Окна многоэтажки одно за другим проносятся мимо. Ветер свистит в ушах, отделяя меня от привычного шума городских улиц. Я несусь в неизвестность, проклиная Ньютона. Серый монолит асфальта неумолимо приближается, приближается, приближается.
Стоп!
Всего каких-то пятнадцать минут назад я вошёл в подъезд, по привычке стараясь дышать через раз. «У нас живут сплошь достойные люди!» - надрывался управдом на собрании жильцов. Первом и последнем из тех, что я посетил. Самыми «достойными» были алкаши из четвёртой, превратившие первый этаж в отхожее место.
Открытые настежь окна не справлялись с гремучей смесью зловонья.
Бесконечные лестницы – единственное место встречи соседей. Лампочки светят через одну, а потому ты никогда не знаешь, с кем предстоит столкнуться за поворотом. Разрисованные молодыми творцами стены напоминают об упадке мысли, преследующем поколение «next». Выбирая между необходимостью блуждать во тьме и радостью созерцать работы юных художников – я склоняюсь к первому.
А впрочем – езжу на лифте, так быстрее.
Кнопка вызова светится изнутри тусклым огоньком. Машина в шахте заунывно стонет. Так жалобно, что где-то в глубине души рождается желание пройтись пешком. Но двери покорно разъезжаются. Вонючий гроб встречает меня мерцающим светом. Я наступаю на липкий пол, стараясь не делать лишних движений, и нажимаю кнопку с цифрой шестнадцать.
На самом деле я живу этажом выше. Но кто-то любезно выжег «семнадцатую» из стройного ряда второй шеренги, создав лишние проблемы мне и нескольким моим соседям.
Лифт движется медленно. Устав от многолетнего унижения, он с каждым годом всё хуже выполняет свои обязанности. Скоро наступит день, когда он замкнётся где-нибудь между седьмым и восьмым, и больше не сдвинется с места. Хорошо, если в этот момент никого не будет внутри. Или, по крайней мере, это буду не я.
На этот раз повезло – доехал живым. Светло. Из чьей-то квартиры сочится аромат свежей выпечки.
Снова можно дышать.
Пожалуй, упоминая о достойных людях, управдому следовало бы заметить, что они обитают исключительно на верхних этажах.
Хотя нет, я погорячился.
Грузное тело в растянутой майке и старых прожжённых брюках расположилось у окна, жадно затягиваясь едким дымом «беломора».
Николай Иванович – мой сосед снизу. Успел поссориться, пожалуй, с каждым жильцом подъезда. Не разговаривает со мной с тех пор, как прорвавшаяся в моей ванной труба нарисовала на стенах его квартиры абстрактные узоры грязно-жёлтого цвета. Я бы и рад выплатить ему компенсацию, соответствующую понесённому ущербу, но свои потёртые обои, купленные на распродаже ближайшего строительного рынка, Николай Иванович оценил в сумму приличного евроремонта.
Не тут-то было.
Хороший знакомый в рядах независимых экспертов быстро поставил на место зарвавшегося старикашку.
Я молча прошёл мимо. Поймал недобрый взгляд соседа, в котором всё ещё читалась надежда когда-нибудь со мною поквитаться. Не знаю, что он там задумал, скорее всего – тонет в своих розовых мечтах о победе социализма, где таких как я расстреливают пачками каждую субботу перед обедом.
Мои ключи имеют дурную манеру прятаться по разным карманам. Сколько было попыток приучиться оставлять их в одном и том же месте – всё тщетно. Они всегда находятся в самых неожиданных закутках моей одежды, о которых сам я зачастую и не подозреваю.
По привычке ощупав карманы, я впервые с удовольствием понял, что знаю, где оставил ключи на сей раз: они лежат на тумбочке у входной двери, в компании с телефоном и щёткой для обуви. Собирался я в спешке.
Пару лет назад я уже пребывал в подобной ситуации. Тогда мне случилось забыть пожитки в камере хранения супермаркета. Возвращаться за ними не хотелось – день был тяжёлый и длинный, а на дорогах пробки. Решение пришло само собой: балконы одного этажа в нашем стареньком доме разделяет тоненькая перегородка, обогнуть которую совсем не сложно – хватило бы смелости.
Я высоты боюсь с детства, но лень не ищет лёгких путей, предпочитая скорость безопасности. Окно в моей квартире осталось открытым, иначе к вечеру солнце превратило бы её в парник. Балкон я так и не застеклил – руки не дошли. А баба Нюра – живущий по соседству божий одуванчик, всем преимуществам пластиковых конструкций предпочитала свежесть сквозняков, сочащихся из всех щелей её деревянных рам.
В прошлый раз она озабоченно охала и вздыхала, вспоминая господа и всех святых до тех пор, пока мои ступни не оказались на твёрдом полу. Я успокоил бабушку фразой «Хьюстон, стыковка прошла успешно» и скрылся в полумраке гостиной. Надеюсь, сегодня всё пройдёт так же гладко.
Нажимаю на кнопку дверного звонка. Я их ненавижу. Особенно те, что бьют по барабанным перепонкам пением электронного соловья. У бабы Нюры был именно такой.
На позывной она ответила звонко: «Иду, иду!», и чуть приглушённо: «Кого там бес принёс?».
Старушка внимательно рассмотрела меня в дверной глазок, и, словно желая подтвердить картинку звуком, спросила:
- Кто там?
- Миша это, баб Нюр! – постарался я выглядеть доброжелательным.
За дверью скрипнул засов. Люди старшего поколения доверяют замкам меньше, чем приваренному к полотну металлическому стержню. Глупо.
Свет слабенькой лампочки пролился из прихожей на площадку. Баба Нюра недоверчиво глянула на меня сквозь узкую щель. Между нами безвольно повисла дверная цепочка. Рудимент. Пережиток прошлого.
- Чего тебе? – спросила старушка.
- Баб Нюр, я ключи потерял.
- Опять?! – Она театрально вздохнула, хлопнула себя по ноге ладонью – всё как обычно.
- Можно я через балкон? – жалобнее, как можно жалобнее.
- Ты что? Я в прошлый раз чуть с приступом не легла!
- Баб Нюр, ну как же я, а? – дожимай, дожимай.
- Иди ты! – Махнула на меня рукой. – Иди мчсников вызывай. Нихай ломают.
- Как ломают? Баб Нюр! Я быстро, вы и не заметите! – уже вот-вот.
- Ну… ну ладно! Заходи. Только разобьёшься – не плачь потом, – пошутила старушка.
- Спасибо. Не буду.
Дверь благополучно снята с цепочки, открыта настежь и приглашает меня войти. Я благодарно киваю и переступаю порог чужой квартиры.
Здесь ничего не поменялось. Разве что мебель, как и хозяйка, стала старше. Но на фоне общей запущенности жилища, это мало бросается в глаза. На полочке у зеркала пылятся без дела старая помада, пудреница и румяна, на крючке висит одинокая курточка, которую бессмысленно надевать по такой жаре. На полу стоят заношенные ботинки.
В квартире пахнет старостью.
Тусклая лампочка слабо освещает коридор, от чего модные некогда обои с «люстрами» выглядят ещё более выцветшими и потёртыми.
В квартире пахнет пылью.
Баба Нюра шаркает в спальню. В своём перештопанном халате и тапочках на шерстяные носки она являет мне образ несчастной пенсионерки. Больной и уставшей от жизни.
Я разуваюсь, беру кроссовки в руки и следую за ней.
Комнату, в которой стоит кровать, можно назвать спальней, если не хранить в ней все пожитки, накопленные десятилетьями. В противном случае это помещение больше похоже на склад. Или на свалку. Да, скорее всего – на свалку.
Баба Нюра бочком протиснулась между комодом и пирамидой из коробок. Наверняка она и сама толком не знает, что скрывает картонное нутро большинства из них. Я двинулся за старушкой, едва не повалив шаткую конструкцию. В одной из коробок что-то подозрительно звякнуло. Баба Нюра не обратила внимания.
Следом за ней я вышел на балкон. Солнце склоняется к закату, летнее небо расцвело всеми оттенками красного. И словно подражая ему, сменили цвет дома-хамелеоны.
Я вдохнул полной грудью. Чуть подстывший к вечеру воздух казался лёгким, полным сладких ароматов. Окна выходят во двор, от автострады их отделяют бетонные стены и пустоты жилых коробок. Это всё те же шаткие пирамиды. Что в них? Никто не помнит.
- Поехали! – Улыбнулся бабе Нюре и взобрался на ограждение.
***
Окна многоэтажки одно за другим проносятся мимо. Ветер свистит в ушах, отделяя меня от привычного шума городских улиц. Я несусь в неизвестность, проклиная Ньютона. Серый монолит асфальта неумолимо приближается, приближается, приближается.
Стоп!
Жизнь проносится перед глазами.
Меня зовут Михаил Орлов. Мне тридцать два года. Я оболтус и раздолбай.
Несколько лет назад мне довелось переселиться из колыбели российского автопрома в сытый мегаполис. Он встретил меня с распростёртыми объятьями. Вопреки всем сказкам о жестоких нравах столиц, мне сразу удалось найти свою кормушку.
Сувениры. Я продавал сувениры из разных уголков нашей жадной до культов планеты.
А ведь раньше и представить себе не мог, сколько фанатиков готовы выложить любые деньги за распиленный напополам череп священника. Сколько раз я продавал единственный в своём роде ритуальный нож африканского племени каннибалов. А все эти бубны, ожерелья из пальцев и зубов, осколки древних алтарей – золотая жила.
Не думаю, что кто-то из моих покупателей знал об оккультизме больше меня. А я, к слову, знал очень мало. Вся интересующая меня информация ограничивалась несколькими терминами, комбинируя которые мне удавалось убедить клиента в том, что он приобретает настоящий артефакт, а вовсе не безделушку.
«В костях шамана сохраняются следы его астрального тела. С их помощью можно наладить контакт с духами-хранителями племени.», - говорил я.
«О-о-о!», - отвечали мне.
«В этой книге вы можете найти подробное описание интересующего вас ритуала!» - шептал я очередному клиенту, опутывая его паутиной таинственности.
«О-о-о-о-о!», - благодарно кивал он мне.
Все свои безделушки я приобретал и перепродавал через интернет. Для конспирации менял имена, профессии, возраст, легенды. Был я и молодым исследователем паранормальности, и главой ордена магов северной башни, и религиозным фанатиком, жаждущим пришествия всадников апокалипсиса.
