МГЛА


1.



Если бы летописцы отмечали в своих записях абсолютно все, что происходило в государстве, а не только события, связанные с правящими особами, они бы наверняка записали, что в пятый день последнего месяца лета (была то пятница) к Северным воротам Столичного Града подъехал самый обыкновенный и ничем не примечательный рыцарь на самом обыкновенном и ничем не примечательном рыцарском коне. Обыкновенным означенный рыцарь был по причине того, что выглядел и вел себя так, как и подобает обычному заурядному рыцарю средней руки – носил кольчугу и длинный меч на поясе, имел давно не стриженные волосы и бороду, выглядел человеком крепким и тертым жизнью и изъяснялся так, как говорят рыцари – с употреблением всяких заумных словечек и оборотов, непонятных неблагородной публике, однако недостаточно изысканно для высшей знати. Что же до коня, то он был облачен в хорошую броню, это была его единственная особая примета – местные богатыри конскую броню не жаловали по причине ее дороговизны. На щите рыцаря был изображен вставший на дыбы волк – герб совершенно незнакомый в этих местах. В другой раз стража бы помариновала заезжего воина как следует, тем паче что герб был неизвестный, ergo обладатель оного в глазах стражников был заведомо личностью подозрительной. Однако в речи рыцаря явственно слышался иностранный акцент, и кроме того, рыцарь несмотря на всю свою боевую помятость и несвежесть, обладал большим кошельком, так что стража, приученная относиться к иностранцам с должным политесом, без всяких препон пропустила рыцаря в город за положенную пошлину. Миновав ворота, гость Столичного Града отправился в лучшую городскую гостиницу, где получил за пару золотых монет кров для себя и коня, кварту крепкого пива и возможность отдохнуть с дороги.
Примерно в это же самое время в Западные ворота Столичного Града въехал купеческий караван, державший путь из Люцинии – шестнадцать повозок, груженных отменным люцинийским хмелем, беконом, копчеными колбасами, железными чушками и бочонками с темным пивом. Хозяин каравана, известный в Столичном Граде купец Момрей заплатил страже пошлину, и караван, прогрохотав по мостовым города колесами, докатил до лучшей городской гостиницы, где Момрей решил передохнуть перед ярмаркой, которая должна была открыться утром наступающей субботы. Отдых для почтенного купца включал в себя три обязательных пункта – хорошо протопленная баня с веселыми девочками, хороший стол с выпивкой и изысканными закусками, и хорошая постель, опять же с веселыми девочками. Персонал гостиницы, любивший и уважавший Момрея за его щедрость, занялся подготовкой для купца всех указанных радостей жизни, но на это требовалось время, и потому купец, отпустив на отдых караванщиков, охрану и челядь, зашел в главную трапезную, чтобы в ожидании бани пропустить пару кружек пива.
В этот вечер в трапезной было не так многолюдно, как хотелось бы хозяину, и причин на то было три. Во-первых, население Столичного Града в массе своей было весьма богобоязненным, а пятница была постным днем. Во-вторых, означенное население было не слишком богато, а цены в лучшей гостинице города кусались. В-третьих, в этот вечер на большой арене Столичного Града начались игры атлетов и бойцов, и большинство городских бездельников предпочли пьянству за свои деньги зрелища за государственный счет. Так что Момрей, не любивший толкотню и суету, мог бы радоваться, да только пить в одиночку он не любил. Поэтому, оглядев зал, он увидел только одного кандидата в совместное распитие – того самого иностранного рыцаря, что приехал в Столичный град в одно время с ним самим.
Рыцарь сидел за дальним столом и потягивал пиво из большой кружки, заедая его солеными орешками. Момрей подошел к нему и, отвесив самый учтивый и церемонный поклон, произнес:
- Доброго здоровья тебе, любезный пан, и да пребудет с тобой милость всех Богов!
Рыцарь благосклонно кивнул. В те благословенные времена пропасть между простолюдинами и дворянством еще не достигла непреодолимых размеров, и потому люди благородные не чурались общаться с плебеями, особенно, если кошелек плебеев был больше их собственного.
- Я Момрей Гунемич, купец первой гильдии и поставщик самого государя, - отрекомендовался купец. – А какое имя носит почтенный пан?
- Хендрик фон Эшер, - ответил рыцарь.
- Погоди, не из тех ли ты фон Эшеров, которым принадлежит Пойма?
- Нет, это мои родичи. Я сам из Глаббенберга. Бывал?
- Приходилось, как же, приходилось! Красивые места и товар у вас отменный. Кожи превосходные, конская сбруя, воск и оловянная посуда. А я возил в Глаббенберг вина и сукно.
Рыцарь жестом предложил Момрею сесть. Купец тут же подозвал подавальщика и распорядился насчет угощения на двоих:
- Темного пива четыре кварты, - велел он. – Раков к ним подай, чтобы покрупнее, дюжин пять, гусландского окорока на косточке, купат жареных и соленого сыру, только не того, что желтый, а того, что белый и со слезой. И хлеба ржаного с тмином. А то, - заметил купец, обращаясь к фон Эшеру, - может, пан чего покрепче пива изволит?
- Не стоит. Пиво так пиво.
- Ступай же! – велел купец и посмотрел на собеседника. – А позволю себе спросить любезного пана, какими судьбами он в наши края пожаловал? По делу, или так, проездом?
- По делу, - рыцарь будто колебался, стоит ли ему откровенничать с незнакомым человеком, потом все же решился. – А ты?
- Да вот, на торжище приехал со своим товаром. Наша судьба купеческая какова? Купил там, продал тут. Так и живем.
- А знаешь кого в Граде?
- Конечно. Почитай все купцы тутошние – мои компаньоны и партнеры.
- Слышал о человеке по имени Кассиус Абдарко?
- Имя знакомое, - купец и впрямь когда-то слышал это имя, да только не мог вспомнить когда, где и при каких обстоятельствах. – А что, знакомец он твой?
- Он маг, - ответил рыцарь. – Чародей. Могущественный чародей.
- Ну, коли чародей, тогда не знаю. Был бы купец сразу сказал, где искать, - тут Момрей почувствовал любопытство. – А на кой тебе кудесник этот?
- Слышал я, мэтр Кассиус проклятья может снимать, - ответил рыцарь со вздохом. – Затем я и приехал.
- Боги и святители! – воскликнул Момрей. – Кого прокляли-то?
- Меня, - ответил рыцарь и припал к кружке.
В этот момент слуги подали заказанные Момреем пиво и закуску. Купец немедленно и суетливо начал наполнять свою и рыцареву тарелку едой и собственноручно налил фон Эшеру полную кружку.
- Твое здоровье! – сказал рыцарь и сделал большой глоток.
- Ах, что за раки! – охнул Момрей, выгрызая рачье мясо из клешни. – Так позволь тебя спросить, пан рыцарь – что же за проклятие на тебе?
- Да простое проклятие, - ответил фон Эшер. – Одержимый я. Демон во мне живет.
- Кххх-пххх! – Момрей едва не подавился куском сыра. – Д-демон?
- Ага, - просто сказал фон Эшер и сверкнул глазами. – Самый настоящий. Только настоящего имени я его не знаю, поэтому зову его просто Мгла.
- Боги и святители! Как же тебя, п-пан, угораздило?
- О, это долгая история, купец! Долгая и грустная.
- Так ты, вельможный, расскажи! – Любопытство Момрея было сильнее испуга. – Пей, кушай, да рассказывай.
- А что, можно! – Рыцарь тряхнул шевелюрой и внимательно посмотрел на сотрапезника. – Никому не рассказывал, а тебе расскажу. Случайному знакомому легче выговориться, а в себе носить… надоело. Все это случилось год назад. Как-то зимой ехал я в Глаббенберг из Полисова и попал в метель. Чтобы не лишиться коня и самому насмерть не простудиться, заехал я на постоялый двор в Немчинове, а там…


