он перечислил состояние всех важнейших модулей, и из его доклада следовало, что на станции все в порядке. Но конец его речи оказался несколько неожиданным:
– Алдзахгуй использует слишком много энергии на свои опыты. АЭС тут не для его кощунственных экспериментов, она питает станцию. Мы все поплатимся, если его не остановить!
Ямахай поправил фуражку и сказал:
– Это я уже знаю, он меня предупредил о возможных перебоях, но уверил, что станции ничего не грозит.
– Я повторяю: мы все поплатимся за его безрассудство! – заявил уверенно Ловон…
Когда совещание закончилось, Ямахай обратился к студенту:
– Санчигдан! Зайди к Алдзахгую. Он просил помочь ему с проведением экспериментов…
Мне показалось, что Ямахай пропустил мимо ушей предостережение Ловона. Но как потом выяснилось, это было совсем не так.
На следующее утро, когда мы как всегда все собрались за столом, и Алдзахгуй явился на завтрак, Ямахай подождал, пока тот усядется, и спокойно сказал:
– Анграй Аттувьевич, ты используешь слишком много энергии АЭС. Это вызывает перебои в питании других систем.
Алдзахгуй удивленно посмотрел на Ямахая и отрешенно ответил:
– Ты можешь не беспокоиться, Токок Армол. Я никогда бы не подверг станцию риску. Но вы все должны понимать, что мои эксперименты – это геркулесовы столбы современной науки. Тут не может быть никаких неожиданностей… – при этом он неосторожно дернул рукой, опрокинул пакет с аминокислотами, и капсулы покатились по полу.
Ямахай поглядел задумчиво на рассыпавшиеся белые колбочки и произнес более решительно:
– Я уважаю твой научный пыл, Анграй Аттувьевич, но главная задача этой станции – добыча гелия-3. Я не могу допустить даже малейшей вероятности какой-либо поломки из-за твоих экспериментов, какими бы важными они не были! Ты же знаешь, насколько ценна для нас электроэнергия.
Дело в том, что хотя станция и имела в своем распоряжении самый эффективный энергоресурс в истории человечества – гелий-3, но термоядерные электростанции были слишком велики, чтобы иметь возможность построить их на Луне. Поэтому энергоснабжение всей станции обеспечивала небольшая АЭС, и ее мощности еле-еле хватало на то, чтобы удовлетворять потребности роботов ЛДГ, фабрики по переработке руды, системы жизнеобеспечения и биокомпьютера.
Когда Алдзахгуй вдруг почувствовал в словах Ямахая угрозу своей научной деятельности, он окончательно очнулся от своих грез и отчетливо произнес:
– Токок Армол, со всем уважением к твоему героическому прошлому, уверяю тебя, что ты зря беспокоишься!
В ответ на эмоциональное заявление ученого Ямахай потребовал от него впредь не превышать допустимые пределы использования электроэнергии.
Кода Ямахай покинул столовую, Алдзахгуй нервно отпил витаминного коктейля и сказал:
– Мне надоели его тоталитарные замашки! Я отказываюсь ему подчиняться. Я – доктор наук, имею несколько наград и…
На его тираду мы отреагировали молчанием. Не увидев нашей поддержки, Алдзахгуй бросил на стол пищевую рыбную трубочку и со словами «Всего хорошего, и спасибо за рыбу!» удалился к себе в лабораторию. Санчигдан последовал за ним.
Когда они ушли, я сказал Ловону:
– Импульсивный!
Ловон посмотрел на меня каким-то странным взглядом и произнес:
– Эта импульсивность нам еще аукнется! Он играет с силой, которая выше его… Возможно, его намерения чисты, но такие ниспровергатели богов – самые опасные люди. Рядом с ними лишь одни беды и страдания…
Алдзахгуй в лаборатории долго возился с большим черным шаром, не обращая внимания на студента. Наконец Санчигдан не выдержал и спросил:
– Прости, Анграй Аттувьевич, а с какой целью я… приставлен к тебе?
Алдзахгуй посмотрел на него так, словно не понимал, а что, собственно, в его лаборатории делает студент. Но потом сказал:
– Я хотел попросить тебя подежурить тут сегодня ночью. Мне нужно протестировать вот эту установку.
Он показал на шар, что стоял на столе.
– Прости, а как это действует? – спросил заинтригованный Санчигдан.
– Это – прототип термоядерной мини-электростанции! – ответил ученый и лицо его просветлело, – если у меня получится…
Но тут он вспомнил о недавно произошедшей сцене и произнес:
– Только не говори о том, что я опять провожу свои эксперименты с полной мощностью! Ты же понимаешь? Когда человека, творческую натуру, начинают со всех сторон контролировать, загоняют его в рамки общественного стойла, он отучается принимать самостоятельные решения, становится трусливым, податливым, как глина. После этого он уже не может являться не то что творцом истории, но даже просто вершителем своей собственной судьбы!


