Червону руту не шукай вечорами…
Лёгкий снежок сыпался мелкой крупой. Лина то шла, то бежала по лесной дороге к речке Неясить. Все вокруг было словно в тумане: как ни пыталась, не могла унять слезы. У березы, аркой нависшей над дорогой, она свернула на узкую тропинку, которая должна была вывести ее прямо к избе бабки Антониды.
Старуха была известной травницей и шептуньей, болтали даже, что она настоящая ведьма. Ну и пусть! Лине больше надеяться не на что. И не на кого… Если Мишка к ней не вернется, она умрёт от горя, таблеток наглотается и умрёт, вот тогда он поймёт, как она любила. Тогда-то они оба попляшут: из-за похорон его свадьба с Любкой точно расстроится.
Лину от злости на бывшую подругу затрясло, она едва не завыла в голос, но быстро опомнилась: рано сдаваться. Она будет бороться за свою любовь! Настроение, как маятник старинных ходиков, в очередной раз качнулось от отчаяния к надежде.
Ведьма ей поможет. Миха её!.. — и точка. Лина его никому не отдаст, тем более этой лахудре белобрысой. Мало ли что она там себе навоображала… Самое обидное, что совсем недавно они с Любкой дружили, когда-то даже сидели за одной партой в школе.
Мишка всего на три года их старше. Он после школы уехал из деревни поступать в училище. Болтали, что отучился, в армии отслужил, домой возвращаться не собирается. Когда его мамка тяжело заболела, дед отправил телеграмму. По приезде они с Любкой его не сразу признали. Настоящий мачо. Таких только в заграничных сериалах показывают. Высокий да мускулистый, просто залюбуешься. У неё ноги подкосились, и сердце сладко заныло, когда увидела, как он у себя во дворе дрова колет. Лина тогда сразу поняла: Мишка должен достаться ей — она же самая красивая. Поначалу так и было, Он ходил за ней хвостиком, конфеты носил, даже стихи пытался сочинять, а потом раз — и неожиданно переметнулся к Любке. Ей, а не Лине он признался в любви.
Да Любку за такое коварство убить мало! Вот бы ведьма превратила заклятую подругу, змею подколодную, в здоровенную бородавчатую жабу!
Лина прибавила шагу. Гнев и месть подгоняли её словно рой ос.
А вон уже и заимка видна. Справа к ней вплотную подступает лес, слева неторопливо течет Неясыть между пологих берегов, поросших осокой и камышами. Морозы не успели ещё сковать речку ледяным панцирем, только снежок окутал заросли белой кисеёй.
Ведьма, как и положено, обходилась без благ цивилизации: ни электричества, ни водопровода у неё не было. Вокруг дома и огорода стоял высокий забор из потемневших от времени кривых досок. Во дворе виднелась покосившаяся от времени избушка. В огороде, ближе к лесу, топилась банька. Лина набралась духу, открыла тугую калитку и вошла во двор.
Рыжий петух, найдя то ли червя, то ли корку, бойко зазывал кур на угощение. Увидев гостью, он покосился на нее, не посягнёт ли пришелица на его добычу. Девушка показалась ему то ли не опасной, то ли недостойной внимания, оглядел и продолжил зазывать несушек. В загородке меланхолично похрюкивал поросёнок. Большой чёрный пес выглянул из конуры и лениво гавкнул в ее сторону, скорее для порядку, чем по долгу службы. Протяжно заскрипела дверь, и на крыльцо, сгорбившись, вышла бабка Антонида. Сухонькая старушка опиралась на клюку, голова аккуратно повязана белым платочком.
— Доброго дня, бабушка! — немного оробев, проговорила Лина.
— Да какой он там добрый? С утра кости ломит. Видать, погода меняться будет, — старуха приложи узкую ладошку козырьком к глазам, и стала пристально разглядывать гостью, — А ты, девонька, чья будешь? Сидоркиной Анны что ль?
Лина коротко кивнула.
— Похожа, похожа, просто вылитая Анька. Зовут-то как?
— Полина.
— Поля, значит. Да ты не стой столбом у калитки, заходи поскорей, а не то избу выстудим.
И не дожидаясь ответа, повернулась к двери. Лина поспешила за хозяйкой в дом.
Худенькая старушка двигалась довольно ловко, видать, врали в деревне, что ведьме сто лет в обед. Лет семьдесят, не больше.