- Эй, кабатчик, мать твою разодрать! Шевели жопой, неси печенку! Не то мы тебя на вертел наколем и изжарим, паскуду!
Пожилой толстенький корчмарь только примирительно улыбался, но в глазах его был страх. О Кишкодерах в округе говорили много и часто, а вот теперь они пожаловали в его заведение. Шесть мужиков в коже и кольчугах и с ними две срамные девки, одетые по-мужски, в клепаную кожу и бархат, и при оружии. Явились с закатом, выгнали всех местных из корчмы, сдвинули вместе несколько столов, уставили их бутылками и блюдами, зажгли все найденные в корчме свечи и мазницы, забили на подворье лучшего поросенка, отобрали у корчмаря ключи от погреба, а дочек… Одна сейчас в зале, стоит подле их главаря, бледная, лица на ней нет. А вторую уже четырежды за вечер потащили наверх, в ночлежные комнаты…
- Печенку тащи! – рыкнул бандит, появившийся перед корчмарем будто из-под земли, приставил к горлу старика длинный кинжал. – Не то…
- Да, господин, - пролепетал корчмарь. – Сейчас, господин.
Одна из девок затянула песню на своем тарабарском языке, прочие подхватили. Хор пьяных жестоких голосов заставил корчмаря покрыться ледяным потом. Ухватив с таганца огромную сковороду с шипящими в жире кусками свиной печени, старик собрался было нести ее к столу, и тут…
Дверь корчмы распахнулась, впустив внутрь холодный зимний воздух и клубы снега. Мужчина в длинном плаще на мгновение замер в нерешительности на пороге, потом все же вошел.
- Мир вам, люди добрые! – сказал он.
Пение прекратилось. А потом рыжая лахудра, затянувшая песню, пьяно заржала и воскликнула:
- Э, еще мальчик! Хочу этого мальчика!
- Не вовремя вы, милостивый государь, ой не вовремя! – шепнул корчмарь, проходя мимо гостя к столу.
- Ты кто такой? – спросил главарь ватаги, чернобородый верзила в соболиной шапке с пером.
- Хендрик фон Эшер из Глаббенберга, - ответил незнакомец, как бы невзначай распахнув плащ. Наемники переглянулись: под плащом у гостя оказался отличный пластинчатый доспех, украшенный чеканкой, а на наборном рыцарском поясе висели длинный прямой меч и клевец с серебряными накладками на черене.
- Рыцарь? – Главарь поднял бровь. – Надоть, рыцарь пожаловал!
- Хочу рыцаря! – взвизгнула рыжая, сползла с колен осоловевшего от сивухи наемника и развязной походкой подошла к гостю. Заглянула в глаза, провела жирными от поросятины пальцами по щеке, потом по бедру, понюхала волосы рыцаря и снова заржала. – Пахнет чистыми простынками, хорошим вином и золотом! Поделишься золотыми, сладкий?
- Увы, у меня нет золота, дамзель, - спокойно ответил гость.
- Эй, Никас! – крикнул один из наемников, толкнув осоловевшего приятеля в плечо. – Сейчас этот малый будет причащать нашу Кристину самым правильным причастием, а ты будешь смотреть!
Наемники пьяно захохотали. На лице гостя улыбки не было. Главарь ватаги тоже не смеялся.
- Я погляжу, весело тут у вас, - сказал фон Эшер.
В этот момент на лестнице показался шестой наемник. Правой рукой он на ходу затягивал шнурки на штанах, левой толкал перед собой растрепанную дочку корчмаря. Девушка шла, как лунатик - в ее лице не осталось жизни, в глазах мерцало близкое безумие.
- Мы всегда так веселимся, - сказал главарь, сбросив ноги в ботфортах со стула. – Мы не знаем страха. Мы не боимся ни боли, ни смерти, ни королей, ни магов. И не любим тех, кто нам мешает. Мы – Кишкодеры! Придется тебе заплатить за беспокойство, пан. Скажем, десять золотых.
- Я же сказал, у меня нет денег, - ответил фон Эшер.
- А кто про деньги говорит? Доспех сымай, меч свой гони. Они получше монеток будут.
- Ну, это вряд ли, - фон Эшер спокойно скинул плащ с плеч, вытянул правой рукой меч из ножен и одновременно левой выхватил из перевязи клевец. – Просто так не отдам. Придется платить, панове.
Тут уж главарь начал хохотать. Во весь голос, запрокидывая голову и широко распялив рот и показывая свету свои черные зубы. А потом вдруг замолчал, сверкнул глазами и сказал:
- Дух из него вон!
- Бей!!!!
Они метнулись на врага быстро и дружно – так, как всегда нападали Кишкодеры. Все вместе на одного, на ходу обнажая клинки и злобно вопя. Но на этот раз жертва не испугалась. Не упала на колени, не стала умолять о пощаде. В дымном полумраке корчмы сверкнула сталь – и ближайший наемник отлетел к стене, хрипя и зажимая пальцами рассеченное горло. Увернувшись сразу от четырех клинков фон Эшер молниеносно вбил пробойник клевца прямо в лоб рыжеволосой стерве, с хрустом выдернул оружие, ударом ноги сбил набегавшего врага на пол и достал его колющим ударом, одновременно отбив клевцом нацеленный ему в голову клинок. Вторая девка в ужасе завопила, отшатнулась от рыцаря. Фон Эшер ударил ей головкой клевца прямо по зубам, оборвав вопль, развернулся на каблуках, и наемница повалилась на пол, опрокидывая табуреты. Кровь из ее шеи окатила корчмаря, заставив того сложиться в приступе рвоты. Четвертый наемник почти достал врага острием своего кацбалгера, но пробить кованый лучшим кузнецом в Глаббенберге бахтерец было совсем непросто, а второго удара Кишкодер нанести не успел: меч фон Эшера, обрушившись на его голову, развалил ее пополам. Пятого фон Эшер свалил ударом эфеса в лицо, сломав кости, а шестой, получив удар клевцом над ключицей, умер, даже не успев понять, что с ним случилось. Расчистив пространство, рыцарь оказался лицом к лицу с главарем и последним из Кишкодеров, который не придумал лучшего способа защититься, чем закрыться дочерью трактирщика.
И главарь, вскинув арбалет, выстрелил в фон Эшера.
Если бы бывший сержант королевской армии и дезертир Перрен Миско мог бы осмыслить события той кровавой ночи, он наверняка бы удивился двум странным вещам. Во-первых его выстрел почему-то не убил жертву наповал. Самострел у сержанта Миско был заказной, работы мастера Шейнса: кованый стальной болт в фунт весом, пущенный из него, пробивал за сто шагов златоградскую гвардейскую кирасу на ура – не раз и не два выходила оказия в этом убедиться. Бахтерец проклятого рыцаря, положившего в полминуты всю его ватагу, выдержал, враг всего лишь остановился и упал на колени. Взревев от радости, Миско отшвырнул самострел, выхватил из-за пояса широкий тесак, которым прикончил не одну сотню божьих созданий, и рванулся к рыцарю, чтобы добить – и тут внезапно почувствовал резкую боль в животе. Посмотрев вниз, Миско с изумлением обнаружил, что меч фон Эшера чуть ли не до половины вонзился в его тело. И тут пришло время для Миско удивиться второй странной вещи – оказывается, существует такая боль, терпеть которую он не в состоянии
- Вот и все, - сказал рыцарь и повернул меч в ране, а потом ногой сбросил с клинка дергающегося и вопящего от боли главаря Кишкодеров, будто кусок мяса с вертела.
Последний бандит, бледный и обливающийся потом, прижимал к себе девчонку, приставив кинжал к ее горлу. Фон Эшер шагнул к нему и открыл было рот, чтобы приказать отпустить девушку, но тут раздался громкий хряск, изо рта наемника хлынула кровь, и он мешком повалился на пол. Фон Эшер увидел корчмаря – старик держал в руках окровавленный секач.
Фон Эшер хотел поблагодарить старика, но тут почувствовал, что больше не может стоять на ногах. Огоньки свечей померкли, пол ушел из-под ног, наступила тишина. И крики корчмаря «Убили! Все-таки убили, паскуды!» фон Эшер слышать он уже не мог. Он вообще ничего не мог слышать. Потому что умер.


- Ты уже сделал выбор?
- Да, я выбрал. Все эти тела никчемны, они разъедены пороками и беспутством. Я выбираю убийцу.
- Тебя впечатлило его искусство?
- И это тоже. Я хочу довести его до совершенства.
- Хороший выбор, брат. Но запомни, что сказали тебе Высшие. Выбрав человеческое тело, ты станешь его рабом. Ты не сможешь изменять свою форму и проходить через врата. Ты вынужден будешь оставаться в мире, куда тебя отослали за твои прегрешения. И если тот, кто разделит с тобой свое тело, найдет способ избавиться от тебя, ты умрешь окончательно.
- Я понимаю. Я принял волю Высших. Я готов.
- Тогда ступай. И пусть новый мир станет для тебя родным, брат. Прощай…



- Живой! Боги всеблагие, силы небесные, жив!
Фон Эшер с трудом разлепил веки. Узнал корчмаря из Немчинова – глаза старика сияли счастьем. Услышал какие-то бубнящие неразборчивые голоса. А потом в его сознание вошло новое чувство.
Чувство, что он изменился. Не умер, но стал другим. В первый миг это испугало его. Но потом он услышал голос, который говорил с ним. Нечто поведало ему, как они стали одним целым. Всю историю Изгнания и Спасения. И фон Эшер понял, что теперь им суждено быть вместе. Делить одно тело и одно проклятие.
Понял, но не смирился с этим.

Понравилось, интересно, атмосферно и красиво. Так что с удовольствием почитал бы дальше. Из нареканий - "как зомби" совсем из текста выпадает, ну, и отрывок о "двух ошибках главаря" я бы тоже пересмотрел, какой-то он кривоватый. В остальном взгляд ни за что не зацепился, все здорово.
Фэнтезийных шаблонов в тексте, конечно, хватает (и почему разбойница обязательно должна быть рыжеволосой? ), но они здесь не раздражают.
Еще я бы посоветовал сменить название, нынешнее очень уж часто используется, в том числе - в переводах.

ОБыкновенное среднестатистическое фентези. Славянскими названиями городов напоминает "Ведьмака" Сапковского. Миром автор не удивил. Даже расстроил, потому что в нем нет ничего нового.

Если вы пишете вещь в средневековом антураже, и часто употребляете старые слова, то воздержитесь от подобных современностей - выглядят они в тексте очень некрасиво. Держите стиль.
Вот еще режущий взгляд образчик. Мало того, что современный оборот, так еще и канцеляризм.

У вас там и зомби есть?

У автора проблема в том, что он мыслит категориями современного мира. Из-за этого и нет погружения в ваш мир, и он кажется абсолютно плоским и неинтересным. Все вторично. Считаете, что придумав названия и мена, создали свой мир? Ничего подобное. Это не мир, а подобие мира. Почитайте к примеру Логинова "Многорукий бог Далайна". Мир, выстроенный там, настолько реален и необычен, что дух захватывает. К этому вам надо стремиться.

Считаете, что для фентезийного мира баня с девочками не актуальна, и там только термы с гетерами? Нет, как раз это вечные категории (к счастью, или к сожалению). Я, кстати, намеренно вставил в текст современные обороты, и на то у меня были свои причины. Какие- скажу позднее. Но одна из причин заключается в том, что, читая самые "рейтинговые" фентези последнего времени, я обнаруживаю там огромное количество литературных штампов. Вот я и подумал - простится ли мне то, что охотно прощается другим? Уж извините, некий эксперимент на объективность Однако я рад, что лишь эти намеренно вставленные мной слова привлекли Ваш критический взгляд. Я их просто заменил - это было совсем несложно.



Ни в коем разе. Я был бы очень плохим фантазером, если бы так считал. Фентези-мир для меня прежде всего - не мандариновые дворцы в абсентовой дымке, где живут тридцатирукие кибербоддхисатвы и левиафан-полковники. Кстати, такие сверхпричудливые синтезированные миры я не люблю. Они в моем понимании фальшивы и декоративны. Всегда считал и считаю, что фентези-мир должен быть построен на узнаваемых архетипах, которые подключат к моему воображению еще и воображение читателя. И главное - это реальность персонажей, мне так кажется. Реальность, при всей их фантастичности, происходящих в этом мире событий, их логичность, смысловая оправданность и стилистическая соотнесенность с миром. Если я вижу в фентезийном мире меча и магии героя по имени Махмуд Арамисович Леггорн фон Гогенцоллерн, я ни за что не дочитаю подобную вещь до конца. Все знают, что будет, если намешать кумыс с русской водкой и французским шампанским Я не люблю эклектики.
Вы упомянули Сапковского - его мир тоже вторичен. Он весь построен на архетипах, взятых из фольклора, волшебных сказок и рыцарских романов, но как блестяще Сапковский использует эти архетипы! А есть такие первичные миры, после погружения в которые остается чувство надуманности и манерности.
Тем не менее, большое спасибо Вам за Ваши комментарии. Непременно учту Ваши пожелания. И буду рад новым замечаниям.

2.

- Вот так оно все и случилось, уважаемый, - сказал рыцарь и замолчал. Некоторое время они сидели молча, сжимая в руках кружки. Рыцарь думал о чем-то своем, Момрей же был слишком взволнован рассказом и пытался найти нужные слова, но так и не нашел.
- И что теперь-то? – только и смог спросить он.
- Не знаю, - рыцарь простодушно улыбнулся. – Я ведь как мыслю: раз вселился в меня этот дух, значит там, на небесах, так решили. Я тогда в корчме не от арбалетного болта умер. Он ведь даже панцирь мой не пробил, только кровоподтек потом на ребрах остался. Дело так обстоит, будто некая высшая сила меня сперва убила, а после воскресила.
- А ты демона этого… видал?
- Нет, не видал. Тела у него нет. Только голос, который во мне живет. Но я представляю, каков он. Что-то вроде тени моей. Порой кажется, что и лицами мы с ним схожи, как братья родные, - рыцарь поднял свою кружку. – Давай выпьем, что ли!
У Момрея мелькнула мысль, что Хендрик фон Эшер вовсе не одержимый, а просто сумасшедший. Вспомнил, как в пору его детства жил у них в городке дурачок Ерепей, которым всем говорил, что он не мальчик, а самый настоящий оборотень. Ну, бегал по ночам голый, лаял, выл на луну, однажды мальчишки ему смеха ради кусок падали дали, а он сожрал – ну, так не оборотень же был, а только дурак.
- Догадываюсь я, о чем ты думаешь, - внезапно сказал фон Эшер, будто прочитав мысли купца. – Я и сам по первой так подумал, что никакого духа нет, и это безумие мое со мной разговаривает. Испугался я очень. А потом, недели через две после той резни в Немчинове, случилась у меня еще одна встреча. Вот тогда-то глаза у меня и открылись….