IV
Ночью я проснулся от гула сирены. Я понял, что случилось что-то страшное, когда «Гыргольтагин» не отреагировал на команду «включить свет». Я попытался найти свои вещи, с трудом надел комбинезон и поспешил в главный холл, чтобы выяснить, что случилось.
А там командир Ямахай уже установил лазерную лампу, которую использовали обычно снаружи станции, и внутри яркий красный свет излучателя больно бил в глаза.
Вокруг устрашающе выла сирена, мерцали лазерные вспышки, высвечивающие фигуры кое-как одетых людей. Казалось, что наступил конец света.
Санчигдан, который дежурил этой ночью, выглядел растерянно и ничего толком сообщить не смог. Он лишь поведал, что ученый проводил какие-то эксперименты. Поэтому я побежал в комнату резервного управления и первым делом отключил сирену, активировал вспомогательное освещение, а потом ввел запрос в систему по ситуации на станции.
Когда пришел Ямахай, я доложил ему о неутешительном состоянии наших дел:
– Один из блоков АЭС поврежден, и хотя он был автоматически заблокирован системой, в некоторые технические отсеки могла проникнуть радиация. В паре отсеков уже начались пожары. Коридор в модуль «Гыргольтагина» расгерметизирован и заблокирован системой. А самое главное…
Я поглядел на экран монитора, и еще раз убедился: один из ползунков, который был всегда зеленым, теперь приобрел красный цвет и уменьшился на пару сантиметров. Это означало, что повреждена самая важная часть «Гыргольтагина» - пробоина в биокапсуле. Уже вытекло более 10% нейронного вещества, и утечка продолжалась…
Тут появился Ловон, которого до этого не было видно, и с каким-то надрывом запричитал:
– Я же говорил, я же предупреждал вас об Алдзахгуе и его экспериментах, я знал, чем это закончится!
И он объяснил, что произошло: на базу упал метеорит, но из-за эксперимента Алдзахгуя, забравшего на себя много энергии, был пробит защитный барьер.
Тогда мы сообщили ему, что поврежден не только барьер, но и биокапсула «Гыргольтагина».
От этого ужасного известия Ловон весь взвился и в приступе гнева истошно закричал:
– Как вы могли это допустить! Вы что, не понимаете? Если из биокапсулы вытечет нейровещество, то нейропроцессор сгорит и…
Тут он сел, прижавшись к стене, и словно оцепенел.
Мы все прекрасно понимали, что означает потеря «Гыргольтагина». Если он отключится, перестанут работать управляемые им роботы ЛДГ и на долгие месяцы прекратится добыча гелия-3. Запасов гелия-3 в Монгольской Федерации хватит от силы на семь-восемь месяцев. И когда очередной грузовой корабль прилетит на Землю пустой, термоядерные электростанции, вырабатывающие почти половину электроэнергии нашей страны, вскоре остановятся. Сотни миллионов монгольских граждан окажутся перед лицом энергетического бедствия.
– Мы не можем допустить поломки компьютера! – решительным тоном произнес Ямахай.
Но сидящий внизу Ловон как эхо повторил за ним глухим голосом:
– Не можем… Мы ничего теперь не можем…
– Заделать брешь в биокапсуле просто. Но туда нужно еще проникнуть, а коридор в компьютерный отсек разрушен, – заметил я.
Вскоре выяснилось, что путь все же есть – через один из внешних шлюзов. Но для этого нужно было пройти по туннелю ионного охладителя, отключить его, потом в одном из технических отсеков рядом с АЭС, где могла быть радиация, понизить давление в вентиляционной шахте. И лишь тогда через нее открывался путь прямо к нейропроцессору и биокапсуле.
Все какое-то время молчали. Наконец Ямахай с твердостью в голосе произнес:
– В том, что я разрешил Алдзахгую проводить эксперименты, моя вина. Поэтому мне и идти!
– Нет, простите, пойду я! – прозвучал сильно изменившийся голос Алдзахгуя. Ученый, который только что появился, был неузнаваем: его обычная самоуверенность сменилась на растерянность, бледное лицо осунулось, короткие волосы растрепались.
– Алдзахгуй, вы… – промолвил сурово Ямахай, но тут поднялся Ловон:
– Виноват, не виноват… Да какое теперь имеет значение, кто виноват? Мы все виноваты! Я знаю станцию лучше всех вас, поэтому пойду я!
Завязался спор.
– Хорошо, пусть это решит жребий! – наконец предложил командир Ямахай.
Они взяли три бумажки и на одной из них начертили крест.
Тут Санчигдан не выдержал и громко заявил:
– Простите! За кого вы нас принимаете? Может быть, вы решили, что мы – трусы? Мы молоды и лучше всех из вас справимся с задачей!
Я немного опешил от того, что Санчигдан принял решение за нас обоих. Но отказаться уже не мог. Не было большего стыда, чем показать перед этими людьми свой страх.
И когда Ямахай вопросительно посмотрел на меня, я кивнул, и он добавил еще два листка.
Мы стали тянуть жребий. Вначале я был даже рад тому, что участвую во всем этом.
Но когда Санчигдан, Алдзахгуй и Ямахай вытянули пустые бумажки, меня охватила мелкая дрожь.
Тянул Ловон, на лице его застыла странная улыбка, словно он был прорицателем судьбы и знал, что будет дальше. Он запустил свою руку в пакет, достал бумагу, раскрыл, и мы все увидели пустой листок.
Кровь застыла в моих жилах. Значит, идти мне! Почему мне?
Но тут вдруг командир Ямахай решительно сказал:
– Хорошо, поиграли, и хватит. Иду я, и это уже не обсуждается.
Алдзахгуй стоял подавленный, Ловон опять сел на пол, а я не знал, что сказать. Никто не спорил.


