Настоящий палтус обитает только в холодных морях.
Его латинское название Hippoglossus переводится как “рыба-конь”.
Его латинское название Hippoglossus переводится как “рыба-конь”.
Февраль выдался снежный. Замерзающее небо осыпалось не переставая, и даже ветер не мог одолеть снегопада. Проиграв сражение в вышине, ледяные вихри носились по улицам, наметая причудливые сугробы. Увязая в них, я выбрался, наконец, на набережную и огляделся. Город притих, сгорбился под белыми шапками крыш. Верхние окна домов, блистающие прежде золотом заката, заволокло ресницами сосулек и краски, казалось, навсегда исчезли из застывшего мира.
Отбросив бутылку, я взобрался на гранитный парапет и уставился в парящую черноту полыньи. В каком-то смысле это был выход, не хотелось лишь увязнуть на мелководье и торчать из воды ледяной скульптурой на потеху прохожим. Будто уловив сомнения, ветер налетел с другой стороны, ослепил пригоршней колючего снега и столкнул вниз.
Оказавшись в воде, я не почувствовал холода. Ноги коснулись дна, и полы распахнутой шинели всплыли листьями гигантской кувшинки. Пока я раздумывал: не дать ли течению унести себя под лед, с набережной послышался крик. Я поднял голову - так и есть: сквозь снежную круговерть приближался невесть откуда взявшийся прохожий.
С самого утра, едва я вышел из поезда, меня не оставляли в покое. Не знаю, что было причиной - шинель со споротыми погонами или бесшабашное отчаяние, проступавшее изнутри. Ко мне как магнитом тянуло людей. Они искательно заглядывали в глаза, словно пытались разглядеть что-то забытое, какую-то оставшуюся в прошлом, пропущенную развилку судьбы.
Так и сейчас, бдительный гражданин перегнулся через парапет, и открыл было рот, но вглядевшись, неуверенно окликнул:
- Рыба, ты что ли?
Все-таки провидение не промахивается. Давненько я не испытывал такой смеси ненависти и отвращения. Конечно, у человека по фамилии Рябоконь судьба не может быть простой по определению. Но он привыкает, закаляется и несет свое бремя с достоинством. Однако сейчас, когда я как сказочная щука плескался в проруби, студенческое прозвище обрело особую остроту.
- Здравствуй, Аркаша! Пришел загадать три желания?
Нельзя сказать, что мы были особенно дружны, но общая alma mater порой значит больше чем семейные узы. Да и однокурсницы, неожиданно возникая на жизненном горизонте, не давали забыть друг о друге. Как обычно, они знали обо всех и охотно сплетничали при встрече. Странное дело - во время учебы они не обращали на нас внимания, а теперь их забота и интерес не вмещались в простое приятельство...
- Вон там есть спуск к воде, - замахал руками Аркаша. - Дойдешь?
- Сначала три желания, - напомнил я.
- Ты что, больной? Давай, живо вылезай!
- Будешь орать, вообще никуда не пойду...
Аркаша растерянно огляделся и снова перегнулся ко мне:
- Какие желания?
- Любые... Помнишь, как в сказке.
- А ты их будешь исполнять?
- Конечно!
Аркаша повертел пальцем у виска, но задумался.
- Значит так, - решительно начал он. - Первое желание: чтобы ты немедленно вылез из воды. Второе и третье - придумаю потом.
- По щучьему велению, по моему хотению, считай, договорились, - ответил я и, загребая руками, двинулся к берегу...
На обледеневшей лестнице Аркаша подхватил меня под руку, помогая подняться наверх.
- Да ты пьян! - возмутился он.
- Уже нет, - устало вздохнул я.- Учти, испорченный вечер я тебе никогда не прощу...
Очутившись, наконец, на набережной я выпрямился, разглядывая однокашника. На нем было короткое, волосатое пальто и совершенно невообразимая меховая пилотка, какие носят индийские политики. За прошедшие годы он заметно округлился, но так и не обзавелся растительностью на лице, хотя небольшая бородка была бы кстати.
- Где взял? - спросил он, скептически разглядывая мою шинель.