Множество чужих жизней, сотни масок, тысячи историй – все они проносятся перед глазами, напоминая мне о неумолимости сил гравитации. Смерть шепчет на ухо последнюю шутку:
- Представляешь, - говорит она, - ты всего лишь забыл ключи дома.
- Не смешно, - констатирую я.
Да, ключи лежат рядом с щёткой для обуви в моей квартире на семнадцатом этаже. А я пролетаю пятый, четвёртый, третий.
- Стоп! – прокричал я. Мир вздрогнул и разлетелся миллиардом осколков.
Я стою в полумраке чужой гостиной. Воздух шумно циркулирует по лёгким, кровь – по венам. В руке пульсирует нечто маленькое и округлое, впиваясь в кожу невидимыми разрядами тока. Кружится голова.
- Три, два, один, – голос друга заставил шевелиться застывшее сознание.
Я уставился на него, безуспешно пытаясь свести воедино раздвоившуюся картинку. Образ становится чётче, цвета – ярче.
Максим. Он немного моложе меня, чуть спортивнее и азартнее. Его мания к кричащим цветам сводит меня с ума. Эти жёлтые, синие, салатовые куртки на фоне его белой кожи выглядят тошнотворно. Максим – блондин от природы. Конопатый и краснеющий на солнце.
- Вернулся. – Макс поднялся с кресла и вынул из моей руки пульсировавший предмет.
Мне сразу полегчало.
События последнего получаса выстроились в ряд с остальными воспоминаниями. Я оценил картинку и пришёл в ужас: никогда ещё сфера не действовала так неоднозначно. Обычно в моих руках было больше контроля, воспоминания шли фоном, а сегодня им удалось взять верх над моим сознанием. Я слабею.
Михаил Орлов – подконтрольная сущность. Марионетка в руках кукловода.
Несколько месяцев назад он неудачно поскользнулся, пытаясь попасть к себе в квартиру через балкон соседки, и упал на тротуар с высоты семнадцатого этажа. Прибывшая на место происшествия скорая констатировала смерть.
Баба Нюра, ставшая свидетелем несчастного случая, скончалась от инфаркта несколько минут спустя.
Я говорю:
- Старуха прокляла Орлова перед смертью.
Макс смотрит на меня отрешённо, будто не слышит. Я падаю на старый диван и чувствую, как тело растекается по нему бесформенной массой. Усталость берёт своё. Мне хочется спать.
Я говорю:
- Что ты знаешь о ведьмах?
Закрыв глаза, воспроизвожу в памяти квартиру бабы Нюры.
Макс молчит. Я говорю:
- Кроме того, что их сжигали на костре инквизиторы?
Мой фантом плывёт по коридору мимо замершей старушки. Заглядывает в спальню – ничего подозрительного.
Макс молчит. Я говорю:
- Остались ли в наше время настоящие ведьмы? – Слышу, как гудит остывающая сфера.
Тишину в этой комнате нарушаем лишь я и она:
- Призрак ведьмы, как оно тебе?
Молчит. Я говорю:
- Что ты знаешь о современных ведьмах?
Мой фантом подплыл к бабе Нюре. Её подёрнутые пеленой глаза смотрят в стену, смотрят сквозь меня.
- Ходят слухи, что они умирают долго, – рассуждаю я, не дождавшись ответа. – Их не отпевают. И не хоронят на православных кладбищах. И если не соблюсти все обычаи, призраки ведьм навсегда остаются в своих домах.
Свет в квартире бабы Нюры подозрительно мерцает. Надо уходить.
Я открываю глаза.
- А что ты знаешь о нашей клиентке?
В комнате нет никого, кроме меня. Сфера лежит на журнальном столике.
- По настоянию внуков бабу Нюру похоронили рядом с мужем, – отвечаю я на свой вопрос. - Ох и рад он, наверное, такому соседству.
- Что ж, не будем терять времени, – говорю себе.
Нехотя встаю с дивана, поднимаю со стола остывшую сферу.
- Десять, – начинаю обратный отсчёт.
- Девять. – Сфера тяжелеет в моей ладони.
- Восемь. – В воздухе пахнет озоном, сфера пульсирует и нагревается.
- Семь. – Комната расплывается перед глазами, меркнут краски.
- Шесть. – Я в невесомости. Где-то за пределами моего сознания тревожно гудит золотая сфера.
- Пять. – Я вновь у дверей бабы Нюры.
Я – это я, Михаил Орлов уступил мне своё тело в личное пользование. Его воспоминания вспышками возникают в моём сознании, прячу их глубоко в тайниках разума.
- Чего тебе? – Вновь слышу голос бабы Нюры из-за двери.
- Баб Нюр, я ключи потерял, – повторяю я.
- Опять?! - Вздох. Хлопок.
- Можно я через балкон?
- Ты что? Я в прошлый раз чуть с приступом не легла!
- Баб Нюр, ну как же я, а?
- Пошёл вон! – прорычала бабка и захлопнула дверь.
Вот это сюрприз.
Такую вредную старуху ещё поискать.
Я стучу в дверь так громко, что Николай Иванович не выдерживает и выходит в подъезд.
- Ты там угомонишься, шалопай? – раздался его голос.
Тяжёлые шаги уже слышны на ступеньках, он поднимается вверх.
Взъерошенный мужчина в растянутой майке и прожжённых брюках стоит в паре метрах от меня. В правой руке он сжимает длинный нож для мяса, сжимает так крепко, что вены на его запястье вздулись и пульсируют.
Николай Иванович смотрит на меня пустыми глазницами и скалится, словно голодный волк на охотника. Он меня боится.
Я громче стучу в металлическую дверь бабы Нюры, успевшую ощетиниться тысячей острых шипов. Под моими ударами они ломаются и осыпаются на пол, не причиняя никакого вреда.
Я чувствую, как ведьма вскипает от гнева.
Николай Иванович кидается вперёд, рычит и исходится слюной. Двумя пальцами я очерчиваю круг в воздухе, и одержимый сосед кубарем летит с лестницы. Его кожа дымится и плавится, оголяя мышечную ткань. Он хрипит и корчится от боли.
Как же от него воняет.
Я стучу ещё сильнее, и по стене вокруг дверной коробки начинают ползти нитевидные трещины. Они быстро увеличиваются, кусками опадает штукатурка. Вокруг летает облако пыли.
Ведьма кричит за дверью, и пол под моими ногами начинает гореть. Трещины ползут по потолку. Ломаются перекрытия. Лестница заскрежетала и с грохотом провалилась на первый этаж, похоронив под собой останки Николая Ивановича.
Я стою на пятачке метр на метр, подо мной семнадцатиэтажная пропасть. Кое-где проскальзывают языки пламени. Жар пока что не чувствуется, а значит всё вокруг – спецэффекты.
- Открывай. – Спокойно произношу я.
Дверь с грохотом падает на пол, поднимая в воздух облако пыли. Баба Нюра смотрит на меня с ненавистью, и медленно отступает назад. Она всю жизнь боролось со своими страхами, копила злобу – всё от невежества. Потому и стала ведьмой, прокляла свою душу ради призрачной защиты, иллюзорной власти.
Я шагаю вперёд, переступая через порог. За моей спиной – семнадцать этажей жилого дома, тридцать три лестничных пролёта, разрисованные стены. Всё как раньше.
Старуха пятится, теребя свой халат за пуговицу в районе живота. Он уже признала своё поражение.
Я снимаю с крючка её курточку и накрываю ею старое зеркало.
- Вот и всё! – говорю я. – Делов-то.
В коридоре заметно посветлело. На стенах появились новые обои с модными акварельными розами на бежевом фоне. Мебели стало меньше. Старинные «гробы» сменились лаконичными контурами элегантной прихожей. На вешалках – плащи и пиджаки. На подставке – босоножки, кроссовки и туфли.
Моя миссия выполнена, от бабы Нюры не осталось и следа. Я отчистил стены от тёмных пятен тяжёлых воспоминаний, стёр печати неумелых проклятий старухи. Новые хозяева квартиры смогут спокойно спать этой ночью – никто их больше не потревожит.
- Четыре. – Слышу голос Макса.
Пространство разлетается с громким хлопком, я возвращаюсь в своё тело. Перед глазами проносится кинолента о жизни Орлова – мозг занялся самоочищением. Я знаю, что мне останутся самые яркие воспоминания «донора», они смешаются с моей личностью и намертво сплетутся с сознанием.
Очередное «Я» в моей коллекции.
- Три, два, один. Вернулся. – Я вижу Макса, он стоит напротив и раздражает мой зрительный нерв фиолетовой курткой.
Я не хочу спрашивать, куда он пропал в самый ответственный момент – у него никогда нет ответов. Он исчезает, когда сочтёт нужным, и появляется, когда его не ждут.
Макс вынимает сферу из моей ладони и усаживает меня на кресло. Ужасно хочется спать, но прежде: кружка горячего отвара, приготовленного по рецепту старого сибирского травника, растекается по организму. Это яд. Горький и густой. Он пахнет жжёной травой и мятой. Я с трудом подавляю тошноту и выпиваю всё без остатка.
Боль пронзает каждую клеточку тела, по мышцам пробегают судороги, лёгкие отказываются принимать воздух. Я теряю ощущение реальности и тону в океане предсмертной агонии.
Макс внимательно наблюдает за моими мучениями. Он готов прекратить их в любую секунду, но смиренно ждёт команды.
Я изгибаюсь в очередном приступе и чувствую, как хрустят суставы, вывернутые против своего естества. Сердце судорожно гоняет по телу закипающую кровь. Через секунду перед глазами возникает тёмный тоннель. На другом конце я вижу свет - он манит к себе. Я сжимаю руками подлокотники кресла, они ломаются под давлением пальцев.
Это не мой путь, мне ещё рано.
Из груди лоскутками полупрозрачного тумана вырываются лоскутки чужих личностей. Досвидания, Михаил. Прощай, баба Нюра.
Даю отмашку Максу. Жест получается судорожным и резким. Случайно ударяюсь рукой о журнальный стол, что-то с треском ломается - то ли рука, то ли столешница.
Макс хватает меня за подбородок, разжимает челюсти и заталкивает в рот кусок застывшего ладана. Я чувствую, как плавится на языке освящённая смола и стекает в горло целебным снадобьем. Тело благодарно расслабляется и уплывает в сон на волнах эйфории.
Говорю сквозь дрёму:
- Спасибо.
Макс молчит.
***
Сфера поблёскивает в моей ладони, отражая глянцевой поверхностью свет пробуждающегося солнца. Я встречаю рассвет в одиночестве, достойном истинного кукловода, в руках которого целый мир – настоящий, живой.
В глубине этой крохотной вселенной осколки сотен душ сложились карикатурой человека. Безликого, безымянного, безвольного. Он живёт обрывами чужой памяти, не помышляя о свободе, с благодарностью дворняги ест из моих рук. Я - добрый хозяин.
Прячу маленький мир в карман фиолетовой куртки, подальше от посторонних глаз.
Спи. Спи, мой верный пёс, завтра нас ждёт новая охота.