V
Ямахай, одетый в белоснежный скафандр, вышел из жилого отсека на безжизненную серую лунную поверхность и направился к модулю «Гыргольтагина». Солнце клонилось к закату, а сверху уже проступали очертания огромной Земли.
Офицер быстро преодолел расстояние до модуля, забрался в шлюз и оказался внутри шахты ионной пушки. На его скафандре была камера, и мы по монитору молча следили за тем, как он продвигается вперед. Первое, что ему предстояло сделать, это отключить пушку. Для этого в его распоряжении был интегратор, который нужно было установить в конце тоннеля.
Система ионной вентиляции «Гыргольтагина» – это излучатель. Тепло превращается в энергию, а потом выбрасывается ионными пучками через шахту в космос. Ямахай теперь полз по одному из таких тоннелей. Он быстро передвигался к панели, куда следовало прикрепить интегратор.
Ему приходилось несколько раз прятаться от лучей в углублениях шахты, но Ямахай, переждав, продолжал двигаться к цели. Он уже был совсем рядом с панелью, но тут вдруг, не сумев зафиксировать магнитный держатель руки на стенке тоннеля, упал вниз. Осознавая, что уже не успевает спрятаться от выстрела пушки, он в своем последнем рывке прыгнул к панели, прикрепил к ней интегратор, и тем самым отключил луч.
Ионный всплеск луча пронзил тело командира Ямахая, поднялся ввысь, унося с собой частицы монгольского космонавта, и затерялся в темной пустоте космоса. Или, может быть, луч, соединившись с человеком, вместе с ним устремился к Земле, чтобы обрести заслуженный покой не в безжизненном пространстве космоса, а на гостеприимной зеленой планете…
Экран почернел. В помещении стояла тишина. Я чувствовал свою вину: жребий выпал на меня, но пошел на смерть он.
Ловон отрешенно смотрел на темный монитор. Но вдруг экран снова засветился, и мы увидели там бледное лицо Алдзахгуя, которое проступало через стекло шлема скафандра.
Ученый, никого не предупредив, вышел из шлюза жилого модуля и шел по уже проторенному Ямахаем пути. Солнце почти скрылось за вершины гор, окаймлявших безбрежную лунную равнину, и на их фоне белая фигура человека в скафандре казалась особенно беззащитной и уязвимой.
– Алдзахгуй не справится один! – неожиданно выкрикнул Санчигдан и стремительно выбежал из комнаты вслед за ученым.
Мы остались вдвоем с Ловоном и молча наблюдали за происходящим с экранов мониторов, не зная, что можно предпринять.