Вошли в горницу, бабка усадила ее на лавку, а сама устроилась на стуле напротив и сказала:
— Ну-кась рассказывай, девонька, зачем пришла?
Лина почувствовала, как запылали щеки: рассказывать о Любке и Мишке почему-то перехотелось. Вдруг бабка Антонида посмеется над ней?
Старуха хмыкнула:
— Чего молчишь? Я ведь по глазам вижу: жениха-изменщика приворожить охота?
В тёмных глазах ведуньи мелькнула какая-то тень, словно выглянул кто-то из-за занавески в окно и снова спрятался. Неожиданно все сомнения Лины мгновенно развеялись. Она коротко кивнула.
— От же ж беда, девонька, не могу я тебе помочь. Зелье для приворота закончилось. Всё до капельки вышло.
Лина чуть не расплакалась: неужели Мишка этой гадине белобрысой достанется?!
Бабка поправила платочек, пожевала губами, потом добавила:
— Нюни-то не распускай. Может, и помогу твоему горю.
Она, по-своему истолковав нерешительность старухи, вскочила с места, сунула руку в карман кофты и вытащила несколько мятых купюр. Руки от волнения дрожали, а вдруг ведьма не возьмётся помочь?
Старуха только руками замахала:
— Окстись, девка, не нужны мне твои бумажки: пензию мне почтарка носит.
— Бабулечка, родная, верни мне Мишку, всё, что хочешь, отдам! Всё, что хочешь, сделаю! — зачастила, задыхаясь от волнения, Лина.
— Всё, говоришь…
Старуха призадумалась, потом вздохнула, встала и, шаркая ногами, подошла к печке, открыла заслонку и зашоркала внутри кочергой.
Там кто-то завозился, громко чихнул, и в золе и саже выкатился черным колобком на деревянный пол.
«Неужели, и правда, черт?» — мысленно ахнула Лина.
Выходец из печи вскочил на ноги, отряхнулся и заговорил хрипловато, будто спросонок:
— Алмаз моей души, многомудрая Антонида, ты очумела, что ль? Я джинн!.. А ты меня — кочергой по хребтине.
Голос звучал сварливо и недовольно, говоривший при этом бочком-бочком пытался приблизиться к печи, чтоб снова нырнуть в её теплое нутро.
— Не ворчи, Омар чей-то-там сын, дело у меня к тебе есть.
Бабка для убедительности пристукнула кочергой по полу, джинн дурашливо замер по стойке смирно, и Лина смогла, наконец, его рассмотреть.
На первый взгляд этот чернявый тип мало походил на могущественного духа из восточной сказки.
Таких на каждом рынке валом у рядов с фруктами и овощами: худощав, невысок, смугл и черняв. На сказочного Хоттабыча нисколько не походил: молодой совсем, — ни бороды, ни усов.
Поймав её взгляд, он шутливо поклонился и по-восточному витиевато спросил:
— Луноликая дева, чем привлёк твое драгоценное внимание недостойный раб уютнейшей из печей?
Лина невольно зарделась, но сразу взяла себя в руки:
— Зачем врешь? Какой из тебя джинн? Ты самый настоящий черт! Всем известно, что джинны в бутылках живут, а не в печках!
Омар хмыкнул и повернулся к бабке Антониде.
Старуха рассердилась:
— Ты, девонька, ему не дерзи, он самый настоящий огненный джинн. Изгнали Омарчика из пустынных краёв враги лютые. Холодно в наших краях сердешному, вот и живёт в печи.
Лина смотрела то на Омара, то на печь, пытаясь понять, шутит ведьма или правду говорит.
Джинн церемонно поклонился бабке Антониде:
— Я весь к твоим услугам, многомудрая. Слушаю и повинуюсь, госпожа. Только вели, всё исполню.
Старуха обстоятельно стала перечислять:
— У меня ни червоной руты, ни заманихи для приворота не осталось. Поможешь ей найти травы. Чую, её суженый, другую-то по-настоящему любит. Так просто парочку не разбить, сильные чары нужны. Пусть Поля своими руками те травы соберет, чтобы зелье большую силу получило.
Старуха призадумалась, словно вспоминала что-то, потом продолжила:
— За заманихой отнесешь ее в тайгу, место знаешь, пусть корней накопае С рутой сложнее, она уже отцвела. Тебе нужно вернуть Полю в лето. Силёнок хватит?