Здорово.

Спс. =)

Знакомая вещь))
В целом мне понравилась))

В целом я рад. =) Рад буду и обсудить то, что не понравилось.

Я не могу сказать, что не понравилось.)) Скорее после прочтения появилось желание узнать о мире побольше))
Большего объёма)

О, продолжение было раскритиковано приближёнными, распечатано и седено автором на завтрак. =(
И я скажу вам: с трудом оно было переварено даже желудком, близким к исходнику.

Преувеличиваешь, Феникс

Переварено, только так до сих пор и не отписано. Скоро... Сорри за задержку.

Есть у меня парочка тех, кто совсем не переварил. =)
О них я говорю без зазрения, ибо на форумы они не вхожи.

Моё имя – Серафим. Вот так просто, без лишних упоминаний рода и отцовства. Я – человек без прошлого и без будущего. Заклеймённый странник, вынужденный бродить по свету и блуждать во тьме. Я ничего не ищу и ничего не скрываю. Моя жизнь – вечное служение, а я мечтаю о свободе.
Я встречусь вам в любом городе, на каждом из континентов. Но не надейтесь узнать меня среди случайных прохожих – мой облик меняется всякий раз, как в калейдоскоп души попадает осколок чьей-то прерванной жизни.
Я говорю от имени тех, чей голос уже давно не слышен в этом мире. Их судьбы полны многообразием историй, от которых порой захватывает дух. И все они стали частью моей личности, частью моей судьбы, моей жизни. Деталью, от которой невозможно избавиться полностью, а значит, придётся мириться до скончания.
Мы с Максом спускаемся вниз по лестнице. Он говорит, что, на этот раз, плата оказалась немного выше назначенной. Довольный клиент накинул ещё пару сотен сверху. Мы не будем делиться ими с управляющим.
Звонит телефон. Новенький андроид с сенсорным управлением. Рингтон взрывает подъезд яростным басом, за которым практически невозможно различить голос солиста.
Макс внимательно смотрит на экран телефона, и от чего-то медлит.
Украдкой читаю имя абонента: «Папа».
Ползунок на экране самовольно тянется к кнопке «Принять вызов». Рингтон умолкает, из динамика отчётливо слышится чьё-то дыхание.
Телефон говорит спокойным ровным тенором:
- Ты прекрасно справился, Серафим. - О, ко мне обращается. – Я доволен.
Я слушаю.
- Вижу, ты немного изменился. – Видит? – Осваивайся здесь, будет ещё работа.
Гудки.
***
Мы поселились в одном из бюджетных отелей города, в номере на двоих, с кондиционером. Две кровати, диван, кресло, телевизор, небольшой холодильник. Окна выходят на тихую улицу с односторонним движением. Машин почти нет.
Я любуюсь закатом сквозь решето ситцевой занавески.
Макс – в душе.
Навязчивое журчание воды путает мысли. Я ещё не свыкся с присутствием Орлова в моей голове, но уже перестал пугаться своему отражению в зеркале. Новое лицо: довольно симпатичное, кареглазое, помолодевшее, смотрит на меня оценивающе с каждой отражающей поверхности. Фигура не изменилась – с Михаилом мы были в одной весовой категории.
Я сажусь в кресло, достаю из кармана потёртых джинсов пачку «кента» и зажигалку. Язычок голубого огня облизывает сигарету, от чего она краснеет подобно девственнице перед грехом. Сизый дым тонкой струйкой тянется к потолку, рисует в воздухе абстрактные узоры.
Комната наполняется туманом, стены разъезжаются, растворяются пол с потолком. Мебель проваливается в пустоту.
Я плыву по серому облаку в большом зелёном кресле.
Из темноты за мной наблюдают два красных глаза. За ними скрывается сознание, которому подвластны законы физики, химии, термодинамики. Сознание хищное и холодное, манящее и пугающее. Я каждый раз с ужасом представляю тот день, когда оно поглотит меня и сделает частью своей вселенной.
Управляющий пустотой.
«Папа».
Эхом разносятся по бесконечности звонкие шаги. «Зверь» приближается, и красное свечение его глаз постепенно меркнет. Чётче прорисовываются контуры тела высокого, статного, крепкого. Я вижу улыбку, вижу этот пронзительный взгляд, проникающий в душу.
Я глубоко затягиваюсь, впитывая в себя дыхание смерти. Тлеющая сигарета на мгновение становится единственным источником света в океане тьмы. Я расслабляюсь, и радуюсь возможности скрыться от пристального взгляда моего начальника.
Сигарета гаснет, и тьма вновь обращается полумраком.
Иллюзии.
«Папа» стоит напротив меня, улыбается и смотрит в душу.
Разглядываю его тёмно-серый костюм, золотые запонки с рубинами, белую сорочку, белые зубы.
Губы начинают шевелиться, слышу голос – спокойный ровный тенор вещает мне:
¬¬- Сколько тебе перепало на этот раз?
- Семнадцать лет, – после несложных подсчётов отвечаю я.
- А было тридцать шесть. К итогу имеем пятьдесят три года. Так?
- Верно, – подтверждаю я.
- Многовато. – Лицо «Папы» морщится от недовольства. – Но я так и не нашёл тебе замену, – констатирует он.
- Жаль.
Управляющий смотрит на меня с ухмылкой, от которой по спине бегут мурашки, а в суставах вытягиваются сухожилья. Он знает, я с нетерпением жду момента, когда мои заботы свалят на чужие плечи. Жду, и в тайне надеюсь, что этого не случится.
В тот день, когда меня вычеркнут из основного состава служителей пустоты, где-то внутри организма запустится таймер, отсчитывающий дни, месяцы, годы до последнего срока. Сейчас – всего пятьдесят три.
- Жаль, – тихо повторяет за мной тенор, выдерживает паузу и продолжает разговор: – Неподалёку от того места, где ты остановился, есть новостройка. Полупустая.
Перед моими глазами возникает пёстро раскрашенная высотка. Аккуратный двор с новомодными игровыми площадками из цветного пластика. Десятки иномарок перед подъездами.
Папа говорит:
- На втором этаже четвёртого подъезда увидишь квартиру номер семьдесят пять.
Меня подбрасывает в воздух и несёт прямиком в распахнутое окно на втором этаже. Темно. Пыльно. Голые стены. Холодный бетон.
Голос «папы» звучит сквозь пространство:
- Хозяева совсем недавно приобрели это жильё. Собирались делать ремонт, наняли строителей.
Одно тело в ванной – рваные раны рук и шеи. Двое в гостиной – без видимых повреждений. Один висит под потолком в спальне. Четверо.
- Их нашли на следующее утро. С тех пор в квартире не умолкает лай. Собаки в округе не водятся.
Картинка исчезает. Папа стоит напротив и не без интереса за мной наблюдает.
- Есть предположения? – интересуется он.
- Порча?
Управляющий пожимает плечами, подходит поближе и резко выталкивает меня обратно в номер отеля.
- Передай привет Максу! – слышу напоследок.
Макс лежит на кровати, скрестив ноги, и увлечённо играется в свой новый андроид. Его распаренное в душе тело прикрыто широким махровым полотенцем тёмно-синего цвета.
Я говорю:
- Привет тебе от «папы».
Макс мельком взглянул на меня поверх телефона, но ничего не ответил. Игра занимает всё его внимание.
***
В «нехорошей» квартире новенькой высотки мы появились ближе к концу следующего дня. Хозяева не слишком хотели отдавать нам ключи, сперва приняв за сатанистов. Но Макс обо всём договорился, и мы вошли.
Первым делом почувствовался запах гнили на кухне. Там по углам разбросаны обглоданные кости и слышится приглушённое рычание.
Я командую:
- Сидеть! – Макс вздрагивает от неожиданности и грозит мне кулаком.
Рычание становится громче и начинает переходить на лай.
- Сидеть, кому сказал! – жёстко повторяю я.
Тишина.
В ванной повсюду кровь. На стенах, на потолке, на полу. Пытаюсь включить воду – кран гудит и исторгает в раковину поток бурой жидкости. Макс морщится от отвращения, проводит пальцем по одному из пятен – свежая кровь остаётся на подушечке.
Гостиная пуста. На тонком проводе покачивается лампа накаливания. Свет загорается и гаснет. Загорается и гаснет.
Потолок в спальне местами побит дрелью. Кто-то спешно пытался просверлить в нём дырку. В центре потолка торчит увесистый крюк с распоркой. К нему и была привязана петля, в которой закончил жизнь один из рабочих.
Я усаживаюсь на пол в центе спальни и концентрирую внимание на крюке. Воображение рисует покачивающееся маятником тело. Синий комбинезон, клетчатая рубашка. Засаленные волосы мышиного цвета неприглядно взъерошены. На лице трёхдневная щетина, нестриженные усы.
Олег Семёнович – так его зовут. Бригадир со стажем. Непьющий. Верный семьянин. Трудоголик.
Он так боялся быть разорванным собаками, что решил покончить с собой. Псы наблюдали за тем, как он задыхается в петле, ждали, когда перестанет биться сердце. Грешники – излюбленное лакомство гончих смерти.
Олег Семёнович утерян навсегда – его нет ни в одном из миров.
Макс мельтешит перед глазами и сбивает меня с мысли оранжевой курткой. Велю ему остановиться и с удовольствием отмечаю, что друг оказался послушнее собаки – команду выполнил сразу, без пререканий. Усевшись на подоконник, он смотрит в окно. Во дворе слышится лай.
Я знаю, что у подъезда собралась свора голодных псов. Их прислал управляющий на тот случай, если я не справлюсь, и гончих придётся искоренять силой.
- Что будешь делать? – тихо произносит Макс, не отрывая взгляд от происходящего за окном.
Импровизирую:
- Допустим, два призрака в гостиной перешли в разряд одержимых.
Макс переводит взгляд на меня и слушает, затаив дыхание. Я говорю:
- В ванной – ты слышишь, как кричит? – Макс качает головой, а мои барабанные перепонки взрываются от звуков чужой агонии. – Его нужно вытаскивать.
Макс кивает. Я продолжаю:
- Дом новый. Необъяснимых смертей не было ни здесь, ни в окрестностях.
Встаю на ноги, подхожу к противоположной окну стене. Холодная. Вывод:
- Соседи есть только в квартире сверху. Остальные пустуют.
В спальне запахло псиной – гончие пришли на звук моего голоса.
- Они питаются на кухне, – пришло озарение. – Там эпицентр порчи. Макс!
Парень легко спрыгивает с подоконника и подходит ко мне. Его малиновая куртка не так заметна в темноте – но всё равно раздражает. Он протягивает мне сферу, я нехотя её забираю и отдаю последние распоряжения:
- Уведи псов подальше. Кричи, приманивай, пугай, но сделай так, чтобы их не было в гостиной и на кухне. Запри их в ванной – хуже уже не будет.
Закрываю глаза.
- Десять. – В ушах звенит от напряжения.
- Девять. – Пространство закручивается по спирали, растягивается.
- Восемь. – Тело теряет чувствительность.
- Семь. – Воздух наполняется запахами разложения.
- Шесть. – Отчётливо слышу возню гончих в соседней комнате.
- Пять. – Из коридора доносится голос Макса.
- Четыре. – Открываю глаза.
Я – Олег Семёнович. Нечто меньшее, чем призрак. Нечто более тонкое и прозрачное, чем тень в сумраке. Я – память. Отголосок прошлого, слабый след в истории этого места. Я умер здесь в числе первых, а потому никогда не покину эту квартиру.
На тонком проводе с потолка свисает лампочка. Крюк исчез, а вместе с ним пропали и дыры в бетонной плите. На полу в центре комнаты – зловонная лужа.
Подхожу к окну. У подъезда ждёт своего часа десяток белых псов. Их головы повёрнуты в мою сторону, их глаза смотрят сквозь пространство. Отборные, породистые овчарки – любимцы «Папы». Святая свора – так он их называет.
Выхожу в гостиную.
Одержимые стоят у входа в коридор по стойке смирно. Их двое, и они похожи друг на друга словно капли воды. Оба в чёрных халатах, спускающихся ниже колена. Под спецовкой прячутся старые штаны и грязные рубашки. На ногах - старые кеды.
