Эпиграф:
- Что такое принципиальность?
- Остаться убежденным грибником после восьмого отравления бледной поганкой. (с)
Степан до боли в руке сжимал осиновый кол и тревожно оглядывался по сторонам.
Сегодня он вышел на тропу войну. Кровососы узнают, почем фунт лиха. Он им еще покажет!..
Прошлый раз не в счет: он тогда плохо подготовился. А может и день не его был?! Тьфу ты, точно не его, тем более это вовсе и не день был.
Поперся как последний идиот на кладбище под утро.
Чему удивляться, что ни одного упыря не нашел?
Дурак! Сам виноват. Надо было загодя разузнать про их привычки.
В ночи кто-то громко ухнул, по спине пополз неприятный холодок.
Замер на месте, тревожно оглядываясь. Снова послышалось зловещее:
- Угу- угу! Ух-ух!
Тьфу ты! Это ж филин. Нашел, балда, кого пугаться.
Степан презрительно сплюнул и глянул на часы.
Время шло к полуночи. На кладбище стояла мертвая тишина.
И то верно: кому тут шуметь?!
Мертвецы, как им и положено, тихо лежали в своих могилках.
Какой-то скрежет и щелканье челюстей заставили его помертветь от испуга. Застыл как вкопанный. Сердце бешено колотилось. Ужас цепко держал его в своих удушающих объятиях.
Через минуту послышалось рычание и шум. Твою ж дивизию!
Бродячие собаки грызутся за кость.
Страх отпустил, стало легко и где-то даже весело.
Луна просто необыкновенная! Огромная. Очень похожа на бледный недопеченный блин, такие обычно печет баба Груня, которой он приходился дальним родственником. Это она дала ему заговоренный кол и просила принести то, что останется от убитых кровопийц – щепотку праха. Для чего – не объяснила, но обещала дать зелье для тещи, чтоб не грызла его, как одичавшая собака кость.
Ох, как же его допекла женина мать: достала до самых печенок. Едва до смертоубийства не довела. Спасибо Груне, отвела от греха.
Редкие приблудные облака время от времени скрывали ночное светило от пылающего гневом взора Степана.
Ему надо было подготовиться к убийству кровопийц.
- Вампиры must die! – тихо, как клятву, нашептывал он.
Не то, чтобы вурдалаки да упыри ему чем-то особенно мешали или пили его кровь. Теща, Анжела Олеговна, была гораздо более зловредной особой, чем все живые мертвяки вместе взятые.
Все время шипит и шипит на него: то он много лежит на диване, то мало зарабатывает. Змеюка!
Главное, жена, Настька, к мамочке прислушивается. Чуть что, вдвоем шипеть начинают.
Разводиться не хотелось. Настя – баба хорошая, когда ее мамули рядом нет. И сынишку жаль, затюкает его дорогая тещенька.
Вот и надумал к бабке за помощью сходить, а Груня его на кладбище с колом в руках погнала. Сказала, если он дело сделает, теща онемеет, а жена крепче любить будет.
Это ж сколько счастья сразу!
Степан устал прохаживаться и присел на скамеечку, настроение улучшилось.
За спиной треснула ветка, он обернулся и чуть не обомлел: в лунном свете показалось два силуэта. Бомжи? Или все-таки упыри?
Он затаил дыхание, боясь шевельнуться: вдруг повезет и его примут за памятник?
Кровососы неторопливо уселись на могильную плиту почти напротив его скамейки.
- Ох-хо-хо-нюшки, - тяжело вздохнул один.
- И не говори! – добавил второй.
Вурдалаки совсем не походили на бледных гламурных красавцев из фильмов, скорее на комиков: один - маленький и толстый, второй – худой, как щепка.
Толстяк чем-то напомнил ему Карлсона из детского мульта. Такой же рыжий. Второй походил на классического Кощея Бессмертного. Лысина слегка поблескивала в лунном свете.
- И когда Грунька успокоится? Вон, опять очередного недотепу прислала нас убивать! – грустно проговорил в меру упитанный мужчина.
Кошей повернул голову к Степке и тихо, но с едва заметной ноткой угрозы сказал:
- Выходи ужо, шпиён. Маздай, понимашь. Сердце бьет как набат. Всех соседей перебудишь. Сейчас все повылазят, чтоб их трясця взяла. Поговорить спокойно не дадут!
Зубы Степана выбивали громкую чечетку, когда он, вцепившись мертвой хваткой в осиновый кол, попробовал встать и подойти к покойникам.