Пока старая Антонида говорила, Омар катал в руках огненный шар. От джинна и его забавы веяло летним зноем.
— Омар, ну-кась брось забавляться! — пристрожила его бабка. — В лето сможешь девку перенести за червоной рутой, спрашиваю?!
Джинн поднёс пылающий шар к губам, сунул в рот и проглотил, — его лицо расплылось от удовольствия.
Вкрадчивый голос где-то внутри тихонечко нашептывал Лине: «Бабка — настоящая ведьма. У неё огненный джинн на побегушках. Ты же хотела вернуть Мишку? Все получится, он твой будет!»
— В лето? Всегда! Лишь бы не в зиму, — Омар положил руку на плечо Лине и мягко улыбнулся. — Ты готова, луноликая?
— Какая я тебе луноликая? Я… — договорить не успела, оранжевое пламя укутало ее бархатным плащом, и в следующий миг — она стояла на горном склоне, поросшем ельником. Пахло сыростью и хвоей. Тёплая ладонь легла на плечо:
— Не испугалась? Держи!
Лина увидела, как что-то блеснуло в воздухе, инстинктивно закрыла лицо руками и пригнулась: оно тяжело упало рядом с ней, глухо ударившись о камень. Решилась посмотреть и охнула: рядом в траве лежал довольно большой нож. Джинн, не обращая внимания на её испуг, показал на растение с широкими темно-зелеными листьями:
— Вот она заманиха. Антониде нужен корень.
Лина присмотрелась: растение чем-то напомнило ей мать-и-мачеху.
Расковыряла ножом холодную влажную землю вокруг, подрывая корень, и изо всех сил потянула на себя, но заманиха не желала поддаваться и цепко держалась в почве.
Джинн и не думал помогать, отошёл в сторону, присел на какую-то корягу и снова начал задумчиво катать в руках огненный шар. Ни слова не сказал, но так осуждающе посмотрел.
— Да что б ты понимал?! За любовь надо бороться! — бормотала она сквозь зубы, вцепившись в упрямую заманиху. Он только осклабился:
— Конечно, конечно. Кстати, алмаз моей души, ты в курсе, чем придется заплатить за столь сомнительную сделку?
Полина почувствовала смутную тревогу, но упрямо сказала:
— Мне всё равно, лишь бы приворот заполучить.
Омар посмотрел на нее с плохо скрытой жалостью:
— Ты сама так решила. Помни об этом.
От злости на джинна силы утроились, рывок, и корень поддался, а она резко опрокинулась на спину. Стараясь не обращать внимания на хохочущего Омара, Лина встала и запрыгала от радости, победно размахивая корнем с налипшими комьями грязи.
Джинн встал и подошел к ней:
— Нужно торопиться. Заманиху не потеряй!
Лина торопливо сунула грязный корень в холщовый мешочек. Что-то прилипло к пальцу, глянула. а там какой-то мелкий корешочек. Девушка достала из кармана платок и вытерла руки, затемсунула обратно.
— Готова?
Он взмахнул рукой, и огненная вспышка поглотила их. Пламя ослепляло, Лина зажмурилась от этого нестерпимого блеска.
Ночь щедро рассыпала яркие звёзды по тёмному бархатистому небосклону. Шелест листьев, пение цикад в ночи. Тайга исчезла, словно наваждение. Они стояли на берегу лесного озера. Полина следила за крохотными светляками, которые носились рядом с ними, словно шаловливые звёздочки, и не могла сдержать робкой улыбки.
На противоположном берегу пылал яркий костер. Девушки в длинных белых рубахах кружились в медленном хороводе:
«На Купала да на Яна
Траву-зелье я копала,
Траву-зелье я копала,
Беды-горюшки не знала.
Траву-зелье собирала,
Их слезами поливала,
Да в веночек я свивала.
Да в веночек я свивала.
Ты плыви, плыви венок
Через лето на восток.
Пусть скорее сокол мой
Возвертается домой».
Голоса девушек очаровывали, пьянили и манили, Полине захотелось присоединиться к их хороводу:
— Омар, подойдём поближе, — едва слышно прошептала она и потянула его за руку.
Джинн не двинулся с места:
— Стой, неразумная. Мы не русалок здесь ищем. Жёлтый цветок руты лишь в полночь на Ивана Купала ненадолго становится красным и обретает магическую силу. Пойдём, мы не должны упустить это мгновение.