Лица идентично перекошены: широко раскрытые пасти обзавелись несколькими рядами острых зубов. Глаза подёрнуты пеленой. Перед смертью их ослепил страх. Носы приблизились по форме к собачьим, и сейчас жадно втягивают воздух в поисках чужеродных запахов.
У левого в руках монтировка. У правого – топор. И это не иллюзии бабы Нюры, а жаждущие крови демоны.
- Чего встали?! – импровизирую я. – За работу!
Одержимые в ту же секунду оказываются по обе стороны от меня, и я начинаю сомневаться в своей затее. Они обнюхивают тело Олега Семёновича, хищно клацают рядами острых зубов в опасной близости от плоти.
- Семёныч, – хрипит тот, что с топором. И отходит обратно к двери. Второй ещё несколько секунд исследует меня своим носом, но, видимо согласившись с первым – идёт за ним.
Я в коридоре. Входная дверь распахнута и чуть раскачивается от сквозняка. Макс вывел гончих в подъезд – хороший мальчик. Путь на кухню свободен.
Эпицентр порчи – аномальная, непредсказуемая зона. Место пересечения двух параллельных. Вихревой поток энергии, затягивающий в себя всё живое. Длительное пребывание в нём сводит с ума, развивает смертельные заболевания, провоцирует на суицид.
Никто в здравом уме и по своей воле не решится войти туда.
Я на кухне.
Запах гнили невыносим настолько, что у меня слезятся глаза. Будь я ищейкой – без труда нашёл бы источник. Среди костей и кусков разлагающегося мяса должно быть что-то, что открыло врата в бездну и впустило гончих. Что-то тёмное. Что-то холодное.
Нож.
Одна из костей – рукоять короткого ритуального ножа. По лезвию тянутся вытравленные кислотой рунические письмена. Я знаю этот язык:
- Имена смывают кровью, – читаю вслух.
Яркая вспышка неожиданно ослепила меня. Ткань пространства разорвалась и разлетелась цветными лоскутками. Новая картинка нехотя проявлялась перед моим взором, подобно снимку в реагентах.
Я на улице. Стою перед подъездом новостройки в компании своих подчинённых. Летнее солнце нещадно обливает нас горячими лучами. Мы в получасе до смерти.
- Семёныч! – Кто-то толкает меня в плечо. – Ты чи уснул!
Это Костян, а рядом с ним – Серёга. Они братья по крови и очень похожи друг на друга. Любители выпить, поспорить, подраться. Я знаю, что Серёга положил глаз на жену своего брата – Ленку. Она отвечает ему взаимностью и, кажется, скоро Костян не сможет носить шляпу – рога помешают.
Я не лезу в чужие семьи. У меня самого – оболтус сын и дочь оторва.
Чуть поодаль стоит Сашка. Самый молодой из нас. Ему около тридцати, он женат и очень любит свою избранницу. А она недавно увлеклась оккультизмом. Связалась с какой-то группой по интересам и раз в неделю ходит на шабаши. Возвращается пьяная и потрёпанная. Развод не за горами.
Я уже догадываюсь, в чьей сумке лежит этот чёртов нож.
- Семёныч, идём уже! – зовёт меня Костян. – Работы много.
- Да и выпить охото! – подхватывает Серёга.
Я иду следом.
В семьдесят пятой квартире светло и душно. Я открываю настежь все окна и двери, шальной сквозняк гоняет пыль из угла в угол. Материалы для ремонта грудой свалены в центре гостиной. Навскидку вижу, что этого не хватит и на две трети отделочных работ.
В центре спальни стоит стремянка. Над ней висит одинокая лампочка на тонком проводе. Моя рука машинально тянется к горлу, начинаю задыхаться. Перед глазами вспышками возникает петля и мёртвое тело Олега Семёновича в ней.
Память путается, сплетаются времена.
- Семёныч! Где застрял? – слышу голос Серёги из кухни.
Они уже накрыли «поляну», разложив на полу два листа газеты и собрав на ней всё, что удалось утащить из дома. Огурцы, помидоры, колбаса, скумбрия, две бутылки белой и ягодный морс для прораба.
- Чёрт, нож забыл, – сокрушается Костян.
- На вот, мой возьми. – Сашка лезет в сумку, я напрягаюсь в ожидании.
Он долго копается, но ничего не находит. В его глазах читается неловкость:
- И я забыл, – тихо признаётся он.
Сюрприз.
- Что бы вы без меня делали! – Серёга протягивает брату складной нож, подаренный мною на его прошлый день рождения.
- «Ножи не дарят», – ехидно припоминаю фразу, с которой он принимал презент. – Что бы вы делали без меня! – Смеюсь над глупой шуткой, сажусь на пол спиной к двери.
Костян режет колбасу неровными кусками и складывает в пластиковую тарелку. Серёга разливает водку по рюмкам. Я буду пить морс из горла – старая дурная привычка.
Сашка сидит в стороне и отрешённо смотрит в окно.
На чистом небе ни облачка. Изредка пролетают мимо раскормленные неуклюжие голуби. Солнце смотрит на запад, а окна – на восток. Спасительная тень защищает нас от летнего зноя.
Костя поднимает рюмку и произносит торжественное:
- За щедрость! – Намекая на то, что в последнее время клиенты считают каждую копейку.
Мы сводим вместе рюмки и бутылку, раздаётся звон стекла, и дружно пьём: кто до дна, а кто для вида.
- Выйду покурить, – неожиданно произносит Сашка, встаёт и уходит прочь из кухни.
- Кури здесь! – бросает ему в след Серёга и громко смеётся. – Ещё по одной.
- Сашку дождись, – останавливает его Костян.
- Да ну его. – Серёга наливает себе рюмку, залпом опрокидывает в рот и закусывает колбасой.
Костян смотрит на него так, словно его только что лишили самого дорогого в жизни сокровища. Интересно, узнай он всю правду об отношениях жены и брата – расстроился бы так же?
Серёга наливает ещё одну и повторяет ритуал.
Сашка возвращается побледневшим, его колотит озноб.
- Что с тобой? – спрашиваю я.
- Тошнит, – отвечает Сашка.
- Иди в ванну, – рычит на него Серёга.
Сашка жалобно смотрит на меня, я киваю, он уходит.
Костян сжимает в руке подаренный мною нож и со злостью смотрит на брата.
Серёга выпивает третью, четвёртую, пятую.
Слышу какую-то возню в коридоре. Наверное, Сашке совсем плохо. Надо проверить. Тяжело поднимаюсь, разворачиваюсь лицом к двери.
У входа на кухню стоит гончая. В её зубах кость. Сашка забыл закрыть входную дверь, и собака пробралась в квартиру. Пёс рычит на меня, и я не срезу замечаю, что кость – рукоять ножа. Он выпускает его из пасти у самых моих ног и уходит прочь.
Со спины наваливаются Серёга и Костян, заламывают мне руки и выталкивают из кухни.
Слышу голос Сашки из ванной:
- Хороший мальчик, ты откуда тут взялся?
Сашка кричит, гончая лает. Не суй руки в пасть голодному псу.
Братья затаскивают меня в спальню, связывают проводом. Костян срывает лампочку с потолка, Серёга достаёт дрель и поднимается на стремянку. Сделать подходящую дыру с первого раза он не может – сказывается опьянение.
Крики Сашки в ванной стихли. Пёс быстро расправился с ним.
Серёга подаёт ему крюк и молоток. Костян готовит импровизированную виселицу под потолком.
Меня затаскивают на стремянку, просовывают голову в петлю. Я думаю, что Олег Семёнович долго звал на помощь. Но я молчу – ход событий не изменишь.
В глазах темнеет, я растворяюсь в пространстве.
- Три, два, один. Вернулся.
Падаю на колени в центре комнаты. Сфера выскальзывает из ладони и катится в угол. Тяжело дышать.
Макс присаживается на корточки и опускает руку на моё плечо. Сейчас я как никогда желаю, чтобы «Папа» нашёл мне замену.
- Нож принесла собака. – Смотрю на Макса и вспоминаю, что на «вылазке» я был один. – Не важно.
Скверно. Все мои догадки и предположения рассыпались карточным домиком. Гончая пришла со стороны и принесла с собою порчу. Раскиданные по кухне кости, кровь в ванной – иллюзии, пёс и нож – фантомы. Нужно отыскать их физическую оболочку.
В ванной вновь кричит Сашка, а у Макса звонит телефон. Рингтон всё тот же. Звуки смешиваются и сплетаются в единую песню – гимн страданиям.
Макс проводит пальцем по экрану и передаёт мне трубку. Голос «папы» проникает мне в мозг:
- Свора готова разорвать каждого призрака в квартире. Они начисто отобьют у неупокоенных желание туда вернуться. Но ты почему-то медлишь, – он говорит монотонно, но жёстко. – Если хочешь добраться до сути – обратись к высшим силам. У тебя остался один час.
Гудки.
Возвращаю трубку Максу, он тут же прячет её в карман.
- Обратиться к высшим силам, – повторяю слова «папы». – Куда уж выше.
Смотрю вверх, на потолок.
- К соседям или на чердак?
Макс пожимает плечами. Я решаю за него:
- Я – на чердак, а ты – к соседям. Спроси, не пропадала ли у них собака. Гончая. Мальчик. Скажут, что пропадала – веди ко мне. И побыстрее.
Макс кивает и уходит, я иду следом.
Я люблю новостройки за то, что жильцы хоть чуть-чуть стараются поддерживать в них порядок. Не мочатся в лифте, не пишут на стенах, мусор сбрасывают в мусоропровод, а не рядом. Всё здесь пахнет новизной. И на верхний этаж можно с удовольствием пройтись пешком, если есть время.
У меня есть целых пятьдесят три года. А вот у Сашки – всего час. Не стоит заблуждаться на счёт «святой своры» – они верные слуги своего создателя, безукоризненные чистильщики, инквизиторы в собачьем теле. Но они не делят призраков на добрых и злых, уничтожают всех до единого.
Макс скользнул вверх по лестнице, на третий этаж.
Я вызвал лифт. Он бесшумно спустился по шахте, двери разъехались, открыв моему взору просторное светлое нутро. Мне вспомнился Орлов и его острая неприязнь к «гробам» старого типа. Где-то внутри меня он горько сожалеет о том, что не катался при жизни в «гробах» типа нового.
Металлические кнопки с выгравированными цифрами. Такие не срежешь, не подожжёшь и не отковыряешь. Нажимаю кнопку с цифрой «двадцать два».
- К высшим силам, – говорю я, и лифт трогается.
Ехать пришлось не долго. На двадцать втором – четыре квартиры. Две по одну сторону, и две – по другую. Как и везде. Двери от застройщика: хлипкие, деревянные, крашенные. Спасибо что не с навесными замками. В первую очередь новосёлы меняют двери, а значит, здесь пока никто не живёт.
Чердак не заперт. Я так и думал. Сверху тянется отчётливый запах разложения. Иду за ним.
На чердаке темно и душно. Спасаясь от вони, прикрываю нос рукой, но это не помогает. Зрение меняю на фантомное. Картинка становится чёрно-белой, но более светлой, чем раньше. По крайней мере, я уже не рискую споткнуться о какой-нибудь провод.
В нескольких метрах от люка лежит полуразложившийся труп собаки. Из её груди торчит костяная рукоять ножа.
Я вижу, как энергия скапливается в мёртвом теле и вытекает в мир через проводник. Она питает одержимых, питает гончих. Это не порча. И не проклятие.
Кто-то пытался призвать Цербера, но делал это неумело: не в то время и не с тем подношением. Гончие – слуги смерти, вестники порчи. Они питаются душами грешников, и мучают праведников.
Слышу внизу чьи-то голоса. Женщина громко возмущается по поводу нестерпимой вони на этаже, юноша что-то ей отвечает и поднимается на чердак. С ними Макс. У него фонарик.
Он светит мне в лицо, а потом – на собаку. Женщина коротко вскрикивает и отворачивается. Юноша отводит взгляд. Я смотрю на них обычным зрением и не могу различить лица.
- Дин. – Со слезами в голосе произносит женщина и опускается на колени.
Резким движением выдёргиваю нож из груди пса. Юноша смотрит на лезвие. Я ощущаю в голове знакомые вспышки. Воспоминания. Поднимаюсь на ноги и выхватываю фонарик из рук Макса, направляю луч света женщине в лицо. Нет, не знакомо.
А он? Поворачиваю фонарик.
Вспышка.