Ветер из-за деревьев нежданно принес запах дыма и жареного мяса. Приятный, долгожданный запах для человека, который весь этот зимний морозный день провел в седле, проехал верст сорок , если не более того, и больше всего мечтает о крове, миске горячего супа и нескольких часах сна в теплой постели.
Ему пришлось ехать полверсты в окружную, прежде чем перед взором открылась большая заснеженная поляна, а на ней – с десяток повозок с холщовыми тентами, составленных в ряд. За повозками стояли стреноженные лошади, и несколько подростков обоего пола чистили их щетками и скребницами. В середине поляны, у большого костра, собралось десять человек мужчин – они грелись и следили за кабаньей тушей, пристроенной над огнем. Появление фон Эшера не испугало их, но и особого радушия на их лицах рыцарь тоже не заметил.
Навстречу рыцарю двинулись два человека – высокий, худой мужчина лет двадцати пяти-тридцати в длинной, не по сезону легкой одежде из серого сукна, и второй, постарше, коренастый и широкоплечий, одетый в овчинный полушубок. За спиной коренастого висел круглый щит, на поясе кожаный колчан с болтами, а в руках он держал большой рычажный самострел. Взгляды у обоих были колючие, изучающие.
- Привет вам! – сказал фон Эшер и поклонился. – Я путник, еду в монастырь святого Гордея в Лощице. Запах от вашего костра почуял.
- Вы рыцарь? – спросил тощий.
- Рыцарь. Мое имя Хендрик фон Эшер. Я сын барона Реберна фон Эшера.
- Славная фамилия. Я брат Мозес Тавершем, эмиссар Серых братьев в вашем графстве. А это Митко, командир моей охраны.
Серые братья. Фон Эшер много слышал о них, видел из в Глаббенберге, но еще ни разу ему не приходилось беседовать с ними, и в этом не было ничего удивительного. Устав этого монашеского ордена строго запрещал Братьям разговаривать с мирянами без особой нужды. Якобы общение с людьми из мира могло осквернить их святость. Лишь для дворян и приходских священников делалось исключение, да и то не всегда. Говорили, что Серые братья живут в строжайшей аскезе и покидают свои закрытые для всех обители только с одной целью – чтобы найти и покарать врагов веры. В своем рвении они беспощадны и неутомимы, а еще они отлично разбираются в магии и умеют распознавать тайную нечисть. Простонародье боялось их едва ли не больше, чем разбойников и наемников, которых еще немало осталось в королевских землях после Двадцатилетней войны. Фон Эшер ощутил, как по его спине пробежал неприятный холодок.
- Святой отец, - сказал он и поклонился.
- Милости просим к нашему костру, - сказал инквизитор и жестом пригласил фон Эшера следовать за собой.
- Будь осторожен, - прозвучал в сознании фон Эшера голос Мглы.
Рыцарь подошел к костру – воины охраны расступились, освободив ему место. Инквизитор встал справа от него, протягивая тонкие тощие, похожие на птичьи лапы руки к огню. Было видно, что ему очень холодно.
- Неблагоразумно путешествовать по здешним местам в одиночку, сын мой, - сказал он. – Земли Прилесья кишат зловредными существами и опасными людьми.
- Ваша правда, святой отец. Не так давно я и сам пережил стычку с разбойниками и остался жив. Вот потому и собрался в монастырь, чтобы поблагодарить святого за спасение.
- Похвально, - одобрил Серый брат. – Мы как раз едем в Лощицу. Можете составить нам компанию.
- Благодарю, святой отец.
- Мы бы добрались до Лощицы еще засветло, - сказал инквизитор, кривя губы в усмешке, - но, верно, дьявольская сила, которую мы собираемся посрамить, еще не утратила куража. На тракте намело столько снега, что проехать прямой дорогой с нашими повозками никак нельзя. Пришлось ехать в обход.
- Это все мерзкая колдовка наворожила, чтоб ей! – выпалил Митко.
- Колдовка? – не понял фон Эшер.
- Ведьма, которую мы везем в Лощицу, дабы она предстала перед праведным судом, - пояснил инквизитор.
Фон Эшер невольно перевел взгляд на повозки.
-Ведьма в одной из них, - сказал брат Мозес. – Мы держим ее в цепях из освященного серебра, чтобы она не могла поразить нас своей магией. Впрочем, не скажу, что нам было трудно ее разоблачить и арестовать.
- Никогда не встречал ведьм, - сказал фон Эшер.
- И в этом ваше счастье, сударь. Эти твари чрезвычайно опасны. Еще несколько десятилетий назад ведьмы были сплошь безобразными старухами, один вид которых говорил об их дьявольской сущности. Ныне же среди них немало юных женщин и даже девочек. Часто темная сила наделяет их редкостной красотой, но пусть не обманет вас их ангельский облик. Их прелесть, свежесть и красота – всего лишь красота нарядного гроба, скрывающего в себе мерзкий зачумленный труп. Сила молодого тела и вечное влечение плоти, свойственное этим тварям, делает мощь их черного колдовства еще сильнее.
Фон Эшер вздрогнул – не от слов брата Тавершема, а от того выражения лица, с которым инквизитор сказал их. Это было лицо злобного маньяка, ненавидящего женщин, а красивых и молодых женщин – вдвойне.
- Прошу прощения, святой отец, но я очень плохо разбираюсь в подобных вещах, - сказал фон Эшер.
- Все верно, сын мой. Вам, людям мира, не дано распознать скверну, разлагающую ваш мир подобно проказе неизлечимой. Лишь мы способны это сделать. Однако не беспокойтесь – проклятую ведьму ждет суд и примерное наказание.
- Сукин сын, - сказал Мгла.
Между тем мясо поспело, и воины, довольно ворча и перебрасываясь шутками, сняли кабана с огня и, уложив на плоский обрезок дерева как на блюдо, начали разделывать тушу на порции. Фон Эшеру тоже вручили хороший кусок на ребрах. Оголодавшие за морозный день мужчины ели мясо с жадностью, обжигаясь, шумно дуя на куски и облизывая жирные пальцы. Фон Эшер ел кабанятину и посматривал на инквизитора. Брат Тавершем даже не прикоснулся к мясу. Губы его шевелились, и рыцарь показалось, что Серый брат молится. Прогоняет соблазн чревоугодия?
Наевшись, охранники разбрелись по повозкам. У костра остались фон Эшер, инквизитор, командир Митко и один из охранников, который, по приказу Серого брата, принес из повозки небольшой холщовый мешок. Брат Тавершем доставал из мешка пригоршни какого-то серого порошка и рассыпал его, окружая стоянку чем-то вроде охранного волшебного круга. Впрочем, фон Эшеру это было неинтересно. Он так устал, что хотел только одного – найти себе место, чтобы поспать.
- Вы можете отдохнуть в моей повозке, - предложил инквизитор. - Я все равно буду бодрствовать до утра.
- Вы не ляжете спать, святой отец?
- Когда имеешь дело с ведьмами, можно ожидать чего угодно. Наступает ночь, время нечисти.
Только нечисти мне не хватало, подумал фон Эшер, забираясь в повозку и заворачиваясь в набросанные в кузове одеяла из шкур. Компаньонов по ночлегу у него не было – видимо, брат Тавершем имел особую повозку. Сытость и тепло навалились тяжело и дружно, повисли на веках пудовыми гирями. Так сладко стало, а плакать захотелось. И только потом где-то то в уголках памяти промелькнуло – а коня-то не расседлал….



Она вошла в его сон неслышно и грациозно, как кошка. Тяжелые золотистые волосы, завивающиеся в естественные кудри – зарыться бы в эти волосы лицом и вдыхать их медвяный запах до самой смерти! – огромные серые глаза, в которых он увидел смертельную тоску затравленного свирепыми охотниками маленького и беспомощного зверька. Теплая рука коснулась его пальцев.
- Спишь? – нараспев сказал тихий мелодичный голос.
- Силы преблагие, ты кто? – шепнул он, глядя в эти искрящиеся, полные ночи зрачки.
- Я Марина. А тебя я знаю.
- Откуда?
- Видела тебя в своих снах. Видела, что с тобой сталось. Все знаю о тебе, даже то, что ты сам забыл.
- Ты – ведьма?
- Ведьма? – лицо заколыхалось, как отражение в воде, зазвучал тихий печальный смех. – Ты слушал больного святошу? Это он сказал, что я ведьма?
- Почему больного?
- Потому что радость в жизни в нем умерла. Его тело высохло, как больная, отгнившая ветка, его душа, изнуренная страданиями и глупыми предрассудками, лишилась способности любить и сострадать. Теперь он может только ненавидеть. Он никогда не изольет своего семени в женскую утробу, никогда не услышит плач своего ребенка, не вдохнет его сладкий запах. Не взглянет в глаза той, которая всегда готова его простить. Он убил любовь и умрет сам.
- Почему они схватили тебя?
- Я исцеляла. Я брала на руки малых детишек, которых мучили отдышка и кошмары, и их щечки розовели на глазах, а дыхание становилось ровным и глубоким. По ночам, раздевшись донага, я ходила по летним лугам и собирала травы, которые прогоняли чахотку и безумие, лечили опойц и чесоточных, возвращали паралитикам возможность говорить и двигаться. Я возвращала женщинам возможность испытывать радость любви и давать потомство. Они узнали об этом. Они схватили меня, били плетьми, потом заковали мои руки в серебряные оковы. Они везут меня в Лощицу, чтобы там люди с навсегда погасшими сердцами решили мою судьбу. Я знаю, что меня ждет. Тело мое сгорит на огне, а пепел мой развеет ветер. Но разве это так важно?
- Если ты скована, как ты смогла прийти сюда?
- Ты забыл, что я твой сон. И мне дана великая власть исцелять. Я не могу избавить тебя от твоего недуга, но могу помочь тебе найти путь, который приведет тебя к исцелению.
- Недуга? Но я не болен!
- Разве? – В ее глазах появилась жалость. – Бедный, бедный Эндре!
- Почему ты зовешь меня Эндре? Мое имя – Хендрик фон Эшер.
- Так зовет тебя тот, кто заменил тебе отца. Тот, чье родовое имя ты носишь. Но ты не его сын. Шесть лет назад барон Реберн фон Эшер случайно узнал, какая беда постигла тебя. Он забрал тебя из лазарета и, полумертвого после болезни, бесчувственного, почти потерявшего рассудок, тайно доставил в свое поместье. А потом для тебя была придумана новая жизнь и новая судьба. Барон рассказал всем, что после девяти лет странствий его сын наконец-то вернулся из дальнего похода домой. Он показал тебя людям и принародно назвал тебя сыном. Кто бы осмелился не поверить честному старику? Он обнял тебя и поцеловал на глазах своих вассалов и вручил тебе перстень наследника, а ты – что ты испытывал в те мгновения, скажи мне, рыцарь?
- Я? - фон Эшер почувствовал волнение от нахлынувших воспоминаний. – Что я почувствовал? Я пытался вспомнить.
- Все верно. Хочешь, я скажу тебе, что ты тогда видел….