В его руке запылал огненный шар, освещая им дорогу, и Полина поторопилась за ним.
Он остановился у неприметного куста с мясистыми сизовато-зелёными листьями:
— Вот твоя червоная рута, луноликая.
Она нагнулась, чтобы вдохнуть аромат цветов и сморщилась:
— Фу, какая гадость!
Омар приподнял огненный шар так, чтобы он хорошо освещал жёлтые цветки растения:
— Внимательно смотри за цветами. Упустишь мгновение — пропала твоя затея. Только раз в году можно повернуть время вспять.
Лина не сводила глаз с жёлтоватых соцветий. Ей казалось, что Омар всё придумал, чтобы поиздеваться над ней, открыла рот, чтобы возмутиться, и замерла, будто зачарованная, не в силах отвести взгляд от наливающихся алым цветов.
— Время на исходе, — словно ветерок прошуршал.
Она опомнилась и стала торопливо обрывать растение и засовывать цветы в другой холщовый мешочек, выданный колдуньей.
Лепестки червоной руты начали быстро бледнеть: красный цвет сменился оранжевым, потом желтым.
— А как же… Как же я… Я так мало успела сорвать… — взволнованно зашептала она, растерянно ощупывая сорванные лепестки руты.
В следующий миг огненный столб перенес их в избу бабки Антониды.
Омар подмигнул Полине и нырнул в печь. Вид у него был болезненный, едва на ногах держался, но в глазах по-прежнему горел озорной непокорный огонёк. Глухо загудело пламя в печи. Она облегченно выдохнула: с ним всё будет хорошо. Огненный джинн снова в своей стихии.
Старуха внимательно изучила содержимое мешочка и удовлетворенно улыбнулась:
— Отличная работа. Теперь девонька, отправляйся домой. Вернешься через недельку. Иди, иди, недосуг мне теперь с тобой лясы точить…
Бабка Антонида бочком стала наступать на гостью, Лине не оставалось иного выхода, как направиться к дверям. На улице смеркалось, снежная пороша белой кисеёй прикрыла всё вокруг. Похолодало. Девушка заторопилась домой.
Никогда ещё время не тянулось так медленно, как в эти семь дней.
Особенно удручал тот факт, что Любка с Мишкой, её Мишкой, готовились к свадьбе!
Ей было невыносимо видеть их счастливые физиономии при случайных встречах на улице, смех влюбленной парочки заставлял её страдать, словно от физической боли. Утешала и поддерживала лишь одна мысль: «Ничего скоро вы у меня попляшете. Отольются кошке мышкины слёзки!».
В какой-то момент Полина решила, что будет полностью отомщена, если уведёт Мишку прямо из-под венца. Это же так просто: предложить ему тост за его счастливую жизнь, предварительно плеснув в бокальчик приворотного зелья. И любимого вернуть и Любку опозорить!
В условленный день она примчалась к бабке, словно на крыльях. Чёрная псина во дворе скалила зубы, но залаять так и не решалась. Ведьма вышла навстречу, радушно пригласила в избу и усадила на скамью.
Антонида слащаво улыбалась и много суетилась, предлагая гостье то чайку с пряничками, то наливочки.
Наконец Лина не выдержала:
— Бабушка, зелье готово? Мне очень надо. Завтра Мишка с Любкой в сельсовете расписываться будут.
— Готово, милая, готово. А ты отдашь за него всё, что мне угодно?
Полина страстно закивала, горя нетерпением скорее получить приворот.
Бабка заметно успокоилась и достала небольшую чекушку с прозрачной жидкостью:
— Держи, девонька, зелье. А мне отдай то, чего больше всего желает моя душа.
— Бери, что хочешь, — Лина жадно схватила бутылочку с приворотом, прижала её к себе.
На мгновение у неё закружилась голова, все поплыло перед глазами и, Лина, к своему удивлению, увидела себя, словно в зеркале: ее двойник, неизвестно как оказавшийся на месте Антониды, радостно взвизгнул, покружился по горнице в обнимку со стулом и выбежал из избы, громко хлопнув дверью.
Она попыталась встать и едва не упала, схватилась за край стола и охнула от ужаса. Это же не её руки: высохшие, морщинистые, в желтых пигментных пятнах, с обломанными ногтями.