***
Я – Михаил Орлов. На исходе весны отдыхаю в уютном кафе.
Мне достался столик у окна, и я могу любоваться красотами расцветающего парка. Солнце ещё гуляет на востоке, щедро осыпая город золотом своих лучей. Тепло. Дети гоняют по улицам ленивых голубей, которым совсем не хочется летать на сытый желудок. Мир прекрасен.
Официант ставит передо мной чашку чёрного чая и кусок шоколадного торта. Я благодарю его и предупреждаю, что скоро ко мне присоединятся ещё двое. Он коротко кивает и обещает подойти позже.
В дверях кафе я вижу Аню – очаровательную девушку, с которой мне довелось познакомиться в первые месяцы общения с мегаполисом. Она являет собой воплощение мечты поэта – изящная, стройная, белокурая, голубоглазая. Струящееся платье нежно-кремового оттенка игриво обволакивает её хрупкий стан, спускаясь лоскутками чуть ниже колен, от чего ноги кажутся бесконечными.
На её плечах покоится широкий палантин с модным узором. За ним Аня прячется от прохладного весеннего ветра, а иногда – и от непристойных взглядов тех, кому судьба не подарила счастья быть рядом с мисс-совершенство. В одной руке она держит изящную чёрную сумочку, в другой – солнцезащитные очки.
Я жду, когда девушка заметит меня в дальнем конце зала. Смотрю на неё оценивающим взглядом, таким, за который в приличном обществе можно схлопотать звонкую оплеуху.
Аня растерянно бегает глазками по лицам посетителей, останавливает взгляд то на одном, то на другом.
Я потягиваю остывающий чай и стараюсь ничем себя не выдать.
Это такая игра. Аня придумала её в тот день, когда мы в первый раз поссорились, и ей не хотелось со мной разговаривать. Незадолго до конфликта мы договорились встретиться в одной из уличных забегаловок, выпить по чашечке кофе, потом завернуть в кино на очередной блокбастер, уйти на середине сеанса, разочаровавшись банальностью сюжета, и продолжить общение в обстановке более уютной и уединённой.
Аня решила для себя, что обязательно придёт на встречу. Ей очень хотелось, чтобы я оказался последней свиньёй, способной проигнорировать свидание из-за пустяковой ссоры. Она обдумывала тот сокрушительный монолог, в котором сравнит меня с обезьяной, смешает в кучу всех «одинаковых мужиков» и выскажет, наконец, созревшие в фантазии оскорбительные эпитеты.
Когда же я, не смотря на её прогнозы, появился без опозданий в указанном месте, Аня вдруг решила что истина «раз я никого не вижу, то и меня никто не видит» - работает не только в детских мультиках. Она всем силами изображала хамелеона, пытаясь слиться с интерьером. Отводила взгляд, вжималась в кресло, старалась сесть так, чтобы скрыться за чьей-нибудь спиной.
Но я нашёл её, и мы помирились.
Сегодня настал мой черёд притворяться.
Признаюсь, я имею некоторое преимущество в этой игре: по роду своей деятельность, мне приходится примерять на себя разные образы. Например, всю прошлую неделю я изображал уставшего от нищеты и долгих экспедиций археолога. На мне был старый замшевый пиджак песочного цвета, широкие джинсы, подвёрнутые снизу, клетчатая рубашка, неровно заправленная за ремень. Тогда я грешил некоторой неопрятностью и лёгкой небритостью.
Аня узнала меня раза эдак с третьего.
Сегодня ей будет проще: я в дорогом чёрном костюме в узкую полоску. Из-под пиджака выглядывает белоснежная сорочка с малозаметной вышивкой под «огурец». Я причёсан, выбрит, свеж. Источаю благоухание нового аромата от «Диор».
Весенняя фантазия изголодавшегося по романтике женского сердца.
Цепкий взгляд моей подруги выхватывает из окружения наиболее колоритных персонажей: молодого мужчину с шумным ребёнком, бизнесмена, жадно поглощающего ланч, одинокого красавца за столиком у окна.
Мы встречаемся взглядами, Аня расцветает лукавой улыбкой и плывёт в мою сторону, лавируя меж густо наставленных столиков. Через мгновение она опускается в кресло напротив и говорит:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я, - как добралась?
От Аниного дома до этого кафе около пяти минут ходьбы неспешным шагом – однако она опаздывает.
- Чуть не забыла дома самое главное.
Её тонкие пальцы опускаются в чёрную кожаную сумку.
- Не сейчас, – говорю я.
Аня одёргивает руку и убирает сумочку на подоконник так, чтобы я мог видеть её содержимое. Оценив предмет беглым взглядом, говорю:
- Да, это он.
- И сколько за него обещали? – У Ани блестят глаза всякий раз, как речь заходит об оплате.
- Много, – коротко отвечаю я. – Бесценная вещица, на самом деле.
- Не продешевим? – Недоверчиво хмурится девушка.
В ответ я лишь пожимаю плечами.
- Кто покупатель? Колись! – не унимается Аня. – Какой-нибудь идиотский орден сушёной змеи? Или мечтающий о мировом господстве коллекционер-олигарх? – Девушка смеётся, я улыбаюсь.
К нам подходит официант и Аня тут же меняется в лице. Он спрашивает:
- Будете что-то заказывать?
- Кофе. Капучино! И шоколад. Молочный, – отрывисто отвечает она.
- Всё?
- Да. – Кивает Аня.
Официант уходит. Аня дожидается момента, когда он оказывается достаточно далеко, чтобы не мог нас слышать и наклоняется вперёд:
- Так кто же он, таинственный покупатель?
- Не важно, давай сначала нож толкнём, клиент вот-вот придёт.
Аня недовольно хмыкает и поудобнее устраивается в кресле. Я говорю:
- На этот раз без легенды. Покупатель слишком юн, чтобы заподозрить подвох.
- Как? – У Ани от удивления расширяются глаза. – И что же ты ему наплёл?
- Сейчас увидишь, вот он идёт.
Высокий парень влетел в кафе потрёпанным вороном. Он прячет взгляд, и двигается неуклюже, едва не сталкиваясь с официантом, нагрузившим поднос десятком тарелок. Юноша одет в чёрное. Куртка, футболка, джинсы, кроссовки. В волосах гулял ветер.
Увидев его, Аня многозначительно вскидывает брови и едва сдерживает улыбку. Укоризненно смотрю на неё и невзначай сжимаю кулак, чтобы держала себя в руках.
Юноша подходит к нам и, заикаясь, произносит:
- Юра. Я – Юрий.
- Я догадался, – отвечаю. – Присаживайтесь, Юрий.
Юноша оглядывается по сторонам, хватает ближайший свободный стул и садится между мной и Аней.
- Зачем вам нож, Юрий? – серьёзным голосом интересуюсь я.
- Хочу, хочу вызвать. Вызвать. Его. – Юра бегает взглядом от меня к Ане и обратно.
- А зачем Он вам? – продолжаю я свой допрос.
- Он даст мне силу, - взгляд устремляется в стол, - меня будут бояться.
- Страх это…
- Ваш кофе, – перебивает меня появившийся из ниоткуда официант.
Он ставит чашку перед Аней, рядом ложится шоколадка. Манящий аромат капучино быстро разлетается в воздухе и проникает в дыхательные пути, будоража рецепторы.
- Что-нибудь ещё? – нараспев произносит официант.
- Нет, спасибо, – твёрдо отвечает Аня.
Мы дожидаемся уединения и продолжаем беседу:
- Так вот, Юрий, - говорю я, - страх порождает ненависть. Вы не боитесь обзавестись врагами?
- Когда Он придёт, мне нечего будет бояться. – Юноша смотрит мне в глаза так, словно надеется найти поддержку.
Как будто я могу сказать:
«Не нужен тебе этот нож, ты и так со всем справишься. Все беды пройдут – дай только время, и жизнь наладится. Ты же ещё так молод, не губи свою душу!»
Нет, за этим – к родителям. Впрочем, если бы им было до тебя хоть какое-то дело, я бы сейчас искал другого клиента на свою реликвию.
- Что ж, похвальная уверенность, - достаю из внутреннего кармана продолговатый предмет, завёрнутый в алую ткань и кладу на стол, - сохраняй её и впредь.
- Можно? – робко произносит Юра и тянется рукой к свёртку. Я замечаю, что его ногти выкрашены чёрным лаком.
- Можешь посмотреть. – Киваю.
Вы когда-нибудь наблюдали за тем, как дети разворачивают новогодние подарки? Одни рвут пёструю бумагу в клочья, стараясь как можно скорее добраться до того, что скрывается внутри. Другие – растягивают удовольствие, бережно освобождая «нечто» от радужных оков.
Юра уже давно не был ребёнком: алую материю он сорвал одним движением и с вожделением уставился на нож. Тот самый, с коротким лезвием на костяной рукояти, с загадочной надписью на мёртвом языке. Старинный ритуальный клинок.
Юра сглотнул, не отрывая взгляда от клинка, потянулся в карман, извлёк оттуда конверт и сунул мне под нос.
- Вот, - говорит он, - оплата.
Я принимаю конверт и прячу его туда, откуда достал свёрток.
- Не проверите? – удивляется Юра. По глазам Ани вижу, что и она тоже.
- Нет. Я же тебе всё объяснил, обманом можно получить лишь иллюзию власти. – Припоминаю наш диалог на форуме.
- Да, – кивает Юра, – спасибо вам!
Вспышка.
***
Нас четверо на чердаке. Макс успокаивает рыдающую в голос женщину. Она плачет о том, что гончая по кличке Дин пропала уже очень давно, что Юра долго искал её по всем дворам, но так и не нашёл. Юра стоит напротив меня, свет фонарика бьёт ему в лицо, но он не отводит взгляд. Я вижу, как внутри него ворочается, расправляя щупальца, тьма.
- Уводи её, Макс! – Запоздало кричу я.
За спиной что-то взрывается и меня осыпает градом осколков. Макс хватает женщину за руку и тянет к люку. Юра не обращает на них никакого внимания, нож у меня, я – враг.
- Сферу, дай мне сферу! – Макс не отвечает, он уже скрылся из поля зрения.
С ужасом вспоминаю, что сфера осталась лежать на полу в спальне квартиры номер семьдесят пять на втором этаже.
Что-то взрывается слева от меня, волна подхватывает и уносит в сторону. Я сталкиваюсь с холодным бетоном, нож улетает в темноту. Во рту и в глазах полно пыли, с трудом улавливаю движение Юрия – он бежит за своей реликвией.
Отплёвываясь, кричу ему вслед:
- Стой! Заклинаю тебя, стой!