- С дембелем в поезде поменялся...
- Ладно, - спохватился он. - Дома поговорим. Пошли ко мне, тут недалеко...
Возле ограды, за которой открывался ярко освещённый двор, я остановился. Высокое, потемневшее от времени здание украшали многочисленные балконы и башенки. На фронтоне выступали гранитные кариатиды, а к подъезду вела ковровая дорожка, положенная прямо на снег.
- Знаешь, - сказал я Аркаше, - у меня какие-то смутные сомнения... Ты живешь в этом замке усталых чекистов?
- Только на днях купил квартиру, - бодро ответил он.
- Тогда нам предстоит серьезный разговор. Тут ведь есть охрана? - я выразительно похрустел задубевшей на морозе шинелью
- Забудь! - Аркаша легкомысленно взмахнул пластиковой карточкой.
Я пожал плечами. Впрочем, ни во дворе, ни в просторном холле мы никого не встретили. Никто не пытался нас остановить и поинтересоваться, куда мы собственно направляемся. Возможно, местные обитатели во всем полагались на электронику. Даже в лифте не было привычных кнопок - на стене кабины, искусно стилизованной под старину, располагалась щель для карты доступа. Точно так же отпиралась и дверь в квартиру, на которой вместо номера висела латунная табличка с фамилией.
- Хорошо устроились, гражданин Шнейдерман, - прокомментировал я, ступая внутрь.
Аркаша виновато улыбнулся:
- Не успели сменить... Проходи, не стесняйся - я тут один обитаю.
- А где же мадам Шнейдерман? Ты вроде был женат...
- С Наташей мы расстались, - очень серьезно ответил Аркаша. - Я потом тебе расскажу.
Он помог содрать негнущуюся шинель и, подхватив под мышку, потащил куда-то в глубину квартиры.
- Я ее на балкон поставлю, - донесся его голос. - Надеюсь, ты не против.
- Не против, совсем не против, - пробормотал я оглядываясь.
В отсутствии мебели была своя прелесть. Стены неброских тонов украшали деревянные шпалеры. Несколько высоких дверей с бронзовыми ручками вели из прихожей в разные стороны, а под ногами поскрипывал фигурный паркет. На нем возле меня образовались грязные лужицы и оттаявшая одежда начала ощутимо пованивать. Отыскав ванную, я забрался в нее прямо в одежде и включил воду. Когда Аркаша появился на пороге, я уже вовсю поливал себя из тяжелой хромированной лейки душа.
- Ты что, новогодних фильмов насмотрелся? - возмутился он.
- У нас такая традиция, - подхватил я. - Каждый год, мы с друзьями ходим в баню...
Я отлепил намокший пиджак и шмякнул его под ноги.
- Вы бы лучше очистные в городе достроили, а то сливаете в реку непонятно что!
- Ладно, - успокоился Аркаша, - сейчас найду тебе чего-нибудь на смену, только шапку не забудь снять...
Облачившись в просторные джинсы и вязаный свитер, которые смущенно просунул через дверь хозяин дома, я посмотрел в запотевшее зеркало. Радужка глаз оставалась обычного цвета, белки не покраснели, что было хорошим признаком. Аркаша ждал меня в просторной гостиной с высокими окнами, за которыми угадывалась панорама вечернего города. Он сидел с бутылкой за массивным столом, подперев голову руками. Отыскав еще один стул, я спихнул с него какой-то тюк и устроился рядом.
- Ты чего в потемках сидишь? - поинтересовался я, придвигая бутылку.
- Сейчас, погоди, - непонятно ответил он, поглядев на часы.
- Рюмок у тебя тоже нет, - заметил я и отхлебнул из горлышка.
В этот момент по глазам полыхнуло холодным пронзительным светом. За окном, на крыше соседнего дома вспыхнули яркие буквы рекламы.
- Ну, ничего себе! - поперхнулся я.
- Вот так, - печально промолвил Аркаша. - Каждый вечер по расписанию.
Я подошел к окну. Над улицей, пронизывая сумерки навылет, жизнерадостно полыхали неоновые огни. Огромные буквы зажигались по очереди и складывались в название бренда.