Боль. Страшная боль и жар. Губы как обгоревшие на огне ломти мяса, слипаются вместе, и нет сил открыть рот.
Кто-то стонет слева от него. Горько и протяжно. Мужчина. А справа стонет женщина. Он слышит ее плач, и ему кажется, что кто-то оплакивает его самого.
- Божечки, божечки, мочи больше нет терпеееееть! Нет моооченьки….
Глухой рвущий кашель, потом снова стон. И снова боль. Невыносимая, жгучая, лишающая разума – словно кто-то медленно, сладострастно погружает в кишки раскаленный зазубренный нож и вращает его там влево-вправо, влево-вправо….
- Ааааааааааааааааа!
- Тихо, тихо! – говорит мужской голос. – Ты весь горишь, это хорошо! Горячка – это просто здорово. Это значит, твое тело сражается за жизнь. Борись, мальчик, борись!
- Аааааааааа, бооооольнооооо!
- Воды дайте, воды, - хрипит кто-то рядом.
- Борись, мальчик, борись, - повторяет мужской голос. – Я не дам тебе умереть. Только не сдавайся…


- Вспомнил?
- Это было…. Нет, не помню, ничего не помню!
- Зато я знаю, что это было с тобой. Твоя боль и твое страдание шрамами вырезаны на твоем сердце, Эндре.
- Что со мной было?
- Тебя убили. Ты мешал им. Но ты выжил. Ты не мог умереть, потому что судьба уже выбрала для тебя путь.
- Какой путь? О чем ты говоришь, Марина?
- О пути клинка, который не знает жалости. О пути клинка, который решит судьбу королевства.
- Почему, зачем ты говоришь со мной загадками?
- Потому что я твой сон. Скоро, скоро я стану горсточкой праха и дуновением ветра. Не получат они ни тела моего, ни души моей, страданием моим не насладятся! А тебе скажу так, Эндре – не бойся того, что сталось с тобой, ибо ты обрел нового друга. Он подобен тебе – его сбросили в ад с высот, в которых он беззаботно парил, наслаждаясь счастьем. Но его судьба, как и твоя, была предрешена заранее. Он должен был стать ангелом-хранителем, и это свершилось.
- Демон! Так ты знаешь?
- Я чувствую в тебе душу, растоптанную и исстрадавшуюся так же, как и ты. Но она даст тебе силу довести свою месть до конца…
- Марина? Марина!
- Нет больше Марины. Прощай.


Рыцарь проснулся с неприятным чувством. Голоса, которые доносились снаружи, звучали раздраженно и злобно, хоть и негромко.
Он выбрался из-под меховых одеял, вылез из повозки – и встал безмолвно, глядя на сцену у соседней повозки. Охрана, служки, сам инквизитор, все они стояли полукругом у тела молодой женщины в лохмотьях, лежащей на снегу, запятнанном кровью. Это была она, девушка из его сна. Ведьма по имени Марина.
- Что… что случилось? – спросил фон Эшер, подойдя к мрачному как ночь брату Тавешему.
- Ушла, стерва, - процедил инквизитор сквозь зубы. – Ушла, проклятая!
- Чего, сам не видишь, вашбродь? – сказал ему коренастый Митко. – Караульный, что ведьму в повозке стерег, заснул, чума его забери! А это змеища смогла цепи свои разомкнуть и зубами запястья себе перегрызла, проклятая! Кровью истекла, пока спали все. И пресвятой отец не слышал ничего, вот несчастье-то! Прямиком к дьяволу отправилась, ему на радость, нам на посрамление!
Фон Эшер перевел взгляд на инквизитора. Тот молчал и лишь скользил взглядом по распростертому на снегу телу. Быстро скользил, хищно, точно не мог поверить, что обманула его добыча, упорхнула из мертвых силков, оставив ему только это хрупкое, иссеченное плетьми безжизненное тело с посиневшими ногтями на маленьких босых ножках и упругой грудью, вызывающе выпавшей из разодранного платья. И такая адская бездна была в этом взгляде, что фон Эшер содрогнулся.
- Я поеду, - сказал он, поклонился и пошел к своему коню, который всю ночь так и простоял под седлом.



- Д-а-а, страшная история! – Момрей сделал жест, отвращающий злых духов. – Стало быть, еще одной проклятой душой стало больше. Бродит теперь по долам и лесам эта колдовка, крови человечьей жаждет. Бррррр!
- Может, и бродит, - задумчиво сказал рыцарь. – А может, и нет. Только благодаря девочке этой вспомнил я кое-что. Память ко мне возвращаться стала. И знаю я теперь, что мне искать и где. Глядишь, и стану вновь самим собой.
- Что же ты вспомнил, пан рыцарь?
- Не могу сказать того наверняка, - тут фон Эшер пристально посмотрел на собеседника. – А тебе зачем то знать? Меньше знаешь, дольше проживешь.
- И то верно! – согласился купец. – По сердцу пришлась мне твоя история, пан рыцарь. Коли надо тебе денег или свести с кем….
- Благодарю, пока в том нужды нет. Мне мага найти надо.
- От проклятия избавляться будешь?
- Именно так. Только кажется мне теперь, что проклят я был задолго до того, как Мгла во мне поселился. А что и как со мной случилось, это мне предстоит узнать. Затем и приехал сюда, любезный.
- Помогай тебе боги! – закивал Момрей и поднял кружку. – Твое здоровье, пан рыцарь!
- Пойду я, - сказал фон Эшер и встал. – Благодарю тебя за ужин и за то, что выслушал.
- Тебе спасибо, что с убогим хлеб-соль разделил, не погнушался, - Момрей вскочил, начал кланяться, метя пол своим бобровым колпаком.
Поднявшись наверх, Момрей долго не мог успокоиться. Все ходил по комнате размашистыми шагами, прислушивался к тому, как надсадно и взволнованно стучит сердце. А потом пришел Жика, служка гостиничный, и сообщил, что баня для господина купца готова, и девочки ждут, когда придет их ненаглядный Момречка…
- Слышь, - внезапно сказал купец, - а ну принеси-ка мне бумаги лист, быстро!
Перо и чернильницу купец всегда носил с собой в особом пенале. Когда Жика принес бумагу, Момрей дал ему серебряный имперталь, затворил за слугой дверь на засов. Встал у конторки и, развернув лист, задумался. Долго думал, как лучше написать. А потом обмакнул перо в чернила и написал левой рукой, чтобы, не приведи боги, почерк его не узнали:

«Стало известно мне, верному слуге церкви, что в город сей прибыл человек, называющий себя Хендрик фон Эшер. От означенного господина узнал я в доверительном разговоре, что он не простой рыцарь, а одержимый. По его словам, живет в нем демон, который помогает ему, и которого он за alter ego свое искренне полагает. Ищет он в городе мага по имени Кассиус Абдарко, о чем сам же мне и признался. Найти поименованного рыцаря можно будет в гостинице «Честь короны» в Первограде.»

Закончив донос, купец посыпал его песком, убедился, что написал все верно, а потом свернул в трубочку и положил в свой кошель. Завтра утром, отоспавшись после бани и прочих удовольствий, он пошлет своего приказчика с этим письмом на Монастырское подворье, чтобы попало оно в нужные руки. И тогда никто не скажет, что он, Момрей Гунемич с этим одержимым заодно.
И что он, Момрей Гунемич, плохой слуга короны и святой церкви.

Эххх, это вечные категории у вас в голове. научитесь мыслить нестандартно.

Напрасно и глупо, вы уж не обижайтесь. Не нужно этого. Еще раз повторю хороший автор виден по стилю. Если у вас и стилей смешенье и слов, то это, извините, не литература. Я, по крайней мере, такое точно читать не стану. Сапковский заимствовал, говорите? У кого? У народа, разве что. У фольклора. Вот и вы заимствуйте из фольклора, это не позорно, а позорно повторять то, что написано десятками писателей.

То есть вы пляшете от персонажей? Это понятно. Такая позиция имеет право на существование, но подумайте: все, что происходит с вашими героями, тоже по сути вторично. Битвы, предательства, интриги, убийства - все это так вторично, что и говорить нечего. Все человеческие эмоции и мотивы описаны тысячу раз. А вот миров гораздо меньше. Подумайте над этим. И кстати, мир априори влияет на живущих в нем героев, следовательно в необычном мире и герои ваши будут в какой-то степени необычны. И это привлечет к вашей книге внимание.

