Я посмотрел. Там была клякса. Большая черная клякса на белом фоне.
– Кляксу, – честно ответил я.
– А если подумать?
Я задумался. Врач производил впечатление вменяемого человека.
– Большую черную кляксу, – сказал я осторожно.
– Хорошо, – врач длинным жестом смешал карточки и предъявил новую. – А тут?
Там тоже была клякса. Чуть поменьше, но клякса.
– Доктор, а что я должен увидеть?
– Вы никому ничего не должны. Сосредоточьтесь. Попробуйте посмотреть обобщенно, измените угол зрения.
Это какая-то игра, подумал я. Сейчас врач снимет декоративный халат и скажет, тыча мне за спину, с идиотской улыбкой шоумена: «Вас снимает скрытая камера!»
– В этой кляксе, – сказал я, тупо глядя на черную размазню, – я вижу подвох.
– О! – врач оживился. – Опишите свои чувства: страх? подавленность?..
– Скажите, – прервал его я, – а что тут видите вы?
– Ну… Например, верблюда. Смотрите: вот шея, вот два горба…
Я смотрел изо всех сил. Никакого верблюда там не было. Там была клякса.
–…вот ноги: одна, вторая, третья.
– У верблюда четыре ноги.
– Это верблюд-инвалид, – рассмеялся врач.
– Черный?
– Черный верблюд-инвалид. Шутка. Расслабьтесь. Это всего лишь картинки.
– А кто нарисовал эти картинки?
– Роршарх.
– Он художник?
– Не совсем.
– Это заметно…
Выходя из кабинета, я украл карточку с черным верблюдом.
***
На улице ходили люди, не похожие на врачей. Люди были похожи на людей. Машины были похожи на машины, деревья – на деревья, небо – на небо, солнце… солнце было на месте. Я долго на него смотрел – да, солнце было на месте. Оно отпечаталось на обратной стороне моих век – большой черной кляксой. Клякса пульсировала, расширялась и лезла в мозг своими щупальцами.
Дома я показал карточку жене.
– Что ты тут видишь?
– На верблюда похоже, – ответила жена.
– Ага. Смешной такой, – добавила дочка.
Мне стало страшно.
С этого момента прежняя моя жизнь закончилась. Вещи притворялись. Им нельзя было доверять. К ним нельзя было поворачиваться спиной.
Я понял, что выбор невелик: найти черного верблюда – или умереть окончательно.
***
Смотреть или видеть?
Я смотрю глазами, но чем я вижу? И вижу ли вообще?
– Злая дурь, жгучая, – сказал барыга, – взлетишь, как демон.
– Почему не ангел?
– Нет спроса. Ибо неформат.
– Мне не летать, мне прозреть.
Барыга глянул оценивающе.
– А купилки есть?
– Покажи товар.
– О, брат! Это ты удачно зашел. Сто баксов – смешная цена за цельбоносную грязь.
Я заплатил однодолларовой купюрой. Слепорожденный, наивно полагающий себя манипулятором, этот торговец мухоморами даже не попытался постичь истинную суть бакса – его элементарный номинал. Угол зрения, да. Клякса может принимать любой вид, род, смысл. Надо только уметь ее грамотно показать, под определенным углом.
Все просто.
После этого я переключил телевизор на другой канал, и барыга канул в эфирные нети.
***
Быть зрячим в мире слепых оказалось довольно забавным занятием.
Я не злоупотреблял. Видел края. Щадил калек с вывернутыми наружу глазами.
О мутантах с третьим глазом я узнал через неделю, когда ко мне пришли их каины.
– Расскажи, как. Не держи в себе.
Они были очень похожи на людей и даже не использовали слово «брат».
– Ты попрал самое святое – деньги. Покайся, и мы возьмем твой грех на себя.
– Все просто, – и я показал им то, что они готовы были увидеть:
– Иллюзия, она же иллюминация. Смотрите: вот пирамида, вот око. Сосредоточьтесь.
Но этот финт был одноразовым: картинка для идиотов, поп-символ криптологии.
Надо было спешить. Время сжималось.
***
– Третий глаз, – говорил гуру вызывающе восточной внешности, пряча лицо в тщательном полумраке, – суть инструмент, позволяющий преобразовать тонкие энергии мысли в импульс божественного зрения.
В храме ощутимо пахло сомнительной травой и враньем.
– То есть лазер? – вежливо спросил я.
Гуру на мгновение растерялся и нарушил светомаскировку.
– Фокусировка праны… – но было уже поздно, тень скользнула с его лица, обнажив багровую кляксу меланомы – знак иуды. Я отрезал ему чакры и сделал так, чтобы все три его глаза уже никогда не смогли увидеть черного верблюда.
Суд определил мне принудительное лечение в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением. Длинная цепочка безысходных слов.
Даже здесь, в доме скорби, вещи лгали. Они не были, они – казались.
Ложные сущности преследовали меня, но я научился видеть изнанку мира. Я стал острожным и терпеливым, как кошка. Наблюдал.
Некоторые люди, как тот фальшивый индус, умножали мнимость, продуцировали ее в кляксах слов и поступков. Этих людей надо было остановить.
Каждую ночь, я уходил из своей серой палаты. Оставлял вместо себя кляксу – и уходил. Снулый медбрат послушно смотрел, но не видел.
Синяк фонаря на опухшем лице непроспавшейся ночи. Гусиная кожа асфальта. Озноб и предвкушение.
Город полон фантомов и химер. Пятна боли, стигматы рекламы, цветные кляксы экранов. Я нахожу их – лжецов и престидижитаторов, продавцов ядовитых чернил – и останавливаю. Для этого у меня имеется специальный инструмент – пятновыводитель из нержавеющей стали с вогнутой заточкой и кровостоком.
– Что вы тут видите? Испражняющихся под себя торчков? Программу новостей? Черный пиар? Белое солнце демократии? Проданную страну? Сосредоточьтесь.
Они не могут сосредоточиться. Они кричат. Бесформенный черный вопль. Клякса.
Потом я ухожу.
И лоно отверстой луны истекает рассветом.
Сереет лицо, и синеет фонарная мета.
И льнёт к тротуару озябшая тень.
Тень черного верблюда.