- Хороший у тебя вид из окна, - похвалил я. - Так и будет мигать всю ночь?
- Я уже привык, - Аркаша опустил глаза. - Квартиру смотрел днем, а в агентстве ничего не сказали...
- Да брось ты, не переживай! - я подсел к столу. - Хочешь, это будет второе желание?
Я придвинул ему бутылку, и Аркаша как-то странно посмотрел на меня.
- Знаешь, - сказал он задумчиво. - До сих пор не пойму, как тебя взяли на работу в такое место...
- А куда меня взяли? - беспечно спросил я.
- Перестань, - поморщился Аркаша, - земля слухами полнится... Майка видела тебя в Москве. Говорит, на каком-то умопомрачительном автомобиле, с автоматчиками...
- А в то, что я желания выполняю, ты не веришь?
Аркаша покосился в окно и покачал головой.
Я рассмеялся:
- Ну не так же быстро! Я еще неопытная золотая рыбка...
- Не хочешь, не говори! - обиделся Аркаша.
- Знаешь, если тебе и в самом деле интересно - скажу. Только...
- Понимаю, - замахал он руками. - Никому, ни словечка!
- Да нет, дело вовсе не в этом, - я задумался. - Помнишь, на первом курсе мы таскали лабораторных мышей в сжигалку? Ты еще нашел женскую ногу...
- Это Юрик нашел, - уточнил Аркаша. - Я ее из бака вытащил.
- Ну да. Меня тогда так поразило - лежит перед нами часть тела, которая недавно была живой. Гладкая, изящная, с аккуратно подстриженными ногтями. И это совершенное творение уже никуда не годится. Вот может быть в первый раз, я и задумался всерьез, что отличает живое от неживого. Так что на работе я изучал отдельные аспекты высшей нервной деятельности. Прижизненные и посмертные...
Аркаша покачал головой и надолго приложился к бутылке.
- Да-а, - протянул он, переведя дух. - Гляди, чего в мире творится, пока мы в зубах ковыряемся...
- Ты давай, добрый молодец, не части, - сказал я, отбирая бутылку. - А то ниточка понимания рвется. Какие еще зубы?
- Ну, ты сам знаешь, какой из меня хирург, - ответил Аркаша. - Вот я и занялся коммерцией. Нанял людей, начал с частного кабинета и раскрутился до сети клиник. Шведская стоматология - может, слышал?
Я захохотал, едва не уронив бутылку.
- Ты чего? - не понял Аркаша.
- Канадская уринотерапия, - передразнил я. - Моча и зубы ваши, а технологии наши!
- Ну да, технологии наши, то есть канадские, тьфу - шведские...
- Ладно, проехали, пусть хоть армянская проктология, если бизнесу помогает.
- Еще как! От клиентов отбоя не было. Запись на месяц вперед, подарки чтобы попасть без очереди. Так и с Наташей познакомился, - он опять отхлебнул. - На работу ее взял, мы ведь не расписаны были. Она клиентам на входе улыбалась - качество работы рекламировала, что называется: “товар лицом”. Доулыбалась... Представляешь, связалась с настоящими бандитами! Мне пришлось переписать на нее все, иначе... - он махнул рукой. - Хотя, даже денег дали, типа отступных. Квартиру вот купил...
Он помялся и бросил на меня быстрый взгляд.
- Ты не подумай, я и вправду рад тебя видеть... Но не найдется в вашем проекте местечко для меня?
- Можно считать это третьим желанием?
В этот момент обрушилась темнота. Рекламное буйство за окном стихло. От пылающих букв остались медленно гаснущие точки, словно улетающая прочь стая светлячков. Я повернулся к Аркаше и встретил испуганный взгляд.
- Знаешь, - сказал я, как можно спокойнее. - Поехали куда-нибудь, а то нажремся...
Ночной клуб вполне по-зимнему именовался “Пурга”. Внутри будто снежинки метались люди, беспорядочно кружась в пронизанной вспышками темноте. Череда небольших залов, переходящих один в другой, неожиданно показалась изнанкой чугунной батареи. Я даже представил верховного сантехника, который потеряв терпение, откроет, наконец, кран и сольет всю эту скопившуюся муть.