А давайте посмотрим, что дальше будет

3



Переулок был темный и смрадный. Воняло мочой, кислым пивом, тухлой рыбой и заскорузлыми тряпками – непередаваемый запах нищеты и беспросветности. Верхние этажи ветхих деревянных домов нависали над переулком, и казалось, достаточно ветру подуть чуть сильнее, чтобы они обрушились на головы прохожих. С карнизов капали капли недавно прошедшего над городом дождя. Хендрик шел вдоль текущего прямо посередине переулка зловонного ручья и чувствовал взгляды настороженных глаз из окон – обитатели трущоб не могли понять, что понадобилось господину с мечом и в хорошей одежде в этой дыре, и это их пугало.
Нужный Хендрику дом находился в самом конце переулка. Покосившийся, грязный, дряхлый и безобразный, как нищий больной старик. Хендрик подошел к дощатой двери и толкнул ее. Дверь открылась, и рыцарь вошел в длинные темные сени с дощатыми стенами.
Темнота впереди сгустилась, обрела очертания человеческой фигуры.
- Чего надо? – Тощая, одетая в отрепья женщина неопределенного возраста, с испитым одутловатым лицом, встала у него на пути.
- Я ищу Рина Модовски, - сказал Хендрик.
- Дааааа? – протянула женщина. – И на кой тебе эта грязная свинья?
- Раз ищу, значит, нужен.
- А может, ты меня искал? – игриво спросила женщина. Шагнула вперед, подбоченилась, уперев кулак в бок. – С таким важным барином я бы прогулялась.
Хендрик ничего не ответил.
- Что, плоха для тебя? – Женщина улыбнулась беззубым ртом.
- Слишком хороша. Рин здесь живет?
- Ну, здесь. Наверху он. Позвать, что ли?
- Не надо, сам поднимусь, - Хендрик бросил женщине серебряную монету. – Иди, погуляй где-нибудь.
- Имперталь? – Женщина схватила монету и тут же засунула в рот. – Да ты и впрямь славный парень.
- Давай, топай отсюда, - поторопил Хендрик.
Он поднялся на второй этаж дома по скрипучей лестнице, осторожно отвел рукой ветхое, усыпанное крупными блохами одеяло, закрывающее дверной проем. Мужчина, лежавший на широкой кровати, мало напоминал прежнего Рина Модовски. Трудно было поверить, что придворный астролог мог так опуститься. Но это был именно Рин.
- Вечер добрый, Рин, - сказал Хендрик, шагнув к кровати и убирая намет с лица.
Хозяин заворочался, наполнив и без того смрадную комнату вонью мочи и сивушного перегара.
- Что за… - промычал он и вдруг осекся. В тусклом свете масляной коптилки, горевшей на табурете в изголовье кровати, Хендрик хорошо разглядел, как помертвело лицо Рина.
- Вы?! – воскликнул он.
- Ты меня узнал, это хорошо, - сказал Хендрик – Не ты один записал меня в мертвецы. Но я жив, как видишь. И я вернулся.
- Нет, я не…. Это мне кажется! - человек, опомнившись от первого шока, изумленно разглядывал Хендрика. – Как изменился, но глаза все те же! Пресветлые боги, да разве…
- Мертвецы иногда возвращаются, Рин. Я сам видел тех, кто восстал из могил. Но я не упырь и не призрак. Хотя иногда мне кажется, что я уже пережил свою смерть тогда, шесть лет назад.
- Как ты… как вы меня нашли?
- Хозяин твоей бывшей лавки подсказал. Поначалу не хотел говорить, но два золотых развязали ему язык.
Рин молчал. Лицо его помертвело, тревожный огонек в глазах разгорался все больше и больше.
- Скверное у тебя настоящее, старик, - сказал Хендрик. – Не ожидал, что ты так опустишься.
- Думали, я на золоте и серебре ем и сплю? – Рин, казалось, начал приходить в себя. – Нет уж, ваша светлость. Погубили вы меня. Без вины пострадал я за вас, муками великими расплатился.
- Говоришь, страдал без вины?
- А вы как думали? – Рин нервно комкал в пальцах край одеяла. – Не моя в том вина, что вы тогда…. Под святой присягой готов подтвердить.
- Ни к чему мне твои присяги, Рин. И оправдания твои ни к чему. Не за тем я сюда пришел.
- А зачем тогда?
- Хочу знать, кто велел тебе это сделать.
- Сделать? Не я вас травил, ваша светлость. Несправедливо меня обвинили, без всяких доказательств. Без вины бросили в тюрьму, пытали, - Рин показал Хендрику правую руку: на ней не хватало двух пальцев, а на прочих не было ногтей. – Я отсидел пять с половиной лет в крепостной башне и каждый день ждал, что за мной придут, чтобы передать палачу. Не знаю, почему они меня, в конце концов, отпустили. Наверное, ваш батюшка, мир праху его, перед кончиной все же вспомнил, что я однажды спас его от смерти, и сжалился надо мной. Мне оставили жизнь, но лишили права заниматься моим делом. Отняли дом и лавку. Вот и я живу здесь, в этой…
- И заливаешь обиду на весь мир водкой?
- Поучать меня вздумали? – Рин злобно сверкнул глазами. – Не стоит, ваша светлость. Нет больше прежнего Рина. Как и прежнего Эндре.
- Понимаю, - Хендрик помолчал, пытаясь овладеть собой. – Но если это сделал не ты, тогда кто?
- Я не знаю, клянусь.
- Кто мог приготовить яд, как не магистр алхимии?
- Поверьте мне, это был не я. Самый умелый алхимик не сможет сварить этого адского снадобья, куда уж мне!
- Выходит, ты знаешь, что это за яд?
- Его называют Черным нектаром. Это страшное зелье, ваша светлость. Оно способно делать мертвое живым и живое мертвым.
- То есть, я превратился в нежить, в вампира – ты это хочешь сказать?
- Вы лучше меня можете ответить на этот вопрос, господин, - пролепетал Рин.
- Но это невозможно, - сказал Хендрик с нервной улыбкой, - я жив, понимаешь, жив! Я могу чувствовать боль, зной, холод, я не боюсь солнца, я не испытываю жажду крови, не превратился в чудовище; у меня нет когтей и клыков, и я не могу оборачиваться в волка или в летучую мышь. Я остался прежним, Рин, только…
- Что, ваша светлость?
- Я недавно приобрел вечного спутника, от которого не могу избавиться.
- О чем вы, ваша светлость?
- Неважно. Об этом поговорим позже. Ты, наверное, хочешь знать, как так получилось, что я выжил. Все благодаря гробовщикам. Это было в скудельнице, куда свозили трупы умерших от мора. И меня туда тоже отвезли. Подобрали на улице, куда меня вынесли убийцы, и отвезли. Хотели закопать в общей могиле. Мор был бы блестящим оправданием для любого злодейства. Подумаешь, еще одна смерть, еще один труп на улице! Но гробовщики увидели, что я еще жив. Я не мог говорить, почти ничего не видел, но я помню, как они удивленно переговаривались, таща меня обратно в телегу. А потом был врач из больницы для бедняков, той, что у часовни Всех Скорбящих. Он лечил меня, даже не зная, что со мной случилось. Думал, у меня моровая кишечная язва, как и у прочих его пациентов. Возился со мной, Рин. Я лежал на полу, на соломенной циновке, пропитанной моими испражнениями и гноем из покрывших меня бубонов, метался в жару и бредил, а он все равно пытался меня спасти. Но я выжил не потому, что он лечил меня. Просто однажды ночью я услышал голос, звучавший в моей голове. И голос этот сказал: «Они думают, что ты умер. Но ты вернешься. Ты войдешь в их дома и взглянешь в их полные ужаса глаза. И ты будешь не один. Верь мне, Эндре! Верь мне!» Вот что сказал мне голос. Сначала я подумал, что это продолжение бреда, который меня терзал. Но потом я почувствовал, что измучившая меня боль в кишках начинает стихать. Меня положили в повозку и куда-то повезли. Только после я начал осознавать, что к прежней жизни возврата не будет.
- Понимаю, - Рин робко протянул руку, будто хотел коснуться плеча Хендрика. – Вы сказали, что приобрели спутника. Кто он?
- Я не знаю. Это дух, который поселился во мне. Я назвал его Мгла, и он принял это имя. Вот и скажи мне, кто я на самом деле – Эндре, сын короля Маларда и Марты Детцен, или Мгла?
- Этот дух чего-то требует от вас?
- Иногда, - усмехнулся Хендрик. – Он нашел меня в деревенской гостинице, где наемники издевались над корчмарем и его дочками. Я испытал удовольствие, восстанавливая справедливость. Вероятно, ему это понравилось.
- Вы перебили наемников?
- Да. С тех пор Мгла живет во мне, но мне кажется, что впервые этот дух приходил ко мне в те часы, когда я корчился от боли на загаженных циновках в лазарете Всех Скорбящих. Это ведь безумие, Рин?
- Вы можете мне рассказать что-нибудь еще о вашем…эээ… спутнике?
- Он оживает в моем сознании в минуты волнения, страха или душевных переживаний. Иногда он разговаривает со мной просто так, иногда я просто чувствую его присутствие; у меня возникает ощущение, что он стоит за моей спиной и ждет, когда я обернусь и заговорю с ним.
- Он никогда не заговаривает с вами первым?
- Очень редко.
- У него есть облик? Вы можете его описать?
- Нет. Я потому и назвал его Мглой, что он не имеет обличья. Он просто тень, но он вполне материален.
- Вы хотите избавиться от него, господин?
- Я хочу стать самим собой, Рин, - Хендрик глубоко вздохнул, губы у него задрожали. – Я хочу вернуться в те времена, когда я был принцем Эндре.
- Он знал, кого ему выбирать.
- Почему ты так решил?
- Смею ли я, господин?
- Говори! Выкладывай!
- Сейчас, я только немного полечусь, с вашего позволения.
Хендрик молча наблюдал, как бывший астролог короля Маларда вытащил из-под кровати захватанную бутылку с какой-то желтоватой мутной жидкостью, с хрипом выдохнул воздух, и жадно, горячечно, стуча зубами о горлышко, сделал несколько глотков из бутылки. Закашлялся, зажал рот краем одеяла, будто боялся, что его вырвет.
- Я был астрологом, ваша светлость, - начал он, отдышавшись, - Я составлял ваш гороскоп. Там было сказано…
- Что? Что именно?
- Что вы прольете кровь своих братьев, ваша светлость.
- Не хочешь ли ты сказать, что это отец приказал убить меня?
- Нет! Нет! Его величество король Малард любил вас, хоть вы и были бастардом.
- Но своих сыновей он любил больше, верно?
- Милорд, поверьте мне, ваш отец не мог бы отдать такого чудовищного приказа! Он не стал бы убивать собственного сына.
- Значит, вот оно в чем, мое проклятие, - прошептал Хендрик. – Но почему этот демон выбрал именно меня? И как мне избавиться от него?
- Разделить вас можно лишь одним способом – убить одного из вас. Но смерть Мглы неизбежно приведет к вашей гибели, господин, и наоборот.
- Вот видишь, - меланхолически сказал молчавший до сих пор Мгла. – Я же говорил тебе.
- Значит, навсегда, - прошептал Хендрик. – Что ж, другого ответа я не ждал. Наверное, я напрасно пришел сюда.
- Нет, вы правильно сделали, мой принц! – с пьяным воодушевлением выпалил Рин. – Вы же убедились, что я невиновен, да? Я же невиновен, вы же это увидели.
- Я увидел, - сказал Хендрик и, помолчав, добавил: - Мгла нет.
Лязгнул выхваченный из ножен булатный клинок, описал короткую дугу, и обезглавленное тело Рина повалилось на пол. Голова с остановившимися удивленными глазами откатилась в угол. Хендрик переступил через быстро растекающуюся по грязному полу кровь и вышел в коридор.
- Вот еще одна жертва, – сказал он, вкладывая клинок в ножны. – Все больше крови, все меньше смысла во всем.
- Он лгал, - прозвучал в его сознании знакомый голос. – Это он подмешал яд в твою пищу в тот вечер. Больше некому.
- С чего ты решил?
- Он все знает о яде, которым ты был отравлен. Задай себе вопрос – откуда?
- Теперь я не узнаю, кто за этим стоит.
- Он не сказал бы тебе этого в любом случае. Ищи другую нить. Ты хотел найти Кассиуса Абдарко, вот и ищи его.
- Они найдут труп Модовски и сразу поймут, кто его убил.
- Посмотрим, - отозвался Мгла.
Хендрик покачал головой и поспешно направился к входной двери.

Обычно я не читаю фентази - кроме классического Толкиена, загланула еше в Роберта Асприна и долго плевалась. Натужный юмор и атмосфера подростковой игры оттолкнула от этого чтива.
Здесь нет ничего такого. Рыцарь живой, вообще персонажи живые, несмотря на их явную вторичность. Наверное, серьезное прочувствованное восприятие авторское воздействует.
Вы на мечах не рубитесь, автор? Мне кажется, рубитесь. Уж очень все серьезно в тексте. Как вторая жизнь.
Интересно было читать.
Но так и не понятно: что же это за мир, в каком времени и месте он расположен. Уж очень много эклектики понамешано: то "стольный град" по древне-русски, то "пан" и "колдовка" по-польски, то "вашбродь" 19 век, то "сирый и убогий" Средневековья. И плюс к этому еще и современные обороты?
Может, все это вавилонское смешение сходит в авторский замысел? Тогда интересно знать - как скоро наступит просветление для читателя, потому что блуждать в этих заморочках долго без всякого понимания будет трудно.Текст превращается в лабиринт.
То Генрик Сенкевич вспоминается, то Стругацкие, то Сапковский (которого я не читала)... А суть - я предполагаю - в том,что этот мир на самом деле не существует и все это - выдуманная компьютерная игра? Мгла (а у Никитина, кажется, был Мрак?) - не офисный ли работник, заигравшийся и потерявшийся в виртуальности?
Кстати, Мгла - название хорошее. Меня оно и привлекло, между прочим. Не смотря на то, что действительно, довольно часто встречается, но зато это слово и понятие обладает весьма мощным зарядом таинственности.
Так что - хочется понять - в чем смысл и разгадка.