VI
Алдзахгуй проник в шахту ионной пушки и стал пробираться по ее темному тоннелю к техническим помещениям АЭС. Теперь это было легко сделать, так как командир Ямахай отключил ценой своей жизни ионный луч.
Оказавшись на месте, ученый пошел по длинному узкому коридору. Вверху мерцали желтым светом тусклые вдавленные в потолок лампы.
Тут на панели внутри скафандра запищал сигнал тревоги: радиационный фон был превышен. Но Алдзахгуй, не обращая на это никакого внимания, уже добрался до цели: это была большая вертикальная труба с регулятором давления вентиляции посредине. Он попытался ввести команду отключения в электронное устройство, но оно не сработало.
Теперь оставалось только одно: повернуть вручную механический вентиль, находившийся дальше по коридору, и так понизить давление в вентиляционном тоннеле, через который можно было бы пробраться к биокапсуле.
Так Алдзахгуй и поступил: проследовал дальше вдоль трубы, но в том помещении, где по плану должен находиться нужный механизм, полыхал пожар. Он открыл дверь и инстинктивно отпрянул от вырвавшегося из нее голубого пламени.
Скафандр был термоустойчивый, поэтому ученый медлил только доли секунды. Решение пришло мгновенно: он бросился в огонь и стал крутить вентиль.
Санчигдан, который побежал вслед за ученым, уже преодолел всю шахту ионного охладителя, длинный коридор технического сектора АЭС и оказался рядом с огненной комнатой, где был ученый.
Температура внутри скафандра Алдзахгуя стала резко повышаться. От раскаленного вентиля жгло руки, но он не останавливался и продолжал его яростно крутить, желая во что бы то ни стало понизить давление в вентиляции и пройти по ней к биокапсуле. Теперь уже стало нестерпимо жечь все тело, и Алдзахгуй, боясь потерять сознание, решил покинуть огненный ад. Но было уже слишком поздно: не дойдя до выхода пару метров, он упал от болевого шока.
Санчигдан, увидев упавшего ученого, бросился к нему на помощь и с трудом вытащил его из пылающей бездны.
– Нужно довести дело до конца… Осталось немного!
Это было последнее, что произнес Алдзахгуй.
И тут студент со словами «За Монголию, за Чингисхана!», неожиданно для него самого вырвавшимися из самых недр его подсознания, бросился в огонь, чтобы довершить начатое ученым…
Очень скоро датчики показали, что давление в вентиляционной трубе исчезло. Дело было сделано.
Здесь мы стали кричать по коммуникатору, чтобы Санчигдан вылезал из огня, но все было тщетно: из бушующего пламени так никто и не вышел.
– Как же так, он должен был жить, ему было только двадцать лет?! – прошептал я.
Ловон, не сказав ни слова, вышел из помещения и последовал к выходному шлюзу.