- Эй, мужик, ты че, спужался?! Нас не боись. Груньку боись. Та еще ведьма. Я – ее первый муж, - проговорил толстяк, - теперь уже бывший. Экс-муж, так сказать. Авдеичу не повезло вторым стать. Не, ты прикинь, грибами нас отравила. Он эти поганки есть отказался, так она его сковородой по голове того…
Упыри тяжко вздохнули.
Кощей, подумав, добавил:
- Ты, че мужик, думаешь, мы от хорошей жизни бродим?! Или считаешь, что мать - сыра земля из-за грехов тяжких нас не принимает?
Упырь помолчал, пытливо зыркая на Степку в ожидании возражений. Горе-охотник на вурдалаков только нервно сглотнул.
- Не! Не! Ты не думай, мы правильные покойники, – мертвец решительно помахал сухим пальцем с длинным черным когтем перед носом Степки, - Миссия у нас. Важная. Всех живых мужиков предупреждать, чтоб не клюнули на Грунькины чары. Она третьего мужа найти никак не может, от и бесится. Нам убийц подсылает. Мы эти, как их, санитары общества. А ты нас маздаями обзываешь. Слово-то какое мерзпакостное придумал! Лучше б выматерил по-доброму.
Упырь сплюнул черной густой слизью под ноги.
Клыки в лунном свете опасно поблескивали.
Степан развел руками:
- Звиняйте, мужики. Тут такое дело. Я бы сам никогда…. меня мои бабы заели: жена да теща.
Неожиданно его понесло. Сидел и изливал душу вампирам. Те слушали, кивали и в нужных местах поддакивали.
Увлекся, дернулся, в кармане звякнула о ключи поллитровка, которую прихватил для храбрости и для сугреву.
Упитанный вурдалак насторожился и протянул когтистую лапу:
- Чего там у тебя? Серебряные пули? Святая вода?
Мутные глаза сверкнули алым.
- Та не, мужики, это пузырь водки. Для крепости духу.
Кощей молча протянул когтистую лапу, Степан отдал бутылку. В последний момент рука непроизвольно сжалась, но он сразу же овладел собой: не драться же с трупом?
Вурдалак откупорил пузырь, нюхнул и блаженно сощурился. Его упитанный приятель достал из кармана мятый пластиковый стаканчик, худой плеснул туда малую толику и протянул Степке:
- Ну дык чо, сообразим на троих. Ты первый. Вдруг что подмешал.
Незадачливый охотник покрутил пальцем у виска:
- Вы что, сбрендили? Я ж ее для себя же держал! - затем решительно опрокинул водку в рот, крякнул и занюхал рукавом.
Упитанный торопливо отобрал стакан и налил до краев:
- Ну, Авдеич поехали. Не чокаясь!
Хекнул и одним глотком осушил пластмассовую посудину. Тощий жадно присосался к бутылке.
Степка только вздохнул: сейчас налакаются, а закуска уже тут как тут, рядышком сидит. Хоть бы придушили сначала.
- Ты вот че, Степка Маздай, принеси завтра водовки. Бутылки две-три, а лучше ящик. Стресс у тебя. Надыть культурно отдохнуть. И это… Слушай нас, мы мужики опытные, дурному не научим: увози ты бабу свою от тещи… Квартиру, что ль, сними. Она враз роднее станет. С женой, гляди, все наладится. Точно говорим, усе будет хорошо. Главное, к бабке больше не ходи. Грунька ведьма та еще. Злобности неимоверной.
- Добро, мужики. Завтра здесь же, в этот же час, - Степка повеселел, сообразив, что закусывать им не будут.
- Да ладно! Выпить принес, за жисть поговорил, все честь по чести. Уважаем. Нормальный мужик. Хоть и обозвал нас маздаями. А то сюда все больше лезут убивцы да маньяки: глаза бешенные, круглые, орут, как резаные: «Бей упырей! Мочи кровососов!».
Второй задумчиво добавил:
- Не любим мы этого. Впечатлительные шибко. Как услышим, что кто-то дурниной орет, так клыки чешутся. Невмочь просто. Выпьешь сгоряча из придурка всю кровь до капельки, и думаешь себе, а мог бы еще и пожить на свете, недотепа. Поговорил бы как человек… Мы ж не звери… Все понимаем.
Проводили Степана до кладбищенской калитки, напомнив напоследок про «водовку»:
- Стаканы не тащи. Мы и сами сгоношим.
Степан заторопился домой, вспоминая добрым словом компьютерные игры: из аглицкого языка и помнил то всего ничего: show must go on, must die и еще с пятого класса стишок про фазе и мазе, которые сидят на унитазе. Озадачил упырей новым словом, да так что сразу нападать не стали.
Достал из кармана осиновый кол, усмехнулся и забросил в кусты.
А все таки доброе слово и упырю приятно.