Спасибо за отзыв и замечания. Я постараюсь не водить вас долго по лабиринту. Насчет эклектики, наверное. есть. Хотя я всего лишь хотел придать вещи некий общеславянский колорит, что ли.

4.

Гулко и многообещающе ударил большой гонг.
Танцовщица на помосте подняла лицо, глянув в мрак за кругом фонарей темными, густо подведенными зеленью глазами. Развела в стороны руки с пылающими факелами, будто огненные крылья, и начала медленно и плавно вставать. Выпрямившись во весь рост, застыла в соблазнительной позе – спина красиво выгнута, голова запрокинута назад, соски крепких конических грудей дерзко торчат вперед, правая нога согнута в колене, - а потом, изгибаясь в ритм ударов кротала и цимбал, на цыпочках пошла по сцене, звеня украшениями. Каждая линия ее великолепного, блестящего от масла и притираний тела, казалось, излучала свет и вожделение. Кротал забил быстрее, гнусаво завыла тростниковая флейта: танцовщица закрутила бедрами, продолжая держать факелы в крестом раскинутых руках, а потом завертелась волчком, и ее будто окутали огненные змеи. Ритм танца достиг бешеной частоты, как сердцебиение наблюдавших за ним мужчин, а потом оборвался – и танцовщица упала на широко разведенные колени, запрокинувшись назад всем телом, и оба факела, ярко полыхнув напоследок, погасли. Мужчины заревели от восторга.
- Роскошно! – кричал пьяный, потный и счастливый барон Мирош, не сводя взгляда с точеной фигурки на помосте. – Роскошно! Еще!
- Со-ня! Со-ня! Со-ня! – хором скандировали приближенные Игана, и на помост к ногам танцовщицы полетели золотые и серебряные монеты. Полупьяные девицы в расшнурованных корсажах визжали от восторга.
Иган тоже кинул несколько монет. Он был рад, что танцовщица Соня увидела его: во всяком случае, она, вставая с колен, остановила на нем взгляд, и юноше показалось, что она улыбнулась. Появившаяся на помосте служанка накинула на плечи Сони шелковый плащ, и танцовщица легко, как птица, упорхнула в темноту за деревянными раскрашенными кулисами.
- Она прреллестна! – заплетающимися языком выговорил Мирош. – Пре…лестна!
- О да! – согласился Иган и сделал глоток из своей кружки. На помосте уже появился какой-то парень с дрессированной обезьяной, но Игану он был неинтересен. В «Лучистую звезду» он приходил исключительно ради Сони.
- Ваше величество!
Голос телохранителя Кимона совсем некстати прервал приятные воспоминания Игана.
- Он приехал, - сообщил телохранитель. – С ним десять человек свиты, больше никого.
- Провалиться ему в дерьмо и не выплыть вовеки! Иду.
- Мне пойти с тобой, государь? – осведомился Мирош, глядя на Игана глазами, полными пьяной преданности.
- Нет. Веселитесь без меня, я скоро вернусь.
Гость ждал в особой комнате, которую в этом уголке роскоши и распущенности называли «покоем для дружеских бесед». Иган мог не бояться, что их здесь подслушают: каждую пядь комнаты его охрана проверяла много раз. Стол в центре комнаты был заранее сервирован на две персоны: холодные закуски, сыры, фрукты, рыба и любимое белое вино Игана – имперский сухой брассек восьмилетней выдержки. Хозяин борделя поставил на стол все лучшее, что было в его кладовой и винном погребе.
Рорек, князь Трогорский, приехал со своими ближайшими сподвижниками. Иган знал их всех в лицо – в большинстве своем это были бароны с севера. Когда Иган вошел в двери, Рорек учтиво склонил голову, остальные поклонились в пояс. Иган шагнул к гостю, протянул руку.
- Рад видеть тебя, дорогой брат, - сказал он с самой радушной улыбкой. – Добро пожаловать.
- И я рад тебя видеть, - Рорек, поколебавшись мгновение, раскрыл объятия, и два брата обнялись.
- Как поживают сестрица-княгиня и мои племянники? – осведомился Иган.
- Благодарю, у них все хорошо. Ставек уже управляется с длинным мечом не хуже меня, а верхом ездит – не налюбуешься.
- Когда-нибудь и у меня будет такая славная семья. Жаль, что мы встречаемся с тобой нечасто, - произнес Иган. – Уверен, нам есть о чем поговорить. Сколько мы с тобой не виделись? Два года, три, больше?
- Почти четыре.
- Ты игнорировал все мои приглашения ко двору. Твой медвежий угол тебе милее столицы. Чем ты там занимаешься, брат? Ловишь леших в пуще? Или заставляешь своих крестьян ходить на двух ногах, а не на четвереньках?
- Ты же знаешь, я не люблю столицу. Ее соблазны и пороки мне чужды. Видишь, ты принимаешь меня не во дворце а в этом месте. Наверное, ты любишь этот притон и задаешь себе вопрос – тут так красиво, а не превратить все наше королевство в подобный бордель? - ответил Рорек.
- А что, это хорошая мысль! – Иган игриво щелкнул пальцами. – Представь себе только, дорогой брат, как же изменится в лучшую сторону жизнь. Песни, танцы, красивые ухоженные женщины, любовь каждый день. Все счастливы и все полной ложкой черпают из котла удовольствий. Разве это плохо?
- Король не должен предаваться удовольствиям в такие трудные времена, - возразил Рорек.
- Может, ты все-таки выпьешь со мной бокал вина?
- Конечно.
Иган смаковал вино и, прищурив глаз, смотрел на брата. Его забавляло мрачное выражение лица Рорека, будто брат пил не отличное вино, а уксус пополам с желчью. Такие же постные рожи были и у приближенных князя Трогорского, стоявших за спиной сюзерена.
- Как тебе вино? – осведомился Иган.
- Неплохое, благодарю.
- Жаль, что ты не появился немного раньше. Дамзель Соня сегодня великолепно танцевала. Но если ты желаешь…
- Нет, у меня не так много времени, - Рорек вздохнул.
- Ты хотел говорить со мной? Я готов тебя выслушать.
- Я должен откровенно поговорить с тобой, кузен. С глазу на глаз.
Рорек понимающе кивнул, сделал знак своим приближенным выйти из комнаты. Те поклонились и ушли. Братья остались вдвоем.
- Мы давно не виделись с тобой, брат, - сказал Иган.
- Это случилось не по моей вине.
- Да, конечно, во всем виноват я. Пусть так. Но теперь, как я понимаю, наша взаимная неприязнь станет еще сильнее?
- Я не испытываю к тебе ненависти, братец.
- Скорее равнодушие, не так ли? – быстро спросил Иган. – Жив ли я, помер – тебе все равно.
- Мы получили то, что хотели. Идея выборности короля никогда мне не нравилась.
- Отец дал нам с тобой равные возможности, брат, - сказал Иган. – Кто-то должен был стать королем после него – или ты, или я. Выборщики подтвердили мои права на престол. С тех пор ты изменился. Ты избегаешь меня.
- Что ж, буду откровенен с тобой до конца, - Рорек помолчал. –Я приехал потому, что узнал одну вещь, которая сильно тебя удивит. Он жив.
- Кто?
- Эндре. Наш с тобой брат-бастард.
- Ты шутишь? – Игану кровь бросилась в голову, но он сумел овладеть собой и остаться внешне спокойным. – Скверная шутка, Рорек.
- Это не шутка, Иг. Недавно у меня побывал в гостях один дворянин, который хорошо знал сына барона фон Эшера. Настоящий Хендрик фон Эшер погиб при осаде Вернайского замка восемь лет назад. Это правда, это точно. Старый фон Эшер так и не смирился с этим несчастьем.
- Ну и что?
- А то, что я много раз слышал историю о якобы вернувшемся сыне барона Реберна. По странному совпадению, фон Эшер-младший вернулся домой именно в то время, когда … кто-то приказал отравить бастарда.
- Его не отравили. Он умер от моровой чумы.
- Мы с тобой знаем правду, брат, - тихо сказал Рорек.
- Ты пришел совестить меня, дорогой мой святой братец?
- Я пришел предупредить. Лично я больше не собираюсь появляться в столице. Уеду в свое поместье и буду наслаждаться покоем и тишиной. Моя совесть чиста.
- То есть, ты испугался? – Иган презрительно хмыкнул. – Странно слышать от тебя такие речи. Ты боишься призрака, тени? Нет никаких доказательств, что этот несчастный выжил. Но если тебя так беспокоит то, что ты узнал от своего гостя, мы можем найти этого молодого фон Эшера и побеседовать с ним. Или…
- На такую подлость я не пойду, Иган, - ответил Рорек, побледнев. – Хватит того, что я живу с этим грузом шесть лет.
- Совесть, совесть! – Иган вздохнул, сделал глоток вина из бокала. – Ты забыл о пророчествах, Рорек. О том, что судьба предназначала незаконнорожденному сыну короля Маларда. Он должен был пролить кровь своих братьев – мою и твою. Разве грех поразить змею до того, как она укусит?
- Я всего лишь подумал, что тебя следует предупредить. Честно признаюсь - мне стоило большого труда пересилить себя и написать тебе письмо с просьбой о встрече.
- Значит, ты продолжаешь меня ненавидеть, - Иган хрустнул костяшками пальцев. - Жаль, братец, жаль. Но я, скажем так, благодарен , что ты побеспокоился обо мне. Хотя не из братской заботы ты это сделал. Ты просто хочешь, чтобы я боялся, как и ты. Трясся от страха под одеялом. Это твоя месть мне, Рор. Я понял тебя.
- Я сделал то, что должен был сделать, - князь Трогорский встал из-за стола. - Благодарю за угощение, мне пора.
- И ради этого ты приехал в столицу, оставив семью и все дела? С каких пор ты стал таким трусом, Рор? Мой любимый брат испугался, ха!
- Он узнает правду и будет мстить.
- Мне, своему королю? Тебе, принцу крови и брату короля?
- Его это не остановит.
- Боги, Рорек, ты смешон! – Иган похлопал брата по плечу. – Охота тебе сидеть в своей глухомани, сиди. Я же привык смотреть смерти в глаза, даже если у нее лицо моего дорогого братца. Жив он? Прекрасно – значит, проживет он недолго. Я найду способ избавиться от ублюдка. Не бойся, - с насмешкой добавил Иган, глядя на помертвевшего Рорека, - на этот раз твои руки и твоя совесть останутся девственно чистыми. Я все сделаю сам. Доведу до конца недоделанную работу. Я – король, и я имею право судить и карать моих подданных. Я все могу. И если я захочу превратить страну в веселый бордель, я именно так и сделаю. И никакой мстительный ублюдок, а тем паче благодетельный как непорочная дева братец-слюнтяй, мне не помешают. Спасибо, что развлек меня поучительной беседой. Разрешаем удалиться.