VII
Вскоре я увидел на мониторах, как он идет по лунной поверхности туда, где погибло уже три человека. Но я знал, что они погибли зря. Ведь даже если Ловон заделает пробоину в биокапсуле, положения теперь не исправить: нейронного вещества вытекло слишком много, нейропроцессор не сможет работать с оставшимся количеством и вскоре взорвется.
Снаружи уже потемнело. Солнце зашло за горизонт, и только черная Земля как траурное пятно нависала над станцией, безмолвно наблюдая за гибелью людей.
Вот Ловон преодолел темный ионный туннель, вот прополз по избавленным от огромного давления узким трубам вентиляции, вот пробрался через хитросплетение мрачных шахт станции и благополучно добрался до цели: к самому компьютерному «мозгу».
Он вылез внутри небольшого помещения, в котором не было ничего, кроме огромного белого резервуара с надписью «нейровещество». В потолке зияла большая пробоина, оставленная метеоритом, а в самом резервуаре посредине виднелась дыра, из которой сочилась жидкость и растекалась по полу.
Заделать ее оказалось делом пары минут.
– Осталось меньше половины нейровещества, – сказал я, – теперь нейропроцессор точно выйдет из строя. Это вопрос времени. Все было зря…
Ловон заделал дыру в резервуаре и произнес загадочно:
– Три человека отдали свои жизни, чтобы «Гыргольтагин» жил. Неужели вы думаете, что такая жертва останется незамеченной?
Я его не понял и продолжил отрешенно следить за тем, что он делает.
А он подошел к боковой двери, ввел что-то на панели рядом с ней, дверь открылась, и из нее вылетел поток воздуха, заполнил комнату и стал улетучиваться через дыру в потолке прочь в безвоздушное пространство Луны.
Вот Ловон уже в другом помещении. Когда вентиляция восстановила в нем содержание кислорода, он начал снимать скафандр. Комната, в которой он оказался, была почти пуста, лишь только с одной ее стороны стоял какой-то саркофаг.
– Вы знаете, что это такое? – спросил у меня Ловон, указав на него рукой.
Я не знал. И он продолжил:
– Это – место, где искупают грехи!
Вдруг я осознал, что он собирается сделать. И ужаснулся! Я знал, что на станции было устройство, позволяющее вырабатывать нейровещество из любой живой органики. Но так как никакой подходящей ткани рядом не было, я об этом и не думал.
На самом деле живая ткань была!
– Послушайте, вы не должны это делать! – закричал я. – Никакая техника, никакие ресурсы не стоят человеческой жизни!
Но Ловон не слушал. Он нажал на светящиеся кнопки панели рядом с собой. Саркофаг завибрировал и начал открываться.
Тогда я вспомнил, что он говорил мне раньше, и закричал:
– Но вы же верующий, вы не можете себя убить – это смертный грех! Бог не простит вашей смерти!
Тут он остановился и заговорил так спокойно, что я осознал: он уже все для себя решил.
– Бог не простит моей смерти? О нет, он простит! Да, да! Можете не сомневаться в этом. Уже долгие годы меня ждут… – пробормотал Ловон, залезая в саркофаг.
Он лег в него, завертелся, устраиваясь поудобнее, с трудом дотянулся до панели, нажал на кнопку «переработка», и крышка начала закрываться…


VIII
Получив нейровещество, «Гыргольтагин» восстановил свои силы и заработал. И на бескрайних просторах монгольской лунной территории опять начали монотонно долбить твердую серую породу роботы-машины.
Но я этого не замечал. Я сидел на полу, прижавшись спиной к холодной стене, и все еще отрешенно глядел на мониторы, будто еще на что-то надеялся.
Наступил рассвет: ночь не могла длиться вечно. Вставало Солнце, освещая реголит на поверхности Луны, металлическую оболочку монгольской станции да черные точки ЛДГ.

А непередовые?


Чиво? Речь же шла о буровой установке...

Мне бы тоже стало нехорошо. ))


Чиво-чиво? Это такой шютка?

Если в рассказе и есть юмор, то черный. Автору удачи.

Серьёзная работа. На галактический анекдот не похожа.

Скучно, бросил читать. Автор, не перегружайте текст, если хотите написать интересное и живое произведение. Никому не нужные подробности про гелий-3 в первой же части утомляют невероятно. Я приведу пару цитат:



И это всё только в самом начале не самого маленького рассказа! Да верим, верим мы, что он нужный и классный, зачем так занудствовать? В общем, конкурс вы провалили: юмористической фантастики я здесь не вижу.
Брошу-ка ещё, пожалуй, в довесок:

Градус патетики обжигает с первых строк.

"Урянхай" на грелке - не ваше творение?
А вообще вы ошиблись адресом, автор. Вам надо было в Популярную механику засылать.
Да и как-то трагично всё.

Скучноватая драма. Юмор здесь, кажется, состоит в том, что монголы вышли в космос, но меня этот факт почему-то не рассмешил.