Впрочем, неуправляемая с виду стихия подчинялась чеканным или, точнее, хрустящим законам природы, приобретшим в последнее время отчетливый пластиковый скрип. Стоило помахать кредиткой, как нам освободили столик в дальнем углу, где можно было разговаривать, не крича друг другу на ухо.
Безденежные доны, согнанные с насиженных мест, топтались в проходе, бросая презрительные взгляды. Они искусно изображали утомленность и скуку беззаботной dolce vita и по очереди доставали светящиеся мобильники, озабоченно нажимая на кнопки. Пока я разглядывал местную фауну, от пляшущей толпы отделилась стройная фигурка в легкомысленном топике и плюхнулась мне на колени.
- Извини, - сказала незнакомка. - Я только минуточку передохну...
Она отвернулась и, разглядев кого-то среди танцующих, помахала рукой. Аркаша поперхнулся кашлем и заерзал на стуле. Я подмигнул ему и кивком указал на загорелую спинку. Чуть ниже поясницы располагалась затейливая татуировка.
- Гляди-ка, - сказал я Аркаше. - Какая наглядная схема ободочной артерии! Не иначе работа мастера.
Я осторожно повел пальцем по линиям рисунка.
- Вот тут она ветвится у брыжейки и дальше, огибая сигмовидку, уходит к бедренной связке...
Хозяйка спины не обратила на эти вольности никакого внимания и лишь дернула плечом, когда я слишком близко подобрался к копчику.
- А вот здесь самое интересное: os coccygis. Раньше считалось, что это проявление атавизма - рудимент хвоста, и со временем человек избавится от наследия прошлого. А теперь оказалось, очень удобное подключение к центральному нервному стволу. Своего рода разъем для дополнительного интерфейса...
- Но, коллега, - возразил Аркаша, наконец-то пришедший в себя и преисполнившийся нарочитой важности. - Как же быть с гемолитическим барьером?
- Все уже придумано до нас! Мать-природа озаботилась задолго до наших изысканий. Так что не нужно подменять невежество искусством хирурга. Науке известно множество существ, охотно селящихся в организме человека.
- Паразиты?
- Ну, тут все зависит от функции. Если он приносит пользу, то это уже не паразит, а скорее симбионт. И главное, минимум хлопот - раздвинул ткани, подсадил в нужное место, а дальше он все сделает сам. Никакой микрохирургии, заживления, абсцессов...
- Что за симбионт?
- А вот это, самая охраняемая тайна страны! Тебе, как шведскому стоматологу, лучше не знать, иначе отправишься изучать таежную физиотерапию! Впрочем, мне и самому известно немного. Внутримышечный паразит с определенной структурой тела. Достаточно крупный. Выделяет специальный фермент и, не вызывая отторжения, может находиться в организме годами...
Тут мне показалось, что наша анатомическая модель начала прислушиваться к разговору, и я мягко, но непреклонно спихнул ее с коленей:
- Лето красное пропела? Иди-ка, милая, попляши!
Ничуть не смущаясь, она окинула взглядом окружающую тесноту, ловко взобралась на наш стол и принялась отплясывать, пристукивая каблуками. Мы, как два удава, заворожено уставились снизу вверх.
- Слушай, Рыба, - толкнул меня локтем Аркаша. - Похоже, действительно нажремся...
Очнулся я засветло. Все-таки категории света и тьмы относятся к свойствам сознания - только что мне было все равно, а теперь я мучился от сияния дня, не в силах открыть глаза. Вокруг стояла напряженная тишина, в которой разливалось осознание беды и страха. Во рту чувствовался странный привкус, и ощущение беды связывалось именно с ним. С трудом разлепив веки, я уткнулся взглядом в обнаженное тело, перечеркнутое вязью татуировки. Под ним темнела лужа застывшей крови.