*************

Какая славная ночь. И какое счастье, что до утра еще далеко.
Иган протянул руку и поправил фитиль в лампе, горевшей на прикроватном столике. Пламя сразу вспыхнуло ярче, тени, залегшие под балдахином широкой постели, отступили, открывая взгляду князя Соню, лежавшую на животе среди скомканных кружевных простыней. Кожа девушки в свете лампы приобрела золотистый оттенок, черные волосы, разбросанные по подушкам, пахли вербеной, тамариндом, еще чем-то пряным и экзотическим. Иган провел пальцами по волосам Сони, потом коснулся ее плеча.
- Мой король, - сонно промурлыкала танцовщица. – Мой повелитель.
- Твой раб, - шепнул Иган, чувствуя, что им овладевает желание. – Могу я исполнить для тебя желание?
- Хочу вина.
Иган прижался губами к ее ароматному шелковистому плечу, скинул с себя одеяло и направился к столу, на котором стояли остатки ужина. Наполнил два бокала. Обернулся и глубоко вздохнул, как человек, вошедший в ледяную воду – Соня полулежала на подушках, раскинув руки в браслетах, как крылья, прикрытая только локонами роскошных волос, и смотрела на него.
- Ты прекрасна, - только и мог сказать Иган.
- Я знаю, ваше величество - ответила девушка и улыбнулась. Сердце Игана замерло от счастья.
- Я люблю тебя, - сказал он, вставая перед танцовщицей на колени. – Ты рождена быть королевой, Соня. Приказывай, повелительница.
- Приказывать? Сейчас мы выпьем вина, а потом будем целовать друг друга, и ты войдешь в меня еще раз.
- О да!
- Вино красное и густое, как кровь, - произнесла девушка, смотря сквозь бокал на свет. – И в нем живет алая искра, похожая на маленькую и беззащитную жизнь. Мне нравится. Я хочу, чтобы у твоих губ был вкус этого вина.
- Твои губы я готов целовать вечно.
- Ты поспал и отдохнул, - Соня шаловливо отбросила пустой бокал в угол комнаты, и он разбился с мелодичным звоном. – А теперь владей мной. Мне нравится, как ты это делаешь.
Так, как ты этого достойна, прошептал себе Иган, гладя бедра девушки и разводя их в стороны. Так, как велит мне любовь.
Безумно. Неистово. Алчно. Ненасытно.
- Мой король! Мой король! Мой король!
Мир исчез, тела раскалились добела, чувства обострились и взорвались фонтаном счастья, сознание померкло. Прошла секунда – или вечность. Возвращающаяся реальность глянула на Игана огромными расширенными глазами Сони, и он услышал ее страстный шепот:
- Лед брошен в огонь, мой принц. Твое семя остудило мою утробу.
- Государь!
Дрожа, как лихорадке, повелитель Златоградского королевства открыл глаза. В полутьме за пологом балдахина двигались темные фигуры. Одна из них откинула полог, обдала князя запахом сафьяна и мятных пастилок.
- Борзак? – Иган не сразу понял, что его разбудили, и сделал это начальник его личной гвардии. – Что за…
- Прости, государь, но у меня важная новость. Очень важная.
- Будь ты проклят! Где Соня?
- Сейчас не время думать о бабах, - Борзак всем телом навис над королем. – Только что мне сообщили, что убит Рин Модовски.
- Что?! – Иган, наконец-то, стряхнул остатки сна. – Этого не может быть. Он умер?
- Ему снесли голову в его лачуге. Баба, пьянствовавшая вместе с ним в последнее время, незадолго до того встретила хорошо одетого человека, который искал Рина.
- И ты разбудил меня, чтобы сообщить о смерти жалкого забулдыги?
- Я подумал, государь, что Рина убили не просто так. Убийца знал, что за птица этот Рин. И кому это мог быть нужен бывший королевский астролог?
- Мне снился чудесный сон, а ты все испортил. Сначала мой праведный брат Рорек, теперь ты. Убийцу ищут?
- Конечно. Я распорядился запереть все ворота и никого не выпускать из города, - начальник гвардии подхватил лежавшие у ложа штаны Игана и бросил их королю. – Приказ об аресте я уже подготовил. Надо соблюсти формальности, верно?
- Ты и впрямь собрался арестовать убийцу? Или…
- Или, - ответил Борзак с нехорошей усмешкой. – Но ведь ваше величество не против?
- Нет, - ответил Иган, глядя на скомканную постель и вспоминая свой сон. – Наше величество не против.

Живое повествование, соразмерная композиция, ничего нигде не затянуто.
Но почему в Златоградском королевстве - Иган, Борзак и т.д., так и не понятно. И что такое "общеславянская" лексика?
В принципе, есть старославянский язык, который был общим для реальных славянских народов. Можно было бы по нему ориентироваться, чтобы придти к какой-то цельности стилистической.
Но пока все еще не ясна задача, которую автор себе ставил - так что подожду окончания.

Постельная сцена местами напрягает своей искусственностью: "тела раскалились добела" ??? А они какого цвета были до того? Тела человеческие могут раскраснеться от жара. Или это не люди, а киборги металлические? И как может "семя охладить лоно"? Извините, температура человеческих жидкостей внутри тела одинакова с температурой тела и потому никак не может ощущаться - ни холодом, ни жаром. Если это люди опять-таки, а не киборги.
И да - "дерзко" торчащие или выставленные вперед груди - это штамп. Дерзко, призывно и т.п. Лучше описать их движение - ведь девушка двигалась.

И еще раз спасибо за комментарии.
По сабжу - Иган чем-то созвучно варяжскому и древнерусскому Ингварь, просто первое имя, которое пришло в голову. Борзак от наречия "борзо" - быстро. Старославянский язык слишком тяжел для понимания, не хотелось бы его использовать. Больше ориентируюсь на простонародную и диалектную речь.
По эротике - все-таки в тексте сон, а не реальная любовь. Возможно, Вы правы и "раскалились добела" не самая лучшая метафора. По поводу температур жидкостей в теле: слова Сони можно и фигурально понимать, а не впрямую "охладил мою страсть", что-то типа этого

5.

Братья Цырики были в таверне. Все четверо. Старший, Прича Цырик, сидел у горящего очага с кружкой в руке и тупо смотрел на огонь, его братья Мариан, Тума и Колыч сидели за столом и наворачивали чечевичную похлебку и свиные ребрышки, запивая их темным пивом. Борзак окинул взглядом зал таверны, убедился, что посторонних тут нет, и направился к Цырику-старшему.
- Все готово, - сказал он. – Пора начать работать.
- Хотелось бы на денежки взглянуть, вашбродь, - сказал Цырик-старший.
Борзак презрительно улыбнулся и, выпростав руку из-под длинного плаща, бросил к ногам головореза кошелек. Цырик поднял кошелек, прикинул вес, раскрыл и высыпал его содержимое на ладонь.
- Сто имперталей, как договаривались, - сказал Борзак. – И вот еще что: когда прикончите парня, бросьте рядом с телом вот это, - Начальник гвардии короля Игана подал Цырику-старшему свернутый в трубку лист пергамента с печатью.
- Посланьице? – Цырик показал в широкой улыбке длинные и желтые как у мерина зубы. – Приговор никак?
- Не твое дело. И помни: все должно выглядеть как обычное нападение уличных грабителей.
- Не учи ученого, вашбродь. Прича Цырик свое дело знает, еще тебя научит.
- Вот и научи. Хватит жрать, а то гляди, уйдет он.
- Не уйдет, - уверенно сказал бандит. – Мои хлопцы нашли его, теперича за ним следят, коли надо, всю ночь будут за ним хвостом ходить. А нам перед веселыми танцами подкрепиться надобно.
- Хорошо. Утром я жду от тебя хороших известий. И помни, если упустите ублюдка, вам не жить. Всех четверых на плаху отправлю.
Цырик-старший только криво улыбнулся. Мариан, услышав последние слова Борзака, хмуро посмотрел на него. Прочие и вовсе никак не отреагировали: они так усердно поглощали печеные ребрышки, что только зубы на костях скрипели.
- Быдло проклятое! – прошептал Борзак и вышел из таверны. Здесь его ждали два охранника, вооруженных арбалетами.
- Вошь тонконогая! – сказал Цырик-старший, едва начальник королевской гвардии вышел из таверны. – Вот по чей глотке мой кинжал тоскует. Однако пора нам, браточки. Поднимайтесь, собирайтесь, пойдем работу нашу делать, покуда не рассвело.
- Мою долю давай, - сказал один из братьев
- Это успеется. Денежки потом поделим, по совести. И помните, сукины дети, коли проболтаетесь остальным, сколько Борзак нам на самом деле заплатил, я вашу долю на всех поделю. Так что языком не болтать.
Братья, наконец, обглодали все мясо с ребрышек и дружно смыли его дальше в утробу огромными глотками пива. Потом все четверо вышли из корчмы, пряча под овчинными плащами самострелы и мех с водкой для остальных членов шайки. И для себя, любимых, разумеется.




Воздух был холодный, сырой, полный миазмов большого и грязного города. Больше всего воняло прелой листвой и навозом. Хендрик дошел до конца улицы и вышел на площадь перед Дворцом правосудия. В свете фонарей прочел вырезанное на фасаде Justitia fundamentum regnorum.
Золотые слова, но почему власть их чаще всего не соблюдает?
Хендрик остановился и шумно вздохнул. Ничего тут за шесть лет не изменилось. Справа от него во мраке угадывались увенчанные длинными шпилями башни Градца, а слева шумели под дождевыми каплями старые платаны Охотного парка, где когда-то…
Интересно, Эльгита хоть раз вспоминала его за все эти годы? Ведь она даже не подозревает, что с ним случилось на самом деле.
У въезда на мост слепой нищий с собакой-поводырем просил милостыню. Услышав приближение Хендрика, нищий тут же затянул Лазаря:
- Господин, добрый господин, подайте несчастному калеке….а, чтоб тебя!
Последние слова нищего относились к тощей и грязной собаке, которая, завидев Хендрика, вдруг сжалась в ком, прижала уши и начала испуганно выть, заглушая причитания своего слепого хозяина. Хендрик поравнялся с нищим: собака завыла еще громче, и нищий, осерчав, начал хлестать ее поводком.
- Глупая тварь, замолчи же наконец! – приговаривал он. – Чего развылась, как над покойником?
- Она знает, что делает, - сказал Хендрик и вложил в грязную ладонь слепца серебряную монету. – Помолись за меня, убогий.
- Целый имперталь! – Нищий аж задохнулся от радости. – Да благословит тебя Создатель, добрый господин! Назови свое имя, чтобы я знал за кого Матери молиться.
- Мгла, - ответил Хендрик после некоторого колебания.
- Какое странное имя! – произнес нищий. – Ты, господин, верно шутишь?
- Нет, не шучу, - у Хендрика вдруг появилось непреодолимое желание выговориться. – Как еще могут звать человека, который прожил вдалеке от родины шесть лет, приехал в родной город, прикрываясь чужим гербом и чужим именем и, - тут Хендрик вздохнул, - больше всего на свете желает отомстить? Твоя собака увидела мою душу, и потому испугалась. Прощай, старик.
- Я чувствую, тебе плохо, - внезапно сказал нищий. – Но, верно, есть кто-нибудь, кто может помочь тебе?
- Я не знаю, есть ли такой человек. По совести сказать, лишь двух людей из моего прошлого я хотел бы увидеть. Скажи мне, отец, а не знаешь ли ты женщину по имени Эльгита Баск? Ее отец был оружейником в Старом Городе, и у него была лавка в доме с зеленой крышей напротив главного рынка.
- Нет, не знаю, - нищий покачал головой. – А второй человек?
- Его зовут Кассиус Абдарко.
- О, об этом господине я слышал! Господин Абдарко много лет служил нашему прежнему государю, а как почил добрый король Малард, монсиньор Абдарко возглавил Капитул Серых братьев в Златограде.
- Так он глава Серых братьев?
- Истинно так, господин.
- Возьми еще монету, отец.
- Ну, и что скажешь? – сказал Мгла, когда они отошли от нищего. – Возьмем штурмом цитадель Серых?
- Должен быть способ встретиться с ним, Мгла.
- Никогда тебе этого не говорил, Эндре, а сейчас скажу. Наш с тобой вынужденный союз и мне в тягость, уж поверь. Но я не позволю тебе идти на верную смерть. Твоя смерть означает и мою смерть, а этого я никак не могу допустить.
- Что ты предлагаешь?
- Убираться из города, пока не поздно. Я чувствую опасность. Тебя ищут.
- Я не боюсь смерти.
- А я боюсь. Я еще не выполнил то, что должен выполнить. Или ты можешь думать только о себе, Эндре?
- Чего ты хочешь от меня, дух?
- Я хочу, чтобы ты слушал меня. Поверь, вместе мы сможешь разобраться во всем. Почему наши судьбы оказались связаны, почему я стал частью тебя, и кто все это устроил. Идем?
Выругавшись, Хендрик пошел по мосту в сторону ратуши. Он не видел, как нищий, с которым он только что разговаривал, испуганно выбросил монеты в реку и, вскочив на ноги, заковылял прочь от моста. Хендрик не мог знать, что слух у слепых куда лучше, чем у зрячих, и нищий слышал, как он разговаривал сам с собой.
И теперь спешил рассказать всем, что этой ночью встретил в городе самого дьявола.