Юрий замирает, резко поворачивается в мою сторону. В его глазах клубится тьма, в его сердце разгорается гнев. Чувствую, как нагнетается энергия перед новой атакой, но я быстрее:
- Возвращайся обратно в ад!
Юноша падает на колени, словно от сокрушительного удара тяжёлым молотом. Задыхается, стонет, дрожит. Мой голос способен причинить ему боль, от которой не сразу оправишься. Но у меня слишком мало действенных слов, чтобы использовать это оружие.
Фантомным зрением выхватываю из темноты светящийся энергией нож. Бросаюсь к нему, минуя одержимого, хватаю на бегу и устремляюсь проч.
В семьдесят пятой всё так же темно. В ванной молит о помощи Сашка.
- Терпи, - говорю я, пробегая мимо, - скоро всё кончится! – обещаю, удаляясь.
Я миную коридор, гостиную и направляюсь в спальню. Сфера покоится в углу комнаты, поблёскивает в холодном свете заглянувшей в окно луны. Хватаю призрачный шарик и начинаю обратный отсчёт:
- Десять. – На пороге квартиры слышны шаги Юрия.
- Девять. – За ним следует стая свирепых гончих.
- Восемь. – Ему незачем искать, он знает, где я.
- Семь. – Волна энергии прокатывается по комнате. Меня пронзает нестерпимая боль, падаю на колени и выпускаю сферу из рук.
Опоздал.
Перед моим затуманенным взором возникает чёрное, расплывшееся пятно. Нет сил подняться, я стою на коленях, безвольно уставившись в сторону, жду. Учащённое дыхание отмеряет секунды. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Голодные псы рычат и вьются у ног хозяина прозрачными лоскутами тьмы.
Нож в моей руке холодеет, тянется к своему хозяину. Держу крепко.
Юрий рычит, уподобляясь гончим, но не осмеливается подойти ближе – боится. Я знаю, о чём он думает:
- Отдай! Верни мне его!
Вся моя воля сейчас сконцентрирована в одной руке - пальцы крепко сжимают костяную рукоять. Холод тянется от кисти по предплечью. Это яд. Яд одержимости. Моё время на исходе.
Воет за окном святая свора.
Юрий испуганно шепчет:
- Нет, не может быть.
Гончие стелятся по полу бесплотными тенями. Нож теплеет, связь с хозяином прервана.
Я чувствую, как призрачные тела белых псов проникают сквозь стены высотки. Пред ними расступается тьма, трусливо прячется по углам. Свора вихрем проносится вверх по лестнице, до самой крыши, заливая всё вокруг слепящим светом. Скулят попавшие им в зубы гончие, жалобно, обречённо.
Юрий прячется позади меня.
Собрав в кулак остатки силы, поднимаюсь на ноги, поднимаю сферу. Времени остаётся мало. Минуты. Секунды. Говорю:
- Хватайся.
Протягиваю руку одержимому. Он недоверчиво берёт меня за запястье, и тянет к себе.
- Один. – Свора влетает в квартиру, набрасывается на гончих.
- Два. – В зубах белых псов погибают Костян и Серёга.
- Три. – Замолкает в забвении измученный Сашка.
- Четыре. – Свет озаряет гостиную.
- Пять. – Время замедляется.
- Шесть. – Первая овчарка проникает в спальню.
- Семь. – Время останавливается, нехотя подчиняясь приказу сферы.
Юрий боится отпустить мою руку и всё крепче сжимает запястье. Его взгляд сейчас – взгляд обычного мальчишки, оказавшегося перед лицом смерти. Страх, надежда, мольба. Тьма в его сердце замерла вместе с теми, кого послали её уничтожить.
- Что это? – слышу тихий голос юноши.
- Память, – туманно отвечаю я.
Освободившись из его цепких пальцев, выхожу из комнаты.
- Следуй за мной, - командую, - если жить хочешь, – угрожаю.
Юра идёт за мной, с опаской поглядывая на оскалившуюся овчарку.
- Кто ты такой?
- Серафим.
- Колдун?
- Нет.
- Экзорцист?
- Нет.
- Кто?
- Молчи.
Так просто стать человеком, когда зверь внутри тебя спит, свернувшись калачиком. Так просто забыть свои страхи, отпустить свой гнев, когда стоишь у обрыва и молишь о спасении. Так просто не замечать чужую боль, когда своя переполняет тело, душу и сердце.
В ванной пусто. Свора здесь уже побывала.
- Ты знаешь, сколько людей из-за тебя погибло?
Юра молчит. Я смотрю на него, он едва ли не плачет.
- Идиот, зачем тебе это было нужно?
Молчит. Бросаю нож к его ногам.
- На вот, он твой.
- Он мне не нужен. – Отворачивается, отступает на шаг назад.
- Ты возьми, возьми, пригодится, – настаиваю я.
Юра нехотя поднимает нож, вертит его в руках, стараясь держать лезвием вниз.
- Где же ты, Макс? – мысли вслух.
- Он с мамой на четвёртом, у Малиновских, – говорит Юра.
- Откуда знаешь? – спрашиваю я.
- Знаю. – Его глаза как-то странно блестят, но мне проще проверить, чем устраивать допрос.
- Веди! – Попускаю юношу вперёд через входную дверь, выхожу следом.
Нужная нам квартира расположилась в соседнем тамбуре, этажом выше, её номер – восемьдесят два. Дверь новая, металлическая. Выкрашена под дерево. Такие легко вскрываются консервным ножом.
- Не заперта! – удивлённо произносит Юра, опустив дверную ручку.
- Это такой пласт времени, здесь все замки открыты, – поясняю я.
Внутри небольшой беспорядок: скомкан у порога тряпичный коврик всех цветов радуги, в его объятьях покоится одна туфля, чуть дальше по коридору лежит вторая.
- Мамины, – говорит Юра.
Мы проходим дальше. Планировка квартиры идентична семьдесят пятой, но в зеркальном отражении.
В светлой гостиной собралась вся семья Малиновских и два нежданных гостя. Глава семейства сидит в кресле, сложив ногу на ногу, и смотрит телевизор. На нём халат жены. Розовый. С сердечками.
Хозяйка замерла, поднося чашку чая заплаканной гостье. На ней бигуди и длинная в пол ночная сорочка. На лице застыло скорбное выражение, в котором нет и капли сочувствия, а скорее сожаление о потерянном вечере.
Дочь семейства устроилась на полу у ног отца, обняв колени руками. Она в короткой майке и широких штанах светло-серого цвета. Рядом с ней лежит мобильник, взгляд девушки направлен в экран телефона.
Макс сидит на салатовом диване, его куртка сливается с обивкой. Он напряжённо вслушивается, стараясь не упустить момент и оказаться рядом, когда мне потребуется помощь.
Мой бедный Макс, время всегда играет против тебя.
- Нам нужна ещё одна смерть, чтобы остановить свору, - говорю я, вынимаю нож из бледных рук одержимого.
- Моя? – обречённо спрашивает Юра.
- Нет, - ухмыляюсь я, - не так всё просто.
Присаживаюсь на корточки напротив Макса, кладу руки ему на плечи и говорю:
- Проснись!
Макс вздрагивает, словно от удара током, смотрит на меня, переводит взгляд на Юру. Читаю в его глазах немой вопрос, но на разъяснения времени нет, говорю:
- Прости.
Короткое лезвие бесшумно пронзает зелёную куртку, аккуратно проскальзывает между третьим и четвёртым ребром, входит в сердце. Кровь расплывается алым пятном по футболке, ткань прилипает к коже. Макс смотрит на меня глазами агнца на алтаре.
Вдох. Выдох. Тьма.
Юра наблюдает за этим спектаклем с любопытством и ужасом, словно ребёнок, впервые попавший на сожжение ведьмы.
Я оставляю нож по рукоять забитым в грудь Макса. Говорю:
- Проснись.
Глаза Юрия наполняются злобой, он дышит часто и глубоко, вены на его висках пульсируют. Демон в его душе просыпается. Запах невинной крови пробуждает в нём голод.
Я говорю:
- Восемь. – Тело на салатовом диване медленно заваливается на бок, упирается в соседку.
- Девять. – Ярость переполняет Юрия, он кидается ко мне.
С размаху бью кулаком в челюсть одержимого, хрустят мои суставы и его зубы. Он падает на пол, задыхаясь от боли, стонет и глотает собственную кровь.
Боль – главный аргумент в выборе между адом и раем. Никто не хочет провести вечность в муках, а потому каждый в меру своей испорченности старается вести праведный образ жизни. Демоны тоже боятся боли, потому и рвутся в наш мир, занимая тела, привыкшие к наслаждению.
Я покажу тебе ад.
Я наваливаюсь сверху, коленями прижимаю его руки к полу. Говорю:
- Оставь это тело!
Одержимый закатывает глаза, изгибается, хриплым голосом извергает проклятия. Пугает.
- Оставь это тело! – повторяю я.
Юрий бьётся в конвульсиях, рот заполняется пеной, кожа багровеет.
- Оставь это тело! – приказываю я в последний раз.
Юноша теряет сознание. Он дышит глубоко и ровно, словно во сне.
Тело Макса поднимается с дивана. Его футболка, его джинсы – всё пропитано кровью.
- Десять! – мир сворачивается, сжимается до размеров атома и исчезает.
Вот тьме мелькают жёлтые глаза демона. Он вьётся вокруг меня всего мгновение, клацает зубами у горла и выдыхает раскалённый дым в лицо. Он в ярости. Он обманут.
Он исчез.
Мы с Юрой стоим в маленькой пыльной комнате квартиры номер семьдесят пять. Он крепко сжимает моё запястье, старается не смотреть по сторонам. Вокруг нас собрались овчарки – около дюжины. Добродушные псы зевают и разгоняют хвостами воздух. Их труд окончен, больше некого ловить и не за кем охотиться.
- Всё, – говорю я, пытаясь освободиться из капкана бледных пальцев.
- Я жив, - шепчет Юра.
- Да, - соглашаюсь я.
- Но…
- Не твоё дело. Иди домой.
- Дома никого нет.
- Твоя мать у Малиновских, в восемьдесят второй квартире.
- Откуда знаешь?
- Знаю.
Он ещё что-то говорит, спрашивает, но я не слушаю и не отвечаю. Всё кончилось плохо - не так, как хотелось бы. Демон стал заложником декораций, сплясал вальс с фантомами. Он покинул ставшее неуютным тело и спрятался там, где чувствовалась родная энергетика. Нож в груди Макса сыграл роль проводника.
Только вот друг был не настоящий, и у Малиновских я никогда не был. Демон добровольно покинул сосуд, который всё это время стоял напротив меня в ожидании чуда. Чудо свершилось.
Но не полностью.
Демон ушёл за долю секунды до окончания действия сферы.
Свора так и не добралась до основного блюда. Папа будет недоволен.