Вспомнил древний анекдот, не про монголов, правда, а про китайцев:
"Через сорок секунд после старта потерпел крушение космический корабль. Погибли три члена экипажа и пятнадцать тысяч кочегаров".
Рассказ очень напомнил старые, героические фильмы-катастрофы советской эпохи - "Танкер Дербент", "Экипаж". Тут тоже имеется героизм и самопожертвование. Но к чему эти непроизносимые имена и невообразимая топография лунной базы. Читаешь и думаешь: "Кто полез - Курбангулы или Архангалуй? И куда...?" Мозг поскрипывает от напряжения.

Как это "к чему"? Чисто поржать!

Грустный рассказ. Впрочем, быть может, это такой стеб?

"Грустный рассказ. Впрочем, быть может, это такой стеб?" сказали как-то про Гамлета.

Ну да, ну да))) Я бы вообще не зацикливался на самом факте смеха. Я расцениваю анекдот как нечто, что вызывает в душе позитивные эмоции.

Это что, юмор такой "монгольский"?

Так вот какой рассказ написал Антар Пэрэнлэй Челха!
Автору - удачи.

А отраженного света не будет? \задумалась\

"В общем, все умерли"...
Что-то с юмором у нас не густо на конкурсе. Но моя корова бы помолчала, а не мычала, поскольку у самой получилось также не смешно)

Neva, О КАК Я ВАС ПОНИМАЮ!

Вообще-то это конкурс писателей, а не переводчиков с монгольского...

Причем я ни одной секунды не шучу. Текст производит полное впечатление перевода серьёзного ( по настроению, не по литературному значению ) рассказа какого-то монгольского автора, с минимальным сторонним добавлением в виде эпиграфа.

Если это монгольский автор, то при чем здесь чукча?

Ну, строго говоря, я не утверждаю, что это перевод монгольского автора. Я утверждаю, что на перевод монгольского автора это ПОХОЖЕ больше, чем на что-либо другое. Не только по явным признакам, как имена и прямой монголизм. Сам стиль напоминает текст, написанный в стране с невеликими традициями фантастической прозы и литературы как таковой, очень какой-то публицистический, угловатый, официально-серьёзный, прямо скажем, литературно-провинциальный при отсутствии явных писательских ляпов. Ну а упоминание про чукчу -это за отсутствием подходящего иронического замечания про монголов. Кстати, не были ли монголами братья Монгольфье?

Шутите, Полудиккенс. С такой фамилией - только луораветланами.

Длинный эпический рассказ.Много чего рассказано,только непонятно, где анекдот

Грустный какой-то рассказ. И неторопливый.

А сколько мегатонн породы надо перелопатить для нужд Монголии?


Ммм… Взгляд лица? Может, глаз?


Вот тут поржала.
Это, наверное, потому, что на рассуждениях о суперкомпьютере Кукольника вспомнила.


Он же начальник! Какие силы?!


Интересные монголы.


А сам он где в это время был?


Когда я это читаю, я представляю себе озвучку рассказа Петроником.
Только ради одного этого стоит отдать главный приз.



Так колбочки или капсулы? Форма-то разная.


Сапожник без сапог.


Монголы не едят рыбу. Кмк.


Не слишком ли громкие слова?


Я, я, я.
Например:
Ночью я проснулся от гула сирены, понял, что случилось что-то страшное,
и т.д.


Ага, с помощью циркуля и линейки. Или ещё лучше – на кульмане.




Героические монгольские воины.
Иначе и не скажешь.

Биокомпьютер с механическим вентилем – это круто!

В общем, все умерли.




Вот какой изверг додумался перерабатывать живую органику?! Даже на мясокомбинатах животных сначала умерщвляют.

Рассказ на кокурс про героизм - для Воланда. Анекдота здесь нет и в помине. Про чукчу - не в счет.
А вообще, герой трус ещё тот. На героического чингисхановца явно не тянет. Типа - все дураки, а я отсиделся.

Честно скажу, в технические хитросплетения не вьехала, как не пыталась. Не представила себе всего процесса целиком. Зачем там пушки, и куда вентиль. Главное - чтобы лазили. И подольше. А остальное - можно списать с К-19 и Джеймса Бонда.

Да, и ещё, самое главное - Монгольская Федерация с миллионами населения и голубыми глазками - настораживает.
Куда им столько гелия, аж Луну разобрали.
Пять человек на добыче. Робот из человеков - кошмарики.

Ну а стилизация, конечно, вполне достоверная, хвалю.