Переулок был пуст. Но чувство близкой опасности захватило Хендрика, едва он вышел из дома.
- Трое за углом справа от нас, двое за углом дома, - сказал Мгла. – Еще четверо в доме напротив.
- Понял, - ответил Хендрик и вытянул из ножен меч.
Движение в окнах противоположного дома он не увидел, а почувствовал, сразу прянул назад, за дощатую дверь ближнего дома – и вовремя. Арбалетные болты с глухим стуком ударили в дверь, пробив ее насквозь.
- Убивай! – заорало сразу несколько голосов, и в переулке заметались черные тени.
- Идиоты, - засмеялся Мгла.
Брошенная Хендриком бомба осветила весь переулок. Ослепленные этой вспышкой убийцы умерли быстро и бесславно, как и полагается умирать уличным бандитам, выбравшим себе жертву не по зубам. К резкой вони пороховой гари в переулке быстро начал примешиваться сладковатый запах крови.
- Еще трое, - заметил Мгла.
Хендрик метнулся навстречу черным силуэтам, появившимся из темноты между домами. Увернулся от моргенштерна, опускавшегося ему на голову, ответил точно и молниеносно – бандит выронил моргенштерн, хрипя, осел в лужу, украсив грязную стену кровавым выплеском. Мигом позже меч Хендрика с хрустом врубился в череп второго бандита: выдернув клинок, рыцарь обрушил его на третьего, и тот завопил от боли. Хендрик оборвал этот вопль новым ударом.
- Сзади! – взвизгнул Мгла, но было уже поздно. Арбалетная стрела ударила Хендрика в спину, левую сторону тела обожгла страшная боль. Еще три фигуры, вопя и сквернословя, бросились к нему с разных сторон, размахивая кинжалами и чеканами.
Цырик-старший (это он стрелял из самострела) был уверен, что его выстрел оказался для клиента смертельным. Но вот когда головорез вместе с братьями подбежал к ошеломленному рыцарю, чтобы добить его и закончить работу, парень повернулся, глянул разбойнику прямо в лицо, и у Цырика сразу отказали ноги.
Он увидел глаза неизвестного. Они горели в темноте красным пламенем.
Эти огненные глаза Миско уже никак не мог объяснить. Да и не успел даже поискать объяснение, лишь испугался искренне и в последний раз в жизни. Удар меча рассек ему горло от уха до уха, и лучший наемный убийца Столичного Града отправился в ад с твердым убеждением, что убил его демон, а не человек. Мариан, которого кровь старшего брата окатила горячим дождем, неловко взмахнул чеканом, но демон опередил его – и распорол живот колющим выпадом. Колыч Цырик отправился за братьями, получив удар по шее, который почти отделил его голову от тела. Последний из братьев-убийц, Тума, с воплями ужаса бросился наутек. Хендрик не стал его догонять, просто размахнулся и метнул меч вслед убегающему. Клинок, попав в затылок, пробил шею насквозь, вышиб зубы и на ладонь вышел изо рта.
Придерживая левую руку, парализованную ударом болта, Хендрик доковылял до вздрагивающего тела и, охнув от боли, выдернул из убитого меч.
- Надо уходить, - сказал Мгла. - Я чувствую, это был не последний.
- Я не могу сражаться, - ответил Хендрик.
- Пустяки, всего лишь ушиб. Могло быть и хуже. Давай вверх по улице, пока стража не набежала.
Хендрик огляделся. Переулок по-прежнему был пуст, лишь где-то неподалеку заходились яростным лаем собаки, почувствовавшие наполнивший предутренний воздух запах пролитой крови. Вышедшая из-за туч луна освещала трупы, черными кучами разбросанные в грязи. Нависшие над переулком дома казались испуганными свидетелями яростной скоротечной схватки, закрывшими окна-глаза ладонями ставен. Но это не значит, что их обитатели не смогут описать страже человека, убившего на их глазах меньше чем за минуту девять человек.
Его план провалился. Он хотел узнать у Модовски правду – и убил его. Кассиус Абдарко пока для него недосягаем. И потому надо бежать из города. Чем быстрее, тем лучше.
- Проклятье! – сказал Мгла.
Улица впереди озарилась золотистой вспышкой, и между домами заискрилась призрачная сеть кармической ловушки. Вторая вспышка будто обожгла ему спину – новая ловушка отрезала ему путь к отступлению.
- А вот и еще один принц крови! – сказал насмешливый голос с едва заметным акцентом. Закутанная в темный плащ фигура вышла из-за угла и встала неподвижно в самом центре ловушки, перегородившей улицу. – Добро пожаловать домой, принц Эндре! Или мне называть тебя просто Хендрик фон Эшер?
- Кто ты такой? – Хендрик впервые за много лет почувствовал настоящий страх.
- Я Лениус Борзак, личный телохранитель короля Игана и великий заклинатель братства. Быстро нам удалось тебя найти, не так ли?
- Что тебе от меня нужно?
- О, у меня очень много вопросов! Но прежде позволь предупредить тебя – я тут не один. Мои люди окружили этот квартал, и тебе не уйти.
- Я не совершал никаких преступлений.
- Ошибаешься. Ты приехал в этот город, и это уже преступление. На что ты надеялся, Эндре? Что годы так изменили твое лицо, что капитан Форджак, люди которого охраняли городские ворота в день твоего приезда, не узнает тебя? Что нас обманут твой глаббенбергский акцент и щит с несуществующим гербом? Ты убил Рина Модовски и мирных обывателей, но это так, мелочи, о которых и говорить не стоит, хотя и за них тебе грозит виселица. Но это так, милые пустяки.
- А что же не пустяки?
- Ты выжил, хотя должен был умереть шесть лет назад – и это твое первое преступление. Ты одержим демоном – и это второе преступление. Ты приехал мстить – и это третье преступление. Налицо попытка убить законного государя и узурпировать власть при помощи демонских сил…
- Насчет мирных обывателей. Это ты их подослал?
- Они сыграли свою роль, так что не стоит о них говорить.
- Это вы отравили меня шесть лет назад!
- Я тебя не травил. Само слово «отравление» применительно к тебе звучит неверно. Если тебе станет от этого легче, могу сообщить, что те, кто превратил тебя в ходячую обитель злого духа, уже ответили за совершенный ими поступок. Остался только ты, мертвый бастард.
- Я не мертвец. Я живой человек.
- Однако ты боишься кармической ловушки, верно? То есть, не ты, а тварь, которая поселилась в твоем теле. Что ж, она правильно боится. Твой демон не поможет тебе справиться со мной.
- А если я попробую? – Хендрик вытянул из ножен меч. – Если я мертвец, как ты говоришь, мне нечего бояться смерти.
- Я думал, ты умнее, - ответил Борзак и широко раскинул руки, будто хотел обнять Хендрика.
Призрачная сеть взметнулась в воздух и опутала Хендрика, сбив с ног в уличную грязь. Световая паутина стянула руки и ноги, невидимые магические щупальца вошли в тело, срастаясь с нервами и рождая чудовищную, непередаваемую боль. В меркнущем сознании возник и оборвался вопль Мглы. Магическая энергия ловушки наполнила кости, выворачивая их из суставов, раздодрала внутренности, превратила в крутой кипяток кровь в сосудах, уничтожая тело, чтобы окончательно запутать в чародейской сети поселившийся в нем дух.
Борзак и сам ощутил эту великую очищающую боль. Он наслаждался тем, как бьется в корчах Хендрик фон Эшер, с упоением бичевал его волнами лучистой энергии. Страдание Хендрика так захватило его, что болезненный удар в спину и внезапно возникшую сильную слабость он воспринял как побочный эффект творимого им экзорцизма. А потом вдруг он понял, что лежит ничком на земле, в холодной грязи, пахнущей мочой и смертью.
Он попытался встать, но тут сознание его разлетелось тысячами алых осколков по всей улице. Кармическая ловушка полыхнула огнем и исчезла. Хендрик, освободившись из страшной световой паутины, судорожно хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание.
Черная фигура легко спрыгнула с крыши двухэтажного дома, склонилась над трупом Борзака, выдернула из его разбитой головы стальную арбалетную стрелу и приблизилась к Хендрику.
- Живой? – спросила тень женским голосом. – Встать сможешь?
Хендрик замотал головой, приподнялся на локте – и вновь опрокинулся в грязь. Ног своих он не чувствовал, красная пелена в глазах мешала рассмотреть спасительницу.
- Жестоко он тебя, - сказала женщина. – Вот значит что такое экзорцизм.
- Помоги мне… встать.
- Ну вот, - с удовлетворением в голосе сказала незнакомка, когда Хендрик поднялся и встал, опершись рукой на стену. – Кажется, ты в порядке. Я не опоздала.
- Меня будто… раскаленным железом резали.
- Я убила мага. И его спутников тоже. Вообще-то, сначала я хотела убить тебя. Но я подслушала ваш разговор и поняла, что происходит.
- Я… тебя не понимаю.
- И не надо. Мы все обсудим потом. А сейчас надо убираться отсюда, пока стража или Серые братья не появились. Ты так орал, что они скоро будут здесь.
- Кто ты?
- Кайлене. Очухался?
- Ноги будто не мои, - Хендрик попытался улыбнуться. – Меня все хотят убить, даже ты.
- И на то есть причины. Но обо всем позже поговорим. Идем, нам надо торопиться!
- Мне надо забрать моего коня.
- Спятил? На постоялом дворе тебя наверняка ждут. Есть только один безопасный путь, через городскую канализацию.
- Почему ты спасла меня?
- Я все объясню, но не сейчас, - девушка ловко и сноровисто взвела тетиву арбалета рычагом, вложила стрелу в канавку. – Ты нарушил все мои планы, поэтому делай, что говорю. Быстро!

Добавляю в закладки! Заворожило с самого начала!