Чё, продолжение??!!!!!
Класс!

Ага, надеюсь на помощь в редактуре. =)

Попозже почитаю.

Гран мерси, мадам. Вам здесь всегда рады. =)

Пока это:


Отчего-то.



По идее, тут бы запятые после сказанного. Но можно и так оставить.


С большой буквы название?


Двоеточие нужно. Или хотя бы запятую.


Сухожилия.


Вслед.



Вот здесь туплю.
Недолго?
Стеклянный, оловянный, деревянный?

Эко я опростоволосился... =))
Спасибо

И когда продолжение?
А то куски получаются пока разрозненные, не связанные идеей. Демон появился, битва началась?

К чему чехарда с курточками? Отмечает пласты мироздания?

Надеюсь, что скоро. Мне сейчас предстоит пережить два месяца поездок/переездов. Если в процессе не напишу новую главу - возьмусь за продолжение в августе.

Типа того, но не совсем. Скорее реакция ГГ на раздражители.

Vesper, больше никаких косяков вами отмечено не было? )))

)))) Ну, надо ещё почитать.
Всё вместе.

Ну, окей. Всё вместе сложится, когда мне будет уже за сорок, наверное. ))

Да я про эти три части.

В первой части надо бы удалить финальную сцену. О великие модераторы, помогите!! =)

Зачем это? Пусть висит. Пока не станет окончанием романа))))

Скорее всего не станет, потому что финал задуман иначе. =) Я сейчас, как обычно, нарассказываю тут о своих наполеоновских планах и брошу всё к чертям. Необязательный я, эх... =(