Вот так! Значит, опять сорвался... Этого не могло, не должно было случиться! Со стоном отчаяния я опустился на пол и пополз, хватая разбросанную одежду в лихорадочных поисках. Вот оно! Из раскрытой сумочки блеснуло стекло ампулы. Мучительно щурясь, я прочитал название. Вот дура! Бедная несчастная дура. Знала бы ты, с чем придется столкнуться в последние минуты жизни... Впрочем, сокрушаться было поздно. Зажав ампулу в кулаке, я кое-как поднялся на ноги и выбрался из комнаты, испытывая отвращение к самому себе и тому, что еще предстояло сделать.
Завидев меня, Аркаша удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Взъерошенный и помятый он сидел в гостиной, задумчиво глядя в окно. На столе стояла вчерашняя бутылка и после некоторого колебания, я сделал осторожный глоток.
- Живой? - ухмыльнулся Аркаша, видя, как меня передернуло.
Я пожал плечами.
- А где эта? - с деланным равнодушием поинтересовался он.
- Там, - я неопределенно мотнул головой.
- Ну и как?
- Уже никак...
Аркаша засмеялся и, приложившись к бутылке, неожиданно раскашлялся, обрызгав меня жгучими капельками слюны.
- Извини! - пробормотал он, когда утихли спазмы.
- Что с тобой? - спросил я, глядя, как он вытирает лицо.
- Понимаешь, как-то на душе тяжело...
- На душе? Ты чего, верующий?
Аркаша смутился:
- Ну, читаю иногда библию, в церковь захожу. Только сам по себе. А то там правила строгие, ритуалы и все такое...
- Баптист что ли?
- Вот еще! - оскорбился он. - Я христианин.
- Расслабься, John the Baptist, это в переводе Иоанн Креститель. - Я отобрал бутылку и поглядел сквозь нее на свет - оставалось еще достаточно, да и цвет подходящий... - Просто у них все на крещении завязано, отсюда и название. Считается, что ритуал надо проводить не с младенцем, а в сознательном возрасте - когда сам будешь готов. В общем, сплошь индивидуалисты вроде тебя.
- Где это ты нахватался? - подозрительно спросил Аркаша.
- Пришлось теорию подучить, чтобы работать над темой.
- Погоди, - попросил он. - Какой темой? Ты вчера столько наговорил... Майка как-то сплетничала, что ты работаешь на военных.
- На военных, - подтвердил я. - Компонент “вторая натура”, может, слышал?
- Нет, - простодушно покачал головой Аркаша.
- Ну и молодец, иначе бы расстреляли... В принципе, скучная штука. Проект задумывался как дублирующая система - при тяжелом ранении, беспамятстве, смерти... Симбионт перехватывает управление телом, хотя мало-мальски развитого мозга у него нет, все на уровне ганглий. Звучит странно, но, похоже, он просто весь - целиком становится прибежищем той сущности, что ты называешь душой.
Аркаша заерзал на стуле, но промолчал.
- А главное, носитель не превращается в безмозглую куклу. Он сохраняет мышечную память, навыки, рефлексы. И действия вполне рациональны. Только от этого еще страшней! Потому что это уже не человек.
- Вообще, я про исполнение желаний хотел спросить...
- А чего тут спрашивать - у Бога нет рук, кроме твоих! Знаешь, я немного покопался в книгах на эту тему. Здесь действуют три фактора: то - что мы думаем, то - что на самом деле чувствуем, и то - что действительно происходит. Вот и вся магия... Я, например, хочу чтобы мне отрезали голову как персонажу Булгакова - быстро и аккуратно. Но на самом деле мне страшно! А в действительности - меня, скорее всего, застрелят...
- Ты можешь разговаривать по-человечески, - возмутился Аркаша.
- Как же я буду говорить “по-человечески” о нечеловеческих вещах! Если ты еще не понял, это вмешательство в саму сущность бытия. Та самая шкатулка Пандоры, которая как презервативы - всегда с тобой...
- Знаешь, - сказал Аркаша. - Очень хочется запустить в тебя чем-нибудь тяжелым!