Увидела на подоконнике перевернутое зеркальце, схватила и вскрикнула не веря своим глазам: оттуда на неё смотрела морщинистая древняя старуха.
Лина не удержалась и завыла в голос.
Захлёбываясь слезами, она оплакивала свою молодость и любовь. Лина получила желанный приворот, но какой ценой!
— Проклятая ведьма, обманула меня. Ненавижу её! Что мне теперь делать? Как жить?
В печи что-то зашуршало, на пол скатился уголёк, через миг обернувшийся в джинна:
— Как что делать? То же, что делала и Антонида: ждать влюблённую злую дурочку, которой наплевать на чувства тех, кто был ей дорог раньше! На чердаке и в подполье много книг колдовских. Поищешь и найдёшь, что-нибудь.
Полина растирала кулачками слезы по щекам, понимая, что вела себя, как злобная дрянь.
— Я получила по заслугам, — прошептала еле слышно.
Вдруг ей в голову пришла мысль, которая ее немного испугала:
— Омар, скажи, как давно это тянется?
— Что?
— Обман.
Он ухмыльнулся:
— Всегда. Люди не меняются.
Полина смахнула слезы и решительно сказала:
— Думаю, я знаю, как это остановить. Навсегда.
Она посмотрела на бутылочку с приворотом, затем решительно бросила её в печь: огонь проглотил её с громким хлопком, загоготал и вырвался из печи, окутывая Омара словно облаком.
***
Буйное пламя охватило избу, она не собиралась спасаться: зачем? Такая жизнь ей не нужна. Сама во всём виновата.
Полина зажмурилась, слезы обжигали щеки. Языки пламени окружали её плотным кольцом, но боли она не чувствовала.
Почему, почему огонь не жжёт её?
Лина открыла глаза и замерла с полуоткрытым от изумления ртом: она стояла возле озера, того самого, где собирала червону руту. Нежный ветерок гладил по щекам, перебирал пряди волос. Звёзды с высоты подмигивали, снизу им тем же отвечали светлячки.
Русалки всё ещё водили хоровод:
«Ты плыви, плыви венок
Через лето на восток.
Пусть скорее сокол мой
Прилетает к нам домой…»
Омар держал огненный шар так, чтобы его свет хорошо освещал червону руту:
— Следи за цветами. Упустишь мгновение — пропала твоя затея.
Полина не сводила глаз с желтоватых соцветий: вот они наливаются алым огнем.
— Омар, верни меня домой. Пусть Мишка с Любкой будут счастливы. На чужом несчастье счастье не построишь.
Джинн посмотрел на неё с укоризной, затем глухо сказал:
— Ты уйдешь вот так?! Просто уйдёшь и всё? А ведьма пусть ворует чужие жизни?
Полина развела руками:
— Что я могу?
Джинн мягко улыбнулся:
— Чтобы разорвать паутину злого колдовства, нужно только сильно захотеть. Возьми песню русалки, лепесток червонной руты, корешок заманихи и брось всё в костёр.
Полина на миг растерялась, а потом дрожащим голосом затянула:
«На Купала да на Яна
Траву-зелье я копала,
Траву-зелье я копала,
Беды-горюшки не знала…»
Песня — вот она. Что же делать дальше? Где взять костёр, руту и корешок заманихи?
Она растерянно сунула руку в карман старой кофточки. Сор какой-то. Глянула, а на ладони кусочек корешка и несколько увядших лепестков руты.
Они бережно взяла их, тихо запела и побрёла в сторону угасающего костра. Песня русалок стихла, огонёк вспыхнул и погас. Что теперь?!
Яркий свет, вспыхнувший позади, удлинил тени. Она обернулась: на том месте, где только что стоял джинн, пылало яркое пламя.
Полина бегом бросилась к нему и бросила в огонь заманиху и руту. Костёр ярко вспыхнул и рассыпался золотистыми и алыми искрами, словно звёздным дождём, всё вокруг. Она испуганно зажмурилась.
Когда открыла глаза, перед нею снова была лесная тропинка, присыпанная снегом. Большая прогалина. Ни тебе покосившегося забора, ни ведьминой избушки, ни джинна. Справа темнеет лес, слева неторопливо течёт Неясыть между пологих берегов, поросших осокой и камышами. Беззвучно кружатся в воздухе снежинки. Будто и не изменилось в мире ничего. Но отчего так спокойно и светло на душе?
(растаяла)