Пёс. Ищейка

- Что это за выходки?
Папа сидит в моём кресле и нервно стучит пальцами по подлокотнику. Нет, он не злится на меня, он в растерянности. Ему так хотелось преподать урок силы, что сама цель мисси ушла на второй план. Но свора не справилась, я оказался быстрее, хитрее, проворнее.
- Ты упустил демона.
Папа отчитывает меня лишь для того, чтобы сохранить образ строгого руководителя.
- Ищейкам будет чем заняться, - парирую я.
- Ты меня разочаровываешь.
- Ты лжёшь, - отвечаю я, но папы уже нет в комнате.
Мы с Максом решили найти Аню, ту самую «мисс совершенство» из воспоминаний Орлова. Я попытался откопать её адрес в своём подсознании, но с задачей не справился. Видимо, новенький всё ещё цепляется за свою индивидуальность и не хочет делиться секретами.
Слава Богу, есть в мире люди, способные разыскать человека, не прибегая к помощи потусторонних сил. С одним из таких персонажей я познакомился несколько лет назад.
Его тогда звали Романом. Он был опытным сыщиком на службе прокуратуры, расследовал убийства, специализируясь на ярлыке «с особой жестокостью». Ему казалось, что душа постепенно обращается в камень. Всё реже вызывали сочувствие жертвы, всё меньше хотелось спасать и защищать. Внутри оставался лишь азарт, желание поймать, разоблачить преступника. И лучше всего – убить при попытке к бегству.
За это он и вылетел из органов. Слишком часто его подопечные попадали в лапы правосудия изрядно похолодевшими и неподвижными. Уволен по собственному желанию. Высокие начальники решили проблему без лишнего шума, без порочащих репутацию внутренних расследований. Избавились от виновника, благословив его и отпустив грехи.
Кто знал, чем обернётся для Романа эта разлука. Он и сам не подозревал, сколько жестокости и злобы таит его прогнившая насквозь душонка. Без привычных выбросов адреналина, экс-оперативник превратился в домашнего тирана.
Первым от его руки пострадал сын. Мальчик вернулся с прогулки чуть позже назначенного срока. Такое бывает, когда ты влюблён в самую красивую девочку школы. За это наивное чувство он заплатил ребром, малой берцовой и грубым швом от виска к мочке уха.
В тот день отец был пьян. Протрезвев, он извинился, прослезился, и его простили.
Потом была драка с женой из-за разбитой кружки. Фаянс с символикой МВД раскололся так же быстро, как черепная коробка супруги под тяжёлыми ударами Романа. Неделя комы и три месяца в больнице. После такого она не могла позволить себе простить мужа ещё раз.
Развод. Разъезд. Разлука.
Оставшись наедине со своими демонами, Роман быстро слетел с катушек. Алкоголь рисовал ему новый мир, в котором нет места человечности. Познакомиться в баре, напиться в подворотне, подраться у теплотрассы, закопать труп в парке.
Очнувшись одним погожим утром, в своей больной и отяжелевшей голове Роман обнаружил воспоминания под ярлыком «с особой жестокостью».
- Рома, Рома, - говорило ему отражение в зеркале. – Как же ты до такого докатился?
- Сдохни, ублюдок! – отвечал отражению Рома.
Следующую неделю экс-оперативник настойчиво сходил с ума, запершись в пустой квартире с видом на парк. Каждый вечер из своего окна он наблюдает, как его новый друг и собутыльник Володя выбирается из своей могилы, смешно подволакивая ногу, плетётся в сторону дома. Затем он набирает код домофона, в квартире раздаётся зловещее и угнетающее пение белого пластика.
В первый день Рома ответил:
- Да, кто там?
- Это я, - прохрипел, откашливаясь, знакомый голос.
- Володя? – не поверил хозяин квартиры.
- Кто же ещё, - усмехнулся гость.
- Но ты же…
- Нет, тебе померещилось.
- А…
- Впустишь?
- Да, входи.
Рома нажимает маленькую белую кнопочку на пластиковой коробочке. В трубке раздаётся характерный гудок, грохот захлопывающейся металлической двери. Чуть позже кто-то вызывает лифт. Он едет на первый этаж, забирает пассажира и поднимается наверх.
Рома следит за происходящим в дверной глазок. В руке он сжимает длинный нож для разделки мяса. Экс-оперативник готовится встретить гостя со всеми почестями и уж на этот раз он обязательно обеспечит другу вечный покой.
Лифт останавливается. Разъезжаются тяжёлые двери. Никто не выходит. Внутри – пусто.
Этой ночью Рома не спит и не выключает свет.
Я пришёл к нему, когда в квартире они уже были вдвоём. Хозяин прятался в спальне, а гость устраивал дебош в гостиной. По всей комнате разбросаны обломки мебели, битая посуда. В дверном полотне, отгораживающем спальню от остальной квартиры, торчит длинный нож для разделки мяса.
Гость не обращает на меня никакого внимания. Он сидит в распоротом кресле и усилием воли заставляет журнальный столик вращаться в воздухе под самым потолком.
Я подхожу к двери, вынимаю нож, стучусь.
Рома не отвечает.
Я прислоняюсь ухом к лакированному дубовому полотну, прислушиваюсь, - тишина.
- Рома, - зову хозяина.
- Пошёл прочь! – слышу в ответ.
На голос друга реагирует Володя: журнальный столик разбивается вдребезги, встретившись с бетоном в полуметре над моей головой. Стараюсь не обращать внимания на полтергейста – пусть позлится. Снова стучу:
- Рома, открой, нам надо поговорить.
- Нам не о чем разговаривать, убирайся! – вежливо предлагает хозяин квартиры.
- Меня просили помочь тебе.
- Избавь меня от этого придурка!
Придурок возникает рядом со мной, долбит кулаком в дверь и орёт что есть силы. Из раскрытой пасти вырываются брызги потемневшей густой крови. Они попадают на обои, на дверь и на мою одежду.
Это уже слишком.
Сфера в кармане моей куртки тяжелеет, нагревается. Нащупываю её пальцами, сжимаю в ладони. Она тут же отзывается на прикосновения бесшумной вибрацией. В кожу врезаются тысячи мельчайших электрических разрядов.
- Один, - за окном гаснет солнце, в комнате становится темно.
- Два, - в люстре зажигаются жёлтые лампы-свечки.
- Три, - Володя напуган, озирает по сторонам.
- Четыре, - моя тень увеличивается, расползается.
- Пять, - комната похожа на серую клетку.
- Шесть, - одна из лампочек лопается, осыпает Володю градом осколков.
- Семь, - полтергейст падает на пол, пятится, прижимается спиной к стене.
- Восемь, - тень за спиной Володи сгущается, обретает форму.
- Девять, - дюжина чёрных рук впивается в тело гостя, сжимает его, растягивает и рвёт на части.
- Десять, - в комнате только я, за окном солнце, в люстре не хватает лампочки, Володя окончательно мёртв.
- Рома, открой дверь, - повторяю настойчиво.
Годы спустя его помощь потребовалась мне.
Встретиться договорились у фонтана в том самом городском парке, из которого когда-то приходил наш общий знакомый. О своей новой внешности пришлось предупредить заранее, не думаю, что он воспринял правильно, но, скорее всего, вопросов будет задавать меньше. Мы с Максом оказались на месте в полдень. Рома уже нас ждал.
Времени прошло много и если учесть всё, что довелось пережить этому мужчине – он выглядит вполне счастливым. Немного небритый, слегка поседевший, потрёпанный, но в хорошей физической форме. Взгляд с прищуром, ухмылка. Кажется, что он совсем не помнит обстоятельств нашей последней встречи.
Ловлю себя на мысли о том, что в моей коллекции он смотрелся бы неплохо, и здорово помог бы в работе. Но, к сожалению, попался живым.
- Привет, - говорит Рома, протягивая мне руку. – Разительные перемены.
Отвечаю рукопожатием, Макс просто кивает.
- Как жизнь? – из вежливости интересуюсь я.
- Нормально. Женился во второй раз, на работу вернулся.
- Давно?
- Давненько, - Рома, нахмурившись, скрещивает руки на груди. – Но теперь всё иначе.
- Мне всё равно, - говорю я. – Есть интересное дельце, в котором не обойтись без помощи опытного сыщика.
- Высшие силы обратили внимание на людей? – усмехается Рома.
- Типа того. Поможешь?
- Не вопрос, - кивает. - Что нужно?
- Нужно найти девушку.
- И?
- Что – «и»?
- Что-нибудь, - разводит руками. – Фотография, имя… личная вещь. Хотя нет, последнее – по вашей части, - смеётся. – Мне подошли бы координаты. По ним я почти всегда нахожу правильно, - вновь смеётся.
- Аня. Светлые волосы длинной до середины спины. Голубые глаза. Большие. Красится мало, одевается изысканно. Стройная. Живёт в центре. Неподалёку от кафе «Артемон». Достаточно?
- Нет, - хмыкает, улыбается. – Но ты же больше ничего не скажешь. Верно?
- Да, - соглашаюсь. – Я больше ничего и не знаю.
Макс шепчет мне на ухо очевидную подсказку.
- Орлов! – восклицаю я. – Точно, она подруга погибшего Михаила Орлова! Он упал с балкона своей соседки бабы Нюры. Та ещё полегла в тот вечер от инфаркта. Дело было на Церковной улице в сорок пятом доме. Понял?
- Да, - воодушевлённо.
- Запомнил?
Улыбается.
- Жду твоего звонка.
Кивает.
***
Ночью мне снится баба Нюра. Она сидит в кресле-качалке у окна, вяжет бесконечный красный шарф. Шерстяная нить опутывает всю комнату, обвивает дверную ручку, мебель, люстру. Петлёй стягивает шею старухи. В этой паутине, связанный по рукам и ногам спит Михаил.
Я подхожу к нему, нащупываю пульс: Михаил действительно спит. Баба Нюра бросает на меня презрительный взгляд, откладывает спицы и попытается встать. Нити прочно связывают её с креслом.
- Помоги мне! – кричит старуха и тянется к лежащим на подоконнике ножницам.
Я с трудом пробираюсь сквозь паутину, беру ножницы. Они золотые, блестящие и тёплые. Кожа ощущает знакомое покалывание.
- Убей его! – старуха смотрит на меня полными темноты глазами. – Чего ты ждёшь? Воткни их ему прямо в сердце! – голос уже не человеческий.
Я подхожу к спящему Михаилу. Красные нити ложатся на пересечение золотых ножей, лезвия смыкаются и Михаил падает на пол.
Баба Нюра в ярости рвёт свои путы, рывком устремляется ко мне.
Я не заметил, как ножницы оказались в горле старухи.
- Идиот, - хрипит она, захлёбываясь чёрной кровью.
Я просыпаюсь в холодном поту. Давно забытое чувство – страх. Неприятное…

Интересные рассказы, особенно хорошо написан последний. Но вообще мне было тяжеловато читать - слишком уж рваный ритм и лаконичный стиль, мне трудно было разобраться в причинно-следственных связях. Постоянно не хватало каких-то слов, пояснений, герои перемещаются, вселяются, сражаются непонятно за что... сумбурно как-то... а может, я такой тупой...

Помню и свои эксперименты в "настоящем времени" для придания динамки и сопереживания.
Мне все нравится.

Я уже даже забыл, что они тут висят. Но спасибо. Я всегда больше всего переживаю именно за интересность.

Есть такое. Сказался недостаток опыта.
Я хотел создать впечатление "разбитой личности" ГГ. Он у меня состоит из "кусков" тех, кого поглотил.
Но, как выяснилось, не те приёмы использовал.

А мне настоящее время нравится больше всего. И даже не из-за динамики, а из-за глубины эмоционального погружения.

Да, но потом пытаешься написать большую форму, и понимаешь, что ото всех этих "я" и невозможности создать нормальное описание - паришься. Пробуй. Может у тебя получиться.
Я написал в Киевском Сне "Электричество" - если ты читал и помнишь:
http://www.proza.ru/2011/02/02/1938
потом переписал, оставив только крайне "энелпишные" эпизоды. Кстати, обнаружил, что если в настоящем времени писать от второго лица, то получается сюр,
посмотри, это у меня есть в Портрете салями:
http://www.proza.ru/2012/02/16/207

Мне кажется, что тебе надо тоже трансформировать свой подход. Очень тебе подходит стилистика Алистера Маклина. Добавь сюда временные связки - и все получится. Например:
http://lib.ru/DETEKTIWY/MAKLIN/kukla.txt
Кроме того, что у Маклина (да и у тебя) один ГГ в одном произведении, не будет отличаться от другого))
Но так всегда, когда все от первого лица)) если не добавить постоянного компаньона, на фоне которого можно "проявлять черты" в качестве антипода - высказывая эмоции к стойкому и яркому персонажу - проявляются черты ГГероя

" Вся интересующая меня информация ограничивалась несколькими терминами, комбинируя которые мне удавалось убедить клиента в том, что он приобретает настоящий артефакт, а вовсе не безделушку. "
ха-ха. Я тоже начинал свой бизнес с "уникальных безделушек".

Дай вам Бог не закончить так, как Михаил.

Из ближайшего что читал от первого лица - Сэм Хайес "В осколках тумана". Три персонажа в одной книге и все разные. Там, конечно, есть взгляд изнутри и снаружи, но они тоже кардинально отличаются друг от друга. К итогу мы имеем даже не три ГГ, а шесть.

Головачев - у него все эпизоды от первого лица. Пробуй, но мне кажется, что ты можешь круче

Да я хуже закончил.