- Вот видишь, мы и так жестоки, а если подправить природу, пусть даже и с самыми благими целями, то люди превратятся в настоящих чудовищ. Не зря евгеника запрещена повсеместно. Кстати, Шеррингтон, который наступал на пятки Павлову, однажды проговорился. Исследуя механизм сознания, сказал он, человек непременно решит улучшить его работу. И легко себе представить, что новые механизмы окажутся лучше старых. Но это будет уже не человеческое сознание. Тогда настанет новая эра и человеку придется покинуть сцену...
- Что-то случилось? - спросил вдруг Аркаша.
Я осекся и отвел глаза.
- Иди лучше сам посмотри...
Когда он вышел, я разломил зажатую в кулаке ампулу и вылил содержимое в бутылку.
Аркаша вернулся в гостиную, пряча руку в кармане, который весьма недвусмысленно оттопыривался. Он упал на стул и залпом проглотил остатки коньяка.
- Не пей Иванушка, козленочком станешь, - запоздало предупредил я.
- Хватит кривляться! - прохрипел он. - Зачем ты это сделал?
Я вдруг с удивлением обнаружил следы слез на его лице. Он плакал там, над этой несчастной. У меня мелькнула мысль, что оживший персонаж мультфильма с пропеллером на спине, носом картошкой и дурацкой челочкой над вечно удивленными глазами, может и не знать об изнанке жизни, где проститутки травят клиентов химией...
- Послушай, - начал я мягко. - Так получилось. Я же говорил тебе...
- Заткнись! - сказал вдруг смешной, заплаканный Карлссон.
Он вынул руку из кармана и направил на меня ствол.
- Какой изящный пистолетик! Небось, Наташа подарила?
Выстрел опрокинул меня на пол.
- Наташа лежит там, - зашипел Аркаша, вставая. - Ты убил ее! Растерзал, как зверь! - Он выстрелил еще раз, но не попал. - Да, она втянула меня в эти шпионские игры. И бандиты оказались в погонах... Но убил ее ты!
Следующий выстрел оказался удачным. Я помотал головой, приходя в себя. Пробитое плечо отзывалось резкой болью в такт пульсирующему родничку из дырки с обгорелыми краями. А вот живот совсем не болел. Как ни странно, больше всего меня мутило от запаха паленой шерсти.
- Вот, значит, как все повернулось! - сказал я, наблюдая, как расползается темное пятно. - Молодец! Только вам, мистер Бонд, забыли поведать ма-а-ленькую деталь: одна из имплантаций проводилась на мне...
Аркаша испуганно повел стволом.
- Вижу, ты догадываешься, что это значит. Вот поэтому, Штирлиц, я попрошу вас остаться. Постарайся стрелять точнее. Иначе за симбионта не ручаюсь...
Он попятился и замотал головой, не опуская впрочем, руки с пистолетом словно боялся, что я сейчас взметнусь с пола и наброшусь на него. Наткнувшись на стол, Аркаша вздрогнул и едва не нажал на курок снова. Судорожно вздохнув, словно ему не хватало воздуха, он огляделся по сторонам и уставился на меня.
- Тебе очень больно? - внезапно спросил он.
Я едва не застонал от отчаяния. Если дела зашли так далеко, то с минуты на минуту нас должны навестить незваные гости. А он вздумал изображать милосердие...
- Стреляй, дурак! - произнес я сквозь зубы, потому что живот стало невыносимо припекать.
Аркаша пошатнулся, лицо покрылось крупными каплями пота. Рука с пистолетом опустилась, и он оперся о стол, стараясь удержаться на подгибающихся ногах.
- Что это? - дрожащим голосом спросил он.
- Угощение от твоей Маты Хари... От твоей покладистой, продажной гетеры. Стреляй!
Аркаша сморщился словно от сильной боли и стал отклоняться всем телом, стараясь навести ствол. От усилия он опрокинулся на спину и начал стрелять еще в падении. Я как дурак, замирая, считал патроны, пока он, наконец, не попал...
Отсюда, от самого пола, все казалось огромным и бесконечно осмысленным, только кровь заливала глаза, и вдали требовательно дребезжал звонок. Кто-то неведомый одобрительно взглянул на меня с высоты, и я замер, стараясь удержать ускользающий выдох, пока не сорвался в бездонную пустоту - туда, где еще звучало эхо остановившегося сердца.
